2. Мимикрия и легендарная психастения 83 III

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 30

Именно заманчивой иллюстрацией этого фундаментального инстинкта и оказывается прежде всего мимикрия. Но мало того, биологическая концепция, которая позволяет это утверждать, объясняет также, что совокупление есть прообраз смерти. Действительно, в живой субстанции выделяется смертная часть - по терминологии Вейсмана, сома1, - и часть в принципе бессмертная, которую у высших образуют половые клетки, способные вечно окружать себя новой сомой, тогда как все остальные клетки стареют и отмирают в том или ином временном ритме2. В таком случае половой акт - это до некоторой степени утрата бессмертия, глубинный фактор смерти, ее диалектическое начало3. Действительно, "извержение сексуальной материи в сексуальном акте, - пишет Фрейд4, - до известной степени соответствует разделению сомы и зародышевой плазмы. Отсюда сходство состояния после полного полового удовлетворения с умиранием, а у низших живых существ - совпадение смерти с актом зарождения"5. Это утверждение психиатра по сути

1 Cf. Wcissmann, Ueber die Dauer des Lebens, 1882; UeberLeben und Tod, 1892; Freud, Essais depsychanalyse, p. 58-59-

2 Lecomte de Nouy Le Temps et la Vie, Paris, 1936, p. 218 sq.

1 Примерно в таком смысле интерпретируется у Мориса Сэва миф о Еве, вкусившей яблока:

...се doux morceau поп bien gouste avale, et ensemble la Mort au ventre lui devale.

La Parque te rendant dedans ton sein entree Idoine a concevoir autre vie engendree? Car dcpuis mort de Tun se fit engendrement de l'autre, qui n'a encore son commencement

...la fcmme gousta premier mort, que la vie qu'elle sentit bientot d'une autre poursuivie

("Микрокосм", кн. 1). [Подстрочный перевод: "...проглатывает сей сладостный, не к добру вкушенный кусок, и вмесге с ним во чрево ей нисходит Смерть... Войдя в лоно твое, Парка сделала тебя способной породить другую жизнь. Ибо со смертью одной произошло зарождение другой, которая еще не началась... Женщина вкусила первую смерть и скоро почувствовала, как чужая жизнь преследует ее собствен!гую".] Последнее выражение сильно и точно формулирует биологическую реальность.

4 Sigm. Freud, "Lc Moi et le Soi", ch. IV, Essais depsychanalyse, p. 215-216. [3. Фрейд, Цит. изд., т. 1, с. 381.]

5 Действитсл ы ю, у i тсекомых, особенно у бабочек, самец умирает сразу после оплодо'пюрепия самки, обеспечив воспроизводство рода. Это еще одна при-чи1 га, объяа шющая в свете сравнительной биологии, что даже у человека еще отчасти сохраняется по крайней мере предчувствие подобной судьбы.

точно, но, пожалуй, неполно по форме, недостаточно учитывая по-средующую физиологическую инстанцию. Последняя была замечательно изучена Моллем, который рассматривает половой акт как спазматическое облегчение некоторого напряжения, а следовательно, как результат детумесцентного импульса1. На первой стадии организм находится в состоянии бурно нарастающей активности. Имеются в виду не только сосудистые явления - набухание пениса у мужчины, клитора, малых губ и мышц влагалища у женщины, - но также и сопутствующее этому ускорение большинства других функций: человек дышит коротко и учащенно, как будто задыхаясь, что увеличивает содержание венозной крови в организме, а это в свою очередь вызывает повышенное кровяное давление, резкое и частое сердцебиение, усиливает интенсивность выделений (потение, выделение различных слизей), наконец, возрастает и моторная активность, сначала тоническая, а затем клоническая, то есть лихорадочная, неупорядоченная и отчасти непроизвольная2. Все это направляется к пароксическому моменту эякуляции"5, когда этот нарастающий ритм перебивается в высшей точке развития и серия толчков, образующих непрерывный и как бы самоцельный процесс, вдруг сменяется резко-вертикальным падением в состояние вынужденной неподвижности, покоя, полупотери сознания. Таким образом, детумесценция после полового акта отличается подчеркнутой резкостью, высвобождая в форме конвульсий значительное количество нервной энергии, последовательно накапливавшейся и подводившейся к точке прорыва. Неудивительно, что она способна вызывать серьезнейшие органические нарушения: обморок, рвоту, эпилептический припадок, смерть4. В особенности же следует иметь в виду ее психологическое выражение, ведь детумесценция представляет собой процесс, постоянно ощутимый для сознания, сознание как бы следит, следует за ним. "Нет ни одной другой функции, - пишет Хиртл, - которая в своем осуществлении была бы настолько тесно связана с сознанием и вместе с тем настолько независима от него"5. Именно этот мгновенный переход от напряжения к разрядке, от возбуждения к удовлетворенному измождению, от прилива к отливу, от максимальной к минимальной интенсивности бы

1 Moli, Untersuchungen per der Libido Sexualis, Berlin, 1897-1898; изложение и обсуждение см.: Havelock Ellis, op. cit, p. 28 sq.

2 Cf. Havelock Ellis, Etudes depsychologie sexuelle, t. V, le Symbolisme erotique; le mecanisme de la detumescence, Paris, 1925, p. 224 sq.

3 Как известно, у женщины эякуляция имеет эквивалентом резкое сокращение матки, ведущее к опусканию этого органа и сопровождающееся выделением слизи.

4 Havelock Ellis, t. V, p. 249 sq.

5 Cf. ibid, p. 178, n. 2.

тия, от исключительно резкого сознания своей жизни к чувству какого-то небытия, - именно он способствует тому, что любовь бессознательно уподобляется разрыву в непрерывности существования: очевидно, эффект оргазма достаточно точно описывается просторечным выражением "обмирание" [petite mort, букв, "малая смерть". - Примеч. пер]1. Тем самым получают психологическое обоснова1 ше боязнь любви, понимание ее как чего-то опасного. Конечно, на самом деле половой акт опасен лишь для одряхлевшего или ослабленного организма, но в любом случае происходящее при нем потрясение способно запечатлеться в аффективной памяти, создавая до конца жизни субъекта скрытую, не ослабевающую с привычкой предрасположенность к тому, чтобы рассматривать как обоснованные, например, рассказы о Giftmadchen.

Итак, вновь привлеченные определяющие факторы (физиология детумесценции, психология пароксизма) подкрепляют действие тех, чье как минимум рудиментарное присутствие у человека заставляет предполагать сравнительная биология, - исходя одновременно, напомню, из поведения насекомых семейства богомоловых и из анализа полового акта как удаления из организма потенциально бессмертной материи; причем этот последний пункт имеет значение не только как подспудная реальность, но и как психологический фантазм, способный вызывать у некоторых больных половое бессилие, боязнь оставить свой половой член во влагалище или же угратить при половом акте свои жизненные силы2.

В итоге данного исследования можно сделать некоторые выводы; главным из них является одна важная констатация. Человек не изолирован от природы, он лишь себе самому представляется особым случаем. Ему не уклониться от действия биологических законов, детерминирующих поведение других животных видов, просто эти законы, адаптируясь к его специфической природе, оказываются не столь очевидными, не столь настоятельными: они определяют собой уже не действие, а только представление. Это и должна учитывать мифография. В самом деле, исследования, подобные настоящему, склоняют к мысли, что содержание мифов формируется не только факторами, связанными со структурой общества, сколь бы важны они ни были. По-видимому, параллельно с ними следует принимать в рассмотрение факторы полуфизиологические, полупсихологические - аффективные реакции или констелляции, которые у человека наблюдаются лишь в потенции, но зато соответствуют явным и распространенным фактам, поддающимся наблюдению в остальной природе.

1 Ср знаменитую формулу Апулея в "Золотом осле": "ocide periturus" ("убей, прежде чем умереть").

2 Cf. М. Cenac ct R. Loewenstein, "Mecanisme de l'inhibition de la puissance sexuelle chez Гпотте", UEvolutionpsychiatrique, 1936, III, p. 21.

В развитие настоящего исследования может быть сформулирована по крайней мере одна концепция такого рода. В начале его отмечалось, что люди испытывают аномальный интерес к богомолу и очень часто приписывают ему божественную или дьявольскую природу. Им как бы невозможно представить себе, чтобы богомол был обычным, естественным насекомым. Действительно, он прямо привлекает к себе внимание человека своим отчетливо антропоморфным силуэтом, побуждая человека к самоотождествлению, к чувству какого-то дальнего родства с ним. Кроме того, в его драматическом сексуальном поведении, очевидно, доходит до крайних пределов инстинкт удовольствия. Далее выяснилось, что в мифах, где инстинкты как раз и могут обретать удовлетворение, в каком им отказано реальностью, люди переживают сходные ситуации и аналогичные опасения. Одновременно удалось показать, что есть серьезные причины считать функцию вымысла у человека исполняющей ту же самую роль, что и инстинктивное поведение у насекомого. Тем самым главная задача была выполнена. Дополнительные аргументы, связанные с глубинным значением сексуальности, а затем и непосредственно с феноменологией любви, были уже излишни. Они, однако же, позволяют констатировать весьма отчетливые - либо биологические, либо психологические - соотношения между сексуальными функциями и смертью, которыми сверхдетерминируются ранее полученные результаты.

Итак, у воображения есть своего рода биологический детерминизм, обусловленный фундаментальными определяющими факторами, которые способны вступать в действие каждый раз, когда ум не направляет человека свободно к какой-либо четкой цели. Соответственно они действуют равно в мифах и в бредовых представлениях - на двух крайних полюсах вымысла. Тем не менее они ни в коей мере не дают содержательного объяснения ни для мифа, ни для бреда. Они представляют собой лишь тенденции, потенциальные направления. Нет никакой необходимой и достаточной связи, которая бы ориентировала их в выборе конкретных деталей, потребных для образования "воображения" в полном смысле слова. Ими предзадаются лишь некие силовые линии, вокруг которых могут кристаллизоваться в виде тем и мотивов конкретные детали, обильно черпаемые из репертуара частных, случайных фактов, с использованием структур, обусловленных историческими обстоятельствами и социальной организацией. В этом, между прочим, ошибка психоанализа, который лишь потому так осрамился в большинстве своих попыток мифографичес-кой экзегезы, что стремился любой ценой найти в частных обстоятельствах рассказа то, что следовало искать в его динамической схеме-, а именно, ту аффективную пружину, которая и придает мифу силу воздействия на индивидуальное сознание.

Коллективный характер мифологического воображения служит надежной гарантией того, что оно по природе своей социально, существует благодаря обществу и на благо общества. Такова, безусловно, его специфическая суть, специфическая функция. Однако его, если можно так выразиться, иннервация носит аффективный характер и отсылает к первичным конфликтам, возникающим то здесь, то там под действием элементарных законов жизни. Миф являет сознанию образ такого поведения, к которому оно ощущает склонность. Когда такое поведение имеет место где-то еще в природе, то тем самым миф находит себе действительную реализацию в объективном мире. В таком смысле нетрудно будет определить поведение богомоловых как миф в действии - тему демонической самки, которая пожирает мужчину, обольстив его своими ласками. Для человека это фантазм, навязчивая идея или легендарный мотив, для насекомого же эта ситуация образует самую форму его судьбы.

От внешней реальности до мира воображения, от прямокрылых до человека, от рефлекторных действий до образа путь, может быть, и дальний, но на нем нет разрывов. Повсюду одни и те же нити сплетаются в одни и те же рисунки. Нет ничего автономного, отдельного, немотивированного, беспричинного и бесцельного - даже сам миф есть эквивалент поступка.

V/ какой стороны ни взглянуть, основной проблемой остается проблема различия: между действительным и воображаемым, между явью и сном, между неведением и знанием и т. д. - одним словом, всех тех различий, четким осознанием и необходимым разрешением которых должна являться реальная деятельность. Бесспорно, самое резкое из них - это различие между организмом и средой, во всяком случае нигде больше чувственный опыт обособления не переживается столь непосредственно. Подобное явление требует пристального изучения, но особенного внимания заслуживает его патология (если исходить из имеющейся информации и понимать слово "патология" только в статистическом смысле), то есть ряд фактов, называемых мимикрией.

1 Глава в переводе Н. Бунтман под редакцией С. Зенкина. - Примеч. пер. 1 Эпиграф, по-видимому, заимствован из романа О. Вилье де Лиль-Адана "Грядущая Ева" (1886), где эта фраза служит эпиграфом к первой главе второй книги, с пометой "заповедь Каббалы". Комментаторы "Грядущей Евы" не смогли уточнить источник заимствования. - Примеч. пер.

2. Мимикрия и легендарная психастения1

Берегись: притворяясь призраком, можно им стать2.

По разнообразным и зачастую сомнительным причинам эти факты уже давно вызывают у биологов повышенный интерес, скрывающий иные помыслы: одни стремятся доказать существование трансформизма, который, к счастью, больше не нуждается в адвокатах1; другие - мудрое провидение Господа, милость коего нисходит на все живое2.

В подобной ситуации необходим точный метод. Прежде всего нужно четко разграничить явления, из путаницы которых слишком часто вырастают, как показывает опыт, неверные идеи. Нужна по возможности такая классификация, которая бы исходила из самих фактов, а не из их толкования, тенденциозного и в большинстве случаев спорного. Классификации Жиара заслуживают упоминания, но не использования3. Это касается как первой - где различаются агрессивная мимикрия, необходимая для того, чтобы напасть на жертву, и защитная мимикрия, необходимая для того, чтобы спрятаться от нападающего (покровительственная мимикрия) либо испугать его обманчивым обликом (угрожающая мимикрия), так и второй, различающей прямую мимикрию, когда мимикрирующее животное непосредственно заинтересовано в том, чтобы замаскироваться, и непрямую - когда животные, принадлежащие к разным видам, в ходе взаимоприспособления и конвергенции вырабатывают нечто вроде "профессионального сходства"4.

Первая степень мимикрии, по всей вероятности, заключается в приблизительном уподоблении по цвету: у тех животных, кто живет на снегу, - белая окраска, в пустыне - рыжая, на равнине - зеленая, в канавах - землистая. Однако наблюдаются и более сложные явления: речь идет о гармоническом соответствии цвета животного цвету окружающей среды. Иногда эта гармония абсолютно безупречна: крабовые пауки-бокоходы бывают белыми, зеленоватыми или розовыми в зависимости от цвета вьюнов, на которых они живут; американские гусеницы Lycoena pseudargiolus и ящерицы Anolys на Мартинике - серые с пятнами, зеленые или коричневые в зависимости от их обычного места обитания5. В этом случае животные сохраняют окраску на протяжении всей жизни, но нередко они обладают и способностью приспосабливаться к конкретной ситуации: гомохромность оказывается временной и бывает эволюционирующей, как, например, у гусеницы

1 A-R Wallace, Darwinism, 1889.

2L. Murat, LesMerveilles du monde animal, 1914.

3 "Sur le mimetisme et la ressemblance protectrice", Arch. deZool. exp. etgen., 1872 et Bull. Scient., XX, 1888.

4 Cf.: F. Le Dantec, Lamarckiens et Darwiniens, 3C edit., Paris, 1908, p. 120 sq.

5 Murat, op. cit, p. 40.

Smerinthus tiliae - она зеленого цвета, пока сидит в листве, которой питается, и коричневого, когда спускается по древесной коре, чтобы зарыться в землю; периодической, когда окраска животного соответствует времени года1, и факультативной, как в случае древесной лягушки, хамелеона и плоских рыб: морского языка, настоящей и малой камбалы, Mesonauta insignis2, линя и особенно тюр-бо - рыбы, способной окраситься даже в черно-белую клетку3. Впрочем, эти явления уже никого не удивляют, особенно после опытов с гусеницами Pieris гарае и Noctua algae, проведенных Пу-ше4, Паултоном5 и Коупом6 и выявивших их скрытый механизм. Это действие, совершаемое автоматически, регулируемое чаще всего глазной сетчаткой. И действительно, если рыбу лишить зрения, то она не сможет приспосабливаться к среде, а древесная лягушка Hyla gratiosa, будучи ослеплена, остается зеленой на коричневой поверхности. Paralichthys albiguttus продолжает оставаться белым на черном фоне, если его голова - по-прежнему на белом. Причина в том, что световое раздражение не передается на пигментные клетки с расходящимися волокнами - хроматофоры, способные сокращаться, расширяться и окружаться ореолом независимо одна от другой, создавая многочисленные цветовые сочетания. Если перерезать управляющий ими нерв, то они сократятся все сразу, и животное не сможет приспособиться; если же перерезать нерв только на одной половине туловища, для другой функция не нарушается. Таким образом, речь идет лишь о прямом (впрочем, вторгающемся) воздействии среды на организм: организм отвечает на световое возбуждение определенной окраски выделением такого же цвета (Паултон); механизм подобного явле

1 Le Dantec, op. cit., p. 126. У прямокрылых период гомохромности длится всего несколько часов после линьки. Так, черные кузнечики всгречаются в выжженных кустарниках или на кострищах, оставшихся после переработки древесного угля. Кузнечики настолько точно имитируют цвет этих участков, что, выходя за их пределы, они резко контрастируют с окружающей средой (ср.: Vossler, "Ucber Anpassung und chemische Verteidigungsmittel bei Nordafri-kanischen Orthopteren", Verb. Deutsche Zool. Ges, XII (1902), S. 108-121).

2 J. Pellegrin, "Un poisson chameleon*, Revue generate des Sciences, 1912, p. 6.

* См. иллюстра1 щи: La Science au XXc'siecle, 15 Janvier 1912, p. 7. Cf. Rev. Scient., 15 juillet 1912.

4 G. Pouchet, Des changements de colorations sous Vinfluence des nerfs, Paris, 1876.

5 E.-B. Poulton, The colors of animals, Intern, scient. series, t. LXVIII, London, 1890.

6 Cope, The primary factors of organic Evolution, Chicago, 1916. Ср. исследования Кэбла (Kacblc) и 1эмбла (Gamble) о механизме пигментации и работу: J. Loeb, La conception mecanique de la vie, trad. Mouton, Paris, 1914, p. 273-

ния Й. Лёб1 определил как телефотографирование образа, возникающего на сетчатке, на поверхность тела, диффузный перенос с сетчатки на кожу.

Цель - укрыться от света. Так, некоторых светобоязненных ракообразных гомохромность "защищает от вредных для них лучей. Например, зеленые водоросли зеленый свет излучают, а любой другой поглощают. Поэтому находящееся рядом с ними зеленое животное получает только зеленое излучение, как в случае с Hippolyte var-ians. С наступлением ночи потребность в пигментации отпадает, и хроматофоры сокращаются. Таков механизм антиспектральной гомохромности, выявленный Кено2, который соответствует у насекомых стремлению к "комфорту".

В некоторых случаях объяснение еще проще и связано с пищей: на коже выступает пигмент, соответствующий продукту питания, - цвет аркашонской Archidoris tuberculata зависит только от окраски губок, которых она ест (гомохромность пищевая)3. Иногда даже отраженного света достаточно, чтобы вызвать подобное явление: некоторые гусеницы прядут голубой шелк, если их освещать синим светом4.

До того как собранные факты получили механическое объяснение, им давалось финалистское толкование, которое еще более долгое время господствовало в науке применительно к другой группе явлений. Уоллес заметил, что ярко окрашенные и блестящие насекомые обычно неприятно пахнут, так что хищник, хотя бы раз напавший на подобную жертву, впредь держится от нее подальше, а броская окраска напоминает ему об испытанном разочаровании; отсюда и название, предложенное Уоллесом: warning colours (предостерегающая окраска). Было выдвинуто предположение, что животные, принадлежащие совсем другим видам и не обладающие неприятным запахом, имитируют форму и цвет несъедобных видов, чтобы тоже вызывать у хищников отвращение. Подобное сходство в узком его по

1 In: CentralblattJurPhysiologie,XXV, 1912.

2 L Cuenot, "Recherches sur la valeur protectrice de rhomochromie chez quelques animaux aquatiques", Arch. Sc. nat.Zool. (10) X, p. 123-150 (1927). Впрочем, это не чисто механическое фотографирование, по крайней мере в случае сложного рисунка, поскольку, когда животное перемещается, новое окружение воздействует каждый раз на новые клетки. Виньон предполагает, что своими бессознательными рефлексами насекомое создает некое произведение. Он утверждает, что иногда мимикрия скорее органична, а иногда скорее психична.

3 L. Cuenot, La Genese des especes animates, Paris, 1911, p 459 sq.

4 Le Dantec, op. cit., p. 104. Шредер в свою очередь показал, что гомохромность гусениц Eupithecia oblongata связана не с их пищей, а с окрашенным светом, излучаемым цветами (Cuenot, op. cit., 3е edit., Paris, 1932, p. 507).

нимании получило название "бейтсовской мимикрии" по имени Г. У. Бейтса, полагавшего, что следует рассматривать только тот случай, когда имитирующий вид сам лишен средств защиты, которыми наделен вид имитируемый: например, вполне съедобные бабочки подражают дурно пахнущим данаидам1. Однако не все плохо пахнущие виды наделены яркой предостерегающей окраской, и к тому же известно множество случаев, когда отмеченное сходство было совершенно бесполезным, что и позволило Вилли заключить, что бейтсов-ская мимикрия - лишь обыкновенная конвергенция, не требующая особого объяснения2. Впрочем, как замечает Поль Виньон, если хитрость обнаружена, она от этого не перестает быть хитростью3. Фриц Мюллер (1878-1879) занимался изучением сходства одинаково неприятно пахнущих видов; он утверждал, что между ними существует взаимная страховка, они делятся друг с другом тем опытом общения с ними, который получил хищник4. Очевидно, мюллеровская мимикрия даже в большей степени, чем бейтсовская, - лишь факт биологической конвергенции. Во всяком случае, и принцип и детали данной теории стали объектом критики и вызвали ряд замечаний5. Существуют другие виды защитной мимикрии, основанной на видении ярких цветов. Например, когда окраска смазана: на тусклом фоне различимы лишь яркие пятна или границы перехода одного цвета в другой, что мешает создать целостный образ насекомого. Есть еще мгновенная окраска, когда яркие цвета видны только в полете. После того как насекомое садится, запечатленные цвета некоторое время остаются на сегчатке, и оно успевает спрятаться6.

Blog

2. Мимикрия и легендарная психастения 83 III