Все эксперты и все опросы могут сказать, какие книги покупаются лучше, какие хуже. Или какие жанры

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Споявлением в школе Интернета все более актуальным становится применение доступных, 122.21kb.
• Лекция Функционально-позиционное устройство, 254.64kb.
• Мудростью, которой, хвастая, не обладают другие, 28.47kb.
• Программа повышения квалификации (на 72 ч.) (распределение часов может варьироваться, 103.3kb.
• Мировой финансовый кризис, 350.84kb.
• Часы всей моей жизни, 2029.61kb.
• Все драконы, какие только известны человечеству, собраны здесь воедино в этой статье, 53.02kb.
• Л. Н. Толстого «Война и мир» Биография, 13.79kb.
• Домашнее задание к лекции, 33.49kb.
• Урок №4. Системы координат на небесной сфере, 88.48kb.

Власть начинает брать в руки генетические программы неохотно и вынужденно, ей хотелось бы остаться от этого непопулярного дела в сторонке, но есть такие неприятные работы, которые должны делаться, хошь - не хошь. Но во первых, человечество в самом деле начинает вымирать из-за накопившегося мусора, так как успехи медицины прервали естественный отбор, во-вторых – если гены начнут модифицировать в домашних лабораториях, то можно только предположить, что насоздают.

Наибольший крик подняли, естественно, меньшинства, чье мнение абсолютно не принимается во внимание. Ну, во-первых, всем угодить невозможно, а во-вторых, меньшинства потому и меньшинства, что они на обочине прогресса и всячески стараются ему помешать. Как ни печально кому-то, однако в следующем поколении уже не будет ни гомосеков, ни лесбиянок, ни прочих извращенцев, как и зеленых или профессиональных революционеров, то есть, бедолаг, что не смогли отыскать место в жизни, но амбиции у которых ой-ой-ой.

Технологии будут ограничивать свободу все больше и больше, а попискивать против будут лишь законченные кретины. Вроде тех, что сейчас спасают пингвинов или протестуют против глобализации. Мы все охотно отказывается от личной свободы в пользу технологий. Ну, не очень охотно, это я перегнул, но отказываемся всегда.

К примеру, наши предки ходили и бегали, где восхочется и когда захочется. С появлением автомобиля кое-что изменилось, он расширил возможности человека вообще, но ограничил пешеходов. Но никто не заставлял никого приобретать авто, однако приобретали. Когда автомобили расплодились, пришлось придумать правила движения, которые ограничили свободы не только пешеходов, но и самих автомобилистов. К тому же постепенно ввели техпаспорта, страхование, проверки на трезвость. Сейчас люди вообще живут в одном месте. А работают в другом, так что без транспорта не жить, разве что воспользуешься автобусом или метро, но там свободы еще меньше.

Так что каждый шаг или шажок к прогрессу – это выбор между старым и новым. Человек всегда делает выбор в сторону прогресса сам, никто его не принуждает. Бурчит, потому что какие-то мелочи теряет, однако получает намного больше, потому и выбирает прогресс.

Впрочем, даже если он не станет выбирать сам, за него это сделают другие. К примеру, установив прекрасный супермаркет в соседнем районе, куда добраться можно только на транспорте.

Вообще, как только какая-то техническая новинка входит в массы, эти массы становятся от нее зависимы. Но не только массы. Сама структура цивилизации уже зависит от новинки. Что, если бы, к примеру, исчезли автомобили? Да, люди получили бы больше свободы, но на хрен нам такая свобода, когда с нею вернутся нищета, болезни, голод, одичание?

Какая хрень, когда мы полагали, а кое-кто из придурков и сейчас все еще полагает, что контроль над поведением людей будет осуществлен тоталитарной властью. Как же, размечтались! Как бы хорошо иметь эту самую власть хотя в качестве мишени. Чтобы плевать в нее и требовать отставки за насилие над нашими гордыми и свободолюбивыми личностями.

Ни фига подобного: каждый шаг по усилению контроля – это наш собственный ответ на какие-то проблемы. Хоть на появление террористов, хоть на резкое увеличение числа генетических уродов, которых лечить бессмысленно: мы все ими станем, а надо модифицировать гены новорожденных. Любой контроль внедряется не по злому умыслу властей, а по требованию прогресса. Прогрессу сопротивляться невозможно, и уже завтра многие мамаши понесут своих детей в генетические клиники, чтобы у одних убрали ген преступности, а то, мол, у нас семья такая неблагополучная, все рецидивисты, а другая попросит усилить ген музыкальности, а то в семье все любят музыку, но никто не сумел стать великим композитором…

Никто не требует, чтобы мы смотрели телепрограммы, читали газеты, шарили по Интернету. Но человек уже не может без этого: клянет качество телепрограмм, но смотрит, называет Интернет свалкой мусора, но за уши не вытянешь из этой свалки. Человек становится все более и более управляем, что хорошо и плохо, но главное, что процесс необратим. Закончится полнейшим контролем и слиянием в одно существо.

Конечно, скажи это сейчас, возмутятся все, от последнего нищего до самых могущественных и влиятельных людей. Но технический контроль над человечиками состоит из очень длинной последовательности ма-а-а-ахоньких шажков, человечки успевают привыкнуть к каждому мелкому изменению и не очень-то противятся следующему, такому же крохотному шажку в сторону контроля.

Что делать, технология уже изменила жизнь человека, его окружение, меняет природу, так что и сам человек будет также круто изменен, как и все остальное. А то город, в котором живет сейчас москвич или нью-йоркец, совсем не то, в чем жили древние египтяне, так почему же тело и психика человека должны оставаться такими же?


2017-й год.

Прошло еще пять лет, Линдочка давно стала спокойной солидной собакой, играет только с самыми близкими, хотя, конечно, если мячик закатит под низкую полку, гневно требует бьет ее лапой, а потом идет ко мне и требует, чтобы я наказал злую полку, и отобрал у нее мячик.

Светлана активно не дает мне выпасть из их круга. Возможно, я и сам инстинктивно за него держусь, это и память о Кристине, она общалась со всеми, дружила, часто бывала у них в гостях, а потом и мы приглашали их к себе.

«Обмыть» мою квартиру собрались старым составом, я ощутил невольное тепло, увидев знакомые лица Голембовских, Леонида и Михаила с женами, все за это время еще больше располнели, стали держаться с расчетливой осторожностью людей, которые побаиваются сокрушить хрупкую мебель. Конечно же, первым явился Коля, он провел ревизию моего холодильника, пришел в ужас и тут же заказал срочную доставку спиртного и всего, что к нему причитается, из ближайшего супермаркета. Светлана помогла накрыть на стол, только она не меняется. Все такая же подтянутая, поджарая, всегда с ослепительной улыбкой голливудской звезды и фигурой, при виде которой фотомодели удавятся от зависти.

Коля взял на себя обязанности тамады, да никто и не оспаривает, за столом обычное звяканье вилок и ножей, просьбы передать специи, Коля время от времени провозглашает тосты. Светлана подсела ко мне и заботливо накладывала на тарелку сырые овощи и рыбу.

- Раз уж ты такой странный вегетарианец, - шепнула она, - то… ладно. Выглядишь хорошо, мускулы в порядке… для руководящего товарища.

- Да какой я руководящий, - запротестовал я. – Просто чуть старше других в коллективе.

- Ладно-ладно, ты на хорошем счету.

Аркадий по ту сторону стола после третьей рюмки сцепился с Михаилом, на мой взгляд они настолько одинаковы, что не только спорить, но и говорить не о чем, взаимопонимание полное, однако же Аркадий с пафосом втолковывал Михаилу:

- Я это ненавижу… Ненавижу эту расползающуюся по всему миру культуру… у меня даже губы сводит, будто хлебнул уксуса, когда произношу слово «культура», а подразумевается панамериканизм! Вроде бы и хорошо: Интернет, свободный обмен инфой, капиталы туды-сюды, как голодные тараканы, толпы туристов, безвизовый режим… Но это же проклятый Голливуд по всему миру, проклятые панки и черные крикуны, что не поют, а что-то выкрикивают под речитатив…

Михаил возразил вяло, я видел, что абсолютно согласен, но раз Аркадию нужен спор, дискуссия, то вот так и быть:

- Ну почему же только панки? У нас своя культура…

- Те же крикуны, - горячо возразил Аркадий. - что выкрикивают что-то на русском языке, только и всего! Нет, это те же американцы, разве что в доморощенном варианте. Местечковые. Энтические американцы из Житомира или Урюпинска.

Леонид вмешался:

- Простите, а где альтернатива? Множество мелких культурок, что показываются из энтического анклава, чтобы что-то спеть или показать, а затем снова прячутся в нем?

Аркадий повернулся ко мне.

- Володя, а ты чего молчишь?

Я невесело улыбнулся.

- Вы же знаете, я никогда не был на этом зациклен.

- Но все-таки, - настаивал Аркадий, - ты занимаешься оценкой рынков?

- Только в области электроники, - заверил я. – Все остальное для меня – темный лес.

- Не скромничай, - возразил Аркадий. – Чтобы прогнозировать развитие электроники, нужно примерно знать, сколько люди тогда будут зарабатывать. А это вообще относится к уровню жизни. А жизнь она такая, без драк и философии за бутылкой водки не обходится.

Я развел руками.

- Знаешь, мне все настолько обрыдло… с некоторых пор, что я на все стал смотреть иначе. Как будто порвались какие-то важные нити, связывающие меня со всем, что было раньше так близко, так дорого, что просто жить без тех мелочей не мог… и не считал, что мелочи, а считал высшими ценностями жизни. А они не ценности, а если и ценности, то лишь в очень короткий отрезок времени. Как был ценен каменный топор…

Михаил хохотнул:

- Ничего себе короткий отрывок! Каменный топор доминировал примерно миллион лет.

Аркадий остановил коротким, но властным жестом:

- Погоди-погоди. Речь не о временном отрывке, как я понял. Так что же, по-твоему, придет глобализм или антиглобализм? Одна культура на весь мир или множество мелких?

Я поколебался, не хочется обижать, все мои приятели, все милые и хорошие люди, но меня сделало именно тем, кем я стал, как раз полный разрыв с общепринятыми нормами и взглядами, благодаря которым я стал смотреть и н а ч е, а это как раз и дает более точную картину будущего, когда ничто сиеминутное не заслоняет взор.

- Ни то, - ответил я наконец с явной неохотой, - ни другое. Извините, но меня уже сейчас тошнит и от глобальной культуры американизма…

Аркадий воскликнул в восторге:

- Вот это правильно! Я ж говорил?

-… и от малых культур, - продолжил я. – Терпеть не могу всякую этническую музыку. Любую. Не важно, чукчи стучат в бубны или наши деды лабают на балалайках. Скоро человек освободится от всех культур вообще.

Я смотрел на их шокированные лица, сообразил, что не так поняли, первопроходцы всегда выражаются коряво, а точные обкатанные формулировки дают их последователи, ученики, интерпретаторы.

- Это не значит, - поправился я, - что культура исчезнет, как таковая. Напротив, расцветет, как будяки на хорошем навозе. Я сказал, что человек будет свободен от культуры. Сейчас мы все – пленники русской культуры. Как вон твой друг с Кавказа, что приезжал в прошлый раз – пленник своей сверхмалой лезгинской. Ему еще хуже, их на всем свете не больше трех тысяч, а его соплеменники заставляют писать и говорить на лезгинском, одеваться как лезгин… Эх, да мы сами разве не морщимся, когда нас заставляют слушать или смотреть что-то этническое?

Леонид подумал, сказал с горькой усмешкой:

- Три дня тому я был на Дне Города. Концерты, пляски, ансамбли народных инструментов, группы балалаечников, толстые бабы в сарафанах с нарумяненными щеками пляшут и выкрикивают частушки… Мне даже неловко стало, что смотрел концерт в джинсах, футболке и туфлях какой-то итальянской фирмы. Надо бы, как я понимаю, придти в кирзовых сапогах, телогрейке, свернуть самокрутку «козья ножка» и одобрительно приговаривать что-то вроде: ах, ядрена вошь, хорошо девки сиськами трясут… мать-мать-мать… эх, мать-мать-мать-перемать… зело мать-перемать-черезмать… обло озорно…

Аркадий подвигал задом, словно старался зацепить гвоздь, проворчал:

- Это вы чересчур, батенька. Но и забывать наши истоки – нельзя, нельзя!

Я смолчал, а Леонид сказал мирно:

- Одно дело – не забывать, другое – участвовать в этих дешевых балаганах. По мне эти бабки с матерными частушками, что выдается за русскую культуру, ничуть не лучше африканских шаманов с бубнами. Только вот не кощунственно ли отказываться от вскормившей нас русской культуры?

К моему удивлению они смотрели на меня, я помялся в замешательстве, потом сообразил, что они за эти пять лет остались такими же, как и были, даже на тех же должностях, не сменили ни работы, ни квартиры, ни машины, только я стал совсем другим, помялся еще и сказал чуть более крепнувшим голосом:

- Мне трудно это объяснить, я ведь только эксперт по электронике и ее роли в будущем общества, но не только уважаемого Леонида коробит от наших балалаечников. И этого напора, что обязательно должны их любить и постоянно слушать, если мы – русские. А вот мне ну никак не хочется быть чьим-то заложником. Даже заложником культуры! Сейчас из России свободный выезд в любую страну и на любой континент, однако и там, на месте, мне скажут, что я – русский, потому должен хранить и беречь свою культуру… Это значит, что я должен ходить в кирзовых сапогах и телогрейке, играть на балалайке и постоянно пить водку?..

Аркадий снова поморщился.

- Вролодя, вы заразились от Михаила утрированием. А что, обязательно надо принимать чужую культуру? Вон китайцы, переселяясь за океан, создают свои чайнатауны…

- Для старшего поколения, - уточнил я. – Молодые интегрируются быстро. Но дело не в этом. А почему обязательно или-или?

Аркадий сказал с достоинством:

- Но не может же человек жить без культуры вообще?

- Не знаю, - ответил я честно. – Может быть, и сможем. Не задумывался. Я говорю, почему «или-или», если есть возможность на выходе из своей культуры и соприкосновении с чужой создавать что-то свое… да-да, свою собственную культуру? Посреди культур, на стыке разных культур? Почему у того лезгина такой небогатый выбор: либо оставайся писать и говорить на лезгинском, либо рви с нею и становись русским? И то, и другое как бы не совсем этично, нехорошо. А вот отстраниться от маленьких местечковых культур… увы, российская тоже местечковая, хоть местечко ого-го… и начинать жить всем богатством культур мира?.. Скажу в утешение, что американская – тоже местечковая. Хоть и более распространена, чем российская. И в российской, и в американской хватает болезненных комплексов, которые навязываются любому, кто имеет несчастье слепо принадлежать этим культурам и не пытаться из них вырваться.

Леонид задумался, чему-то улыбнулся, сказал невесело:

- Да, помню, твой друг лезгин приезжал в Москву в довольно нелепой папахе, хотя было уже тепло. И что-то, помню, говорил напыщенно про закон гор. Нам было неловко, я видел по мордам, но все поддакивали. Мол, таковы культурные традиции…

- Спасибо, - сказал я. – Человек будет свободен от этих культур, сформированных в дикие времена, насквозь ложных в наше время. Человек будет свободен от самой культуры вообще!

Аркадий возразил с достоинством:

- Я бы вас понял, Володя, если бы вы отстаивали многокультурие в новом объединившемся мире. Да, я тоже верю в слияние в один народ, одно человечество, но я страшусь безликости… Мир должен был ярким от множества культур!

Я вздохнул.

- Человек свободен. Он не хочет ни от чего зависеть. А принадлежность к какой-то культуре обязывает. В одной – ходить в кирзовых сапогах и чтоб балалайка в руках, в другой – бубен над головой и оленьи рога на шапке. Утрирую, конечно, но все культуры настаивают на четкой привязке к своей биологически предзаданной… простите, что коряво, культуре! Я вот родился русским, и потому о б я з а н, именно это гадкое и вызывающее протест слово – обязан поступать и говорить предзаданно. Кем? Оказывается, моими предками, которые приносили человеческие жертвы, считали землю плоской, а чтобы защититься от засухи, топили пару ведьм в озере. Знаете, я не хочу принадлежать даже современной культуре, молодежной культуре, контркультуре, андеграунду и любым современным выкрутасам, ибо они все барахтаются в тесном аквариуме все той же убогонькой культуры. Повторяю, не будет ни американской, ни русской, ни молодежной, ни африканской, ни женской, не музыкальной, ни панславянской… тюрьмы. Простите, я хотел сказать, культуры. Хотя культура – это тюрьма. Этническая, языковая, психофизическая…

Аркадий сказал с угрюмым подозрением:

- Это как же вообще без культур?

- Вообще, - ответил я, - очень скоро культуры будут рассматриваться, как окаменелости. Ведь культура – это прежде всего предрасположения и зависимости. Вы вспомните анекдоты: француз – всегда бабник, немец – солдафон, русский – пьяница, американец – технарь, чукча – нечто бесконечно тупое… Это предзаданность ролей, уже и сами русские сочиняют анекдоты о себе, как они бесконечно пьют, а в фильмах, чтобы кино было «наше, русское», все герои жрут водку, не просыхают, матерятся да блюют по подъездам!.. Нет, в гробу я видел такую культуру!

Михаил улыбнулся.

- Русскую?

- И ее, - сказал я зло. – Но порывая с нею, я не перебегаю в лагерь более «сильной или богатой». А вообще выхожу из культуры и тем самым вхожу в транскультуру. Ее еще нет, но она будет.

По их непонимающим лицам я видел, что оторвался уж слишком, улыбнулся и поднял фужер с вином:

- Что-то Коля умолк… Выпьем? Такая наша культурная традиция.

Светлана загадочно улыбалась и перетаскивала с общего блюда на мою тарелку куски семги и форели. Я не спорил, в них много жирных полиненасыщенных кислот, что благотворно действуют на… не помню, но у меня отмечено, что надо есть такую рыбу, а когда ее нет, то глотать по две пилюли Омега-3.


Светлана властно взяла меня за руку, я покорно потащился следом. Она вывела на балкон, повернулась ко мне лицом, загорелая и высокогрудая, я старался не смотреть на ее бюст, она сказала негромко:

- Десять лет прошло. А ты, похоже, все еще в трауре.

Я пробормотал:

- Что, похоже?

- В глаза бросается, - ответила она. – тебе тридцать шесть, самый расцвет для мужчины. Если холостой, то весь должен быть обвешан бабами, как охотник утками.

Я сдвинул плечами, в лицо ей старался не смотреть, пялился в окно на крыши домов.

- Да как-то не тянет.

- Импотент? – спросила она дружески.

- Нет, - ответил я так же просто. – Но «Тайд» отстирывает.

Она внимательно посмотрела на меня.

- Володя, почему ты не хочешь меня?

Я сдвинул плечами, почему-то не мог взглянуть ей в глаза.

- Да, знаешь ли… наверное, я слишком старомоден…

Она покачала головой, ее серые внимательные глаза не отрывали от меня испытующего взгляда.

- Не ври. Дело не в этом.

- А в чем?

- Не знаю, но разберусь. Я всегда во всем разбираюсь.

- Не сомневаюсь, - ответил я несколько суховато.

Она неожиданно улыбнулась.

- Может быть разгадка в этом?

- В чем?

- Что я во всем разбираюсь?

Я снова пожал плечами.

- Меня как-то не щекочет, в чем ты разбираешься, а чем нет. Возможно, я просто такой вот… упрощенный. Мне и женщина нужна такая же… простая.

Она сказала уверенно:

- Не ври, ты ведь не прост.

- Может быть, - согласился я легко. – Но женщин предпочитаю попроще.

- Чтобы не чувствовать себя с ними неполноценным? – спросила она, хитро щурясь.

Это была простейшая ловушка, но я спорить не стал, согласился легко:

- Да, верно. С умными и уверенными у меня… дискомфорт.

Она сказала размышляющим тоном, но все таким же уверенным и напористым, что я не переношу в женщинах:

- Знаешь, сейчас для женщины уже нет той необходимости в браках, как было в прошлые века. Так что я замуж вряд ли выйду… в общепринятом смысле. Но ребенка родить, пожалуй, надо. Одного. Чтобы не чувствовать себя неполноценной.

Я пробормотал:

- Какая ты… расчетливая.

Она кивнула.

- Что делать, должность заставляет. Я уже генеральный директор фитнес-клуба. Так вот, подспудное желание женщины – получить ребенка от самого лучшего производителя в стаде. В наше время ни рост, ни цвет кожи, ни даже величина бумажника – не являются показателями «лучшести». Я разбираюсь в мужчинах, и могу сказать с уверенностью, что с точки зрения современных женщин… именно современных!.. именно ты и есть лучший.

Я пробормотал:

- Я предпочитаю старомодные критерии. Во всяком случае, в применении к женщинам.

- Расист!

- Да как ни назови.

- Ладно, - сказала она, - я тебе сказала то, что есть. Несмотря на мои дипломы и должность генерального директора я, как и всякая женщина, хочу ребенка от лучшего. Но в отличие от простой дурочки, у меня выбор больше!

Я пробормотал снова:

- Это может быть иллюзией.

- Не может, - отрезала она уверенно. – Ты зря барахтаешься! Я тебя выбрала, ты будешь моим. По крайней мере, ребенок у меня будет от тебя. А ты, кто знает, может быть скоро сопьешься или уйдешь искать истину в тибетском монастыре?

Я покачал головой.

- Это не произойдет. Обещаю твердо.


2018-й год.

Возникла новая дисциплина, плавно переходящая в науку: лайфология. То есть, в головы ошарашенных и сопротивляющихся людей начали вдалбливать очень уж шокирующую истину: человек – это совсем не то, что каждый из нас видит утром в зеркале. Человек вообще-то живет глубоко внутри этого существа, но сам он вовсе не это существо.

Шок для человечества громадный: все века и тысячелетия человек полагал, что он и есть это вот все - руки, ноги, голова, задница, внутренности. И вообще открытия и новинки могут быть только в области высоких технологий и медицины, но уж никак ни в философии!

Но это свершилось, и вот сейчас, в 2018-м году, наконец-то начали готовить предпосылки и обоснование того, что человек живет внутри тела, в самом теле, но само тело это всего лишь костюм, которым нам пока что не дано снять.

Не дано сейчас, но уже виден краешек зари нового мира, когда будет можно. Тогда уже, поставленный перед фактом, даже дурак поймет, что человек – это вовсе не то, что смотрит на него из зеркала. Человек останется им, человеком, тем самым человеком, если заменит изношенное тело более новым. Или даже более модным, если позволят средства.