Б. А. Рыбаков язычестводрев h ейруси москва 1987 Книга
Вид материала | Книга |
- Б. А. Рыбаков язычество древhей руси москва 1987 Книга, 11300.29kb.
- Б. А. Рыбаков язычеств о древ h ихславя h москва 1981 Издательство "Hаyка" Книга, 9760.3kb.
- Красная книга, 61.68kb.
- Рыбаков Борис Юрьевич. Судьи Рыбаков Л. Б., Ламанен В. И., Кареев С. Н. Награждение, 34.47kb.
- Б. А. Рыбаков Язычество Древней Руси Предисловие Эта книга, 10530.88kb.
- Предлагаемая вниманию читателя книга написана на основе лекций, прочитанных автором, 6673.9kb.
- Предлагаемая вниманию читателя книга написана на основе лекций, прочитанных автором, 3042.94kb.
- Армянская Патриархия Иерусалима, Монастырь Святых Иаковых редактор: Виталий Кабаков, 2449.03kb.
- Москва Издательство "Республика", 36492.15kb.
- С. В. Воронин Настольная книга предпринимателя Москва «Копиринг» 2009 удк 339. 138, 4209.96kb.
сосут их кровь. Они -- вампиры (упыри), чрезвычайно опасные для
людей 9.
----------------------------------
9 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 36.
Недаром летописец-церковник приравнял навий к бесам, к злым
демонам христианской мифологии. Принесение умилостивительных жертв
этим вампирам, субъектам зла, было самой архаичной стадией древних
верований: "а преже того клали требы упиремь и берегыням".
Упыри-вампиры и навьи -- порождение первобытного
анимистического мировоззрения, когда вся природа во всей своей
совокупности и многообразии мыслилась насыщенной духами зла (упыри)
и добра (берегини).
Нам очень трудно представить себе эту анимистическую
повсеместность, повсюдность опасных духов зла. Только заговоры,
служившие словесным противоядием против них, в какой-то мере дают
нам представление о сущности анимистического мировоззрения.
В своей первой книге о язычестве я уделил значительное место
заговорам, как последним, дожившим до XX в. отголоскам первобытного
анимизма 10. На первый взгляд может показаться, что к заговорам там
проявлено излишнее внимание, но дело в том, что только подробное
перечисление в колдовских заговорах всех мест в природе и в поселке,
где могут оказаться злыдни-упыри, приближает нас к пониманию
первобытной психологии. Упыри, невидимые навьи, по мнению веривших
в них славян, могут напасть на человека везде, всегда и отовсюду:
...во дни и в нощи, на пути,
при реках и берегах, морях и реках,
и езерах, и источниках водных,
при горах и холмах, и песках,
и на распутиях, и водах, и при косогорах,
и дебрях, и лесах, и во болотах,
и при полях, и огородах... истоках и кладезях.
И во всяком построении:
жилом, дворцом и недворном, полевом и степном,
и в храмех божиих, и молитвенных домах,
и при распутий часовенок... 11.
---------------------------------------
10 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 133-142.
11 Виноградов Н. Заговоры, обереги, спасительные молитвы.
Живая старина, 1909, вып. 2, с. 48.
Анимистическая повсеместность рассеянного в природе зла столь
велика, что ей не может противостоять даже сила всемогущего
христианского бога, который, судя по заговору, записанному в конце
XIX в., не мог защитить человека ни в православной церкви, ни в
моленной, ни у придорожной часовни.
Однако средневековый русский человек не был совершенно
беззащитен в то время, когда по улицам Полоцка помчались на
невидимых конях полчища навий-вампиров, наносившие полочанам
смертельные удары. Люди попрятались в своих домах. Дом был
крепостью, неприступной для навий: "и не смеяху излазити ис хором".
Вампиры могли расправиться только с теми любопытными, которые
покидали свою крепость, "вылезали ис хоромины". Полоцкий эпизод 1092
г. был, по всей вероятности, отражением какой-то общерусской
эпидемии (вспомним 7000 умерших киевлян), а для нас он интересен как
показатель преломления реальных явлений (действия бактерий, бацилл,
вирусов) в сознании простых людей XI в.; они отнесли смерть
сограждан, вылезавших из своих хоромин, за счет упырей-навий.
Чем же были защищены хоромы от повсеместно разлитого "на злых
ветрах" губительного начала? Это прежде всего доброжелательные
языческие символы, размещенные на самых уязвимых участках жилища и
двора: изображения солнца, "громовые знаки", фигура богини на
вершине строения, конские головы в качестве "кнеса", подковы у
дверей и т. п. Обратим внимание на то, что и в архитектуре и в
одежде был последовательно проведен один и тот же принцип размещения
заклинательного орнамента орнаментировались все проемы, все
отверстия, через которые всевозможные злыдни могли проникнуть к
человеку. В одежде магическим охранительным узором покрывались:
ворот, обшлага рубахи, подол, разрезы на рубахе или сарафане. Сама
ткань считалась непроницаемой для духов зла, так как в её
изготовлении участвовали предметы, изобильно снабженные магическим
орнаментом (трепало, прялка, ткацкий стан). Важно было защитить те
места, где кончалась заколдованная ткань одежды и начиналось тело
человека.
То же самое мы видим и в народной архитектуре: декоративные
(а в свое время магически-заклинательные по своему смыслу) элементы
располагаются на воротах, вокруг окон, у застрехи; то или иное
священное изображение (конь, оленья голова с рогами, богиня и птицы,
солнце) увенчивало наивысшую точку дома щипец крыши. Сумма подобных
оберегов, постоянно присутствующих на всех уязвимых участках дома,
и превращала каждую "хоромину" в недоступное для навий убежище всех
членов семьи. Внутри дома (на случай проникновения злыдней) все
обиходные предметы тоже были покрыты, как увидим ниже, охраняющими
знаками, облегчавшими одоление зла внутри убежища.
Заклинательные действия начинались уже при постройке дома,
при выборе места под будущее жилье. По сведениям этнографа В. В.
Богданова, белорусы в середине XIX в. освящали выбранную для усадьбы
площадку таким образом: на всем предполагаемом месте усадьбы
чертился на земле большой квадрат; его делили крестообразной фигурой
на четыре части. Затем глава семьи отправлялся "во все четыре
стороны" и приносил из четырех полей четыре камня, которые
укладывались в центрах малых квадратов. В результате на месте
будущей усадьбы появлялась та идеограмма плодородия, которая
известна нам начиная со времен энеолита и вплоть до русских
подвенечных вышивок начала XX в. 12
---------------------------------------
12 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 4252.
Этнографы зафиксировали множество магических обрядов и
поверий, связанных с постройкой дома. Для строительства избы
выбирались в лесу особые деревья, не относящиеся к разряду "буйных"
или "стоеросовых". Закладку строения следовало начинать, "когда
наполняется месяц", т. е. после новолуния 13.
---------------------------------------
13 Бломквист Е, Э. Крестьянские постройки русских, украинцев
и белорусов. В кн.: Восточнославянский этнографический сборник. М.,
1956. Раздел: "Обряды при постройке дома", с. 131-134. В 1983 г.
вышла книга А. К. Байбурина "Жилище в обрядах и представлениях
восточных славян" (Л., 1983). Здесь кое-что добавлено по сравнению
с работой Е. Э. Вломквист, но автор совершенно не коснулся
орнаментики дома, хотя она, как увидим далее, очень широко
раскрывает "представления восточных славян".
Под углы первого венца бревен клали с магической целью:
клочок шерсти, горсть зерна, ладан, воск. Археологические материалы
свидетельствуют о том, что иногда под угол дома укладывали конскую
голову. Возможно, что с этим древним обычаем связана русская сказка
о девочке-семилетке, сиротке, обращавшейся за советом к "кобыльей
голове". Впрочем, этот сюжет мог возникнуть и под влиянием веры в
волшебную силу "коника" (от слова "кон" -- "начало", "основа"),
священного печного столба, которому нередко по созвучию с названием
лошади придавалась форма конской головы 14.
----------------------------------
14 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, рис. на с. 35.
Во все время сооружения бревенчатого сруба внутри него должно
было находиться молодое деревцо с иконкой на нем. Когда воздвигали
стропила, то деревцо укрепляли на щипце кровли, на месте будущего
конька.
Особыми обрядовыми действиями сопровождалось укрепление
матицы (сволока), на которую настилался потолок ("стель"): к ней
привязывали вывороченный мехом наружу полушубок (отголосок культа
медведя?) и каравай хлеба, пирог или горшок с кашей. В это же время
с верхнего венца сруба со всякими добрыми пожеланиями разбрасывали
хлебные зерна и хмель 15. На матице нередко вырезали "громовой знак"
колесо Юпитера-Рода с шестью спицами 16.
----------------------------------
15 Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки..., с. 132.
16 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, рис. на с. 455.
После завершения постройки устраивался пир; если же изба
строилась "толокой", т. е. с помощью родичей и соседей, то
участников торжественно кормили после каждого этапа строительства.
В новый дом "первым входил хозяин с квашней и иконой в руках,
за ним -- хозяйка с курицей, дальше шла молодежь" 17. Вселение семьи
в новопостроенную избу сопровождалось обрядом перенесения огня из
старого жилья и переселения домового из старого подпечья в новое.
Домового зазывали и приглашали: "Домовой, домовой! Пойдем со мной!"
Или же хозяин, стоя в воротах и кланяясь на три стороны, возглашал:
"Батюшка домовой и матушка домовая, батюшка дворовой и матушка
дворовая со всем семейством, пойдемте к нам на новое жилище с нами
жить!" Домового переносили в горшке с жаром из старой печи на
хлебной лопате 18.
----------------------------------
17 Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки..., с. 133.
18 Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки..., с. 134.
Внутри дома проводился целый ряд языческих празднеств. Речь
идет не только об узкосемейных делах вроде крестин, постригов,
сватовства, свадьбы, похорон. Почти все общесельские или
общеплеменные многолюдные "соборы" и "события" проводились в двух
планах: какая-то часть обряда совершалась на площадях, в святилищах
и требищах, а какая-то -- каждой семьей в своей хоромине, у своей
печи, у своего коника.
Новогодние гадания и заклинания будущего урожая, колядки и
щедровки, маскарады, медвежьи комоедицы, масленичные разгульные пиры
с блинами, обряды, связанные с первым выгоном скота, поминание
умерших предков, празднование урожая и многое другое все это
начиналось в каждой семье, внутри дома, где глава семьи ("князь" по
свадебной терминологии) выполнял функции жреца и руководил всем
праздничным церемониалом.
Это положение можно пояснить одним примером. По свидетельству
Саксона Грамматика ("Gesta Danorum" XII в.), у западных, балтийских,
славян жрец храма верховного божества Святовита ежегодно проводил
следующий обряд:
"... В жертву Святовиту приносился пирог из сладкого теста,
круглый и вышиною почти в человеческий рост. Пирог ставился в храме
между народом и жрецом, и жрец, спрятавшись за ним, спрашивал у
народа -- видят ли его? Когда отвечали, что виден лишь пирог, то
жрец желал, чтобы и на другой год за пирогом его не было видно. Этим
обрядом, по мнению ран (племя балтийских славян), испрашивалось
обилие жатвы на будущее время; поверье, распространенное и у других
славянских народов" 19.
----------------------------------
19 Гильфердинг А. История балтийских славян. СПб., 1874, с.
163-164.
Точно такая же магическая церемония с пирогами производилась
под Новый год на Украине в XIX в., но только происходила она не в
общем храме, а в каждой хате, где в "щедрый вечер" хозяин дома
прятался за горку испеченных пирогов и, созвав домочадцев, вопрошал:
"Чи бачите ви мене?" 20
----------------------------------
20 Сумцов Е. Ф. Хлеб в обрядах и песнях. Харьков, 1885.
Очевидно, древний жрец славян XII в. совершал в храме в
общеплеменном масштабе то, что делали домохозяева, "огнищане" в
масштабе своей семьи в своем доме.
Вторым этапом после домашних обрядов было вынесение
празднества вовне, в места общего "мирского схода"; дом же оставался
тем пунктом, где начиналось и где кончалось каждое языческое
священнодействие, какой бы масштаб оно ни принимало в момент
кульминации. Недаром словосочетание "домашний очаг" приобрело
устойчивый социальный смысл. Средневековые еретики-стригольники,
отвергавшие монополию церкви на культовую деятельность, опирались на
древнюю и устойчивую славянскую традицию, утверждая, что "дом мой --
храм мой".
С точки зрения средневековых людей, еще не изживших
анимистического представления о повсеместности субъектов зла -навий
-- и еще приносивших, по словам современника, жертвы упырям,
чрезвычайно важным являлся вопрос о снабжении дома-жилья, дома-храма
достаточным количеством постоянных оберегов, отпугивающих и
отгоняющих от дома всякую вредную нечисть. В этнографическом
материале мы видим множество декоративной резьбы, украшающей русские
избы Севера и Поволжья с явно языческими элементами, но перед нами
вновь и вновь встает проблема доверия, правомочности перенесения
пышной декорации наличников и причелин XIX в. в отдаленное
средневековье. По отношению к южным сюжетам (богиня и птицы на щипце
кровли) мы получили право экстраполяции, но на Севере у нас нет
таких четких энеолитических прототипов, и богатое убранство северных
изб, породившее в городах России "ропетовский" стиль выставочных
павильонов XIX в., при первом знакомстве вызывает сомнение в его
архаичности. Большую роль в этих сомнениях играет техника
исполнения: тонкая резьба, пропиловка ажурного рисунка, сходство с
корабельной резьбой волжских торговых флотилий, в ряде случаев явное
подражание белокаменным образцам московского барокко XVII--XVIII вв.
и т. п.
Но отбросим пышную орнаментику поволжских изб 21, на которую
действительно влияла "корабельная резь". Исключим из рассмотрения
случаи воспроизведения в дереве элементов нарышкинского барокко. Не
будем особенно придираться к изощренной и в основном поздней технике
ажурного пропила, памятуя о том, что в русской крестьянской вышивке
языческие сюжеты тысячелетней древности зачастую вышивались не
нитями домашнего прядения, а цветным гарусом, изготовленным на
станках фабрик Морозова или Прохоровской мануфактуры.
----------------------------------
21 Званцев М. П. Домовая резьба. М., 1935; Маковецкий И. В.
Памятники народного зодчества Верхнего Поволжья. М., 1952; Бломквист
Е. Э. Крестьянские постройки..., с. 373-377; Жегалова С. К. Русская
деревянная резьба XIX в. М., 1957.
Обратим внимание на те севернорусские постройки, которые не
испытали влияния ни поволжских строителей барж, ни московских
архитекторов вроде Ропета (Петрова). Возьмем одну из типичных изб
старой стройки из Вологодчины, орнаментика которой опубликована И.
В. Маковецким в числе многих других подобных образцов 22. Фасад избы
украшен солнечными символами в самой верхней части по контуру торца
кровли. Каждый солнечный знак сопровожден скульптурным изображением
головы коня. Щипец кровли увенчивает массивный конек, "кънесъ", от
которого вниз опущено досчатое "полотенце" с солярным знаком.
Причелины, спускающиеся по кромке кровли, завершаются внизу тоже
знаком солнца, а концам жердей с крюком на комлевом конце ("куриц"),
держащих желоб для слива дождевой воды, придана форма конской
головы. Кони эти непосредственно соседствуют с солярными знаками
причелин и зрительно совмещаются в единый образ солнечных коней. Три
конно-солнечных символа фасада избы представлены в двух разных
уровнях: ближе к земле, на конце кровли слева и справа по фасаду,
расположены два символа; третий конно-солнечный символ помещен в
самой верхней точке здания и развернут фронтально.
----------------------------------
22 Маковецкий И. В. Архитектура русского народного жилища
Севера и Верхнего Поволжья. Троицкая слобода Тотемского района. М.,
1962, табл. 24.
Перед нами очень важная система расположения солярных
символов, система, идущая из древности и связанная с
геоцентрическими представлениями о движении солнца вокруг земли:
левый от зрителя край кровли -- восходящее, утреннее солнце; верхний
конек на щипце кровли -- полдневное солнце в зените; правый край
кровли -- вечернее заходящее солнце. Соединение каждого солнечного
символа с фигурой коня подчеркивает динамичность всей композиции.
Солнце не просто показано в трех позициях, оно показано в своем
ежедневном движении по небосводу; кони Феба влекут солнечную
колесницу от востока к западу через священную точку полдня... и в
архитектурной орнаментике мы видим и головы коней и колесовидные
символы солнца.
Геоцентрические представления о дневном пути солнца по небу
на конях (или на лебедях) и о ночном пути по подземному океану на
водоплавающих птицах возникли, как можно думать, еще в бронзовом
веке, когда на сосудах для умерших, ушедших в подземный, ночной мир,
внизу на днище изображалось ночное, подземное солнце 23.
----------------------------------
23 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 234-249.
При обращении к русскому этнографическому материалу удалось
проследить полное воплощение этой идеи в сложной орнаментике прялок:
на лопасках прялок изображалась земля (на более ранних -- как
вспаханное поле; на поздних -- как многообразие жанровых ситуаций
деревни и города), освещенная с разных сторон солнцем. На двух
боковых "серьгах" лопаски помещали восходящее и заходящее солнце, а
дневной путь солнца отмечался несколькими солнечными знаками в
верхней части прялки, расположенными как бы по дуге небосвода. В
центре прялки помещалось или огромное солнце как субъект света
("вещь бо есть солнце свету" XII в.) или же искристая композиция из
семи шестилучевых розеток, символизировавшая "белый свет",
светящийся как бы сам по себе, независимо от вёдра или пасмурности
дневной небосвод, "святовит" ("световит") по древнеславянской
терминологии 24.
----------------------------------
24 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, рис. на с. 241,
247.
Солнечная символика прялок отличается от орнаментики других
бытовых предметов тем, что здесь, помимо солнечного света, особое
внимание уделено ночному, подземному солнцу. Под горизонтом земли
изображалось и ушедшее вниз солнце, и керосиновая лампа как символ
противостояния ночному мраку, и древний ящер, хозяин подземного мира
25.
----------------------------------
25 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, рис. на с. 243.
Внимание к четвертой, подземной позиции солнца в орнаментике
прялок объясняется тем, что прялки как орудие труда предназначены в
основном для вечерней работы, как правило, проводившейся уже после
раннего захода зимнего солнца, или для посиделок, затягивавшихся
нередко и за полночь, "до вторых петухов".
Символическая орнаментика севернорусской избы в основном была
построена на изображении на самом здании дневного хода солнца над
землей.
Еще раз следует подчеркнуть, что в обширном этнографическом
материале перед нами не просто множество солярных знаков, не сумма
отдельных символов, а продуманная система, созданная на основе
геоцентрического мировоззрения: злыдни-упыри могут бесчинствовать
повсюду, они -- вездесущи, повсеместны; в систему зла входит вся
природа и все живое, обвеваемое "злыми ветрами". Этой темной
анимистической системе вампиризма должна была быть противопоставлена
система света, изгоняющего не только тьму, но и порождения тьмы.
Древний славянин обратился к Солнцу, зафиксировав его на своем
жилище в его непрерывном движении по небу. Повсеместности упырей
была противопоставлена повсеместность солнечного света; при этом
была подчеркнута закономерность неизбежного прихода солнца в новый
день вместе с утренней зарей. Эту мысль о непременном приходе