Концепт истории как определяющий фактор генезиса персонажей в романе б. Л. Пастернака «доктор живаго»

Вид материала

Автореферат

Содержание Официальные оппоненты Общая характеристика работы Научная новизна Теоретическая значимость Практическая значимость Методы и приемы На защиту выносятся следующие основные положения Основное содержание работы Параграф 1.2. «Эволюция представления об истории у Пастернака в 1920

Подобный материал:

• Юрий Живаго и Кощей Бессмертный Растительная и теллурическая стихии в романе Пастернака, 363.81kb.
• Анализ стихотворения Б. Пастернака «Гамлет» Вромане «Доктор Живаго» (1957) Пастернак, 56.57kb.
• Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» Учитель русского языка и литературы моу «Бежаницкая, 33.22kb.
• Примерный план анализа стихотворения "Гамлет", 25.65kb.
• Н. А. Горбанев вершины русского романа «МЫ» «жизнь арсеньева» «доктор живаго» Учебное, 1869.46kb.
• Урок по теме «…судьбы скрещенья», 61.62kb.
• Образы леса и сада в поэтике романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», 281.36kb.
• Б. Л. Пастернак в 1914 году вышла первая книга стихов Пастернака «Близнец в тучах»., 61.01kb.
• Анализа стихотворения «Гамлет» учеником Вромане «Доктор Живаго» (1957) Пастернак отразил, 31.42kb.
• Размышления над романом б. Л. Пастернака «доктор живаго», 142.62kb.

На правах рукописи


Куцаенко Дмитрий Олегович


КОНЦЕПТ ИСТОРИИ КАК ОПРЕДЕЛЯЮЩИЙ ФАКТОР

ГЕНЕЗИСА ПЕРСОНАЖЕЙ В РОМАНЕ Б.Л. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»


Специальность 10.01.01 – Русская литература


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Краснодар 2011

Работа выполнена на кафедре литературы и методики ее преподавания

Армавирской государственной педагогической академии


Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

ПАВЛОВ Юрий Михайлович


Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

КОЛОМИЙЦЕВА Елена Юрьевна


кандидат филологических наук, доцент

ПАНАЭТОВ Олег Григорьевич


Ведущая организация: Краснодарский государственный университет культуры и искусств


Защита состоится «2» июля 2011 года в 15 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.101.04 при Кубанском государственном университете по адресу: 350018, г. Краснодар, ул. Сормовская, 7, ауд. 309.


С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета (350040, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149).


Автореферат разослан «1» июня 2011 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета М.А. Шахбазян

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В данной диссертации исследуется смыслопорождение в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго», связанное с особенностями понимания поздним Пастернаком проблемы истории, которая находилась в сфере его пристального внимания с начала 1920-х годов до конца жизни. Для исследователя рассмотрение этого понимания во многом обусловлено возможностью увидеть не только эксплицированные в тексте романа и в остальном корпусе написанного Пастернаком высказывания об истории, но и имплицитно присутствующие и организующие идейную систему произведения структуры. В связи с этим мы пришли к необходимости рассмотреть не только эволюцию понимания Пастернаком проблемы истории, но и обратиться к интертекстуальному анализу, предполагающему исследование следов «чужих» текстов и выявление значения их присутствия в «Докторе Живаго». Интертекстуальность мы определяем вслед за Ж. Женеттом, который писал: «Я, со своей стороны, определяю ее [интертекстуальность] – пусть и несколько ограничительно – через отношение соприсутствия, существующее между двумя или несколькими текстами; говоря эйдетически, интертекстуальность чаще всего предполагает непосредственное присутствие одного текста в другом тексте. В наиболее эксплицитной и буквальной форме это традиционная практика цитирования (отмеченная кавычками, с точным указанием или без указания источника); в менее явной и менее канонической форме это плагиат (например, у Лотреамона), то есть пусть и неявное, однако дословное заимствование; в еще менее эксплицитной и менее буквальной форме это аллюзия; чтобы полностью и до конца понять смысл аллюзивного высказывания, следует уяснить его отношение с другим высказываниям, к которым с необходимостью отсылает та или иная его модификация; в противном случае высказывание считается неприемлемым»¹.

В работах по выявлению интертекстуальных связей достаточно редко предпринимается поиск максимально возможного количества случаев реакции всего большого текста «Доктора Живаго» на текст или корпус текстов другого автора. В нашем случае предметом исследования стали следы влияния «Горя от ума» А.С. Грибоедова, фрагмента «Путешествия в Арзрум» А.С. Пушкина, а также нескольких древнерусских повестей. Необходимость строгости в поиске интертекстуальных источников произведения в четко определенном корпусе чужих текстов диктовала отказ от указаний на менее значимые (с точки зрения избранного подхода) «скрещенья» с другими претекстами. Не претендуя на теоретическое новаторство в сфере интертекстуального анализа, мы ставили задачей пропустить определенные образы героев и сюжетные положения «Доктора Живаго» «сквозь» претексты, попутно выявляя включения в работу других источников, участвующих в построении смысловой ткани произведения. Это, конечно, не та последовательность и способ, с помощью которых Пастернак творчески перерабатывал тексты предшественников. От ошибок же определения более или менее скрытых цитат страхует регулярность воспроизведения Пастернаком одних и тех же тем и мотивов. Результативность интертекстуального анализа подтверждает продуктивность опоры на регулярно воспроизводимые элементы структуры при выявлении претекстов. Именно эта регулярность позволяла, так сказать, видеть невидимое – следы чужих текстов, углублявших или даже менявших, будучи обнаруженными, смысловую картину рассматривавшегося отрезка произведения. Продуктивным представлялось показать, как текст-предшественник порождает резонанс на уровне структур, не обремененных очевидным параллелизмом. При исследовании «Доктора Живаго» мы исходили из того, что привносимые и проецируемые на роман логические исследовательские конструкции не выдерживают смыслового напора текста, что и ограничивает их применение в работе.

Диссертационное исследование выстроено как последовательность рассмотрения сначала специфики понимания Пастернаком проблемы истории и трактовок этого концепта, предложенного литературоведами, затем – правомерности интертекстуального подхода к выявлению источников текста, обыгрывание которых в романе служит выражению пастернаковских представлений об истории, и наконец – следов конкретных текстов древнерусской литературы и сюжетов древней истории России и отдельных произведений XIX века (Грибоедова и Пушкина).

Исследование концепта истории представляет важную задачу, поскольку позволяет глубже понять идейный замысел писателя, реализованный в «Докторе Живаго», и особенности подключения романа к традиции в качестве ее звена, конденсирующего память культуры. Роман содержит громадный объем информации, включающей в общую культурно-историческую работу множество сюжетов, явлений, эпох и деятелей. Зачастую эта информация подается в зашифрованном виде. В пастернаковедении к настоящему времени сложилась традиция вскрытия таких свернутых информационных блоков, и одной из задач настоящей работы является учет подходов и уже сделанных открытий. Любой выявленный пласт смыслов в романе позволяет за счет регулярности развертывания в тексте произведения определять иные претексты, участвующие в интертекстуальной работе. При этом вопрос о «ненужности» тех или иных персонажей, сюжетных поворотов оказывается лишь вопросом способности исследователя проникнуть за достаточно герметичную «поверхность» текста, но никак не свидетельствует о недостаточном мастерстве Пастернака-романиста, как это периодически утверждают некоторые литературоведы. Текст «Доктора Живаго» «происходит» из множества источников, и задача их выявления и «каталогизации» продолжает оставаться актуальной, несмотря на появление большого количества глубоких работ о генезисе романа. С другой стороны, такая «каталогизация» мало что скажет в конечном счете о «химическом процессе» искусства, в результате которого появился роман. Но в таком случае, чтобы быть «изоморфным» Пастернаку, необходимо «дописывать» его роман средствами не науки, а искусства, как он делал это в отношении Откровения Иоанна.

Основное внимание в диссертации уделено все же не «внешним» по отношению к «Доктору Живаго» толкованиям истории, сделанным Пастернаком, а следам влияний «чужих» текстов и полемической реакции писателя, позволяющей судить о его отношении к тем или иным историческим сюжетам и перипетиям. Такой анализ можно распространить на всех персонажей романа, однако мы ограничились Юрием Живаго и старшим поколением персонажей, поскольку именно на этих примерах в силу достаточно скромного места, которое они занимают по сравнению с главными героями, можно если не исчерпывающе, то с достаточной полнотой выявить их интертекстуальных «предков» и проанализировать как интерпретации претекстов Пастернаком, так и смыслы, порождаемые столкновением претекстов на одном участке или в одной детали романа. «Вписывание» Пастернаком в образы этих персонажей разнообразных претекстов актуализирует сюжеты и детали последних в проекции на изображаемую писателем современность и позволяет давать ей скрытые оценки, аналитическое прочтение которых также является исследовательской задачей. При этом важен, конечно, выбор Пастернаком объектов полемики, хронологическая привязанность которых иллюстрирует его концептуальное и парадоксальное видение будущего как актуализируемого прошлого, противостоящего магистральной линии истории в христианском понимании. Претексты обычно включаются в работу в романе в изолированных участках текста, место которых в композиции целого позволяет с большой долей уверенности предполагать «вписанность» данных претекстов и в работу на композиционно соотносимых отрезках романа. Изолированность обусловливается художественным пространством и временем, а композиционная соотнесенность – сложностью циклического построения текста, призванной деавтоматизировать линейность хода истории и создать перебои смысловых рядов. Разумеется, любой претекст связан с тематическим заданием, которое ставил перед собой писатель, и проявления его в тексте зависят от сложности и динамичности связей включающихся в работу тем. Исследование тем, таким образом, является необходимой частью общего анализа. Включение же интертекстуальных сигналов дает возможность понять, как писатель определяет динамическое движение тем, их «направленность». Если же вести речь об истории как теме «Доктора Живаго» – как он интерпретирует и позиционирует в тексте идеи начала и конца истории.

Перечень претекстов «Доктора Живаго», как это можно судить по обширной исследовательской литературе, колоссален. Рамки кандидатской диссертации определяют необходимость сосредоточения лишь на нескольких, наиболее показательных и важных для анализа избранной темы. Тем не менее, мы попытались применить интертекстуальный анализ к роману как в плане анализа вариативности задействования отдельных мотивов на всем протяжении текста (а в случае истории как темы – на всех этапах эволюции творчества), так и в ракурсе интерпретации всего организуемого конкретным претекстом пласта смыслов в произведении.

Актуальность диссертационной работы определяется важностью концепта истории в структуре «Доктора Живаго» как циклически организованной целостности. Продуктивным представляется и выявление генезиса образов персонажей романа и сюжетных ходов, которые не привлекали внимания исследователей.

Объектом исследования в диссертации является роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго», предметом же исследования – концепт истории и его реализация в произведении, в том числе за счет интертекстуальной работы с кругом как древнерусских текстов, так и произведений литературы XIX века.

Научная новизна работы заключается в исследовании специфики важнейшей проблемы творчества Пастернака, выявлении роли «исторических» претекстов в организации повествования, а также в рассмотрении влияния этих претекстов, сказавшегося в построении образов старшего поколения героев романа. Образам этих второстепенных героев, по сравнению с главными, в исследовательской литературе уделялось сравнительно мало внимания. В диссертации систематично выявлены прототипы указанных персонажей и показано их внутреннее соотношение и зависимость от претекстов. Несмотря на то, что роман за более чем полвека после выхода в свет становился предметом рассмотрения многократно и с самых разных позиций, и что исследования генетических связей произведения с разнообразными литературными и другими текстами в последние годы ведутся весьма активно, в качестве претекстов до сих пор не рассматривались ни произведения древнерусской словесности, ни «Горе от ума», ни «Путешествие в Арзрум». Их влияние на роман анализируется впервые.

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что работа вносит вклад в решение проблемы генезиса художественного текста (на примере «Доктора Живаго») и осуществляет расширение интерпретационных возможностей терминов, применяемых в этой сфере. Она предлагает системный подход к исследованию концепта истории в романе, во многом определяющего его идейную структуру. Такой подход может применяться к рассмотрению и других концептов как в «Докторе Живаго» и других произведениях Пастернака и его творчестве в целом, так и в отношении произведений других авторов. В работе демонстрируется продуктивность применения метода интертекстуального анализа для выявления претекстов, взаимодействие которых определяет смыслопорождение в произведении и служит для имплицитного выражения авторских идей. Исследование дает возможность рассматривать результаты влияний, оказанных на писателя, в динамике их проявления в романе и с учетом его ответной реакции. Показано также прототипическое значение биографии писателя для построения образов героев и сюжетных ходов.

Практическая значимость исследования состоит в возможности использования его положений и результатов для дальнейшей разработки теории интертекстуальности, совершенствования методов генетической интерпретации текста, а также в вузовских курсах по истории русской литературы первой половины XX века, на семинарах, посвященных проблемам творчества Пастернака, в спецкурсах по теории литературы, интерпретации текста, при составлении учебных пособий и при написании курсовых и дипломных работ. Работа может представлять интерес при преподавании русской литературы XX века и теории литературы. Для литературоведов, занимающихся изучением творчества Пастернака, становится доступной картина связей «Доктора Живаго» с некоторыми произведениями древнерусской словесности, а также с «Горем от ума» и биографией А.С. Грибоедова. Методологические принципы, предложенные в работе, могут быть использованы в дальнейшем для анализа как произведений Пастернака, так и других авторов.

Цель диссертации – выявление семантического диапазона концепта истории романе «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака и «исторической» генетики образов и сюжетных ходов произведения. Достижение этой цели предполагает решение следующих задач:

– рассмотреть многогранность концепта истории в контексте эволюции творчества Пастернака и его особенности в «Докторе Живаго»;

– представить картину интерпретаций данного концепта, существующих в пастернаковедении;

– вскрыть генезис образов второстепенных персонажей, контакты с которыми влияют на выбор пути в истории главных героев, а также выявить влияния, которые еще не становились предметом рассмотрения в пастернаковедении;

– рассмотреть некоторые сюжетные блоки «Доктора Живаго», интертекстуально полемичные в отношении сюжетов некоторых «историографических» произведений древнерусской словесности;

– выявить и проанализировать семантический пласт «Доктора Живаго», организация которого обусловлена обращением Пастернака к «Горю от ума» А.С. Грибоедова и его биографии, а также к «Путешествию в Арзрум» А.С. Пушкина как кодирующим претекстам. Это позволит прояснить некоторые композиционные особенности романа и внутритекстовые связи.

Методы и приемы исследования обусловлены спецификой его предмета и объекта и выходят за рамки одной филологической дисциплины. В качестве основных были использованы методы интертекстуального, структурного и концептуального анализа (Р. Барт, Ю.М. Лотман, В.Я. Пропп, И.П. Смирнов, И.А. Суханова). Особое внимание было уделено интертекстуальному уровню анализа текста (Б.М. Гаспаров, А.К. Жолковский, Вяч. Вс. Иванов, А.В. Лавров, И.П. Смирнов, Н.А. Фатеева, Л.С. Флейшман). Семантика текста исследовалась с учетом фактов биографии писателя, а также интерпретаций произведений Пастернака и претекстов, влиявших на организацию повествования (В.Н. Альфонсов, Г. де Маллак, И.В. Кондаков, И.Ю. Кондратьева, Е.Б. Пастернак, К.М. Поливанов, Е.Б. Рашковский). Подходы к тексту определялись необходимостью как анализа отдельного концепта в контексте эволюции творчества писателя, так и рассмотрения претекстов одного образа, а также исследования пласта смыслов романа, определяемого отдельным претекстом.

Материал диссертационного исследования охватывает роман «Доктор Живаго» и все другие доступные произведения Пастернака, а также широкий круг произведений русской литературы XIX–XX веков, некоторые тексты зарубежной литературы и мемуарные свидетельства.

На защиту выносятся следующие основные положения:

– «Доктор Живаго» представляет собой итог размышлений Б.Л. Пастернака о проблеме истории и содержит альтернативное представление автора об истории, противостоящее официальному истолкованию;

– альтернативность пастернаковского понимания истории подразумевает выдвижение мифологического противовеса советской идеологической неомифологии, что производится автором за счет интертекстуальной ориентации романа на все более древние произведения словесности, в том числе сказочного фольклора;

– полемическому переосмыслению подвергается вся толща русской истории, включая историю литературы, и направленность хода этого переосмысления определяляется нарастающей обращенностью ко все более древним произведениям и сюжетам;

– оспаривание претекстов производится в «Докторе Живаго» в соответствии с циклическим развертыванием повествования, и эта цикличность определяется регулярностью воспроизведения в романе пространственных структур.

Апробация работы. Некоторые положения и предварительные результаты исследования были представлены автором в 2005–2011 годах в виде докладов на научных конференциях в Пятигорском государственном лингвистическом университете, Пятигорской государственной фармацевтической академии, Армавирской государственной педагогической академии. Содержание диссертации отражено в семи публикациях.

Структура работы обусловлена необходимостью решения поставленных в ней задач. Диссертация общим объемом 194 страницы состоит из введения, трех глав, включающих семь параграфов, заключения и библиографического списка (183 наименования).


ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


Во введении обосновываются актуальность темы диссертации, ее новизна, теоретическая и практическая значимость, определяются цель и задачи, перечень решаемых проблем и положения, выносимые на защиту.

В главе 1 «Концепт истории в контексте эволюции творчества Б.Л. Пастернака», состоящей из двух параграфов, рассмотрены представления о концепте и его значение в процессе моделирования художественного мира писателя. Отмечено, что концепт истории в «Докторе Живаго» во многом определяет генезис персонажей романа. Отношение писателя к истории, отразившееся в романе, дало повод многочисленным критикам сразу после выхода романа в свет интерпретировать изображение исторических событий в основном в политическом ключе. В параграфе 1.1. «Интерпретации концепта истории в романе «Доктор Живаго»» рассмотрен широкий спектр мнений исследователей о том, как Пастернак интерпретирует историю. Исследованы и высказывания самого автора об историческом процессе. Основное внимание критики уделяли пастернаковскому пониманию революции и изображению гражданской войны. Неоднозначность авторских трактовок нашла отражение в разбросе мнений о романе, который одним казался необыкновенной удачей и лучшим произведением эпохи, а другим – неудачным романом и полным провалом Пастернака как художника.

Параграф 1.2. «Эволюция представления об истории у Пастернака в 1920–1950-е годы» посвящен рассмотрению оппозиции истории и природы, которая, начиная с 1920-х годов, играла в творчестве Пастернака фундаментальную роль в определении реальности и отношении к ней как писателя, так и главного героя романа «Доктор Живаго». В параграфе предметом рассмотрения стали как эксплицитные, так и имплицитные утверждения, сделанные на этот счет Пастернаком в поэмах «Высокая болезнь», «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», стихотворениях 1930-х годов («Второе рождение»). Этапным текстом, констатировавшим завершившийся распад личной биографии человека в советском обществе, начавшийся после революции, стало стихотворение «История» (1927). Старая индивидуальная мифологическая модель перестала соответствовать новой социальной, и это почувствовали в 1920-е годы многие писатели. Этим был обусловлен поиск Пастернаком иной концепции личности, которая бы могла вписываться в социальную модель. Однако новой взяться было неоткуда, и потому приходилось пользоваться старой. Как следствие, та начинала испытывать перегрузку и стремиться к распаду, что отражалось и в тенденции к «распаду» текста. Еще в 1930-е Пастернак, стремясь написать роман, начал «проигрывать» новую модель большого повествования, предполагавшую реанимацию жанровости. Понимая, что наступивший советский «миф» преодолеваем его же оружием, в «Докторе Живаго» он создавал своего рода альтернативу. Пояснить это можно словами Р. Барта, полагавшего, что «лучшим оружием против мифа, возможно, является мифологизация его самого, создание искусственного мифа, и этот вторичный миф будет представлять самую настоящую мифологию»². Этим поиском обусловлена цикличность в творческой эволюции самого Пастернака и то отношение к предшествующим литературным течениям, которое имплицитно выражено в романе и эксплицировано в письмах времени его создания. Мир истории и вхождение человека в него определяется для Пастернака измерениями, которые он обозначил в христианском ключе: «свободная личность», «любовь к ближнему» и «идея жизни как жертвы». Высшей сферой, где воплощается такое понимание мира истории, является, по мнению писателя, искусство. Такое искусство Пастернак видел реалистическим и отвечающим не только правде истории, но и правде природы. Таким образом в «Докторе Живаго» достигалось равновесие между этими полюсами.

В «Докторе Живаго» Пастернак, усложняя прежнюю «транскрипцию» представления о поэзии как голосе самой природы, показал, как эта философия природной аутентичности сталкивается с советским стремлением подчинить природу и пользоваться ее дарами. Этот конфликт является одним из основных подспудно проводимых в романе. В поэзии Пастернака природа предстает живым, непредсказуемым началом, которое своей вечной свежестью открывает читателю новые возможности и перспективы. «Оживленные» поэтом действующие природные начала одухотворяют мир, и человек при этом сталкивается с чудом. У раннего же Пастернака вселенная, создаваемая силами элементов природы, имеет пантеистический колорит.

В романе писатель проводит мысль, что жизнь не сводима ни к каким категориям: ни к политическим, ни к экономическим, ни к социальным. Феномен жизни уникален и всепроникающ. Для Юрия Живаго жизнь – это дар и сила, не поддающаяся расчетам и не вводимая в заданные рамки, ломающая все барьеры, которые ей ставят. Между тем, виталистический подход Пастернака к действительности вовсе не исключал восхищения современным урбанизмом как явлением современной истории. Городской ландшафт является специфической частью природы и местом, где творится история. Писатель полагал, что городской образ жизни является существенным компонентом опыта человека XX века, но не столько восхищался механизированным урбанизмом, сколько передавал чувственные, «природные» восприятия звука и света. Город для Пастернака сродни природным феноменам, создающим аналогичный «спектакль», например, водопаду. И все же, город имеет и негативный облик, ничего общего не имеющий с «природным» образом жизни и извращающий его. Об этом свидетельствует одна из первых записей Юрия Живаго в варыкинском дневнике. Облик этот связан с негативными аспектами истории, прежде всего, с революцией. В параграфе рассмотрены различные аспекты отношений персонажей к революции, гражданской войне и другим историческим событиям, происходящим в стране.

В среде интеллигенции, к которой принадлежал Пастернак и символом которой является главный герой его романа, разочарование революцией наступило достаточно скоро. Взгляды доктора Живаго на социализм нисколько не испытали идеологического воздействия. Отношение к политике осталось тем же, что было до революции – как и у большинства дореволюционной интеллигенции. Одно из подтверждений этому – отношение Пастернака к социализму как «дали» в «Волнах». Социализм предстает там нереализуемым идеалом, «курящимся сквозь дым теорий». Разочарование интеллигенции в революции объяснимо тем, что процессы, которые были порождены ею, мало соответствовали тому мифическому образу либерализации жизни в стране, который связывался с революцией в идеалистических представлениях интеллигентов. В романе Пастернак изобразил все стадии отношения к марксизму с энтузиазмом и представил картину социальной психологии поколения, на которую оказала воздействие революция. Это и поколение «отцов» (Громеко, Комаровский, Кологривов, Маркел), и поколение «детей» (Юрий Живаго, Лара, Гордон, Дудоров, Евграф, Марина). На третьем поколении (детей Живаго и Лары) стали сказываться уже последствия последствий.

Картина катастрофических процессов, представленная в романе, тесно связана с пастернаковской концепцией судьбы, которая не просто эксплицирована в тексте, но и является структурирующей в отношении сюжета. Но судьба у Пастернака – меньше всего слепая, капризная сила. Скорее она предстает осмысленным законом существования, сохранением или разрушением объективного порядка жизни, таинственной связью между необходимостью и свободой, объективным порядком вещей и творческой волей человека. События Первой мировой войны и революции предстают творящимся апокалипсисом, во время которого одни, как Стрельников, становятся орудиями возмездия, другие прячутся, покидают страну, третьи, как Живаго, идут своим путем. И по мере того, как доктор сталкивается с применениями марксизма на практике, его оппозиционность нарастает, и она тем более серьезна, что представляет собой оппозицию философского плана.

История для Пастернака – место встречи временного и вечного, то, что открывает человеку его подлинные измерения. Она представляет собой органический феномен, не укладывающийся в заранее заданные схемы и манифестирующий себя в спиритуализованном, но никак не чисто материалистичном виде. В параграфе обсуждаются мнения критиков, сближавших «Доктор Живаго» с «Войной и миром» Л.Н. Толстого и отмечавших разницу в концепциях истории двух писателей. Общая концепция истории у Пастернака вырастает, прежде всего, из разбросанных по всему тексту монологов героев: Веденяпина, Живаго, Лары, Антипова-Стрельникова, Симы Тунцевой. Все они в той или иной степени являются выразителями взглядов автора. В «Докторе Живаго» нет «систематического» заявления об истории подобного тому, что сделал Толстой в эпилоге «Войны и мира». Апокалиптический XX век с его революциями и войнами – это и конец истории в старом понимании, и прогрессирующая деградация в язычество и бескультурье, и обостренная вечная новизна христианства.

Процессы эти напрямую касались и литературы. Ко времени создания романа письменное слово потеряло свой ценностный статус. И парадоксальное на этом фоне желание Пастернака написать роман предстает явным сопротивлением процессам деградации культуры. Такое мифотворение, создание «живого слова» Пастернаку было нужно как противовес советской квазимифологии как «владычеству мертвой буквы». Поскольку история отождествляется с природой, то подобно тому, как опавшие листья и сгнившие деревья удаляются в толщу перегноя, в «невидимость» удаляется и смысловая толща истории, и смысл событий предстает антитетичным истории. Для Пастернака подойти к революции исторически означало освободиться от ее обязательной фальши. В «Докторе Живаго» Пастернак, стремившийся реанимировать жанр романа, демонстрировал в то же время деградацию жанровости, следовательно, деградацию историчности действительности, переход особого во всеобщее. Историчность Юрия Живаго в том и состоит, что он становится негероем антиистории. В то же время, наличие «Стихотворений Юрия Живаго» в качестве завершающей части романа свидетельствует о том, что герой выходит из подчинения историческому времени: он уже не родоначальник, а последний из рассыпавшегося рода, либо, с другой стороны, родоначальник нового рода – духовного. В романе Пастернак предпринял попытку свести синтаксис больших реалистических повествовательных блоков к концентрированному синтаксису мифа, восстановить разрушенную цикличность мифа. В то же время поздний Пастернак понимал историю в значительной степени как историю философии, наложенную на историю в христианском понимании. История для него моделирует будущее, архивирует прошлое. Роман, с одной стороны, подытоживал историю, с другой – открывал ее в будущее. Но таким открывающим текстом может быть текст только не фрагментарный. Между тем, в «Докторе Живаго» присутствует явно проявляющаяся тенденция к фрагментаризации действительности, нарастающая к концу и парадоксально достигающая успеха в «Стихотворениях Юрия Живаго», каждое из которых представляет фрагмент жизни. Однако эти фрагменты представляют собой органическое целое, спаянное внутренними связями более высокого порядка, нежели «разлагающееся» предшествующее прозаическое повествование. «Стихотворения Юрия Живаго» сигнализируют о появлении нового историзма, вызревшего в архаическом сознании, но и на новом «витке» вернувшемуся к потенциально продуктивному историзму мифа, противостоящему деградации исторического сознания в советском обществе. Удаление Юрия Живаго в комнату в Камергерском переулке, сделанное по мысли Евграфа, это уход для осуществления своего предназначения, а значит, начало настоящей истории Юрия Живаго. О том, какая она, свидетельствуют его стихи. История реверсируется в «Докторе Живаго», возвращается от конца к началу – к драме Христа как вечно актуальной и возобновляемой в новых исторических условиях. Данному процессу подчинена и жанровость романа. Объясняется это тем, что «доминанта всякого жанрового мира – его темпоральное измерение. Оно может добываться художественным дискурсом, говоря на языке глоссемантики, и в субстанции содержания (при миметическом подходе к истории), и в форме содержания (если история пересоздается конструктивно)»³.

Реверсивность истории в романе предполагает ориентацию персонажей на все более древние слои времени – вплоть до времен, отраженных в историческом предании, в фольклоре, в частности, волшебных сказках, и в мифах. В главе 2 «Генезис старших персонажей «Доктора Живаго» в свете реверсивности истории» рассмотрены функциональные соответствия персонажей романа роли сказочного отца невесты, а также литературный и исторический генезис старших персонажей. Параграф 2.1. «Неподходящие «отцы невест»: Маркел, Громеко, Кологривов и Федор Гишар» посвящен исследованию исторических «составных» образов названных героев.

В.Я. Пропп выделил два способа престонаследия в сказке: «Первый – от царя к зятю через его дочь. Передатчица престола – царевна. Это – конфликтная ситуация, ведущая к убийству владетеля престола и женитьбе на его дочери – передатчице престола. Второй способ: престол передается от отца к сыну без всякого конфликта. Первая форма есть ранняя, вторая – более поздняя»⁴. Пастернак использовал оба способа, при том, что реализации второго осложнены «вертикальными» аллюзиями на евангельские сюжеты и события древней истории Руси, в частности – XII века (а также на древнерусcкую литературу и литературу XIX века). Присутствие и сочетание двух способов в романе определяется положением, когда царевич «почти никогда не наследует царства своего отца. Он приходит в чужую землю, женится там на царевне, решив трудные задачи, и остается там царствовать. [...] Добыв царевну, герой иногда возвращается домой и перенимает царство от своего отца. Это – дань более поздним формам престолонаследия»⁵.

Воцарение героя в царстве отца невесты проводится в романе через отношения Юрия Живаго с тремя женщинами и их отцами (в случае Лары в роли отца выступают Комаровский и Кологривов), тогда как воцарение в царстве своего отца проявлено вне связи «героя» Юрия Живаго с Тоней, Ларой и Мариной. Распределенность этих манифестаций в романе свидетельствует о том, что Пастернак не просто учитывал смену первого способа сказочного престолонаследия вторым, но и обыгрывал их историческую последовательность, предоставляя читателю судить о значении кодировки текста исторически прогрессивными или регрессивными формами сказки.

Значение, которое персонажи имеют в регрессивной конструкции первого способа престолонаследия, позволяет говорить, что точно так же, как в случае Тони имеется значимое отсутствие «отрицательного» отца, так и в случае Марины – зеркально симметричное значимое отсутствие «положительного», в том числе и в плане «стадиальности общественного развития». Ситуация, связанная с Ларой, – исключение, которое вернее будет обозначить как противовес двум «крайним» случаям: отец Лары был бельгийцем (по сравнению с русскими Громеко и Маркелом; Комаровским и Кологривовым). Другом же Федора Гишара был Комаровский, «позаботившийся» после его смерти о его семье. Это дает повод допустить, что Комаровский «поучаствовал» не только в делах, которые довели до смерти отца Юрия Живаго, но и в смерти Федора Гишара. Тем более, что русский Андрей Живаго составляет с отцом Лары (контрастную) пару. Функционально в роли отца Лары выступают антиподы Лаврентий Михайлович Кологривов и тот же Комаровский (играющий роль тотемного предка). С одной стороны, отсутствие отрицательного двойника у отца-Громеко, положительного – у отца-Маркела, а с другой – наличие контрастирующих с ними псевдо-отцов у Лары дают основание сделать вывод, что по линии каждой из невест доктору, как сказочному герою, наследовать некому. Отец невесты исторически деградирует либо оказывается ненастоящим (от Громеко – к Кологривову и Комаровскому и далее – к Маркелу), и наследование тестю для Юрия Живаго невозможно, поскольку направленность интертекстуальной ориентации доктора на все более древние формы подразумевает отказ от преходящего материального наследия и приобщение к вечным духовным ценностям. Сами же «отцы невест» меняются в сторону современности, но эта перемена предстает социальной деградацией: так, профессор химии Громеко, преподававший в Петровской академии, едет на Урал огородничать, что сам он отрицает, затем вызывается в Москву и высылается из России, а его никуда не уезжавший дворник Маркел становится комендантом в Мучном городке. Рассмотрение духовной эволюции Юрия Живаго в ее ориентации на древность являет «позитив» развития: доктор все более приближается к Христу и тем самым становится все более современным. «Прочтение» же социальной эволюции «отцов» в их ориентации на современность – напротив, дает «негатив»: будучи подвержены той же «порче», которая «касается времени», они оказываются не на своих местах и тем самым исторически деградируют.

В качестве прототипов Маркела в параграфе рассмотрены фигуры брата старца Зосимы, Маркела, из «Братьев Карамазовых»; святого Иосифа, «юридического отца» Иисуса Христа; радикального историка-идеолога народничества и крупнейшего знатока сектантства А.П. Щапова; колченогого столяра Кудеярова из романа Андрея Белого «Серебряный голубь».

Наследование престола для «сказочного героя» Юрия Живаго идет вторым, исторически более поздним способом – «мирной» передачи престола от отца к сыну. Для Пастернака этот способ представлялся более современным и отвечающим множественной кодировке текста (в том числе ориентированием на Новый Завет). Тем не менее, отношения героя с тестем и наследование ему обыгрываются с регулярностью, обычной и для других сказочных мотивов. Это позволяет задействовать максимально возможное количество сказочных форм передачи царства через женщину. Юрий Живаго, получив воспитание в доме Александра Александровича Громеко, становится его зятем и, поскольку у того нет сыновей, наследником. Вся семья теперь называется именем Громеко. Однако по прибытии на Урал в бывшие владения Крюгеров она уже именуется семьей Живаго, что является признаком состоявшегося наследования «царства». Функцию старого царя в связи с отношениями Юрия Живаго и Тони выполняет в основном не Анна Ивановна, а Александр Александрович Громеко. В случае Тони и ее отца, как аналогично в случае Марины и ее отца, мы видим, что меняются местами моменты женитьбы и обретения «престола». Юрий Живаго сначала женится (и тем самым, по Проппу, достигает власти) и только после рождения сына попадает на войну (проходит испытания). Если же моментом достижения власти в случае с Громеко считать называние всей семьи именем Живаго, то это происходит еще позже. В ситуации «Юрий Живаго – Марина – Маркел» момент обретения «престола» выглядит так: Щаповы «не без гордости стали звать дочку докторшей» после того, как у Юрия Живаго и Марины «пошли дети»⁶. В качестве обращенного аналога обретения «престола» можно рассматривать и момент отселения Живаго и Марины из бывшего дома Свентицких от Маркела на Спиридоновку. Сказочная вражда со стороны «сказочного героя» Юрия Живаго к «отцам» Громеко и Маркелу снимается, тогда как в поведении последних признаки вражды к доктору все же есть. Нерасположение Громеко и Маркела к доктору нарастают с каждым эпизодом, где контактируют герои. Но если в случае Громеко вражда скрыта (и едва упомянута в последних главах), то в случае Маркела она все более явно проявляет свой классовый характер, и этот персонаж предстает типичным для литературы XIX – первой половины XX веков «хамом, унижающим нежного героя».

Ситуация Лары – совсем иная. С Кологривовым Живаго в романе не встречается, а с Комаровским, как и с другим «сказочным змеем», Антиповым-Стрельниковым, враждует в плане общего отношения к жизни. Но Комаровский выступает не только в роли отца-«тотемного предка», но и жениха, и в этом он – соперник Антипова-Стрельникова. Однако встреча Комаровского и Антипова через десять дней после свадьбы Лары и Паши, которому она все рассказала, совершенно бесконфликтна. Более того, Комаровский воспринимается чуть ли не как «родитель», провожающий детей. Когда Комаровский предстает в функции жениха (как совратитель Лары), Антипов-Стрельников и Юрий Живаго остаются вне схемы «царь-отец – царевна – жених». Когда же Комаровский и Кологривов оказываются в позиции царя-отца, Антипов-Стрельников и Юрий Живаго предстают сказочными женихами, при этом в отношении каждого обыгрывается момент подлинности/ложности, состоявшейся/несостоявшейся женитьбы. Именно по отношению к Комаровскому и Кологривову в «материальном» и духовном планах следует рассматривать тему наследования/ненаследования «царства» доктором и мужем Лары. Образ Кологривова, напоминающий положительного двойника Комаровского, предметом рассмотрения в пастернаковедении (в отличие от образа Комаровского) почти не становился. Между тем для прояснения вопроса о том, кому наследует Лара, важную роль играет «происхождение» Кологривова. Эта фамилия была весьма значима для Пастернака прежде всего тем, что отсылала к предкам известного русского актера и масона А.И. Сумбатова-Южина (1857–1927). Кроме того, фамилия Кологривова представляет собой по двухкорневой аналогии «лошадиную фамилию», подобную той, что носил один из основателей парамасонской организации Великий Восток Народов России (ВВНР), текстильный король и известный политический деятель А.И. Коновалов (1875–1948). Характеристика Кологривова – второстепенного персонажа, который появляется в романе лишь в качестве благотворителя Лары, отечески заботящегося о ней в трудные моменты ее жизни – во многих отношениях напоминает биографию этого известного политического масона. В параграфе проанализированы детали, указывающие на прототипичность Коновалова. Настоящий отец Лары Федор Гишар был инженером-бельгийцем.

В параграфе 2.1 мы пришли к выводу, что царство ни одного из отцов невест Юрий Живаго не наследует. По контрасту (и наряду) с этой формой мотива Пастернак использовал исторически более позднюю форму – наследование своему отцу. Однако Юрий Живаго наследует не только отцу, но матери и дяде – Николаю Николаевичу Веденяпину, выполняющему, по сути, функции обоих родителей, в том числе (и прежде всего) – в духовном плане. Рассмотрению процессов наследования и «происхождения» персонажей посвящен параграф 2.2. «Духовное наследование доктора Живаго: Веденяпин, Мария и Андрей Живаго». Касаясь «генеалогии» фигур родителей и дяди главного героя, мы рассмотрели, как сказочный мотив престолонаследия реализуется не только в системе сказочного кода, но и мифологического, исторического и литературного. Под историческим мы здесь понимали не только события древнерусской истории, изложенные тем или иным историографом, но и в большей степени древнерусские тексты, использованные Пастернаком.

В ходе анализа мы учитывали зеркальный контраст (в том числе в плане внутренней эволюции) «половинок» фигуры отца: духовного – Веденяпина и настоящего – Андрея Живаго. Использование Пастернаком множества кодов позволяет находить при их сопоставлении интертекстуальные «отсылки», свидетельствующие об эволюции Юрия Живаго. Динамика того, что он наследует от них, следующая: «благая часть», духовная (Град Божий), наследуется в начале романа от Веденяпина и в конце – от Андрея Живаго. «Часть» физическая, материальная (царство земное) составляющая вторую «половину» жизни Веденяпина (то есть Веденяпина, уезжающего после революции на Запад) и первую Андрея Живаго (сначала богатого, но потом разорившегося) не наследуется вовсе. Веденяпин, «умаляясь» духовно, переключается, так сказать, с «плюса» на «минус». Отец Юрия Живаго, «умаляясь» материально, эволюционирует наоборот. Что касается матери, как третьего персонажа, которому наследует Юрий, то при «прочтении» ее фигуры в каждом из рассматриваемых кодов она не раздваивается, как отец, а сменяет «ипостась». Тем не менее, в качества двойника матери Юрия Живаго можно рассматривать ее брата – Веденяпина. Это двойничество контрастирует с сопоставлением Веденяпина с Андреем Живаго.

В зависимости от того, на какую фигуру, представляющую тот или иной код, ориентированы в определенный момент герои, которым наследует Юрий Живаго, меняется и его «прочтение». У героя при этом «двоения» нет – как и у его матери. В параграфе подробно исследован генезис каждого из указанных старших персонажей романа относительно прототипов. Рассмотрение фигур Веденяпина и Андрея Живаго, как персонажей, наделенных чертами князя Андрея Боголюбского (1110–1174), причисленного, как мученика, к лику святых, сопровожден экскурсом в историю XII века. В качестве претекстов, «поставляющих» биографический и иной прототипический материал, связанный с именем Андрея Боголюбского, проанализированы произведения древнерусской словесности, в частности «Повесть о зачале Москвы».

Видение Пастернаком событий гражданской войны сквозь призму Апокалипсиса и магистральной для литературы Серебряного века темы «Восток – Запад» обусловливало то, что модель пространственных перемещений как огромных людских масс, так и героя Пастернак искал в событиях древней истории. Такую модель он мог находить в перемещениях народных масс (и центра политической и культурной жизни) из Киевской Руси на северо-восток в Суздальское княжество. Фигуры Юрия Долгорукого (умер в 1157 году) и его сына и преемника Андрея Боголюбского становились в таком случае значимыми для моделирования поведения героев.

В параграфе 2.3. «События XII века как модель гражданской войны» на материале «Повести об убийстве Андрея Боголюбского» продолжено рассмотрение этой фигуры как протипической в отношении персонажей романа. Одним из двух главных сражений во время усобицы, происходившей на Руси после смерти Андрея Боголюбского, была битва под Юрьевом. Эта ситуация воспроизводится Пастернаком на современном, революционном материале – в упоминаниях о боях за Юрятин, которые ведут Стрельников и Галиуллин. Эпизод истории XII века, вероятно, привлек Пастернака тем, что явился одним из первых в истории Руси случаев именно социальной борьбы, а не просто усобицы. И случай этот содержит типологические черты последующих аналогичных усобиц, смут и гражданских войн. Один из аспектов этой борьбы «объясняется» использованием Пастернаком «Повести о Темир-Аксаке», которая, «отражает события и идеологию времени объединения княжеств Северо-Восточной Руси вокруг Москвы, образования русской народности и постепенного складывания Русского централизованного государства»⁷. Образ Темир-Аксака рассмотрен как прототип Галиуллина.

Таким образом, Москва, в которую приходит с Урала Юрий Живаго, предстает и в качестве сказочного царства отцов невест (и в этом случае доктор приходит туда, как в чужую землю), и в качестве царства отца (и Юрий Живаго, соответственно, приходит, как законный наследник). Как преемник, он в любом случае доказывает владение «магической силой» – «прячется», сначала успешно мимикрируя в том социуме, в котором оказывается, затем – уходя в комнату в Камергерском переулке, и наконец – умирая, «прячется» в смерть. Удачными прятками можно считать и «прятки» в стихи. Именно «Стихотворения Юрия Живаго» являются «магической силой» доктора как обращенного сказочного героя. Физическая «природа» побеждается здесь духом, и стихи являются «магической силой» для всего народа. Это соответствует тому, что новый царь в сказке должен был показать себя управителем природы и народа. Приход Юрия Живаго в Москву как в царство отца, введенный в конце романа, отражает историческую последовательность: от наследования отцу невесты – к наследованию своему отцу.

В главе 3. «Изоморфность романа Пастернака произведениям литературы как средство подключения к традиции» внимание переключается на анализ произведений литературы XIX века, герои которых также послужили прототипами персонажей «Доктора Живаго». В этом же качестве Пастернаком были использованы и биографии авторов этих произведений. В параграфе 3.1. ««Доктор Живаго» как реактивация «Горя от ума» (грибоедовский слой в романе)» объектом рассмотрения становятся интертекстуальные связи романа с комедией. Имя А.С. Грибоедова появляется в «Докторе Живаго» лишь однажды: о дате его смерти «допрашивает» Юрия Живаго, только что приехавшего со своей семьей в уральский поселок Варыкино, жена бывшего управляющего имением Крюгеров Елена Прокловна Микулицына. Интертекстуальные значения ее вопросов уже становились предметом внимания исследователей, однако грибоедовский пласт смыслов в романе в анализу подвергнут впервые.

В параграфе рассмотрены отношения параллелизма, в которых находятся, с одной стороны – роман и биография самого Пастернака, а с другой – «текст жизни» Грибоедова и «Горе от ума». Комедия Грибоедова, включающая четыре действия, работает в качестве интертекста в главах «Доктора Живаго», связанных с Москвой и городами зеркальными по отношению к ней, где в той или иной форме изображается «бал» или его противоположность. Мы ограничили рассматриваемый материал романа эпизодами, которые наиболее явно и полно соотносятся с «Горем от ума». Это вечер камерной музыки в доме Громеко (1906); вечер на елке у Свентицких (1911); вечер с уткой после приезда Юрия Живаго из Мелюзеева (1917); обед у Маркела, к которому за водой приходит доктор, вернувшийся с Урала (1922); вечер, когда Гордон и Дудоров читают «писания» доктора (1948 или 1953). Большой материал для сопоставлений представляют собой расстановки персонажей в «Горе от ума» и в вышеперечисленных московских домах. Приезд в Москву Чацкого и приезды туда же самого Грибоедова налагаются друг на друга, составляя в московских главах единый интертекст, в котором, впрочем, можно различить черты биографии поэта и детали его главного произведения. Рассматривая параллельные места романа (каждой из двух книг) и биографии Грибоедова, мы подключили и вступающий в игру текст «Горя от ума» и некоторые факты из жизни Пастернака и пришли к выводу, что «текст жизни» Грибоедова и его главное произведение формируют в «Докторе Живаго» целый пласт смыслов, анализ которых дает представление о следовании Пастернака за предшественником и полемике с ним. В романе продемонстрированы итоги исторического процесса, участником которого был Грибоедов, а также судьба поэта в радикально новых исторических и культурных условиях XX века. Полемика, ведущаяся автором «Доктора Живаго» за счет инверсирования претекста, позволяет более четко видеть как позицию главного героя романа, так и самого Пастернака.

Интертекстуальная работа Пастернака ведется в романе и в отношении претекстов, связанных с судьбой Грибоедова. В параграфе 3.2. «Интертекстуальные следы «Путешествия в Арзрум» А.С. Пушкина в «Докторе Живаго»» предметом нашего анализа стала страница «Путешествия в Арзрум», которую Пушкин посвятил убитому в Персии Грибоедову, арбу с телом которого он встретил по пути в Арзрум. При этом мы учитывали, что Пастернаку были известны стихи и очерк О.Э. Мандельштама об Армении с отсылками к пушкинскому тексту. Рассмотрены места в «Докторе Живаго», параллельные пушкинской характеристике Грибоедова. Данные последней неизбежно пересекаются с фактами биографии убитого поэта, но это лишь подчеркивает значимость поворотных моментов жизни Грибоедова как для современников, так и для потомков. В романе Пастернака содержатся ситуации, зеркальные по отношению к фактам биографии Грибоедова, то мы ограничились отрывками, которые наиболее близки к пушкинскому повествованию текстуально, в плане параллелизма дат или по какому-либо иному показателю.

В заключении делаются следующие выводы. Концепт истории у Пастернака связан, прежде всего, с определением и выражением (часто подспудным) отношения к революции. Именно сквозь призму этого главного события в истории России XX века писатель рассматривал все, что происходило в последующие десятилетия. Он чутко откликался на современные события социальной и политической жизни, начиная именно с времени революции. Если в начале 1920-х эпике революции поэт противопоставлял индивидуальную лирику, то в творчестве начала 1930-х главным предметом его раздумий стало место поэта в «невозможном» социалистическом государстве. Однако попытки принять режим окончились разрывом. Извечный конфликт вечного и временного решался Пастернаком через определение историчности явлений действительности, притом, что эта историчность подразумевала приобщенность истории, стоящей под именем Христа, а не антихристианства и нового язычества. В «Докторе Живаго» целью истории в понимании Пастернака становится преодоление творчеством смерти. Такая история противопоставлена «мертвой истории» советского государства как предательству жизни.

Сюжет и композиция романа строится вокруг жизни протагониста – Юрия Живаго. Однако не менее важными представляются линии второстепенных персонажей, многие из которых вступают с доктором в отношения двойничества (с различной степенью профанации). И сюжет, и композиция романа отражают также русскую историю первой половины XX века. Она представлена как единство времени, в течение которого происходят разрывы с прошлым. «Доктор Живаго» становится очередным звеном не только в традиции литературы XIX–XX веков, но в традиции всей русской литературы – вплоть до фольклора, истоки которого уходят в доисторические времена. Революция порождает обращение истории вспять, и наступающие времена воспроизводят все более отдаленные, но с обратным знаком. Ориентация повествования на все более древнюю историю имеет следствием аналогичную жанровую ориентацию романа. И потому литература XIX столетия, а также средневековая русская словесность становятся своего рода кодами, которые, включаясь и исчезая, подчиняют повествование тем смысловым параметрам, которые несут в себе. Историчность Юрия Живаго при этом усиливается по мере приближения к концу жизни, чтобы в «Стихотворениях Юрия Живаго» перейти в бессмертие. Ориентация романа на огромные пласты предшествующих культур создает перспективу интерпретаций для исследователей – интерпретаций тем более сложно дающихся, чем большее внимание уделяется последним частям романа, испытывающим такое внутреннее «давление» истории культур, что текст упрощается настолько радикально, что становится фрагментарным. Процедуры описания любого культурного пласта в художественном тексте обусловлены поставленной задачей – выделить их в повествовании, определив при этом особенности влияния на автора. И то, и другое мы произвели посредством наложения влиявших текстов (Грибоедов, Пушкин) на текст «Доктора Живаго». Последовательность такой работы определена внутренней связностью претекста. Если Пастернак синтезировал художественное целое с помощью множественного использования претекстов, то для вычленения их мы произвели аналитическую деконструкцию – действие противоположное.


Основное содержание работы отражено в следующих публикациях (звездочкой помечены издания, рекомендуемые ВАК РФ для публикации результатов и материалов кандидатских диссертационных исследований):

*1. Куцаенко Д.О. Генезис образа Марии Николаевны Живаго в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Культурная жизнь Юга России. – 2011. - №1. – С.85-87.

*2. Куцаенко Д.О. Интерпретация концепта истории в романе «Доктор Живаго» // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия «Филология и искусствоведение». – Майкоп: изд-во АГУ, 2011. – Вып. 1(70). – С. 20-23.

3. Куцаенко Д.О. Интертекстуальные следы «Путешествия в Арзрум» А.С. Пушкина в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Наследие В.В. Кожинова в контексте научной мысли рубежа XX-XXI веков: материалы VIII Международной научно-практической конференции / сост. М.С. Зайцева; отв. ред. И.Н. Задорожная. – Армавир: РИЦ АГПА, 2010. – С.184-189.

4. Куцаенко Д.О. Человек и история в романе «Доктор Живаго» // Ежегодник. Проблема личности в русской и зарубежной словесности: сборник научных статей преподавателей и аспирантов / науч. ред. В.Т. Сосновский; отв. ред. В.Н. Рябов. – Армавир: РИЦ АГПА, 2011. – С.126-132.

5. Куцаенко Д.О. К вопросу о прототипах Николая Веденяпина в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Ежегодник. Проблема личности в русской и зарубежной словесности: сборник научных статей преподавателей и аспирантов / науч. ред. В.Т. Сосновский; отв. ред. В.Н. Рябов. – Армавир: РИЦ АГПА, 2011. – С.132-143.

6. Куцаенко Д.О. Отношения главного героя романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» со старшими персонажами в свете проблемы сказочного престолонаследия // Сборник научных статей. Приложение к журналу «ОБРАЗОВАНИЕ – НАУКА – ТВОРЧЕСТВО». (Нальчик – Армавир). – 2011. - №30. – с.15-26.

7. Куцаенко Д.О. Личность и время в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» // Социология. Приложение к журналу «СИНЕРГЕТИКА ОБРАЗОВАНИЯ» (Москва–Ростов-на-Дону). – 2011. - №11. – С.37-41.