Гулять по московским паркам Карина любила с детства
| Вид материала | Документы |
- Творческий сборник моу сош города Пионерский, 104.89kb.
- Владимир Вестник невидимые молнии, 107.01kb.
- Профессионал космической эры, 28.78kb.
- Проект по законодательству и праву «Закон и порядок», 23.7kb.
- Онкурса «Лучший профорг-2011», организованный профкомом студентов (руководитель проекта, 16.08kb.
- Музейная педагогика сегодня ключевое звено воспитательного процесса, 76.74kb.
- Высохшая жилистая старуха, похожая на сучковатое дерево, грелась у камина, уютно расположив, 85.85kb.
- Образ журналиста в книге, 21.32kb.
- Марка Антония Мальпиги родился первенец, которого назвали Марчелло. Первые годы жизни, 25.47kb.
- И. В. Грачева "Я родился, не зная для чего, а мои родители радовались, сами не зная, 227.46kb.
Берег Волги, где-то между Симбирском и Саратовом
октябрь 1670 года
– Обходят!
– Обходят!!
– Обходят!!!
Удивительно, насколько легко охватывает людей страх.
Казалось бы – горячка боя. Там рубятся на стенах, здесь только подбираются к ним. Визжат пищали, мушкеты, пистоли. Громыхают пушки. Легкие рвет пороховой дым. Приказывать, командовать почти невозможно – шум, гам, да и горло сорвано напрочь. А если и крикнешь хрипло, то кто услышит? Вокруг орут и матерятся, стреляют, рычат, плачут и умирают. И кажется, нет на свете силы, способной вывести людей из лихорадки сражения. Ну, кто? Ну, что? Ну, скажите! Как докричаться до оглохших от выстрелов и стонов? Как достучаться до зачерствевших и озверевших? Как остановить занесенную саблю? Как заставить опустить мушкет?
Словом.
– Обходят!!!
Штурм Малого Города – симбирского кремля – шел уже несколько часов. Командовали атаманы: сам Разин, раненный в стычке с отрядом Барятинского в голову и ногу, лежал в палатке. Дал приказ идти на штурм и снова впал в забытье. Но все знали – поднимется. Не тот человек Степан Тимофеевич, чтобы от раны простой умереть. Придет в себя, вернется, взлетит в седло, чтобы повести воинов своих верных к новым победам.
А Симбирск… Симбирск мы и сами возьмем, атаману на радость, себе на потеху. Выздоравливайте, Степан Тимофеевич, с победой славной силы быстрее вернутся. Выполним ваш приказ, не сомневайтесь. И пусть не поджечь стены – затяжные дожди пропитали водой деревянные укрепления, – возьмем так! Посады наши, острог наш, возьмем кремль – и падет Симбирск окончательно. Потом ударим по стоящему неподалеку Барятинскому, отомстим за ранение атамана. И потечет казацкая вольница вверх по матушке Волге, ворвется на просторы Руси свободолюбивой рекой, неся боярам смерть, а люду простому – жизнь счастливую.
Пока же текла только кровь.
Рубились жестоко. Лезли на стены по остаткам насыпанного к предыдущему штурму земляного вала и лестницам. Падали, хрипели, умирали, но по телам остервенело шли другие бойцы.
Надо взять Симбирск!
Но защитники прекрасно понимали, что с ними сделают ворвавшиеся в город мятежники, и отбивались не менее жестоко, отчаянно. Сталь против стали, пушки против пушек, ярость против ярости. И сейчас не важно, что говорят они на одном языке и молятся в одних церквах. Сейчас у каждого своя правда. Да и о правде уже никто не вспоминает. Проиграем – пропадем. Викторию свою победители не вином отпразднуют, а кровью. Казаки, привыкшие брать крепости при помощи предательства жителей, отомстят упрямым симбирцам за смерть друзей и товарищей, за месяц стояния под стенами. Защитники же, в случае победы, тоже в долгу не останутся, припомнят мятежникам веселые их дела.
Такова философия гражданской войны. Нет пощады тем, кто выбрал другую правду.
Потому вырезали лордов и пэров палачи Кромвеля, и тащили врагов республики на гильотины якобинцы. Потому через пару столетий в этих же краях по приказу красного зверя Троцкого будут баржами топить в Волге русских дворян и священников, офицеров и простых мужиков. С женами и детьми.
Будут.
Пока же…
Пока же симбирцы держались, мужественно отбивая четвертый за время месячной осады штурм. Сил им придавали известия о ранении Разина и о том, что к воеводе Барятинскому, разбившему вчера отряд лихого Стеньки, вот-вот подойдет подкрепление. Симбирцы держались, мятежники рвались в крепость. Бой достиг апогея.
И вдруг…
– Обходят!
Слово быстрокрылой птицей облетело затянутое пороховым дымом поле боя.
В тылу бунтовщиков появились кавалеристы.
– Обходят!!
Мушкетный залп не потерялся в шуме сражения. Прогремел громом, перекрыв и крики, и стоны, и пушечный грохот. Вызвал вопль ужаса у мятежников и радостные крики у измотанных симбирцев.
Казалось, пули еще не долетели до опешивших бунтовщиков, а кавалеристы уже атаковали, сминая ряды мятежников. Врезались с отчаянной бесшабашностью и лютой ненавистью, взяли на сабли и принялись беспощадно рубить спешенных врагов. Сколько их? Сотня? Пять сотен? Тысячи?
Возможно, будь Разин здоров, сумел бы разобраться, что к чему. Сумел бы вернуть уверенность дрогнувшим бойцам, повести за собой смущенных сторонников. Может, собрал бы отряд, чтобы ударить в бок кавалеристам. Может, заставил бы своих стоять насмерть, не отступать, продержаться. Может… Но Стенька пребывал в забытьи. А без него…
– Тикаем!
– Спасайся!!
Бунтовщики видели одно: появившийся из ниоткуда отряд рубит их в капусту. Царские подкрепления, которые они собирались встретить, запершись в Малом Городе, подоспели в самый неподходящий момент. А в другой стороне – Барятинский. Вчера воевода разбил самого Разина, а сейчас наверняка спешит на помощь свежим отрядам. Еще чуть-чуть, и стрельцы прижмут бунтовщиков к неприступным стенам симбирского кремля, отрежут от Волги, и тогда…
– Тикаем!!
Армия, еще пять минут назад наводившая ужас на Русь, перестала существовать.
На самом деле никаких подкреплений Барятинский не получил.
Просто воевода не рискнул атаковать превосходящие силы мятежников в лоб и прибег к хитрости: разделил свое немногочисленное войско на две части и приказал полковнику Чубарову обойти бунтовщиков и напасть с той стороны, с которой они никак не ожидали увидеть врага.
Это была отчаянная ставка. Разберись разинские помощники в ситуации, успей они перегруппироваться, понять, что бьют их многократно уступающие в численности кавалеристы, мятежники бы раздавили войско воеводы по частям. Но не разобрались. Не успели. Не поняли. Не раздавили. Самоубийственная атака Чубарова оглушила бунтовщиков, ввергла в панику, стала той самой соломинкой, что сломала хребет верблюду.
Фактически воевода Барятинский взял бунтовщиков на испуг.
– Не успели мы, Степан, – сокрушенно произнес Фрол, стараясь не встречаться с атаманом взглядом. – Совсем чуть-чуть не успели. Подкрепления царь Барятинскому прислал. Сзади они ударили. Конных – тьма. Залп дали и рубить. А там и воевода подоспел.
– Кто ушел? – с трудом прохрипел Разин, тяжело глядя на брата.
Фрол еще ниже опустил голову.
– Кто?
– Мало ушло, – признался младший брат. – Тебя мы сразу на струг и прочь. Кто был рядом – прикрыли.
Голова болит. Нога болит. Губы пересохли. Казалось, в наспех возведенной палатке закончился воздух. Боль теснит грудь. А может, не в воздухе дело, а в душе? Может, боль эта – стон души?
Но все равно хотелось на свежий воздух. Выйти на берег реки, вздохнуть полной грудью, почувствовать на лице ветер, засмеяться. А вместо этого лежишь в палатке и слушаешь шум дождя да страшные вести.
– Войско мое где?
Фрол отвернулся.
Захотелось его ударить. Врезать по уху изо всех сил… но откуда же их взять?
Степан погладил рукоять простенького кинжала, с которым не расставался последнее время. Стиснул зубы.
– Там твое войско осталось, Степан Тимофеевич, – глухо произнес другой помощник, Василий. – Под Малым Городом.
Василий был одним из тех, кто с самого начала протестовал против длительной осады Симбирска. Не получилось взять крепость с наскока – уходи, маневрируй, не позволяй царским воеводам накапливать силы, бей их по частям, не останавливайся. Вот она, казацкая тактика. Но Разин не послушался, понимал, что Симбирск – последний заслон на пути в центральную Русь, главная перед Москвой преграда. Убери ее – и запылает вся страна. Не послушал. Встал в осаду. И проиграл.
Однако Василий ни словом, ни взглядом не упрекнул атамана.
– В Астрахани Ус крепко сидит, – произнес Фрол. – Мишка Харитонов в Саранске гуляет, Федоров вот-вот Троицк возьмет…
– Донцов у него мало, – напомнил Василий. – Почитай, мужики одни. А без казаков не возьмет.
– Возьмет! – Фрол повернулся к атаману: – Степан, скажи, что возьмет!
Разин кивнул и посмотрел на Василия. Тот понял немой вопрос.
– В Астрахань идти надо.
– Почему не в Царицын?! – взвился Фрол.
– В Астрахани крепче, а нам сейчас отсидеться надо.
– В Царицыне отсидимся! Пусть Ус с войском в него придет!
Атаман закрыл глаза.
Каждый помощник прав и каждый не прав.
Уйдешь далеко на юг, Барятинский возьмет Царицын, весной выйдет к Астрахани, запрет казаков на самом юге и придавит. Из западни уезды не поднимешь, тем более что их всю зиму будут «успокаивать» царские стрельцы. Придется биться только тем войском, что сейчас в Астрахани, а значит, прости-прощай поход на Москву.
Останешься в Царицыне – через пару месяцев жди в гости Барятинского, да с подкреплениями. Как отбиваться? Войско-то под Симбирском осталось.
Разин вновь провел рукой по рукояти простенького кинжала.
– Казну спасли?
– А как же!
– Обижаешь, атаман!
Первая хорошая весть.
С казной воевать можно. Мужики кабальные и так поднимутся. Мордва, татары, мари – они пойдут, если силу почуют, а сила – в казаках. Василий правильно сказал: с одними мужиками даже Троицк не взять, воевать они не обучены. А казаков обещанием добычи не соблазнишь. Деньги нужны. Золото.
– На Дон пойдем, – твердо сказал Разин, открывая глаза.
– На Дон? – Фрол удивленно присвистнул. – Ой ли, Степан?
– Войско нам нужно новое, – понятливо кивнул Василий.
– Да, – подтвердил атаман. – Казаки нужны. С казаками еще погуляем.
– А как же Царицын? – поинтересовался Фрол.
– Ус в Астрахани отобьется, а Царицын мы и еще раз возьмем, – слабо улыбнулся Степан.
Если шутит, значит, уверен! Фрол приободрился.
– С казной на Дон идти не надо – соблазн большой, – пробурчал Василий. – Ты ранен, Степан Тимофеевич, войско твое под Симбирском осталось. Чтобы с казной к старшинам идти, сила нужна.
– А без золота казаки не пойдут, – немедленно бросил Фрол.
– Уговорим, – весомо ответил Василий. – А казну лучше припрятать. Тем, кто с нами пойдет, первое жалование по дороге выплатим. Веселее воевать будут. А если измена на Дону, то пусть уж лучше золото в земле сырой лежит, чем у предателей в карманах.
– Измена? – Атаман задумчиво посмотрел на свой простенький кинжал. – Да, Василий, прав ты: если измена, то ничего им отдавать не надо.
* * *
Муниципальный жилой дом
Москва, Жулебинский бульвар,
26 сентября, вторник, 12:12
К большому неудовольствию Марины выяснилось, что жил Мурзин у черта на куличиках – в Жулебине, так что на дорогу девушке пришлось потратить уйму времени. Проклиная московские пробки, Марина сумела преодолеть на своем «Пежо-206» запруженный Рязанский проспект, выехала за Кольцевую и, покрутившись по мокрым от дождя улицам, отыскала нужную многоэтажку.
В квартиру девушка проникла без особых проблем: навела морок, поковырялась в замках универсальной отмычкой, а вот дальше… Дальше возникли непредвиденные трудности.
Марина не собиралась тратить время на внимательный осмотр квартиры, ибо ее не интересовали ни сам Мурза, ни его увлечения. К тому же девушка была на сто процентов уверена, что никаких улик против нее или Крохина в доме Мурзина нет, а потому отвела на пребывание в квартире от трех до пяти минут – ну, сколько, скажите, нужно времени, чтобы взять материал для поиска по генетическому коду?
Марина вошла в прихожую, включила свет и… и не смогла сдержать удивленный возглас:
– Здесь живет холостяк?!
В квартире Сергея было чисто. Нет, вот так: в квартире Сергея было ЧИСТО. В прихожей царил идеальный порядок: шкафчики закрыты, тумбочки задвинуты, на полке перед зеркалом пусто, лишь тонкий, едва заметный слой накопившейся за время отсутствия хозяина пыли. Даже тапочки стоят в тумбочке – Марина не поленилась, проверила. Удивленная девушка прошла в единственную комнату. Все то же самое: диван собран, белье и одежда аккуратно сложены в шкафах. Чистый пол, чистый ковер. И пыль на мебели казалась инородным телом, а не привычной деталью интерьера.
– Это не человек, а ходячий пылесос!
Марина не удержалась, заглянула на кухню, убедилась, что там царит такой же порядок, и, обуреваемая самыми нехорошими предчувствиями, направилась в ванную. Зеркало без разводов, идеально вымытая плитка, сверкающая белизной ванна. В шкафчике целый набор чистящих средств. Всё на своих местах, все дверцы аккуратно закрыты. Зубная щетка и бритва отсутствуют. Разумеется, зачем холостяку две зубные щетки и две бритвы? Те, которыми пользуется, взял с собой, чтобы выбросить в конце экспедиции. А в тумбочке лежали новые, еще не распечатанные.
Изумленная Марина вернулась в комнату, растерянно остановилась в центре и громко, от души, выругалась.
Такого она не ожидала.
– А ведь мне нужно как-то тебя найти, Мурза! – Это была первая за две минуты фраза, целиком составленная из цензурных слов.
Поездка грозила обернуться фиаско.
Поругавшись еще и отведя душу, Марина сняла туфли, куртку, закатала рукава блузки и со вздохом приступила к тщательному осмотру квартиры.
– Сэндвич мой!
– Не будь жадным, это наша семейная черта, – пробурчал Тамир, не выпуская утащенную еду. – Не позорься.
– Поговорим об этом, когда я наемся, – ответил Доминга, не позволяя приятелю воспользоваться бутербродом по назначению.
– Тогда будет поздно.
– Я переживу. И потом, с каких это пор шасы узурпировали право на жадность?
– Вы не умеете ею пользоваться.
– Кто сказал?
– Все знают.
Между собой навы называли логово «ласвегасов» помойкой и не стеснялись указывать, что от канализации оно отличается лишь отсутствием неприятного запаха. Ходили даже слухи, что обещание комиссара направить провинившегося на уборку аналитического центра делало даже самого строптивого нава исполнительным и послушным. При этом логово было не грязным – просто не убранным. Двухэтажное помещение, находящееся в одной из выходящих на Ленинградский проспект башен, переполняли компьютерная аппаратура и запчасти к ней, артефакты и запчасти к ним, а также еда, готовая к употреблению, еда, находящаяся в употреблении, и обертки от еды, побывавшей в употреблении. Вечно чем-то увлеченные Доминга и Тамир считали уборку пустой тратой времени, а голем-уборщик их отвлекал.
Сейчас, к примеру, «ласвегасы» были увлечены дележом последнего бутерброда.
– Это мой сэндвич!
– Я его заказал! Ты ветчину не любишь!
– Я оплатил счет!
– И уже сожрал все свои бутерброды!
Будучи натурами увлекающимися, «ласвегасы» могли препираться до вечера, однако пиликанье одного из компьютеров заставило их повернуть головы.
– Сигнал.
– Пойди посмотри.
– Отпусти сэндвич.
– Между прочим, голос подала та машина, что следит за телефоном Кина. Надо доложить комиссару.
– Займись этим.
– Почему я?
– Вы, навы, легко находите общий язык, – язвительно объяснил Тамир.
– Ах да, ты же мой вассал! – вспомнил Доминга.
– Что угодно доброму сеньору?
– Мой сэндвич.
– Сначала его нужно внести в список податей.
Доминга тяжело вздохнул и предложил:
– Пойдем вместе.
– Пойдем, – согласился шас.
Не выпуская сэндвич раздора из рук, аналитики подошли к компьютеру и уставились на монитор.
– А разговор-то уже закончился.
– Мы его записали.
– Но не проследили, – угрюмо буркнул Тамир, проглядывая выданный программой слежения отчет. – Абонент слишком быстро положил трубку.
«С вами говорит Мститель».
«Я слушаю».
«Вы помните, что контракт не закончен?»
«Пора продолжать?»
«Просто подтверждаю нашу договоренность».
«Мне бы хотелось, чтобы вы уточнили сроки. У меня много заказов».
«Сегодня или завтра».
И тут же послышались короткие гудки.
Неизвестный говорил обычным, спокойным тоном. Не прозвучало никаких посторонних звуков, из которых можно было бы сделать вывод, что ему помешали или отвлекли. Тем не менее диалог резко оборвался.
Сантьяга остановил запись и поднес к уху телефон:
– Скажите, Кин, заказчик всегда так неожиданно заканчивает разговор?
– В первый раз, – без раздумий ответил хван.
– То есть он вел себя не как обычно?
– В начале разговора мне так не показалось, но потом его поведение резко изменилось.
– Благодарю. – Комиссар помолчал. – Если заказчик позвонит еще раз, пожалуйста, сообщите нам.
Киллер понял, что Сантьяга не верит в повторный звонок, и мысленно согласился с выводом нава: похоже, заказчик почуял неладное.
– Разумеется, комиссар.
– И позвольте еще раз поблагодарить за то, что вы согласились на временное прослушивание телефона. Больше в этом нет необходимости.
– Всегда к вашим услугам, комисар.
Довольный хван положил трубку.
Сантьяга повертел в руке телефон и оглядел «ласвегасов».
– Значит, местонахождение заказчика засечь не удалось…
– Местный звонок, – повторил Тамир. – Из Москвы.
Но комиссар его не слушал. Задумчиво улыбнулся и пробормотал:
– А он осторожен…
Марина так и не поняла, что заставило ее оборвать разговор.
Потратив почти сорок минут на самый тщательный осмотр квартиры, девушка так обрадовалась, обнаружив зацепившийся за диванную ткань волос, что едва не подпрыгнула. Маленькая победа показалась невероятно большой, эмоции переполнили, и Марина сразу же бросилась звонить хвану. Просто чтобы сообщить, что контракт не окончен.
А вот дальше что-то произошло.
Внутренний голос? Запоздалое понимание бессмысленности поступка? Инстинкт?
Ответа у Марины не было. Она знала одно: желание положить трубку было столь сильным, что она не могла ему сопротивляться.
«Нервы шалят?»
Возможно. Но с той же вероятностью возможно и то, что обостренные чувства предупредили о реальной опасности. В мире магии важен каждый нюанс.
Девушка превратила телефон в кучку серой пыли, спустила ее в унитаз, вернулась в комнату, надела туфли, куртку, взяла сумочку и в последний раз огляделась:
– Странный ты парень, Мурза. Никак не ожидала, что ты окажешься таким аккуратистом.
* * *
Москва, Волгоградский проспект,
26 сентября, вторник, 13:40
– Чо делать будем, уйбуй? – мрачно поинтересовался Иголка. – Не помог Кувалде князь, мля. Хоть и папа.
Вчера придуманная история спасла Копыто от неминуемой расправы. Сегодня она играла против него, ибо обескураженные бойцы совершенно не понимали, почему владыка Темного Двора не спешит на помощь отпрыску? Где, маму их четыре раза, гарки, которые окружат фюрера любовной заботой и триумфально вернут в Южный Форт? Где?
– А может, князь и не знает ничего, – не согласился с паникером лояльный к начальству Контейнер. – Кувалда вон в багажнике валяется и пожаловаться не может.
– Во-во! От такого козла валяющегося любой родитель откажется! Кому он нужен?
– Великий фюрер всем нужен!
– Ты новости видел, дубина? Люды теперь у нас королеву станут делать. Блямбу.
– Передерутся они с Булыжником, – подумав, сообщил Контейнер. – В смысле, кому королевой быть.
– Ну, ты тупой! Какая же из Булыжника королева, а?
Смущенный Контейнер быстренько воспроизвел в памяти облик Дурича и был вынужден признать:
– Не получится из Булыжника королевы. Он, когда накрашенный, еще больше страшный.
– Ты его видел накрашенным? – удивился Копыто.
– Я ему как бы нарисовал на лице, – туманно пояснил боец.
– А он при этом пьяный был?
Контейнер сконфузился, не понимая, как донести до уйбуя свою мысль, но его выручил Иголка.
– Королевой станет Блямба. Хоть накрашенная, хоть нет. В телевизоре врать не будут.
– Какая же она королева, если я с ней спал? – осведомился Контейнер.
– Ну и зря.
– Почему? – удивился боец. – Мне даже лечиться потом не пришлось, все само рассосалось.
– Повесят тебя за то, что спал с королевой, – выдал вредный Иголка.
– Тогда ей придется половину семьи перевешать.
– И перевешает! Ей-то что? – Иголка посмотрел на начальство: – Ведь так?
Но Копыто не ответил. Промолчал, размышляя над тем, почему жизнь похожа на тельняшку и белая полоса обязательно сменяется черной.
Счастливое избавление от разъяренных чудов повергло дикарей в состояние эйфории. Красные Шапки, надо сказать, без особого труда перепрыгивали из одного эмоционального состояния в другое, а потому переход от панического страха к безудержному веселью занял у них не более нескольких секунд. Улепетывая из «Кружки», копытовцы весело ржали, похвалялись друг перед другом смелостью и отпускали в адрес молодых рыцарей похабные шутки, явно намекающие на их нетрадиционные пристрастия.