Geum.ru

На середине Красивой Мечи появилось медленно движущееся темно-зеленое пятнышко

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
Глава девятая


“Тобол — река злая”

(Из дневника)


20 июня 1996 года.

Новый маршрут на Тобол начал с Троицка. Ребята, Сережа и Миша, с которыми по рации договорился о встрече, не подвели. Спасибо им! Не перевелись еще на Руси благородные люди…

Настроение приподнятое. Наконец и до тебя добрался, “злющая река”! Конечно, где-то в глубине души червячок сомнения нет-нет да и подтачивает мою уверенность, что все будет хорошо, к тому же предупреждение цыганки Рузы, высказанное много лет назад, не ходить на Тобол дает о себе знать. Как ни стараюсь выбросить из головы ее настораживающие слова, они продолжают съедать мой порыв.

21 июня 1996 года.

Иду и думаю: хватит хныкать — только вперед! В мыслях одни и те же планы: пройтись по Западно-Сибирской равнине, заглянуть в увалы Средне-Сибирского плоскогорья, навестить горы Тарбагатая… Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Когда начал сплавляться по реке Уй, правому притоку Тобола, на пути встретились высокие перекаты и низкие мостки. Ко всему очень скоро потею и хочется пить, а с водой проблемы. Пока шел до Каратала, лил дождь. К вечеру прибавился сильный порывистый ветер. Ночь прошла в кошмарном сне.

22 июня 1996 года.

На третий день доплелся до села Усть-Уйское. С первой попытки на Тобол не попал, возвратился назад, а иначе пришлось бы ковылять до Кустаная, что не входило в мои планы.

23 июня 1996 года.

Я — на Тоболе. Пока что ничего плохого не заметил. Река как река: с многочисленными увалами, холмами, в трещинах которых растет очень много цветов, похожих на одуванчики. Хотел к ним приблизиться, но сделать это не дали комары. Они потом гнали меня до самого Каратала.

24 июня 1996 года.

Но нет худа без добра. Наконец запасся более или менее чистой водой. Вроде бы ожил. Этому содействовали и окрестности Каратала. Здесь увидел то, к чему стремился, — это мелкосопочник. Если верить исследованиям ученых-ботаников, в местах беспорядочно разбросанных холмов, разделенных увалами — плоскими понижениями, можно отыскать редкие цветы, занесенные в Красную книгу. И правда, невысокий, метров пятьдесят, мелкосопочник, зависнув над моей головой, вдруг затрясся, и на него упал “зайчик”, отраженный от какого-то объекта. Глянул вниз и оторопел: у кромки воды, на сыром песчаном островке, светился мой старый знакомый — плаун-баранец. От избытка чувств не мог сдержать себя и потому не проговорил, а чуть ли не пропел:

— Все возвращается на круги своя. Такой, видимо, удел искателей: ходить по девственным местам, возвращаться туда, где не раз был; исследуя ареалы, ошибаться, снова находить, открывая новое, недоступное для обычных созерцателей природы.

25 июня 1996 года.

Весь день провел рядом с плаун-баранцом. Вспомнилось, как первый раз его увидел на Дриссе, потом хотел отыскать в южных широтах, а он, выходит, кроме западных районов, обитает еще и в лесотундре северной части лесной зоны.

26 июня 1996 года.

К горам Тарбагатая не дошел. Жаль, конечно, но безногий путешественник, каким бы смекалистым и сильным ни был, не может противостоять обстоятельствам. К вечеру стемнело и началась гроза. Крепко-накрепко привязал лодку к сосне и в таком положении просидел до самого утра. И напрасно! Получил повреждение тканей на ягодице и сошел с маршрута…


Эту запись в дневнике Виктор сделал уже в душном вагоне поезда Челябинск—Минск.


3 июля 1996 года.

По дороге на Челябинск убедился, кто есть кто. Без гроша в кармане, оказывается, трудно жить безногому. Не покажешь рубль, можешь простоять на дороге в ожидании транспорта до нового пришествия Христа. Но разве могут неурядицы сравниться с путешествием? Хотя и непродолжительным был поход на Тобол, но после него стал уверен, что с помощью “волшебного зеркала” осталось недолго “обивать пороги” у природы.


Виктор достал из кармана осыпавшуюся и потерявшую силу ключ-траву, аккуратненько вложил иссохший стебелек между страниц дневника и прошептал: “Ничто в мире не вечно, кроме одного — движения…”


Глава десятая


В вихре бриллиантовых фонтанов


Долгожданный поход от Вологды до Архангельска начался с дождика. Значит, к добру! Иначе и быть не должно. Теперь Виктор был целиком уверен: открыв при помощи “волшебного зеркала” возможности рельефа, он рано или поздно придет к кладу.

В который раз проверил снаряжение и, убедившись, что все в норме, начал приспосабливаться к жизни в условиях севера. Первое, что сделал, — это натянул сеточку, предохраняющую лицо от укусов комаров.

Главным богатством Вологодской области является лес. Преимущественно здесь растут хвойные деревья вперемешку с березами, ольхой, ивой и осиной. Для рельефа типичны узкие и длинные гряды — сельги, вытянутые с севера на запад и с юга на восток. Часто встречающиеся холмы и возвышенности состоят в основном из песка, щебня и валунов. Не обошли эти места и граниты, в том числе гнейсы, диабазы и другие кристаллические породы. О белом камне, лежащем по берегам Сухоны, встретивший его парень Паша рассказал так: “После выемки его из грунта он очень мягок, похож на белую глину. Но стоит ему попасть на воздух, как он становится необычно твердым. Из него раньше местные жители изготовляли разные точила, складывали печи, которые стоят и по сей день…”

В красоте, богатстве и своеобразии вологодской земли Виктор убедился потом сам. При подходе к Комарину на берегу Сухоны заметил древние петроглифы — культовые знаки в виде контуров птиц, рыб и людей. Все было в диковинку: и спрятавшиеся в зеленом мху валуны, и красивейшие скалы, вымощенные гранитом, кажущиеся в отражении солнечных лучей рукотворными храмами…

И это еще не все. Вологодские ландшафты многоступенчатые: внизу равнина, образованная ледником, а выше вуары — горы, покрытые лесом. На самом верхнем “этаже” — соприкасающиеся с верхушками деревьев пушистые облака…

Комарин — заброшенный лесной поселок. Подобных селений по русскому северу — сотни. Здесь давно не слышно урчания бензопил и моторов трелевочных тракторов. Лес вырублен, как говорится, под корень, даже подсада не видно. Зато сколько здесь комаров — спасу нет! Видимое-невидимое скопище насекомых напоминало Виктору о прочитанной когда-то интересной повести забытого автора “Время игры в эскимосский мяч”, где есть приблизительно такие строчки: “Если северный комар сядет на плечо пьяного эскимоса, тот сразу упадет…”

Вечером Виктор подошел к Тотьме. Вместо того чтобы сразу готовиться к ночлегу — позади был тяжелый длинный переход, — заинтересовался бьющими из-подо дна Сухоны фонтанами. Кто и зачем пробурил здесь скважины, никто не помнит. Так вот, падающие потоки воды, подобные ливню, устремлялись в глубину реки, образовывая на поверхности круги, и не заметить их было нельзя, потому что очертания волны касались лодки и легко раскачивали ее. В то время, когда круги исчезали, вместе с новым выбросом воды, казалось, раскачивался сдвинутый с места горизонт, имевший вид не зубчатой кардиограммы, а пунктирной линии. Видимо, в его рисунок внес изменение туман, покрывший бархатистыми пятнами то, что находилось вверху, — горы, деревья, сельги… Они в свою очередь тоже покачивались и, рассекая линию горизонта на мелкие кусочки, уподоблялись маститым художникам, совершенствуя общий рисунок местности.

На этом причуды северной природы не закончились. В конце июня над вологодской землей почти не заходит солнце. Оно на протяжении суток, кажется, стоит на одном месте, и пришедшая согласно времени ночь вовсе не ночь, а тот же день, впавший в короткий сон. Непривычно белый свет до трепета изводил душу Виктора, и оттого, наверное, ему представлялось, что и густые мрачные ельники, и большущие валуны, и вуары становятся более приземленными, чем днем. Днем солнце светит роскошно, его лучи пронизывают даже твердую скалу, а ночью его сила слабеет, исходящий свет бледнеет и вместе с ползучими тенями мастерски ткет кружево и развешивает его по выступающим предметам.

Виктор смотрел на бледный узор белой ночи, и ему уже виделись настоящие кружева — одно из основных ремесел вологодских мастеров, — сплетенные на коклюшках в виде непрерывной линии, образованной шелковистой тесьмой.

Совершенно нечаянно обнаружил, что на фоне горной глыбы появились три яркие точки. Повнимательнее рассмотрев их, он пришел к выводу, что так могут светиться только позднеледниковые реликтовые растения. Но почему свет излучали именно три объекта — необходимо было узнать.

Вскоре светящиеся точки исчезли. Потом, сколько бы ни искал, от них не осталось и следа. Ничего подобного он не обнаружил, проходя Коченгу и Брусенец. На этом отрезке пути ему встретился объект, имеющий непосредственное отношение к нашему повествованию.


Стол Петра Великого


Последние дни, пока уйти на Котлас, Виктор куролесил по Вологодской области. Не сказать, чтобы хождение по затокам и бухтам ему надоело. Нет, он лучше узнал северных людей, в большинстве своем угрюмых и молчаливых; запасся продуктами и питьевой водой; при первом удобном случае спустился на реку Юг и прошелся по извилистой Малой Северной Двине. К сожалению, в пути не встретилось растений, с которыми можно было бы “поработать”, поэтому больше внимания уделял экзотическим местам. Как вот теперь. Раньше Виктор даже в мыслях не имел встретиться с родником Василия, а когда ребята из Великого Устюга посоветовали непременно повидать его, не рад был, что связался с этой затеей, — столько впереди пришлось преодолеть порогов. Каменные глыбы вырастали как грибы, даже быстрое течение Сухоны не могло сдвинуть их с места. И вот теперь стоял и любовался многочисленными выступами родника. Легкий летний туман, правда, скрадывал прелестный вид, одним своим крылом даже прикрывал его, но все равно зрелище было неповторимое. Выступы заметно слизались, вода бежала по ним беспрепятственно и совсем не пенилась; внизу ручеек как бы приостанавливался и тогда, пока не соединился с рекой, шумел, резвился и имел вид кипящего омута. Но скоро река проглотила и его и унесла по течению туда, где чернели болота и иссохшие ивы…

На Сухоне Виктор задержался еще на один день. Идти по ней было трудно: извилистая река блудила вместе с ним, пока не вышел к фарватеру. Там уже надавил на весла, пока не напоролся на камень. И был потом несказанно рад. По словам рыбачивших рядом парней, повстречался он со столом Петра Великого, на котором тот во время перехода к Архангельску справлял со свитой трапезу. Виктор не мог упустить момент, чтобы не обследовать его как следует.

Готовясь к походу по маршруту Вологда — Архангельск, он много прочитал об этом крае и на всякий случай приберег в памяти легенду о каменном столе. Как гласит она, камень был огромных размеров, за ним могло разместиться десятка полтора здоровенных мужиков. И каких только там яств не было! Языки заливные говяжьи, полотки гусиные, куры с кашей и пироги… Рядом лежали соленая буженина, тешки и снетки, стояло вин всяких вдоволь, джина, английского эля и двойного меда… Представив себе царево кушанье, Виктор сглотнул слюнки. Чтобы утолить голод, быстренько сварганил гречку с тушенкой и, наложив еды в тарелку, хотел поставить ее на стол. Но был разочарован: каменная столешница разрушилась и, лежа наполовину в болоте, представляла собой крупенистый сетчатый предмет, с поднос размером. Виктор стал мысленно истолковывать жизнь и разную судьбу у камней на Красивой Мече и здесь, на Сухоне. И как бы подтверждая свое заключение, произнес вслух:

— Один камень двигается и живет, а другой, лежа в болоте, разрушился…

В голову приходили и другие мысли, навеянные чтением романа Алексея Толстого “Петр I”, располагающие к великому делу Петра Алексеевича, приумножившего славу России.

…Весною тысяча семьсот второго года в Архангельск прибыли на корабле десять шлюзных мастеров, нанятых в Голландии за большое жалованье. Половину мастеров отправили под Тулу строить каменный шлюз между Тверицей и Мстою. Вышневолоцким шлюзом должно было соединиться Каспийское море с Ладожским озером, Ивановскими шлюзами — Ладожское озеро, все Поволжье — с Черным морем.

Петр был в Архангельске, где укрепляли устье Двины и строили фрегаты для беломорского флота. Здешние промышленники рассказывали ему, что издавна известен путь из Белого моря в Ладогу через Выг, Онегу-озеро и Свирь. Путь трудный — много переволок и порогов, но если прокопать протоки и поставить шлюзы до Онеги-озера — все беломорское приморье повезет товары прямым сплавом в Ладогу.

Туда, в Ладожское озеро, упирались все три великих пути от трех морей, — Волга, Дон и Свирь. От четвертого — Балтийского моря Ладогу отделял небольшой проток Нева, оберегаемый двумя крепостями — Нотебургом и Ниеншанцем. Прокопав шлюзные каналы, строители оживили мертвые моря, сотни рек всей страны устремились в мелкий поток Невы, и понеслись корабли в открытый океан…

Этот кусочек из истории Петра Великого Виктор вспомнил не зря. Начиная с сегодняшнего дня все его мысли были далеко отсюда и бродили где-то за горизонтом. Зная, что бассейн Северной Двины образован в результате слияния рек Юг и Сухона, впадающих в Двинскую губу и образующих там дельту, где и построен город Архангельск, он неплохо знал и то, что благодаря Петру І Северная Двина через реку Шексну получила связь с Волгой и поэтому имеет выход в моря и океаны. А это очень важное открытие для его поиска, ведь многие растения распространяются только водным путем.

На следующий день Виктор был на Северной Двине.


Одинокий странник


От Котласа до Рочегды Виктором двигала загадка: откуда и ради какого знака у фонтана появились три светящиеся точки? “Может, это были волки?” — сначала созрела такая мысль, но потом он изменил ее, решив, что во время белых ночей зрачки глаз у хищников не светятся, и серьезно занялся изучением рельефа скалистого склона, узкой полосой вытянутого вдоль извилистой линии реки. В мрачном густом ельнике среди валунов и огромных глыб темно-серого гранита трудно было различить отцветшие цветы, не говоря уже о том, чтобы определить их виды и принадлежность к лесной таежной зоне.

Почему в данный момент он обратил внимание именно на скалистый склон, не являлось неожиданностью: как и три недели назад, когда он был у фонтанов, на отдаленном склоне снова появились три светящиеся точки. Теперь-то, как и предполагал, по рисунку перышек папоротников узнал вудсею, пузырник и костенец, но не сразу сообразил, как они, не имея связи с почвой, не только сохранились, но и размножились. Очень скоро, однако, вспомнив о “волшебном зеркале”, догадался, что каждый ландшафт формируется на земной поверхности зонально и находится в строгой зависимости от климата и растительности.

…После таяния ледников на их месте образовалось очень много питательных веществ, способствующих быстрому накоплению торфа в низинных местах; со временем его толщина достигла таких размеров, что корни папоротников, изнемогая от недостатка кислорода в почве, “оторвались” от грунтовых вод, перекочевали на скалы и начали питаться атмосферной влагой и пылью.

Как уже Виктор успел убедиться, каждая отдельная зона есть то царство, в котором, как в зеркале, отражены его прошлое и настоящее; с другой стороны, его интересовала и теплолюбивая флора, так как на одном водоразделе встретились растения северных и южных широт. Имея некоторое представление об устройстве таежных ландшафтов, он уже мог определить их зависимость от воды, солнечной энергии и от действия тектонических и гравитационных сил… Что касается равнинного участка, где он теперь находился, то его внимание привлекло барахтающееся на воде растение с белыми цветочками, которое источало белый свет и постоянно то удалялось, то приближалось к лодке. Виктору пришлось долго гадать, что это за цветок, который смог выжить в суровых условиях севера, и не только выжить, но и крепко удержаться на воде. Конечно, для него было лишним делом убивать время на исследование, как ему показалось, малозначительного растения, но, прикоснувшись к нему, вдруг понял, что они чем-то похожи — цветок одинокий странник и он вроде того. А когда на верхушке стебля из пазухи листьев “вышло” несколько лепестков в форме лодочек, замер от удивления, и ему захотелось соединиться с цветком, быть всегда рядом с ним и делить пополам все невзгоды и радости. Теперь как раз у него и было время радости от встречи с загадочным цветком, но она длилась недолго: призрак устремился на стрежень, и Виктора охватил холодный страх, что он его больше никогда не увидит и не узнает о дальнейшей судьбе. Может, странника занесет к своим сородичам в широколиственные леса — благо есть выход на Волгу — там он расцветет под сенью лип и кленов и сгинет через несколько дней, не успев оставить потомства. Что так может случиться с ним, Виктор нисколько не сомневался; он беспокоился лишь о том, чтобы таинственный странник не исчез бесследно и с момента ухода в небытие оставил после себя продолжение своего вида…

После того как загадочный цветок скрылся, Виктору захотелось побыть одному. И не было ничего странного, что в такие минуты он всегда брался за дневник и по памяти записывал то, что с ним произошло за последние дни.


24.07.1997 г.

Тринадцать часов на веслах против ветра. Стою недалеко от Плесецка и варю вермишель с тушенкой. Вижу (вот так случай!) в небе огромный огненный шлейф. Ракета, выпущенная с плесецкого “байконура”, взмыла вверх, пролетела над скалистыми вершинами и в мгновение ока, оставив светящуюся дорожку, исчезла за небосклоном. Зазевавшись на ракету, забыл про вермишель и вспомнил только тогда, когда запахло горелым…

25.07.1997 г.

Доел последний сухарь. Подошел к поселку Почтовое и купил хлеба. Очень плохо с водой, она ржавая и дурно пахнет. Река сильно обмелела и поэтому делает хитрые выкрутасы. Заблудиться — как пить дать. Так оно и случилось при переходе от Почтового к поселку Емецк. Попав в тупик, долго провозился в грязи, пока не заметил разорванную перемычку между стрежнем и отмелью и не вышел на фарватер…

26.07.1997 г.

День выдался погожий, и ветер — в спину. До Холмогор постоянно сопровождал водосбор. Измотанный ветрами и холодными ночами, он при всем своем состоянии выглядел молодцевато. Многочисленные “лодочки”, покрытые пухом и вытянутые в длинный тонкий нос, шелестели на ветру и словно образовывали парус…

При повторном осмотре призрачного странника оказалось, что у него не так уже и много “лодочек” — всего лишь пять и по отцветании вместо лепестков образуются так называемые плоды-листовки — вот они-то издали и кажутся цветками, покрытыми пухом. Дольки листа у водосбора имеют яйцевидную форму и разделены на три части. У каждой дольки, имеющей форму лопасти, обнаруживаются характерные перепончатые перегородки — своеобразная вязь всех трех лопастей. Вполне естественно, что во время буйного цветения водосбор передвигается под парусом, а когда отцветает — включает лопасти…

Благодаря водосбору — этой живой лоции — ни разу не сбился с пути. Шел и тихо напевал:


…Но мой плот,

Свитый из песен и слов,

Всем моим бедам назло,

Вовсе не так уж плох…


27.07.1997 г.

Стою недалеко от Холмогор. Тяжело перенес разлуку с водосбором. Согревает душу только одна надежда: он непременно отыщет реку Шексну, через нее выйдет на Волгу, вернется в широколиственные леса к своим бывшим соседям — звездчатке и белоусу, и там встречу его на следующий год…


На этом запись в дневнике обрывается.


Виктор предвидел, что встретить человека в тайге — большая редкость. За семь недель путешествий на маршруте повстречалось пять-шесть человек, не более. Поэтому, когда его кто-то окликнул, нисколько не испугался, а, наоборот, обрадовался. Правда, потом леснику Фролу пришлось долго объяснять, откуда и зачем он забрел в тайгу. Соблюдая этикет, Фрол с любопытством разглядывал путника, лодку, снаряжение и, наверное, не находил зацепки начать разговор. Виктор знал, как нелегко разговорить северного человека, и не мешал ему разглядывать небогатое жилище. Это даже было на руку леснику: за время пребывания в лодке он, наконец, надумал, что сказать, и выразил свое отношение к жилищу пространно:

— Вот так мы здеся и живем…

Виктору сперва показалось, что Фрол начал рассказывать о своей жизни, хотя в действительности он имел в виду его жизнь. Но разговор поддержал:

— Не богато, зато свободно…

— Кхе! — сухо произнес Фрол и весь загорелся лицом. У него засветились узкие, с хитринкой, глаза, и он добавил: — Чего-чего, а нонче свободы хватает…

Надо было видеть, как у Виктора защемило сердце, когда он на лице Фрола заметил слезинку. Он изменил тему разговора и подбодрил лесника:

— Не горюй, дед! У вас столько добра вокруг…

— Так-то оно так, — восхитился Фрол и неодобрительно подчеркнул: — На золоте сидим — и в дыру глядим…

Без лишних объяснений Фрола была видна бесхозяйственность. Везде, где проходил Виктор, в глаза бросались изломанные и неубранные деревья, образовавшие буреломы, разбросанные трелевочные тракторы и поваленные вагончики… В связи с потеплением тайга густо заросла травами и кустарниками и приняла вид первозданной территории, где не ступала нога человека. Не мог не знать об этом и лесник, и в том, что он действительно знал, признался с восторгом:

— Хорошо, что грибов, ягод и трав разных полно. Можно прожить и на подножном корме.

Виктору не терпелось рассказать Фролу о водосборе. В том, что лесник мог не знать об этой травке, он до конца не был уверен. Но едва коснулся перемены местожительства водосбора, как Фрол насторожился и у него снова засветились глаза. Но перед тем как сказать что-то определенное, почесал затылок и из множества историй о травах выбрал вот эту:

— Прошедший ледник до неузнаваемости стер с лица земли горы, леса, климат заметно ухудшился, стало суше, потом похолодало. С севера надвинулась тайга, и теплолюбивые леса уступили большую часть площади ельникам и соснякам. Более устойчивые растения остались, а водосбор со своей компанией, видимо, переселился на юг. Нонче потеплело, он назад вернулся…

Когда, казалось, обо всем было переговорено, они поужинали жареной рыбой, выпили по пятьдесят граммов спирта из запасов Фрола и попрощались, каждый сохранив в душе теплоту от случайной встречи, которая, надо полагать, была полезной и для Виктора, и для Фрола…

В Холмогоры Виктор пришел поздно вечером и заночевал у пристани. К ночи заметно похолодало, и на отмели появился тонкий ледок.

На следующий день у него была короткая встреча с начальником пристани Лебедевым. Видно, было так судьбе угодно узнать о Ломоносове, как говорится, с первых рук. Оказывается, Михайло Васильевич родился в семье помора не в Холмогорах, а в селе Денисовка, которая издавна славится резьбой по кости с композиционными украшениями тончайшего ажурного орнамента. Вобрав в себя вместе с молоком матери мастерство местных умельцев, Ломоносов, кроме многочисленных открытий в экономике, естествознании, истории, языкознании, оставил заметный след в искусстве мозаики, создал со своими учениками мозаичные картины и вместе с тем возродил производство смальты — цветного непрозрачного стекла в виде кубиков и пластинок, применяемых и по сей день для изготовления мозаик…

Через три дня Виктор уже был в Архангельске. Маршрут протяженностью в четыре тысячи километров завершен. Накопилось очень много интересного материала для размышлений, и в первую очередь — история с водосбором. С того момента как он встретил его, считал это маленьким открытием…