М. В. Ломоносов и метафизика Севера: трансверсальное измерение Актуализированная в последние годы идея транверсального измерения разума и действия, стимулирована, очевидно, глобализацией, которая выдвинула на передни

Вид материала

Документы

Содержание Информация об авторах

Подобный материал:

• «измерение», 44.31kb.
• Урок конкурс знатоков по творчеству М. В. Ломоносова «Я знак бессмертия себе воздвигнул…», 148.2kb.
• Тема: «Состояние и перспективы культуры народов Севера в процессе производственного, 149.1kb.
• Системная классификация методов, 8.79kb.
• Jlh. Норейко, мгу современное лингводидактическое тестирование в свете коммуникативной, 101.32kb.
• Тема:  Метафизика Аристотеля, 57.7kb.
• План: Введение Формирование рынка. Задачи рынка. Роль рынка в стимулировании производства., 137.96kb.
• Нф гу-вшэ, Н. Новгород измерение экономики знаний: проблемы и перспективы, 130.17kb.
• Реферат по дисциплине: «Средства измерения неэлектрических величин» на тему: «Измерение, 146.12kb.
• Вопросы к экзамену по дисциплине «Теория экономического анализа», 33.05kb.

Ю.В. Попков, Е.А. Тюгашев

(г. Новосибирск)


М.В. Ломоносов и метафизика Севера: трансверсальное измерение


Актуализированная в последние годы идея транверсального измерения разума и действия, стимулирована, очевидно, глобализацией, которая выдвинула на передний план ценности плюрализма и коммуникации, многополярности мира и мультикультурализма, прав меньшинств и сетевой организации социума. Неудача советской модели общественного развития активизировала поиски исторических альтернатив командной системе и придала особое значение практикам кооперации, координации и самоорганизации. Одним из проявлений перечисленных ценностных ориентаций стал интерес к синергетике и развиваемым в ней представлениям о когеренции.

Философская традиция, особенно западная метафизика, с базовой для нее субъект-объектной онтологической и гносеологической моделью, с трудом концептуализирует указанные когнитивные и социальные практики. Несмотря на то, что концепты социального взаимодействия и общественных отношений, интерсубъективности, со-бытийности и коммуникации активно внедрялись в сознание философского сообщества, наследие Анаксагора и Аристотеля, стоиков, Декарта и Канта канализирует европейское мышление в парадигме индивидуального, целеориентированного действия. В онтологическом плане в центре внимания находятся линейные причинно-следственные связи, тогда как актуальные взаимосвязи «атомов», «эйдосов», «индивидов» практически не учитываются. Для характеристики утвердившейся на Западе традиции бытия-в-мире удобно использовать термин «сагиттальный» (от лат. sagitta – стрела).

Сагиттальной плоскостью принято называть срединную (медианную) плоскость, расположенную вертикально и ориентированную спереди назад, т. е. в сагиттальном направлении. Сагиттальная плоскость отделяет правую половину тела от левой (напомним о важности бинарной оппозиции «правый – левый» в европейской культуре). Вертикальная плоскость, ориентированная перпендикулярно сагиттальной и отделяющая переднюю часть тела от задней, называется фронтальной. Эта плоскость по своему направлению соответствует плоскости лба. Трансверсальная плоскость (от лат. transversus – поперечный) разделяет верхнюю и нижнюю часть тела. Термины «трансверсальный», «сагиттальный» и «фронтальный» в указанных значениях широко используются в науке.

В связи с этим представляется, что употребление концепта трансверсальности в гуманитарном дискурсе вне гнезда сопутствующих концептов сагиттальности и фронтальности является существенным упрощением. Несамодостаточность одиночного концепта трансверсальности проявилась, в частности, в том, что Ф. Гваттари, который активно оперировал этим концептом, впоследствии заменил его концептом детерриториализации. В итоге в постмодернистском дискурсе термин «трансверсальность» не закрепился.

Таким образом, нынешний всплеск интереса к идее трансверсальности обречен на конъюнктурность, если он не будет фундирован ее системным пониманием. Нет особого смысла говорить о трансверсальной философии и трансверсальном разуме, если одновременно не будет идти речи о сагиттальном и фронтальном измерениях социальных явлений.

Важно обратить внимание на объективно-пространственный статус трансверсальности. Трансверсальный разум — это отображение разума в трансверсальной плоскости. Но разум может быть представлен и в других плоскостях. Когда ранее говорили о той или иной плоскости рассмотрения явления, то эти плоскости в стереометрическом плане не фиксировали. Таким образом, обращение к понятию трансверсальности позволяет конкретизировать довольно абстрактные прежде представления.

Итак, западная метафизика предпочитала фиксировать мир сагиттально. Компаративистские исследования, на наш взгляд, рассматривают реальность во фронтальной плоскости. Трансверсальность – это новый ракурс, упрочение которого базируется на действии определенных социально-практических предпосылок.

Если Запад и его философия ассоциируются с сагиттальностью, то фронтальность и трансверсальность представляется логичным соотнести с другими сторонами света. В первом приближении фронтальное миропонимание можно соотнести с Югом и его метафизикой. Трансверсальное миропонимание органично для цивилизации Севера и его философии.

Переживаемое в последней четверти XX – начале XXI века обострение глобальных противоречий по оси Север – Юг и актуализация в связи с распадом СССР северной идентичности России стимулировали постановку вопроса о разработке философии Севера как способе бытия мировой философии, дополнительном по отношению к западной и восточной философии¹. Тематизация философии Севера осуществляется в различных дисциплинарных направлениях и областях (антропология, метафизика, натурфилософия, онтология, этика, эстетика и др.). В историко-философской перспективе необходимы перепозиционирование и реинтерпретация учений видных мыслителей, которые могут рассматриваться как представители (или предтечи) философии Севера. Очевидная оригинальность мировоззрения М.В. Ломоносова, уроженца Русского Севера, позволяет увидеть в нем одного из первых метафизиков Севера. И в этой метафизике явным образом выражена идея трансверсальности.

Оценивая философское значение творчества М.В. Ломоносова, следует сделать ряд предварительных замечаний.

Во-первых, М.В. Ломоносов исходит из северной идентичности России^. В своем творчестве он позиционирует Россию исключительно как северную державу. В письме Шведской Академии наук он говорит о «родном вам и нам Севере»². Естественным образом, его философский дискурс имплицируется как «северный подтекст» российской философии.

Во-вторых, в системе воззрений М.В. Ломоносова метафизика реконструируется как рефлексия физики («натуральной философии») с точки зрения химии. Он полагает, что, содействуя физике, математика изучает первичные качества вещей, а химия – вторичные качества³. Западная метафизика в своем магистральном развитии, очевидно, восходит – начиная от Пифагора – к математической рефлексии ионийской физики. Будучи профессором химии, М.В. Ломоносов актуализирует направление метафизической рефлексии, оставшееся периферийным для европейской философии.

Хорошо известно, что свою философскую систему он определяет как систему корпускулярной философии. Следуя здесь английскому химику Р. Бойлю, автору трактата «Химик-скептик» (1661 г.), ученый вместе с тем формулирует ряд идей, которые, на наш взгляд, не характерны для западной метафизики.

Ключевым представляется следующее положение М.В. Ломоносова: «Все доступные наблюдению тела — смешанные»⁴. Концепт миксиса (mixis — смешение) известен с античности, особенно в связи с разработкой Аристотелем теории происхождения цветов. Представление о миксисе использовалось Демокритом и Платоном и в метафизическом смысле для описания действительности как результата смешения простых первоначал (атомов, идей и материи, различных качеств). В чем же состоит философская оригинальность М.В. Ломоносова?

Прежде всего, обратим внимание, что натурфилософская идея смешения обобщает его личный опыт профессионального химика. В трактате «Элементы математической химии» он дается следующее ее определение: «Химия — наука об изменениях, происходящих в смешанном теле, поскольку оно смешанное»⁵.

М.В. Ломоносов отказывается обсуждать как неразрешимый в его время вопрос о простейших элементах, составляющих корпускулы. Примечательно, что свои «Заметки по физике и корпускулярной философии» он завершает тезисом «270. В конце надо обещать трактат о началах»⁶. Учение о первоэлементах-архе рассматривается, таким образом, как конечный результат философского познания. Можно предположить, что это отношение к архе как первоначалу, правящему по старшинству соотносимо с отмечаемым социальными антропологами демократизмом северной культуры, отсутствием ярко выраженной возрастной иерархии и деспотизма старших, относительным равноправием детей и взрослых в быту и потреблении.

Обращаясь к смешанным телам как к первичной реальности, М.В. Ломоносов тем самым выбирает не спекулятивно-умозрительный путь философствования о гипотетических первоначалах бытия, а занимает эмпирико-феноменологическую позицию, исходящую из некоторой очевидности. В этом пункте он радикально отличается от Фалеса (и восходящей к нему традиции западной метафизики).

Напомним, что философское достоинство высказываний Фалеса Аристотель в своей «Метафизике» как раз усматривает в фиксации неочевидного. Но отказ от эмпирической очевидности как отправного пункта философского размышления неизбежно ведет к произвольности умозрительно вводимых базовых концептов и, в конечном счете, к так называемому перманентному «скандалу в философии»^.

М.В. Ломоносов весьма скептически высказывается о попытках ионийских физиков фиксировать в качестве элементов мироздания чувственно-наглядные стихии. Он предпочитает иной путь концептуализации, напоминающий подход элеатов. Если те фиксировали «Одно», определяя его как бытие, то М.В. Ломоносов, говоря о смешении, фактически утверждает о сущем, что оно «не-Одно».

Западная метафизика всегда тяготела к монизму. Северная метафизика изначально плюралистична^. Но плюрализм мира отражается в северной метафизике не в фиксированном перечне конкретных чувственно-наглядных стихий-первоэлементов, а в способе их организации – смешении.

Учивший о четырех «корнях» всех вещей Эмпедокл также говорил о Любви и Вражде как способах их взаимодействия. Но и Любовь и Вражда – концепты, имеющие непосредственную чувственно-наглядную эмпирико- антропологическую основу. Будучи философом Нового времени, М.В. Ломоносов преодолевает произвол чувственно-наглядного восприятия и оперирует уже абстрактными универсалиями.

Характеризуя в «Рассуждении о твёрдости и жидкости тел» смешение как способ их бытия, он говорит о «взаимном союзе частиц». При этом оспаривает представление о притяжении как причине такого союза, подчеркивает момент взаимного противодействия, а объединение в союз объясняет внешним давлением («стиснением») окружающей среды⁷. Более того, он формулирует аксиому: «Никакого движения не может произойти естественным образом в теле, если это тело не будет побуждено к движению другим телом»⁸.

Экзистенция «стеснения» актуализирует в делах вполне определенные, существенные в данной пограничной ситуации качества. В «Опыте теории о нечувствительных частицах тел и вообще о причинах частных качеств» М.В. Ломоносов видит сущность тел в протяжении и инерции. Протяжение он понимает как пространственную характеристику тела (размеры по длине, ширине и глубине), а силу инерции – как источник сопротивления⁹. Согласно М.В. Ломоносову, быть – значит сопротивляться.

Сопротивление оказывается в противодействии. М.В. Ломоносов постулирует: «Действия не может быть без противодействия и противодействия без действия»¹⁰. И далее продолжает: «Природа состоит в действии и противодействии»¹¹.

В целом западную метафизику в онтологическом плане можно определить как метафизику действия. О метафизике Севера можно сказать, что она есть метафизика взаимодействия. Но модель взаимодействия, как она представлена в натурфилософии М.В. Ломоносова, характеризуется акцентом на противодействии в общей системе взаимодействия. Более точно, метафизику Севера в онтологическом плане следует определить как метафизику противодействия.

Это определение может показаться экзотичным. Но терминологически оно эквивалентно многочисленным концепциям действия. Важнее всего, пожалуй, то обстоятельство, что действие в окружающем мире (и, прежде всего, личное действие) М.В. Ломоносов сплошь и рядом описывает как бытие-против.

Приведем несколько примеров.

Из «Оды на прибытие Ея Величества великия Государыни Императрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации»: «Хоть с вами б, Готы, к нам достигли Поящи запад быстрины, Хотя бы вы на нас воздвигли Союзны ваши все страны, Но тщетны были б все походы: Незнаемые вам народы, Что дале севера живут, Того по вся минуты ждут, Что им велит Елисавета, Готовы стать противу света».

О супружестве: «Жениться хорошо, да много и досады. Я слова не скажу про женские наряды: Кто мил, на том всегда приятен и убор; Хоть правда, что при том и кошелек неспор. Всего несноснее противные советы. Упрямые слова и спорные ответы. Пример нам показал недавно мужичок, Которого жену в воде постигнул рок. Он, к берегу пришед, увидел там соседа: Не усмотрел ли он, спросил утопшей следа. Сосед советовал вниз берегом идти: Что быстрина туда должна ее снести. Но он ответствовал: “Я, братец, признаваюсь, Что век она жила со мною вопреки; То истинно теперь о том не сомневаюсь, Что, потонув, она плыла против реки”».

Достаточно вспомнить, описание Аристотелем взаимодополнительности супругов в семейном общении, и специфика первичной формы социальности в северном социуме становится очевидной.

Бытие-вопреки (термин протестантского экзистенциалиста П. Тиллиха) вырабатывает специфическое качество личности. М.В. Ломоносов называл его «упрямкой». В отношении Катона Старшего он писал: «Упрямка славная была ему судьбина» («Разговор с Анакреонтом»). О себе в письме к Г.Н. Теплову от 20 января 1761 г.: «...И ныне дозволил случай, дал терпение и благородную упрямку и смелость к преодолению всех препятствий к распространению наук в отечестве...»¹².

Онтическая схема противодействия укоренена в русской ментальности. Так, в отличие от эпоса европейских народов названия русских былин фиксируют не одного субъекта, а субъекта и его контрсубъекта («Добрыня и Змей», «Илья и Соловей-разбойник», «Илья Муромец и Калин-царь», «Ссора Ильи с Владимиром», «Илья и сын», «Илья Муромец и Идолище», «Василий Игнатьевич и Батыга», «Вольга и Микула» и др.) Вспоминая знаменитое долготерпение русского народа, задумываешься: не есть ли это бытие-вопреки-всему и бытие-несмотря-ни-на-что? И не потому ли, если русский человек не находит достойных трудностей, он создает себе препятствия, чтобы их преодолевать. Для человека Севера действителен призыв А. Теннисона: «Но воля непреклонно нас зовет Бороться и искать, найти и не сдаваться!» В контексте метафизики противодействия данный лозунг приобретает новый смысл.

Метафизика противодействия, по существу, трансверсальна. В России трансверсальность бытия-в-мире часто описывается как «жизнь и мысль поперёк»¹³. Когда не «поддакивают», как это принято в западной культуре, а говорят и действуют «супротив», т. е. «супротивничают», «поперёчничают» и «перечат», упрямятся и упорствуют, то стороны не остаются в безразличии и равнодушии к друг другу (как, например, в агоне Гераклита), а вступают в тесное и напряженное противоборство. Опыт трансверсальности оказывается, следовательно, конфликтным, но не упраздняющим протагониста.

В онтологии трансверсальности Ломоносова значимы не следствия, а эффекты: «Одни и те же эффекты происходят от одних и тех же причин»¹⁴. Эффекты он рассматривает как результаты взаимодействий, а определяет – как изменения, произведенные действием и противодействием вкупе. Все изменения, в конечном счете, это эффекты. Соответственно, изменчивый мир — это мир эффектов.

Благодаря понятию эффекта устраняется логический «привкус», остающийся после понятия следствия. Кроме того, изменение как следствие воспринимается в обреченно-пессимистической модальности довления прошлого. Изменение как эффект воспринимается в оптимистической открытости и творческой непредсказуемости.

Заметим, что западная метафизика характеризуется трагическим миропониманием, страхом перед роком (фатумом), предопределенностью и необходимостью, сломленностью перед неумолимыми законами природы. Подобный фатализм отсутствует в русской ментальности, которой присуще вольное обращение с законом. М.В. Ломоносов признает существование законов природы, но не забывает восклицать: «Но где ж, натура, твой закон?» («Вечернее размышление о божием величестве...») Или: «Натура, выше встань законов, Роди, что выше сил твоих» («Ода, которую в торжественный праздник высокого рождения всепресветлейшего державнейшего великого государя Иоанна Третиего, императора и самодержца всероссийского, 1741 года августа 12 дня веселящаяся Россия произносит»).

Законы, разумеется, действуют. Но наблюдаются эффекты. Дерзание возможно: «Колумбы росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь отворят на восток...» («Петр Великий»). Таким образом, действие закона («дышла») может быть весьма неординарным, что открывает широкое поле возможностей для проявления находчивости и смекалки в различных «авось да небось».

Стохастика, относительная неопределенность действия законов (бессознательно рефлексируемая в поведенческих ситуациях типа «была не была») позволяет бытию экзистировать в модусе веселья. В «Риторике» веселье М.В. Ломоносов определяет как вторую степень эмоции радости, следующую за смехом как ее первой ступенью¹⁵. Смеющемуся Демокриту наследует, таким образом, веселящийся М.В. Ломоносов.

Следуя, очевидно, Декарту, определявшему в «Страстях души» радость как осознание блага¹⁶, М.В. Ломоносов рассматривает радость как переживание добра. В его одах мир предстает полным веселья. Следовательно, мир благ, полон добра, мир даже слишком добр, и добро нуждается в оправдании (чем занялся позже В.С. Соловьев). Соответственно, в мире Севера зла не хватает. В западной метафизике мир, наоборот, погряз во зле. А Благо – трансцендентно.

Любопытно, что, по Декарту, веселье – это вид радости, которое вызывается прошлым злом¹⁷. Следовательно, мир Севера – мир преодоленного зла. Поэтому особенно весело на Севере. В «Оде на день восшествия на престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1748 года» он пишет от имени героини: «В моей послушности крутятся Там Лена, Обь и Енисей, Где многие народы тщатся Драгих мне в дар ловить зверей; Едва покров себе имея, Смеются лютости борея; Чудовищам дерзают вслед...».

В веселье может пребывать не только человек, но и мир в целом и его отдельные стихии. Следовательно, веселье – не просто человеческая страсть, а фундаментальный экзистенциал (способ конкретного бытия) в метафизике Севера. Это – не ужас или тошнота вкупе с решительностью, как фундаментальные экзистенциалы западной метафизики. Это – веселое упрямство в борьбе и без-заботном творчестве. И приращение веселья – критерий мудрости творимых дел.

Таким образом, введение в философский дискурс понятия трансверсальности позволяет дать категориальную интерпретацию интуициям М.В. Ломоносова, метафизики Севера и русской ментальности. В российской цивилизации и русской философии, с их ярко выраженным северным подтекстом, ориентация на трансверсальность обнаруживает своего органического субъекта-носителя.


Информация об авторах

Попков Юрий Владимирович – доктор философских наук, профессор, заместитель директора по науке, заведующий сектором этносоциальных исследований Института философии и права СО РАН (ИФПР СО РАН).

E-mail: yuri@philosophy.nsc.ru


Тюгашев Евгений Александрович - кандидат философских наук, доцент, старший научный сотрудник Института ФСБ России (г. Новосибирск).

E-mail: tugashev@academ.org


Ссылки