Geum.ru

С запретом на интервенцию для чуждых пространству сил

Вид материалаДокументы

Содержание


Quis judicabit
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6




Карл Шмитт


Порядок больших пространств в праве народов,

с запретом на интервенцию для чуждых пространству сил;

к понятию рейха в международном праве


перевод Ю.Ю. Коринца


перевод выполнен по изданию: Schmitt, Carl:

Vőlkerrechtliche Grossraumordnung mit Interventionsverbot

fur raumfremde Mächte: ein Beitrag zum Reichsbegriff im Vőlkerrecht.

Unveränderte Ausgabe der 4., erw. Aufl. Berlin, Leipzig, Dt.

Rechtsverlag, 1941. –

Berlin: Duncker und Humblot, 1991


“Institut fur Politik und Internationales Recht an der Universität Kiel” в 1939 году отмечал двадцатипятилетие со дня своего основания. По этому поводу он проводил с 29 марта по 1 апреля 1939 года в Киле своё рабочее заседание. Нижеследующее сочинение является одним из рефератов этого заседания и представляет собой его аутентичный текст. - Первое издание этого труда вышло в апреле 1939 года как том 7 (N. F.) “Schriften des Instituts fur Politik und Internationales Recht an der Universität Kiel”. Изданный S. E. Botschafter Graf Vannutelli Rey итальянский перевод с послесловием L. Pierandrei вышел в 1941 году в Риме (Biblioteca dell`Istituto di Cultura Fascista). Глава V (о понятии рейха) опубликована в испанском журнале “Revista de Estudios Politicos”, Мадрид 1941 год (перевод F. J. Conde). Французский, японский и болгарский переводы вышли или готовятся.

(1941 год)


Содержание


Предуведомление …………………………………………………………………..

Общее ………………………………………………………………………………..
  1. Примеры не подлинных или устаревших принципов пространства ……….
  1. Доктрина Монро как прецедент международно-правового принципа

большого пространства …………………………………………………………

111. Принцип безопасности коммуникаций британской мировой империи ……. .

1V. Право меньшинств и право этнических групп в средне- и

восточно-европейском большом пространстве ……………………………….

V. Понятие рейха в международном праве ……………………………………….

V1. Рейх и пространство …………………………………………………………….

V11. Понятие пространства в правовой науке ……………………………………...


Предуведомление


Данное четвёртое издание «Порядка больших пространств в праве народов» кроме мелких поправок содержит новую заключительную главу о «Понятии пространства в правовой науке». Во избежание недоразумений и превратных толкований эта глава должна напомнить об обширном, научном общем контексте. Новая идея в области международного права, имеющая политическое значение для всего мира, всегда подвержена двойной опасности, с одной стороны загреметь как пустой лозунг, с другой стороны, что её заболтает всем недовольное критиканство. Против этого нет иной защиты, чем продумать мысль дальше и не допустить измельчания проблемы, которая растёт вместе с событиями.

В остальном труд должен остаться таким, какой он есть. Он возник весной 1939 года с определёнными тезисами и мнениями в определённой ситуации. Благодаря ходу событий он нашёл определённое и значительное подтверждение. В этом его ценность как документа. Но он не должен пускаться в бег наперегонки с событиями. Поэтому я не могу просто прибавить к нему результаты дальнейших исследований. Важные новые вопросы, такие, как новая проблема западного полушария и отношение земли и моря в международном праве, нуждаются в собственном разгоне. Для этого я могу, как на первый почин, указать на рассуждения, сделанные мною перед преподавателями истории вузов 8 февраля 1941 года в Нюрнберге и которые между тем вышли в сборнике “Das Reich und Europa” у Koehler и Amelang (Leipzig 1941).

Надеюсь, читатель правильно поймёт, если я предпошлю труду эпиграф: «Мы подобны морякам в беспрерывном плавании и любая книга не может быть больше, чем судовой журнал».


Берлин, 28 июля 1941 года

Карл Шмитт


Общее


Международное право как jus gentium, как право народов, представляет собой сначала персонально, то есть принадлежностью к народу и государству определяемый, конкретный порядок. Подчинённый понятию народа международно-правовой принцип порядка является правом народов на самоопределение. Это признано сегодня в качестве основного положения.

Но любой порядок оседлых, живущих вместе и рядом, принимающих друг друга во внимание народов определяется не только персонально, но является в то же время территориально конкретным порядком пространства. Необходимые элементы порядка пространства до сих пор заключались главным образом в понятии государства, которое кроме персонально определённой сферы господства означает также, и даже в первую очередь, территориально ограниченное и территориально замкнутое единство. Унаследованное от ХУ111 и Х1Х века понятие государства с личной стороны было поколеблено понятием народа. Об этом в дальнейшем (главы 1V и V) ещё нужно будет сказать. В любом случае, кроме исходящего из понятия народа пересмотра прежнего учения международного права, необходимо и новое рассмотрение с точки зрения порядка пространства. При этом я считаю необходимым, выходя за пределы абстрактных, заключающихся в общем понятии «государство» территориальных представлений, ввести в науку международного права понятие конкретного большого пространства и сопряжённое с ним понятие международно-правового принципа большого пространства.

Для нас в слове большое пространство (Grossraum) выражается изменение представлений о пространстве Земли и размеров пространства Земли, которое овладело сегодняшним всемирно-политическим развитием. В то время как «пространство» наряду с различными специфическими значениями сохраняет всеобщий, нейтральный, математически-физический смысл, «большое пространство» является для нас конкретным, историко-политическим современным понятием. Происхождение и истоки слова «большое пространство» заключены, насколько я доныне могу установить, показательно не в области государственного, но в техническо-индустриально-научно-организационной сфере. Сами по себе разнообразные словосочетания с «большой» возможны и с давних пор употребляются: Grossmacht (великая держава), Grossverband (крупное соединение), Grosshandel (оптовая торговля) и т.д. Знаменитая книга Фридриха Наумана (Naumann), «Средняя Европа» (“Mitteleuropa”) 1915 года содержит массу таких словосочетаний: Grossstaat (большое государство), Grossbetrieb (большое предприятие), Grosskőrper (большое тело) (с. 177) и т.д. Науман также уже видит, что здесь речь идёт об индустриально-организационном процессе, благодаря которому преодолевается индивидуалистическая ступень капиталистической организации, как он выражается, речь идёт о «государственно-хозяйственном процессе увеличения» (с. 173). Однако, слово «большое пространство» (Grossraum) получает своё первое конкретное, поэтому решающее для образования понятия воплощение только после Мировой войны, а именно в сложном слове “Grossraumwirtschaft” (экономика большого пространства). Тем самым появляется излюбленный лозунг*, но начинается также и конкретное современное понятие, которым мы пользуемся. Определяющими были, прежде всего, специфические формы и типичные оформления энергетического хозяйства, которые получались в связи с прогрессивной электрификацией и дальним газоснабжением из месторождений и рудников коксовального газа. Первое начало этого развития приходится на время рубежа веков, когда около 1900 года были построены электроцентрали и районные электростанции, которые уже около 1913 года опередили собственные электростанции маленьких городов и общин. Незадолго перед началом Мировой войны начинается также неудержимая электрификация сельскохозяйственных и редко заселённых областей. Мировая война 1914 – 1918 годов, как и в других областях, так и здесь только усилила пробивную силу и темп развития. Но лишь с удивительными достижениями немецкой крупной промышленности после Мировой войны, с возвышения из провала 1918 / 19 годов, из коммунистической революции, инфляции и французского вторжения, со времени так называемого обновления и рационализации 1924 / 25 годов, «экономика большого пространства» как слово и дело впервые представляется специфически ясной, вследствие планомерного сотрудничества электросетей и сетей газовых трубопроводов крупных пространственных размеров и «объединённого хозяйства», то есть рационального использования разнообразия устройств производства энергии, рационального распределения разнообразных нагрузок, обращения к помогающим друг другу резервам, сбалансирования обеспеченной и необеспеченной работы и максимальных нагрузок. Тем самым возникает технически-индустриально-хозяйственный порядок, в котором преодолены изолированность малого пространства и разобщение прежнего энергетического хозяйства. Хозяйственное образование большого пространства может при этом, как это часто бывает в энергетике, возникать снизу вверх, когда районы малых пространств более или менее «органически» объединяются в большие комплексы; но оно может также, как это более характерно для дальнего газоснабжения с месторождениями и рудниками коксовального газа, с самого начала происходить через запланированные в большом пространстве сети больших пространств, к которым потом присоединяются сети малых пространств.

Дальнейшие рассуждения о технических и хозяйственно-организационных частностях не относятся к нашей теме. Цель нашего указания на связь развития большого пространства, экономики большого пространства и дальнего энергоснабжения не в том, чтобы ограничить слово хозяйственно-индустриально-технической областью. Напротив: только в этой области, во время государственного бессилия, совершался организационный процесс всеобщего значения, чей принцип мы раскрываем, чтобы сделать его плодотворным для международно-правового нового порядка. Конечно не случайно, что и уже значительные в международно-правовом аспекте теоретические и практические осуществления идеи большого пространства сначала заключены в хозяйственно-организационной сфере. Поэтому здесь нужно ясно назвать особенно практическую работу и публикации имперского управляющего и посланника Werner Daitz* и государственного советника и министериальдиректора Helmuth Wohlthat**. Сюда относится также военно-географическая работа полковника Ritter von Niedermayer***. Для нашего понятия большого пространства в любом случае уже здесь становится ясно, что математически-нейтральное, пустое понятие пространства преодолено и на его место заступает качественно-динамическая величина: большое пространство – это возникающая из обширной современной тенденции развития область человеческого планирования, организации и активности. Большое пространство есть для нас прежде всего связное пространство достижения****.


  1. Примеры не подлинных или устаревших

принципов пространства


Какие-то представления о пространстве и (соответственно) о большом пространстве, само собой разумеется, действовали во все времена как в государственном праве, так и в международном праве. В эпоху колониальной и империалистической экспансии образовались всякого рода «сферы интересов». К этому присовокупляются территориальные притязания на приобретения и преимущественные права, как они были заявлены в отношении хинтерланда (back country), территориальной связи (contiguity или propinquity), наконец Арктики в так называемом «принципе секторов»*. Но такого рода территориальное притязание на приобретение ещё не является принципом порядка пространства.

В международно-правовой научной систематике и образовании понятий в последнем столетии вообще не уделяли внимания обсуждению важного вопроса международно-правовых принципов порядка пространства. Это объясняется господством пустого позитивизма закона и договора, который был ничем иным, как юридическим инструментом легальности и легитимности status quo, а именно главным образом status quo Версаля. Но проведения границ договорами Парижских предместий 1919 года были такими абсурдными и противоречащими порядку, что наука международного права должна была выйти в отставку в безыдейном позитивизме договора, если она ограничивалась просто систематизацией этих содержаний договора. Под «естественными границами» понимали не представления о внутренней мере как гарантии мира, но только тот случай, когда в позитивных проведениях границ границу случайно образовывала река, гора, железная дорога и т.д.** В правовой науке впрочем, господствовала так называемая «теория пространства». Но она вопреки своему названию предполагала противоположность конкретному представлению пространства и рассматривала землю, почву, территорию, государственную территорию одинаково как «пространство» в смысле пустого измерения поверхности и глубины с линейными границами***.

В международном праве Х1Х века ещё часто как международно-правовое учение представлялось то, что равновесие государств если и не является собственной основой, то всё же является дополнительной и случайной гарантией международного права*. Эта мысль без сомнения содержала и элементы известного порядка пространства, по крайней мере, она не исключала просто как неюридическое представление о конкретных отношениях пространств. Об этом ещё будет сказано ниже, при разборе общей структуры прежнего, государственно мыслимого международного права (глава V). Тем не менее, в представлениях о равновесии не содержится подлинного принципа пространства. Сильнее и непосредственнее другой принцип, принцип «естественных границ», определяемый пространственно. Он много веков служил французской политике экспансии в качестве предлога. В конце ХУ111 века он был повсюду признан также как «разумный» правовой принцип, и в качестве такового был очевиден и для молодого Фихте. Благодаря явному злоупотреблению этим принципом «естественных границ», служившему Франции для завоевательных целей, в особенности для приобретения левого берега Рейна, он должен был утратить свою убедительность, и с 1848 года он потерял всякую значимость как настоящий международно-правовой принцип. И всё же он вновь и вновь играет практическую роль при важных изменениях границ, в переговорах об уступках территории при заключении мирных договоров и в похожих случаях в сочетании со стратегическими, хозяйственно-географическими и другими представлениями**. Некоторые его аргументы и точки зрения являются нам сегодня в новом значении в свете новой, возглавляемой Карлом Хаусхофером геополитической науки***. Но в той форме, в которой его пыталась сделать значимым французская политика экспансии, этот принцип без сомнения исчерпан, и как раз два выдающихся французских учёных, Th. Funck-Brentano и Albert Sorel, основательно критиковали его в превосходном, премированном Academie Francaise очерке международного права*.

Учение о естественных границах определялось по преимуществу географически-геополитически и по преимуществу государственно. С точки зрения народа и растущего населения страны чаще назывался другой принцип, право народов на пространство и почву, особенно право сильно заселённых стран перед слабозаселёнными странами. В течение последних десятилетий это выставлялось как довод главным образом с итальянской и с японской стороны. Из литературы я хочу особо назвать только краткое, но содержательное и увлекательное сочинение итальянского учёного, исследователя Данте Луиджи Валли (Luigi Valli), “Das Recht der Vőlker auf Land”**. Валли обозначает это правопритязание как «демографическое право». Объективные соображения, на которых оно основывается, без сомнения значительны. С ними ни в коем случае нельзя разделаться таким образом, как это недавно попытался сделать один известный американский учёный, W. W. Willoughby в отношении японских притязаний, когда он говорит, что индустриализация, ведущая к повышению численности населения, воспитывает народы и к более высокому жизненному стандарту, но именно благодаря этому рождаемость падает сама собой, пока этот стандарт не упрочится***. Подобный аргумент представляется нам прямо-таки безнравственным и бесчеловечным, но он в высшей степени характерен для определённого либерально-индивидуалистического мировоззренческого направления. Но в контексте нашего разбора то «демографическое» право на землю может рассматриваться хотя и как всеобщее основание оправдания территориальных притязаний, но не в специфическом смысле как конкретный международно-правовой принцип большого пространства, который содержит в себе различимые разграничения и масштабы.

Здесь далее не принимаются во внимание возникшие в рамках Женевской Лиги наций и Версальской системы так называемые «региональные пакты». Наименование происходит из статьи 21 Женевского Устава Лиги наций, которая допускает “ententes regionales”. Женевская политика Лиги наций и её юриспруденция названные так договоры рекомендовала как «выдающееся средство для обеспечения европейского мира». Так называемый Малый Entente (договор) между Чехословакией, Румынией и Югославией, который потребовал ещё особого организационного пакта (от 16 февраля 1933 года), является, пожалуй, важнейшим примером; он действовал даже как образец такого регионального пакта. Согласно французскому меморандуму к реформе Лиги наций от 14 августа 1936 года «выражение региональный Entente надо понимать как любое группирование государств (Mächten), общность которых основывается на географическом положении или (!) на общности интересов»*. Соответственно, слово «региональный» означает здесь только совсем общую, внешнюю географическую привязку. Оно не содержит требования нового, осмысленного порядка пространства, но имеет в виду только договоры о помощи, союзные или прочие политические договоры старого стиля, которые на деле служат тому, чтобы сохранить как раз с точки зрения порядка пространства бессмысленный status quo Версальской системы в каких-либо «регионах». С немецкой стороны три выдающихся юриста в области международного права – Paul Barandon, Freiherr von Freytagh-Loringhoven и Asche Graf von Mandelsloh – показали внутренние противоречия и изъян любой настоящей идеи порядка этого рода договоров, происходящего главным образом из французской потребности в безопасности**. С Версальской системой и Женевской Лигой наций этот род договоров не только исторически устарел, но и не состоялся как в международно-правовом смысле интересный новый тип. Ещё одного слова заслуживает только Локарнский договор 16 октября 1925 года. Он мог бы стать основанием для покоящегося на идее добрососедства регионального умиротворения и в этом отношении мог бы содержать если и не прямо настоящий принцип порядка пространства, то всё же подлинные элементы порядка, особенно, если бы была упразднена односторонняя демилитаризация немецкой западной границы. Немецкое правительство честно попыталось применить на деле все эти элементы умиротворения и порядка Локарнского договора. Но союз Франции с Советским Союзом разрушил регионально-добрососедское Локарнское содружество***. Так в целом нужно установить, что региональные пакты едва ли заслуживают своё название по внешним географическим основаниям****, тем более их нельзя рассматривать как выражение новой конкретной идеи порядка пространства. Их политическая идея не имеет также ничего общего с первоначальной основной идеей американской доктрины Монро. Только по внешней, но типичной для юридического формализма Женевской юриспруденции причине, поскольку в статье 21 Женевского Устава Лиги наций доктрина Монро названа как пример “entente regionale” и обозначается там как «не несовместимая» с уставом, те региональные пакты Версальской системы могли вообще идейно сочетаться с доктриной Монро*.


  1. Доктрина Монро как прецедент международно-правового

принципа большого пространства


Провозглашенная в 1823 году американская “Monroe Doctrine” является в новейшей истории международного права первым и до сих пор самым успешным примером международно-правового принципа большого пространства. Поэтому она является для нас единственным в своём роде, важным “precedent”. Когда нужно разобрать правовую идею международно-правового принципа большого пространства, нужно исходить из этой доктрины, а не из учения о «естественных границах» или «права на землю» или из уже названных региональных пактов.

Правда, в разные периоды её развития ей придавалось часто очень различное содержание. Её история знает времена затемнения и даже фальсификации её первоначального смысла, который кратко можно охарактеризовать тремя тезисами: независимость всех американских государств; недопустимость колонизации в этом пространстве; недопустимость интервенции неамериканских сил (Mächte) в этом пространстве. Многократные расширения и изменения в ходе позднейшего развития не могут, однако, ничего изменить в этом первоначальном значении и его силе прецедента. И то, что такой великий немецкий государственный муж, как князь Бисмарк весьма раздражённо высказался о доктрине Монро и говорил об американском самомнении и опасности, не должно мешать нам исследовать значительную в международно-правовом смысле и плодотворную сущность сколь примечательной, столь и успешной «доктрины», тем более что самые резкие высказывания Бисмарка приходятся на время начавшихся империалистических фальсификаций конца Х1Х века (1898 год)**. В последние десятилетия выступили важные и содержательные попытки как «универсализации» доктрины, так и её перенесения на определённые иные пространства Земли, такие, как Австралия и Восточная Азия, о чём ещё будет сказано ниже. Наша попытка ввести идею международно-правовых принципов большого пространства в науку международного права, в любом случае находит здесь своё лучшее начало и отправную точку.

При этом нужно с самого начала подчеркнуть, что речь не идёт о том, чтобы перенять американскую доктрину Монро как таковую и просто перенести её на другие страны и времена. Наша задача скорее сводится к тому, чтобы обнажить содержащуюся в ней пригодную в международно-правовом аспекте сердцевинную идею международно-правового принципа большого пространства и сделать её тем самым плодотворной и для других жизненных пространств и других исторических ситуаций. Не нужно умножать обширную литературу, посвященную доктрине Монро ещё одним дальнейшим сочинением, и мы не хотели бы принимать участия в том, чтобы отравлять своими разговорами важную сердцевинную проблему этой доктрины или завалить её историческим и юридическим материалом. Научное международно-правовое прояснение понятия, к которому мы приступаем, должно скорее пробить себе дорогу сквозь обширный материал и сквозь многочисленные исторические и юридические разногласия, чтобы во всей своей простоте и во всём величии выявить ядро, международно-правовой принцип большого пространства.

В случае доктрины Монро установлено, что она, как говорится в обычной формулировке, является «составной частью традиционной политики Соединённых Штатов в отношении американских континентов». Спрашивали и много разбирали вопрос, является ли доктрина Монро настоящим правовым принципом, “legal principle” или «только политической максимой» правительства Соединённых Штатов. Как только вопрос поставлен с такой типичной альтернативой права и политики, смысл такого рода принципа уже упущен. Тогда не остаётся ничего другого, чем сравнивать бесчисленные высказывания американских государственных деятелей, которые иногда так же естественно исходят из доктрины Монро как принципа американского “public law” и имеющей юридическую силу оговорки, которая свойственна всем заключённым Соединёнными Штатами договорам, как они с другой стороны также подчёркивают, что доктрина Монро не является настоящим правовым принципом международного права*. Стремление отрицать настоящий международно-правовой характер «доктрины» объясняется тем, что она должна односторонне остаться в руках Соединённых Штатов и остаться независимой от одобрения других государств**. Если согласиться с той постановкой вопроса, то можно далее, кроме заявлений американских госсекретарей, перечислять про и контра целый ряд имён учёных в области международного права, которые высказались с учётом этой постановки вопроса***. Как заключение такого исходящего из ложно поставленной альтернативы разногласия неизбежно получается тогда уклончивый ответ, что доктрина Монро имеет хотя и не прямо правовой, но, по крайней мере, «