С запретом на интервенцию для чуждых пространству сил
| Вид материала | Документы |
- Программа «От ученического самоуправления к демократическому правовому пространству, 615.15kb.
- Перспективный план к экологическому пространству «Фитобар» в старшем дошкольном возрасте., 44.19kb.
- Тема: определение реакций связей при действии на конструкцию произвольной плоской системы, 15.41kb.
- Интервью широкий спектр диалога, 192.37kb.
- Вопросы по статике Составитель: А. З. Камалов, 29.98kb.
- Гуманитарная интервенция как элемент нового миропорядка?, 2116.77kb.
- August Horch "Ich baute Autos", 18660.75kb.
- И модернизация вооруженных сил россии, 5518.93kb.
- А. В. Демкин, Н. И. Никитин, Н. М. Рогожин, 307.16kb.
- Военное строительство и модернизация вооруженных сил россии, 4526.07kb.
Сколь бы много ещё не потребовалось научной работы для того, чтобы в частностях установить наше понятие рейха, его основополагающее положение для нового международного права также неоспоримо, как познаваемо и отличимо его специфическое своеобразие, находящееся между старым государственным порядком Х1Х века и универсалистской целью мировой империи. Когда я осенью 1937 года представлял моё сообщение о «Повороте к дискриминационному понятию войны»* отделу изучения права академии немецкого права к его 4 годовщине, политическая общая ситуация ещё существенно отличалась от сегодняшней. Тогда понятие рейха нельзя было, как это происходит теперь здесь, возвысить до исходного момента нового международного права. По окончании того сообщения был поставлен вопрос, что же я собственно нового могу предложить на место старого порядка государств, поскольку я не хочу просто придерживаться старого, и не желаю покориться понятиям западных демократий. Сегодня я могу ответить. Новое понятие порядка нового международного права – это наше понятие рейха, которое исходит из движимого народом, народного порядка большого пространства. В нём мы имеем сердцевину нового международно-правового образа мысли, который исходит из понятия народа и который вполне сохраняет содержащиеся в понятии государства элементы порядка, но который в то же время в состоянии справиться с сегодняшними представлениями о пространстве и с настоящими политическими жизненными силами; который может быть «планетарным», то есть учитывать пространство Земли, не уничтожая народы и государства и не стремясь, как империалистическое международное право западных демократий, из неизбежного преодоления старого понятия государства в универсалистки-империалистическое мировое право.
Мысль о принадлежащем к носителям и творцам нового международного права Германском Рейхе была бы раньше утопической мечтою, а построенное на нём международное право было пустым желаемым правом. Но сегодня возник могущественный Германский Рейх. Из слабого и бессильного центра Европы возник сильный и неприкосновенный центр Европы, который в состоянии оказать воздействие на средне- и восточно-европейское пространство своей великой политической идеей, уважением каждого народа как жизненной действительности, определяемой родом и происхождением, кровью и почвой и отклонить вмешательства чуждых пространству и ненародных сил. Дело фюрера присвоило идее нашего Рейха политическую действительность, историческую истину и великое международно-правовое будущее.
V1. Рейх и пространство
Идея большого пространства, которая сначала пробила себе дорогу в связи с хозяйственно-индустриально-организационным развитием*, за короткое время непреодолимо добилась признания и в международно-правовом мышлении. Изменения пространственных размеров и масштабов слишком бросаются в глаза и, прежде всего, слишком эффективны, чтобы здесь ещё могли сохранить прочность довоенные представления. Кто хотел бы сегодня серьёзно в отношении современного владения Северным морем немецким флотом и военной авиацией ещё повторять беспомощную аргументацию о международно-правовой допустимости или недопустимости, при помощи которой во время Мировой войны 1914 – 18 годов пытались разрешить проблему «морской блокады»? Кто хочет мерить мерами и пространственными представлениями довоенного времени новые зоны и пространственные обособления, к которым обращаются как воюющие стороны (как к опасным зонам всякого рода), так и не участвующие в войне стороны (как к безопасным зонам)**? Каждый знает решающее, надо всем господствующее положение, которое причитается понятию эффективности в международном праве: при оккупации не имеющей владельца области, военном захвате, береговой блокаде, морской блокаде, признании воюющей партией, правительством и государством. Должно ли именно такое типично обусловленное ситуацией и техникой понятие, как «эффективность» оставаться связанным с прошлой, зачастую стократно устаревшей техникой? Пусть прежний международно-правовой позитивизм старался изо всех сил на службе тогдашнего status quo, он сам собой вывелся ad absurdum благодаря проявившемуся в современной войне развитию эффективного владения пространством. При этом революционное для пространства действие военной авиации особенно сильно. На неизвестной прежнему международному праву практической проблеме, такой, как проблема затемнения нейтральных, соседних району воздушных боевых действий областей скорее можно будет развить соответствующее духу времени право нейтралитета, чем при помощи искусств интерпретации довоенных договоров. Я даже хотел бы здесь отважиться и на более далеко идущее утверждение: в то время как прежде пытались получить многочисленные аналогии права мира и права войны для воздушного пространства, исходя из океанического и морского права*, предстоящее развитие представляется мне скорее так, что наоборот морское право будет получать решающие нормы и понятия со стороны права воздушного пространства. Ибо море сегодня не является, как то ещё предполагали авторы международного права ХУ111 и Х1Х веков, недоступной для человеческого господства «стихией»; оно стало, напротив, в высшей степени «пространством» человеческого господства и эффективного расцвета власти.
Если рейхи обрушатся и начнётся борьба за новые порядки, структура подчинённых старым рейхам международно-правовых систем предстанет в ощутимой чёткости. Тогда не состоятся отвлекающие внимание от основного вопроса – который всегда является также вопросом пространства – замазывания несамостоятельного позитивизма. Надо всем господствующие и движущие всем основные понятия любого международного права, война и мир, станут видимы в их обусловленной эпохой конкретности, и специфическое, характерное для каждой международно-правовой системы представление о пространстве Земли и о распределении пространства Земли выявится тогда открыто. До сих пор нам заслоняла международно-правовой горизонт многовековая малая пространственность немецкой государственной мысли, которая почти всегда была также мышлением малого или среднего государства. Она преодолевается сегодня с тою же быстротой, с которой происходят великие военные и политические события и происходит торжество познания, что не государства, но рейхи являются истинными «творцами» международного права.
Относимость к государству прежнего континентального мало-пространственного международно-правового мышления выражалась прежде всего в том, что образ пространства этого международного права был ориентирован на понятие «территория государства». Территория государства – это часть земной поверхности (вместе с относящимся сюда воздушным пространством и находящимся внизу подземным пространством до центра Земли), которая исключительно и замкнуто подчинена «государственной власти». Нам не нужно обсуждать здесь различные теории и конструкции учения о территории государства**. В любом случае их образ пространства выглядит так: пространство Земли – это или твёрдая суша (и тогда опять или уже настоящая государственная территория или не имеющая владельца, доступная для приобретения путём оккупации со стороны государственной власти, итак потенциально государственная территория) или же открытое море, причём открытость моря состоит существенно в том, что море, открытое море, не является ни действительной, ни возможной государственной территорией. Важные проблемы пространства имеющей политическое значение для всего мира действительности, сферы интересов, притязания на интервенции, запреты на интервенцию для чуждых пространству сил, всякого рода зоны, пространственные выделения в открытом море (зоны управления, зоны опасности, блокада, морские блокады, караваны судов с их охранением), проблемы колонии (которая всё же совсем в ином смысле и с совершенно другим основным законом является «государственной территорией» по сравнению с метрополией), международно-правовые протектораты, зависимые страны – всё это стало жертвой одинакового Или-или государственной территории или негосударственной территории. Граница становится только лишь границей линии. В этом относящимся к государству территориальном мышлении исключена возможность действительных (не только внутригосударственных) пограничных зон и между-зон*. Даже нейтральные буферные государства, чьим смыслом является пограничная зона и между-зона и которые обязаны своим существованием соглашению рейхов, рассматриваются как суверенные государства на том же уровне с теми же самыми рейхами. Что между замкнутой государственной территорией и – если так можно выразиться – негосударственным международно-правовым Ничто в действительности имеется много своеобразных, ни чисто внутригосударственных, ни чисто внешнегосударственных образований, что к действительности международного права относится не только государственное территориальное верховенство, но и пространственные верховенства некоторого рода, в простом Или-или межгосударственного и внутригосударственного не признавалось подобным же образом, как дуализм межгосударственного и внутригосударственного права не мог конструировать никакие охватывающие связи**. Напротив, как только не государства, но рейхи признаны носителями международно-правового развития и формирования права, государственная территория также перестаёт быть единственным представлением о пространстве международного права. Государственная территория предстаёт тогда тем, что она представляет собой в действительности, только случаем в международно-правовом смысле возможных представлений о пространстве, а именно случаем, подчинённом тогда абсолютизированному, между тем благодаря понятию рейха релятивизированному понятию государства. Другие, необходимые сегодня понятия пространства – это в первую очередь почва, которая в специфическом смысле была бы сопряжена с народом, и потом подчинённое рейху, выходящее за пределы народной почвы и государственной территории большое пространство культурного и экономически-индустриально-организационного излучения, распространения. Во избежание новых недоразумений относительно прежнего изложения* нужно повторить: рейх – это не просто увеличенное государство, также как большое пространство – это не увеличенное малое пространство. Рейх также не тождествен большому пространству, но каждый рейх имеет большое пространство и благодаря этому возвышается как над государством, пространственно характеризуемым исключительностью своей государственной территории, так и над народной почвой отдельного народа. Властное образование без этого большого пространства, которое увенчивает государственную территорию и народную почву, не было бы рейхом. И в прежней истории международного права, которое в действительности представляет собой историю рейхов, не имелось такого рейха без большого пространства, пусть содержание, структура и консистенция большого пространства в различные эпохи различны.
Международное право последнего столетия было промежуточным и переходным образованием между старым, возникшим в ХУ1 веке христианско-европейским международным правом и лишь сегодня постепенно выделяющимся новым порядком пространств и народов. Венский конгресс 1814 – 1815 годов мыслил ещё совершенно европо-центрично**. С 1856 года (допуск Турции в семью наций) международное право и формально перестало быть европейско-христианским международным правом. С 1890 года европо-центричный образ Земли разрешается в одинаковый “International Law”***. Первое потрясение он испытал благодаря посланию Монро 1823 года. Парижские пригородные предписания 1919 года означали его окончательный распад. В наши дни, в 1940 году, начинает выделяться новый порядок пространств и народов. В течение переходного времени ведущие рейхи прежнего европейского международного права, Англия и Франция, пытались сохранять старую европо-центричную систему, притом, что они не были на высоте задачи построения европейского порядка. Старая европо-центричная система международного права покоилась на международно-правовом различении полноценного, государственного порядка и умиротворения европейского пространства государств и неевропейского пространства свободной, европейской экспансии. Неевропейское пространство было бесхозным, нецивилизованным или полуцивилизованным, было территорией колонизации, объектом овладения европейскими державами, которые стали рейхами именно благодаря тому, что они владели такими заморскими колониями. Колония – это пространственный основной факт прежнего европейского международного права. Все рейхи этой международно-правовой системы имели в своём распоряжении большое пространство экспансии: Португалия, Испания, Англия, Франция и Голландия в своих заморских колониях*, габсбургская монархия на Балканах против владений не принадлежащего к международно-правовому сообществу Оттоманского рейха, Российский рейх как против оттоманских владений, так и в Сибири, Восточной и Средней Азии. Пруссия была единственной великой державой, которая была только государством и, если она пространственно расширялась, могла делать это лишь за счёт соседей, которые уже принадлежали европейскому международно-правовому сообществу. Благодаря этому обстоятельству было нетрудно создать Пруссии славу нарушителя мира и брутального государства насилия, хотя её пространство было малым и скромным в сравнении с пространством других рейхов.
Ведущими в этой системе европейского международного права были западные державы Англия и Франция. Понятие рейха, насколько оно не было продолжением и translatio Римской империи или Германского Рейха, было связано с заморским владением. Не Дизраэли был первым, кто сначала открыл понятие рейха, которое определяется заморским богатством, когда он в 1876 году соединил корону короля Англии с титулом императора Индии – на что фашистская Италия в 1936 году дала ответ, когда она соединила с итальянской королевской короной не титул императора Рима, а титул императора Эфиопии** – но в начале нового распределения земли, в начале ХУ1 века испанский конквистадор Эрнан Кортес после покорения Мексики предложил немецкому императору Карлу V именоваться императором своих новых индийских владений, поскольку этот титул более оправдан, чем титул императора Германии***. Связанный с заморским колониальным владением императорский титул был впрочем лишь симптомом, но важным и доказательным симптомом как для образа пространства, так и для понятия рейха прежнего, ведомого Англией и Францией европейского международного права.
Решающее международно-правовое значение заморской колонии заключается в том, что конкретную действительность понятий война и мир в прежнем международном праве можно понять только в горизонте этого образа пространства. Нужно всё снова напоминать о том, что международное право является правом войны и мира, jus belli ac pacis. Различная в разные исторические эпохи, связанная с временем и пространством, конкретная и специфическая действительность войны и мира и конкретное и специфическое взаимоотношение обоих этих состояний образуют ядро любого международно-правового порядка и всей совместной жизни организованных народов в каким-либо образом распределённых пространствах. Что было миром движимого будто бы суверенными государствами европейского международного права с 1648 по 1914 годы? Как возможен мир и с ним международное право между суверенными государствами, каждое из которых располагает свободным, предоставленным его суверенному решению правом войны? Само собой разумеется, что совместная жизнь таких суверенных властных образований исходит не из субстанциально данного настоящего мира, но из постоянной допустимости войны. Это значит, что мир является здесь только не-войной*. Но такой мир возможен лишь столько времени и такое возведённое на только лишь не-войне общее состояние терпимо лишь столько, насколько война не является тотальной. Предполагаемая в прежней европейской системе международного права война между европейскими государствами была на деле всегда только частичной войной, будь то княжеская война ХУ111 века или война комбатантов, которой придерживалась последующая эпоха до 1914 года. Это ядро этого международного права. Частичной, не тотальной войне была свойственна важная, часто подчёркивавшаяся в последние годы особенность, что понятие войны этого прежнего международного права должно было не принимать во внимание вопрос справедливости войны, что оно было «недискриминационным» понятием войны.
Тем временем было осознано значение поворота к дискриминационному понятию войны и к тотальной войне**. Напротив, ещё далеко недостаточно осознано, в какой огромной степени прежняя парцелляция и релятивизация войны была достигнута в международном праве пространственными средствами. Сюда в первую очередь относится метод политики равновесия, который хотя также часто разбирался и обсуждался***, но чья связь с частичным понятием войны прежде не замечалась, поскольку пропало пространственное мышление науки международного права. В связи с тем фактом, что колония была основой прежнего европейского международного права, нужно, кроме того, обратить внимание ещё на целый ряд особых международно-правовых образований, которые в любом случае остались совсем без внимания при относящейся к государству малой пространственности большинства континентальных специалистов по международному праву. Сюда относится интересный, не только исторически, но и во всеобщем смысле важный факт: явное или молчаливое соглашение о «дружеских линиях». Такие линии выделяют, например, в ХУ1 веке неумиротворённое пространство для беспощадной борьбы за власть таким образом, что внутри выделенного пространства (за линией, beyond the line) разыгрывающиеся взаимные правонарушения и нанесения ущерба для европейских отношений колониальных держав не должны были быть поводом войны, не должны были нарушать договор и мир****. Дружеские линии, “amity lines”, в различных проявлениях пространственно и в переносном смысле лежат в основе каждой международно-правовой системы. В ХУ111 веке обнаруживаются уже многочисленные противоположные примеры того, что европейские войны не должны оказывать влияние на колонии, итак, колония предстаёт умиротворённым пространством, Европа же – полем битвы. Известное и часто цитируемое в последние годы постановление статьи 11 Берлинских Конго-актов от 26 февраля 1885 года, согласно которому названные в Конго-актах области в случае войны должны рассматриваться как нейтральные и как принадлежащие не ведущему войну государству, - это последний пример этого развития и смещения «дружеских линий». И многочисленные нейтрализации (Швейцария, Бельгия, Люксембург) и объявления «независимости» Х1Х и ХХ веков имели смысл пространственных выделений и обособлений, в большинстве случаев на службе соответствующей интересам британской мировой империи европейской политики равновесия, чьей несущей основой было определённое распределение колониального мирового владения.
Во второй раз тотально побеждённая Франция – после длившихся более двадцати лет коалиционных войн 1792 – 1815 годов и после страшного поражения 1870 / 71 годов - могла сохраниться в такой системе в качестве европейской великой державы. Даже кровавые войны этой эпохи не были тотальными в смысле борьбы за последнюю экзистенцию, поскольку носители этого международного права имели в своём распоряжении в колониях достаточное свободное пространство, потому их взаимные столкновения в Европе не обладали настоящей, последней, экзистенциальной жестокостью. Бисмарк, обладавший европейским чувством ответственности, ещё оставил побеждённой Франции после 1871 года возможность колониальной экспансии в Африке и Восточной Азии. Но в течение Х1Х века это свободное пространство постепенно закрывается. Значение послания Монро 1823 года заключается в общем смысле в создании большого пространства с запретом на интервенции, но его особый смысл заключается в том, что оно является первым закрытием обширной области европейской колонизации. Тем самым появляется первый не-европейский рейх. Проведённое Англией допущение Турции в европейское сообщество наций содержит дальнейшее сужение, которым начинается английская политика поддержки турок сначала вне, а после 1919 года и внутри Европы. В 1905 году Япония выступает вторым не-европейским рейхом. В то же время новые европейские великие державы, Германский Рейх и Италия были отстранены от распределения внеевропейского колониального владения или довольствовались остатками, в то время как Англия и Франция (в 1882 – 1912 годах) делили Северную Африку старым образом как бесхозную землю, причём Египет достался Англии, Марокко – Франции. Тем самым державы старого европейского международного права в последний раз объединились в стиле прошлых времён за счёт третьих и на основе раздела заморского владения. Дальнейшее развитие, как оно было определено договорами Парижских предместий 1919 года и их легитимацией в Женевской Лиге наций, известно. У побеждённой европейской силы, Германии, колонии были отобраны. И здесь обнаружилось то, что колония была основным фактом прежнего европейского международного права. Исключение Германии из неевропейского колониального владения было настоящей диффамацией и дисквалификацией Германии как европейской державы. Во время санкций Лиги наций против Италии (1935 – 36 годы) и во время испанской гражданской войны (1936 – 39 годы) потом в Женеве и в Лондонском комитете не-интервенции раскрылась вся беспомощность Англии и Франции. Больше не искали осмысленные и действенные «дружеские линии» и обособления вражды. Сегодня западные державы Англия и Франция платят за свою неспособность ввести новые, растущие народы Европы в ведомую ими систему международного права и осуществить справедливую мирную перемену (“peaceful change”) с подлинными дружескими линиями. Они искупают свою вину не только крушением своего прежнего мирового могущества, но и крушением международно-правовой системы, которая была основана на них как ведущих рейхах и на созданном ими распределении пространства Земли и которую они в 1919 году сами разрушили, ослеплённые победой и обладанием.
V11. Понятие пространства в правовой науке
Десять лет назад разносторонний историк-экономист и профессор Сорбонны Henri Hauser опубликовал лекции, которые он читал в Англии, под заголовком: “Modernite du XV1 siecle”*. «Новизну» ХУ1 века, который он называет даже «предвосхищением» (“prefiguration”) ХХ века, он усматривает в том, что тогда политическая, моральная, интеллектуальная и экономическая революция уже начала демократию Х1Х и ХХ веков, в то время как контрреформация ХУ11 века, напротив, означала шаг назад. Так это сочинение Hauser стало апологией политической системы либерально-демократических западных держав и status quo Версаля. Учёный автор в 1930 году не заметил, что новизна ХУ1 века совсем иного рода, чем он её себе представлял и как она была заключена в смысле политической системы западных демократий. Так как настоящая новизна той эпохи заключена в том, что революционное для пространства изменение средневековой картины мира, как оно наступило в ХУ1 веке и как оно было научно завершено в ХУ11 веке, предоставляет нам возможность сравнения, чтобы лучше и глубже постичь сегодняшнее изменение образа пространства и представлений о пространстве. Изменение понятия пространства с чрезвычайной глубиной и широтой происходит сегодня во всех областях человеческой мысли и действия. И великое всемирно-политическое свершение современности содержит в своей движущей сердцевине такого рода изменение прежних представлений пространства и предпосылок пространства, что мы имеем пригодный исторический случай сравнения для этого только в той перемене планетарного образа пространства, которая наступила 400 лет тому назад.
Словосочетание