Geum.ru

Сатанизм: история, мировоззрение, культ Автор: Панкин Сергей Фёдорович Объём 27 а л. Сведения об авторе Сергей Фёдорович Панкин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   35
Жирный шрифт – А. Кураева).

Отнюдь не случайно в произведениях писателя-эзотерика Василия Головачева – «Пурим» - это омерзительный, кровожадный бог-демон. И весьма символично, что эту мерзопакостную Нежить уничтожает русский былинный богатырь Святогор: «Пурим! - проговорил внутри него голос подсознания. - Кровавый бог жертвоприношений! Воин-навья Люцифера!»… К долине двигались, ломая деревья, отдельные части туловища гигантского существа: три левые лапы, три правые, два крыла, хвост и драконья голова на длинной змеевидной шее, в костяных наростах, карикатурно напоминающая человеческую… Удар палицы вбил голову Пурима в тело, а само тело расплющил, расплескал, как расплавленный свинец, во все стороны. Струи и капли «свинца» разлетелись на сотни метров, застыли лохмотьями необычной формы. Остальное тело монстра также расплылось колючей лужей не то металла, не то болотной жижи, вздрагивая, вспучиваясь, застывая кружевными фестонами и грибообразными вздутиями. Лишь хвост навья уцелел, рассыпался черными хлопьями, которые превратились в жиденькую стаю ворон, с карканьем умчавшуюся за стену леса. Святогор опустил раскалившуюся до красного свечения, дымящуюся палицу, понаблюдал за агонией бывшего воина армии Люцифера…». (Василий Головачев «Спасатели Веера». 1-2. Электронная версия: «Библиотека в кармане», выпуск 18, компакт-диск № 1).

281. Следует иметь в виду, что любая идеология является лишь внешним выражением лежащих в её основе метафизических принципов. Известный отечественный мыслитель-традиционалист и геополитик Александр Дугин подчёркивает: «Мы убеждены, что истоки политики и политического самоопределения человека в первую очередь проистекают из некоторых метафизических догм, и лишь потом заимствуют из конкретной социальной реальности лозунги и клише, сквозь которые и посредством которых эти догмы находят непосредственное выражение. Причем в большинстве случаев сами эти догмы остаются целиком за кадром, и не только рядовые носители идеологии, но и сами её выразители или «создатели» подчас не имеют о них ни малейшего представления. Эти метафизические догмы могут внедряться в человека либо через смысловое подразумевание традиционных символов и знаков (культурный или социальный фактор), либо через врождённые психоментальные установки (психогенетический фактор), либо через экзистенциальную реакцию человека на Бытие (экзистенциальный фактор). В любом случае метафизическая догма, пред-определяющая идеологию, переживается человеком как нечто внутреннее, безусловное, как некий бытийный императив и, быть может, поэтому сама попытка выявления этой догмы в чистом виде так часто претит, вызывает отталкивающую реакцию. Это можно заметить и на более поверхностном уровне, когда носитель конкретной политической доктрины часто затрудняется определить сущность своей принципиальной (а не конкретной по отношению к данному вопросу) позиции, отождествляя её с чем-то само собой разумеющимся». (Александр Дугин «Консервативная революция». М., «Арктогея», 1994, с. 82-83: часть III «Метаполитика», глава 1 «Метафизические корни политических идеологий».)

282. Известный русский философ, Нобелевский лауреат Н. А. Бердяев писал в данной связи: «С большим основанием можно сказать, что коммунизм имеет христианские или иудо-христианские корни. (См. Gerard Walter – «Les origines du Communisme»)». (Н. А. Бердяев «Истоки и смысл русского коммунизма». М., «Наука», 1990, с. 140). О сущностной идентичности иудаизма, христианства и марксизма подробно писал также известный «неоязыческий» автор В. А. Истархов. (В. А. Истархов «Удар Русских Богов». СПб., «ЛИО Редактор», 2001. Электронная версия: «Библиотека в кармане», выпуск 18, компакт-диск № 2).

283. Так, например, постоянно имеют место упорные попытки в разных городах России признать в судебном порядке классический «неоязыческий» труд В. А. Истархова «Удар Русских Богов» «экстремистским», со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями. В частности, 20 июня 2008 года Ленинский районный суд города Костромы отказал и.о. прокурора Костромской области Е. А. Муравьевой в удовлетворении поданного ею в этот судебный орган заявления о признании книги «Удар Русских Богов» экстремистским материалом и конфискации этой книги.

Несмотря на значительные издержки в работе судебной системы в России, на этот раз российский суд встал на сторону ЗАКОНА, запрещающего в России цензуру и препятствование распространению/получению информации гражданином любым способом, в том числе, - с помощью книг.

Существенно, что Ленинский районный суд г. Костромы в своем постановлении сослался на международную норму права - ст. 19 Всеобщей Декларации Прав Человека, подтвердив ее приоритет над национальными нормами права в соответствии с требованиями ст. 15 Конституции России.

Из Определения Суда: «запрет на издательство, хранение и распространение книги Владимира Истархова «Удар Русский Богов» и ее конфискация, есть ни что иное, как ограничение исключительного права автора на произведение».

Необходимо отметить, что судебное постановление Ленинского районного суда г. Костромы от 20.06.2008 г. вынесено при активном участии в судебном процессе русского правозащитника Андрея Сергеевича Массагетова, который защищал книгу «Удар Русских Богов» в суде.

Костромская прокуратура Определение суда не опротестовывала и 1 июля с.г. оно вступило в законную силу.

Однако русофобы, с упорством, достойным лучшего применения, упорно продолжают добиваться признания классической «неоязыческой» книги В. А. Истархова «Удар Русских Богов» - экстремистской.

284. Исраэль Шамир. Доклад на конференйии «Религия в современной системе международных отношений: либерализм и традиционное сознание», факультет международных отношений, Санкт-Петербургский госуниверситет, 24 ноября 2006 года. Журнал «Курс. Русский проект», Саратов, июнь 2008, с. 56-57.

Как подчеркивает крупнейший отечественный мыслитель-традиционалист и геополитик Александр Дугин – совершенно очевидно, что современные Западные страны, а также находящиеся в настоящий момент в переходном состоянии бывшие социалистические государства никоим образом не соответствуют критериям подлинной демократии, так как во всех них без исключения не соблюдается самый основной её признак - нигде народ не «соучаствует» в решении своей собственной судьбы. Это проявляется в том, что политическая атмосфера в условно «демократических» обществах основана на отчуждении народа от власти, на отвлечении его от решения главных идеологических, нравственных и политических проблем, на тоталитарном диктате «сверху» социальных нормативов, возведенных в ранг необходимой модели общественного поведения. Закономерно, что даже в шоу-выборах участвует все меньший и меньший процент избирателей, и при этом все большее число людей отдают свои голоса за экстравагантные мистико-политические объединения типа «партии трансцендентальной медитации».

Вся политизация этих обществ сводится в лучшем случае к подсчету социально-экономической выгоды, которую конкретный избиратель сможет извлечь из победы того или иного кандидата, а в худшем случае этот выбор определяется большей или меньшей навязчивостью и заразительностью рекламных роликов в избирательных кампаниях. Партии навязываются избирателям так же, как никому ненужная жевательная резинка в агрессивно дурацких клипах. При этом народ рассматривается либеральными демократами как чисто количественный конгломерат статистических индивидуумов, объединенных общим знаменателем - социально-экономическим эгоизмом и простейшим набором первичных психо-биологических инстинктов (на них, собственно, партии и воздействуют в предвыборных кампаниях). Такое устройство общества, названное крайне левым философом и активистом «ситуационистского интернационала» Ги Дебором «обществом спектакля», давно уже было разоблачено не только как недемократическое, но как антидемократическое, то есть основанное не на соучастии народа в политике, но на прямо противоположном принципе - на отчуждении народа от политики, от власти. Критики такого общества дали ему в 60-е годы емкое и точное название «Система». Это общее понятие, определяющее не конкретную модель общества, не конкретный государственно-политический строй, но некий специфический дух отчуждения, с неизбежностью воцаряющийся тогда, когда отношения народа с властью становятся настолько усложненными и запутанными, что большинство общества полностью утрачивает возможность наблюдать реализацию своих чаяний и своего выбора на уровне принятия кардинальных политических решений. При этом современная «Система» в отличие от прежних общественных типов использует в деле узурпации у народа властных полномочий не прямое насилие и не апелляцию к традиции (как это имеет место в деспотических и традиционных обществах), а сложный механизм обмана, лицемерия, фарисейства, лести и манипуляций. Одно из высших проявлений этой стратегии социальной лжи заключается в том, что термин «демократия» применяется именно к тем социальным режимам, где «власть» принадлежит народу в ещё меньшей степени, чем где бы то ни было в другом месте.

Современная «Система», «общество спектакля», стремится скрыть за гигантским социальным шоу с выборами и референдумами истинную правящую «элиту», которая и принимает все основные политические решения, но не явно (как в аристократическом и тоталитарном обществах), а тайно, представляя свой выбор и своё решение в качестве всеобщего решения, всенародного выбора. Дело здесь, конечно, не сводится к вульгарной подтасовке результатов выборов (хотя многие не брезгуют и этим). Чаще всего желаемый результат достигается более изощренными средствами - спецификой постановки вопроса, косвенной и постоянной пропагандой средств массовой информации, навязчивым внедрением определенных общественных и идеологических клише, авторство и источник которых никогда нельзя точно установить. Идеальный образец «Системы» описан в знаменитом романе Кафки «Замок», где отношения между населением деревни и недоступным замком на холме приобретают гротескный, чудовищный, иррациональный характер, где самым наглядным образом проявляется вся полнота и весь трагизм отчуждения. В самый последний период политической истории, после краха социалистического лагеря, понятие «Системы» перестало быть достоянием «левых» или «правых». Капитализм и космополитизм слились в один универсальный феномен, получивший название «рыночной идеологии», «либерализма», «мондиализма». Дух отчуждения достиг здесь своего апогея, своего максимума. Все социальные манипуляции, разоблаченные «левыми», окончательно слились с антинациональными манипуляциями, вскрытыми «правыми». «Система» стала одной и той же, как на Западе, так и на Востоке. («Демократическая РФ» по своим приемам, масс-медийному лицемерию и завуалированной диктатуре не многим сегодня отличается от Италии или Франции, разве что в России «Система» действует пока слишком грубо и откровенно).

Итак, «Система», а равно и её немногочисленные радикальные противники, перестала соответствовать какой-то одной, «левой», или «правой», политической ориентации, произошло слияние этих обоих компонентов. Это означает, что «теневая элита», скрытая за фасадом «общества спектакля», может быть определена как одновременно капиталистическая (тезис «новых левых») и антинациональная (тезис «новых правых»), причём обе эти характеристики являются фундаментальными и нераздельными. Можно сказать, что во главе кафкианского «Замка» соучаствуют мировая финансовая верхушка и идеологи планетарного космополитизма. Любопытно, что именно в последний период, соответствующий слиянию антисистемных идеологий правых и левых, США выдвинули концепцию «Нового Мирового Порядка», где центральными стали именно эти два компонента - капитализм и космополитизм. Парадоксально, что именно такой тип социального планетарного устройства, максимально удаленный от демократии как «соучастия народа в своей собственной судьбе» (ведь «бремя власти» в «Новом Мировом Порядке» берет на себя финансовая и космополитическая «элита», основывающая свою никем не делегированную власть на диктатуре военной мощи США), нагло и цинично присвоил себе титул «демократии».

Однако, что касается мондиалистского плана по установлению либеральной демократии на всей планете, то эта «худшая из утопий» имеет шансы реализоваться лишь на кратчайший промежуток времени, чтобы затем с треском провалиться в небытие, поскольку либеральная демократия, воспевающая «Царство Количества», не только прямо противоречит всем психологическим особенностям восточных этносов, но вообще несовместима с наличием «коллективного бессознательного» (сколь хрупким и тонким оно ни было бы), а значит, даже на Западе, где «коллективное бессознательное» бледно, фрагментарно, хаотично, этот режим рано или поздно обречен на падание под давлением «воли к соучастию в своей судьбе» народов Запада. Либеральную демократию возможно окончательно и бесповоротно установить только в обществе машин, роботов, механических кукол, «големов». И даже самое смешанное и разнородное общество никогда не сможет дойти до состояния механического конгломерата «атомарных индивидуумов», способных испытывать лишь наслаждение или страдание, чисто количественной массы «социальных микробов, наделенных примарными инстинктами», каким стремится видеть его зловещая мысль либеральных демократов. (См.: Александр Дугин «Консервативная революция». М., «Арктогея», 1994, с. 306-316: часть XI «Прямая демократия», глава II «Демократия против Системы»).

285. Подчеркнём ещё раз, в данной связи, что «общечеловеческие ценности» либерализма, в действительности, «общечеловеческими» отнюдь не являются. Известный мыслитель-традиционалист Александр Дугин пишет об этом: «Рынок и демократия, например, не вытекают из социальной и политической истории индусского общества, где до сих пор сохраняется кастовая система. И таких людей миллиард. Совершенно не свойственны они китайской традиции, а в Китае живет еще один миллиард. Еще один миллиард мусульман также имеют совершенно свой взгляд на то, что считать высшей ценностью (и здесь важнее всего будет богобоязненность и следование религиозным предписаниям, а потому уже все остальное). То же можно сказать о народах Африки, о народах Востока в целом и, в том числе, о России, поскольку ценности рынка, либеральной демократии и социального прогресса так, как понимает их Запад, для русской истории и русского общества отнюдь не являются чем-то самим собой разумеющимся, поскольку как раз на подавляющем большинстве исторических этапов (как до революции, так и после нее) русские придерживались совершенно иных ценностных установок. Ценности, которые кажутся общепонятными современному европейцу или американцу, для современного китайца, индуса или русского совершенно не являются само собой разумеющимися. Они могут быть симпатичными, а могут быть отталкивающими, но, главное то, что они не являются универсальными. Ничто в истории большинства человечества за вычетом Западных стран, не свидетельствует о том, что эти ценности выросли сами на той почве, а не были навязаны колониальным образом, практически силой.

…В августе 2008 г. Россия вышла из этого химерического консенсуса, из гипнотического сообщества тех людей, которые разделяют универсальные западные ценности, - в первую очередь потому, что Запад сам подломил конструкцию универсальных ценностей, ярко обозначив, что в них ничего универсального нет. Это событие, значение которого невозможно переоценить, так как оно чревато масштабными последствиями. Для России отныне не существует единой мировой ценностной системы. В нашем понимании того, что является ценностью, а что нет, что является высшей ценностью, а что второстепенной, мы теперь будем опираться только на самих себя.

Наше общество снова открывает сокровище нашей национальной традиции, как в ее монархическом, так и в советском издании. На самом деле, русские, особенно сознательные русские, всегда ясно понимали, что ценности русского общества, растущие из православной традиции, истории существенно отличаются от западных. И лишь в 90-е годы ХХ века нам привили химерическую идею об универсальности политико-экономического пути, социальном прогрессе, технологическом развитии, которые могут обеспечить нам только ориентация на Запад. Сейчас, после Цхинвала, мы лицом к лицу столкнулись с тем, что все это оказалось ложью. Никакой общей системы ценностей. Есть западная, американская, есть русская система ценностей, есть китайская, иранская, индусская. И вот эти системы ценностей по-разному понимают самые простые вещи. Например, совершенно по-разному осмысляют геноцид мирных граждан.

Соответственно, теперь с ценностной точки зрения, любые события будут восприниматься нами как отдельный случай. И впредь не должно быть никакой демагогии об универсализме ценностей, никаких проектов сторонников «Мирового правительства» в России, никаких агиток, настаивающих на том, что Запад является безусловной и безальтернативной вехой на пути нашего развития, или о том что «Россия – европейская страна». Если мы европейская, то тогда Запад не европейский. Но в этом случае мы отнимем у Запада право быть Европой. И придем к географическому нонсенсу.

Гораздо проще сделать другой вывод: Россия является самобытной евразийской цивилизацией. Наша ценностная система особенная: в ней массовое убийство мирных осетин является преступлением, которого мы категорически терпеть не будем. После того, как мы увидели какую позицию заняли Западные страны по отношению к трагедии в Цхинвале, мы окончательно поставили точку в вопросе является или не является Россия европейской страной. Россия не может являться европейской страной, если европейские страны заключили консенсус относительно событий в Грузии, признав нас «агрессором», а творцов геноцида «невинными жертвами». (А. Дугин, «Интересы и ценности после Цхинвала». Журнал ссылка скрыта. - Жирный шрифт – А. Дугина).

Евразийский автор Андрей Коваленко пишет об определении цивилизационной принадлежности человека на основе его отношения к индивиду: «Лакмусовой бумажкой для установления цивилизационной принадлежности человека можно считать отношение к индивиду в западном понимании этого слова. Ценность отдельно взятой человеческой жизни в рамках социума является критерием, который с удивительной точностью способен показать не только всю систему ценностных ориентаций, согласно ему можно поставить диагноз и о возрасте цивилизации, о перспективах ее исторического развития.

Фундаментом так называемых «европейских ценностей» является как раз эта всепоглощающая идея о первозданной ценности жизни, биологического существования отдельного индивида. Уже на этой основе строятся дальнейшие философские концепции, социально-политическая система, этика повседневной жизни. Это, вероятно, служит стержнем любой цивилизации, глубинной и неосознанной философией которой является отношение к человеку и его месту в мире.

В предзакатном Советском Союзе, когда уже выступила наружу та настоящая, не мессианская, не идейно устремленная основа марксизма, которую в традиции большевизма было принято не замечать, именно тогда в бешеной погоне за импортными духами, дорогими коврами и новыми «Волгами» родилась по сути своей эпохальная фраза: «все [у них на Западе] для людей».

Все для человека – такова и идейная установка Нового Времени, поставившая в центр космоса человеческого индивида. Сделав из отдельной человеческой особи константу, незыблемый пьедестал для поклонения, «меру вещей», Просвещение впоследствии вообще отвергло Традицию как набор неких предрассудков, бесовщину и мракобесие. Советский же Союз, несмотря на формальное следование идейной программе Просвещения, приняв одновременно конституционные формы устройства и марксистский вариант гуманизма, как в ковчеге спас свои основные глубоко архаичные черты, а главное – традиционный взгляд на человека не как на самоцель исторического развития, а как на средство проведения в этот мир некоей высшей идеи, медиатор мира горнего и дольнего.

Именно этот тонкий срез коллективного сознания дает нам представление об истинном значении софистического тезиса о том, что «человек есть мера всех вещей». Тезис чисто полемического, нефилософского свойства, годный разве что для пустопорожней софистики (стоит напомнить, что первыми адвокатами как раз и являлись софисты). Преемственность этого курса античной мысли блестяще доказывает ссылка скрыта и люди схожих политических ориентаций.

Большие человеческие общности и отдельный человек в их составе в традиционных цивилизациях обслуживают некую высшую идею, в этом заключается конечный смысл их индивидуальной экзистенции. Поэтому-то в Союзе, в этом геополитическом heartland’е никогда не могло быть «все для людей». Гуманистические и прогрессистские установки марксизма, до поры остававшиеся в тени революционного пафоса, а затем - освободительного подвига, вышли на поверхность уже в 60-х.

А если окинуть взором всю историческую картину Руси, то окажется, что и в эпоху Рюриковичей, и в эпоху Романовых, и в доблестные сталинские времена жили и умирали русские люди не во имя свое, а ради некоей высшей цели, смерть в жертву которой не считалась напрасной. Действительно, в чем же состоит ценность жизни, если не в нашем отношении к ней? Ни в одну войну мы не «спасали рядового Райена». Не замечая тяжелых потерь, мы шли напролом, затыкая своими кровавыми телами огневые доты противника.

Удивительно, но даже сейчас, когда, кажется, победили рынок и либеральные ценности, вой сирен скорой помощи на улицах наших городов значительно глуше, чем на улицах европейских городов. «Тревога! Человек умирает!» - как бы трубят сирены карет скорой помощи на улицах Неаполя или Берлина, везя чье-нибудь стремительно остывающее тело в больницу. Пусть это была полувегетативная профаническая жизнь очередного сына своего века, но она уже ценна как таковая.

Именно по этой причине в Америке самыми-самыми героями считаются пожарные, вытаскивающие сонных обывателей из горящих домов, а мы бесконечно кладем жизни на стройках века, не жалеем живота своего на полях сражений, с кровавыми послевоенными мозолями на руках запускаем человека в звездную синь. И умирали мы на полях Второй Мировой вопреки мнению наших прогрессивных либералов-западников не только за свои семьи, которые остались в тылу, а за высшие идеалы, которыми были воспламенены наши сердца.

Устремив мечтательный взор в прекрасное далеко, где люди всей земли живут счастливо, где «все будет прекрасно, все будет в кайф, там, наверное, вообще не надо будет умирать», мы не жалели жизней – ни своих, ни чужих. Чего стоит наша жизнь по сравнению с такой мечтой? Никогда на Руси не считались с жизнью отдельного индивида, пожертвовать которой было не только можно, но, при некоторых обстоятельствах, необходимо. Из этого не делали огромной трагедии и величайшей скорби. ссылка скрыта.

Русские не умирают! Умирают американцы, немцы, шведы. Мы же кладем головы на алтарь революции или героически гибнем за сохранение собственной национальной идентичности, подпирая своими костями фундамент чего-то более великого и прекрасного, чем мы сами. Только для прекраснодушных гуманистов широкого розлива со своими гипертрофированными представлениями о «слезинке ребенка» нет и быть не может ничего ценнее человеческой жизни. Диким варварством и упрямой иррациональностью кажется им русская «воля к смерти». Верно, ведь для них «Бог умер».

Английский философ Беркли говорил, что люди живут, пока их может кто-то созерцать. Логически продолжая свою мысль, он писал о том, что отдельный человек, оставаясь наедине с самим собой, не проваливается в небытие только потому, что остается под бдительным взором всеединого Бога. Изъяв искусственными средствами Бога из христианской некогда цивилизации, европейцы сами постепенно переходят в сферу виртуальности. Человек, как ценность мира сущего, а не бытийного, не обладает реальной онтологической ценностью. Человек сам по себе – ценность виртуальная. Только в своей связи с Абсолютом мы способны почувствовать реальный вкус жизни, и жизнь как таковая, строго говоря, здесь уже не имеет такой самодовлеющей ценности, которую хотят навязать нам прогрессисты-западники.

«Жизнь – лишь сон мотылька», - эти слова произносят самураи перед ритуальным самоубийством». (Андрей Коваленко «Отряд не заметил потери бойца». Сайт «Евразия.org». 17.10. 2008).