Geum.ru

Статьям вплоть до кислородного голодания

Вид материалаСтатья

Содержание


33. День рождения.
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   49

32.




Когда все силы человеческой души напряжены до предела, а переломный

период юности ощущается и сознается решающим в жизни, человек способен

меняться сказочно быстро.

Еще недавно ему не хотелось жить, но своей любовью он был пригвожден к

жизни, как бабочка иглой к картонке. Картонка была черного цвета.

Недавно внутренняя уверенность в своих глубоких достоинствах

совмещалась в нем с абсолютно противоположной убежденной неуверенностью в

своих возможностях; что вообще свойственно юности.

Он пер вперед и вверх, как штурмовик на форсаже: остановиться -

сорваться в штопор, но такой и мысли не мелькнет. Он будет архитектором. Он

первым приходит на работу и последним уходит. Он уважает себя, и его уважают

другие. ОН ВСЕ МОЖЕТ!

Энергия и значительность! Значительность и энергия! Он старался

чувствовать себя генератором, увеличивающим обороты.


33. День рождения.




Давно не собиралась она никуда так тщательно. Не рисовала глаза так

долго. Не поворачивалась столько перед зеркалом, снимая одно и надевая

другое. В конце концов, убедившись в своей привлекательности и женской

значимости, подумала о Ларике с жалостью. Бедняга, не в первый раз он будет

пытаться что-то из себя строить. Ее разбирало любопытство от предстоящей

встречи, хотелось взять реванш и поставить все на свои места: она -

повелительница, он - проситель. Хотя подсознательно предпочла бы, чтоб от

роли просителя он отказался. В этом и заключалась ее ошибка: в любовной

борьбе, как и любой другой, опасно недооценивать противника.

Сбор в общежитии назначили на шесть. Она пришла в половине седьмого:

пусть подождет, повибрирует, придет она или нет.

Его не было. Еще укол.

В комнате шумели, теснились, сдвинули принесенные столы.

- Валька, привет! Вечно ты опаздываешь.

Веселье раскручивалось, шутки сыпались, тосты имениннице

провозглашались... почему он не пришел? Спросить об этом было, разумеется,

невозможно. Значит, не очень-то они с Ниночкой и знакомы? Или наоборот -

боится, что встретит Валю и переметнется обратно? поэтому не пригласила? Или

он тоже опаздывает? Душевное равновесие было утеряно, неизвестность

раскачивала нервы.

- Мальчиков мало, - с сожалением сказала Нина. - Ларик с Володей

предупредили, что у них срочная работа, не смогут, наверно. Или - очень

поздно, к концу.

Так - придет он или нет? Досадно - что, все ее приготовления напрасны?

Ведь знал, что она придет - и не смог освободиться? Или - еще придет?

Неизвестность затягивалась. Для нее уже имело значение всерьез, придет он

или нет, и это злило.

Уже кого-то сводили потошнить в туалет, уже убрали столы, и накинули

платок на настольную лампу: интим, и загремел маг, когда в дверь постучали.

Ввалились Ларик с другом, замерзшие и веселые, со свертками:

- Поздравления деятельнице культуры от братства вольных каменщиков! Еще

пускают? Извините, раньше - никак: созидаем!

Произошло легкое оживление, зазвенели в поисках чистых стаканов,

именинница подставила щечку для поцелуев, каковые и были нанесены подобающим

образом.

Валя старалась не смотреть в ту сторону, но это было неестественно, не

замечать - значит выдать себя, надо же поздороваться, позволить ему поймать

свой взгляд; она сразу утеряла нить разговора, который вела.

Через минуту, адаптировавшись в полумраке комнаты, Ларик заметил ее,

кивнул дружески и приветливо, с точно отмеренной дозой радости от приятной

встречи - не более; спокойно кивнул. Посаженный рядом с Ниной, он

наворачивал из тарелки, в меру прикладывался к стакану и рассказывал с

набитым ртом, как вкалывали на оглушающем морозе и добирались потом в кабине

трейлера-плитовоза. Он выглядел здесь совершенно освоившимся.

Это не могло не задеть. Валя предпочла бы сейчас, чтоб он не приходил.

Раньше - почти ее собственность, он был здесь сейчас независим, сам по себе,

званый гость: он как бы занял собой часть жизненного пространства, куда ей

входить было неловко; таким он стеснял ее. Отнюдь не несчастный - кандидат в

знаменитости, ну прямо восходящая звезда. У нее испортилось настроение,

ощутилась своя чужеродность окружающему веселью - на которое он, чужой здесь

без нее, не имел права!

Его шутки определенно нравились девчонкам, они смеялись. "Раньше они

его жалели. Осуждали меня за жестокость. Завидовали - во как мальчик

стелется* Теперь - торжествуют. Нарочно все подстроили, чтоб меня.

уколоть..."

Она преувеличивала - но доля правды в этом была...

Захотелось уйти... но сделать это сразу было невозможно, не

расписываться же в своих уязвленных чувствах. Гордость заставила ее

изображать веселье; бутылки на столе еще не опустели. Она смеялась чуть

громче, выглядела чуть беззаботнее, чем надо.

Ларик не избегал ее, летуче улыбался, парил в собственном пространстве.

Увидев ее, он сразу утерял способность соображать. Всей силой воли

удерживал последовательность программы: стол, шутки, танцы, разговор с Ниной

об архитектуре - это вызубрено, думать не надо. Улыбка и взгляд

репетировались неделями, задача была в том, чтоб не забыться - не смотреть

на Валю слишком долго. Он почти не пил - инструкция была строга: полный

самоконтроль.

И когда в танцах они почувствовали, увидели друг друга совсем рядом, он

- владел собой полностью, она - была готова и даже непрочь поддаться

появившимся чувствам, впрочем, не видя в них никакой опасности для себя.

Всем женским существом она жаждала утвердиться, услышать вновь, что она -

самая-самая, ощутить свою значимость и власть над мужчиной.

- Как дела? - спросил он первый, ровный голос, добрая улыбка.

- Отлично! - в ответ - сияющая улыбка, явный перебор, выдающий желание

казаться более преуспевающей, нежели есть, ответ слишком поспешный, хорошая

мина при плохой игре; она выругала себя. Но он сделал вид, что поверил,

подыграл:

- У тебя иначе и быть не может. ("Может! Идиот!..") Выглядишь ты

замечательно. - В последних словах ей послышалась фальшь, снисхождение,

пустой комплимент.

Мнительность овладела ей, сразу стало казаться, что выглядит она плохо,

гордость заставила распрямиться, сбиться с такта, она искала такие слова,

чтоб дать ему почувствовать, что она его жалеет, что она значительнее его, -

и не находила.

- Как ты здесь оказался? Не выдержал?

Удивленное лицо:

- Ты здесь не при чем. Спроси у Нины. Вообще-то я не хотел идти, устал

ужасно, но Володя просил, ему одному неудобно было.

- Верный друг... - произнесла она иронически.

- Если хочешь, мы можем делать вид, что незнакомы. Но по-моему это

детство. Да и зачем?

Музыка развела их, потом пленка кончилась, он подал Нине руку, другою

полуобнял за плечи и повел к столу, где резали торт.

- ... Первыми цельнорамные окна применили американцы в конце прошлого

века в Чикаго, - доносился голос Ларика. - Но они сразу ставили

принудительные вентиляторы с фильтрами, а потом - кондиционеры. А в наших

жилых домах отсутствие форточек - дань не столько моде, сколько идиотизму:

для проветривания открывать окно целиком и терять массу энергии на

отопление, для мытья - разбирать раму, окномоев нет. Зато строители экономят

на оконных переплетах. На макете красиво выглядит. А вдолбить это в головы

Госстандарта - задача для бронетанковых сил.

Когда это он стал таким умным? Или всегда таким был?.. Еще недавно

выглядел простоват, сероват, ниже их уровня; не студент. А сейчас его

слушают...

- ...первым каменным дворцом в Петербурге обзавелся светлейший

Алексашка Меншиков - раньше Петра. Петр указал на стрелке место для

Двенадцати коллегий и отбыл по делам в Голландию. Меншиков умело провел

экономию строительных материалов и прежде, чем приступать к строительству

государственного объекта, из излишков моментально соорудил себе дворец,

развернув его окнами на Неву. После этого оказалось, что для Двенадцати

коллегий места вдоль берега уже не хватает, и Меншиков принял гениальное

решение - ставить здание поперек стрелки, к Неве торцом. Что и было сделано

- к дикой ярости вернувшегося Петра. Полная длина коридора там - четыреста

двенадцать метров, и вот по этой четырехсотметровке царь, лично

возглавлявший приемную комиссию, катал пинками вопящего Меншикова. Однако

было поздно - средства истрачены, здание построено, и, попинав строителя

вволю, дом приняли. С тех пор в принципе мало что изменилось...

Застолье хохотало.

Речь зашла о концертах приезжающей Рафаэлы Карры. - Вот бы достать

билетик?..

У кого-то оказалась знакомая в кассах.

- Лафа Верке.

Опять танцевали, опять они оказались рядом. Она явно стремилась к

разговору - в то время как он, судя по всему, относился к ней спокойно и

равнодушно. Он показался ей взрослым. Всегда раньше - мальчишкой, и вдруг

словно перерос ее.

- Ты ж у нас теперь знаменитость, достал бы билетик.

Ларик спокойно пожал плечами:

- Подвернется - достану, - и тут же отвернулся, удалился, давая понять

пустоту и необязательность своих слов.

Начинали расходиться; она медлила. Нет, они с Володей уходить не

торопились.

- Мальчики, вы поздно пришли, побудьте еще. Намерзлись за день, толком

еще не отогрелись.

Народ редел. Тянуть делалось неприличным. Она извлекла из груды на

кровати свое пальто. Сейчас он встанет и проводит ее.

Фиг...

- Счастливо оставаться!

- Спасибо, что пришли!

Втроем с подругами они дошли до метро, вход клубился светом и паром. О

Ларике тактично не говорили, и это умолчание было хуже разговора...

Перед сном она от досады, унижения, жалости к себе тихонько всплакнула

в подушку.

Если б Валя могла знать, что через десять минут после ее ухода Ларик

спустился на улицу, качаясь от усталости и горя, крепя все силы, чтоб не

позвонить ей из автомата, не схватить тачку и помчаться, чтоб успеть к

подъезду раньше нее, дождаться, увидеть, взять за руку, заглянуть в глаза, -

она заснула бы счастливой.

Это ее счастье не было бы долгим, сурово предостерег Звягин.