В. Н. Сагатовский издательство томского университета томск-1973

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 66

с4. В борьбе с метафизикой необходимо подчеркивать, что, во-первых, не существует абсолютно абсолютного и, во-вторых, не существует такого относительного, которое бы в то же время, но в другом отношении не было бы абсолютным. Первая крайность ведет к догматизму и объективному идеализму, вторая — к релятивизму и идеализму субъективному.

Желание иметь такую точку отсчета, которая была бы такой всегда, выступала абсолютной во всех условиях, во всех отношениях, психологически вполне понятно. Но выполнить его в нашем бесконечно разнообразном и вечно изменяющемся мире невозможно. Упрямство же в желании достигнуть невыполнимого приводит в гносеологическом плане к догме, в онтологическом,— к богу. Нет ничего, что существовало бы, действовало, имело свойства, было бы правильным всегда и везде. Не говоря уже о более частных законах (что видно из приведенного выше энгельсовского примера), и самые фундаментальные принципы не являются абсолютно абсолютными. Всемир-

375 Ф. Э н г е л ь с. Диалектика природы. 1964.

210

ный закон тяготения лишается смысла в применении к информации, мысли и даже к физическим телам в состоянии невесомости. Самые надежные принципы нашей морали могут оказаться непонятными для иных космических цивилизаций. Условия, необходимые для формирования жизни на нашей планете, отнюдь не абсолютны для всей Вселенной. Всеобщие (философские) законы абсолютны для любых явлений, но не во всех отношениях: утверждение о том, что событие существует или имеет такое-то свойство в данном отношении, делает уже неприменимым в этом отношении противоположное всеобщее положение (не существует, не имеет).

Абсолютные абсолюты возникают в результате незаконной экстраполяции абсолютного по отношению к данным условиям на все условия, на «мир вообще» (что несовместимо с принципом конкретности существования). Причем часто это происходит незаметно как для автора такой экстраполяции, так и для воспринимающих ее других исследователей. Например, А. Эйнштейн и Л. Инфельд, приведя следующее высказывание Демокрита: «Условно сладкое, условно горячее, условно холодное. А в действительности существуют атомы и пустота, т. е. объекты чувств предполагаются реальными и в порядке вещей — рассматривать их как таковые, но на самом деле они не существуют. Реальны только атомы и пустота», воспринимают его как стремление свести внешнюю сложность естественных явлений к некоторым простым идеям и отношениям»376. Это так, но нельзя не замечать, как это стремление перерастает в совершенно другое: объявить условное по отношению условным вообще и безусловное по отношению безусловным вообще. Говоря современным языком, тут действительность, открывающаяся взору физика, объявляется не просто более глубоким (опять-таки в определенном отношении) уровнем действительности, но единственной действительностью, реальной «на самом деле», а действительность, открывающаяся взору физиолога,— чем-то иллюзорным или, во всяком случае, действительностью второго сорта. Примеры такого рода можно найти и в современном познании, даже в такой новейшей отрасли знаний, как общая теория систем. Так, Ч. Черч-

376 А. Э й н ш т е й н, Л. И н ф е л ь д. Эволюция физики. М., 1966, стр. 56.

211

мен буквально повторяет ход мысли Канта, который имел место при обсуждении проблемы вещи в себе. Последовательность рассуждений Черчмена такова: «Система замкнута, если ее оценка не зависит от характеристик окружающей ее среды». «Обобщенная система есть замкнутая система, остающаяся замкнутой во всех возможных сферах». «Существует одна и только одна обобщенная система». «Поиск обобщенной системы становится все более затруднительным с течением времени и никогда не завершится...»377. Да, не удалось позитивистам очистить науку от метафизики! Очевидно, нужны иные методы...

Допущение какого-то абсолютно абсолютного объекта заставляет сделать о нем два предположения: если не только он независим от всего окружающего, но и все другие объекты независимы от него, никак не связаны с ним, то о таком объекте ничего нельзя сказать, в том числе и утверждать о его существовании (ибо быть ни с чем не взаимодействующим и проявляться во взаимодействии нельзя; а что можно сказать о предмете, если он никак не проявляется?); если же данный объект ни от чего не зависит, но все другие объекты зависят от него, то для него не подыщешь лучшего имени, чем «бог». Последнее и было сделано в идеалистической философии. Но такое предположение о существовани объекта, действия которого не подчиняются законам природы, а природа, напротив, должна подчиняться его произволу, противоречит научному знанию о мире. Перефразируя слова Энгельса об абсолютной идее Гегеля, что она является абсолютной только потому, что о ней абсолютно нечего сказать, можно резюмировать: об абсолютно абсолютном объекте либо действительно ничего нельзя сказать (как о несуществующем), либо можно приписать ему все что угодно (как богу); противоположности сходятся: абсолютно абсолютное, абсолютно несуществующее и бог оказываются синонимами.

Крушение иллюзий о возможности абсолютно абсолютного часто бросает неподготовленных людей в другую крайность. Все начинает казаться сугубо относительным и единственной мерой всех вещей, как сказал еще Про-

377 Ч. Ч е р ч м е н. Один подход к общей теории систем. Сб. «Общая теория систем». М., 1966, стр. 184—186.

212

тагор, представляется человек, субъект. Положение «все относительно в каком-то отношении», заменяется на «все относительно во всех отношениях». Но поскольку последнее не может реально служить ориентиром в хаосе событий, то к нему добавляют: «нужное отношение произвольно (априорно или конвенциально) выбирает субъект». Можно видеть, как иной исследователь, в целом мыслящий очень тонко и стихийно-диалектически, именно в этом пункте незаметно соскальзывает в субъективный идеализм. Например, Эшби, справедливо отмечая, что любая вещь может выступать как множество различных систем, делает отсюда вывод, «...что не существует такой вещи, как (единственное) поведение очень боль-шой системы, взятое само по себе, независимо от данного наблюдателя. Ибо сколько наблюдателей... столько же картин поведения, которые могут разниться вплоть до несовместимости в одной системе»378. Здесь делается непозволительный скачок. Прежде чем говорить о различии знаний, в определенной мере зависящих и от субъекта, надопрежде всего подчеркнуть, что разбиение одной и той же материальной вещи на разные системы осуществляется объективно, независимо от сознания и восприятия наблюдателя, но вследствие объективных различий в характере взаимодействий (Солнце другое для каждой планеты, независимо от того, есть ли на этих планетах наблюдатели). Это различие систем абсолютно по отношению к человеческому сознанию и относительно по отношению к характеру конкретных природных взаимодействий, а не к наблюдателю. Полное отрицание абсолютно лишает исходной точки отсчета и делает любые утверждения произвольными, лишенными объективного критерия. Другое дело, что это абсолютное в данном отношении, в свою очередь, оказывается в чем-то относительным. В последнем утверждении есть диалектика и нет никакого релятивизма.

d. Простое и сложное. Прерывное и непрерывное

Для вас — века, для нас — единый час.

А. Блок.

d1. Разделение объектов, выступающих как множества, на элементы предполагает связь и изолированность

378 У. Р. Эшби. Введение в кибернетику. М., 1959, стр. 154. 213.

этих элементов. Условия проявления этой связи и изолированности более детально раскрываются с помощью понятий, как бы членящих объекты на связанные и изолированные в определенных отношениях уровни. К понятию уровня объекта мы последовательно приходим через категориальные ступеньки простого и сложного, прерывного и непрерывного, внутреннего и внешнего, конечного и бесконечного.

Относительно категорий простого и сложного мы ограничимся теми элементарными сведениями, которые необходимы для выведения понятия уровня379. Множество, выступающее в другом множестве как элемент, является по отношению к этому другому множеству простым. Элемент, выступающий в другом множестве как множество, является по отношению к этому другому множеству сложным.

Поскольку все есть и элемент и множество, постольку все и просто и сложно. Клеточная мембрана, например, по отношению к клетке в целом выступает как простой элемент.

При рассмотрении через световой микроскоп клеточная мембрана толщиной 100 А представляется непограничной линией, но электронный микроскоп показывает, что она имеет сложную структуру. Органеллы, находящиеся в цитоплазме, имеют в обычном микроскопе вид зернышек, т. е. выступают как простые элементы; их внутренняя сложность опять-таки вскрывается с помощью электронного микроскопа.

И сложность и простота одного и того же явления вполне объективны. Человек наглядно убеждается в сложности простоты, расщепляя атомное ядро и выпуская из элементарных частиц заключенную в них колоссальную энергию, как волшебного джина из бутылки. Но, с другой стороны, если бы бесконечная сложность не «уплотнялась» бы, не концентрировалась в простоту, мир предстал бы перед нами как хаос. Например, каждое абстрактное понятие уходит своими корнями в мир чувственных представлений. Вся эта длинная цепочка

379 Так абстрактное определение сложности, данное ниже, не совпадает, например, с определением сложности на уровне системы (см.: Б. В. Бирюков, В. С. Тюхтин. О понятии сложности. Сб. «Логика и методология науки», М., 1967). Сложность множества и сложность системы — разные понятия.

214

определений сжата, уплотнена для нас в понятии, выступающем как простой элемент знания. Но какая сложность раскрывается перед нами, когда мы впервые познаем содержание этого понятия или стремимся передать его другим!

Метафизики либо абсолютно противопоставляют друг другу простоту и сложность, либо объявляют их отличие сугубо относительным. Так, в биологии долго не смолкал спор о том, что представляет из себя вид: простую, неразложимую далее единицу, или сложную систему, включающую в себя богатство различий и разновидностей380.

Диалектика показывает, что «или» здесь неуместно. В отношении к другим видам данный вид прост, но внутри себя, как и все существующее, он сложен. Видя относительность этих различий, некоторые исследователи бросаются в другую крайность. «...Понятие простоты или сложности,— замечает американский физик Р. Пайерлс,— это отчасти дело привычки мышления, абсолютного же критерия здесь нет»391. Это неправильно.

Одно и то же явление и сложно, и просто в разных отношениях не потому, что это нам так кажется, но потому,. что это действительно так, независимо от уровня нашего знания.

d2. Простота изменения называется непрерывностью, сложность изменения — прерывностью382. Взаимопереход, этих категорий хорошо показан в следующем примере. «Мы можем взвешивать огромные количества песка и считать его массу непрерывной, хотя его зернистая структура очевидна. Но если бы песок стал очень драгоценным, а употребляемые весы очень чувствительными, мы

380 В работе К- М. Завадского («Учение о виде». Л., 1961) параграф, где излагается история и современное состояние этого вопроса, так и называется: «Вид — единица или система?»

381 Г. П а й е р л с. Законы природы. М., 1957, стр. 336.

382 Ср. с определениями, которые дает В. И. Свидерский: «...понятие непрерывности означает не что иное как саморавенство в изменении, т. е. сохранение данного качества в ходе его определенного количественного изменения». «Прерывность же.... есть изменение качественного состояния... действительность лишь постольку прерывна, поскольку она разнокачественна». («Некоторые вопросы диалектики изменения и развития», М., 1965, стр. 113). По содержанию наши определения одинаковы, причем определения В. И. Свидерского даны с помощью, так сказать, привычных терминов. Но все дело в том, что уже различая предметы как прерывные и непрерывные,, мы можем вполне еще не знать, что такое качество и количество. Пов-

215

.должны были бы признать факт, что масса песка всегда изменяется на величину, кратную массе одной наименьшей частицы. Масса этой наименьшей частицы была бы нашим элементарным квантом. Из этого примера мы видим, как прерывный характер величины, до тех пор считавшейся непрерывной, обнаруживается благодаря точности наших измерений»383. Однако удачный пример не гарантирует верного решения проблемы в несколько иных обстоятельствах. Так, на той же странице мы читаем: «Продукцию каменноугольных копей можно изменять непрерывным образом... Но число работающих углекопов можно изменять только прерывно. Было бы чистой бессмыслицей сказать: «Со вчерашнего дня число работающих увеличилось на 3.783»384. Общее же правило говорит нам: все может выступать как прерывное и непрерывное, но не во всех отношениях, не для всех эталонов. Масса угля прерывна по отношению к физическим методам ее добычи, масса людей может быть непрерывной, если, скажем, именно данное их количество необходимо для осуществления производственной операции, т. е. если они составляют систему, которая перестает функционировать при удалении любого из ее членов. В разных отношениях свет ведет себя как волна (непрерывное) и как частица (прерывное). Экстраполяция неосуществимости прерывного или непрерывного представления процесса в известных частных условиях на любые условия до сих пор распространена в науке. Удивляет при этом, что такие общие заключения из ограниченного опыта делают не только «ползучие эмпирики», но и ученые, логичность мышления которых во многом может быть принята за образец. «Каждый раз получается тот итог,— замечает, например, Д. Гильберт,— что однородный континуум, который должен был допускать неограниченное деление и тем самым реализовать бесконечное в малом, в действительности нигде не встречается. Бесконечная делимость континуума — это операция, существующая только в человеческом пред-

торяем — вне системы одну и ту же категорию можно определить разными путями, в системе с осознанным принципом построения ограничения оказываются гораздо более жесткими.

383 А. Эйнштейн, Л. И н ф е л ь д. Эволюция физики. М., 1966, стр. 224—225.

384 Там же, стр. 224.

216

ставлении, это только идея, которая опровергается нашими наблюдениями над природой и опытами физики и химии»385. Не является ли такая метафизика расплатой за позитивистское презрение к «метафизике» в другом смысле?

Познание прерывного и непрерывного осуществляется с помощью сравнения по величине сложных множеств и-простых элементов (опять-таки, это еще не счет и измерение!).

е. Внутреннее и внешнее

Термины «внутреннее» и «внешнее» чрезвычайно многозначны, между тем важность этих понятий в любом научном исследовании настоятельно требует точности. И. И. Новинский выделяет четыре основных смысла этих слов: 1) внешнее, как находящееся во вне, соответственно, внутреннее — внутри данного предмета; 2) как находящиеся на поверхности и в глубине; 3) как видимое и как непосредственно не наблюдаемое; 4) как частное, случайное и как необходимое386.

С нашей точки зрения, все эти смыслы — частные случаи одного главного. Внутреннее — это те элементы, которые содержатся в данном множестве. То, что в данном множестве не содержится, будет по отношению к нему внешним.

Это определение является более точным выражением первого смысла. Второй и третий смыслы — это частные случаи, когда основанием деления предметов на различные совокупности служит степень проникновения мысли в предмет и способ отражения его. Такое понимание-внутреннего и внешнего в определенных ситуациях вполне оправдано, но надо хорошо помнить границы его применимости. Естественно, что на первых порах мы считаем внешним то, что прежде всего бросается в глаза и воспринимается невооруженным глазом, а все, остающееся еще в данном явлении неизвестным, рассматривается как внутреннее. Дальнейшее познание вносит в такую картину свои поправки.

385 Д. Гильберт. Основание геометрии. М., 1948, стр. 342.

386 См.: И. И. Новинский. Понятие связи в марксистской философии. М., 1961, стр. 158.

217

«Наши привычные анатомические и физиологические представления об органе,— пишет И. В. Давыдовский,— не совсем точны, поскольку мы не включаем в эти представления аппараты, например, нервные, регулирующие конструкции и функции того же органа, лежащие в значительной мере за пределами его»387. То, что на первый взгляд казалось внешним по отношению к органу, на самом деле есть внутренний элемент его, хотя пространственно это не так. Луна представляется чем-то внешним по отношению к земным явлениям, кажется, что она слишком далека от них. Но по отношению к морским приливам лунное притяжение оказывается одним из важнейших внутренних элементов механизма их происхождения. Среда и организм пространственно внешни друг к другу, но функционально организм и его среда — неразделимое целое, по отношению к которому оба они выступают как внутренние элементы. Наоборот, допустим, язык морфологически есть нечто внутреннее по отношению к человеческому организму, а пища — внешнее; но когда ребенок учится жевать, не прикусывая собственный язык, то и хлеб и язык функционально оказываются внешней средой по отношению к головному мозгу (пример У. Р. Эшби).

Следует опять-таки подчеркнуть, что из относительности внутреннего и внешнего не вытекает вывод, сделанный в свое время Гете: «Нет ничего внутреннего, нет ничего и внешнего, ибо внутреннее есть в то же время внешнее». В то же время, но не в том же отношении. Все есть внутреннее и внешнее в определенных отношениях; вне отношения, вне конкретного множества действительно нет ничего, в том числе ни внутреннего, ни внешнего.

Что касается четвертого смысла, то необходимое (то, без чего предмет не существует) тем самым оказывается и внутренним, а случайное (то, без чего предмет может существовать) выступает как внешнее.

Это говорит о частичном совпадении содержания этих понятий, но категории необходимого и случайного, как это станет ясным дальше, несут на себе добавочную смысловую нагрузку.

387 И. В.Давыдовский. Вопросы локализации и органо-патологии в свете учения Сеченова—Павлова—Введенского. М., 1954, стр. 36.

218

д. Конечное и бесконечное

g1. Прежде чем определить содержание этих всеобщих категорий, отметим, что за терминами «конечное» и «бесконечное» стоит не только философский смысл. Эти понятия давно разрабатываются в математике, о конечной и бесконечной моделях Вселенной спорят физики. Однако отождествление всеобщего философского значения этих терминов с одним из частных смыслов было бы глубоко ошибочным. В математике, например, различают понятия неограниченности и бесконечности. Под неограниченностью понимают определенное топологическое свойство пространства, бесконечность рассматривается как количественная характеристика. Для философа это различие менее существенно, поскольку бесконечность мира не сводится для него только к количественному выражению этого свойства. Тем более, принятие, допустим, конечной модели известной нам в настоящее время Все-ленной физика и космолога отнюдь не является альтернативой философского положения о бесконечности миря. Во-первых, эти термины употребляются в этих двух случаях в разных смыслах, во-вторых, из принципа относительности частного (В. И. Свидерский) автоматически вытекает конечность любых частных объектов и их характеристик, а из принципа конкретности существования следует, что все в разных отношениях и конечно и бесконечно.

Так что вопрос о том, конечен ли в определенном отношении данный объект, не может решаться средствами теории всеобщего, а содержание всеобщих категорий конечного и бесконечного не может быть выяснено путем конъюнкции или «обобщения» в локковском смысле значений этих терминов в частных науках388.

Любой объект существует в каких-то пределах: он является таким, а не другим в определенном пространстве, времени, в отношении определенного эталона, в зависимости от определенных условий и т. д. За этими пределами он уже не существует как этот предмет, он ограничен своими пределами. Граница объекта — это любой другой объект, в котором не существует данный объект

388 Подробный анализ соотношения всеобщего и частного смыслов-понятий конечного и бесконечного см.: В. И. Свидерский, А. С. Кармин. Конечное и бесконечное. М., 1966.

219

и который обладает наименьшим отличием от него в множестве, элементами которого являются оба эти объекта. Границей может быть и вещь, и свойство, и отношение, которые, в свою очередь, могут выступать в самых различных аспектах: количественном, качественном, пространственном, временном и т. д. Таким образом, философское понятие границы не тождественно с обыденным представлением о ней, как о некоей пространственной черте. Например, если мы берем живой организм в целом, то его граница с внешней средой бросается в глаза. Но этот организм можно разделить на множество самостоятельных предметов и проводить границы между внешними покровами и внутренними органами, между отдельными системами, намечать границы в морфологическом и функциональном планах и т. д.

Так, физиологическое может рассматриваться как граница психического, но никакого пространственного разграничения в физическом смысле, тут, конечно, не увидишь.

В данном определении говорится, что граница не принадлежит ограниченному объекту. Это противоречит распространенной в нашей литературе концепции, берущей начало от Гегеля. Вот как выражается с этой точки .зрения диалектика границы: «Скажем, граница лесной поляны (в каком смысле ее ни понимать — в пространственном, временном, качественном, количественном — все равно) и находится в самой поляне, и лежит за ее пределами. Граница в такой же степени принадлежит объекту, в какой и не принадлежит ему. Поскольку она отделяет данный объект от других, постольку она находится еще внутри этого объекта, принадлежит ему. Но поскольку она связывает его с другими объектами, означает тем самым переход от него к другим объектам, постольку она уже находится в этих других объектах, вне его и не принадлежит ему»389. Нам представляется, что диалектический анализ здесь не доведен, до конца, так как не указаны отношения, в которых граница то принадлежит, то не принадлежит объекту. Указание противоречия без его дальнейшего конкретного анализа, столь характерное для Гегеля, вообще мистифицирует диалекти-

Blog

В. Н. Сагатовский издательство томского университета томск-1973