Geum.ru

Цикл лекций «смысл времени» лекция первая антропология как источник политической философии

Вид материалаЛекция

Содержание


ЛЕКЦИЯ СЕДЬМАЯ Политэкономия и социальное рабство
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8

ЛЕКЦИЯ СЕДЬМАЯ

Политэкономия и социальное рабство




ﻡﻳﺤﺮﻟﺍ ﻥﻣﺤﺮﻟﺍ ﻪﻟﻟﺍ ﻢﺳﺑ

Сегодняшняя лекция не входила в первоначальный план и добавлена мною позднее притом, что по основному своему содержанию она должна быть второй главой в Манифесте Нового Интернационала, и эта глава или эта лекция озаглавлена “Политэкономия социального рабства”. Я сразу хочу в этом плане оговориться, что концепция, изложенная в этой лекции, претендует на принципиальное фундаментальное новаторство и на то, чтобы дать методологическое указание, методологический очерк выхода из постмодернистского сознания.

Изучение методологии, изучение модернизма, постмодернизма и взаимоотношений их обоих подсказало мне, что наилучшим выходом из постмодернистского сознания является методологическое использование элементов самого постмодернизма. Ну, например, в своем подходе к изучению проблематики политэкономии я намеренно использую элементы мифа, метафизики (в первую очередь мифа, во вторую очередь метафизики), психоанализа и других моментов эпистемологии, которые впрямую к политэкономии, к социологии не относятся. В принципе, это постмодернистский метод, но я освобождаю все эти элементы от постмодернистской нагруженности. Для меня все, что я использую, это не элементы культуры: когда я занимаюсь интегрированием элементов психоанализа, когда я говорю об эго, суперэго и так далее, когда я использую элементы мифологии и говорю о Прометее, культурном герое и так далее, то для меня это не элементы культуры, не концептуальные отснятки, я оперирую к чистой реальности, взятой самой по себе. Когда я говорю о культурном герое, я действительно имею в виду реальное персонализированное вторжение на человеческий уровень. Когда я говорю об искуплении или комплексе искупления внутри социума, о комплексе вины внутри социума, то это не модные современные экзистенциалистско-психоаналитические теории, связанные с идеей жертвы в социуме: виновность, жертва и прочее. Это все для меня мусор, я имею в виду совершенно реальные вещи: энергетику, которая превращается в кровь, которая превращается в количество, в золото, в деньги, в силу, в смерть и так далее, и которое реально оказывает влияние на космическую среду. Те процессы, которые происходят в социальном плане меняют параметры физических законов, именно так, именно в этом порядке, то есть физические законы являются отпечатком того, что происходит в социальном пространстве, по крайней мере, те физические законы, которые доступны нашему восприятию, нашему сознанию.

Итак, политэкономия. Политэкономия как специальная сфера, в которой общество реализует одно из своих главных предназначений. Сразу скажем, что, с моей точки зрения, сфера экономики не занимается производством материальных благ. Главная позиция того видения политэкономии, которое у меня есть, является прямо противоположным вступительной позиции Маркса, с которой он начинает объяснение исторического экономического материализма. С точки зрения марксизма, как сам Маркс это конституировал, прежде чем люди могут что-то думать, писать, заниматься искусством, политикой, решать какие-то проблемы, ну, вообще, вести себя как люди, они должны есть, пить, одеваться, крышеваться и так далее. Они должны решать вопросы своей физиологической устроенности в среде. С моей точки зрения, это глубоко неверный тезис, потому что он влечет за собой следующий порядок размышления. Сначала человек как животное страдает от холода и голода, потом, собравшись в кучу, люди пытаются решить проблемы голода и холода, начиная вместе загонять мамонта, тереть деревяшки друг об друга, чтобы получить какой-то огонь, строить какие-то землянки, и в ходе вот такого совместного труда по защите себя от природы они создают социум. Один начинает командовать, распоряжаться налево-направо, а другие попадают под пассивную суггестию этой командной позиции, возникает иерархия, потом начинается присвоение прибавочного продукта и пошло-поехало. На мой взгляд, эта картина абсолютно фантастическая при всей своей внешней рациональности и не обеспечена реальными фактами, которые мы знаем. Так всегда бывает с клише и с рациональными, привычными концептами, что люди их проглатывают как карась наживку, и для них эта внешняя рациональность, банальная гладкость формулировки затмевает тот факт, что они на практике никогда этого не встречали. Когда их суешь в этот факт носом, обычно они испытывают шок.

По поводу языков современная материалистическая или позитивистская наука, языковедение, уверена, что языки возникли в человеческом обществе в ходе трудового процесса, в ходе вызовов среды и необходимости коммуникации, как бы они от похрюкивания развились до тех языков, которые мы знаем. В действительности, при всей дарвинистской рациональности этого подхода, дело обстоит совсем наоборот. Чем примитивнее, архаичнее языки, тем они сложнее и фундаментальнее, и несут больше информации, с которой, кстати, мозг говорящего не всегда справляется или вообще не справляется. Девяносто процентов всех импликаций значений, которые мы проговариваем вслух, мы осознаем только на уровне бессознательного, и нужны художественные средства, чтобы их выявить, поднять и так далее. В принципе, язык намного сложнее, чем сознание говорящего, и люди только портят языки, на которых они говорят. Мы, конечно, знаем по религиозным каналам, говоря уже в рамках, так сказать, чисто теологических, что языки являются богооткровенным материалом. Арабский язык был низведен Исмаилу (a.s.), сыну Ибрахима (a.s.) в тринадцатилетнем возрасте, то же самое можно говорить и об арамейском, и о санскрите, и даже о якутском или о чукотском языках, потому что ни один из этих языков не возник естественным путем. Если мы принимаем, что арабский язык был дан в Откровении, то мы не можем после этого сказать, что арабский язык стоит в исключительной позиции, а вот монгольский язык развился из похрюкивания, в ходе перетягивания канатов или складывания каких-то камышовых хижин. Это абсурд, потому что либо все языки возникли путем Откровения, либо ни один. И, фактически, на какой бы язык мы не посмотрели, мы бы увидели, что люди только портят его, не будучи в состоянии с ним справиться в ходе его использования. Так, санскрит, используемый низшими кастами, деградирует до пракритов, потом появляется пали, из пали – новые индийские языки и так далее. Это традиционная точка зрения индийских грамматиков. Что касается чисто арабского языка, данного Исмаилу, мы видим, что арабы тоже не справляются с ним, и диалекты появляются задолго до прихода нашего пророка Мухаммада (s.a.w.s.), и что к его приходу арабский язык уже практически не существовал в чистом виде, иначе как только в таких анклавах как поэзия; кораническое Откровение является восстановлением чистого языка Исмаила, в то время как племена продолжают говорить на диалектах, и дальше эти диалекты, расселяясь уже с выходом Ислама за пределы Аравийского полуострова, уходят в Магриб, на запад, на восток и так далее. Люди не могут говорить на языке Корана, они в быту говорят на полупонятных огрызках арабского языка, а нормальный арабский изучают в школах. То же самое касается латыни и так далее. На эту тему можно говорить подробно, но я думаю, что приведенного материала достаточно.

Таким же образом люди не могут изобрести ни одну технологию и ни одно искусство, помогающее выживанию. По этому поводу прекрасно выступил уже упоминавшийся мной в предыдущих лекциях крупный и оригинальный французский мыслитель Гастон Башляр, который в “Психоанализе огня” специально посвятил много страниц той теме, что невозможно разработать некую технологию опытным путем под давлением обстоятельств, а-ля Робинзон Крузо. Не может дикарь три часа тереть непонятно как палки друг о друга, или, тем более, еще и сделать дырочку в дощечке и вставить туда круглый цилиндр, это уже совсем специальная такая находка, гениальная. Да и потом, для того, чтобы получить огонь, нужно три часа заниматься этим делом бесплодно. А люди убеждаются в том, что некое начинание не дает результатов, в течение первых пятнадцати минут, потом это дело бросают. То есть для того, чтобы получить огонь, нужно, чтобы тебя кто-то научил действовать таким вот образом, то есть дал бы тебе готовую технологию.

Известно, что все, что мы знаем, мы знаем, получая это пассивным путем от наших учителей, от наших родителей. Человек к 16-17 годам, когда заканчивается его становление как личности, уже является достаточно четко отпечатанным в глине, готовым и обожженным продуктом, который знает все, что он знает. Дальше он начинает уже работать как винтик в этой системе. Если отчетливо понять такую вещь, что все бесчисленные миллиарды существ, из которых состоит общество, это, на самом деле, винтики, которые закончены в своем образовании к моменту своего вхождения из семьи в открытое общественное пространство, то совершенно понятно будет, что общественное пространство – это печать, а каждый индивидуум – это бумага, на которую печать ставится. Бумага не порождает печать, которая на нее будет поставлена, печать кто-то делает. Это общество, которое ставит печать на каждого, кто-то формирует, поэтому все технологии, которые имеются в обществе, с самого архаичного по самый современный период, являются найденными внеопытным, внеэкспериментальным, внерациональным путем. Конечно, после того как есть некий запас технологий, некие полутехнологии, можно посадить профессиональных методологов на базе этого пула отрабатывать вариации, которые можно будет называть изобретениями, новациями и так далее, но, подчеркиваю, что это можно будет делать только на основании уже готовых полутехнологий. Пока их нет, пока человек находится как бы в сыром состоянии, то говорить о том, что он может из состояния варварского, дикого и природного перейти к состоянию человека умеющего, невозможно, самостоятельных ресурсов для этого в человеческом существе совершенно очевидно нет, и все примеры, которые мы можем найти в жизни, только подтверждают это.

Таким образом, мы утверждаем, что общество возникает сразу, а не эволютивным путем. То есть общество, как социальная структура, как социальное пространство, которое существует как система, как механизм, возникает сразу. Либо он есть, либо его нет. Если этого механизма нет, если люди в их сыром виде, как люди, как индивидуумы, как биологические существа, противостоят природе в ее чистом диком виде, то, значит, тут два варианта: либо они являются частью экосистемы, то есть они не являются обществом, это, например, некое племя, как индейцы Амазонки. Это экосистема, которая целиком определяется балансом чисто экологических факторов. И они целиком зависят от этого баланса, то есть это племя каждый год не знает: будет ли оно жить дальше или нет. Или как, допустим, популяция рыб – бульдозер белого человека прошел, какие-то деревья стер, изменил течение притока, и эта популяция вымерла. Что мы знаем об обществе? Общество само о себе знает железно, что оно всегда будет. Не важно что древнеегипетское общество или общество вавилонское может завтра исчезнуть, что оно исчезло, мы не говорим о фактологии внешнего исторического плана, мы говорим о том фундаментальном убеждении, которое есть внутри общества: общество знает, что оно завтра будет, как восхождение солнца утром, то есть общество само для себя так же неотменимо как природный механизм, как природные часы. В отличие от племени, которое не знает, будет оно или нет; если изменился приток, если караси, скажем, преграждены на своем пути какой-нибудь плотиной, которую бобры создали, то племя либо уйдет, либо умрет, то есть племя является частью природы.

Теперь возьмем такой замечательный пример, иллюстрирующий ситуацию, как выход новых американцев на землю Америки, на гигантские прерии, на территорию, по которой бегают буйволы и скачут индейские племена. Во-первых, все американцы, которые вышли на освоение Дикого Запада, были людьми, которые уже имеют опыт социума. Это социальные существа, ну, допустим, со знаком минус – они бежали от социума. Но дело в том, что они получили пропитку той особой социальной энергией, о которой мы будем говорить дальше, они являются носителями определенных социальных энергий. Далее, уйдя от социума, они создали альтернативную структуру, которую мы сегодня обсуждаем, и мы указываем, что она может существовать, и она существует – общину. Потому что общество и община – это абсолютно разные структуры, но в некотором смысле они могут быть конкурирующими, потому что и общество не зависит от природы, и община не зависит от природы. Община не зависит от природы совершенно по другой причине, чем общество, но община также не является и зависящим от природы племенем, потому что племя – это природное явление, а община это явление, связанное со сверхчеловеческими энергиями, сверхчеловеческими возможностями, теми же самыми, которые иначе используются в обществе. Община и общество – это два полюса, которые фундаментально противостоят друг другу, и ведут некий метафизико-политический спор-диалог. Община в нашем исламском случае – это джамаат, но модель общины, в принципе, не обязательно может быть сугубо исламской, но она обязательно будет авраамической, потому что те люди, которые в Америке были общинами на территории Дикого Запада, были христианами-протестантами, и, в некотором смысле, они были авраамистами. Невозможно себе представить общину, состоящую из буддистов или индуистов, хотя буддистская община, теоретически, бывает, монахи, допустим, в буддистском монастыре, но это не джамаат и не община в авраамическом смысле, а некий коллектив или структура гораздо более серьезной системы, от которой они зависят. Не бывает буддистов, которые противостоят буддистскому обществу, не бывает буддистов, которые изолированы от буддистского общества, совершили Хиджру, бросили революционный вызов и так далее. Любой тибетский или буддистский монастырь – это все равно, что стандартная семья в стандартном социуме. В то время как авраамическая община – это самостоятельный элемент, который сознательно противостоит обществу, потому что с его точки зрения общество является злом. Американская община людей, которые вышли в Дикий Запад, это, во-первых, действительно, община, во-вторых, это люди, которые имеют опыт социальных энергий, и, в-третьих, это люди, которые тут же вступили в конфликт с обществом как таковым, и Гражданская война 1861 года в Америке положила конец их опыту как общин. Их общинной деятельности, общине, которая освежает свое противостояние космосу, природе, испытывает свой теологический потенциал и так далее, всему этому был положен конец довольно рано.

Америку я привел в пример для того, чтобы подчеркнуть, что человек, даже когда пытается бросить вызов обществу или бросает реально этот вызов, не выпадает из антропологического пространства. Никогда и нигде мы не можем, не войдя в ситуацию, конечно, обитателей Филиппинских или Амазонских джунглей, это особый казус, для нас закрытый, никогда и нигде мы не можем испытать предстояние человека природной среде. И не потому, что этой природной среды нет – природной среды более чем достаточно. Вот экологи считают, что человек как раковая опухоль распространился по всей планете, все испортил, все заляпал, ничего нельзя взять в руки, чтобы не несло отпечаток человеческого пальца. Это экологическое представление как раз очень хорошо отражает операцию, связанную с человеческим сознанием. На самом деле, с точки зрения геофизики, геофизической статистики, суммарное влияние цивилизации на баланс поверхности земного шара несколько менее одного процента, то есть, в принципе, выражается в десятых процента. Иными словами, если взять Землю как арбуз, то присутствие человека на нем – это примерно как пара-тройка муравьев, ползающих по этому арбузу. Однако у нас, заметьте, восприятие ситуации совершенно другое. То есть мы считаем, что мы полностью все это освоили, заляпали, что ветры с Эвереста дуют, потому что где-то перегрелась Волга или, там, Аральское море осушили как-нибудь своей деятельностью, Енисей там перекрыли – все это вместе, подчеркиваю, суммарно, в терминах статистики – менее одного процента. Теперь, подчеркну, что то, что это менее одного процента, с точки зрения нас, людей, это абсолютно не важно, потому что мы находимся в коконе общества, и мы просто принципиально не можем выйти на эту природную среду в ее чистом виде. Как бы мы не напрягались, как бы не искали: ныряли бы на дно океана, шли бы в леса Амазонки и так далее – мы не находим там природной среды, но не потому что ее нет, она-то как раз есть там, а потому что мы как муравьи в своем особом коконе сознания мы несем антропогенные очки, через которые мы смотрим на эту среду.

Что я хочу сказать: не в том дело, что мы развились, не в том дело, что на самолете можно пролететь за два часа пару тысяч километров и так далее. Дело в том, что такая же ситуация была в Вавилоне, такая же ситуация была в Древнем Египте. Почему? Потому что когда человек, уже являющийся членом общества, выходит в чисто поле и озирает горизонт, то он видит уже социально интерпретированное пространство. Он не видит пустыню в ее первозданном виде или как видит ее бушмен, существующий в племени, которое экологически зависит от того, как дюны остывают. Бушмен оттого, что дюны остывают быстрее в этом году, помрет. А если член общества выходит и смотрит на эту пустыню, то он видит караванные пути, зоны развития садов, потенциал для постройки городов, направления для проведения каналов – он никакой пустыни не видит. Он видит только шахматную доску для своей игры как носителя социальной цивилизации, то есть энергетического клубка источника проектов. Все это я говорю для того, чтобы подчеркнуть, что общество дается сразу, извне, является чем-то абсолютно внеприродным, мгновенно отделяя человека от природы. Человек, который внутри общества, так же не может вспомнить, каким он мог быть до общества, как он не может представить себя инфузорией. Он не может себя представить инфузорией-туфелькой, макакой, как бы он не пытался, это будут его фантазии. Точно также и человек в обществе, он может биться головой об стенку, но не может стать природным существом, он существо внеприродное.

Причем подчеркну, что он внеприродное существо как в ситуации джамаата, так и в ситуации тагута. Просто джамаат и тагут, общество и община, противостоят друг другу как плюс и минус. Но они одинаково делают человека игроком духовного пространства, деятелем духовного пространства, с тем или иным значением, но в любом случае. Вторым моментом мы можем сказать следующее: все те племена, о которых мы говорили, что они зависят от космоса: оттого, что приток реки повернул в другом направлении, это племя вымрет; или дюны остывают сегодня быстрее, чем вчера, и потому нужно срочно уходить из этого места в пустыне, иначе помрешь, – все эти племена не являются первоначальным состоянием человека, и мы не знаем, каким было первоначальное состояние человека. Мы можем размышлять, домысливать, но то, что все существующие племена, находящиеся на одной общественной стадии, выпали из цивилизации, являются осколками, – это сто процентов, тут вариантов нет. Возможно, это были те структуры, те части общества, которые по тем или иным причинам бросили вызов или вышли из организованной системы, но не смогли создать джамаат, не смогли создать общину. Или по каким-то причинам община, которую они создавали, зашла в тупик в силу того или иного их несовершенства. И, не став общиной, они выпали в это состояние природной зависимости от реального космоса. Но ни в случае индейцев Амазонки, ни в случае каменного века Филиппинских джунглей, ни в случае аборигенов Австралии мы не имеем дело с какой-то уцелевшей первозданностью, потому что законы времени исключают сохранение первозданности в принципе, законы времени меняют все тотально, а потом в этой тотальности мы можем встречаться с какими-то кусками, которые выпали из общей системы. Но это так, замечание в скобках.

Итак, на данном уровне мы пришли к пониманию того, что общество есть механизм, который является внеприродным, априродным, контрприродным, он содержит в себе всех людей как в некоем коконе, изолирующем их от космоса. То есть то, что мы испытываем и ощущаем, даже тот холод, который мы испытываем на улицах Москвы, – это не космический холод, не натуральный холод, это холод, который является косвенным продуктом нашего социального пространства. Все, что мы ощущаем, начиная от души и заканчивая грязным снегом на улицах наших городов, – это все антропогенное пространство. И наши внутренние ощущения пропущены через фильтр антропогенности.

При том, что в этом механизме могут быть сбои, кризисы, взрывы, этот механизм уверен в своем существовании; второй альтернативный космос уверен в своем завтрашнем существовании по примеру первого, который, не зная, что он конечен, убежден, что он будет работать как часы, убежден что всегда будет всходить солнце, день сменять ночь и так далее. Внутри него как в компьютер не встроена интуиция своего конца. Общество считает себя абсолютно неумолимым джигернаутом, который все раздавит.

Теперь перейдем к тому, что же такое общество и что по отношению к нему человек. Общество и человек – это катод и анод, это два полюса, которые противостоят друг другу. Хотя общество на первый взгляд состоит из людей, но сказать, что оно состоит из людей, и люди его образуют, так же неправильно и так же неточно, как сказать, что организм состоит из клеток. Да, если мы берем срез, смотрим в микроскоп ткань, то, действительно, там есть клетки, мы видим, что у них есть кожура, ядро, некое пространство между кожурой и ядром, все эти клетки похожи друг на друга и так далее. Но это ничего общего не имеет с реальным существом, с руками, ногами, костями, головой и волосами, и когда мы смотрим на человека, мы не думаем и не воспринимаем, что это, например, двадцать миллионов одинаково выглядящих клеток, потому что это совершенно другой порядок. Или, например, когда мы берем книгу, мы не думаем о том, что это 32 буквы алфавита, которые в разных сочетаниях повторяются 10 миллионов раз, потому что книга как послание, как некое живое содержание, и 32 буквы, которые в ней 60 тысяч раз или 100 тысяч раз сказаны и напечатаны, – это разные уровни. Точно так же и люди, образующие общество, и общество ничего общего между собой не имеют, с той разницей, что книга не в противоречии со своими буквами, а вот общество – это такая штука, которая существует лишь в силу того, что она эксплуатирует, подавляет и выжимает соки из тех, условно говоря, букв, из которых она состоит. Я попробую объяснить, почему это происходит.