Geum.ru

Высшая Школа Экономики- 90 с учебно-методический комплекс

Вид материалаУчебно-методический комплекс

Содержание


Формы рубежного контроля и структура итоговой оценки
Тематический план учебной дисциплины
Содержание разделов и тем
Тема 3. Радищев и отношение к петровским реформам
Тема 11. Христианство Достоевского и Толстого: контроверза
Артистическая эпоха
Оставались и выживали - актеры
Планы семинарских занятий
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

Формы рубежного контроля и структура итоговой оценки


Формой проверки знаний является промежуточные отчеты в виде докладов на семинарах, письменных ответов на тесты и итогового эссе (примерный объем эссе 3 – 4 тысячи слов). Окончательная оценка выставляется по совокупности промежуточных результатов и ответам на билеты.

Продолжительность курса — 101 аудиторных часов. Курс состоит из двух частей. Первая часть читается на третьем курсе, вторая – на четвертом.

Структура курса — 53 лекции, 48 семинаров.

Итоговая оценка по учебной дисциплине складывается из следующих элементов: работа на семинарах (доклады, обсуждения, диспуты, опросы на семинарских занятиях и т.п.), ответы на тесты, написание эссе, экзамен в 2-ем модуле.

Примерный объем эссе: 3 – 4 тысяч слов


Тематический план учебной дисциплины

«История русской философии»

№ пп
Наименование раздела, темы
Всего

часов
Аудиторные часы
Самост.

работа

Лекции
Семинары


Предыстория русской философской мысли (XI-XVII вв.)



4







Рождение русской философии: Сковорода, масоны




4







Радищев и отношение к петровским реформам (XVIII в.)



4







Пушкин и Чаадаев,




4







Основная парадигма русской философии: славянофилы и западники



4






Русская философия в контексте русской литературы
(Историософия Федора Тютчева, литературная критика как трибуна для философствования: Николай Страхов, Ап. Григорьев и др.)



4







Между западничеством и славянофильством: историософия А. Герцена



4







Попытка перекодировки русской культуры (Чернышевский)



4







Русский либерализм (К.Д. Кавелин, А.В. Никитенко, М.Н. Катков)




4







Культурфилософия истории: идея культурно-исторических типов (Данилевский); пророческий консерватизм (К.Н. Леонтьев)



2







«Новое христианство» Достоевского и Толстого: контроверза



4







В.С. Соловьев как центральная фигура русской философской мысли




4







«Вехи» и Милюков



2







Ф.А. Степун: анализ Серебряного века. Русский ренессанс или предвестие тоталитаризма я



4







С.Л. Франк: христианский реализм против утопического своеволи



3









ИТОГО:














Содержание разделов и тем


Тема 1.

Предыстория русской философской мысли (XI-XVII вв.)

Среди отечественных любомудров давно установилось мнение, что Западу не понять нашей сущности, наших особенностей, нашего своеобразия. А потому все попытки опереться на западный силлогизм в решении российских проблем приведут рано или поздно к неудаче. Однако пример последнего столетия, когда под видом марксизма мы исповедовали собственное бесовство, предсказанное еще Достоевским, заставляет задуматься: точно ли в наших неурядицах виноват западный “самодвижущийся нож разума”? Между тем речь должна идти о недостаточной разработанности нашего мышления и сознания, приводящей к роковым аберрациям, создающим определенные фантомы в нашем восприятии самих себя.

Один из таких фантомов есть миф о непостижимости, о загадке, о тайне, об особом предопределении русской судьбы, не поддающейся анализу разума. “Умом Россию не понять”, - написал как-то Тютчев в стихотворении, ставшем программным для отечественного национализма, поводом к особой, специфической гордости, закрывающей путь к самопознанию. И от наших усилий зависит сегодня не просто беседовать (или “вести дискурсы” по поводу), но - понимать. Утверждая понимание России умом как национальную добродетель. Чтобы эта добродетель стала фактом культуры, способным к дальнейшей ретрансляции. Именно эта способность говорит о возможности философии в России, а не только о некоем феномене под названием «русское философствование». Философия в России состоялась как факт культуры и факт рациональной мысли. Именно в этих двух аспектах мы и будем ее рассматривать. Но прежде посмотрим, в каком контексте могла развиваться мысль в Древней Руси до татар, да и после немного

Тот факт, что Священное Писание и значительная часть богословской и философской литературы Византии, были восприняты Русью не на греческом языке, а в переводе, по-разному оценивался и оценивается исследователями русской культуры. По мнению Г.Федотова, которого в этом вопросе поддерживал В. Зеньковский (еще более радикальным сторонником этой точки зрения был Г. Шпет), приняв христианство в его восточной версии и почти сразу осуществив перевод Библии на национальный язык, Русь оградила себя как от влияния формирующейся западной культуры, так и от греческой культурной традиции. Это лишило русскую культуру основания и ослабило внутренние импульсы ее развития. В этом можно видеть причину позднего становления самостоятельной философской мысли в России. Изолировав себя от детально проработанной античной философии, русские мыслители не в состоянии были создать самостоятельные концепции, дающие целостное рациональное описание мира и человека.

Христианские и языческие элементы в духовной культуре Древней Руси. Что такое «двоеверие»? Византийские богословы и русские ученики (митрополит Иларион). Церковнославянский вместо греческого. Древнерусские книжники, их религиозно-философская установка. Мера и вера (знание о жизни и смерти, реконструкция языческих и христианских контекстов). «Нестяжатели» и иосифляне. Византия, Запад, Россия. Идеологема «Москва – третий Рим» и ее влияние на русскую мысль. Спор двух книжников - Ивана Грозного и Андрея Курбского. Смута и европейские веяния. Польское влияние. Реформы Алексея Михайловича и раскол. Книга как опора личности в России, писатели как библейские пророки (Аввакум). Царевна Софья и русское барокко. Славяно-греко-латинская академия.
Тема 2.

Рождение русской философии: Сковорода, масоны

Как писал один из весьма влиятельных историков философии первой половины ХХ в. Б.В. Яковенко, друг Степуна и Гессена, соиздатель знаменитого журнала «Логос», эмигрировавший после Октября в Чехословакию: «Не может быть и речи о каком-либо самостоятельном философствовании в России до XVIII в. Но и он дал в этой сфере очень немного заслуживающего внимания. Мысль российского Севера спала глубоким сном, пока не раздался громкий глас Петра Великого: «За работу!»

Петровский переворот. Влияние Лейбница и Локка на организацию духовной жизни Петровской России. Петр Великий и Академия, создание империи. Во второй половине XVIII в. Московская духовная академия становится центром русского теологического образования и науки. Среди деятелей духовных академий Севера и Юга России, внесших вклад не только в разработку философских проблем, но и в распространение философских знаний, следует назвать следующие имена: Стефан Яворский (1658—1722), Феофан Прокопович (1681— 1736), Георгий Конисский (1717—1795) и митрополит Платон (1737— 1812). Тем не менее эти десятилетия были для философии абсолютно бесплодными. Академия наук организована Петром (по совету Лейбница) в Санкт-Петербурге в 1725 г., а первый русский университет открылся в Москве в 1755 г. Отличие империи от национального государства. Враги и преемники Петра Первого. Елизавета Петровна и Екатерина Великая. Спор о петровском наследстве.

Роль книги в России и роль Библии в творчестве русских мыслителей екатерининской эпохи. Сковорода: жизнь и житие, синтез философии и риторики. Сковорода как читатель и интерпретатор Библии. Сакральное и светское слово. Человек – мертвая тень или брат Божий. В духовных академиях, имевших за собой почти двухсотлетнюю историю, философия наконец нашла достойное воплощение в трудах, проповедях и жизни Г.С. Сковороды (1722—1794). Он, несомненно, знаменовал собой философскую вершину и завершение той эпохи, и его с полным основанием можно считать первым значительным русским мыслителем, который философствовал не в сухой академической манере, а в живой и свободной форме, строго придерживаясь при этом духа христианства. Свои философские взгляды и убеждения этот мыслитель никогда не излагал систематически. Его труды написаны в виде диалогов или иносказательно, а их наипервейшей и существеннейшей целью было не столько научное и понятийное разъяснение, сколько нравственные указания, религиозные наставления и просвещение. Однако, если освободить его философские идеи от этого скрывающего их интеллектуального, эмоционально-чувственного и религиозно-символического покрова и по возможности систематизировать их, то перед нами предстанут очертания религиозно-философской концепции, основанной на учении Плотина и отцов церкви (особенно Климента Александрийского, Оригена, Дионисия Ареопагита), но своим подчеркнутым морализмом нередко напоминающей также учение античных стоиков. Его самоэпитафия: «Мир ловил меня, но не поймал».
Тема 3.
Радищев и отношение к петровским реформам

Радищев, Гердер и французские просветители. О человеке, о его смертности и бессмертии. Миф и загадка Радищева. Было ли самоубийство? Вектор исторического движения. Литература и империя. Желание вольности, или Cтрах бунта? Русское переосмысление Гельвеция. Пророк Даниил в Екатерининской России. Москва или Петербург? Два принципа жизни. Откуда и куда ехал путешественники? Движение в Москву как движение в допетровскую Русь. Речь шла об историческом направлении России. Ответ Пушкина: «Путешествие из Москвы в Петербург». Если посмотреть непредвзято на текст радищевского «Путешествия», то станет очевидно: вся книга о возможной гибели Петербургской империи. Не случайно, комментируя Радищева, Герцен писал: «Петербургская Россия <…> очевидно не есть достигнутое состояние, а достижение чего-то, это репные зубы, которые должны выпасть; она носит во всех начинаниях – характер переходного, временного, империя стропил – столько же, сколько фасад, она не в самом деле, не "взаправду", как говорят дети». Историческое движение постпетровской имперской России было из Москвы в Петербург. Само название книги Радищева требовало попятного движения, назад, в Москву. Начитавшийся немцев и французов - первый славянофил? Это, конечно, требует неких рассуждений, но они чуть дальше. Пока же, забегая вперед, замечу, что «Путешествие из Петербурга в Москву» – это даже на первый взгляд явный отказ от петербургской империи, возврат в московскую старину, когда были счастливы баре и поселяне, не было рекрутских наборов и пр. Певец империи Пушкин, разделял взгляды Радищева на необходимость свободы, но полагал возможность свободы лишь в империи, ибо остальное – пугачевщина. Он ответил ему «Путешествием из Москвы в Петербург». К сожалению, мало кто вдумывается в символику названий этих двух путешествий. Пушкин полагал, что будущность России связана с движением из Москвы в Петербург.

Мы говорим о том, что Пушкин пытался возродить память о Радищеве, писал, что «вослед Радищеву восславил я свободу», но забываем, что сам он от этой строчки отказался и, думается, не только из цензурных соображений, а уточняя свою поэтическую и политическую позицию. Более того, признавая значение книги и отчаянную смелость поступка Радищева, Пушкин идейно по всем пунктам с ним не соглашается. Конечно, его мысль постоянно возвращается к радищевским темам, думаю, в том же регистре, в каком он постоянно обращался к теме Пугачева. Как к двум противникам Петровской империи и дела Петра. Кутузов, Новиков, Лопухин и русское масонство. Масоны и гностико-мистическая традиция в русской философии. Щербатов и Радищев. Утопия Щербатова.
Тема 4.
Пушкин и Чаадаев,

Древняя Русь и Карамзин. История Карамзина, его «Записка о древней и новой России». Философские споры в России 30-40-х гг. XIX в. Русские любомудры. Д.В Веневитинов и начало русской философской эстетики. «Немецкий» и «французский» методы. «Всечеловечность» русской философии. Все европейские культуры как органическая часть русской. Романтизм как новая фаза мирового духа, как искусство переходного времени. Три возраста человечества. Н.И. Надеждин и его факультеты. Русское шеллингианство: В.Ф Одоевский и его «Русские ночи». Влияние немецкой философии. Россия и Европа как основная проблема русской мысли. Публикация первого «Философического письма» в журнале Надеждина «Телескоп». В русской культуре трудно назвать имя более многозначащее. Как Петр I дал неимоверной силы толчок в направлении государственного и цивилизационного устроения России, так и Чаадаев дал такой же толчок в области русской мысли, русской духовной жизни, кристаллизовал ее. «Русская мысль в течение XIX века, — замечал Н. Бердяев, — была более всего занята проблемами философии истории. На построениях философии истории формировалось наше национальное сознание. Не случайно в центре наших духовных интересов стояли споры славянофилов и западников о России и Европе, о Востоке и Западе. Еще Чаадаевым и славянофилами была задана русской мысли тема по философии истории, ибо загадка России и ее исторической судьбы была загадкой философии истории. Построение религиозной философии истории есть, по-видимому, призвание русской философской мысли». Надо только отметить, что Чаадаев состоялся до славянофилов, и его философия истории - по времени - есть первая попытка историософской системы. А право первого слова много значит, оно определяет всю дальнейшую судьбу с этим словом соприкоснувшихся. Не случайно, видимо, и сам мыслитель так много раздумывал и писал о важности «первотолчка» в мировой истории и истории отдельных народов.

Ссылка Надеждина, Чаадаев как сумасшедший по высочайшему повелению. Ответ Пушкина: Россию нельзя поставить вне Европы. Апология сумасшедшего, пафос самокритики культуры. Вызов Чаадаева общественному самосознанию.

Тема 5.

Основная парадигма русской философии: славянофилы и западники


Славянофильство и западничество как реакция на чаадаевский вызов. Славянофильство и западничество справедливо рассматривают как две умозрительные концепции, две утопии – консервативную и либерально-демократическую. Однако их сущность подобной характеристикой не исчерпывается. Не подлежит сомнению, что ни Хомяков, ни Белинский, ни их соратники не согласились бы с тем, что их идеи – всего лишь кабинетные теории: они ежедневно наблюдали, так сказать, бытовые и, шире, культурные проявления славянофильства и западничества и в историческом прошлом России, и в окружающей их жизни. Более того – они сами вели себя как пристало западникам и славянофилам. Обе эти утопии представляли собой не только комплексы идей, но и законченные культурные концепции.

Эстетическая эволюция «молодого» И.В. Киреевского. «Общий ход человеческого развития». «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России». Жизненный мир А.С. Хомякова и славянофильство. А.С. Хомяков и его «Семирамида». Отношение к «Философическому письму» Чаадаева. Хомяков: исторический миф самодержавия. Славянофильская рецепция идеи социализма. Идея примирения искусства и религии. Хомяков о Москве и Петербурге. Кружок Станкевича. Поиски «эффекта простоты». Философские университеты. Об отношении философии к искусству. Константин Аксаков – «передовой боец славянофильства». Об упадке современной русской литературы. О русском воззрении как народном мнении.

Cлавянофилы неплохо разбирались в православии и понимали, что эта разновидность христианства отличается особой неверотерпимостью и никогда не идет на компромиссы с иноверцами и инакомыслящими. Но зная это и даже пытаясь наметить пути реформирования православия в направлении большей «мягкости» и открытости, они не представляли себе иного отношения к своим идеалам, чем религиозное «вручение себя» – бессрочное и безусловное. Это помешало славянофильству стать конструктивной силой, которая могла бы помочь русским избавиться от их вековых недугов – нетерпимости к чужому, пассивности и неразвитости инициативного гражданского общества.

Западники же если на что и молились, то в первую очередь не на Запад, а на принцип свободы личности. Принять что-либо на веру, без критической рефлексии казалось им постыдным, недостойным высокого звания человека, а потому «вручать себя» они никому и ничему не собирались. Они ориентировались на традиции космополитической дворянской культуры XVIII – начала XIX века. Их социокультурная модель строилась по типу «договор», предполагая принципиальную идеологическую разноголосицу и поиски компромисса. Это означало, например, что западники могли в некоторых случаях заключить тактический союз с реформаторами из правительственных кругов – и даже Белинский с похвалой отзывался на рубеже 1847 и 1848 годов об инициативах министра государственных имуществ графа П.Д. Киселева. Открытостью и «компромиссностью» западнической культуры можно также объяснить тот факт, что «постепеновец» Тургенев помогал революционерам-семидесятникам, снабжая их денежными средствами. Быть может, в крайних случаях дело доходило до релятивистского равнодушия и всеядности, но всё же западники никогда не вступали в договор ни с мракобесами самодержавного деспотизма, ни с «профессиональными» революционерами-подпольщиками. Честь их движения неизменно оставалась чиста.

Судьба эстетического наследия В.Г. Белинского. Эстетика Белинского и идеи Гердера и Шеллинга о «художестве». Открытие русской литературы как феномена европейского масштаба. Белинский о Пушкине. «Письмо Гоголю»: переосмысление ценностей русской культуры.
Тема 6.
Русская философия в контексте русской литературы
(Историософия Федора Тютчева. Литературная критика как трибуна для философствования: Николай Страхов, Ап. Григорьев и др.)

.

Историософия Ф. Тютчева: Россия как иная Европа. По мысли Тютчева, ; но за пределами Западной Европы существовала другая Европа, восточная Европа, законная сестра христианского Запада, христианская, как и он, правда, не феодальная и не иерархическая, но по тому самому еще более искренно-христианская; чтобы существовал там целый мир, единый по своему началу, солидарный в своих частях, живущий своею собственную органическою, самобытною жизнью - этого допустить было невозможно, и многие поныне готовы в том сомневаться... Долгое время это заблуждение было извинительно; в продолжение целых веков созидающая сила оставалась как бы схороненной среди хаоса; ее действие было медленно, почти незаметно; густая завеса скрывала тихое созидание этого мира... Но, наконец, когда судьбы свершились, рука исполина сдернула эту завесу, и Европа Карла Великого очутилась лицом к лицу с Европою Петра Великого». Расхождение с первоначальной доктриной раннего славянофильства здесь очевидное. Принципиальный пункт его разномыслия со славянофилами можно определить так: поэт видит в Петре Великом высшее и подлинное воплощение России; это одно из его многих коренных расхождений со славянофилами (впрочем, это закономерно вытекает из того, что для Тютчева ключевое понятие - “Держава”, а не “община”, как для славянофилов). Русская империя как центр Восточной Европы. Христианство, революция, Россия. Русская империя и римский вопрос. Вл. Соловьев очень точно определил не религиозное, но историко-политическое мировоззрение Тютчева: «Как по словам одного учителя церкви, душа человеческая по природе христианка, так Тютчев считал Россию по природе христианским царством. Так как смысл истории в христианстве, то Россия, как страна по преимуществу христианская, призвана внутренно обновить и внешним образом объединить все человечество». Это так, Россия казалась ему страной по преимуществу христианской, хотя и с «непросветленным народом», хотя лишь такой, в которую можно только верить, что в конечном счете ведет к антихристианским выводам. Политическое крушение идеи. Аполлон Григорьев и «молодая редакция» «Москвитянина». В поисках своего журнала. Стихи и проза А. Григорьева. Цыганщина. Журналы братьев Достоевского. Рождение нового направления русской мысли – почвенничества. А. Григорьев и Н. Страхов. А.А. Григорьев как прототип Дмитрия Карамазова, «почвенного героя» Достоевского. Николай Страхов как автор трактата «Мир как целое» – истолкователь Л.Толстого и забытый мыслитель.
Тема 7.
Между западничеством и славянофильством: историософия А. Герцена


Гегелевская диалектика как алгебра революции. Только разумное действительно. То, что не отвечает запросам разума, - недействительно. Влияние французских утопистов. Писатель и философ. Лидер западничества 40-х годов. Эмиграция. Колокол. О развитии революционных идей в России. Литература как фактор революционного преображения России. Социализм и общинность. Революционное прочтение славянофильства. Запад как империя мещанства, отсутствие революционных потенций в Европе. Надежда на Россию. Личность как генератор общественного движения. Личность и община. Преимущество России в отсутствии прошлого. Спор с Чернышевским и Тургеневым о закате Европы. Кавелин в полемике с Герценом о путях России. «Письма старому товарищу» (Бакунину) и преодоления радикализма. Пытаясь разобраться в причинах русской судьбы ХХ в., видимо, необходимо обратиться к идеям человека державшего в течение нескольких десятилетий предыдущего столетия в напряжении всю интеллектуальную Россию. Герцен сумел сформулировать сущностные особенности развития русской культуры, спорно или бесспорно – это другой вопрос. Но кто может претендовать на безошибочность суждений об истории? Особенно странно ждать подобной безошибочности от активного политического деятеля, пытавшимся своим словом изменить историю. Но многие его мысли работают и сегодня. Скажем, Герцен наиболее резко выговорил мысль всей русской мысли первой половины XIX в., что литература и искусство в России являются единственной трибуной, с высоты которой народ «заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести». Существенна специфика герценовских мыслительных построений: отсутствие категоричности, незамкнутость суждений, «глубинная противоречивость, антиномичность мысли» Герцена, говоря словами отечественного исследователя. Эта своеобразная черта позволяла ему ставить вопросы, не боясь, что он не сможет дать на них ответа, ибо ответа он ждал и искал в историческом движении человечества.


Тема 8.
Попытка перекодировки русской культуры (Чернышевский)


«Срубленное древо жизни» (В.В. Розанов о Чернышевском). О человеческом достоинстве. Как преодолеть «азиатство»? Против российского произвола. О христианском пафосе Чернышевского. Русское прочтение Фейербаха. Гегель и Фейербах в контексте русских проблем. Против гегелевского этатизма. Воскрешение, или Жизнь после жизни. Тень смерти, или Система ценностей Николаевского царства. Прекрасное есть жизнь личности. Европеизм как нереализованная до сих пор система ценностей – как в России, так и в Европе. Красота спасает не мир, но индивидуальность. Разумный эгоизм как путь к христианской этике. Роль случайности в истории. О причинах падения Рима и судьба современного человечества.

Тема 9.

Русский либерализм (К.Д. Кавелин, А.В. Никитенко, М.Н. Катков)


Личность в России как имперское завоевание (историческая концепция К.Д. Кавелина). Зачем философам история?.. Формула русской истории. . Кавелин искал через свою «формулу» исторического развития России путь не к «самодостаточной» (в отличие от славянофилов), а к «общечеловеческой жизни». Как ему казалось, он нашел и ценностную точку отсчета, способную дать единство мировому прогрессу, на которую этот прогресс может опереться — личность. На Западе, писал он, «человек давно живет и много жил, хотя и под односторонними историческими формами, у нас он вовсе не жил, и только начал жить с XVIII века. Итак, вся разница только в предыдущих исторических данных, но цель, задача, стремления, дальнейший путь один». Русская личность начинается, по Кавелину с Петра Великого. Споры вокруг Кавелина. Противостояние «николаевщине». Разрыв с радикалами. Личность, свобода, самодержавие. Против российской «запредельности». А.В. Никитенко: русский либерал - наследник петровских реформ. Чем интересен для русской философии профессор Никитенко? Римский стоик. Противостояние деспотизму. Развенчание николаевской легенды. Радикализм как удар по цивилизации. Понимание происходящего. «Мыслить и страдать». М.Н. Катков: Имперский либерализм, или «Основой преобразований должен быть существующий порядок». Защитник либеральных принципов в имперском контексте. Разрыв с культурной элитой.

Тема 10.

Культурфилософия истории: Идея культурно-исторических типов (Н.Я. Данилевский); пророческий консерватизм (К.Н. Леонтьев)

Линейный прогресс как основа историософии западников и славянофилов 40-х годов ХIХ века. Попытка преодоления у А.С. Хомякова: «иранский» и «кушитский» принципы исторического развития. Ранний Данилевский: фурьеризм, петрашевцы. Учение Данилевского как противоположность универсализму ранних славянофилов. Каждая самобытная цивилизация как особый культурно-исторический тип. Разрыв с теорией линейного прогресса и идеей человечества как единого субъекта истории. Главный трактат славянофильской культурфилософии – «Россия и Европа» Данилевского. Европа как поприще романо-германской цивилизации. Данилевский насчитывает в истории десять культурно-исторический типов. Существует несколько основ для бытования цивилизаций: 1. Религиозная, 2. Государственно-политическая: 3. Экономическая; 4. Культурная. Греки создали преимущественно художественную цивилизацию, римляне – государственно-политическую, семиты – религиозную, европейская цивилизация – двухосновная. И только славянская – четырехосновная. Полемика Соловьева с Данилевским («Национальный вопрос в России). Необходимость, по Данилевскому, завоевания Константинополя как столицы грядущего всеславянского союза. Автор многих публицистических статей. Полемика с дарвинизмом и политико-публицистический статьи.

Леонтьев как «разочарованный славянофил» (С. Трубецкой). Леонтьев – «русский Ницше». Византизм и славянство. Все сильные стороны русской культуры – влияние Византии. Три периода в жизни культурно-исторического организма: 1. Первоначальной простоты; 2. Цветущей сложности; 3. Вторичного смесительного упрощения. Записки отшельника. Средний европеец как орудие всемирного разложения. Россия как место явления нового антихриста. Подход к истории с эстетической точки зрения: Либерализм ведет к смешению, к упрощению. Самодержавное государство сохраняет сложность и оригинальность жизни, иерархичность. Поэтому необходимо «подморозить Россию».

Милюков о «разложении славянофильства»: Данилевский, Леонтьев, Соловьев.

Тема 11.

Христианство Достоевского и Толстого: контроверза


«Наши новые христиане» (К. Леонтьев о Достоевском и Толстом). Проблема творчества Достоевского. «Письмо Гоголю» Белинского и судьба Достоевского. Достоевский создал русскую глубину. И именно потому, что опустился к истоку появления духовной личности, увидел, где и как в христианстве дух начинал дышать, понял важность исповедального обращения к Богу для проникновения в суть человеческой души. Достоевского не раз сравнивали с Данте. Достаточно привести слова Томаса Манна: «Наружу вырывается адская боль, которая и вправду есть боль этой земли: встает глубокий, святой и преступный лик Достоевского. Если Толстой – Микеланджело Востока, Достоевского можно назвать Данте этой сферы. Он был в аду – кто в этом усомнится, прочитав раздирающий сердце сон, который видит Родион Раскольников перед тем, как убивает старуху-процентщицу?». Но если творчество Данте выразило переход от Средневековья к Возрождению и Новому времени, то творчество Достоевского, напитанное культурой Нового времени (Бальзак, Гюго, Диккенс, Жорж Санд, Шиллер и т.д.), захватившее своим влиянием и начало русского Ренессанса (Серебряного века), выразило переход к Средневековью ХХ века, о котором писали Шпенглер, Бердяев, Бицилли, Ортега-и-Гассет. Популярность его была абсолютно Дантовская – не просто писателя, поэта (хотя в его художественном величии никто не сомневался), а мыслителя, человека, побывавшего в аду, который надвигался на человечество.

Проблема веры у Достоевского. Достоевский как центр русской философской мысли. Он видел в России отсутствие опоры для мысли и духа. Эту опору он и искал с сумасшедшей энергией. Россия не знала Тертуллиана и Августина. Их роль сыграл в России Достоевский – более, чем другие религиозные мыслители. Разумеется, он учитывал всю европейскую культуру, наследником которой себя считал, наследником «страны святых чудес». Пожалуй, именно он первым в России обратился к поднятой Августином проблеме теодицеи в ее христианском прочтении, взятой в контексте небывалой до него и им созданной формы Исповеди. Он усвоил эти проблемы русской культуре.

В результате он по-новому прочитал и судьбу России. Что такое «карамазовщина»? Бесовщина и старчество. Константинополь или Петербург? Возможно ли в Европе создание единой семьи народов? Православный мужик как опора империи. Великий инквизитор, народ, христианство, власть. Насколько продуктивна идея «народной империи»? «Всечеловечность» как русская идея. Достоевский как ветхозаветный пророк.

Лев Толстой: писатель, философ, религиозный пророк. «Война и мир» Л. Толстого как искушение неисторией. Лев Толстой и Руссо, проблемы воспитания, роман «Эмиль» и борьба с завоеваниями цивилизации. Интеллектуальное соперничество с Гете. «Философия история» Гегеля у Толстого как дьявольский паровоз. Черт или немец ведут паровоз истории? Кант как тайная «слабость» Толстого. Антикантианские тезисы его творчества. Критика Шекспира. Что такое искусство? Необходимость идеи, критика декадентства. Любовь как преступление («Анна Каренина», «Крейцерова соната»). Андрей Болконский и чтение Гердера. Пьер Безухов как русский Фауст. «Великий отказ» Толстого. Русский Лютер. «Не могу молчать». Простой народ как высший авторитет. Соблазн толстовского варианта христианства. Отлучение от церкви. Лев Толстой как предшественник большевизма. Ленин о Толстом. «Социалистические Толстые».

Тема 12.

В.С. Соловьев как центральная фигура русской философской мысли

Жизнь и творчество. Шеллинг, славянофилы и Соловьев о кризисе западной философии. Славянофильские идеи и освободительная эпоха. Соловьев и Чаадаев, Соловьев и Достоевский. Феноменология Гегеля и критика отвлеченных начал. Учение о всеединстве. Идея богочеловечества. Богочеловечество и антропоцентризм. Вечное человечество и София – Премудрость Божия. Учение о «Софии». Бог и мир. Христианское и шеллингианское в космогонии Соловьева. Разрыв Соловьева со старым славянофильством. Русский раскол и византизм. Соединение церквей. Церковный вопрос, христианская политика и национальная задача России. Мессианство и светское могущество России. Еврейское и русское имя.

Теократическая утопия. Попытка Вл. Соловьева представляется уникальной в истории XIX в., а может, и в мировой истории. Выступить с концепцией не вражды между классами (как Маркс и его последователи), не с отрицанием существующей церкви (как Толстой), не с идеей ниспровержения существующего строя (как русские демократы), не с отрицанием культуры и цивилизации (как Нечаев и Ткачев), не с отрицанием Европы (как Данилевский и поздние славянофилы, включая императора Александра III), но и не с отрицанием России (Печерин и крайние западники), а благодаря сформулированной им теории всеединства постараться найти такую результирующую мирового процесса, которая без насилия и крови разрешила бы европейские, а, стало быть, и мировые (что очевидно для европоцентриста Соловьева) проблемы. Стоит подчеркнуть, что он, как и большинство русских мыслителей, не ожидал увидеть в качестве поддержки своих идей реальные социальные силы. Слишком он, почти по-евангельски, верил в силу слова. Вера, в каком-то смысле уже утраченная к тому времени на Западе с его разработанными социальными институтами, еще сохранялась в России Толстого и Достоевского. Более того, Вл. Соловьев не искал последователей, не организовывал какие-то силы, которые могли бы реально способствовать осуществлению его идей. Идея всемирной теократии уже звучала в России, но до Соловьева не была она никем столь тщательно разработана, а главное не была столь страстно-пророчески высказана, с той верой пророка, которая вроде бы и горы может двигать. Недаром он говорил в своей теократии о трех фигурах, которые могут организовать мировую жизнь: римский папа, русский император и вдохновляющий их пророк. Причем как римский папа, так и русский император, фигуры в достаточной степени не реальные, а философски проективные.

Противоречия вселенской теократии. Смысл любви. Задача половой любви. Небесный идеал любви и земное его осуществление. Крушение идеи теократии. Разочарование в русской государственности. Оправдание добра, смысл жизни и задача нравственной философии. Философия конца, пророчество Соловьева. Конец мира и антихрист. Быть может, самый большой урок соловьевского творчества - в нашем осознании того факта, что эсхатология много ближе к трезвому пониманию жизни, чем самая распрекрасная и уютная утопия., что благо цивилизации, заложенное в идее империи, сходит на нет, когда христианская империя из части мира, становится владыкой мира. Видимо, следующая за этим с неизбежностью потеря христианского просвещающего начала и терпимости, бесконечные возмущения народов могут привести только к глобальной катастрофе, избежать которую смогут, по-видимому, лишь праведники. Останутся ли они к тому времени конца всех времен - это вопрос. Во всяком случае, перспектива человечества в таком случае имеет все черты апокалипсиса. Можно сказать, что основная идея философии истории Вл. Соловьева заключалась в том, что утопизм непременно перерастает в апокалипсис даже при всех благоприятных обстоятельствах, как то: благоденствие человечества, всеобщий мир, сытость и пр.


Тема 13.

«Вехи» и Милюков

Вышедший после первой русской революции сборник “Вехи” (1909), выдержавший пять изданий до революции, пережил и второе рождение в 90-е годы ХХ века, будучи опубликованным после перестройки, когда был прокламирован возврат к дореволюционным ценностям. Уже первая (1909 г.) публикация «Вех» вызвала невероятное количество откликов (как правило, отрицательных) - радикалов, консерваторов, умеренных, черносотенцев, социалистов, монархистов, бундовцев, старообрядцев... Возмущение понятно: сборник не оставлял свободного поля для самореализации интеллигенции как весьма специфического культурно-исторического образования. Но многое в этой книге было угадано и предсказано, с чем Россия столкнулась на своем дальнейшем пути. Пафос “Вех” был в критике российского неумения работать, критике праздности, желания потреблять не давая, уравниловки вместо творчества. Это было выступление против обожествления “общественного духа”, против “отсутствия идеала личности” (причем под общественным понималось преобладание стихии коллективизма в менталитете русской культуры), утверждение пути религиозного самосотворения личности, создание - на основе православия – этики, наподобие протестантской, - короче, были поставлены проблемы нового выбора исторического пути, подобного тому, который когда-то был совершен Петром Первым. Но путь этот авторами «Вех» строго детерминировался религиозной, точнее сказать, православной парадигмой. Главным врагом прогрессивного развития была объявлена интеллигенция.

Стоит остановиться не на возражениях радикала, а на возражениях интеллектуала аналогичного уровня – П.Н. Милюкова. Его основной тезис таков: специфика интеллигенции объясняется спецификой национальной культуры, поэтому обвинения, адресованные интеллигенции, достаточно безосновательны. Более того, “русский европеец” Милюков преодоления общинно-коммунистического пафоса русского крестьянства и православного изоляционизма мог ждать только от интеллигенции. Негодуя на нее, считал он, нельзя забывать, что другой не найти. Он утверждал несомненную связь между ритуализмом массы и практическим атеизмом ее привилегированного сословия, замечая, что слабость правовой идеи в русском обществе, несомненно, отражает фактическое бесправие и анархизм русского населения. Для Милюкова беда русской интеллигенции заключалась не в увлечении политикой, не в политизации, а в недостаточной политизации, в ее чудовищно извращенных формах, в поглощении политики стихийной силой, в преобладании над политикой стихийных инстинктов. Это, на его взгляд, проявилось и в интеллигентской духовной нетерпимости самих авторов “Вех”, поддержавших одну традицию (если обобщать - православную) духовного развития России и на корню отвергших все иные. Кстати, Ленин в статье о “Вехах” принял веховский принцип разделения русской культуры, объявив прогрессивной материалистическую и заклеймив религиозную тенденцию. Толерантный Милюков не мог принять подобного отношения к инакомыслию. Он иронизировал, говоря, что, смотря по вкусу, по настроению, по характеру специального интереса, можно протягивать в прошлое сколько угодно нитей.

Стихийный, разрушительный инстинкт толпы можно преодолеть не отказами и запретами на неугодные духовные искания, утверждал лидер кадетской партии, а вовлечением ее в политику, в политические организации, прохождением европейского “политического самообучения”. В противном случае, замечал он, требование предварительного воспитания массы звучит насмешкой, очень дешевой и напоминающей требования крепостников, чтобы “души рабов” были непременно раньше освобождены, чем их “тела”. В Октябре проиграли все, кроме большевиков. Но для философской рефлексии этот эпизод из истории идейно-философской полемики представляет бесспорный интерес.


Тема 14.

Ф.А. Степун: анализ Серебряного века. Русский Ренессанс или предвестие тоталитаризма?

Пожалуй, не было в ХХ веке периода, который вызывал бы столько разноречивых оценок и суждений, как начало нашего столетия. Даже те российские художники и мыслители, которые в результате произошедшей катастрофы лишились Родины и обеспеченного существования, испытывали в свою эмигрантскую пору ностальгию, вспоминая дореволюционные годы как период невероятного духовного взлета, расцвета искусства и науки, едва ли не нового Ренессанса. Сошлюсь хотя бы на Бердяева: словно забыв о своих апокалиптических предчувствиях в начале века, он так сказал о своей молодости: “У нас был культурный ренессанс”. Но не Бердяеву выпало подвести итоги. Скорее всего, последним из оказавшихся в эмиграции крупнейших мыслителей и мемуаристов эпохи был Федор Августович Степун (1884-1965).

У Степуна показана питательная среда, из которой формировались русские революционеры. Возможно, эти артистические натуры так бы и составляли некую взвесь в русском обществе, являясь своеобразным дополнением и как бы бытовым снижением артистизма столичной элиты эпохи. Но прогремели одна за другой три русские революции. А по наблюдению Бунина, “одна из самых отличительных черт революций - бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна”. И тут “жертвы артистизма” удивительно совпали с настроениями поднявшегося, вышедшего к самодеятельности народа. И артистические натуры весьма способствовали организации той жизненной мистерии, где кровь и жертвы были настоящими; они были не только режиссерами и творцами этих зрелищных действ, но не брезговали и исполнением вспомогательных ролей. В чем же была точка их соприкосновения с народом? Почему и элита “серебряного века” создавала столь личинно-маскарадный мир художественных и религиозных идей? Случайно ли прозвучало это предвестие? Или тут простое совпадение?

Если Степун прав, то можно предположить, что ненависть к высшим слоям на самом деле означала тайное желание занять их место. В своем социально-историческом опыте народ опирается на сложившиеся ценности общества. Религиозный пафос был достаточно маргинален (старообрядцы), действующее духовенство - презираемо всеми слоями народа, так что пойти путем религиозного преобразования общества (реформаторских, тем более пуританских социальных движений) получавший независимость мужик не мог. Бюргерский путь, путь кропотливого труда, экономии, медленного строительства собственного уголка, в России не прижился, ибо не сложилось настоящего, буржуазного, третьего сословия. Заместившее его дворянство получило свои преимущества одним махом - указом за верную службу, это был путь немедленного возвышения, который отложился в народной памяти, укоренившись в национальной ментальности. Лишившись традиционных скреп общинно-государственного принуждения, когда не успели сложиться связи социально-экономического правопорядка, народ оказался в ситуации перекати-поля, беспочвенного героя Достоевского, который, как показал М.Бахтин, способен примерить на себя любую социальную роль, но охотнее ту, где сразу “из грязи - в князи”.

Артистическая эпоха есть по сути дела проявление этого “беспочвенного” социального положения людей, причем ощутимого большинства - не только в России, но и в Европе, и в Америке: выхода на историческую арену человека массы, который ощутил себя главным действующим лицом и главным распорядителем всех предшествовавших культурных и цивилизационных ценностей. Но пользоваться ими еще не умел. Разумеется, в каждой культуре это был человек своего, не похожего на соседский исторического и социального опыта: этот диапазон очерчивается двумя литературными персонажами - от Мартина Идена до Павки Корчагина.

И еще одно определение. Артистическая эпоха - это реакция на введение в историческое поле свободы огромных свежих масс людей. Старые системы очеловечения, гуманизации, цивилизации (вроде мистически-религиозного и мещански-бюргерского) дают сбои. Тогда включается в действие артистическая система, возвращающая людей в доцивилизованный этап с реальными мистериями и жертвами, таким путем пытаясь помочь сознанию масс справиться с обрушившейся на них свободой. Человечество как бы сызнова проигрывает свое духовное развитие, сызнова дорабатываясь до предохранительных механизмов цивилизации, но уже способных совладать с человеком массы. После катаклизмов ХХ века Европа, включая и Россию, похоже, возвращается к подлинно ренессансной - с опорой на личность - парадигме истории.

Революционные фанатики и ригористы вымирали в тоталитарно-игровой ситуации (в тотальной игре!) довольно быстро. Оставались и выживали - актеры, которые и воплотили в себе тип человека тоталитарной эпохи, эпохи восстания масс. Вот бытовой, но многозначащий пример. И Сталин, и его сподвижники являлись народу аскетами, суровыми бойцами и радетелями за счастье людей, хотя на самом деле жили они на спецдачах со спецпайками, участвуя в сталинских воистину лукулловых пирах. Но поразительно то, что двоедушия у этих людей не было, они разрешили это противоречие вживанием в каждую очередную роль. Похоже, Степун прав, что все ими делалось “в одинаковой степени лживо, но искренно. Степун как зоркий наблюдатель указал нам тип сознания, тип человека, который подготавливался этой эпохой для “темных веков”. Сейчас, по их завершении, мы можем судить, насколько верна была его догадка, его анализ одного из ведущих принципов жизнеповедения нашего недавнего прошлого.

Тема 15.

С.Л. Франк: христианский реализм против утопического своеволия


С.Л. Франк – наиболее значительный мыслитель русского ренессанса. По словам Зеньковского, крупнейший русский философ ХХ в. Последователь Н. Кузанского. Актуальность его позиции. Бердяев как-то обронил фразу, что нынешнее время страшно своей возможностью исполнить любую утопию. Франк занимает позицию, близкую Достоевскому. Исполнение утопии, на его взгляд, невозможно в принципе, ибо реализация человеческого своеволия перестроить весь мир до основанья ведет только к крови и страданиям, а светлая мечта о спасении и осчастливливании всех людей, считает философ, в этом случае превращается в мрачное прославление ненависти, жестокости, бесчеловечности как нормальных двигателей жизни. Дело в том, что попытка построить новый, идеальный мир наталкивается на реальное препятствие - существующий нынешний, по мнению утопистов, несовершенный мир. Утопия, переведенная из мечты в практику, наталкивается на необходимость “расчистить место”, чтобы построить “новый мир”, а для этого необходимо уничтожить полностью мир прежний, который несовершенен вроде бы в своей бытийственной основе. Значит, необходимо нечто, напоминающее всемирный потоп, когда-то сотворенный Богом.. В результате потоп приходит, но нет ковчега спасения. Как не раз подчеркивал Франк, трагизм, крушение упований, власть зла на земле, бессмысленность жизни не есть “своеобразие данной исторической эпохи”, а “есть имманентное, вечное свойство всякой вообще человеческой жизни в ее эмпирическом течении и облике”. Зло настолько органически пронизывает состав этого мира, его бытие, что попытка уничтожить зло может привести лишь к уничтожению мира. Более того, желание разрушить основу этого несовершенного мира означает в свою очередь “разнуздание в нем сил зла”.

Конечно, многие считают, замечал Франк, что дело Христа постигла неудача, но «дело Христово абсолютно удалось, ибо его удача совсем не измеряется “удачей в мире” - Христос внес в мир вечный свет любви, который светит во тьме, и тьма не объяла его - Христос с самого начала знал, что этот свет не будет “иметь удачи” в мире, будет гоним, и хотел, чтобы он был гоним, потому что этот свет и светит только через страдание. И мы должны быть с Ним именно как с вечно гонимым и в гонении торжествовать величайшую и абсолютную победу над всем миром».

Полемика с Ницше. В полемике с его установкой, принимая идею о Богосыновстве каждого человека, Франк утверждает не принижение людей, а их высшее, аристократическое достоинство: Вопреки всем распространенным и в христианских, и в антихристианских кругах представлениям, полагал он, благая весть возвещала не ничтожество и слабость человека, а его вечное аристократическое достоинство. Это достоинство человека - и при том всякого человека в первооснове его существа (вследствие чего этот аристократизм и становится основанием - и при том единственным правомерным основанием - “демократии”, т.е. всеобщности высшего достоинства человека, прирожденных прав всех людей) - определено его родством с Богом. Вся мораль христианства вытекает из этого нового аристократического самосознания человека; она несть, как думал Ницше, «мораль рабов», «восстание рабов в морали»; она вся целиком опирается, напротив, с одной стороны на аристократический принцип noblesse oblige, и, с другой стороны, на напряженное чувство святыни человека, как существа, имеющего богочеловеческую основу.

Такая позиция давала основу для демократии, для тех завоеваний человеческой цивилизации, которые Франк считал результатом христианизации мира. Здесь важно его понимание «христианского реализма». Для Маркса христианство - “опиум народа”, Ницше называет христианство самой острой формой вражды к реальности, какая только до сих пор существовала. Напротив, Франк говорит о христианском реализме, который в отличие от чисто земного, равнодушного к злу, царящему в мире, сознавая опасность утопизма, ясно различает зло мира, но тем не менее стремится к свободному совершенствованию жизни и отношений между людьми. Он полагает, что гуманистическая вера в человека, которая привела через «профанный гуманизм» к отмене рабства, политической свободе и гарантии неприкосновенности личности, социальным и гуманитарным реформам, - христианского происхождения.


ПЛАНЫ СЕМИНАРСКИХ ЗАНЯТИЙ

Тема: Предыстория русской философской мысли (XI-XVII вв.)