Набоков
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
?он, вся бездна распадалась на бледные и темные квадраты... Это шахматная доска, это опять шахматная доска, ...он увидел, какая именно вечность угодливо и неумолимо раскинулась перед ним.
Шахматный король повержен, его уберут в коробку, но в назначенный срок фигуры снова будут расставлены по все тем же неумолимым квадратам, и белый король в ту же минуту, когда мягкая, войлочная его подошва коснется клетки, узнает, что он будет Лужиным. Трагедия романа не в гибели героя, а в неизбежное порочного круга, когда он из одного фигурного мира переходит в другой, в третий: все будет так, исхода нет. Он хочет жить, хочет быть живым, быть Александром Ивановичем, но это имя прозвучит опять лишь в тот момент, когда окажется: никакого Александра Ивановича не было.
Тот круг, который наметился в Лужине (закончив одну человеческую комедию начать новую), с особой силой был прочерчен Набоковым в рассказе с одноименным названием:
Во-вторых, потому что в нем разыгралась бешеная тоска по России. В-третьих...
Кажется, что может быть проще: заглянуть в конец, увидеть, что последнее предложение начинается с во-первых, и заявить, что все здесь продумано, что после конца надо опять читать начало, что рассказ и построен как Круг. Но остается вопрос: Зачем?
За во-вторых следует сразу и в-третьих: В-третьих, наконец, потому что ему было жаль своей тогдашней молодости... Уже прозвучавшее слово тоска усилено этим жаль, но пока все это читается как некоторые сведения о герое, мы еще не чувствуем его самого. Герою жаль молодости, жаль всего связанного с нею злости, неуклюжести, жара, и ослепительно-зеленых утр, когда в роще можно было оглохнуть от иволог. Жалеть о своей злости или неуклюжести всегда странно, но сейчас эта злость и неуклюжесть связана с ушедшей молодостью. Тоска лишь о невозвратном времени, а не собственно о злости.
Сидя в кафе и все разбавляя бледнеющую сладость струёй из сифона, герой вспоминает прошлое, и словно воскресает его отец, деревенский учитель, в пышном черном галстуке бантом, в чесучевом пиджаке, по-старинному высоко застегивающемся, зато и расходящемся высоко, цепочка поперек жилета, лицо красноватое, голова лысая, однако подернутая вроде нежной шерсти, какая бывает на вешних рогах у оленя, множество складочек на щеках, и мягкие усы, и мясистая бородавка у носа, словно лишний раз завернулась толстая ноздря.
Портрет отца, по мере проявления этого образа в сознании героя, все больше приводит в недоумение: слово за словом он все менее напоминает облик, об утрате которого может сожалеть герой, и все больше приближается к карикатуре, с этими оленьими рогами, с этим действительно злым последним штрихом мясистая бородавка, да еще такая, словно лишний раз завернулась толстая ноздря. Не эта ли злость о которой с сожалением, как о спутнике своей молодости, вспомнил теперь герой не эта ли злость была присуща ему тогда, причем не как часто испытываемое чувство, но как вообще некоторое видение мира, если и отца своего он видит злыми и насмешливыми глазами?
Все описание колеблется: чувствуется недобрый, с досадою взирающий на все глаз героя, который влюблен в дочку аристократа Годунова-Чердынцева, но ненавидит все барское, потому что стыдится отца с его вечной перед барином семенящей походкой и заискивающей улыбкой. Герой не может вырваться из круга своих предвзятых настроений, и на этот круг накладываются пересекающиеся круги от капель дождя, от плеснувшей рыбы или упавшего в воду листа, и тоже вращаясь, падает на стол, накрытый в аллее, липовый летунок.
Столь навязчивое повторение одного и того же образа рождает и более обобщенное чувство: вся жизнь неизбежный круг. Герой в замкнутом круге своего восприятия мира (брезгливого и мрачного). И вдруг записка от Тани, ожидание подвоха, издевательства, оскорбления, и вместо этого объяснение, трепет, слезы, она уезжает.... Оказалось, что тот мир, который видел герой, злясь и негодуя, оказался совершенно иным, что он сам оградил себя воображаемым кругом, своей злости, своего плебейского высокомерия. И потом спустя годы, когда, казалось, все забыто новая встреча, и снова вспыхнувшая и все столь же безнадежная любовь. Странно: дрожали ноги. Вот какая потрясающая встреча. Перейдя через площадь, он вошел в кафе, заказал напиток, чтобы вынуть из-под себя свою же задавленную шляпу (герой уже настолько внутри своего переживания, что не видит своих поступков С.Ф.). Какое ужасное беспокойство... А было ему беспокойно по нескольким причинам. Во-первых, потому что Таня оказалась такой же привлекательной, такой же неуязвимой, как и некогда.
Ушла злость, ненависть, напускное презрение. Герой вспомнил свою любовь, нелепо упущенную в молодости. Он не в силах ни о чем больше думать, и если мы согласно начертанному Набоковым кругу от во-первых в последнем предложении рассказа вернемся к во-вторых, с которого он начинается, будем читать опять те же слова (разыгралась бешеная тоска по России и дальше), то наши чувства уже будут сдвинуты с нейтральной (мертвой) точки. И это действительно чудо все, что читалось бесстрастно, с некоторым раздражением по отношению к герою, к его злой грусти вдруг окрашивается в иные тона: с волнением приходит уже и жалость, жалость к герою, ж?/p>