Мандельштамовское “Мы пойдем другим путем”: О стихотворении “Кому зима — арак и пунш голубоглазый...”
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?мания стихотворения. Что могло побудить Мандельштама на рубеже 1921-1922 гг. писать стихи о заговорщиках? Можно сказать почти с уверенностью: мысль о пресловутом таганцевском заговоре, при расправе с которым только что погиб Гумилев. Гумилев был расстрелян 25 августа 1921 г., газетное сообщение - 1 сентября, Мандельштам узнал об этом от Б. Леграна, российского посла в Тифлисе, т. е. без задержки. Откликом на это известие было стихотворение Умывался ночью на дворе..., а за ним последовало наше Кому зима - арак.... О том, что таганцевское дело было целиком сфабриковано, никто достоверно не знал не только в Тифлисе, но и в столицах, а облик Гумилева, в отличие от многих других арестованных и расстрелянных, хорошо вписывался в образ заговорщика анахронически-благородного образца. Мандельштам знал, что его друг враждебен новой власти; теперь Мандельштам узнал, что (будто) он собирался выступить против этой власти с оружием в руках; спрашивалось, как к этому следовало отнестись.
Об отношении Мандельштама с политическому насилию мы знаем из воспоминаний Н. Я. Мандельштам (Вторая книга, М., 1990, 22-23): Все виды террора были неприемлемы для Мандельштама. Убийцу Урицкого, Каннегисера, Мандельштам встречал в Бродячей собаке. Я спросила про него. Мандельштам ответил сдержанно и прибавил: Кто поставил его судьей?... Как это ни странно, но в те годы отрицание террора воспринималось как переход на позиции большевиков. Логично предположить, что таким же было отношение Мандельштама к Гумилеву с товарищами, чей заговор будто бы грозил России новой волной кровопролития. Не война, а выживание, не политика, а экономика с ее пафосом всемирной домашности и даже кремневый топор классовой борьбы (в слове кремневый - кроме кремневой палицы Геракла, несомненная ассоциация со словом кремлевский) - вот ответ Мандельштама на поступок, приписанный Гумилеву. Словами другой легенды можно было бы сказать, что смысл его стихотворения - Мы пойдем другим путем.
Сказанное заставляет по-новому оглянуться и на предыдущее стихотворение Мандельштама, тесно связанное с нашим через ключевой образ жертвенной соли на жертвоубийственном топоре. Бытовой его подтекст - тифлисский Дом искусств, где в роскошном особняке не было водопровода (Н. Я. Мандельштам. Третья книга, 1987, 49) и где до Мандельштама дошло известие о таганцевском заговоре и расстреле Гумилева. Написано оно, по-видимому, было уже в Батуме в сентябре - ноябре, напечатано в Тифлисе в Фигаро, 4 дек. 1921.
Умывался ночью на дворе -
Твердь сияла грубыми звездами.
Звездный луч - как соль на топоре,
Стынет бочка с полными краями.
На замок закрыты ворота,
И земля по совести сурова, -
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа.
Тает в бочке, словно соль, звезда,
И вода студеная чернее,
Чище смерть, соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.
Мир стихотворения так же прост и беден, как свой мир стихотворения Кому зима - арак...: ночь, двор, ворота на замке, бочка с водой, холст, топор, соль, беда, смерть. В нем три главных отличия от мира Кому - зима.... Первое: меньше деталей быта (почти каждая нагружена символическим смыслом: замок - безысходность, бочка - преджертвенное омовение, холст - саван...), нет даже голода и холода, перед нами не зима, а осень (вода не замерзла, но стынет) . Второе: больше масштаб мироздания - названа земля (дважды), названа вода, названа твердь. Третье: является тема нравственного мира - правда (дважды), чистота (дважды), совесть. Общий знаменатель всех трех сдвигов - обращение к суровой основе во всех значениях этих слов. Но звезды - те же, соль - та же, и кантовская связь звездного небосвода с нравственным императивом - та же: жестоких звезд соленые приказы вещественно выглядят как звездный луч - как соль на топоре (соль как совесть: ср. двумя годами позже словно сыплют соль... белеет совесть предо мной). Остается вопрос: чей топор и на кого топор?
Направление ответа в таких случаях подсказывают подтексты (осознанно или неосознанно). Ключевых подтекстов к этому стихотворению выявлено два (оба - О. Роненом), и уводят они в разные стороны. Первый - стихотворение Ахматовой Страх, во тьме перебирая вещи, Лунный луч наводит на топор... (и т. д.: лучше самому погибнуть на плахе или под расстрелом, чем бояться за другого; упоминаются плеск воды в кухонной раковине и, если не холст, то простыня с запахом тленья); а за ним - образ Анненского (То и это) ...Если тошен луч фонарный На скользоте топора. Второй - Карл I Гейне: английский король в хижине дровосека укачивает младенца и предвидит, что тот станет его палачом; тот же Анненский быстро пересказывал это (...топор в углу) в Книге отражений. Собственно, стихотворение Ахматовой - не подтекст, а параллельный текст, оно написано 25 - 28 августа 1921 г. (если не позже), и Мандельштам в Тифлисе и Батуме его не знал. Однако именно эта параллель получила популярность в мандельштамоведении (например, цитируется в комментарии А. Г. Меца к изданию 1995 г., где, как правило, неподтекстные4 параллели не приводятся), тогда как Карл I был забыт - отчасти потому, что Ронен его связывал не с Умывался ночью..., а с Кому зима - арак..., где упоминаются заговорщики. В действительности, конечно, именно Карл I является подтекстом к топору с жертвенной солью совести в обоих стихотворениях Мандельштама.
Это значит, что топор в Умывался ночью... - это не топор казнящей власти, это такой же топор заговорщика, как и в Кому зима - арак.... Эти два стихотворения образуют двойчатку, одну из столь обычных у Мандельштама: два поворота одной темы с ?/p>