Мандельштамовское “Мы пойдем другим путем”: О стихотворении “Кому зима — арак и пунш голубоглазый...”
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
той об устроении мирового хозяйства, всяческая домовитость и хозяйственность, всяческая тревога за вселенский очаг (Пшеница человеческая, печ. 7 июня 1922, - о пути Европы к вселенскому единству, к интернационалу); ср. внутреннее тепло грядущего, тепло целесообразности, хозяйственности и телеологии, раздувая пламя... индивидуального очага до размеров пламени вселенского (Гуманизм и современность, печ. 20 янв. 1923). Запомним эти ассоциации: они будут очень важны для понимания стихотворения.
Объединяют эти два мира два общих знаменателя - зима и звезды. Для заговорщиков названы зима, снег, скрипящий наст - заговорщики активны, они преодолевают зимний снег (как и зимний холод - голубоглазым пуншем). Для поэта названы зима и белый, белый снег, который режет глаза, - поэт пассивен, он покоряется своему окружению. Звезды для обоих похожи на соль - их соленые приказы заговорщикам в первой строфе, путь поэта под солью звезд в последней строфе. Соль здесь не только в прямом значении (звезды похожи на крупинки соли), но и в переносном (соль земли, хранящая мир от порчи, - Мф 5. 13, ср. Мк 9. 50). Путь под солью звезд больше напоминает о виде соли, крутая соль обид - о горечи соли (иной, более высокой, чем горечь дыма), соленые приказы - о существенности соли; о четвертом значении соли, жертвоприносительном, речь будет дальше. Для мира заговорщиков звездные приказы внятны и жестоки, для мира поэта - нет, его звезды издают лишь невнятное верещанье, которое только щекочет слабый слух. Задача поэта в том и состоит, чтобы перенести понимание этих звездных велений из чужого аристократического мира в свой убогий мир - для него это и значит тянуться с нежностью бессмысленно к чужому. При этом в ходе переноса эти веления переосмысляются - сейчас мы увидим, как.
Итак, перед нами два мира - заговорщики и поэт. В первом - богатые пирушки с араком и пр., во втором - убожество дымной избушки со всем, что в ней. В первом - торжественные обиды, во втором - нежность и любовь. Над первым - повелевающие звезды (кантовское звездное небо над нами, нравственный императив в нас), над вторым звезды лишь непонятно верещат. Из первого мира заговорщики торопятся по снегу отарою овец на свое дело, из второго поэт мечтает с фонарем, собакой и петухом прийти к гадалке. Почему отарою овец? Напрашивается ответ: потому что заговорщики слепо, безумно повинуются нравственному императиву, велению звезд. Почему к гадалке? Напрашивается ответ: чтобы узнать будущее и действовать разумно, в соответствии с этим знанием. Поэт тоже погружен в бессмысленность нежности и бестолковость тепла, но он понимает, что это не подмога для действия, и хочет их преодолеть. Гадалка в избушечном мире - синоним оракула (русская сивилла, по выражению О. Ронена). Отсюда символика атрибутов шествия. Фонарь освещает дорогу, собака вынюхивает верный путь, а петух, глашатай новой жизни (Tristia), умеющий в ночи провидеть утро, издавна служил для гаданий: Мандельштам мог не читать Плиния (Х, 46 сл.), но, вероятно, помнил Рабле (III, 25 об алектриомантии), начальные эпизоды Королевы Марго или даже святочные главы Войны и мира (II, 4, 9). Ю. Фрейдин указал нам, что Кому зима - арак... как бы выворачивает наизнанку вывод стихотворения Tristia нам [мужам] только в битвах выпадает жребий, а им [женщинам] дано, гадая, умереть - теперь, наоборот, кровопролитие предстоит им (заговорщикам), а гадание нам (поэту).
Что путь заговорщиков ведет в тупик, - на это указывает первоначальный вариант предпоследней строфы. Есть соль на топоре - это четвертое значение образа соли: средство очищения жертвы перед жертвоприношением. Два ключевые подтекста здесь: Левит 2.13 Всякое приношение твое хлебное солґи солью, и не оставляй жертвы твоей без соли завета Бога твоего: при всяком приношении твоем приноси Господу Богу твоему соль (о завете соли - ср. Числ 18. 19 и 2 Парал 13. 5); и общеизвестное Мк 9. 49-50 Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится (и далее - контрастное значение, имейте в себе соль; и мир имейте между собою, где соль - это суть, существенность, любовь). В античной традиции соль тоже применялась для очищения жертвенных животных, но редко (чаще - ячмень). Соединение соли с топором, которым убивают жертву, - собственный образ Мандельштама, появляющийся здесь у него, как мы увидим, уже вторично. Цель заговорщиков, стало быть, прежде всего - убийство. Это заставляет думать, что из двух исторических ассоциаций для Мандельштама важнее было убийство Павла I, а не декабристское стояние на площади, а из собственных подтекстов - не Декабрист 1917 г. (несмотря на повторяющийся пунш), а Заснула чернь... 1913 г., где Россия стоит на камне и крови - жертвенной крови государей. Но эта высокая образность жертвоприношения (из аристократического мира заговорщиков) тут же сталкивается с низкой образностью быта (из деревенского мира поэта): Есть соль на топоре, но где достать телегу и где рогожу взять, когда деревня спит? Телега, чтобы вывозить трупы, и рогожа, чтобы их прикрывать, - общее место молвы о расстрелах Чека (у Мандельштама, еще ante li t teram, - в 1916 г. в На розвальнях, уложенных соломой...) (Сегал 1990, 685); ср. позже у Цветаевой в стихах на смерть Маяковского, при упоминании Гумилева: в кровавой рогоже, на полной подводе...). Здесь, конечно, речь об этом идет не в буквальном смысле - конфисковать телегу и рогожу среди ночи было бы пустяковым делом, - но в смысле расширительном: бессмысленно идти на политическое убийство, когда измученные люди к этому равнодушны и нуждаются только в выживании, я все отдам за жизнь.
Здесь мы подходим к самому важному для пон?/p>