Карл Павлович Брюллов. Жизнь и творчество
Курсовой проект - Культура и искусство
Другие курсовые по предмету Культура и искусство
?ь характеристики и как бы случайность движений сочетаются с безукоризненной лепкой лица и рук, с расположением фигуры в пространстве. Сильно решена и живописная система произведения - черное одежды, желтое в лице, красное на фоне.
Портреты, вероятно, не казались Брюллову самым главным делом. Он энергично работал над Осадой Пскова и был уже близок к ее окончанию. Внезапно он оставил картину в 1843 году и стал называть ее Досада от Пскова. Надо поставить ему в заслугу не только его искреннее увлечение темой борющегося за родину народа, но и способность понять, каким надуманным и казенно-фальшивым получилось воплощение хорошей идеи. Центр композиции, занят крестным ходом, подвиг народа совершается где-то за городской стеной. Осада Пскова тем более оказалась лишней для художника, что в середине сороковых годов развернулись увлекшие его работы по росписи Исаакиевского собора. Брюллову (после измучивших его проволочек, интриг и даже вымогательств) был поручен монументальный труд: роспись купола, подкупольного барабана и парусов. Живописные эскизы и огромные картоны (рисунки в величину всего изображении) создавались им один за другим. Композиция в куполе (Богоматерь в славе, окруженная святыми) осуществлялась в тяжелых условиях: наверху дули сквозняки, а снизу, где тесали гранит и мрамор, к Брюллову поднималась тонкая пыль, затрудняла дыхание, ложилась на своды купола и на свежую живопись. Нездоровье, бывшее у Брюллова, осложнилось, и он был вынужден отказаться от росписей (их оканчивал П. В. Васин).
7. Педагогический метод К. Брюллова
Брюлловская педагогика отличалась необычайной гибкостью. Учитель давал лишь общие установки, у него не было традиционного подхода к ученикам.
Некоторые молодые художники, и среди них Мокрицкий, по настоянию Брюллова постоянно наблюдали за работой мастера, от которого часто слышали, что для механизма необходима большая наглядность и что в этом деле лучшая наука для ученика - следить за кистью своего учителя. Кроме того, наглядный пример допускался только в ходе начального знакомства с основами мастерства, когда этот пример многое раскрывал перед молодым художником, не навязывая ему приема, тогда как при работе над картиной любой показ становился опасным, мешая формированию собственного подхода к вопросам живописи.
В брюлловской педагогике все это тесно связано с проблемами творчества. Индивидуально подходя к каждому ученику, избегая единообразия заданий и обязательной их последовательности, особенно во внеклассных занятиях, не повторяясь в упражнениях, которые он предлагал ученикам, Брюллов вместе с тем руководствовался очень четкой схемой обучения. Обучение делилось на три части: ознакомление с технической стороной искусства (технология), творческие задачи (овладение рисунком, живописью, композицией, их правилами), работа над картиной (творчество художника).
В конце 1830-х и в 1840-х годах Брюллова окружали и ученики и многочисленные почитатели. Для первых он был всегда доступен. Ученики во всякое время могли приходить к Брюллову; он внимательно рассматривал их работы, давал дельные советы и указания, все объяснял с любовью. Вообще скажу, что Брюллов был великолепный профессор,- говорит Ф. Г. Солнцев. В Академии только он один беседовал с ними, водил их в Эрмитаж, отстаивал их перед Советом профессоров. Он учил их ценить великих мастеров, которых любил сам: Тициана, Веронезе, Beласкеса, Рембрандта, Рубенса. Брюлловская способность сочно выражаться (определение Н. В. Гоголя) помогала ярче воспринимать достоинства каждого художника.
О Рембрандте он говорил, что тот похитил солнечный луч, о Рубенсе - богат, роскошен и любезен... У Рубенса пируй, а с ним не тягайся. У Веласкеса Брюллов видел необыкновенную лепку, правду колорита, мягкость тела, характер и выражение. Т. Г. Шевченко пишет, что в Эрмитаже каждый раз лекция заключалась Теньером и в особенности его Казармой. Перед этой картиной надолго, бывало, он останавливался... (его интерес к грубовато правдивому жанру Тенирса был совершенно уникален в условиях Академии 40-х годов). Вместе с тем, Брюллов требовал оригинальности творчества: Подражание кому бы то ни было из мастеров нелепо [...] пустились подражать им, забыв, что сами живут в другой век, имеющий другие идеи и интересы, что сами имеют свои собственные ум и чувство. Даже античное искусство он не считал единственным источником вдохновения: Рисуйте антику в античной галерее,- говаривал Брюллов,- это так же необходимо в искусстве, как соль в пище. В натурном же классе старайтесь передавать живое тело; оно так прекрасно, что только умейте постичь его [...], изучайте натуру, которая у вас перед глазами, и старайтесь понять и прочувствовать все ее оттенки; и особенности (так передает его слова Н. А. Рамазанов). Брюллов был одинок в своих советах ученикам, другие профессора его не понимали. Анекдотичен рассказ А. Т. Маркова о том, как он компоновал свою огромную картину Ефстафий Плакида в Колизее, за которую (даже не написав ее) получил звание профессора: Много прочел трактатов о сочинении и постарался располагать свои группы так, чтобы рядом с величественным и прекрасным было ужасное, рядом со спокойствием - движение, рядом с трагическим - смешное. Сам Карл Павлович, глядя на этот эскиз, сказал: Да все это уже жевано и пережевано. Курьезно, что Марков принял за одобрение тоскливый возглас, вырвавшийся у Брюллова перед его бес