Детство философа А.А. Григорьева (1822-1838)
Информация - Философия
Другие материалы по предмету Философия
воровыми... это тем более делает им честь, что в них, как во всей нашей семье, было ужасно развито чувство дворянской амбиции во всех других жизненных отношениях. В это же все шло по какому-то исстари заведенному порядку...90. При любом удобном случае мальчик убегал в сарай или на кухню, где мог сидеть бесконечно, слушая истории, наблюдая за работой, наслаждаясь свободой и чувствуя, что здесь он может быть самим собой. Мир дворовых, намного более разнообразный и загадочный, чем домашняя обстановка, ни к чему не принуждающий, укрывал уютом, насылая блаженно-мечтательную полудрему. Жил с дворовыми совершенно интимно: у них от него секретов не было, ибо они знали, что он их не выдаст; по рассказам он знал всех мужиков из деревни, а многих лично, с ним они, предупрежденные дворней, не чинились и не таились. Ужасно он любил их и, провожая, поминал даже в своих детских молитвах . Больше всех он общался с сорокалетним кучером Василием, женой его Прасковьей и двадцатипятилетней Лукерьей.
Не одно суеверие развили во мне ранние отношения к народу, - не без скрытой гордости говорил потом Григорьев, - не мало есть и дурного в этом отсадке народной жизни, дурного, в котором виноват не отсадок, а виновато было рабство - не мало дурного, разумеется, привилось ко мне и привилось, главным образом, не в пору. Рано, даже слишком рано, пробуждены были во мне половые инстинкты; рано также изучил я все тонкости крепкой русской речи, и от кучера Василия наслушался сказок о батраках и их известных хозяевах . Уже лет в четырнадцать он запирал двери за Иваном, уходившем в ночную к своим любовницам и отпирал их с раннего утра; а, будучи студентом, привозил Василия из кабаков, незаметно от родителей заводя лошадей и запирая ворота. Эти отношения были столь крепки, что Григорьев с нежностью вспоминал их всю оставшуюся жизнь, а Василия считал не только своим воспитателем, но и на половину своим первым учителем.
Вторым убежищем было чтение. Жить, то есть мечтать и думать, -говорит Григорьев, - начал я очень рано; а с тех пор, как только я начал мечтать и думать, я мечтал и думал под теми или другими впечатлениями литературными . Это была эпоха романтизма, эпоха борьбы с догматизмом. Романтики выдвинули на первое место элемент чувства, открыли широкий простор воображению, провозгласили уважение к личности, к индивидуальному, пробудили новую веру в духовные начала жизни, обратились к народной поэтической старине - в общем, романтизм, как ни одно другое направление, мог стать опорой для Григорьева в обретении им своего Я. Его окружали русские исторические романы.От Юрия Милослав-ского Загоскина до Давида Игоревича Рудневского, от Новика Лажечникова до Леонида Зотова - он безразлично упивался всем. Притяжение старины для Аполлона было очаровывающим, из-за этого чувства он даже время от времени заглядывал в содержавшиеся среди ветхих книг деда сатирические журналы екатерининской эпохи и знакомством своим с мыслью и жизнью ближайших предков обязан был эти старым книгам9 . Если мы посмотрим в Юрия Милославского, то увидим, что здесь есть и богатыри силы и духа, которые заступаются даже заврага, веруя в правило, что на Руси лежачих не бьют, и люди, которые могут не выходить из кабаков дни напролет, но которые в случае необходимости готовы довольствоваться куском хлеба; увидим, что сущность народной русской души - милость к падшим, радость о душе кающегося грешника, благородство и нежность сердца, прямота и справедливость, энергия и находчивость. В этих книгах видел Григорьев воплощение своих представлений о достойном человеке. То был особый мир, особая жизнь, непохожая на эту действительность, жизнь мечты и воображения, странная жизнь, но по своему могущественному влиянию столь же действительная, как сама так называемая действительность .
После десяти часов Аполлон должен был засыпать, но он сидел и незаметно для остальных слушал, что происходило в соседней комнате. А там была спальня родителей, для которых Сергей Иванович обычно до часу, а то и до двух читал готические романы, запретные для мальчика. Сергей Иванович сам был натурой впечатлительной, и поэтому чтение выходило азартным, действительно захватывающим. Читались популярные вещи: Таинства Удольфского замка Радклиф, Дети Донретского аббатства де ля Рош, Матильда г-жи Коттен - в общем, все то, что завораживало воображение рыцарским благородством, таинственностью загробного мира и сильными страстями.
Литература столь втянула Аполлона, что, по его словам, перед ним очень долго ходили не люди живьем, а образы романов или образцы истории .
Сергей Иванович, когда не терзал уроками, своим вдохновенным идеалистическим энтузиазмом импонировал Григорьеву. Как была весела для меня его комната, - читаем мы, - начиная с пяти и до десяти часов, когда учения уж не было, когда я был в ней гостем посреди других гостей Сергея Ивановича, студентов разных факультетов . Говорилось и говорилось с азартом о самоучке Полевом и его Телеграфе с романтическими стремлениями; каждая новая строка Пушкина жадно ловилась в бесконечных альманахах той наивной эпохи; с кокою-то лихорадочностью произносилось имя Лорд Байрон; из уст в уста переходили дикие и порывистые стихотворения Полежаева, принося неопределенное чувство суеверногои вместе обаятельного страха . Григорьев, конечно, эти разговоры воспринимал больше на эмоциональном уровне, на уровне ?/p>