Детство философа А.А. Григорьева (1822-1838)
Информация - Философия
Другие материалы по предмету Философия
Вµнно в этот час Александр Иванович был очень благодушен и стремился не столько наставлять на путь истины, сколько хорошо покушать, а потом поспать. Вечером все опять сходились к чаю; здесь проводились суд и расправа или, напротив, выносились одобрения и поощрения. Так и шел день за днем, за исключением праздников, когда отец и сын шли к обедне.
Буйства, буйства в различных его проявлениях, неуважения к существующему боялся мой отец, - вспоминал Аполлон, - он инстинктивно глубоко разумел смысл нашей общественной жизни, где люди делились на больших и маленьких... он, удовлетворяя собственному вкусу к мирным нравам, имел, без сомнения, в виду и во мне развить добрую нравственность, послушание старшим, житейскую уступчивость65. Но делал это отец без всякой системы, как захочется, действуя наставлениями в классическом духе. Случалось, что, будучи не в настроении, он впадал в бешенство. Чем сначала пугал мальчика. Но ответная реакция не замедлила проявиться.
Александр Иванович долго не сердился, ему надо было только сорваться на ком-нибудь. Поэтому его распоряжения и увещевания полностью игнорировались дворовыми, все больше и больше распускавшимися. Например, час, кода дом должен был спать dejure, defacto начинался полнейший разгул всякого блуда, пьянства и безобразия... У нас постоянно все более и более узаконивались, становились непреложными вещи антирациональные, так что впоследствии посягнуть на священность и неприкосновенность прав на пьянство и буйство повара Игнатия было делом не совсем безопасным66. Хозяин закрывал глаза и терпел все это ради собственного спокойствия, пока снова не наступала минута, когда ему хотелось покричать. Аполлон не мог не замечать этого, и авторитет отца все больше уменьшался в его глазах. Он видел несправедливость его гнева, понимал, что это больше результат плохого настроения, что он не имеет смысла, так как все останется по-старому, что наставления формальны, что у отца нет ни воли, ни серьезного желания доводить дело до конца. Отца моего, -писал Аполлон в зрелости, - я не мог никогда (с тех пор, как только пробудилось во мне сознание, а оно пробудилось очень рано) уважать, ибо, к собственному ужасу, видел в нем постоянный грубый эгоизм и полнейшее отсутствие сердца под внешней добротою, то есть слабостью, и миролю-бием, то есть гнусною ложью для соблюдения худого мира . В общем, он понял, что человек, находящийся рядом с ним, просто самодур, и внутренне перестал его считать для себя авторитетом. Александр Иванович попытался, чувствуя возрастающую замкнутость сына, сменить иррациональный авторитет на рациональный, но основывал его не на уме и доброте, а на плохом французском, да на лоскутьях весьма поверхностного образования , и, к тому же, на комически-утрированной патетике чести дворянского сословия, которая вызывала отторжение своей театральностью и надуманностью. Так дело и закончилось. Все, что Аполлон Григорьев вынес из своих отношений с отцом, было понимание, что личности в нем не было, и он развился как-то так, что решительно не дорожил ни своею, ни чужою личностью... судьба дала ему и достаточно много восприимчивости, легкости усвоения впечатлений, и достаточно мало твердости и умственной глубины... как в жизни он способен был подчиняться всякой обстановке ради тишины и мира, так и в духовном развитии .
Постепенно в душе Григорьева образ маловыразительного и эгоистически-мелкого отца был вытеснен образом деда - Ивана Григорьевича. Дед мой, - говорил с гордостью внук, - удивительно походил на старика Багрова. Он не родился помещиком, а сделался им, да и то под конец своей жизни, многодельной и многотрудной. Пришел он в Москву из северовосточной стороны в нагольном полушубке, пробивал себе дорогу лбом, и пробил себе дорогу, для своего времени довольно значительную - был он от природы человек умный и энергичный; кроме того, была у него еще отличительная черта - жажда к образованию . Иван Григорьевич происходил из обер-офицерских детей. Службу начал с восьми лет копиистом в Волоколамске. На его упорство и добросовестность вскоре обратили внимание и в 1777 году взяли в Московскую губернскую канцелярию. В Москве долго он терпел лишения, мыкался по углам; будучи женатым и имея сына, ютился в одном из домов причта Никиты на Старой Басманной, где дядя его был протоиереем. Но, не смотря ни на что, упорно шел вверх по служебной лестнице. В 1782 году он становится регистратором, через два года коллежским секретарем; участвует в Комиссии по клеймению иностранных товаров, а в двадцать девять лет за расторопность, рачительность, знание дела и хорошую работу переводится в Управу благочиния, где вскоре получает должность казначея; наконец, в 1803 выслуживает чин коллежского ассесора и, соответственно, дворянство. Да! По многому в праве я заключить, - писал Аполлон, - что далеко не дюжинный человек был мои дед . Служа, родоначальник рода Григорьевых, конечно, брал если не взятки, то, по крайней мере, добровольные поборы - таковы были правила времени. Во всяком случае, сразу попереходе в новое сословие, он покупает село Иринки во "адимирской губернии с десятью душами мужского пола и хороший каменный дом на Малой Дмитровке с двенадцатью душами дворовых. Жизнь того времени сытая, неспешная, набожная и патриархально-деспотичная была для детей Ивана Григорьевича потерянным раем. Пожар 1812 года так сильно повредил московские владения, что сочли за лучшее продать их за беiенок и снимать квартиру. Вскоре Иван Григорьевич умер в ?/p>