Византийско-русская икона XIV–XVI века как отражение образа мира средневекового человека
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
рал не только рост личностного мироощущения человека, но и новое выдвижение на первый план чувства цельности и живого единства мироздания.
Символическое выражение этой второй тенденции - новое выдвижение в восточном богословии середины - второй половины XIV в. на первый план темы Троичности.
Именно тогда особенно остро проступает стремление к утверждению конечного единства мира, уже достаточно ярко заявившего о своей раздельности, ощущаемой в условиях кризиса как болезненная дисгармония. И утверждение темы Троичности в богословии есть не что иное, как попытка восстановить разорванное единство раздробленного и хаотизированного в период кризиса мира. Идея Троичности выступает в этих условиях в виде своеобразного эквивалента единства - как средство и символический акт собирания разваливающегося в период кризиса на обособленные куски и отдельных индивидуумов общества и мира через страстно утверждаемое в ней (и отраженное в самом термине "Живоначальная Троица") единство Жизни, принцип которой пронизывал тогда в сознании все мировое целое (". воззрением на Святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего. ").
Троичность в восточнохристианской культуре XIV-XV вв. выдвигается в значительной степени уже на новой основе - на почве уже довольно далеко зашедшего личностного самоопределения человека, обусловившего вполне определившееся разделение мира на отдельные достаточно обособленные индивидуальности, не смеющие еще, однако, порвать со средневековым единством и чувствующие в период кризиса даже обостренную потребность в нем.
Поэтому не случайно параллельно Троической и даже, возможно, превосходя ее, в богословии и искусстве этого периода очень мощно заявляет о себе и Христологическая тема, тесно связанная с личностным индивидуальным становлением человека. Поэтому и трактуется она тогда прежде всего в русле возможностей спасения, открываемых для каждого отдельного человека боговоплощением, крестной жертвой и воскресением человечившегося Христа.
Тенденция к индивидуализации пробивает себе дорогу именно в необычайно остром ощущении Бога как Личности, рассекающейся в Своем единстве на столь же личностные ипостаси, что выражается в почти неосознанном стремлении представить их во все более антропоморфном, человеческом облике, не утеряв при этом их внутреннего единства, являющегося реализацией идеи Божественного Абсолюта.
Попытки вылились, в частности, в появление такого типа этого канона, как "Отечество", известного по новгородской иконе рублевского времени (рубежа XIV-XV вв.). Однако он в значительной мере нарушал догматические формулы христианства, так как изображал сидящего на престоле в человеческом облике Бога-Отца в виде старца с младенцем-Христом на руках и излетающим от них из "астрально-родового тоннеля" Святым Духом в образе голубя.
Поэтому "Отечество" представляло собой достаточно грубую попытку реализации этой задачи, где растущий пласт индивидуального мироощущения прямо претворялся в почти портретные человеческие и животные образы, мало совместимые с конечной непознаваемостью Божественного Абсолюта и подспудно психологически разрушающие "равночестность" лиц Троицы (одно из которых (Святой Дух) было изображено к тому же в неличностном неантропоморфном облике).
На очередь дня ставилась задача утверждения иного троического иконописного канона - 1) адекватнее отражавшего идею Троичности в ее новом антропоморфизированном восприятии,
) более соответствующего христианским догматическим нормам и 3) имевшего опору в освященном высшим авторитетом Священного Писания живом свидетельстве-видении Троицы.
Такой канон мог быть найден только в "Ветхозаветной Троице" - изображении символического явления Троицы престарелым Аврааму и Сарре в Мамврийской дубраве в виде трех прекрасных юношей-ангелов (Бытие, 18). Оно было куда ближе христианской догматике, утверждавшей конечную непостижимость Бога для человека в неявленных в материальном мире ипостасях., и одновременно открывало дорогу и личностному ощущению Бога в антропоморфизации лиц Троицы.
Подобное воплощение было найдено в знаменитом живописном рублевском каноне Троицы, наиболее успешно решившем поставленную задачу. Величайшим его завоеванием было то, что при характерном для средневековья выдвижении на первый план примата единства в нем была решена задача непротиворечивого синтеза двух противоположных (личностной и целостностной) тенденций, возможного только на одном пути - пути утверждения личности в общности при нахождении гармонического баланса двух этих начал.
Символическим воплощением такого синтеза и явилась рублевская "Троица".
Одним из следствий этого обретенного на миг равновесия и стала, в конечном счете, высокая степень одухотворенности человека в рублевских творениях - результат концентрации образа на внутренней стороне существа человека, черпающего свою силу и находящего себе прочную опору в конечном единстве с жизнетворящим Божественным и природным миром, а не в воплощенной и обособленной в нем самом телесно-материальной стихии.
Если в Западной Европе XIV-XVI вв. развитие мировой культуры пошло по возрожденческому пути выделения и обособления индивидуалистической личности, постепенно перешагнувшей за рамки средневековой культуры и трансформировавшей ее в