Византийско-русская икона XIV–XVI века как отражение образа мира средневекового человека
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
все большей ее субъективизации.
Эти тенденции (хотя и в разной степени) ощутимы и у византийских "гуманистов" (Феодор Метохит, Никифор Григора), и у "консерваторов" (исихастов с Григорием Паламой во главе), о которых, однако, можно говорить уже преимущественно применительно к первой половине. XIV в. (точнее - 1320-1350-м гг., то есть эпохе, почти соответствующей итальянскому Проторенессансу). В XII в. в Византии в гораздо большей степени проявились тенденции ко все большей расчлененности средневекового целого, вполне родственные готической эпохе и имеющие в подоснове все тот же рост субъективистского слоя в мироощущении.
Последние видны и в концепции византийского храма второй половины XIII в., когда происходит окончательное утверждение вертикали во внутреннем и внешнем пространстве храма; единораздельность целого в нем выражается через становящуюся основной крестовокупольную его схему.
Членение внутреннего пространства храма, создаваемое прежде всего активным применением самой крестовокупольной конструктивной схемы, сопровождается пространственным членением его наружной поверхности (главным образом фасада). Последнее достигается:
) в константинопольской столичной архитектуре - применением архитектурных деталей и декоративных элементов, образованных сочетанием объемов из кирпича и каменной кладки;
) в Греции - чисто декоративными методами (рядами кирпичной кладки, чередующейся на поверхности с камнем, керамическими цветными вставками и так далее), использованными в обработке наружных поверхностей при гораздо большей, чем в столичной школе, слитности и монолитности самого тела храма.
Та же тенденция к расчленению и дроблению средневекового целого проявляется и в широком распространении в византийской культуре именно в это время (конец XIII-XIV вв.) нового музыкального калофонического ("прекраснозвучного") стиля, вероятно, не случайно появившегося именно в XII в., в эпоху формирования готики. Для него было характерно господство все более расчлененной музыкальной основы над текстом, также расчленяемым на все более мелкие смысловые единицы.
Но все же это членение целого было гораздо менее выраженным и менее дробным, чем в западноевропейской готике: в нарастающем разделении преобладает единство целого, создающее большую монолитность и телесность византийского храма; внутреннее и внешнее его пространство более ориентировано на статику, а не на движение.
Столь же ограниченным является и чуть более поздний "византийский гуманизм" конца XIII - первой половины XIV в.
Ему, пожалуй, в большей степени свойственны тенденции не к субьективизации, а к имманентизации дольнего и горнего миров, характерные в этот период для всей средневековой культуры. Они выражаются, в конечном счете, 1) в формировании гуманистами пластов предрационализма (предноминализма) в культуре, материализованных 2) в тенденции к восприятию и утверждению единичности вещей и к 3) любованию ими как имеющими самостоятельное эстетическое значение прекрасными формами.
Именно в этом в большей степени и оказался выраженным процесс индивидуализации в рамках довольно слабого "византийского гуманизма". Та же тенденция, но в более сдержанной форме, проявляется и в традиционной византийской христианской культуре - в виде исихазма, представляющего собой, по сути, разновидность мистического имманентизма.
Но концентрация исихастов прежде всего на духовном стороне личности привела к небывалому углублению и эмоциональному, уже в значительной степени почти личностному, одухотворению средневековой культуры.
Поэтому и "гуманизм", и исихазм на византийской почве в конечном счете приводят прежде всего к "имманентизаиии Бога", то есть к тому же, что и на Западе, широкому распространению в искусстве с конца XIII - начала XIV в. христологической темы (в том числе и в максимально очеловеченной ее вариации в образе Богоматери с Младенцем), а также ко все большему участию человека в изображаемых в искусстве новозаветных сценах, вплоть до передачи в некоторых случаях в его облике конкретных портретных черт.
Тесные связи русского искусства с Византией в первой половине XIII в. на время ослабляются в результате политических катаклизмов: крушения политической независимости Византии в 1204 г. и монгольского нашествия на Русь (1237-1240).
В результате русское искусство (в первую очередь иконопись, ибо архитектура гораздо раньше испытала влияния латинской Европы) начинает выходить из-под жесткого воздействия византийского столичного канона, характерного для домонгольского времени, и формировать с XIII в. национальный стиль живописи.
В частности, весьма характерно, что на Руси в домонгольское время не встречается ни одного "праздника" (икон с сюжетом из земной жизни Иисуса Христа, включенного в активную человеческую среду). Интерес к земному циклу жизни Христа, как и на Западе, вызревает в основном уже к XIV в. (в чем нельзя не увидеть отзвуков темы "Esse homo" и яркого проявления все того же позднесредневекового имманентизма) и выливается к концу XIV - началу XV в. в свое логическое завершение - в формирование русского высокого иконостаса, представляющего почти сплошную стену из икон, закрывающую практически все пространство "святая святых" храма.
В иконописных циклах, выраженных в пространстве этого иконостаса рядами икон, симво