Пространство и время в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание"
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
а к А. Майкову, разрабатывавшему в своих поэмах исторические темы. Сам же Достоевский выбирал пункты, в которых сосредоточивалась и выражалась в своеобразной целостности современность.
Страдания прошлых веков не иллюстрируют зло настоящего, а реально продолжают жить в настоящем, не как пережиток, а войдя внутрь сегодняшних бедствий, слившись с ними, уподобившись им и увеличив их жгучесть. Пункты давние существуют в пунктах современных, потеряв свою архаическую специфичность, накаливая температуру сегодняшнего дня, сегодняшних нерешенных вопросов, сегодняшних жгучих конфликтов. Странный, тревожный, роковой характер времени объясняется еще и тем, что в нем живет непреодоленное прошлое, не субъект помнит или вбирает в свое сознание прошлое, а сама действительность, всеобщая и объективная, вбирает в себя и ассимилирует себе свое прошедшее.
Вобранное или потенцированное время порождало очень важную особенность в сознании героев Достоевского. Если современность сосредоточивает в себе все прошлое, если настоящее несет в себе в свернутом и снятом виде исторический путь, вследствие которого она и стала такой, как есть, то можно представить такие повороты или даже переломы современности, которые будут обозначать уже смену всей человеческой истории, перевод стрелки времени в совершенно иное измерение, после чего жизнь начнет подчиняться иным, совершенно неизвестным ранее законам. Зло будет устранено, и в будущем начнет скапливаться и концентрироваться не зло, а добро.
То, что настоящее вбирает прошлое, подготавливается им, освобождает текущее время от субъективной призрачности, от зыбкости психологического истолкования. Но ограниченность своеобразного представления о времени в романах Достоевского обнаруживается в его отношении к будущему. Будущее подчинено волюнтаристическому произволу, будущее - это или инерция прошлого, или утопия. В сознании Раскольникова, как и других важнейших героев Достоевского, возникает максималистская мессианистическая иллюзия, связанная не с закономерностью временного движения, не с активностью масс, а с особенными качествами нового Единственного, нового Наполеона, нового Мессии. Если прежние Единственные только громоздили новое зло на старые его завалы, то можно себе представить такую исполинскую всевластную личность, которая совершит наконец эсхатологический прыжок, предвозвещенный еще в Апокалипсисе, и утвердит царство божие на земле, новый Иерусалим. Так появляется иное вдруг, подготовленное уже не слепой закономерностью сущего, а исполинской и просветленной волей Единственного. Демиургом истории оказываются не массы, а благая воля избранной всевластной и всепонимающей личности, сосредоточившейся на своей объективной задаче.
Уход героя в себя и только в себя означал бы отрицание объективной действительности, а вместе с тем и всякого объективного времени, он был бы равнозначен полному субъективизму в его классической форме или в его экзистенциалистской разновидности. Герои Достоевского не проделывают этой философской операции. Сосредоточение всех их сил на объективном мире для того, чтобы создать новую землю и новое небо, чтобы ввести его в новую закономерность, равнозначно этическому волюнтаризму, но вместе с тем сохраняет в себе признание надличностной сущности мира, других людей, общества и вместе с тем реальную значимость времени, независимого от психологического сознания соотношения вчера и завтра.
В Преступлении и наказании, как и в остальных романах Достоевского, появляется другое вдруг, отличное от вдруг самой действительности, вдруг решений и деяний героя, вдруг вызванного им взрывами со всеми вытекающими детонациями.
Это волевое вдруг по-своему так же вобрано и потенцировано, как вдруг старой объективной закономерности.
В момент перевода стрелки, в тот краткий срок, когда исполинское деяние влечет за собой катастрофическое изменение состояния мира, вдруг самой действительности и волевое вдруг сливаются. Наступает особое, свойственное романам Достоевского время - время данности того события, которое составляет их субстанциально-сюжетную основу. Событие обрывает старую направленность времени; врывается в сущность, минуя историю, минуя развитие. Вдруг оказывается переломом между уничтожающимся прежним и рождающимся, во взрыве, новым настоящим. Мотивировка связи между прошлым и будущим лежит не в эмпирической связи мелочей жизни, а в механизме катастрофически-существенных изменений. Вдруг как удар молнии. Вспышка ее не только мгновенно вырывает мир из стирающей очертания мглы повседневного, она делает ясной самую грозу с ее тучами и ливнями, простершимися над землей. Молния вдруг происходит не в душе героя, но по его воле в мире. Молния вдруг и освещает, и судит, и приводит в исполнение приговор, выталкивая мир из инерции, из качественно неизменной длительности.
Насыщенная, сосредоточенная воля Единственного, ежели она осуществляет новый Иерусалим, утопию, может, по Достоевскому, привести к такому состоянию мира, когда времени больше не будет. Князь Мышкин, достигая в эпилептическом припадке высшей степени гармонии и красоты, полноты, меры, примирения, слияния с самым высшим синтезом жизни, доходил до остановившегося предела времени. В этот момент, - говорил он, - мне как-то становится понятно необычайное слово (Апокалипсиса) о том, что вр