Пространство и время в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание"
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
ий или даже тысячелетий - все, что мучилось в предшествующие эпохи и что не было утолено всеми кризисами, пережитыми человечеством.
2.2 Связь настоящего с будущим
В Преступлении и наказании совершенно злободневная газетная действительность шестидесятых годов сплетается с действительностью сороковых, вбирает ее в себя, усиливается ею, и уже интенсифицированное, удвоенное настоящее находит в себе непогашенную энергию байронического разочарования французской революцией, а вместе с нею и всяким прошлым переворотом, в том числе и христианством, тем грандиозным обновительным движением, которым закончилась в Европе эра античной цивилизации. Церковь стала канонической организацией, она исправила и предала дело Христа. Церковь стала во имя Христа казнить, жечь, воевать, истреблять неверных, целые народы, церковь стала санкционировать всякую злую и неправедную власть, всякую неправедно накопленную собственность. Алена Ивановна покупала спасение своей души сокровищами, которые она высасывала из мух, попавших в ее паутину. В итоге каждого прошлого кризиса экстатическая вера неизбывно страдающих масс подымала на вершину Цезаря, Наполеона, Великого Инквизитора, и каждый новый Единственный был могущественнее и злее предшествовавшего.
Во всех кризисах человечество жаждало справедливости, рая на земле, и ни один прошлый кризис не утолил его пылающей жажды. Страдание каждого последующего поколения было более жгучим, чем страдание предшествующего, потому что было интенсифицировано удержавшимися старыми страданиями. Настоящее содержит в себе прошедшее, но в процессе снятия одной временной ступени другой боль и несправедливость сгущаются. Пролитые пот, слезы и кровь не искупаются, а накапливаются.
Таково было представление Достоевского о настоящем.
Таким оно предстает перед нами в его романах. Таким оно представляется главным героям, лицам его романов. Сгущенное, концентрированное, вобранное время уже не могло быть ни произвольным, ни субъективным. Оно обладало закономерностью, которую возможно было бы выразить математически, арифметически или геометрически, по Эвклиду Достоевский всегда представлял себе закономерность как негнущуюся, механическую, недиалектическую закономерность, как царство счета и Эвклидовой однолинейности.
Созданный Достоевским Раскольников (вместе со своими собратьями из других романов Достоевского) не понимал, что средства избавления надо искать в самой действительности, в тех самых законах, которые оборачивались к человечеству своей враждебной стороной. Его метафизическому разуму представлялось немыслимым, чтобы яд мог стать основой противоядия, чтобы зло могло порождать добро. Он останавливался перед порогом научно-философского анализа. Его нетерпение с самого первого шага мешало ему довериться развитию. Он искал не научной истины, которая представлялась ему созерцательной и равнодушной, а рецепта волюнтаристического деяния.
Возбужденное, фанатизированное мономанное сознание Раскольникова было сосредоточено на зле настоящего, на бедах, которые сыпались, как из рога изобилия, на незащищенных его современников. Так появляется у Достоевского слово вдруг.
Вдруг у него не стилистический оборот, а понятие, звено в мышлении о переменах в истории, в обществе, в судьбе отдельного человека, в судьбе персонажа. Люди по привычке ведут расчет причин и следствий по аналогии с прошлым, а появляются вдруг какие-то странные другие силы, положим и непонятные и загадочные, но которые овладевают вдруг всем, захватывают все разом в совокупности и влекут неотразимо, слепо, вроде как бы под гору, а, пожалуй, так и в бездну (XII, 152).
Вдруг происходят и повороты в сюжетных ходах его романов, в том числе и в Преступлении и наказании.
Вдруг обозначает не акаузальность течения времени, не беспочвенность обрушивающихся на человечество событий и катастроф. Оно обозначает неожиданность не самого события, а неожиданность его для тех, которые не ожидали его и потому были не подготовлены к нему и не защищены от его последствий. Но в этих неожиданностях, сдвигах, переломах, катастрофах, в этих вдруг, по Достоевскому, только и проявляется для человечества субстанциальная сущность истории, бушующий под ее поверхностью Гераклитов огонь.
В прошедшем Достоевский интересовался не долгим течением времени, а узловыми сосредоточенными моментами, которые, по его мнению, и несли в себе всю суть процесса. В тысячелетней истории России он фиксировал свое внимание на тех точках и пунктах, в которых она временами и местами как бы сосредотачивалась и выражалась вся, вдруг, во всем своем целом. Таких всевыражающих пунктов найдется, во все тысячелетие, до десяти или чуть-чуть побольше, полагал он. Историческому писателю следует схватить главный пункт и так передать его, чтоб видно, с какой мыслию он вылился, с какой любовью и мукою эта мысль досталась. Каждый такой пункт выражает идею и своего времени, и всего предшествующего его хода, в каждом таком пункте время сосредоточивается объективно, вне зависимости от субъективного созерцания или переживания. Поэтому-то Достоевский и добавляет, что удача будет ждать художника только в том случае, если он сумеет отдаться выбранному пункту с любовью и мукою, но без эгоизма, без слов от себя, даже наивно, как можно наивнее... (28, 191).
Приведенные выписки взяты из письм