Проблема нового отношения к женщине, любви и браку в русской литературе Петровского времени
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
шие опальных, говорили: Вы, злодеиизменники, хотели достать царство ведовством и кореньем! Допускаем, что коренья - всего лишь повод для удаления Романовых, но сам факт суда за травы вкупе с обвинениями в ведовстве говорит об отношении официальных властей к подобным языческим мероприятиям.
Соумирание жены с мужем по происхождению и по существу обряд тоже языческий, архаичный, воспринимавшийся языческими народами как вторичное вступление в брак через смерть. Ещё в V-X вв. вступление девушки в брак означало для неё и обязанность умереть вместе с мужем, даже в случае его ранней смерти. Уход на тот свет супружеских пар в средневековье, происходивший с обоюдного согласия, расценивается Н. Н. Велецкой как яркий рудимент устойчивых языческих ритуалов.80 В Повести о Петре и Февронии данным обрядом заканчивается сюжетное повествование. И, видимо, перед ЕрмолаемЕразмом стоял непростой выбор в деле написания финала своего произведения.
Дело в том, что соумирание (… умолиша бога, да во един час будет преставление ею …) и захоронение вместе (… и совет сотвориша, да будет положена оба въ едином гробе …) явно противоречат правилам веры Христовой, его заповедям. Ссылаясь на того же ЕрмолаяЕразма, А. Л. Юрганов справедливо замечает, что не признавая Христовых заповедей нельзя войти в Царство Небесное, даже если человек совершает добрые дела и во имя любви друг к другу. В Повести о Петре и Февронии и Пётр, и Феврония нарушают церковные правила. Попытки исправить их действия предпринимают людие Мурома: … преложиша я во особныя гробы и паки разнесоша: Петра в церковь Богородицы, а Февронию в церковь Воздвижения. Тем не менее, на утрии обретошася святии въ едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святем их телесем и положиша я в едином гробе, в нём же сами повелеста, у соборныя церкви Рождества пресвятыя Богородица внутрь града …. И в сюжетной канве Повести о Петре и Февронии и в миропонимании ЕрмолаяЕразма победила идея всеобъемлющей любви друг к другу, выраженная ещё им и в Слове о разсуждении любви и правды и о побеждении вражде и лже.84 Вышеназванная идея наиболее ярко и пафосно звучит именно в языческом варианте Повести о Петре и Февронии и намного проиграла бы в её христианском, правильном варианте. Вероятно, автор это прекрасно понимал и сделал свой выбор.
При официальном осуждении всякого рода чародейства, как языческого мировоззрения, последнее вполне уживалось в период XI-XIII вв. на территориях Древней Руси, не было чем-то из ряда вон выходящим явлением и не каралось строго.
Мы связываем это с общим для всей Руси процессом приспособления христианства к языческим верованиям, своеобразную вынужденную терпимость к языкам, исходящую из ряда объективных причин. С другой стороны, можно акцентировать внимание на том, что вместе с усилением церкви, с изменением к ней отношения государственных структур и великого князя, идёт тенденция на ужесточение мер против всяческого проявления язычества, провозглашавшихся во имя чистоты православия. XVI век становится в этом плане судьбоносным.
Уясняя антижитийность Повести о Петре и Февронии, можно, тем не менее, поражаться её жанровой возможности. Дело в том, что жанр повести до сих пор точно не установлен. Выше мы уже говорили, что Повесть о Петре и Февронии определяли и как поэму богословско-дидактического смысла, и как средневековую литературную притчу, и как легендарное житие. Р. П. Дмитриева показала важность повести как новеллистической сказки.89 Видимо, вышеназванная сложность определения жанра возникает из особенности и неповторимости самой Повести о Петре и Февронии, о которой говорили многие исследователи. Она в русской литературе, как и творчество Андрея Рублёва в иконописи, единична. Тем не менее, не умаляя достоинств повести в названных жанрах, мы усматриваем в ней историческую основу, генетически идущую, в нашем представлении, из раннего исторического предания, базировавшегося, в свою очередь, на бродячих мифологических мотивах змееборчества и сказочных - о мудрой деве.
Исконные фольклорные формы (сказки, былины, песни) не всегда были непосредственным материалом для писателя Древней Руси. Между ним и народным творчеством роль связующего звена могли исполнить предание, устная или рукописная легенда. По-видимому, странствующие мотивы в устной традиции объединились в законченное сказание. Сверхъестественные герои заменились конкретными людьми, а сказание в народной памяти было приурочено к Мурому, что характерно для исторического предания. Циклом исторических преданий, в устном бытовании осложнённых и расцвеченных традиционно фольклорными, в основном, сказочными сюжетами и мотивами, - называет Повесть о Петре и Февронии С. К. Росовецкий. По многим критериям, разработанным В. К. Соколовой, Повесть о Петре и Февронии может быть атрибутирована как историческое предание.
Основные действующие герои повести - существовавшие реальные лица, ставшие популярными в Муромо-Рязанской земле. Легенды о них бытуют до настоящего времени, передаваясь из поколения в поколение. Места, приписываемые их посещению, стали местом поклонения и паломничества. Повесть о Петре и Февронии рассказывает нам о законченных и неповторимых событиях, происходивших в далёком прошлом, сама повесть вошла в сокровищницу русской средневековой литературы. Действительность в осно?/p>