Проблема нового отношения к женщине, любви и браку в русской литературе Петровского времени
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
µти; трясца бо, потрясчи, отпустит, а зла жена и до смерти сушит... Блуд во блудех, кто поимет злу жену прибытка деля или тестя деля богата. То лучше бы ми вол видети в дому своем, нежели жену злообразну... Лучше бы ми железо варити, нежели со злою женою быти. Жена бо злообразна подобна перечесу (расчесанному месту): сюда свербит, сюда болит.
Не правда ли, предпочтение (пусть и в шутку) самого тяжелого ремесла - варки железа жизни со злой женой кое о чем говорит?
Однако настоящую свободу женщина обретала лишь после смерти мужа. Вдовы пользовались большим уважением в обществе. Кроме того, они становились полноправными хозяйками в доме. Фактически, с момента смерти супруга к ним переходила роль главы семейства.
Вообще же, на жене лежала вся ответственность за ведение домашнего хозяйства, за воспитание детей младшего возраста. Мальчиков - подростков передавали потом на обучение и воспитание дядькам (в ранний период, действительно дядькам по материнской линии - уям, считавшимся самыми близкими родственниками-мужчинами, поскольку проблема установления отцовства, видимо, не всегда могла быть решена).
1.2 Повесть о Петре и Февронии как пример древнерусской литературы
Поэтическое наследие Древней Руси насчитывает не одно произведение. Однако по глубине художественной мысли, по тонкости психологического анализа и по совершенству формы Повесть о Петре и Февронии по праву занимает особое место и в ряду древнерусских литературных памятников, и в мировой литературе.
Вместе с тем, Повесть о Петре и Февронии является и своеобразным историческим источником, содержащим сведения по истории Древней Руси.
Это свойство её обусловлено тем, что она по своему характеру принадлежит к преданиям, восходящим к фольклорной традиции. И хотя в 1547 г. она была признана житием и стала называться Повестью от житий святых новых чудотворцев муромских Петра и Февронии, большинство исследователей, обращавших свои взоры к Повести о Петре и Февронии, признавало за ней народнопоэтическую основу.
Акценты расставлялись разве что в сторону автора, чтобы оценить его литературное творчество.
По поводу автора, а также времени создания памятника высказывались различные соображения. Так, одни исследователи относили написание Повести о Петре и Февронии неизвестным автором к XV в., другие, считая автором Ермолая-Еразма, - к сороковым годам XVI в. Исследованием Р. П. Дмитриевой этого вопроса убедительно доказано последнее.
Л. А. Дмитриев увеличивает роль автора, считая, что Повесть о Петре и Февронии следует оценивать как литературное произведение, а не как запись устного предания или легенды, или незначительную литературную обработку устного материала. Тем не менее, исследователь все же определил произведение как легендарное житие. Близкое суждение принадлежит Н. С. Демковой, считающей, что при всей ориентации автора на устно-поэтические источники, Повесть о Петре и Февронии в большей степени является средневековой литературной притчей.
Не умаляя роли автора Повести о Петре и Февронии в составлении рассматриваемого памятника, все же представляется, что он был в большей степени зависим от фольклорных традиций, восходящих к местным муромским устным легендам, что, на наш взгляд, убедительно доказано в вышеназванных работах. Мы вполне можем согласиться с О. В. Гладковой в том, что Ермолай Еразм в своём отношении к фольклору не новатор, а скорее традиционалист, находящийся в русле мировой агиографической традиции, которая, используя фольклор, относилась к нему как к исторически достоверному факту. Фольклорные мотивы для Ермолая Еразма, - пишет исследовательница, - не художественный приём для создания развлекательного произведения, а историческая канва, перечень событий, которые нельзя изменить в угоду поэтической задаче.
Более того, мы не можем пренебрегать и теми фактами, что наряду с культом святых, известному в Муроме ещё с XV в. и предопределившему появление независимого от Повести живописного воплощения образов героев, а также служб им, проходивших уже на рубеже XV-XVI вв., существуют и мощи благоверных Петра и Февронии, покоящиеся ныне в одной раке в Троицком соборе СвятоТроицкого Новодевичьего монастыря. До обретения они находились, по свидетельству Л. Белоцветова, священника начала XIX в. вышеназванного собора, под южной стороной собора Рождества Богородицы под спудом, а ещё ранее были на вскрытии. Обстоятельства и время обретения мощей остаются неизвестными. Мощи существуют, стало быть и люди (видимо, не совсем среднестатистические) существовали, следовательно, мы не можем этого не замечать (если, конечно, мы не имеем дело с чудовищным обманом или ошибкой, связанной с какой-либо подменой мощей). А о необычных людях почти всегда существуют легенды. Если говорить о Петре и Февронии как о святых, то святыми становились реально жившие люди. И с этим тоже, видимо, приходится считаться.
Муромский Богородицкий собор (а вместе с ним и Пётр и Феврония) чуть было не стал местом драматического действия. Во время противостояния Дмитрия Шемяки и Василия II дети пленённого великого князя Иван и Юрий спасались в Муроме. Именно в названном соборе состоялась передача малолетних законных наследников великокняжеского престола на епитрахиль рязанскому епископу Ионе, выступавшему своеобразным посредником между Дмитрием и Василием. Опаснос