Литература
-
- 3101.
Гоголь Н.В.
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 1 января 1852 г. Гоголь сообщает Арнольди, что 2-й том "совершенно окончен". Но в последних числах месяца явственно обнаружились признаки нового кризиса, толчком к которому послужила смерть Е. М. Хомяковой, сестры Н. М. Языкова, человека, духовно близкого Гоголю. Его терзает предчувствие близкой смерти, усугубляемое вновь усилившимися сомнениями в благотворности своего писательского поприща и в успехе осуществляемого труда. 7 февраля Гоголь исповедуется и причащается, а в ночь с 11 на 12 сжигает беловую рукопись 2-го тома (сохранилось в неполном виде лишь 5 глав, относящихся к различным черновым редакциям; опубликованы в 1855 г.). 21 февраля утром Гоголь умер в своей последней квартире в доме Талызина в Москве.
- 3101.
Гоголь Н.В.
-
- 3102.
Гоголь Н.В. Интересные события жизни
Информация пополнение в коллекции 19.06.2010
- 3102.
Гоголь Н.В. Интересные события жизни
-
- 3103.
Гоголь Николай Васильевич
Доклад пополнение в коллекции 09.12.2008 «Миргород» и «Арабески» обозначили новые художественные миры на карте гоголевской вселенной. Тематически близкий к «Вечерам...» («малороссийская» жизнь), миргородский цикл, объединивший повести «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», обнаруживает резкое изменение ракурса и изобразительного масштаба: вместо сильных и резких характеристик пошлость и безликость обывателей; вместо поэтических и глубоких чувств вялотекущие, почти рефлекторные движения. Обыкновенность современной жизни оттенялась колоритностью и экстравагантностью прошлого, однако тем разительнее проявлялась в нем, в этом прошлом, глубокая внутренняя конфликтность (например, в «Тарасе Бульбе» столкновение индивидуализирующегося любовного чувства с общинными интересами). Мир же «петербургских повестей» из «Арабесок» («Невский проспект», «Записки сумасшедшего», «Портрет»; к ним примыкают опубликованные позже, соответственно в 1836 и 1842, «Нос» и «Шинель») это мир современного города с его острыми социальными и этическими коллизиями, изломами характеров, тревожной и призрачной атмосферой. Наивысшей степени гоголевское обобщение достигает в «Ревизоре», в котором «сборный город» как бы имитировал жизнедеятельность любого более крупного социального объединения, вплоть до государства, Российской империи, или даже человечества в целом. Вместо традиционного активного двигателя интриги плута или авантюриста в эпицентр коллизии поставлен непроизвольный обманщик (мнимый ревизор Хлестаков), что придало всему происходящему дополнительное, гротескное освещение, усиленное до предела заключительной «немой сценой». Освобожденная от конкретных деталей «наказания порока», передающая прежде всего сам эффект всеобщего потрясения (который подчеркивался символической длительностью момента окаменения), эта сцена открывала возможность самых разных толкований, включая и эсхатологическое как напоминание о неминуемом Страшном суде.
- 3103.
Гоголь Николай Васильевич
-
- 3104.
Гоголь, Николай Васильевич - один из величайших писателей русской литературы
Информация пополнение в коллекции 09.12.2008 Он родился 20 марта 1809 г. в местечке Сорочинцах (на границе Полтавского и Миргородского уездов) и происходил из старинного малороссийского рода; в смутные времена Малороссии некоторые из его предков приставали и к польскому шляхетству, и еще дед Гоголя, Афанасий Демьянович, писал в официальной бумаге, что «его предки, фамилией Гоголь, польской нации», хотя сам он был настоящий малоросс, и иные считали его прототипом героя «Старосветских помещиков». Прадед, Ян Гоголь, питомец киевской академии, «вышедши в российскую сторону», поселился в Полтавском крае, и от него пошло прозвание «Гоголей-Яновских». Сам Гоголь, по-видимому, не знал о происхождении этой прибавки и впоследствии отбросил ее, говоря, что ее поляки выдумали. Отец Гоголя, Василий Афанасьевич, умер, когда сыну было 15 лет; но полагают, что сценическая деятельность отца, который был человек веселого характера и замечательный рассказчик, не осталась без влияния на вкусы будущего писателя, у которого рано проявилась склонность к театру. Жизнь в деревне до школы и после, в каникулы, шла в полнейшей обстановке малорусского быта, панского и крестьянского. В этих впечатлениях был корень позднейших малорусских повестей Гоголя, его исторических и этнографических интересов; впоследствии, из Петербурга, Гоголь постоянно обращался к матери, когда ему требовались новые бытовые подробности для его малороссийских повестей. Влиянию матери приписывают задатки религиозности, впоследствии овладевшей всем существом Гоголя, а также и недостатки воспитания: мать окружала его настоящим обожанием, и это могло быть одним из источников его самомнения, которое, с другой стороны, рано порождалось инстинктивным сознанием таившейся в нем гениальной силы. Десяти лет Гоголя отвезли в Полтаву для приготовления в Гимназию, к одному из тамошних учителей; затем он поступил в гимназию высших наук в Нежине (с мая 1821 г. по июнь 1828 г.), где был сначала своекоштным, потом пансионером гимназии. Гоголь не был прилежным учеником, но обладал прекрасной памятью, в несколько дней подготовлялся к экзаменам и переходил из класса в класс; он был очень слаб в языках и делал успехи только в рисовании и русской словесности. В плохом обучении была, по-видимому, виновата и сама гимназия высших наук, на первое время дурно организованная; например, преподаватель словесности был поклонник Хераскова и Державина и враг новейшей поэзии, особенно Пушкина. Недостатки школы восполнялись самообразованием в товарищеском кружке, где нашлись люди, разделявшие с Гоголем литературные интересы (Высоцкий, по-видимому, имевший тогда на него немалое влияние; А. С. Данилевский, оставшийся его другом на всю жизнь, как и Н. Прокопович; Нестор Кукольник, с которым, впрочем, Гоголь никогда не сходился). Товарищи выписывали в складчину журналы; затеяли свой рукописный журнал, где Гоголь много писал в стихах. С литературными интересами развилась и любовь к театру, где Гоголь, уже тогда отличавшийся необычным комизмом, был самым ревностным участником (еще со второго года пребывания в Нежине). Юношеские опыты Гоголя складывались в стиле романтической риторики не во вкусе Пушкина, которым Гоголь уже тогда восхищался, а скорее, во вкусе Бестужева-Марлинского. Смерть отца была тяжелым ударом для всей семьи. Заботы о делах ложатся и на Гоголя, он дает советы, успокаивает мать, должен думать о будущем устройстве своих собственных дел. К концу пребывания в гимназии он мечтает о широкой общественной деятельности, которая, однако, видится ему вовсе не на литературном поприще; без сомнения, под влиянием всего окружающего, он думает выдвинуться и приносить пользу обществу на службе, к которой на деле он был совершенно неспособен. Таким образом, планы будущего были неясны; но любопытно, что Гоголем владела глубокая уверенность, что ему предстоит широкое поприще; он говорит уже об указаниях провидения и не может удовлетвориться тем, чем довольствуются простые «существователи», по его выражению, какими было большинство его нежинских товарищей. В декабре 1828 г. Гоголь выехал в Петербург. Здесь на первый раз ждало его жестокое разочарование: скромные его средства оказались в большом городе очень скудными; блестящие надежды не осуществлялись так скоро, как он ожидал. Его письма домой за то время смешаны из этого разочарования и из широких ожиданий в будущем, хотя и туманных. В запасе у него было много характера и практической предприимчивости: он пробовал поступить на сцену, сделаться чиновником, отдаться литературе. В актеры его не приняли; служба была так бессодержательна, что он стал ею тотчас тяготиться; тем сильнее привлекало его литературное поприще. В Петербурге он на первое время очутился в малорусском кружке, отчасти из прежних товарищей. Он нашел, что Малороссия возбуждает в обществе интерес; испытанные неудачи обратили его поэтические мечтания к родной Малороссии, и отсюда возникли первые планы труда, который должен был дать исход потребности художественного творчества, а вместе принести и практическую пользу: это были планы «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Но прежде он издал, под псевдонимом В. Алова, ту романтическую идиллию: «Ганц Кюхельгартен» (1829), которая была написана еще в Нежине (он сам пометил ее 1827 г.) и герою которой приданы те идеальные мечты и стремления, какими он сам был исполнен в последние годы нежинской жизни. Вскоре по выходе книжки в свет он сам уничтожил ее, когда критика отнеслась неблагосклонно к его произведению. В беспокойном искании жизненного дела, Гоголь в это время отправился за границу, морем в Любек, но через месяц вернулся опять в Петербург (в сентябре 1829 г.) и после загадочно оправдывал эту странную выходку тем, что Бог указал ему путь в чужую землю, или ссылался на какую-то безнадежную любовь: в действительности, он бежал от самого себя, от разлада своих высоких, а также высокомерных, мечтаний с практической жизнью. «Его тянуло в какую-то фантастическую страну счастья и разумного производительного труда», говорит его биограф; такой страной представлялась ему Америка. На деле, вместо Америки, он попал на службу в департамент уделов (апрель, 1830) и оставался там до 1832 г. Еще раньше одно обстоятельство возымело решительное влияние на его дальнейшую судьбу и на его литературную деятельность: это было сближение с кругом Жуковского и Пушкина. Неудача с «Ганцом Кюхельгартеном» была уже некоторым указанием на необходимость другого литературного пути; но еще раньше, с первых месяцев 1828 г., Гоголь осаждает мать просьбами о присылке ему сведений о малорусских обычаях, преданиях, костюмах, а также о присылке «записок, веденных предками какой-нибудь старинной фамилии, рукописей стародавних» и пр. Все это был материал для будущих рассказов из малороссийского быта и преданий, которые стали первым началом его литературной славы. Он уже принимал некоторое участие в тогдашних изданиях: в начале 1830 г. в старых «Отечественных Записках» Свиньина напечатан был, с переправками редакции, «Вечер накануне Ивана Купала»; в то же время (1829) были начаты или написаны «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь». Другие сочинения Гоголь печатал тогда в изданиях барона Дельвига, «Литературной Газете» и «Северных Цветах», где, например, была помещена глава из исторического романа «Гетман». Быть может, Дельвиг рекомендовал его Жуковскому, который принял Гоголя с большим радушием: по-видимому, между ними с первого раза сказалось взаимное сочувствие людей родственных по любви к искусству, по религиозности, наклонной к мистицизму, после они сблизились очень тесно. Жуковский сдал молодого человека на руки Плетневу с просьбой его пристроить, и, действительно, уже в феврале 1831 г. Плетнев рекомендовал Гоголя на должность учителя в патриотическом институте, где сам был инспектором. Узнав ближе Гоголя, Плетнев ждал случая «подвести его под благословение Пушкина»; это случилось в мае того же года. Вступление Гоголя в этот круг, вскоре оценивший в нем великий начинающий талант, имело великое влияние на всю его судьбу. Перед ним раскрывалась, наконец, перспектива широкой деятельности, о которой он мечтал, но на поприще не служебном, а литературном. В материальном отношении Гоголю могло помочь то, что, кроме места в институте, Плетнев доставил ему частные занятия у Лонгвиновых, Балабиных, Васильчиковых; но главное было в нравственном влиянии, какое встретило Гоголя в новой среде. Он вошел в круг лиц, стоявших во главе русской художественной литературы: его давние поэтические стремления могли теперь развиваться во всей широте, инстинктивное понимание искусства могло стать глубоким сознанием; личность Пушкина произвела на него чрезвычайное впечатление и навсегда осталась для него предметом поклонения. Служение искусству становилось для него высоким и строгим нравственным долгом, требования которого он старался исполнять свято. Отсюда, между прочим, его медлительная манера работы, долгое определение и выработка плана и всех подробностей. Общество людей с широким литературным образованием и вообще было полезно для юноши со скудными познаниями, вынесенными из школы: его наблюдательность становится глубже, и с каждым новым произведением повышалось художественное творчество. У Жуковского Гоголь встречал избранный круг, частью литературный, частью аристократический; в последнем у него завязались отношения, игравшие потом немалую роль в его жизни, например, с Виельгорскими, у Балабиных он встретился с блестящей фрейлиной А. О. Россет, впоследствии Смирновой. Горизонт его жизненных наблюдений расширялся, давнишние стремления получили почву, и высокое понятие Гоголя о своем предназначении уже теперь впадало в крайнее самомнение: с одной стороны, его настроение становилось возвышенным идеализмом, с другой возникала уже возможность тех глубоких ошибок, какими отмечены последние годы его жизни. Эта пора была самой деятельной эпохой его творчества. После небольших трудов, выше частью названных, его первым крупным литературным делом, положившим начало его славе, были: «Вечера на хуторе близ Диканьки. Повести, изданные пасечником Рудым Паньком», вышедшие в Петербурге в 1831 и 1832 годах, двумя частями (в первой были помещены «Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь, или Утопленница», «Пропавшая грамота»; во второй «Ночь перед Рождеством», «Страшная месть, старинная быль», «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», «Заколдованное место»). Известно, какое впечатление произвели на Пушкина эти рассказы, изображавшие невиданным прежде образом картины малорусского быта, блиставшие веселостью и тонким юмором; на первый раз не была понята вся глубина этого таланта, способного на великие создания. Следующими сборниками были сначала «Арабески», потом «Миргород», оба вышедшие в 1835 г. и составленные отчасти из статей, печатанных в 1830 1834 годах, отчасти из новых произведений, явившихся здесь впервые. Литературная слава Гоголя установилась теперь окончательно. Он вырос и в глазах его ближайшего круга, и в особенности в сочувствиях молодого литературного поколения; оно уже угадывало в нем великую силу, которой предстоит совершить переворот в ходе нашей литературы. Тем временем в личной жизни Гоголя происходили события, различным образом влиявшие на внутренний склад его мысли и фантазии и на его внешние дела. В 1832 г. он в первый раз был на родине после окончания курса в Нежине. Путь лежал через Москву, где он познакомился с людьми, которые стали потом его более или менее близкими друзьями: с Погодиным, Максимовичем, Щепкиным, С. Т. Аксаковым. Пребывание дома сначала окружало его впечатлениями родной любимой обстановки, воспоминаниями прошлого, но затем и тяжелыми разочарованиями. Домашние дела были расстроены; сам Гоголь уже не был восторженным юношей, каким оставил родину; жизненный опыт научил его вглядываться глубже в действительность и за ее внешней оболочкой видеть ее часто печальную, даже трагическую основу. Уже вскоре его «Вечера» стали казаться ему поверхностным юношеским опытом, плодом той «молодости, во время которой не приходят на ум никакие вопросы». Малорусская жизнь и теперь доставляла материал для его фантазии, но настроение было уже иное: в повестях «Миргорода» постоянно звучит эта грустная нота, доходящая до высокого пафоса. Вернувшись в Петербург, Гоголь усиленно работал над своими произведениями: это была вообще самая деятельная пора его творческой деятельности; он продолжал вместе с тем строить планы жизни. С конца 1833 г. он увлекся мыслью столь же несбыточной, как были его прежние планы относительно службы: ему казалось, что он может выступить на ученое поприще. В то время приготовлялось открытие Киевского университета, и он мечтал занять там кафедру истории, которую преподавал девицам в патриотическом институте. В Киев приглашали Максимовича; Гоголь думал основаться вместе с ним в Киеве, желал зазвать туда и Погодина; в Киеве ему представлялись, наконец, русские Афины, где сам он думал написать нечто небывалое по всеобщей истории, а вместе с тем изучать малороссийскую старину. К его огорчению, оказалось, что кафедра истории была отдана другому лицу; но зато вскоре ему предложена была такая же кафедра в Петербургском университете, благодаря влиянию его высоких литературный друзей. Он действительно занял эту кафедру: раз или два ему удалось прочесть эффектную лекцию, но затем задача оказалась ему не по силам, и он сам отказался от профессуры в 1835 г. Это была, конечно, большая самонадеянность; но вина его была не так велика, если вспомнить, что планы Гоголя не казались странными ни его друзьям, в числе которых были Погодин и Максимович, сами профессора, ни министерству просвещения, которое сочло возможным дать профессуру молодому человеку, кончившему с грехом пополам курс гимназии; так невысок был еще весь уровень тогдашней университетской науки. В 1832 г. его работы несколько приостановились за всякими домашними и личными хлопотами; но уже в 1833 г. он снова усиленно работает, и результатом этих годов были два упомянутые сборника. Сначала вышли «Арабески» (две части, СПб., 1835), где было помещено несколько статей популярно-научного содержания по истории и искусству («Скульптура, живопись и музыка»; несколько слов о Пушкине; об архитектуре; о картине Брюллова; о преподавании всеобщей истории; взгляд на состояние Малороссии; о малороссийских песнях и прочее), но вместе с тем и новые повести: «Портрет», «Невский проспект» и «Записки сумасшедшего». Потом в том же году вышел: «Миргород. Повести, служащие продолжением Вечеров на хуторе близ Диканьки» (две части, СПб., 1835). Здесь помещен был целый ряд произведений, в которых раскрывались новые поразительные черты таланта Гоголя. В первой части «Миргорода» появились «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба», во второй «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». «Тарас Бульба» явился здесь в первом очерке, который гораздо шире был разработан Гоголем впоследствии (1842). К этим первым тридцатым годам относятся замыслы и некоторых других произведений Гоголя, как знаменитая «Шинель», «Коляска», может быть, «Портрет» в его переделанной редакции; эти произведения явились в «Современнике» Пушкина (1836) и Плетнева (1842); к более позднему пребыванию в Италии относится «Рим» в «Москвитянине» Погодина (1842). К 1834 г. относят и первый замысел «Ревизора». Сохранившиеся рукописи Гоголя указывают вообще, что он работал над своими произведениями чрезвычайно тщательно: по тому, что уцелело из этих рукописей, видно, как произведение, в его известной нам, законченной форме, вырастало постепенно из первоначального очерка, все более осложняясь подробностями и достигая, наконец, той удивительной художественной полноты и жизненности, с какими мы знаем их по завершении процесса, тянувшегося иногда целые годы. Известно, что основной сюжет «Ревизора», как и сюжет «Мертвых душ», был сообщен Гоголю Пушкиным; но понятно, что в том и другом случае все создание, начиная от плана и до последних частностей, было плодом собственного творчества Гоголя: анекдот, который мог быть рассказан в нескольких строках, превращался в богатое художественное произведение. «Ревизор», кажется, в особенности вызвал у Гоголя эту бесконечную работу определения плана и деталей исполнения; существует целый ряд набросков, в целом и частями, и первая печатная форма комедии явилась в 1836 г. Старая страсть к театру овладела Гоголем в чрезвычайной степени: комедия не выходила у него из головы; его томительно увлекала мысль стать лицом к лицу с обществом; он с величайшей заботливостью старался о том, чтобы пьеса была исполнена вполне согласно с его собственной идеей о характерах и действии; постановка встречала разнообразные препятствия, в том числе цензурные, и, наконец, могла осуществиться только по воле императора Николая. «Ревизор» имел необычайное действие: ничего подобного не видала русская сцена; действительность русской жизни была передана с такой силой и правдой, что хотя, как говорил сам Гоголь, дело шло только о шести провинциальных чиновниках, оказавшихся плутами, на него восстало все то общество, которое почувствовало, что дело идет о целом принципе, о целом порядке жизни, в котором и само оно пребывает. Но, с другой стороны, комедия встречена была с величайшим энтузиазмом теми лучшими элементами общества, которые сознавали существование этих недостатков и необходимость обличения, и в особенности молодым литературным поколением, увидевшим здесь еще раз, как в прежних произведениях любимого писателя, целое откровение, новый, возникающий период русского художества и русской общественности. Это последнее впечатление было, вероятно, не вполне понятно Гоголю: он не задавался еще столь широкими общественными стремлениями или надеждами, как его молодые почитатели; он стоял вполне на точке зрения своих друзей Пушкинского круга, хотел только больше честности и правды в данном порядке вещей, и потому-то его особенно поразили те вопли осуждения, которые поднялись против него. Впоследствии, в «Театральном разъезде после представления новой комедии», он, с одной стороны, передал то впечатление, какое произвел «Ревизор» в различных слоях общества, а с другой высказал свои собственные мысли о великом значении театра и художественной правды. Первые драматические планы явились у Гоголя еще раньше «Ревизора». В 1833 г. он поглощен был комедией «Владимир 3-й степени»; она не была им докончена, но материал ее послужил для нескольких драматических эпизодов, как «Утро делового человека», «Тяжба», «Лакейская» и «Отрывок». Первая из этих пьес явилась в «Современнике» Пушкина (1836), остальные в первом собрании его сочинений (1842). В том же собрании явились в первый раз: «Женитьба», первые наброски которой относятся к тому же 1833 г., и «Игроки», задуманные в половине тридцатых годов. Утомленный усиленными работами последних лет и нравственными тревогами, каких стоил ему «Ревизор», Гоголь решился отдохнуть вдали от этой толпы общества, под другим небом. В июне 1836 г. он уехал за границу, где пробыл потом, с перерывами приездов в Россию, в течение многих лет. Пребывание в «прекрасном далеке» на первый раз укрепило и успокоило его, дало ему возможность завершить его величайшее произведение «Мертвые души», но стало зародышем и глубоко фатальных явлений. Разобщение с жизнью, усиленное удаление в самого себя, экзальтация религиозного чувства повели к пиэтистическому преувеличению, которое закончилось его последней книгой, составившей как бы отрицание его собственного художественного дела... Выехав за границу, он жил в Германии, Швейцарии, зиму провел с А. Данилевским в Париже, где встретился и особенно сблизился с Смирновой, и где его застало известие о смерти Пушкина, страшно его поразившее. В марте 1837 г. он был в Риме, который чрезвычайно ему полюбился и стал для него как бы второй родиной. Европейская политическая и общественная жизнь всегда оставалась чужда и совсем незнакома Гоголю; его привлекали природа и произведения искусства, а тогдашний Рим только и представлял эти интересы. Гоголь изучал памятники древности, картинные галереи, посещал мастерские художников, любовался народной жизнью и любил показывать Рим, «угощать» им приезжих русских знакомых и приятелей. Но в Риме он и усиленно работал: главным предметом этой работы были «Мертвые души», задуманные еще в Петербурге в 1835 г.; здесь же в Риме закончил он «Шинель», писал повесть «Анунциата», переделанную потом в «Рим», писал трагедию из быта запорожцев, которую, впрочем, после нескольких переделок уничтожил. Осенью 1839 г. он, вместе с Погодиным, отправился в Россию, в Москву, где его с восторгом встретили Аксаковы. Потом он поехал в Петербург, где ему надо было взять сестер из института; затем опять вернулся в Москву; в Петербурге и в Москве он читал ближайшим друзьям законченные главы «Мертвых душ». Устроив несколько свои дела, Гоголь опять отправился за границу, в любимый Рим; друзьям он обещал вернуться через год и привезти готовый первый том «Мертвых душ». К лету 1841 г. этот первый том был готов. В сентябре этого года Гоголь отправился в Россию печатать свою книгу. Ему снова пришлось пережить тяжелые тревоги, какие испытал он некогда при постановке на сцену «Ревизора». Книга была представлена сначала в московскую цензуру, которая собиралась совсем запретить ее; затем книга отдана в цензуру петербургскую и, благодаря участию влиятельных друзей Гоголя, была, с некоторыми исключениями, дозволена. Она вышла в свет в Москве («Похождения Чичикова, или Мертвые души, поэма Н. Гоголя», М., 1842). В июне Гоголь опять уехал за границу. Это последнее пребывание за границей было окончательным переломом в душевном состоянии Гоголя. Он жил то в Риме, то в Германии, во Франкфурте, Дюссельдорфе, то в Ницце, то в Париже, то в Остенде, часто в кружке его ближайших друзей, Жуковского, Смирновой, Виельгорских, Толстых, и в нем все сильнее развивалось то пиэтистическое направление, о котором упомянуто выше. Высокое представление о своем таланте и лежащей в нем обязанности повело его к убеждению, что он творит нечто провиденциальное: для того чтобы обличать людские пороки и широко смотреть на жизнь, надо стремиться к внутреннему совершенствованию, которое дается только богомыслием. Несколько раз пришлось ему перенести тяжелые болезни, которые еще увеличивали его религиозное настроение; в своем кругу он находил удобную почву для развития религиозной экзальтации, он принимал пророческий тон, самоуверенно делал наставления своим друзьям и, в конце концов, приходил к убеждению, что сделанное им до сих пор было недостойно той высокой цели, к которой он теперь считал себя призванным. Если прежде он говорил, что первый том его поэмы есть не больше, как крыльцо к тому дворцу, который в нем строится, то теперь он готов был отвергать все им написанное, как греховное и недостойное его высокого посланничества. Однажды, в минуту тяжелого раздумья об исполнении своего долга, он сжег второй том «Мертвых душ», принес его в жертву Богу, и его уму представилось новое содержание книги, просветленное и очищенное; ему казалось, что он понял теперь, как надо писать, чтобы «устремить все общество к прекрасному». Началась новая работа, а тем временем его заняла другая мысль: ему скорее хотелось сказать обществу то, что он считал для него полезным, и он решил собрать в одну книгу все, писанное им в последние годы к друзьям в духе своего нового настроения, и поручил издать эту книгу Плетневу. Это были «Выбранные места из переписки с друзьями» (СПб., 1847). Большая часть писем, составляющих эту книгу, относится к 1845 и 1846 годам, той поре, когда это настроение Гоголя достигло своего высшего развития. Книга произвела тяжелое впечатление даже на личных друзей Гоголя своим тоном пророчества и учительства, проповедью смирения, из-за которой виднелось, однако, крайнее самомнение; осуждениями прежних трудов, в которых русская литература видела одно из своих лучших украшений; полным одобрением тех общественных порядков, несостоятельность которых была ясна просвещенным людям без различия партий. Но впечатление книги на литературных поклонников Гоголя было удручающее. Высшая степень негодования, возбужденного «Выбранными местами», выразилась в известном письме Белинского, на которое Гоголь не умел ответить. По-видимому, он до конца не отдал себе отчета в этом значении своей книги. Нападения на нее он объяснял отчасти и своей ошибкой, преувеличением учительского тона, и тем, что цензура не пропустила в книге нескольких важных писем; но нападения прежних литературных приверженцев он мог объяснить только расчетами партий и самолюбий. Общественный смысл этой полемики от него ускользал; сам он, давно оставив Россию, сохранял те неопределенные общественные понятия, какие приобрел в старом Пушкинском кружке, был чужд возникшему с тех пор литературно-общественному брожению и видел в нем только эфемерные споры литераторов. В подобном смысле были им тогда написаны «Предисловие ко второму изданию Мертвых душ»; «Развязка Ревизора», где свободному художественному созданию он хотел придать натянутый характер какой-то нравоучительной аллегории, и «Предуведомление», где объявлялось, что четвертое и пятое издание «Ревизора» будут продаваться в пользу бедных... Неудача книги произвела на Гоголя подавляющее действие. Он должен был сознаться, что ошибка была сделана; даже друзья, как С.Т. Аксаков, говорили ему, что ошибка была грубая и жалкая; сам он сознавался Жуковскому: «я размахнулся в моей книге таким Хлестаковым, что не имею духу заглянуть в нее». В его письмах с 1847 г. уже нет прежнего высокомерного тона проповедничества и учительства; он увидел, что описывать русскую жизнь можно только посреди нее и изучая ее. Убежищем его осталось религиозное чувство: он решил, что не может продолжать работы, не исполнив давнишнего намерения поклониться Святому Гробу. В конце 1847 г. он переехал в Неаполь и в начале 1848 г. отплыл в Палестину, откуда через Константинополь и Одессу вернулся окончательно в Россию. Пребывание в Иерусалиме не произвело того действия, какого он ожидал. «Еще никогда не был я так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима, говорит он. У Гроба Господня я был как будто затем, чтобы там на месте почувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия». Свои впечатления от Палестины Гоголь называет сонными; застигнутый однажды дождем в Назарете, он думал, что просто сидит в России на станции. Он пробыл конец весны и лето в деревне у матери, а 1 сентября переехал в Москву; лето 1849 г. проводил у Смирновой в деревне и в Калуге, где муж Смирновой был губернатором; лето 1850 г. прожил опять в своей семье; потом жил некоторое время в Одессе, был еще раз дома, а с осени 1851 г. поселился опять в Москве, где жил в доме графа А.П. Толстого. Он продолжал работать над вторым томом «Мертвых душ» и читал отрывки из него у Аксаковых, но в нем продолжалась та же мучительная борьба между художником и пиэтистом, которая шла в нем с начала сороковых годов. По своему обыкновению, он много раз переделывал написанное, вероятно, поддаваясь то одному, то другому настроению. Между тем его здоровье все более слабело; в январе 1852 г. его поразила смерть жены Хомякова, которая была сестрой его друга Языкова; им овладел страх смерти; он бросил литературные занятия, стал говеть на масленице; однажды, когда он проводил ночь в молитве, ему послышались голоса, говорившие, что он скоро умрет. Однажды ночью среди религиозных размышлений им овладел религиозный ужас и сомнение, что он не так исполнил долг, наложенный на него Богом; он разбудил слугу, велел открыть трубу камина и, отобрав из портфеля бумаги, сжег их. Наутро, когда его сознание прояснилось, он с раскаянием рассказал об этом графу Толстому и считал, что это сделано было под влиянием злого духа; с тех пор он впал в мрачное уныние и через несколько дней умер, 21 февраля 1852 г. Он похоронен в Москве, в Даниловом монастыре, и на его памятнике помещены слова пророка Иеремии: «Горьким моим словом посмеюся». Изучение исторического значения Гоголя не завершено и до сих пор. Настоящий период русской литературы еще не вышел из-под его влияния, и его деятельность представляет разнообразные стороны, которые выясняются с ходом самой истории. В первое время, когда совершились последние факты деятельности Гоголя, полагалось, что она представляет два периода: один, где он служил прогрессивным стремлениям общества, и другой, когда он стал открыто на стороне неподвижного консерватизма. Более внимательное изучение биографии Гоголя, особенно его переписки, раскрывшей его внутреннюю жизнь, показало, что как, по-видимому, ни противоположны, мотивы его повестей, «Ревизора» и «Мертвых душ», с одной стороны, и «Выбранных мест», с другой, в самой личности писателя не было того перелома, какой в ней предполагался, не было брошено одно направление и принято другое, противоположное; напротив, это была одна цельная внутренняя жизнь, где уже в раннюю пору были задатки позднейших явлений, где не прекращалась основная черта этой жизни: служение искусству; но эта личная жизнь была надломлена теми противоречиями, с какими ей пришлось считаться в духовных началах жизни и в действительности. Гоголь не был мыслитель, но это был великий художник. О свойствах своего таланта сам он говорил: «У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности, из данных, мне известных»... «Воображение мое до сих пор не подарило меня ни одним замечательным характером и не создало ни одной такой вещи, которую где-нибудь не подметил мой взгляд в натуре». Нельзя было проще и сильнее указать ту глубокую основу реализма, которая лежала в его таланте, но великое свойство его дарования заключалось и в том, что эти черты действительности он возводил «в перл создания». И изображенные им лица не были повторением действительности: они были целыми художественными типами, в которых была глубоко понята человеческая природа. Его герои, как редко у кого-либо другого из русских писателей, становились нарицательными именами, и до него в нашей литературе не было примера, чтобы в самом скромном человеческом существовании была открываема так поразительно внутренняя жизнь. Другая личная черта Гоголя заключалась в том, что с самых ранних лет, с первых проблесков молодого сознания, его волновали возвышенные стремления, желание послужить обществу чем-то высоким и благотворным; с ранних лет ему было ненавистно ограниченное самодовольство, лишенное внутреннего содержания, и эта черта сказалась потом, в тридцатых годах, сознательным желанием обличать общественные язвы и испорченность, и она же развилась в высокое представление о значении искусства, стоящего над толпой как высшее просветление идеала... Но Гоголь был человеком своего времени и общества. Из школы он вынес немного; не мудрено, что у юноши не было определенного образа мыслей; но для этого не было задатка и в его дальнейшем образовании. Его мнения о коренных вопросах нравственности и общественной жизни оставались и теперь патриархально-простодушными. В нем созревал могущественный талант, его чувство и наблюдательность глубоко проникали в жизненные явления, но его мысль не останавливалась на причинах этих явлений. Он рано был исполнен великодушного и благородного стремления к человеческому благу, сочувствия к человеческому страданию; он находил для их выражения возвышенный, поэтический язык, глубокий юмор и потрясающие картины; но эти стремления оставались на степени чувства, художественного проницания, идеальной отвлеченности в том смысле, что при всей их силе Гоголь не переводил их в практическую мысль улучшения общественного, и когда стали указывать ему иную точку зрения, он уже не мог понять ее... Все коренные представления Гоголя о жизни и литературе были представления Пушкинского круга. Гоголь вступал в него юношей, а лица этого круга были уже люди зрелого развития, более обширного образования, значительного положения в обществе; Пушкин и Жуковский на верху своей поэтической славы.
- 3104.
Гоголь, Николай Васильевич - один из величайших писателей русской литературы
-
- 3105.
Гоголь: Вий
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 "И вдруг настала тишина в церкви; послышалось, вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил, Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома. Подымите мне веки: не вижу! сказал подземным голосом Вий, и все сонмище кинулось подымать ему веки". Хома чувствует, что на Вия нельзя смотреть, но, не удержавшись, бросает на него взгляд. Вий тут же обнаруживает Хому, все чудовища бросаются на юношу, "и тут же вылетел из него дух от страха". Раздается крик петуха, но Хома уже мертв, чудовища не успевают вылететь из церкви, так и остаются навеки висеть в дверных и оконных проемах. Дорога к церкви зарастает, место считается проклятым. Когда до Киева доходят слухи об участи Хомы, богослов Халява "предавался целый час раздумью". Разговаривая с Тиберием Горобцом, он излагает мнение, что "так ему бог дал" и предлагает пойти в шинок помянуть Хому. "Молодой философ, который с жаром энтузиаста начал пользоваться своими правами, так что на нем и шаровары, и сюртук, и даже шапка отзывались спиртом и табачными корешками, в ту же минуту изъявил готовность". Халява, который теперь стал звонарем, говорит, что Хома пропал ни за что. Горобець отвечает: "А я знаю, почему пропал он, оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, и ничего не будет. Я знаю уже все это. Ведь у пас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, все ведьмы". Философ соглашается и, так как уже порядком напился, отправляется спать в бурьян, предварительно стащив старую подошву от сапога, валявшуюся на лавке.
- 3105.
Гоголь: Вий
-
- 3106.
Гоголь: Записки сумасшедшего
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Сказал и ушел. "Ходил инкогнито по Невскому проспекту". Хотел сшить себе мантию, но портному заказать не решился. Поэтому решил сделать мантию самостоятельно из нового вицмундира, который надевал всего лишь два раза. Мантия готова, но Поприщин не одевает ее, так как еще не решился представиться ко двору. "До сих пор нет депутации из Испании. Без депутатов неприлично. Никакого не будет веса моему достоинству. Я ожидаю их с часа на час" Поприщина удивляет медлительность депутатов, он даже ходил на почту узнавать, не прибыли ли испанские депутаты. Далее в дневнике следует запись, что Поприщин в Испании, в Мадриде. К нему поутру явились депутаты испанские. Описывает свои впечатления об Испании, что странная земля, в первой комнате увидел множество людей с выбритыми головами Странным ему показалось обхождение канцлера, который втолкнул его в небольшую комнату и сказал: "Сиди тут, и если ты будешь называть себя королем Фердинандом, то я из тебя выбью эту охоту", затем канцлер ударил несколько раз палкой Поприщина.
- 3106.
Гоголь: Записки сумасшедшего
-
- 3107.
Гоголь: Мертвые души
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Глава открывается лирическим отступлением о путешествиях. «Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно минувшего моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту... Любопытного много открывал в нем детский любопытный взгляд... Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприютно, мне не смешно, и то, что пробудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! О моя свежесть!» Чичиков отправляется в усадьбу Плюшкина, долго не может найти господский дом. «Каким-то дряхлым инвалидом глядел сей странный замок... Местами был он в один этаж, местами в два... Стены дома ощеливали местами нагую штукатурную решетку и, как видно, много потерпели от всяких непогод, дождей, вихрей и осенних перемен... Сад, выходивший за село и потом пропадавший в поле, заросший и заглохлый, казалось, один освежал эту обширную деревню и один был вполне живописен в своем картинном опустении». Во дворе Чичиков встречает человека, о котором даже не может сказать, «мужик это или баба», решает, что перед ним ключница, одетая «в платье неопределенное», на голове колпак, халат сшит неизвестно из чего. Чичиков неприятно поражен, узнав, что перед ним хозяин дома, богатый помещик Степан Плюшкин. Далее следует описание прошлого Плюшкина, «как он дошел до жизни такой». Когда-то он был бережливым хозяином, опытным и мудрым человеком, его жена славилась хлебосольством, у Плюшкина были две дочери и сын. Но вскоре Плюшкин овдовел, «часть ключей, а с ними мелких забот, перешла к нему. Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее». Старшая дочь убежала и обвенчалась с офицером кавалерийского полка. Отец ее проклял. Сын, отправленный в город определяться на службу, определился вместо этого в военные. Младшая дочь умерла. «Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости... человеческие чувства... мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине...» Купцы, приезжающие забирать у Плюшкина товар, вскоре перестают посещать его, так как из-за своей неимоверной скупости Плюшкин ни с кем не может сторговаться. «Сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, мука в подвалах превратилась в камень, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль... и сам он обратился наконец в какую-то прореху на человечестве». Свое состояние Плюшкин собирал по мелочи, не гнушаясь подбирать чужие, случайно забытые вещи. Огромным оброком от крепостных Плюшкин не пользуется. Он держит одни сапоги для всей дворни, а по двору крестьяне ходят босиком. Экономия Плюшкина доведена до абсурда (он несколько месяцев хранит сухарь из кулича, который привезла ему в подарок дочь; всегда знает, сколько наливки осталось в графине и собственноручно делает отметки, пишет на бумаге убористо, так что строчки набегают друг на друга). Узнав о цели визита Чичикова, Плюшкин преисполняется радости,, поскольку Чичиков предлагает ему заплатить за мертвые души. Плюшкин соглашается продать Чичикову не только мертвых крестьян, но и беглых, при этом торгуется за каждую копейку. Получив деньги, которыми он никогда не воспользуется, прячет ассигнации в ящик, где им будет суждено пролежать до смерти хозяина. Чичиков торопится уехать, к большой радости Плюшкина, отказываясь от чая и угощений. Плюшкин приказывает убрать сухарь из кулича опять в кладовую, при этом следит, чтобы не пропало ни крошки. Чичиков возвращается в гостиницу.
- 3107.
Гоголь: Мертвые души
-
- 3108.
Гоголь: Невский проспект
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Видит ее у окна деревенского дома. Просыпается и думает: "Лучше бы тебя вовсе не было...". Регулярно принимает опиум. Сон, где она его жена, у них дети. Он решает жениться на ней, и тем самым спасти ее со "дна". Нашел тот дом, и сделал ей предложение: "Я буду работать, ты рукоделием". Она ему отвечает, что она не может работать, что желает роскоши. Он убегает и дома бритвой режет себе горло (но по лицу видно, что мучился от неверного пореза). Пирогов прапорщик, только возведенный в этот чин, и потому гордящийся им. Он побежал за немкой глупой, женой Шиллера, жестяночного дел мастера. Гофман друг его пьян. Гофман хочет отрезать нос Шиллеру из-за табака (сколько денег на него уходит). На другой день Пирогов заказал Шиллеру шпоры, оправу к кинжалу и сам приходит узнать о работе. Пристает к немке, и узнает от нее, что в воскресенье днем мужа нет дома. В воскресенье приходит к немке, когда мужа нет, пристает к ней, целует, и тут является пьяный муж и Гофман, и выкидывают Пирогова за ноги и за руки с лестницы. Пирогов собирается отомстить за это, но, поев пирожных, успокаивается. Шиллер следил за ним, а утром ожидал полицию...
- 3108.
Гоголь: Невский проспект
-
- 3109.
Гоголь: Ревизор
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Появляется почтмейстер и читает вслух письмо Хлестакова Тряпичкину, из которого выясняется, что Хлестаков не ревизор: «Городничий глуп, как сивый мерин... Почтмейстер... пьет горькую... Надзиратель за богоугодным заведением Земляника совершенная свинья в ермолке». Городничий убит известием наповал. Вернуть Хлестакова невозможно, поскольку сам же городничий распорядился отдать ему лучших лошадей. Городничий: «Чему смеетесь? над собою смеетесь!.. До сих пор не могу прийти в себя. Вот, подлинно, если бог хочет наказать, так отнимет прежде разум. Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? Ничего не было!» Все ищут виновника происшедшего и решают, что во всем виноваты Бобчинский и Добчинский, распространившие слух, что Хлестаков и есть ревизор.
- 3109.
Гоголь: Ревизор
-
- 3110.
Гоголь: Старосветские помещики
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Ничем не больная, но твердо уверенная в своей близкой кончине, через несколько дней Пульхерия Ивановна действительно умирает. Афанасий Иванович так поражен, что даже не может плакать на похоронах; кажется, будто он не совсем понимает, что произошло. Когда гроб уже засыпают землей, Афанасий Иванович беспомощно задает вопрос: "Так вот это вы уже и погребли ее! зачем!" Вернувшись в опустевший дом," Афанасий Иванович рыдает долго и безутешно. Проходит пять лет. Афанасий Иванович очень сильно постарел и сгорбился, стал неряшлив и невнимателен. Он не в состоянии оправиться после ужасного несчастья, постигшего его. Он слушает рассеянно, словно отсутствует. Внимание его привлекает блюдо, которое всегда прежде готовила и подавала покойная жена. Он не в состоянии даже выговорить ее имя и заливается безудержными слезами. "Боже! думал я, глядя на него, пять лет всеистребляющего времени старик уже бесчувственный, старик, которого жизнь, казалось, состояла только из сидения на высоком стуле, из ядения сушеных яблок и груш, из добродушных рассказов, и такая долгая, такая жаркая печаль! Что же сильнее над нами: страсть или привычка?"
- 3110.
Гоголь: Старосветские помещики
-
- 3111.
Гоголь: Тарас Бульба
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Утром приходит известие, что татары во время отсутствия казаков напали на Сечь и забрали в плен всех, кто там оставался. Кошевой решает войску разделиться: часть пойдет догонять татар, часть останется продолжать осаду города. Казаки добровольно присоединяются к той или иной группе, куренные атаманы переходят на ту сторону, где оказывается большая часть их куреней. Кошевой возглавляет уходящее войско. Тарас Бульба становится во главе оставшихся казаков. Чтобы поднять дух своих товарищей, Тарас приказывает поднести казакам вина из запасов "на крайний случай", произносит речь, призывает выпить за веру и за Сечь, воодушевляет людей. "Хочется мне сказать вам, Панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша... Все взяли басурманы, все пропало... Вот в какое время подали мы, товарищи, руку па братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества!.. Породниться родством по душе, а не по крови может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких как в Русской земле, не было таких товарищей... у последнего подлюки... есть и у того, братцы, крупица русского чувства". Из города выступает неприятельское войско с подкреплением. Тарас смело руководит наступлением, так что даже поляки удивляются неожиданности выбранной им тактики. У ляхов большие потери, и они наводят на казаков пушки. Ядра бьют в самую середину запорожцев, "как градом выбивает вдруг всю ниву, где, что полновесный червонец, красовался всякий колос, так их побило и положило". С удвоенной энергией казаки принимаются мстить за павших. Среди героев вновь атаман Кукубенко, Мосий Шило, Степан Гуска и, конечно, Остап. Казаки уверяют Тараса, что "есть еще порох в пороховницах, не ослабела еще козацкая сила; еще не гнутся казаки!" Но ляхи все плотнее теснят казаков, многие атаманы, включая Кукубенко, Балагана и других, погибают. Отворяются ворота крепости, оттуда скачет новое войско, которым предводительствует Андрий. Тарас просит казаков заманить Андрия к лесу, где сам собирается свершить над ним гуд. Увлекшись, Андрий поддается на провокацию тридцати казаков и скачет к лесу. Чья-то сильная рука хватает Андрия, он оборачивается и видит отца. Гнев Андрия и азарт битвы моментально улетучиваются. Он опускает оружие. Тарас спрашивает сына, помогли ли тому ляхи, поражается, как мог Андрий продать веру и товарищей. Андрий молчит; только губы его шепотом произносят имя прекрасной полячки. Тарас стреляет и убивает сына со словами: "Я тебя породил, я тебя и убью!". Подъезжает Остап. Он все понимает, но ему жаль брата, и он предлагает отцу похоронить Андрия, чтобы над телом не надругались враги. Тарас отказывается. К ним скачут казаки с недоброй вестью: многие атаманы убиты, поляки побеждают. Тарас с Остапом скачут в самую гущу сражения. Остап бьется с невиданной силой, но у него слишком много противников. Самого Тараса ранят в голову, и он теряет сознание. Казак Товкач выносит Тараса с поля боя, выхаживает его, привозит бесчувственного атамана в Сечь. Поправившись, Тарас оглядывается вокруг себя и видит только новые лица: никого из тех, кого он подбивал идти в поход "на защиту православных", нет в живых. Нет и Остапа, который, по слухам, попал в плен и находится в Варшаве. Тарас смертельно тоскует по старшему сыну; наконец решает во что бы то ни стало разыскать его. Он обращается за помощью к Янкелю, обещает озолотить жида, отдать ему все деньги за то, чтобы тот нашел способ спасти Остапа (сам Тарас nai'mi способ не может по причине резкости и несдержанности характера и отсутствия способности перехитрить кого бы то ни было). Жид вывозит Тараса в Варшаву па дне воза, заложенного кирпичом. В Варшаве Янкель собирает целую команду жидов, которые за деньги должны помочь Остапу бежать. Предводительствует ими некто Мардохай, известный своею изворотливостью, но даже и он отказывается от денег и от плана спасения Остапа: того охраняют слишком тщательно, и невозможно подкупить всех, от кого зависит содержание молодого атамана под стражей. Тогда Бульба уговаривает Мардохая хотя бы устроить ему свидание с сыном накануне казни. Жиды подкупают всех, кого только можно, и переодевают Бульбу иностранным графом. Все идет по плану, пока один из охранников не замечает вскользь, что вера у графа (которым переодет Бульба) такая, что ее никто не уважает. Вместо того чтобы смолчать, Тарас импульсивно начинает ругать и охранника, и его веру. Тот понимает, что перед ним не граф, а запорожский казак. Охранник отнимает у Янкеля деньги и приказывает им убираться (не повидав Остапа), пока он не позвал подмогу. Тарас даже не чувствует себя виноватым, он вдруг просит Янкеля отвести его на площадь, где будут казнить Остапа, ему хочется увидеть, как сын будет мучиться. Остапа казнят первым; он стоически переносит все мучения, ни звуком не выдавая своих страданий. Тарас тихо хвалит сына за мужество. Когда пытки становятся почти нестерпимыми, Остап зовет отца: "Батько! где ты? Слышишь ли ты?" Тарас громким голосом отвечает "Слышу!" Его бросаются ловить, но Бульбе удается скрыться.
- 3111.
Гоголь: Тарас Бульба
-
- 3112.
Гоголь: Шинель
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Петрович торжественно одевает Акакия Акакиевича в шинель и даже бежит за ним по улице, чтобы лишний раз полюбоваться на свое произведение. В департаменте все сослуживцы прибегают смотреть на новую шинель, твердят, что шинель «надо впрыснуть», Акакий Акакиевич отговаривается. Другой чиновник решает устроить вечер вместо Акакия Акакиевича, приглашает всех к себе. На вечере Акакий Акакиевич чувствует себя неуютно и, даже развеселившись после шампанского, старается незаметно уйти. По дороге домой его избивают и отнимают шинель. Акакий Акакиевич идет за правдой к частному приставу, с трудом попадает на прием, но понимает, что надежды вернуть шинель мало. В департаменте советуют идти к «значительному лицу». Акакий Акакиевич пробивается на прием к генералу. Генералу обращение посетителя кажется фамильярным, он топает ногами и выставляет его. Перепуганный Акакий Акакиевич уходит, по дороге простужается, лежит в горячке. В бреду он видит Петровича, который шьет ему шинель с западнями для воров, и генерала, распекающего его. Умирает. В департаменте спохватываются только на 4-й день. Вскоре по городу распространяются слухи, что у Калинкина моста стало показываться привидение «мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели». После ухода Акакия Акакиевича генерал почувствовал нечто вроде сожаления, послал к нему, узнал о его смерти, несколько огорчился, но быстро развеялся на вечере у приятеля. Однажды, отправляясь к знакомой в гости, чувствует, что кто-то схватил его за воротник. Оборачивается, узнает Акакия Акакиевича (привидение), который требует себе шинель и отнимает ее у генерала. С того дня генерал изменился, стал менее высокомерным по отношению к своим подчиненным. Появления чиновника-мертвеца прекратились.
- 3112.
Гоголь: Шинель
-
- 3113.
Гоголь-сатирик
Сочинение пополнение в коллекции 12.01.2009 Герои повести с возникновением ссоры оживились, воспряли духом. У них появилась цель в жизни. Каждый хочет выиграть тяжбу в суде. Они ездят в город, подают бумаги во все инстанции, тратят свои доходы на подношения чиновникам всех рангов, но никаких видимых результатов не достигают. Они стоят на одной ступени общественной лестницы. Поэтому “их дело” вряд ли завершится в обозримом будущем. Оно кончится только по смерти одного из судящихся. Но ни Иван Иванович, ни Иван Никифорович этого не понимают. Иллюзию жизни они принимают за саму жизнь, потонув в тяжбах и кляузах, они утеряли тот первоначальный комфорт и благополучие, которые имели.
- 3113.
Гоголь-сатирик
-
- 3114.
Год Китая в России
Информация пополнение в коллекции 12.06.2010
- 3114.
Год Китая в России
-
- 3115.
Голицын Андрей Кириллович
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 Родился в 1932 году в г.Москве. Женат, имеет трех дочерей. В семье, все старшие члены которой после революции подверглись репрессиям. Дед, князь Николай Владимирович Голицын, арестовывался четырежды. Первый раз непосредственно во время большевистского переворота, последний раз за ним пришли зимой 1942 г., когда он уже лежал мёртвым дома. Отца, князя Кирилла Николаевича Голицына, первый раз арестовали в 1923 году, двадцатилетним юношей, и осудили на пять лет по обвинению в контрреволюционных симпатиях. Вторично в 1941 году, в первый месяц войны с Германией, приговорив к десяти годам заключения в концлагерь. После освобождения в 1951 году был отправлен в ссылку на север и в 1956 году реабилитирован. Мать, княгиня Наталья Васильевна Голицына (урождённая Волкова), в 20-х годах была выслана из Ленинграда. Её старший брат, известный писатель Олег Волков, провёл в лагерях и тюрьмах около 30 лет, а младший был расстрелян на Беломорско-Балтийском канале.
- 3115.
Голицын Андрей Кириллович
-
- 3116.
Голицына Клара Николаевна
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 К.Н.Голицина участвовала в свыше 140 групповых выставках. Основные из них: 1968 г. - Молодежная. МОСХ, Москва, Кузнецкий мост, 11; 1976-1997 гг. - осенние, весенние и тематические групповые выставки в галерее "М.Грузинская, 28"; 1988 г. - "Семь из Колеса" (Объединение "Колесо", Дом медиков, Москва), "Лабиринт" (МОСХ, Московский Дворец молодежи); 1989 г. - "Автопортрет" (МОСХ, Москва, Кузнецкий мост, 11), "Ландшафт" (Объединение "Колесо", Москва, Галерея "Нагорная"); 1989-1990 гг. - передвижные выставки Объединения "Фонд-Арт" и Торговой Палаты по городам США; 1990 г. - Персональная выставка в галерее "Беляево" (Москва); 1991 г. - выставка галереи "М.Грузинская, 28", посвященная 15-летию выставочных залов (Центральный выставочный зал Манеж, Москва), "Портрет в творчестве художников России" (МОСХ, Москва, Кузнецкий мост, 11), "Грани" (Объединение "Колесо" и другие, Москва, Пересветов переулок); 1992 г. - "Дворянское собрание" (галерея "Компромисс" (Москва), Центральный дом литераторов), "Сегмент в пространстве художественной жизни" (Объединение "Колесо", Галерея Беляево), "Европа наш общий дом, Европа без границ" (Галерея "Компромисс" (Лейб-компания). Москва, Знаменский собор); 1993 г. - "Ретро-70" (Галерея "Компромисс", Москва, Центральный дом литераторов), персональная выставка в галерее "ЭКСПО-88" (Москва); 1994 г. - "Весенний салон-94" (Объединение "ИРИДА", Москва, Культурный центр РИА-Новости); 1995 г. - персональная выставка "Двойные игры" (ЦДХ), персональная выставка "Этапы пути" (галерея "ЭКСПО-88", Москва), "Весенний салон-95" (Объединение "ИРИДА", Москва, Дом Российской Армии), "Золотая кисть-95" (ЦДХ, Москва), "Женский портрет" (Объединение "ИРИДА", Союз женщин России, Москва, Голенищевский переулок, 6); Выставка Галереи "Н.Б." (Германия, Брауншвейг); Выставка Объединения "ИРИДА" (Египет, Александрия); "Русский салон" (выставка работ членов Профессионально-творческого союза художников и графиков МФХ, Центр деловых и культурных связей. Лондон, Великобритания); 1996 г. - "Весенний салон-96" (Академия художеств, Москва), персональная "Знаки и прочее" (галерея "Беляево", Москва), выставка Объединения "ИРИДА" (Ноттингем, Великобритания), галерея "Дом Сатурна" (ЦДХ, Москва), Объединение "ИРИДА" (Российский культурный центр, Париж, Франция); 1997 г. - Московский АРТ-салон (Манеж, Москва), "Золотая кисть" (ЦДХ, Москва), галерея "Лез-Ореад" (ЦДХ, Москва); 1998 г. - персональная выставка "Женский портрет" (галерея "Беляево", Москва), персональная выставка в зале Дирекции выставок и аукционов Российского Фонда Культуры (Москва), Московский АРТ-салон (Манеж, Москва), "Золотая кисть" (ЦДХ, Москва), персональная (ЦДХ, Москва), Объединение "ИРИДА" (Российский культурный центр, Париж, Франция).
- 3116.
Голицына Клара Николаевна
-
- 3117.
Голованов Ярослав Кириллович
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 Увлеченность газетной работой позволяет Голованову быстро занять одно из ведущих мест среди молодых сотрудников "КП". Весной 1959 г. он уговаривает Аджубея направить его в рыболовную экспедицию к берегам Африки. Результатом этой командировки стала не только серия газетных очерков, но и повесть "Заводная обезьяна", опубликованная в журнале "Юность" (№9, 1967 г.) и вышедшая год спустя отдельной книгой под названием "Сувенир и Гибралтара" ("Молодая гвардия", 1968 г.). Еще до этого Голованов публикует небольшие научно-популярные книжки: "Штурм бездны" (Географгиз, 1963 г.), "Путешествия в страну урана" (Атомиздат, 1963 г.) и повесть "Кузнецы грома", в которой впервые в нашей литературе появляются новые герои - конструкторы космических кораблей. Опубликованная в "Юности" (№1, 1964 г.), а затем вышедшая отдельной книгой ("Советская Россия", 1964 г.) повесть привлекает внимание Главного конструктора космонавтики Сергея Павловича Королева, который предлагает Ярославу самому слетать в космос. В июле-августе 1965 г. Голованов проходит все проверки в Институте медико-биологических проблем, но смерть Королева в январе 1966 г. перечеркивает планы журналиста. (В январе-феврале 1990 г. Ярослав повторяет попытку стать первым журналистом в космосе, но его бракуют по здоровью, а первым журналистом становится 47-летний японец Тоёхиро Акияма). Повесть "Кузнецы грома" открывает Голованову путь в Союз писателей СССР, куда его принимают по рекомендации Бориса Полевого и Василия Аксёнова в феврале 1966 г.
- 3117.
Голованов Ярослав Кириллович
-
- 3118.
Головні теми жіночої західноукраїнської літератури 30-х років ХХ сторіччя
Информация пополнение в коллекции 10.02.2010 'Гендерна утопія" О.Кобилянської, проблематика її творчості та культурософські пошуки періоду fin de siecle в добі 1930-х виразно відлунюють і у творчості Ірини Вільде. Молода новелістка почала писати під знаком захоплення творчістю своєї літературної вчительки [8, 5]. Проза Кобилянської розкрила їй ідейно-естетичні спромоги вивірення дещо однобокого в нашому письменстві чоловічого погляду на світ - жіночим, ставила високі вимоги до людини й наближувала її до ідеалу. Д.Павличко слушно зауважив, що Ірина Вільде почала писати там, де поставила крапку О.Кобилянська: адже саме молода письменниця підхопила центральну тему, розгорнуту Кобилянською, і продовжила її творче осмислення. Авторка "Химерного серця" героїнею своєї ранньої прози обирає також жінку із середніх соціальних верств, хоча в її творчій інтерпретації долі цієї жінки соціальні аспекти набагато згладженіші, а часто і взагалі відсутні. Героїні Ірини Вільде, як і Ольги Кобилянської, наділені багатим внутрішнім життям і розвиненим почуттям особистої гідності. Це переважно чутливі й горді натури, у внутрішньому світі котрих виразно впізнавані риси характеру і світогляду самих авторок. Однак якщо для Дарії Віконської характерне наближення до творчої манери Кобилянської саме крізь призму стилю віденської сецесії, меланхолійності та еротизму, естетизму, культу краси, пошуків "ідеальної комунікації" як заміщення кохання, то проза Ірини Вільде пов'язана органічніше з ідеями Кобилянської про самодостатність жінки як особистості. Тут "гендерна утопія" авторки "Царівни" була сприйнята не крізь призму сецесійного кітчу, вона знайшла продовження в акцентуванні Іриною Вільде на сфері національного (хоча задля справедливості слід завважити поєднання індивідуалістичного пафосу з таким характерним для "меланхолійної жінки" Кобилянської елементом еротизму в новелах збірки "Химерне серце" та повістевому циклі). У цьому аспекті промовистим постає той факт, що після удостоєння в 1935 р. Ірини Вільде другою премією ТОПІЖу за збірку новел "Химерне серце" та повість "Метелики на шпильках" (саме за відсутність тут виразної націоналістичної - і релігійної - ангажованості), обурений М.Гнатишак назвав її твори "мистецьки оформленою еротичною порожнечею". Для літературного оглядача "Дзвонів", що сповідував концепцію "ідейно-етичного естетизму на основі християнських ідеалів" (М.Ільницький), неангажованість і легкий флер еротизму творів письменниці, їх "модерний стиль" сприймалися як "доза отруї, вроді нікотини" [3, 14]. Присуд журі викликав обурення й у "Вісника", а сама Ірина Вільде в інтерв'ю газеті "Назустріч" (1936. - №3) зніяковіло пояснювала, що весь "еротизм" її героїнь - то "неспокій і ожидания чогось нового", незвичайного від життя" [8, 85], що ж до закидів стосовно відсутності державницьких проблем, зауважила: "Вважаю, що ці справи заважні й засвяті, щоб писати про них як-будь. Боюся, що перо моє ще замало вироблене й загартоване на них". Однак проблеми, так чи інакше пов'язані з національною ідентичністю, у цій прозі таки є. У своїх ранніх творах Ірина Вільде створила неповторний образний світ, який відбив не так конфлікти епохи, як довічні проблеми екзистенції людини (щастя, толерантність у міжлюдських стосунках, гармонія подружнього життя, туга за прекрасним). У переважній більшості Ті ранніх творів порушується проблема жіночого щастя, становлення жінки як особистості. До цієї проблеми молода письменниця зверталася й у публіцистиці ("За природне право жінки", "Ми й наші хлопці", "Чи "ова" - це титул?", "Шлях до щастя в домі" та ін.). А в рефераті "Особиста й родинна мораль жінки як підстава громадянської моралі", прочитаному на Українському Жіночому Конгресі 23-27 червня 1937 р. у Станіславі, Ірина Вільде обстоює тезу, що цілком пояснює її власне розуміння цієї проблеми: "Через родину до могутності нації" [8, 44]. Проблемі щастя жінки, становленню її як повноцінної суспільної одиниці, взаєминам батьків і дітей присвячені передусім такі новели й оповідання: "Марічка", "Дух часу", "Щастя", "Маленька господиня великого дому", "Пуста жінка", "Одного весняного вечора", "Лист", "Наші батьки розійшлись". Ці короткі, без "штудерності" в сюжетах новели підтверджують власне авторське бачення покликання жінки: жінка мусить насамперед виплекати в собі "людину", дорости до справжнього щастя, а не вдовольнятись його міщанськими декораціями, підготувати себе до великої місії - плекати особистості у своїх дітях.
- 3118.
Головні теми жіночої західноукраїнської літератури 30-х років ХХ сторіччя
-
- 3119.
Голодный и безрассудный
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 С 1978 по 1983 год прибыль компании неизменно увеличивалась - почти по 150% в год. Однако компьютеры компании IBM стали приобретать все большую популярность. Уже в 1983 году, через два года после выпуска своего первого PC, IBM обошла Apple no объемам долларовых продаж. Доминантное положение IBM поставило Apple перед проблемой совместимости своего оборудования с продукцией IBM. В Apple был нанят новый управляющий - бывший вице-президент по маркетингу PepsiCo Джон Скалли. При содействии Майка Маркуллы он занял пост президента Apple. В 1981 году был выпущен Apple III. Однако аппарат имел множество недоработок и при этом стоил от $4500. За три года компании удалось продать лишь 75 тыс. этих машин. Другим провалом Apple был компьютер под названием Lisa, который вышел в 1983 году. Это был первый в мире компьютер, управляемый «мышью». Однако цена была недружелюбна - $10 тыс. Кроме того, он был несовместим ни с одним из известных компьютеров. Между Скалли и Джоб-сом начались разногласия. Джобе был отстранен от работы над Apple III и Lisa и занялся малозначительным побочным проектом Macintosh, который замышлялся как «младший брат Лизы» с ценой в $500.
- 3119.
Голодный и безрассудный
-
- 3120.
Голосов И.А.
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 В 1925-1928 гг. И. Голосов становится на небосклоне конструктивизма звездой первой величины, затмив на какое-то время блеском своего таланта лидеров этого течения - А. Веснина и М. Гинзбурга. Конструктивистский взлет И. Голосова начался с присуждения его проекту первой премии на конкурсе Дома текстилей в Москве в 1925 г. Он участвует затем чуть ли не во всех многочисленных конкурсах, добиваясь рекордного количества премий. И. Голосов, казалось, был неистощим в поисках разнообразных художественных решений. Легко и свободно комбинирует он ультрасовременные формы конструктивизма, смело вводит контрастные сочетания объема (цилиндр и параллелепипед) и плоскостей (стекло и глухая стена), уверенно лепит пластику фасада.
- 3120.
Голосов И.А.