Книги, научные публикации
Pages: | 1 | ... | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | ... | 8 | ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ. М. Достоевскй. ...
-- [ Страница 5 ] --тогда имъ уст роенъ былъ городомъ торжественный входъ и овацiя. Помню, впрочемъ, эти же войска и годъ передъ тмъ, когда они только еще шли на войну и когда вдругъ на всхъ углахъ, во всхъ публичныхъ мстахъ Дрездена, появилась крупными буквами напечатанная афиша: der Krieg ist erklaert! (война объявлена!). Я видлъ тогда эти войска и невольно лю бовался ими: какая бодрость въ лицахъ, какое свтлое, веселое и, въ то же время важное выраженiе взгляда! Все это была молодежь и смотря на иную проходящую роту нельзя было не залюбоваться удивительной во енной выправкой, стройнымъ шагомъ, точнымъ, строгимъ равненiемъ, но въ тоже время и какой-то необыкновенной свободой, еще и невидан ной мною въ солдат, сознательной ршимостью, выражавшейся въ ка ждомъ жест, въ каждомъ шаг этихъ молодцовъ. Видно было, что ихъ не гнали, а что они сами шли. Ничего деревяннаго, ничего палочно капральнаго, и это у нмцевъ, у тхъ самыхъ нмцевъ у которыхъ мы заимствовали, заводя съ Петра свое войско, и капрала, и палку. Нтъ, эти нмцы шли безъ палки, какъ одинъ человкъ, съ совершенной ршимостью и съ полною увренностью въ побд. Война была народ ною: въ солдат сiялъ гражданинъ, и, признаюсь, мн тогда же стало жутко за французовъ, хотя я все еще твердо былъ увренъ, что т поко лотятъ нмцевъ. Можно представить посл того, какъ эти же солдаты входили въ Дрезденъ годъ спустя, уже посл побдъ, наконецъ-то ими одержанныхъ надъ французомъ, отъ котораго они все столтiе терпли всякiя униженiя. Прибавьте къ тому обычную нмецкую Ч и уже всена родную хвастливость собой безъ мры, въ случа какого-нибудь успха, хвастливость даже мелочную до дтскости и всегда переходящую у нмца въ нахальство, Ч довольно неприглядная народная черта и почти удивительная въ этомъ народ: Народъ этотъ даже слишкомъ многимъ можетъ похвалиться, даже въ сравненiи съ какими-бы то не было нацiями, чтобъ выказывать столько мелочности. Выходило, что имъ ужь такъ внов была эта честь, что они ея сами не ожидали. И дйствительно, они до того тогда восторжествовали, что принялись ос корблять русскихъ. Русскихъ въ Дрезден было тогда очень много, и многiе изъ нихъ передавали потомъ, какъ всякiй, даже лавочникъ, чуть лишь заговаривалъ съ русскимъ, хотя-бы только пришедшимъ къ нему въ лавку купить что нибудь, тотчасъ-же старался ввернуть: "вотъ мы покончили съ французами, а теперь примемся и за васъ". Эта злоба про тивъ Русскихъ вскипла тогда въ народ сама собою, не смотря даже на все то, что говорили тогда газеты, понимавшiя политику Россiи во время войны, Ч политику, безъ которой имъ, можетъ быть, и не пришлось бы пожать такiе лавры. Правда, это былъ первый пылъ военнаго успха, столь неожиданнаго, но фактъ тотъ, что въ пылу этомъ тотчасъ-же вспомянули русскихъ. Это почти невольно проявившееся ожесточенiе противъ русскихъ даже мн показалось тогда удивительнымъ, хотя я всю жизнь мою зналъ, что нмецъ всегда и везд, еще съ самой Нмецкой слободы въ Москв, очень таки не жаловалъ русскаго. Одна русская дама, жившая тогда въ Дрезден, графиня К., сидла на одномъ изъ отведенныхъ для публики мстъ во время этой торжественной овацiи войску, входившему въ городъ, а сзади нея нсколько востор женныхъ нмцевъ начали ужасно ругать Россiю. "Я къ нимъ обернулась и выругала ихъ попростонародному", разсказывала она мн потомъ. Т смолчали: нмцы очень учтивы съ дамами, но русскому они-бы не спус тили. Я самъ читалъ тогда въ нашихъ газетахъ, что наши петербургскiе нмцы, въ Петербург, затвали тогда цлыми пьяными ватагами ссоры и драки гд нибудь на попойк съ нашими солдатами и это именно изъ "патрiотизма". Кстати, большинство нмецкихъ газетъ наполнено те перь самыми яростными выходками противъ Россiи. Указывая на эту ярость нмецкой прессы, увряющей, что русскiе хотятъ захватить Вос токъ и славянъ, чтобъ, усилившись, низринуться на европейскую цивилизацiю, "Голосъ" замтилъ недавно въ одной передовой стать своей, что весь этотъ яростный хоръ тмъ боле удивителенъ, что под нялся онъ, какъ нарочно, именно сейчасъ подл дружественныхъ създовъ и свиданiй трехъ императоровъ, и что это, по меньшей мр, странно. Замчанiе тонкое.
III.
Самое послднее слово цивилизацiи.
Да, въ Европ собирается нчто какъ бы ужь неминуемое. Вопросъ о Восток ростетъ, подымается, какъ волны прилива, и дйствительно, можетъ быть, кончится тмъ, что захватитъ все, такъ что ужъ никакое миролюбiе, никакое благоразумiе, никакое твердое ршенiе не зажигать войны не устоитъ противъ напора обстоятельствъ. Но важне всего то, что уже и теперь выразился ясно страшный фактъ, и что этотъ фактъ Ч есть послднее слово цивилизацiи. Это послднее слово сказалось, выяс нилось;
оно теперь извстно и оно есть результатъ всего восемнадцати вковаго развитiя, всего очеловченiя человческаго. Вся Европа, по крайней мр, первйшiе представители ея, вотъ т самые люди и нацiи, которые кричали противъ невольничества, уничтожили торговлю негра ми, уничтожили у себя деспотизмъ, провозгласили права человчества, создали науку и изумили мiръ ея силой, одухотворили и восхитили душу человческую искусствомъ и его святыми идеалами, зажигали восторгъ и вру въ сердцахъ людей, общая имъ уже въ близкомъ будущемъ справедливость и истину, Ч вотъ т самые народы и нацiи вдругъ, вс (почти вс), въ данный моментъ разомъ отвертываются отъ миллiоновъ несчастныхъ существъ Ч христiанъ, человковъ, братьевъ своихъ, гиб нущихъ, опозоренныхъ, и ждутъ, ждутъ съ надеждою, съ нетерпнiемъ Ч когда передавятъ ихъ всхъ, какъ гадовъ, какъ клоповъ, и когда умолкнутъ, наконецъ, вс эти отчаянные призывные вопли спасти ихъ, вопли Ч Европ досаждающiе, ее тревожащiе. Именно за гадовъ и кло повъ, хуже даже: десятки, сотни тысячь христiанъ избиваются какъ вредная паршь, сводятся съ лица земли съ корнемъ, до тла. Въ глазахъ умирающихъ братьевъ безчестятся ихъ сестры, въ глазахъ матерей бро саютъ вверхъ ихъ дтей-младенцевъ и подхватываютъ на ружейный штыкъ;
селенiя истребляются, церкви разбиваются въ щепы, все сводит ся поголовно Ч и это дикой, гнусной мусульманской ордой, заклятой противницей цивилизацiи. Это уничтоженiе систематическое;
это не шайка разбойниковъ, выпрыгнувшихъ случайно, во время смуты и без порядка войны, и боящаяся, однако, закона. Нтъ, тутъ система, это ме тодъ войны огромной имперiи. Разбойники дйствуютъ по указу, по распоряженiямъ министровъ и правителей государства, самого султана.
А Европа, христiанская Европа, великая цивилизацiя, смотритъ съ нетерпнiемъ... "когда же это передавятъ этихъ клоповъ"! Мало того, въ Европ оспариваютъ факты, отрицаютъ ихъ въ народныхъ парламен тахъ, не врятъ, длаютъ видъ что не врятъ. Всякiй изъ этихъ вожа ковъ народа знаетъ про себя, что все это правда, и вс наперерывъ от водятъ другъ другу глаза: "это не правда, этого не было, это преувели чено, это они сами избили шестьдесятъ тысячь своихъ же болгаръ, чтобъ сказать на турокъ. "Ваше превосходительство, она сама себя выскла"!
Хлестаковы, Сквозники-Дмухановскiе въ бд! Но отчего же это все, чего боятся эти люди, отчего не хотятъ ни видть, ни слышать, а гутъ сами себ и позорятъ сами себя? А тутъ, видите ли, Россiя: "Россiя уси лится, овладетъ Востокомъ, Константинополемъ, Средиземнымъ мо ремъ, портами, торговлей. Россiя низринется варварской ордой на Ев ропу и "уничтожитъ цивилизацiю" Ч (вотъ ту самую цивилизацiю, кото рая допускаетъ такiя варварства!). Вотъ что кричатъ теперь въ Англiи, въ Германiи, и опять-таки гутъ поголовно, сами не врятъ ни въ одно слово изъ этихъ обвиненiй и опасенiй. Все это лишь слова для возбужденiя массъ народа къ ненависти. Нтъ человка теперь въ Европ, чуть-чуть мыслящаго и образованнаго, который бы врилъ те перь тому, что Россiя хочетъ, можетъ и въ силахъ истребить цивилизацiю. Пусть они не врятъ нашему безкорыстiю и приписываютъ намъ вс дурныя намренiя: это понятно;
но невроятно то, чтобъ они, посл столькихъ примровъ и опытовъ, еще врили тому, что мы сильне всей соединенной Европы вмст. Невроятно чтобъ не знали они, что Европа вдвое сильне Россiи, еслибъ даже та и Константино поль держала въ рукахъ своихъ. Что Россiя сильна чрезвычайно только у себя дома, когда сама защищаетъ свою землю отъ нашествiя, но вчет веро того слабе при нападенiи. О, все это они знаютъ отлично, но мо рочатъ и продолжаютъ морочить всхъ и себя самихъ единственно по тому, что тамъ у нихъ, въ Англiи, есть нсколько купцовъ и фабрикан товъ, болзненно мнительныхъ и болзненно жадныхъ къ своимъ инте ресамъ. Но вдь и эти знаютъ отлично, что Россiя, даже при самыхъ благопрiятныхъ для себя обстоятельствахъ, все-таки не осилитъ ихъ промышленности и торговли и что это еще вопросъ вковъ;
но даже малйшее развитiе чьей нибудь торговли, малйшее чье-нибудь усиленiе на мор, Ч и вотъ уже у нихъ тревога, паника, тоска за барышъ: вотъ изъ за этого-то вся "цивилизацiя" вдругъ и оказывается пуфомъ. Ну, а нмцамъ что, пресса-то ихъ чего всполошилась? А этимъ т, что Россiя стоитъ у нихъ за спиною и связываетъ имъ руки, что изъ за нея они упустили своевременный моментъ свести съ лица земли Францiю уже окончательно, чтобы ужъ не безпокоиться съ нею вовки. "Россiя мшаетъ, Россiю надо вогнать въ предлы, а какъ ее вгонишь въ предлы, когда, съ другаго бока, еще цла Францiя"? Да Россiя вино вата уже тмъ, что она Россiя, а русскiе тмъ, что они русскiе, т. е. сла вяне: ненавистно славянское племя Европ, les esclaves, дескать, рабы, а у нмцевъ столько этихъ рабовъ: пожалуй, взбунтуются. И вотъ во семнадцать вковъ христiанства, очеловченiя, науки, развитiя, Ч ока зываются вдругъ вздоромъ, чуть лишь коснулось до слабаго мста, бас ней для школьниковъ, азбучнымъ нравоученiемъ. Но въ томъ то и бда, въ томъ-то и ужасъ, что это Ч "послднее слово цивилизацiи", и что слово это выговорилось, не постыдилось выговориться. О, не выставляй те на видъ, что и въ Европ, что и въ самой Англiи подымалось общест венное мннiе протестомъ, просьбой, денежными пожертвованiями изби ваемому человчеству: но вдь тмъ еще грустне;
все это частные слу чаи;
они только доказали, какъ безсильны они у себя противъ всеобщаго, государственнаго, своего нацiональнаго направленiя. Вопрошающiй человкъ останавливается въ недоумнiи: "Гд же правда, неужели и вправду мiръ еще такъ далеко отъ нея? Когда же пресчется рознь и со берется ли когда человкъ вмст, и что мшаетъ тому? Будетъ ли ко гда нибудь такъ сильна правда, чтобъ совладать съ развратомъ, циниз момъ и эгоизмомъ людей? Гд выработанныя, добытыя съ такимъ мученiемъ Ч истины, гд человколюбiе? Да и истины ли ужь это, пол но? И не одно ли он упражненiе для "высшихъ" чувствъ, для оратор скихъ рчей или для школьниковъ, чтобъ держать ихъ въ рукахъ, Ч а чуть дло, настоящее дло, практическое уже дло Ч и все побоку, къ чорту идеалы! Идеалы вздоръ, поэзiя, стишки! И неужели правда, что жидъ опять везд воцарился, да и не только "опять воцарился", а и не переставалъ никогда царить (Статья эта написана еще въ Iюл.) ?
ГЛАВА ВТОРАЯ.
I.
Идеалисты-циники.
А помнитъ ли кто статью незабвеннаго профессора и незабвеннаго русскаго человка Ч Тимофея Николаевича Грановскаго, о Восточномъ вопрос, писанную имъ, если только правда это, въ 1855 году, въ самый разгаръ войны нашей съ Европой и когда уже началась осада Севасто поля? Я взялъ ее съ собою въ вагонъ и перечолъ именно въ виду теперь поднимающагося вновь Восточнаго вопроса, и эта старая почтенная ста тья вдругъ показалась мн необыкновенно любопытною, несравненно любопытне, чмъ когда я читалъ ее въ первый разъ и когда остался въ высшей степени съ нею согласенъ. Въ этотъ разъ поразило меня одно особенное соображенiе: во-первыхъ, взглядъ тогдашняго западника на народъ, а во-вторыхъ, и главное Ч такъ сказать, психологическое значенiе статьи. Не могу не подлиться моимъ впечатлнiемъ съ чита телемъ.
Грановскiй былъ самый чистйшiй изъ тогдашнихъ людей;
это было нчто безупречное и прекрасное. Идеалистъ сороковыхъ годовъ въ высшемъ смысл и, безспорно, онъ имлъ свой собственный, особенный и чрезвычайно оригинальный оттнокъ въ ряду тогдашнихъ передовыхъ людей нашихъ, извстнаго закала. Это былъ одинъ изъ самыхъ честнйшихъ нашихъ Степановъ Трофимовичей (типъ идеалиста соро ковыхъ годовъ, выведенный мною въ роман "Бсы" и который наши критики находили правильнымъ. Вдь я люблю Степана Трофимовича и глубоко уважаю его) Ч и, можетъ быть, безъ малйшей комической чер ты, довольно свойственной этому типу. Но я сказалъ, что меня поразило психологическое значенiе статьи и эта мысль показалась мн весьма за бавною. Не знаю, согласитесь ли вы со мной, но когда нашъ русскiй идеалистъ, завдомый идеалистъ, знающiй, что вс его и считаютъ лишь за идеалиста, такъ сказать, "патентованнымъ" проповдникомъ "пре краснаго и высокаго", вдругъ, по какому нибудь случаю увидитъ необ ходимость подать или заявить свое мннiе въ какомъ-нибудь дл (но уже "настоящемъ" дл, практическомъ, текущемъ, а не то что тамъ въ какой нибудь поэзiи, въ дл уже важномъ и серьозномъ, такъ сказать, въ гражданскомъ почти дл), и заявить не какъ нибудь, не мимоходомъ, а съ тмъ, чтобъ высказать ршающее и судящее слово, и съ тмъ, чтобъ непремнно имть влiянiе, Ч то вдругъ обращается весь, какимъ то чудомъ, не только въ завзятаго реалиста и прозаика, но даже въ ци ника. Мало того: цинизмомъ-то, прозой-то этой онъ, главное, и гордится.
Подаетъ мннiе и самъ чуть не щелкаетъ себ языкомъ. Идеалы по боку, идеалы вздоръ, поэзiя, стишки;
на мсто нихъ одна "реальная правда", но вмсто реальной правды всегда пересолитъ до цинизма. Въ цинизм то и ищетъ ея, въ цинизм-то и предполагаетъ ее. Чмъ грубе, чмъ суше, чмъ безсердечне, тмъ, по его, и реальне. Отчего это такъ? А потому, что нашъ идеалистъ, въ подобномъ случа, непремнно усты дится своего идеализма. Устыдится и убоится, что ему скажутъ: "ну, вы идеалистъ, что вы въ "длахъ" понимаете;
проповдуйте тамъ у себя прекрасное, а "дла" ршать предоставьте намъ". Даже въ Пушкин была эта черта: великiй поэтъ не разъ стыдился того, что онъ только поэтъ. Можетъ быть эта черта встрчается и въ другихъ народностяхъ, но, однако, врядъ ли? Врядъ ли, по крайней мр, въ такой степени какъ у насъ. Тамъ, отъ давнишней привычки къ длу всхъ и каждаго, успли разсортироваться вками занятiя и значенiя людей, и почти ка ждый тамъ знаетъ, понимаетъ и уважаетъ себя Ч и въ своемъ занятiи, и въ своемъ значенiи. У насъ же, при двухсотлтней отвычк отъ всякаго дла Ч нсколько иначе. Затаенное глубоко внутреннее неуваженiе къ себ не минуетъ даже такихъ людей, какъ Пушкинъ и Грановскiй. И дйствительно, найдя необходимымъ вдругъ превратиться изъ профес сора исторiи въ дипломата этотъ невиннйшiй и правдивйшiй человкъ дошелъ до удивительныхъ вещей въ своихъ приговорахъ. Онъ, напримръ, совершенно отрицаетъ даже возможность благодарности къ намъ Австрiи за то, что мы ей помогли въ ея спор съ венгерцами и бук вально спасли ее отъ распаденiя. И не потому отрицаетъ, что Австрiя "коварна" и что это намъ слдовало предугадать;
нтъ, онъ не видитъ никакого коварства и прямо выводитъ, что Австрiя не могла поступить иначе. Но этого ему мало: онъ прямо выводитъ, что она и не должна бы ла поступить иначе, что она, напротивъ, должна была поступить именно такъ, какъ поступила, Ч и что, стало быть, надежды наши на ея благо дарность составляютъ лишь непростительный и смшной промахъ на шей политики. Частный-де человкъ одно, а государство Ч другое;
у государства свои высшiя, текущiя цли, свои собственныя выгоды, и требовать благодарности даже до жертвы собственнымъ интересамъ Ч просто смшно. "У насъ коварство и неблагодарность Австрiи, Ч гово ритъ Грановскiй, Ч сдлались общимъ ходячимъ мстомъ. Но говорить о неблагодарности или благодарности въ политическихъ длахъ показы ваетъ только ихъ непониманiе. Государство не частное лицо;
ему нельзя изъ благодарности жертвовать своими интересами, тмъ боле, что въ политическихъ длахъ самое великодушiе никогда не бываетъ безкоры стное" (т. е. и не должно быть, что-ли? мысль именно та);
однимъ сло вомъ, почтенный идеалистъ наговорилъ чрезвычайно умныхъ вещей, но главное Ч реальныхъ: не все, дескать, мы стишки пишемъ!.. Умно-то это умно, это правда, тмъ боле, что и не ново, а живетъ съ тхъ поръ, какъ на свт живутъ дипломаты, но все же оправдывать съ такимъ жа ромъ поступокъ Австрiи, и не то что оправдывать, а прямо доказывать, что и не должна была она поступить иначе, Ч воля ваша, это какъ то ржетъ умъ пополамъ. Что-то есть тутъ такое, съ чмъ никакъ нельзя согласиться, съ чмъ претитъ согласиться, не смотря даже на необычай ный практическiй и политическiй умъ, столь вдругъ и столь неожиданно выказанный нашимъ историкомъ Ч поэтомъ и жрецомъ прекраснаго.
Вдь съ этимъ признанiемъ святости текущей выгоды, непосредственна го и торопливаго барыша, съ этимъ признанiемъ справедливости плевка на честь и совсть, лишь бы сорвать шерсти клокъ, Ч вдь съ этимъ можно очень далеко зайти. Вдь съ этимъ, пожалуй, можно оправдать политику Метерниха изъ высшихъ и реальныхъ государственныхъ цлей. Да и практическiя-ли только выгоды, текущiе-ли только барыши составляютъ настоящую выгоду нацiи, а потому и "высшую" ея политику, въ противуположность всей этой "шиллеровщин" чувствъ, идеаловъ и проч.? Тутъ, вдь, вопросъ. Напротивъ, не лучшая-ли политика для ве ликой нацiи именно эта политика чести, великодушiя и справедливости, даже повидимому и въ ущербъ ея интересамъ (а на дл никогда не въ ущербъ)? Неужели нашъ историкъ не зналъ, что вотъ эти-то великiя и честныя идеи (а не одинъ барышъ и шерсти клокъ) и торжествуютъ, на конецъ, въ народахъ и нацiяхъ, не смотря на всю, казалось бы, смшную непрактичность этихъ идей и на весь ихъ идеализмъ, столь унизитель ный въ глазахъ дипломатовъ и Метерниховъ, и что политика чести и безкорыстiя есть не только высшая, но, можетъ быть, и самая выгодная политика для великой нацiи, именно потому, что она великая. Политика текущей практичности и безпрерывнаго бросанiя себя туда, гд повыгодне, гд понасущне, изобличаетъ мелочь, внутреннее безсилiе государства, горькое положенiе. Дипломатическiй умъ, умъ практиче ской и насущной выгоды всегда оказывался ниже правды и чести, а правда и честь кончали тмъ, что всегда торжествовали. А если не кон чали тмъ, то кончатъ тмъ, потому что такъ того, неизмнно и вчно, хотли и хотятъ люди. Когда уничтожалась торговля неграми, разв не было глубокихъ и высокоумныхъ возраженiй что это "уничтоженiе" не практично, что оно повредитъ самымъ насущнымъ и необходимйшимъ интересамъ народовъ и государствъ? Доходили до того, что торговлю неграми выставляли даже нравственно-необходимымъ дломъ, оправды вали ее естественнымъ различiемъ племенъ и заключали, что негръ поч ти не человкъ... Когда Сверо-Американскiя колонiи Англiи взбунто вались противъ нея, не кричали-ли въ практической Англiи столько тъ сряду, что освобожденiе колонiй отъ автономiи Англiи будетъ ги белью англiйскихъ интересовъ, потрясенiемъ, бдой. Когда у насъ осво бождали крестьянъ, не раздавались-ли и у насъ такiе же крики по мстамъ, не говорили-ли "глубокiе и практическiе умы", что государство вступаетъ на дурную дорогу, невдомую и ужасную, на потрясенiе всей державы и что не такова должна быть политика высшая, наблюдающая интересы реальные, а не основанные лишь на модныхъ экономическихъ соображенiяхъ и теорiяхъ, опытомъ не провренныхъ, да на "чувстви тельности". Да чего далеко идти! вотъ передъ нами славянскiй вопросъ:
вотъ бы намъ бросить теперь славянъ совсмъ! Хотя Грановскiй и на стаиваетъ на томъ, что мы хотимъ славянами только усилиться и дйствуемъ только для нашей практической выгоды, но, помоему, онъ и тутъ обмолвился. Ну, какая съ ними практическая выгода, даже въ бу дущемъ-то и чмъ тутъ усилишься? Средиземное-то море когда нибудь, или Константинополь, "котораго намъ никогда не дадутъ"? Такъ вдь это только журавль въ неб, да хоть и поймать его, такъ еще больше хлопотъ наживемъ. На 1000 тъ наживемъ. Это-ли благоденствiе, это ли взглядъ мудреца, это-ли настоящiй практическiй интересъ? Съ сла вянами только возня и хлопоты;
особенно теперь, когда они еще не наши.
Изъ-за нихъ на насъ уже сто тъ косится Европа, а теперь и не косит ся только, а Ч при малйшемъ нашемъ шевеленiи, тотчасъ-же выхваты ваетъ мечъ и наводитъ на насъ пушку. Просто Ч бросить ихъ, да и на всегда, чтобъ успокоить разъ навсегда Европу. Да и не просто бросить ихъ: Европа-то пожалуй и не повритъ теперь, что мы бросили, стало быть, бросить надо съ доказательствами: надо намъ же самимъ набро ситься на славянъ и передавить ихъ побратски, чтобъ поддержать Турцiю: "Вотъ-де, милые братцы славяне, государство не частное лицо, ему нельзя изъ великодушiя жертвовать своими интересами, а вы и не знали этого"? Ч И сколько выгодъ, практическихъ, настоящихъ и уже немедленныхъ выгодъ, а не мечтательныхъ какихъ-то въ будущемъ, по лучила бы тотчасъ Россiя! Тотчасъ-же бы кончился восточный вопросъ, Европа возвратила-бы намъ хоть на время свою довренность, а вслдствiе того военный нашъ бюджетъ убавляется, нашъ кредитъ воз становляется, нашъ рубль входитъ въ свою настоящую цну, Ч да это ли только: вдь журавль-то никуда не улетитъ, онъ все летать будетъ!
Теперь-то мы покривимъ, переждемъ: "государство не частное лицо, ему нельзя жертвовать своими интересами", Ч ну, а современемъ... Что-жъ, вдь ужь если суждено славянамъ не обойтись безъ насъ, то они сами примкнутъ къ намъ, когда прiйдетъ время, вотъ мы тогда къ нимъ и опять примажемся съ любовью и братствомъ". А впрочемъ, Грановскiй именно это-то и находитъ въ нашей политик. Онъ именно увряетъ, что наша политика только и длала, что весь послднiй вкъ давила славянъ, "доносила на нихъ и выдавала ихъ туркамъ", что славянская политика наша и всегда была политикой захвата и насилiя, да и не мог ло быть иначе. (То есть, и должна была быть такою? Вдь оправдываетъ же онъ другихъ за такую политику, вотъ бы и насъ оправдать). Но такъ ли это, неужто, въ самомъ дл, такова была наша всегдашняя политика въ славянскомъ вопрос, и неужто она и теперь даже не выяснилась, Ч вотъ вопросъ!
II.
Постыдно-ли быть идеалистомъ?
Грановскiй былъ, конечно, самолюбивъ, но самолюбiе, и даже ино гда раздраженное, мн кажется, должно было быть и у всхъ тогдаш нихъ нашихъ способныхъ людей, Ч именно по неимнiю дла, по невоз можности прiискать себ дло, такъ сказать изъ тоски по длу. Доходи ло до того, что и имвшiе, казалось бы, занятiе (иной профессоръ, напримръ, литераторъ, поэтъ, даже великiй поэтъ) мало цнили свою профессiю, и не по одному только стсненiю, въ которомъ видли себя и свою профессiю, а и потому еще, что почти каждый изъ нихъ былъ на клоненъ предполагать въ себ зачатки другаго дла, боле, по его понятiямъ, высшаго, боле полезнаго, боле гражданскаго, чмъ то, ко торымъ онъ занимался. Раздраженность самолюбiя въ лучшихъ передо выхъ и способныхъ нашихъ людяхъ (иныхъ, разумется) поразительна и теперь, и все отъ той же причины. (Впрочемъ, я объ однихъ только спо собныхъ и даровитыхъ людяхъ и говорю, а о безобразномъ, непозволи тельно-раздраженномъ самомннiи и тщеславiи столь многихъ бездар ныхъ и пустыхъ современныхъ "дятелей", воображающихъ себя генiями, я пока пропускаю, хотя это явленiе, именно въ настоящее время, очень бьетъ въ глаза ). Эта тоска по длу, это вчное исканiе дла, про исходящее единственно отъ нашего двухвковаго бездлья, дошедшаго до того, что мы теперь не умемъ даже и подойти къ длу, мало того Ч даже узнать, гд дло, и въ чмъ оно состоитъ, Ч страшно раздражаетъ у насъ людей. Является самомннiе, иногда даже неприличное, судя по нравственной высот лица, длаетъ его чуть не смшнымъ;
но все это именно потому, что этотъ высокiй нравственный человкъ самъ иногда не въ силахъ опредлить себя, своихъ силъ и значенiя, узнать, такъ ска зать, свой собственный удльный всъ и настоящую свою стоимость на практик, на дл. Узнавъ это, онъ, какъ высокоодухотворенный человкъ, конечно, не почелъ бы для себя низостью сознаться въ томъ, въ чемъ онъ чувствуетъ себя неспособнымъ;
въ настоящую же пору онъ обидчивъ и въ раздражительности берется часто не за свое дло. Статья Грановскаго, повторяю, написана очень умно, хотя есть и политическiя ошибки, подтвердившiяся потомъ въ Европ фактами, Ч и ужь, конечно, ихъ можно бы было указать;
но я не объ этихъ ошибкахъ хочу говорить, да и не берусь судить въ этомъ Грановскаго. Меня поразила лишь, въ этотъ разъ, чрезвычайная раздражительность статьи. О, не самолюбiю его приписываю я ея раздражительность и не на извстную тенденцiозность статьи нападаю я: я слишкомъ понимаю "злобу дня", отразившуюся въ этомъ сочиненiи, чувство гражданина, скорбь гражда нина. Есть, наконецъ, моменты, когда и справедливйшiй человкъ не можетъ быть безпристрастнымъ... (увы, Грановскiй не дожилъ до освобожденiя крестьянъ и даже не воображалъ этого тогда и въ мечтахъ своихъ!) нтъ, не на это я нападаю, но зачмъ же онъ такъ презритель но, въ этомъ "восточномъ вопрос" взглянулъ на народъ и не отдалъ ему должнаго? Участiя народа, мысли народной онъ не хочетъ замчать въ этомъ дл вовсе. Онъ положительно утверждаетъ, что народъ, въ дл славянъ и въ тогдашнюю войну, не имлъ никакого мннiя вовсе, а только чувствовалъ тяготу повинностей и наборовъ. Повидимому, и не долженъ имть мннiя, Ч Грановскiй пишетъ:
"Прежде всего надо устранить мысль, что эта война (т. е. 53 Ч 54 и 55 го довъ) Ч священная;
правительство старалось уврить народъ, что оно идетъ на за щиту правъ единоврцевъ и христiанской церкви. Защитники православiя и славян ской народности съ радостью подняли это знамя, и проповдывали крестовый по ходъ противъ мусульманъ. Но вкъ крестовыхъ походовъ прошелъ;
въ наше время никто не подвинется на защиту гроба Господня, (и на защиту славянъ тоже?) ни кто не смотритъ на магометанъ какъ на вчныхъ враговъ христiанства;
ключи Вилеемскаго храма служатъ только предлогомъ для достиженiя цлей политиче скихъ (въ другомъ мст прямо говорится это и на счетъ славянъ)".
Конечно, и мы готовы согласиться, что русская политика въ сла вянскомъ вопрос, въ это послднее столтiе, можетъ и бывала порою не безупречна;
моментами она могла бывать слишкомъ ужъ сдержанною и осторожною и потому, на иной нетерпливый взглядъ, казалась неис креннею. Можетъ быть и бывала излишняя боязнь за текущiе интересы, двусмыслiе, вслдствiе иныхъ вншнихъ дипломатическихъ внушенiй, полумры, прiостановки, но въ сущности, въ цломъ, врядъ-ли политика Россiи хлопотала только объ одномъ лишь захват славянъ подъ свою власть, объ умноженiи тмъ своей силы и политическаго значенiя. Нтъ, конечно, это было не такъ и въ сущности своей политика наша, даже во весь петербургскiй перiодъ нашей исторiи, врядъ-ли рознилась въ сла вянскомъ т. е. Восточномъ вопрос отъ древнйшихъ историческихъ завтовъ и преданiй нашихъ и воззрнiя народнаго. И правительство наше всегда твердо знало, что чуть народъ нашъ заслышитъ призывъ его въ этомъ дл, то всегда отзовется на него всецло, а потому Вос точный вопросъ, въ высшей сущности своей, всегда былъ у насъ народ нымъ вопросомъ. Но Грановскiй не признаетъ этого вовсе. О, Грановскiй глубоко любилъ народъ! Въ стать своей онъ скорбитъ и плачетъ о страданiяхъ его въ войну и о тягостяхъ, имъ вынесенныхъ.
Да такiе люди какъ Грановскiй разв могутъ не любить народа? Въ этомъ состраданiи, въ этой любви выказалась вся прекрасная душа его, но въ то же время высказался невольно и взглядъ на народъ нашъ за клятаго западника, готоваго всегда признать въ народ прекрасные за чатки, но лишь въ "пассивномъ вид" и на степени "замкнутаго идилли ческаго быта", а объ настоящей и возможной дятельности народа Ч "лучше ужъ и не говорить". Для него народъ нашъ, даже во всякомъ случа, лишь косная и безгласная масса, Ч и что же: мы вс почти, вдь тогда ему и поврили. Вотъ почему я и не смю "нападать" на Гранов скаго и обличаю лишь время, а не его. Статья эта ходила тогда по ру камъ и имла влiянiе... То-то и есть, что меня всего боле поразила па ралель этой замчательной статьи и замчательнаго взгляда ея съ на стоящей, теперешней нашей минутой. Нтъ, теперь даже западникъ Грановскiй могъ бы изумиться, а пожалуй и поврить. Эти доброволь ныя жертвы и приношенiя народныя для православныхъ славянъ, эти жертвы старообрядцевъ, посылающихъ отъ обществъ своихъ санитар ные отряды, эти жертвы артельныхъ рабочихъ изъ послднихъ грошей или цлыми деревнями, по мiрскимъ приговорамъ, жертвы наконецъ солдатъ и матросовъ изъ ихъ жалованья, наконецъ Ч русскiе люди всхъ сословiй, дущiе сражаться за угнетенныхъ православныхъ братьевъ, проливать за нихъ кровь, Ч нтъ, это нчто уже обозначив шееся и нельзя сказать чтобъ пассивное, нчто съ чмъ нельзя не счи таться. Движенiе обозначилось и уже оспорить его нельзя. Дамы, знат ныя барыни, ходятъ по улицамъ съ кружками, собирая милостыню на братьевъ славянъ и онъ важно и умилительно смотритъ на это совсмъ новое для него явленiе: "значитъ, вс опять собираются вмст, значитъ Ч не всегда же рознь, значитъ мы вс такiе же христiане", Ч вотъ что непремнно чувствуетъ народъ, а можетъ уже и думаетъ. И ужъ конеч но, до него доходятъ и свднiя: онъ слушаетъ газеты и самъ уже начи наетъ читать ихъ. И ужъ конечно слышалъ, да и въ церкви молился за упокой души Николая Алексевича Кирева, положившаго жизнь свою за народное дло и, кто знаетъ, можетъ быть сложитъ объ этой смерти и жертв свою народную псню Ч И хоть падетъ, но будетъ живъ Въ сердцахъ и памяти народной И онъ, и пламенный порывъ Души прекрасной и свободной;
Славна кончина за народъ!
Да, это была "кончина за народъ", и не за одинъ лишь славянскiй народъ, а и за дло всеобщее, православное и русское дло, и народъ всегда это хорошо пойметъ. Нтъ, народъ нашъ не матерьялистъ и не развращенъ еще духомъ настолько, чтобъ думать объ однхъ только на сущныхъ выгодахъ и о положительномъ интерес. Онъ радъ духовно если предстанетъ великая цль и приметъ ее какъ хлбъ духовный. И неужели народъ, теперь, въ настоящую минуту, не знаетъ и не смекаетъ, что дальнйшее развитiе этого "дла о славянахъ" можетъ даже и намъ грозить войной, зажечь войну? Вдь тогда ему опять, какъ и въ восточ ную войну, двадцать тъ назадъ, выпадутъ на долю повинности и тяго ты;
взгляните же на него теперь: боится ли онъ чего нибудь? Нтъ, въ народ нашемъ видно побольше духовныхъ и дятельныхъ силъ, чмъ предполагаютъ о немъ иные его "знатоки". Предоставилъ бы лучше Грановскiй взглядъ этотъ другимъ, вотъ тому самому множеству этихъ нашихъ "знатоковъ народа" и даже, пожалуй, инымъ нашимъ писате лямъ о народ, которые такъ и остались, во весь свой вкъ, лишь обу чившимися русскому мужику иностранцами.
Повторю въ заключенiе: у насъ идеалистъ часто забываетъ что идеализмъ есть дло вовсе не стыдное. У идеалиста и реалиста, если только они честны и великодушны, одна и та же сущность Ч любовь къ человчеству и одинъ и тотъ же объектъ Ч человкъ, только лишь одн формы представленiя объекта различныя. Стыдиться своего идеализма нечего: это тотъ же путь и къ той же цли. Такъ что идеализмъ, въ сущности, точно также реаленъ, какъ и реализмъ, и никогда не можетъ изчезнуть изъ мiра. Не Грановскимъ стыдиться что они являются имен но затмъ, чтобъ проповдывать "прекрасное и высокое". А если усты дятся ужь и Грановскiе, и, убоясь насмшливыхъ и высокомрныхъ мудрецовъ Ареопага, примкнутъ чуть не къ Меттерниху, то кто-же бу дутъ тогда нашими пророками? И не историку бы Грановскому не знать, что народамъ дороже всего Ч имть идеалы и сохранить ихъ, и что иная святая идея, какъ бы ни казалась вначал слабою, непрактич ною, идеальною и смшною въ глазахъ мудрецовъ, но всегда найдется такой членъ Ареопага и "женщина именемъ амарь", которые еще изна чала поврятъ проповднику и примкнутъ къ свтлому длу, не боясь разрыва съ своими мудрецами. И вотъ маленькая, несовременная и не практическая "смшная идейка" растетъ и множится и подъ конецъ побждаетъ мiръ, а мудрецы Ареопага умолкаютъ.
III.
Нмцы и трудъ. Непостижимые фокусы.
Объ остроумiи.
Эмсъ Ч мсто блестящее и модное. Сюда съзжаются со всего свта больные преимущественно грудью "катаррами дыхательныхъ пу тей" и весьма успшно лечатся у его источниковъ. Перебываетъ въ то до 14-ти и до 15 тысячь постителей, все, конечно, людей богатыхъ или ужъ по крайней мр такихъ, которые въ состоянiи не отказать себ въ забот о собственномъ здоровь. Но есть и бдные, которые тоже при ходятъ сюда полчиться. Ихъ перебываетъ до сотни человкъ и можетъ быть, что и не приходятъ, а прiзжаютъ. Меня очень заинтересовали четвертые классы, устроенные на нмецкихъ желзныхъ дорогахъ, не знаю только на всхъ ли? Во время одной остановки въ пути, я попро силъ кондуктора (вс почти кондукторы на нмецкихъ желзныхъ доро гахъ не только очень распорядительны, но и внимательны и любезны къ пассажиру) растолковать мн что это за четвертый классъ. Онъ пока залъ мн пустой вагонъ, т. е. безъ всякихъ скамеекъ и въ которомъ бы ли только стны и полъ. Оказывалось, что пассажиры должны стоять.
Ч Можетъ быть, на полъ садятся?
Ч О да, конечно, кто какъ хочетъ.
Ч А сколько мстъ полагается на вагонъ?
Ч Двадцать пять мстъ.
Прикинувъ мысленно размръ этого пустаго вагона на двадцать пять человкъ, я заключилъ, что они непремнно должны стоять, да еще плечомъ къ плечу;
такимъ образомъ, въ случа, еслибъ впрямь набилось двадцать пять человкъ, т. е. полный комплектъ, ни одинъ изъ нихъ не могъ бы ссть никакъ, несмотря на "кто какъ хочетъ". Поклажу свою, разумется, долженъ держать въ рукахъ;
впрочемъ, у нихъ вдь узелки какiе нибудь.
Ч Да, но за то здсь цны ровно наполовину мене противъ треть яго класса, а это уже чрезвычайное благодянiе для бднаго.
Ну, это дйствительно чего нибудь да стоитъ. И такъ, эти "бдные", прибывающiе въ Эмсъ, не только лечатся, но и содержатся на счетъ...
вотъ ужь этого и не знаю Ч на чей счетъ. Только что вы прiзжаете въ Эмсъ и занимаете квартиру въ отели (а въ Эмс вс дома-отели), къ вамъ на второй, на третiй день, непремнно явятся, одинъ вслдъ за другимъ, два сбирателя пожертвованiй съ книжками, Ч люди вида сми реннаго и терпливаго, но и при нкоторомъ собственномъ достоинств.
Одинъ изъ нихъ сбираетъ на содержанiе вотъ этихъ самыхъ бдныхъ больныхъ. Къ книжк приложено печатное приглашенiе эмскихъ докто ровъ эмскимъ пацiентамъ Ч вспомнить о бдныхъ. Вы даете посильную жертву и вписываете ваше имя. Я пересмотрлъ книгу и пожертвованiя поразили меня своею скудостью: одна марка, полмарки, рдко три марки, ужасно рдко пять марокъ, а казалось бы, здсь не очень-то надодаютъ публик просьбами о пожертвованiяхъ: кром этихъ двухъ "сбирателей", нтъ никакихъ другихъ. Въ то время, когда вы жертвуете и вписывае тесь въ книгу, чиновникъ (буду ужь называть его чиновникомъ) смирен но стоитъ у васъ посреди комнаты.
Ч А много вы набираете во весь сезонъ? спросилъ я.
Ч До тысячи талеровъ, мейнъ геръ, а между тмъ это слишкомъ малая сумма сравнительно съ тмъ, что требуется: ихъ много, ихъ до ста человкъ, и мы ихъ совершенно содержимъ, лечимъ, поимъ и кормимъ и помщенiе даемъ.
Дйствительно маловато;
тысяча талеровъ это три тысячи марокъ;
если перебываетъ публики до 14 тысячь человкъ, то Ч по скольку же придется жертвы на каждаго? Стало быть, есть и такiе, которые совсмъ не жертвуютъ, отказываются и выгоняютъ собирателя (и есть и именно выгоняютъ, я это узналъ впослдствiи). Между тмъ, публика блестя щая, чрезвычайно даже блестящая. Выйдите когда пьютъ воды или на музыку и посмотрите эту толпу.
Кстати, я читалъ еще весной въ нашихъ газетахъ, что мы, русскiе, очень мало пожертвовали для возставшихъ славянъ (это, конечно, было высказано еще до теперешнихъ пожертвованiй) и что, сравнительно съ нами, въ Европ, вс пожертвовали гораздо боле, не говоря уже объ Австрiи, которая одна пожертвовала множество (?) миллiоновъ гульде новъ на содержанiе несчастныхъ семействъ повстанцевъ, десятками ты сячь перебравшихся на ея территорiю;
что въ Англiи, напримръ, по жертвовали несравненно боле нашего и даже во Францiи и въ Италiи.
Но, воля ваша, я не врю громадности этихъ европейскихъ пожертвованiй на славянъ. Про Англiю много говорили, но любопытно бы, однако, узнать настоящую цифру ея пожертвованiй, которая, кажет ся, еще никому въ точности неизвстна. Что же до Австрiи, съ самаго начала возстанiя уже имвшей въ виду прiобртенiе части Боснiи (объ которомъ теперь уже заходитъ въ дипломатическомъ мiр рчь), то жертвовала она стало быть, не безкорыстно, а въ виду будущаго своего интереса, и жертва ея была вовсе не общественная, а Ч просто за про сто, казенная. Но и тутъ "множество" миллiоновъ гульденовъ, кажется, можно бы подвергнуть сомннiю. Жертвы были, или, лучше сказать, ас сигнованы деньги были, но велика ли была эта помощь на самомъ дл, Ч это обозначится разв лишь въ будущемъ.
Другой чиновникъ, т. е. эмскiй сборщикъ пожертвованiй, неуклонно являющiйся вслдъ за первымъ, сбираетъ на "bledige kinder",1 т. е., на маленькихъ дтей-идiотовъ. Это здшнее заведенiе. Ужь разумется этихъ идiотовъ доставляетъ въ это заведенiе не одинъ только Эмсъ, да и неприлично было бы такому маленькому городку народить столько идiотовъ. На заведенiе это ассигнована казенная сумма, но, видно, при ходится прибгать и къ пожертвованiямъ. Блестящiй человкъ или слабоумныя дти (нем.).
великолпная дама вылечиваются, получаютъ здоровье, благодаря именно здшнимъ источникамъ, и Ч не то что въ благодарность къ мсту, но хоть на память, оставляютъ дв-три марки на бдныхъ, бро шенныхъ, несчастныхъ маленькихъ существъ. Въ этой второй книг пожертвованiй тоже Ч марка, дв марки, иногда, страшно рдко, мель каетъ даже 10 марокъ. Сбираетъ этотъ второй чиновникъ въ сезонъ до 1, 500 талеровъ: "но прежде было лучше, прежде больше давали", приба вилъ онъ съ горестiю. Въ этой книг бросилось мн въ глаза одно пожертвованiе, такъ сказать, какъ бы, съ направленiемъ: 5 пфениговъ (1 1/2 копйки серебр.). Это напомнило мн пожертвованiе одного рус скаго статскаго совтника, вписанное въ книгу въ Пятигорск, на па мятникъ Лермонтову: онъ пожертвовалъ одну копйку серебр. и подпи салъ свое имя. Съ годъ тому это передавали въ газетахъ, но имени жертвователя не объявили, и, по моему, совршенно напрасно: вдь онъ самъ подписалъ свое имя публично и можетъ быть именно мечтая о слав. Но статскiй совтникъ имлъ, очевидно, въ виду выказать свою умственную силу, взглядъ, направленiе, онъ протестовалъ противъ ис кусства, противъ ничтожности поэзiи въ нашъ вкъ "реализма", парохо довъ и желзныхъ дорогъ, т. е. противъ всего того, на что возстаетъ обыкновенно и всякая либеральная (а врнй Ч съ чужаго голоса либе ральствующая) обшмыга третьего разряда. Но этотъ-то, другой-то, здшнiй-то bloedige, что хотлъ выразить своими пятью пфенигами?
Ужь и не понимаю къ чему тутъ приложить направленiе. Bledige kinder Ч это маленькiя несчастныя существа, выброски изъ бднйшихъ се мействъ, Ч чего ужь бы тутъ-то острить? "И если напоите бднаго хоть единымъ стаканомъ воды, то и то зачтется вамъ въ царствiи небесномъ".
А впрочемъ, что-жъ я: стаканъ воды въ Эмс ужь, конечно, не стоитъ боле пяти пфениговъ, даже ни въ какомъ случа, а стало быть и за пять пфениговъ можно въ рай попасть. Именно разсчиталъ minimum расхода на рай: "къ чему давать лишнее"? Просто дитя вка;
нынче, дескать, никого не надуешь.
Съ самаго перваго моего прiзда въ Эмсъ, т. е. еще третьяго года, и съ самаго перваго дня, меня заинтересовало одно обстоятельство Ч и вотъ продолжаетъ интересовать въ каждый мой прiздъ. Два самые об щеупотребительные источника въ Эмс, несмотря на нсколько другихъ Ч это Кренхенъ и Кессельбруненъ. Надъ источниками выстроенъ домъ и самые источники отгорожены отъ публики баллюстрадой. За этой бал люстрадой стоитъ нсколько двушекъ, по три у каждаго источника Ч привтливыхъ, молодыхъ и чисто одтыхъ. Вы имъ подаете вашъ ста канъ и он тотчасъ же вамъ наливаютъ воду. Въ опредленные два часа, положенные на утреннее питье, у этихъ баллюстрадъ перебываютъ ты сячи больныхъ;
каждый больной выпиваетъ въ теченiи этихъ двухъ ча совъ по нскольку стакановъ, по два, по три, по четыре Ч сколько ему предписано;
тоже и во время вечерняго питья. Такимъ образомъ, каждая изъ этихъ трехъ двушекъ нальетъ и раздастъ, въ эти два часа, чрезвы чайное множество стакановъ. Но мало того, что это длается совершен но въ порядк, не суетливо, спокойно, методически и васъ ниразу не за держатъ Ч удивительне всего то, что каждая изъ этихъ двицъ, по моему, обладаетъ какимъ-то чуть не сверхъестественнымъ соображенiемъ. Вы только одинъ разъ скажете ей, въ первый разъ по прiзд: "вотъ мой стаканъ, мн столько-то унцiй кренхена и столько-то унцiй молока" Ч и она уже во весь мсяцъ леченiя ниразу не ошибется.
Кром того, она уже васъ знаетъ наизусть и различаетъ въ толп. Тол па тснится густо, въ нсколько рядовъ, вс протягиваютъ стаканы;
она беретъ ихъ по шести, по семи стакановъ заразъ, заразъ вс ихъ и на полняетъ въ какую нибудь четверть минуты и, не проливъ, не разбивъ, раздаетъ каждому безъ ошибки. Она сама протягиваетъ къ вамъ стаканъ и знаетъ, что изъ тысячи стакановъ Ч вотъ этотъ вашъ, а этотъ другаго, помнитъ наизусть, сколько вамъ унцiй воды, сколько молока и сколько вамъ предписано выпить стакановъ. Никогда не случается ни малйшей ошибки;
я къ этому присматривался и нарочно справлялся. И главное, Ч тутъ нсколько тысячь больныхъ. Очень можетъ быть, что все это са мая обыкновенная вещь и нтъ ничего удивительнаго, но для меня, вотъ уже третiй годъ, это почти непостижимо и я все еще смотрю на это, какъ на какой-то непостижимый фокусъ. И хоть и смшно всему удивляться, но эту задачу я положительно не могу разршить. Повидимому, надо заключить о необыкновенной памяти и быстрот соображенiя этихъ нмокъ, а, между тмъ, тутъ можетъ быть всего только привычка къ работ, усвоенiе работы съ самаго ранняго дтства и, такъ сказать, побда надъ трудомъ. Что касается собственно труда, то для присмат ривающагося русскаго тутъ тоже большое недоумнiе. Живя мсяцъ въ отел (т. е. собственно не въ отел, тутъ всякiй домъ отель, и большин ство этихъ отелей, кром нсколькихъ большихъ гостиницъ Ч просто квартиры съ прислугою и съ содержанiемъ по уговору), я просто дивил ся на служанку отеля. Въ томъ отел, гд я жилъ, было двнадцать квартиръ, вс занятыя, а въ иной и цлыя семейства. Всякiй-то позво нитъ, всякiй-то требуетъ, всмъ надо услужить, всмъ подать, взбжать множество разъ на день по стниц Ч и на все это, во всемъ отел, всей прислуги была одна только двушка девятнадцати тъ. Мало того, хозяйка держитъ ее же и на побгушкахъ по порученiямъ: за виномъ къ обду тому-то, въ аптеку другому, къ прачк для третьяго, въ лавочку для самой хозяйки. У этой хозяйки-вдовы, было трое маленькихъ дтей, за ними надо было, все-таки, присмотрть, услужить имъ, одть поутру въ школу. Каждую субботу надо вымыть во всемъ дом полы, каждый день убрать каждую комнату, перемнить каждому постельное и столо вое блье и каждый разъ, посл каждаго выбывшаго жильца, немедлен но вымыть и вычистить всю его квартиру, не дожидаясь субботы. Ло жится спать эта двушка въ половин двнадцатаго ночи, а на утро хо зяйка будитъ ее колокольчикомъ ровно въ пять часовъ. Все это букваль но такъ, какъ я говорю, я не преувеличиваю нисколько. Прибавьте, что она служитъ за самую скромную плату, немыслимую у насъ въ Петербург, и, сверхъ того, съ нея требуется, чтобъ одта была чисто.
Замтьте, что въ ней нтъ ничего приниженнаго, забитаго: она весела, смла, здорова, иметъ чрезвычайно довольный видъ, при ненаруши момъ спокойствiи. Нтъ, у насъ такъ не работаютъ;
у насъ ни одна слу жанка не пойдетъ на такую каторгу, даже за какую угодно плату, да, сверхъ того, не сдлаетъ такъ, а сто разъ забудетъ, прольетъ, не прине сетъ, разобьетъ, ошибется, разсердится, "нагрубитъ", а тутъ въ цлый мсяцъ ни на что ровно нельзя было пожаловаться. Помоему, это удиви тельно Ч и я, въ качеств русскаго, ужь и не знаю: хвалить или хулить это? Я, впрочемъ, рискну и похвалю, хотя есть надъ чмъ и задуматься.
Здсь каждый принялъ свое состоянiе такъ, какъ оно есть, и на этомъ успокоился, не завидуя и не подозрвая, повидимому, еще ничего, Ч по крайней мр, въ огромнйшемъ большинств. Но трудъ, все-таки, прельщаетъ, трудъ установившiйся, вками сложившiйся, съ обозна чившимся методомъ и прiемомъ, достающимися каждому чуть не со дня рожденiя, а потому каждый уметъ подойти къ своему длу и овладть имъ вполн. Тутъ каждый свое дло знаетъ, хотя, впрочемъ, каждый только свое дло и знаетъ. Говорю это потому, что здсь вс такъ рабо таютъ, не одн служанки, а и хозяева ихъ.
Посмотрите на нмецкаго чиновника, Ч ну, вотъ хоть-бы почтамтскiй чиновникъ. Всякiй знаетъ, что такое чиновникъ русскiй, изъ тхъ особенно, которые имютъ ежедневно дло съ публикою: это нчто сердитое и раздраженное, и если не высказывается иной разъ раздраженiе видимо, то затаенное, угадываемое по физiономiи. Это нчто высокомрное и гордое, какъ Юпитеръ. Особенно это наблюдает ся въ самой мелкой букашк, вотъ изъ тхъ, которыя сидятъ и даютъ публик справки, принимаютъ отъ васъ деньги и выдаютъ билеты и проч.
Посмотрите на него, вотъ онъ занятъ дломъ, "при дл": Публика тол пится, составился хвостъ, каждый жаждетъ получить свою справку, отвтъ, квитанцiю, взять билетъ. И вотъ онъ на васъ не обращаетъ ни какого вниманiя. Вы добились, наконецъ, вашей очереди, вы стоите, вы говорите Ч онъ васъ не слушаетъ, онъ не глядитъ на васъ, онъ обер нулъ голову и разговариваетъ съ сзади сидящимъ чиновникомъ, онъ взялъ бумагу и съ чмъ то справляется, хотя вы совершенно готовы подозрвать, что онъ это только такъ, и что вовсе не надо ему справ ляться. Вы, однако, готовы ждать и Ч вотъ онъ встаетъ и уходитъ. И вдругъ бьютъ часы и присутствiе закрывается Ч убирайся, публика!
Сравнительно съ нмецкимъ, у насъ чиновникъ несравненно меньше ча совъ сидитъ во дню за дломъ. Грубость, невнимательность, пренебреженiе, враждебность къ публик, потому только, что она пуб лика, и главное Ч мелочное Юпитерство. Ему непремнно нужно выка зать вамъ, что вы отъ него зависите: "Вотъ, дескать, я какой, ничего-то вы мн здсь за баллюстрадой не сдлаете, а я съ вами могу все, что хо чу, а разсердитесь, Ч сторожа позову и васъ выведутъ". Ему нужно ко му-то отмстить за какую-то обиду, отмстить вамъ за свое ничтожество.
Здсь, въ Эмс, въ почтамт сидятъ обыкновенно два, много три чинов ника. Бываютъ мсяцы, во время сезона (iюнь, iюль, напримръ) въ ко торые столпятся прiзжiе тысячами, можно представить какая перепис ка и какая почтамту работа. За исключенiемъ какихъ нибудь двухъ ча совъ на обдъ и проч., они заняты сплошь весь день. Надобно принять почту, отправить ее, тысяча человкъ приходитъ спрашивать poste restante или объ чемъ-нибудь справиться. Для каждаго-то онъ пере смотритъ цлые вороха писемъ, каждаго то выслушаетъ, каждому-то выдастъ справку, объясненiе Ч и все это терпливо, ласково, вжливо и въ то же время съ сохраненiемъ достоинства. Онъ изъ мелкой букашки человкомъ становится, а не обращается изъ человка въ букашку... По прiзд въ Эмсъ, я долго не получалъ нетерпливо ожидаемаго мною письма Ч и каждый день справлялся въ poste restante. Въ одно утро, возвратясь съ питья водъ, нахожу письмо это у себя на стол. Оно толь ко что пришло и чиновникъ, упомнившiй мою фамилiю, но не знавшiй гд я живу, нарочно справился о томъ въ печатномъ лист о прiзжихъ, въ которомъ обозначаются вс прибывшiе и гд они остановились, и прислалъ мн письмо экстренно, не смотря на то, что оно адресовано было poste restante (до востребованiя) и все это единственно потому, что, наканун, когда я справлялся, онъ замтилъ чрезвычайное мое безпо койство. Ну, кто изъ нашихъ чиновниковъ такъ сдлаетъ?
Что-же до остроты нмецкаго ума и нмецкой сообразительности, пришедшихъ мн на умъ именно по поводу нмецкаго труда и всего, что я сказалъ о немъ выше, то объ этомъ въ свт существуетъ нсколько варьянтовъ. Французы, никогда и прежде не любившiе нмцевъ, посто янно находили и находятъ нмецкiй умъ туговатымъ, но уже, разумется, не тупымъ. Они признаютъ въ нмецкомъ ум какую-то, какъ бы, наклонность всегда и во всемъ обойти прямое, и, напротивъ, всегдашнее желанiе прибгнуть къ чему нибудь посредствующему, изъ единичнаго сдлать нчто какъ бы двусложное, двухколнное. У насъ же, русскихъ, про туготу и тупость нмцевъ всегда ходило множество анекдотовъ, не смотря на все искреннее преклоненiе наше передъ ихъ ученостью. Но у нмцевъ, кажется мн, лишь слишкомъ сильная своеоб разность, слишкомъ ужь упорная, даже до надменности, нацiональная характерность, которая и поражаетъ иной разъ до негодованiя, а потому и доводитъ иногда до неврнаго о нихъ заключенiя. Впрочемъ, въ общежитiи, и особенно на свжеприбывшаго въ Германiю иностранца, нмецъ дйствительно производитъ вначал иногда странное впечатлнiе.
Дорогою изъ Берлина въ Эмсъ поздъ остановился у одной станцiи на 4 минуты. Была ночь;
я усталъ сидть въ вагон и мн захотлось хоть немного походить и выкурить на воздух папиросу. Вс вагоны спали и въ цломъ длинномъ позд никто, кром меня, не вышелъ? Но раздается звонокъ и я вдругъ замчаю, что, по всегдашней моей разсянности, забылъ номеръ вагона, а выходя, самъ же и затворилъ его.
Оставалось, можетъ быть, нсколько секундъ, я уже хотлъ идти къ кондуктору, который былъ на другомъ конц позда, какъ вдругъ слы шу, что кто-то зоветъ изъ окна одного вагона: pst! pst! ну, думаю, вотъ и мой вагонъ! Дйствительно, нмцы, въ своихъ маленькихъ вагонныхъ купе, въ которыхъ помщается maximum по 8 человкъ, впродолженiе пути очень наблюдаютъ другъ за другомъ. Нмецъ, если остановка на большой станцiи, гд обдъ или ужинъ, выходя самъ изъ вагона, непремнно позаботится разбудить заснувшаго сосда, чтобъ онъ по томъ не тужилъ, что проспалъ ужинъ, и проч. Я и подумалъ, что это одинъ изъ проснувшихся товарищей по вагону, который звалъ меня, замтивъ, что я потерялъ мое мсто. Я подошелъ, высунулось озабочен ное нмецкое лицо.
Ч Vas suchen sie? (Что вы ищете?) Ч Мой вагонъ. Я не съ вами сижу? Это мой вагонъ?
Ч Нтъ, здсь не вашъ вагонъ и вы не здсь сидите. Но гд-же вашъ вагонъ?
Ч Да то-то и есть, что я его потерялъ!
Ч И я не знаю, гд вашъ вагонъ.
И только въ самую послднюю, можно сказать, секунду явившiйся кондукторъ указалъ мн мой вагонъ. Спрашивается, для чего-же звалъ и распрашивалъ меня тотъ нмецъ? Но поживя въ Германiи вы скоро убждаетесь, что и всякiй нмецъ точно такой-же и точно также посту питъ.
Лтъ десять назадъ я прiхалъ въ Дрезденъ Ч и на другой же день, выйдя изъ отеля, прямо отправился въ картинную галлерею. Дорогу я не спросилъ: Дрезденская картинная галлерея такая замчательная вещь въ цломъ мiр, что ужь наврно каждый встрчный дрезденецъ, обра зованнаго класса, укажетъ дорогу, подумалъ я. И вотъ, пройдя улицу, я останавливаю одного нмца, весьма серьезной и образованной наружно сти.
Ч Позвольте узнать, гд здсь картинная галлерея?
Ч Картинная галлерея? остановился, соображая, нмецъ.
Ч Да.
Ч Ко-ро-левская картинная галлерея? (Онъ особенно ударилъ на слово: королевская).
Ч Да.
Ч Я не знаю, гд эта галлерея.
Ч Но... здсь разв есть еще какая нибудь другая галлерея?
Ч О, нтъ, нту никакой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
I.
Русскiй или французскiй языкъ?
Какая бездна русскихъ на всхъ этихъ нмецкихъ водахъ, тмъ боле на модныхъ, какъ въ Эмс. Вообще, русскiе очень любятъ лечить ся. Даже у Вундерфрау, въ лечебниц близь Мюнхена, гд нтъ, впро чемъ, водъ, главный контингентъ больныхъ, какъ разсказываютъ, добы вается изъ Россiи. Къ этой фрау здятъ, впрочемъ, все боле лица со лидныя и, такъ сказать, генеральскiя, предварительно высылая ей изъ Петербурга свои пузыри и выпрашивая себ, еще съ зимы, мсто въ ея заведенiи. Женщина эта грозная и строптивая. Въ Эмс же вы разли чаете русскихъ, разумется, прежде всего по говору, т. е. по тому рус скому-французскому говору, который свойственъ только одной Россiи, и который даже иностранцевъ началъ уже повергать въ изумленiе. Я го ворю: "уже началъ", но досел намъ за это слышались лишь одн похва лы. Я знаю, скажутъ, что ужасно старо нападать на русскихъ за французскiй языкъ, что и тема, и нравоученiе слишкомъ изношенныя.
Но для меня вовсе не то удивительно, что русскiе между собою говорятъ не порусски (и даже было бы странно, еслибъ они говорили порусски), а то удивительно, что они воображаютъ, что хорошо говорятъ пофранцуз ски. Кто вбилъ намъ въ голову этотъ глупый предразсудокъ? Безо вся каго сомннiя, онъ держится лишь нашимъ невжествомъ. Русскiе, говорящiе пофранцузски (т. е. огромная масса интеллигентныхъ рус скихъ), раздляются на два общiе разряда: на тхъ, которые уже без спорно плохо говорятъ пофранцузски, и на тхъ, которые воображаютъ про себя, что говорятъ какъ настоящiе парижане (все наше высшее об щество), а, между тмъ, говорятъ такъ же безспорно плохо, какъ и пер вый разрядъ. Русскiе перваго разряда доходятъ до нелпостей. Я самъ, напримръ, встртилъ въ одну уединенную вечернюю прогулку мою по берегу Ланна, двухъ русскихъ Ч мужчину и даму, людей пожилыхъ и разговаривавшихъ съ самымъ озабоченнымъ видомъ о какомъ-то, пови димому, очень важномъ для нихъ семейномъ обстоятельств, очень ихъ занимавшемъ и даже безпокоившемъ. Они говорили въ волненiи, но объ яснялись пофранцузски и очень плохо, книжно, мертвыми, неуклюжими фразами и ужасно затрудняясь иногда выразить мысль или оттнокъ мысли, такъ что одинъ въ нетерпнiи подсказывалъ другому. Они другъ другу подсказывали, но никакъ не могли догадаться взять и начать объ ясняться порусски;
напротивъ, предпочли объясниться плохо и даже рискуя не быть понятными, но только чтобъ было пофранцузски. Это меня вдругъ поразило и показалось мн неимоврною нелпостью, а, между тмъ, я встрчалъ это уже сто разъ въ жизни. Главное въ томъ, что тутъ наврно не бываетъ предпочтенiя, Ч хоть я и сказалъ сейчасъ "предпочли говорить", Ч или выбора языка: просто говорятъ на сквер номъ французскомъ по привычк и по обычаю, не ставя даже и вопроса, на какомъ язык говорить удобне. Отвратительно тоже въ этомъ неумломъ мертвомъ язык это грубое, неумлое, мертвое тоже произношенiе. Русскiй французскiй языкъ втораго разряда, т. е., языкъ высшаго общества, отличается опять-таки прежде всего, произношенiемъ, т. е. дйствительно говоритъ какъ будто парижанинъ, а, между тмъ, это вовсе не такъ Ч и фальшь выдаетъ себя съ перваго звука, и прежде всего именно этой усиленной надорванной выдлкой произношенiя, грубостью поддлки, усиленностью картавки и грассейе мана, неприличiемъ произношенiя буквы р и, наконецъ, въ нравствен номъ отношенiи Ч тмъ нахальнымъ самодовольствомъ, съ которымъ они выговариваютъ эти картавыя буквы, тою дтскою хвастливостью не скрываемою даже и другъ отъ друга, съ которою они щеголяютъ одинъ передъ другимъ поддлкой подъ языкъ петербургскаго парикмахерскаго гарсона. Тутъ самодовольство всмъ этимъ лакействомъ отвратительно.
Какъ хотите, хоть все это и старо, но это все продолжаетъ быть удиви тельнымъ, именно потому, что живые люди, въ цвт здоровья и силъ, ршаются говорить языкомъ тощимъ, чахлымъ, болзненнымъ.
Разумется, они сами не понимаютъ всей дрянности и нищеты этого языка (т. е. не французскаго, а того, на которомъ они говорятъ) и, по неразвитости, короткости и скудости своихъ мыслей ужасно пока до вольны тмъ матерiаломъ, который предпочли для выраженiя этихъ ко ротенькихъ своихъ мыслей. Они не въ силахъ разсудить, что выродиться совершенно во французовъ имъ, все-таки, нельзя, если они родились и выросли въ Россiи, несмотря на то, что самыя первыя слова свои лепе чутъ уже пофранцузски отъ боннъ, а потомъ практикуются отъ гувер неровъ и въ обществ;
и что потому языкъ этотъ выходитъ у нихъ непремнно мертвый, а не живой, языкъ ненатуральный, а сдланный, языкъ фантастическiй и сумашедшiй, Ч именно потому, что такъ упор но принимается за настоящiй, однимъ словомъ, языкъ совсмъ не французскiй, потому что русскiе, какъ и никто, никогда не въ силахъ усвоить себ всхъ основныхъ родовыхъ стихiй живаго французскаго языка, если только не родились совсмъ французами, а усвоиваютъ лишь прежде данный чужой жаргонъ, и много что парикмахерское на хальство фразы, а затмъ, пожалуй и мысли. Языкъ этотъ какъ бы кра деный, а потому ни одинъ изъ русскихъ парижанъ не въ силахъ поро дить во всю жизнь свою на этомъ краденомъ язык ни одного своего соб ственнаго выраженiя, ни одного новаго оригинальнаго слова, которое бы могло быть подхвачено и пойти въ ходъ на улицу, что въ состоянiи, од нако, сдлать каждый парикмахерскiй гарсонъ. Тургеневъ разсказыва етъ въ одномъ своемъ роман анекдотъ, какъ одинъ изъ такихъ рус скихъ, войдя въ Париж въ Caf de Paris, крикнулъ: "garon, beftek aux pommes de terre"1, а другой русскiй, уже успвшiй перенять, какъ зака зываютъ бифштексъ по новому, пришелъ и крикнулъ: "garon, beftek pommes". Русскiй, крикнувшiй по старому "aux pommes de terre" былъ въ отчаянiи какъ это онъ не зналъ и пропустилъ это новое выраженiе Ч "beftek-pommes" Ч и въ страх, что теперь, пожалуй, гарсоны могутъ офицантъ, бифштексъ съ картофелемъ! (франц.), посмотрть на него съ презрнiемъ. Разсказъ этотъ очевидно взятъ ав торомъ съ истиннаго происшествiя. Ползая рабски передъ формами язы ка и передъ мннiемъ гарсоновъ, русскiе парижане естественно также рабы и передъ французскою мыслью. Такимъ образомъ сами осуждаютъ свои бдныя головы на печальный жребiй не имть во всю жизнь ни од ной своей мысли.
Да, разсужденiя о вред усвоенiя чужаго языка, вмсто своего род наго, съ самаго перваго дтства Ч безспорно смшная и старомодная тема, наивная до неприличiя, но, мн кажется, вовсе еще не до того из носившаяся, чтобъ нельзя было попытаться сказать на эту тему и свое словцо. Да и нтъ такой старой темы, на которую нельзя бы было ска зать что нибудь новое. Я, конечно, не претендую на новое (гд мн!), но рискну хоть для очистки совсти: все-таки, скажу. Мн бы ужасно тоже хотлось какъ нибудь изложить мои аргументы по популярне, въ надежд, что какая нибудь маменька высшаго свта прочтетъ меня.
II.
На какомъ язык говорить будущему столпу своей родины?
Я спросилъ бы маменьку такъ: знаетъ ли она, что такое языкъ и какъ она представляетъ себ, для чего дано слово? Языкъ есть безспор но форма, тло, оболочка мысли (не объясняя уже, что такое мысль), такъ сказать, послднее и заключительное слово органическаго развитiя.
Отсюда ясно, что чмъ богаче тотъ матерiалъ, т формы для мысли, ко торыя я усвоиваю себ для ихъ выраженiя, тмъ буду я счастливе въ жизни, отчетне и для себя и для другихъ, понятне себ и другимъ, владычне и побдительне;
тмъ скоре скажу себ то, что хочу ска зать, тмъ глубже скажу это и тмъ глубже самъ пойму то, что хотлъ сказать, тмъ буду крпче и спокойне духомъ Ч и ужь, конечно, тмъ буду умне. Опять таки: знаетъ ли маменька, что человкъ, хоть и мо жетъ мыслить съ быстротою электричества, но никогда не мыслитъ съ такою быстротою, а все-таки несравненно медленне, хотя и несравнен но скоре, чмъ, напримръ, говоритъ. Отчего это? Оттого, что онъ все таки, мыслитъ непремнно на какомъ нибудь язык. И дйствительно, мы можемъ не примчать, что мы мыслимъ на какомъ нибудь язык, но это такъ, и если не мыслимъ словами, то есть, произнося слова хотя бы мысленно, то, все же, такъ сказать, мыслимъ "стихiйной основной силой того языка", на которомъ предпочли мыслить, если возможно такъ выра зиться. Понятно, что, чмъ гибче, чмъ богаче, чмъ многоразличне мы усвоимъ себ тотъ языкъ, на которомъ предпочли мыслить, тмъ легче, тмъ многоразличне и тмъ богаче выразимъ на немъ нашу мысль. Въ сущности, вдь, для чего мы учимся языкамъ европейскимъ, французскому, напримръ? Во-первыхъ, попросту, чтобъ читать поф ранцузски, а во-вторыхъ, чтобъ говорить съ французами, когда столк немся съ ними;
но ужь отнюдь не между собой и не сами съ собой. На высшую жизнь, на глубину мысли, заимствованнаго, чужаго языка не достанетъ, именно потому, что онъ намъ, все-таки, будетъ оставаться чужимъ;
для этого нуженъ языкъ родной, съ которымъ, такъ сказать, родятся. Но вотъ тутъ-то и запятая: русскiе, по крайней мр высшихъ классовъ русскiе, въ большинств своемъ, давнымъ давно ужь не родят ся съ живымъ языкомъ, а только впослдствiи прiобртаютъ какой-то искусственный, и русскiй языкъ узнаютъ почти что въ школ, по грамматик. О, разумется, при большомъ желанiи и прилежанiи, можно, наконецъ, перевоспитать себя, научиться даже до нкоторой степени и живому русскому языку родившись съ мертвымъ. Я зналъ одного рус скаго писателя, составившаго себ имя, который не только русскому языку выучился, не зная его вовсе, но даже и мужику русскому обучился Ч и писалъ потомъ романы изъ крестьянскаго быта. Этотъ комическiй случай повторялся у насъ нердко, а иногда такъ даже въ весьма серь езныхъ размрахъ: великiй Пушкинъ, по собственному своему признанiю, тоже принужденъ былъ перевоспитать себя и обучался и языку и, духу народному, между прочимъ, у няни своей Арины Родiоновны. Выраженiе: "обучиться языку", особенно идетъ къ намъ, русскимъ, потому что мы, высшiй классъ, уже достаточно оторваны отъ народа, т. е., отъ живаго языка (языкъ Ч народъ, въ нашемъ язык это синонимы, и какая въ этомъ богатая глубокая мысль!). Но скажутъ: ужь если пришлось "обучаться" живому языку, то, вдь, все равно, что рус скому, что французскому, Ч но въ томъ-то и дло, что русскiй языкъ русскому, все-таки, легче, несмотря ни на боннъ, ни на обстановку, и этою легкостью непремнно, пока время есть, надо воспользоваться.
Чтобъ усвоить себ этотъ русскiй языкъ натуральне, безъ особой над садки и не по одной только наук (подъ наукой я, конечно, не одну школьную грамматику здсь разумю), надо непремнно еще съ дтства перенимать его отъ русскихъ нянекъ, по примру Арины Родiоновны, не боясь того, что она сообщитъ ребенку разные предразсудки Ч о трехъ китахъ, напримръ, (Господи! Ну, какъ киты-то у него на всю жизнь останутся!);
сверхъ того, не бояться простонародья и даже слугъ, отъ которыхъ такъ предостерегаютъ родителей иные дятели. Затмъ уже въ школ непремнно заучивать наизусть памятники нашего слова, съ нашихъ древнихъ временъ Ч изъ тописей, изъ былинъ и даже съ цер ковно-славянскаго языка, Ч и именно наизусть, не взирая даже на рет роградство заучиванiя наизусть. Усвоивъ себ, такимъ образомъ, род ной языкъ, т. е., языкъ, на которомъ мы мыслимъ, по возможности, т. е.
хоть на столько хорошо, чтобъ хоть походило на что нибудь живое, и прiучивъ себя-непремнно на этомъ язык мыслить, мы тмъ самымъ извлечемъ тогда пользу изъ нашей оригинальной русской способности европейскаго языкознанiя и многоязычiя. Въ самомъ дл, только лишь усвоивъ въ возможномъ совершенств первоначальный матерiалъ, т. е.
родной языкъ, мы въ состоянiи будемъ въ возможномъ же совершенств усвоить и языкъ иностранный, но не прежде. Изъ иностраннаго языка мы невидимо возьмемъ тогда нсколько чуждыхъ нашему языку формъ и согласимъ ихъ, тоже невидимо и невольно, съ формами нашей мысли Ч и тмъ расширимъ ее. Существуетъ одинъ знаменательный фактъ: мы, на нашемъ еще неустроенномъ и молодомъ язык, можемъ передавать глубочайшiя формы духа и мысли европейскихъ языковъ: европейскiе поэты и мыслители вс переводимы и передаваемы порусски, а иные пе реведены уже въ совершенств. Между тмъ, на европейскiе языки, преимущественно на французскiй, чрезвычайно много изъ русскаго на роднаго языка и изъ художественныхъ литературныхъ нашихъ произведенiй до сихъ поръ совершенно непереводимо и непередаваемо.
Я не могу безъ смха вспомнить одинъ переводъ (теперь очень рдкiй) Гоголя на французскiй языкъ, сдланный въ средин 40-хъ годовъ, въ Петербург, г-мъ Вiардо, мужемъ извстной пвицы, въ сообществ съ однимъ русскимъ, теперь по праву знаменитымъ, но тогда еще лишь на чинавшимъ молодымъ писателемъ. Вышла просто какая-то галиматья, вмсто Гоголя. Пушкинъ тоже во многомъ непереводимъ. Я думаю, ес либъ перевесть такую вещь, какъ сказанiе протопопа Аввакума, то вы шла бы тоже галиматья, или, лучше сказать, ровно ничего бы не вышло.
Почему это такъ? Вдь страшно сказать, что европейскiй духъ, можетъ быть, не такъ многоразличенъ и боле замкнуто-своеобразенъ, чмъ нашъ, несмотря даже на то, что ужь несомннно законченне и отчетливе выразился, чмъ нашъ. Но если это страшно сказать, то, по крайней мр, нельзя не признать, съ надеждой и съ веселiемъ духа, что нашего-то языка духъ Ч безспорно многоразличенъ, богатъ, всесторо ненъ и всеобъемлющъ, ибо въ неустроенныхъ еще формахъ своихъ, а уже могъ передать драгоцнности и сокровища мысли европейской, и мы чувствуемъ, что переданы он точно и врно. И вотъ этакого "матерiала" мы сами лишаемъ своихъ дтей, Ч для чего? Чтобъ сдлать ихъ несчастными, безспорно. Мы презираемъ этотъ матерiалъ, считаемъ грубымъ подкопытнымъ языкомъ, на которомъ неприлично выразить великосвтское чувство или великосвтскую мысль.
Кстати, ровно пять тъ назадъ произошла у насъ такъ называемая классическая реформа обученiя. Математика и два древнiе языка, латинскiй и греческiй, признаны наиболе развивающимъ средствомъ, умственнымъ и даже духовнымъ. Не мы признали это и не мы это выду мали: это фактъ и фактъ безспорный, выжитый на опыт всею Европою въ продолженiе вковъ, а нами только перенятый. Но вотъ въ чемъ дло: рядомъ съ страшно усиленнымъ преподаванiемъ этихъ двухъ древнихъ великихъ языковъ и математики, почти совсмъ подавлено у насъ преподаванiе языка русскаго. Спрашивается: какъ, какимъ средст вомъ и черезъ какой матерьялъ наши дти усвоятъ себ формы этихъ двухъ древнихъ языковъ, если русскiй языкъ въ упадк. Неужели толь ко одинъ механизмъ преподаванiя этихъ двухъ языковъ (да еще учите лями чехами) и составляетъ всю развивающую ихъ силу. Да и съ меха низмомъ нельзя справиться, не ведя въ параллель самое усиленное и уг лубленное преподаванiе живаго языка. Вся нравственно-развивающая сила этихъ двухъ древнихъ языковъ, этихъ двухъ наиболе закончен ныхъ формъ человческой мысли и уже поднявшихъ, вками, весь бывшiй варварскiй Западъ до высочайшей степени развитiя и цивилизацiи, Ч вся эта сила, естественно, минуетъ нашу новую школу, именно изъ за упадка въ ней русскаго языка. Или, можетъ быть, рефор маторы наши считали, что русскому языку у насъ не надо учиться вовсе, кром разв того, гд ставить букву, потому что съ нимъ родятся? Но то-то и есть, что мы, въ высшихъ классахъ общества, уже перестаемъ родиться съ живымъ русскимъ языкомъ Ч и давно уже. Живой же языкъ явится у насъ не раньше, какъ когда мы совсмъ соединимся съ народомъ. Но я увлекся, вдь я заговорилъ было съ маменькой, а пере шелъ на классическую реформу и на соединенiе съ народомъ.
Маменьк, конечно, скучно все это слушать;
маменька въ негодованiи махаетъ ручкой и съ насмшкой отвертывается. Маменьк все равно, на какомъ-бы язык сынокъ ни мыслилъ, а коль на Париж скомъ, такъ тмъ даже лучше: "и изящне, и умне, и больше вкуса". Но она даже и того не знаетъ, что для этого нужно переродиться во фран цуза совсмъ, а съ боннами и гувернерами этого счастья, все-таки, ни какъ не достигнешь, а сдлаешь разв лишь одну первую станцiю по этой дорог, т. е., перестанешь быть русскимъ. О, маменька не знаетъ, какимъ ядомъ она отравляетъ свое дтище еще съ двухлтняго возраста, приглашая къ нему бонну. Всякая мать и всякiй отецъ знаютъ, напримръ, объ одной ужасной дтской физической привычк;
начи нающейся у иныхъ несчастныхъ дтей чуть-ли еще не съ десятилтняго возраста, и, при недосмотр за ними, могущей переродить ихъ иногда въ идiотовъ, въ дряблыхъ, хилыхъ стариковъ еще въ юношеств. Прямо осмлюсь сказать, что бонна, т. е., французскiй языкъ съ перваго дтства, съ перваго дтскаго лепета, есть все равно Ч въ нравствен номъ смысл, что та ужасная привычка въ физическомъ. Хорошо еще, если онъ отъ природы глупъ или благонадежно-ограниченъ;
тогда онъ проживетъ свою жизнь и на французскомъ язык, шутя, съ коротеньки ми идейками и съ парикмахерскимъ развитiемъ, а умретъ, совсмъ не замтивъ, что всю жизнь былъ дуракомъ. Но что, если это человкъ со способностями, человкъ съ мыслью въ голов и съ порывами великодушiя въ сердц, Ч разв онъ можетъ быть счастливъ? Не владя матерьяломъ, чтобъ организовать на немъ всю глубину своей мысли и своихъ душевныхъ запросовъ, владя всю жизнь языкомъ мерт вымъ, болзненнымъ, краденымъ, съ формами робкими, заученными, для него не раздвигающимися и грубыми, Ч онъ будетъ вчно томиться без прерывнымъ усилiемъ и надрывомъ, умственнымъ и нравственнымъ, при выраженiи себя и души своей;
(Господи, да неужели такъ трудно понять, что это языкъ неживой и ненатуральный!) Онъ самъ замтитъ съ мученiемъ, что мысль его коротка, легковсна, цинична Ч цинична именно по своей короткости, вслдствiе ничтожныхъ, мелочныхъ формъ, въ которыя всю жизнь облечена была;
замтитъ, наконецъ, что даже и сердце его развратно. Развратъ придетъ и отъ тоски. О, конечно, карье ра его не пострадаетъ: вс эти Ч родящiеся съ боннами, предназнача ются своими маменьками непремнно въ будущiе столпы своей родины и имютъ претензiю думать, что безъ нихъ нельзя обойтись. Онъ будетъ блистать, повелвать и "подгонять";
будетъ вводить порядки и съуметъ распорядиться, Ч однимъ словомъ, очень даже часто будетъ собою до воленъ, особенно, когда будетъ говорить длинныя рчи чужими мыслями и чужими фразами и въ которыхъ будетъ plus de noblesse, que de sincerit.1 А, между тмъ, если онъ чуть-чуть человкъ, то въ цломъ онъ будетъ несчастенъ. Онъ будетъ вчно тосковать какъ-бы отъ како го-то безсилiя, именно, какъ т старцы-юноши, страдающiе преждевре меннымъ истощенiемъ силъ отъ скверной привычки. Но, увы, какая ма менька повритъ мн, что вс эти бдствiя могутъ произойти отъ фран цузскаго языка и отъ бонны! Предчувствую, что и не одна маменька,больше благородства, чемъ искренности (франц.).
скажетъ мн, что я преувеличилъ;
а, между тмъ, въ строгомъ смысл, я сказалъ правду безъ преувеличенiя. Возразятъ, напротивъ, что тмъ даже и лучше, что живешь на чужомъ язык, что тмъ проживешь легче, легковсне, прiятне, и что вотъ именно этихъ вопросовъ и запросовъ жизни и надо избгать, и что всему этому именно способствуетъ французскiй языкъ, не какъ французскiй языкъ, а какъ чужой языкъ, усвоенный вмсто роднаго. Какъ? Этотъ блестящiй молодой человкъ, этотъ салонный очарователь и бонмотистъ будетъ несчастенъ? Онъ такъ одтъ, такъ причесанъ, такъ здоровъ, съ такимъ аристократическимъ цвтомъ лица и съ такой прелестной розой въ бутоньерк? Маменька надменно усмхается. А, между тмъ, и безъ того уже (т. е. и безъ французскаго воспитанiя) интеллигентный русскiй, даже и теперь еще, въ огромномъ числ экземпляровъ Ч есть ничто иное, какъ умственный пролетарiй, нчто безъ земли подъ собою, безъ почвы и начала, между народный межеумокъ, носимый всми втрами Европы. А ужь этотъ-то прошедшiй черезъ боннъ и гувернеровъ, даже въ самыхъ лучшихъ слу чаяхъ, даже если онъ объ чемъ нибудь и мыслитъ и что нибудь чувству етъ Ч въ сущности, все-таки, не боле, какъ превосходно гантирован ный молодой человкъ, можетъ быть уже проглотившiй нсколько мод ныхъ увражей, но умъ котораго, бродитъ въ вчныхъ тенебрахъ, а серд це жаждетъ однихъ аржановъ. Столпомъ своей родины онъ будетъ, ко нечно, ему-ли не дослужиться Ч ну, вотъ маменьк пока и довольно;
но вдь только маменьк!...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
I.
Что на водахъ помогаетъ: воды или хорошiй тонъ?
Эмсъ я описывать не буду;
къ тому же, на русскомъ язык сущест вуютъ подробнйшiя описанiя Эмса, напримръ, книжка доктора Гирш горна "Эмсъ и его цлебные источники", изданная въ Петербург. Тамъ все можно почерпнуть, начиная съ медицинскихъ свднiй объ источни кахъ до самыхъ мельчайшихъ подробностей объ жизни въ отеляхъ, объ гигiен, прогулкахъ, мстоположенiи и даже о публик Эмса. Что до меня, то я и не умю этого описывать и еслибъ заставили меня теперь, когда уже я прiхалъ домой, то я прежде всего припомнилъ бы яркое солнце, дйствительно живописное ущелье Таунуса, въ которомъ рас положился Эмсъ, огромную нарядную толпу со всего свта и Ч глубокое, глубочайшее уединенiе мое въ этой толп. И, однако-жь, несмотря на уединенiе, я даже люблю этакую толпу, конечно особеннымъ образомъ.
Въ толп этой я нашелъ даже одного знакомаго, русскаго, вотъ того са мого парадоксалиста, который когда-то, давно уже, отстаивалъ въ спор со мной войну и находилъ въ ней вс правды и истины, какихъ нельзя найти въ современномъ обществ (смотри апрльскiй № "Днев ника"). Я уже объявилъ, что это самого смиреннаго и статскаго вида человкъ. Всмъ извстно, что мы, русскiе, или, лучше сказать, мы, пе тербуржцы, такъ сложили свою жизнь, что видимся и ведемъ дла под часъ Богъ знаетъ съ кмъ, а друзей нашихъ хоть и не забываемъ (разв можетъ петербуржецъ что-нибудь или кого-нибудь забыть), но преспо койно не видимся съ ними иногда даже по цлымъ годамъ. Прiятель мой тоже что-то пилъ въ Эмс. Лтъ ему примрно сорокъ пять отъ роду, можетъ быть меньше.
Ч Это вы правы, сказалъ онъ мн. Эту здшнюю толпу какъ-то лю бишь и даже не знаешь за что. Да и везд какъ-то любишь толпу, разумется фешенебельную, сливки. Можно не якшаться ни съ кмъ изъ всего этого общества, но въ цломъ Ч вдь ничего пока лучшаго на свт нтъ.
Ч Ну, полноте...
Ч Я съ вами не спорю, не спорю, согласился онъ поскорй. Когда настанетъ на земл лучшее общество Ч и человкъ согласится жить, такъ сказать, разумне, то мы на это теперешнее общество и посмотрть не захотимъ и помянуть даже не захотимъ, разв только два слова во всемiрной исторiи. Но теперь то, что вы, вмсто него, можете предста вить лучшаго?
Ч Неужели же нельзя и теперь ничего представить лучше этой праздной толпы обезпеченныхъ людей, людей, которые, еслибъ не тол кались теперь на водахъ, то наврно не знали бы что длать и какъ из ломать свой день. Хорошiя отдльныя личности Ч это такъ, это еще можно найти и въ этой толп, но въ цломъ Ч въ цломъ она не стоитъ не только какихъ нибудь особыхъ похвалъ, но даже особаго вниманiя!...
Ч Вы говорите это какъ глубокiй человко-ненавистникъ, или про сто по мод. Вы говорите: "не знали бы, что длать и какъ изломать свой день"!... Поврьте, что у каждаго изъ нихъ есть свое дло и даже такое, изъ-за котораго онъ уже изломалъ всю свою жизнь, а не только день. Не виноватъ же каждый изъ нихъ, что не можетъ сдлать изъ жизни рая, а потому и страдаетъ. Вотъ мн и нравится глядть какъ вс эти страдальцы здсь смются.
Ч Смются изъ приличiя?
Ч Смются изъ обычая, который ихъ всхъ ломитъ и заставляетъ принимать участiе въ игр въ рай, пожалуй, если хотите такъ назвать.
Онъ не вритъ раю, онъ играетъ въ эту игру скрпя сердце, но все же играетъ, а тмъ развлекается. Обычай-то ужъ слишкомъ силенъ. Тутъ есть такiе, которые этотъ обычай даже совсмъ за серьезную вещь при няли Ч и тмъ лучше для нихъ, конечно: они уже въ настоящемъ раю.
Если вы ихъ всхъ любите, (а вы ихъ должны любить) Ч то должны ра доваться, что имъ есть возможность отдохнуть и забыться, ну, хоть въ мираж.
Ч Да вы сметесь? И зачмъ я долженъ любить ихъ?
Ч Да вдь это человчество, другаго вдь и не бываетъ, а какже не любить человчества. Въ послднее десятилтiе нельзя не любить человчества. Здсь есть одна русская дама, которая очень любитъ человчество. И совсмъ я не смюсь. И, чтобъ не продолжать на эту тему, я вамъ прямо скажу взаключенiе, что всякое общество хорошаго тона, вотъ этакая Ч вотъ фешенебельная толпа, иметъ въ себ даже нкоторыя положительныя достоинства. Напримръ: всякое фешене бельное общество уже тмъ хорошо, что оно, хоть каррикатурно, а со прикасается съ природой больше, чмъ всякое иное, напримръ, даже земледльческое, которое въ большинств своемъ везд пока живетъ совсмъ неестественно. Я ужъ не говорю про фабрики, про войска, про школы, про университеты: все это верхъ неестественности. Эти же всхъ свободне, потому что всхъ богаче, а потому, по крайней мр, могутъ жить какъ хотятъ. О, разумется, они соприкасаются съ приро дой лишь насколько позволяютъ приличiе и хорошiй тонъ. Раздвинуться, раствориться, раскрыться навстрчу природ совершенно, навстрчу вотъ этому золотому солнечному лучу, который свтитъ на насъ, гршныхъ, съ голубаго неба, безъ разбора: стоимъ ли мы того или нтъ, Ч безъ сомннiя, неприлично въ той мр, въ какой хотлось бы теперь намъ обоимъ или тамъ какому нибудь поэту;
маленькiй стальной замо чекъ хорошаго тона попрежнему виситъ надъ каждымъ сердцемъ и надъ каждымъ умомъ. Тмъ не мене, нельзя не согласиться, что хорошiй тонъ, все-таки, ступилъ хоть маленькiй шажокъ по дорог соприкосновенiя съ природой не только въ наше столтiе, но даже въ наше поколнiе. Я наблюдалъ и прямо вывожу, что въ нашъ вкъ чмъ дальше, тмъ больше понимаютъ и соглашаются, что соприкосновенiе съ природой есть самое послднее слово всякаго прогресса, науки, разсуд ка, здраваго смысла, вкуса и отличной манеры. Войдите и погрузитесь въ эту толпу: на лицахъ радость, веселiе. Вс говорятъ одинъ съ дру гимъ кротко, т. е., необыкновенно вжливо, вс ласковы и необыкновен но веселы. Подумаешь, все счастье этого молодца съ розой въ бутоньерк Ч развеселить вотъ эту пятидесятилтнюю толстую барыню.
Въ самомъ дл, что заставляетъ его около нея стараться? Неужели онъ и впрямь желаетъ ей счастья и веселья? Конечно нтъ и наврно его заставляютъ стараться какiя нибудь особыя и слишкомъ частныя причи ны, до которыхъ намъ съ вами нтъ дла;
но вдь вотъ что главное: его можетъ и въ силахъ заставить къ тому и одинъ лишь хорошiй тонъ, безъ всякихъ особенныхъ и частныхъ причинъ, Ч а это ужь чрезвычайно важный результатъ;
это показываетъ, до чего можетъ осилить въ нашъ вкъ хорошiй тонъ иную даже дикую природу инаго молодца. Поэзiя выводитъ Байроновъ, а т Корсаровъ, Гарольдовъ, Ларъ, Ч но посмот рите, какъ мало прошло времени съ ихъ появленiя, а ужъ вс эти лица забракованы хорошимъ тономъ, признаны за самое дурное общество, а ужъ тмъ паче нашъ Печоринъ или Кавказскiй Плнникъ: т оказались ужъ вполн дурнаго тона;
это петербургскiе чиновники, одну минуту имвшiе успхъ. А почему забракованы? Потому что эти лица истинно злы, нетерпливы и хлопочутъ о себ однихъ откровенно, такъ что на рушаютъ гармонiю хорошаго тона, который изъ всхъ силъ долженъ длать видъ, что всякiй живетъ для всхъ, а вс для каждаго. Смотрите, вотъ несутъ цвты, это букеты дамамъ и отдльныя розы для бутонье рокъ кавалерамъ;
вы только посмотрите, какъ обработаны эти розы, какъ подобраны, какъ обрызганы водой! Никогда два полей не подбе ретъ и не подстрижетъ ничего изящне для молодаго парня, котораго любитъ. А, межъ тмъ, эти розы принесены на продажу по пяти и по де сяти нмецкихъ грошей за штуку и два полей до нихъ не прикасалась вовсе. Золотой вкъ еще весь впереди, а теперь промышленность;
но вамъ-то какое дло и не все ли равно: они рядятся, они прекрасны, и выходитъ дйствительно точно рай. Да и не все ли равно: "рай" или "точно рай"? А межъ тмъ вникните: сколько вкуса и какая врная идея! ну, что можетъ больше идти къ питью водъ, т. е. къ надежд выздоровть, къ здоровью, какъ не цвты? Цвты Ч это надежды.
Сколько вкуса въ этой иде. Вспомните текстъ: "Не заботьтесь во что одться, взгляните на цвты полевые, и Соломонъ во дни славы своей не одвался какъ они, кольми паче однетъ васъ Богъ". Въ точности не упомню, но какiя прекрасныя слова! Въ нихъ вся поэзiя жизни, вся правда природы. Но пока правда природы наступитъ и люди въ простот и въ веселiи сердца будутъ внчать другъ друга цвтами ис кренней человческой любви, Ч все это теперь продается и покупается за пять грошей безъ любви. А не все ли вамъ, опять-таки говорю, равно?
Помоему, даже удобне, потому что, право, я вамъ скажу, отъ иной еще любви убжишь, ибо слишкомъ ужъ много благодарности потребуетъ, а тутъ вынулъ грошъ Ч и квитъ. А, межъ тмъ, дйствительно, получа ется подобiе золотаго вка Ч и если вы человкъ съ воображенiемъ, то вамъ и довольно. Нтъ, современное богатство должно быть поощряемо, хотя бы насчетъ другихъ. Оно даетъ роскошь и хорошiй тонъ, чего ни когда не дастъ мн эта остальная толпа человчества. Здсь я имю изящную картину, которая меня веселитъ, а за веселье и всегда деньги платятъ. Веселье и радость всегда всего дороже стоили, а между тмъ я, нищiй человкъ, ничего не платя, могу тоже участвовать во всеобщей радости тмъ, что, по крайней мр, языкомъ пощелкаю. Посмотрите:
раздается музыка, люди смются, дамы одты такъ, какъ ужъ, конечно, никто не одвался во дни Соломоновы, Ч и хоть все это миражъ, но вдь вамъ и мн весело, и, наконецъ, по совсти, разв я порядочный человкъ ? (Я про себя одного говорю) Ч но, благодаря водамъ, вотъ и я участвую, вмст съ самыми, такъ сказать, сливками людей. И съ ка кимъ апетитомъ пойдете вы теперь пить вашъ сквернйшiй нмецкiй кофей! Вотъ что я называю положительной стороной хорошаго общества.
Ч Ну, это вы все сметесь, и очень даже не ново.
Ч Смюсь, а скажите, улучшился ли вашъ апетитъ съ тхъ поръ, какъ вы приходите сюда пить воды?
Ч О, конечно, чрезвычайно.
Ч Значитъ, положительная сторона хорошаго тона дотого сильна, что даже на желудокъ дйствуетъ?
Ч Помилуйте, да вдь это дйствiе водъ, а не хорошаго тона.
Ч И несомннно хорошаго тона. Такъ что еще неизвстно, что главное на водахъ помогаетъ: воды или хорошiй тонъ. Даже доктора здшнiе сомнваются, чему отдать преимущество, и вообще трудно и выразить какой огромный прогрессивный шагъ сдлала въ нашъ вкъ медицина: у нея теперь родились даже идеи, а прежде были одни лекар ства.
II.
Одинъ изъ облагодтельствованныхъ современной женщиной.
Но я, конечно, не буду описывать всхъ нашихъ разговоровъ съ этимъ стараго покроя человкомъ. Я зналъ, впрочемъ, что самая щекот ливая для него тема Ч это женщины. И вотъ, мы съ нимъ однажды раз говорились о женщинахъ. Онъ замтилъ мн что я очень ужь всматри ваюсь.
Ч Это я всматриваюсь въ англичанокъ, и съ особой цлью. Я взялъ съ собой сюда въ дорогу дв брошюры: одну Грановскаго о Восточномъ вопрос, а другую Ч о женщинахъ. Въ этой брошюр о женщинахъ есть нсколько прекраснйшихъ и самыхъ зрлыхъ мыслей. Но одна фраза, представьте себ, совсмъ меня сбила съ толку. Ч Авторъ вдругъ пи шетъ:
И однако же всему свту извстно, что такое англичанка. Это очень высокiй типъ женской красоты и женскихъ душевныхъ качествъ, и съ этимъ типомъ не могутъ равняться наши русскiя женщины...
Какъ? Я съ этимъ не согласенъ. Неужели англичанка составляетъ ужь такой высокiй типъ женщины, въ сравненiи съ нашими русскими женщинами? Я глубоко съ этимъ несогласенъ.
Ч Кто авторъ брошюры?
Ч Такъ какъ я не хвалилъ то, что можно въ брошюр похвалить, то и выдернувъ эту единственную фразу автора, съ которой не могу согла ситься, умолчу его имя.
Ч Должно быть, авторъ холостой человкъ и не усплъ еще узнать всхъ качествъ русской женщины.
Ч Хотя вы это сказали и изъ язвительности, но вы сказали правду о "качествахъ" русской женщины. Да, не русскому отрекаться отъ сво ихъ женщинъ. Чмъ наша женщина ниже какой бы то ни было? Я уже не стану указывать на обозначившiеся идеалы нашихъ поэтовъ, начиная съ Татьяны, Ч на женщинъ Тургенева, Льва Толстаго, хотя ужь это одно большое доказательство: если ужь воплотились идеалы такой кра соты въ искусств, то откуда нибудь они взялись же, не сочинены же изъ ничего. Стало быть, такiя женщины есть и въ дйствительности. Не стану тоже говорить, напримръ, о декабристкахъ, о тысяч другихъ примровъ, ставшихъ извстными. И намъ ли, знающимъ русскую дйствительность, не знать о тысячахъ женщинъ, не вдать о тысячахъ незримыхъ, никому невидимыхъ подвигахъ ихъ, и иногда въ какой обстановк, въ какихъ темныхъ, ужасныхъ углахъ и трущобахъ, среди какихъ пороковъ и ужасовъ! Короче, я не буду защищать правъ русской женщины на высокое положенiе среди женщинъ всей Европы, но вотъ что только скажу: не правда ли, мн кажется, долженъ существовать такой естественный законъ въ народахъ и нацiональностяхъ, по которо му каждый мужчина долженъ по преимуществу искать и любить жен щинъ въ своемъ народ и въ своей нацiональности? Если же мужчина начнетъ ставить женщинъ другихъ нацiй выше своихъ и прельщаться ими по преимуществу, то тогда наступитъ пора разложенiя этого народа и шатанiя этой нацiональности. Ей Богу, у насъ уже начиналось нчто подобное въ этомъ род, въ послднiе сто тъ, именно пропорцiонально разрыву нашему съ народомъ. Мы прельщались поль ками, француженками, даже нмками;
теперь вотъ есть охотники ста вить выше своихъ англичанокъ. Помоему, въ этомъ признак ровно ни чего нтъ утшительнаго. Тутъ дв точки: или духовный разрывъ съ нацiональностью, или просто гаремный вкусъ. Надо воротиться къ своей женщин, надо учиться своей женщин, если мы разучились понимать ее...
Ч Я съ прiятностью готовъ согласиться съ вами во всемъ, хотя и не знаю, существуетъ ли такой законъ природы или нацiональности. Но позвольте васъ спросить: почему вы подумали, что я, будто бы, съ язви тельностью замтилъ, что авторъ брошюры, какъ холостой человкъ;
должно быть не имлъ случая познакомиться со всми высшими качест вами русской женщины? Тутъ ужь по тому одному не можетъ быть ни малйшей съ моей стороны язвительности, что самъ я, могу сказать, облагодтельствованъ русской женщиной. Да, каковъ я ни есть и каковъ бы я вамъ ни казался, я самъ былъ нкоторое время моей жизни жени хомъ русской женщины. Эта двица была, такъ сказать, даже выше ме ня по положенiю въ свт, она была окружена искателями, она могла выбирать, и она...
Ч Предпочла васъ? Извините, я не зналъ...
Ч Нтъ, она не предпочла, а именно забраковала меня, но въ томъ то и состояло все дло! Я вамъ откровенно скажу, пока я не былъ жени хомъ, все было ничего, и я былъ счастливъ лишь тмъ, что могъ видть эту особу почти ежедневно. Даже осмлюсь замтить, впрочемъ совер шенно вскользь, что, можетъ быть, я и не производилъ совершенно уже дурнаго впечатлнiя. Прибавлю тоже, что двица эта имла въ дом своемъ много свободы. И вотъ, однажды, въ одну чрезвычайно странную и ни на что не похожую (могу даже такъ сказать) минуту, она вдругъ даетъ мн слово, Ч и вы не поврите, что со мной тогда сталось. Все это, конечно, было между нами въ секрет, но, когда я, огорошенный, воротился на мою квартиру, то мысль, что я буду владтелемъ и половиной такого блестящаго существа, просто придавила меня, какъ гирей. Я скользилъ взглядомъ по моей мебели, по всмъ дряннымъ моимъ холостымъ вещамъ и вещицамъ, для меня, однако-жь, столь необходимымъ, Ч и я такъ стыдился и себя, и своего положенiя въ свт, и фигуры моей, и волосъ моихъ, и вещицъ моихъ, и ограниченности моего ума и сердца, что тысячу разъ готовъ былъ сердца, что тысячу разъ готовъ былъ ршиться даже на проклятiе сво его жребiя, при мысли, что я, такой ничтожнйшiй изъ людей, буду об ладать такими неподходящими мн сокровищами. Я вамъ къ тому это все обозначаю, чтобъ выразить одну довольно неизвстную сторону брачной истины, или, лучше сказать, чувство, которое, къ сожалнiю, слишкомъ рдко кто ощущаетъ изъ жениховъ, а именно: чтобъ жениться, нужно имть чрезвычайно много въ запас самой глупйшей надменно сти, знаете, этакой самой глупенькой, пошленькой гордости, Ч и все это при самомъ смшномъ тон, къ которому деликатный человкъ не мо жетъ быть ни за что способенъ. Ну, какъ сравнить себя хоть одно мгновенiе съ такимъ существомъ, какъ свтская двица, съ такимъ утонченнымъ совершенствомъ, начиная съ воспитанiя, съ локоновъ, съ газоваго платья, съ танцевъ, съ невинности, съ простодушной, но, вмст съ тмъ, со свтской прелестью сужденiй и чувствъ ея? И пред ставить себ, что все это войдетъ въ мою квартиру, а я буду даже въ халат, Ч вы сметесь? А, между тмъ, это ужасная мысль! И вотъ еще задача, Ч скажутъ вамъ: если вы боитесь такого совершенства и чувст вуете себя для него непригоднымъ, то возьмите замарашку (т. е., во вся комъ случа не нравственную замарашку). И что же, вдь, ни-ни: не со глашаешься даже съ негодованiемъ и ничего сбавлять не намренъ. Од нимъ словомъ, я не-буду вамъ описывать подробностей, все такiя же.
Напримръ, когда я легъ въ отчаянiи и безсилiи на мой диванъ (надо вамъ сказать, сквернйшiй диванъ во всемъ мiр, съ толкучаго рынка и съ сломанной пружиной), то меня, между прочимъ, постила одна ни чтожненькая мысль: "Вотъ женюсь и будутъ, наконецъ, теперь постоян но ужь тряпочки, Ч ну, отъ выкроекъ, что ли, вытирать перья". Ну, че го бы, кажется, обыкновенне такого разсужденiя и что въ немъ такого ужаснаго? Соображенiе это мелькнуло, безъ сомннiя, нечаянно, мимо летомъ, вы это сами должны понимать, потому что Богъ знаетъ какiя идеи способны иногда мелькнуть въ душ человческой, и даже въ ту минуту, когда эту душу тащутъ на гильотину. Помыслилъ же я такъ, вроятно, потому, что до нервныхъ припадковъ не люблю оставлять стальныхъ перьевъ невытертыми, что длаютъ, однако же, вс на свт.
И что же? Я горько упрекнулъ себя за эту мысль въ ту же минуту: въ виду такой огромности событiя и предмета, мечтать о тряпочкахъ для перьевъ, находить время и мсто для такой низкой обыкновенной идеи, Ч "ну, чего-жь ты посл этого стоишь?" Однимъ словомъ, я почувство валъ, что вся моя жизнь пройдетъ теперь въ упрекахъ самому себ, за всякую мысль мою и за всякiй поступокъ мой. И что же, когда она вдругъ объявила мн, нсколько дней спустя, со смхомъ въ лиц, что она пошутила и выходитъ, напротивъ, замужъ за одного сановника, то я, я... А, впрочемъ, я тутъ вмсто радости, выказалъ такой испугъ, такое паденiе, что даже сама она испугалась и сама побжала за стаканомъ воды. Я оправился, но испугъ мой послужилъ мн же на пользу: она по няла, какъ я любилъ ее, и... какъ цнилъ, какъ высоко цнилъ. "А я-то думала, сказала она потомъ, уже замужемъ, что вы такой гордый и уче ный, и что вы меня ужасно будете презирать". Съ тхъ поръ, я имю въ ней друга, и, повторяю, если кто былъ когда-либо облагодтельствованъ женщиной, или, лучше сказать, русской женщиной, то ужь это, конечно, я, и я этого никогда не забуду.
Ч Такъ, что вы стали другомъ этой особы?
Ч То есть, видите ли, въ высшей степени но мы видимся рдко, изъ года въ годъ, и даже рже. Русскiе друзья обыкновенно видятся въ пять тъ по одному разу, а многiе чаще и не вынесли-бы. Сначала я не посщалъ ихъ, потому что положенiе въ свт ея супруга было выше моего, теперь же, Ч теперь она столь несчастна, что мн самому тяжело смотрть на нее. Вопервыхъ, мужъ ея старикъ шестидесяти двухъ тъ, и черезъ годъ посл свадьбы угодилъ подъ судъ. Онъ долженъ былъ от дать, для пополненiя казеннаго недочета, чуть не все свое состоянiе, подъ судомъ лишился ногъ Ч и теперь его возятъ въ креслахъ въ Крейцнах, гд я видлъ ихъ обоихъ дней десять тому назадъ. Она, какъ возятъ кресло, постоянно идетъ подл съ правой стороны и тмъ исполняетъ высокiй долгъ современной женщины, Ч замтьте, все вре мя и постоянно выслушивая его язвительнйшiе упреки. Мн такъ тя жело стало смотрть на нее или лучше сказать, на нихъ обоихъ, Ч по тому что я еще до сихъ поръ не знаю, кого больше жалть, Ч что я ихъ тотчасъ же тамъ и оставилъ, а самъ прiхалъ сюда. Я очень радъ, что не сказалъ вамъ ея фамилiи. Вдобавокъ же, имлъ несчастье даже въ этотъ короткiй срокъ, разсердить ее и, кажется, окончательно, передавъ ей откровенно мой взглядъ на счастье и на обязанность русской женщины.
Ч О, конечно, вы не могли сыскать боле удобнаго случая.
Ч Вы критикуете? Но кто же бы ей это высказалъ ? Мн всегда, напротивъ, казалось, что величайшее счастье Ч это знать, по крайней мр, отчего несчастливъ. И позвольте, такъ какъ ужь вышло къ слову, то я и вамъ выскажу мой взглядъ на счастье и обязанность русской женщины;
въ Крейцнах я всего не договорилъ.
III.
Дтскiе секреты.
Но здсь я пока остановлюсь. Я только чтобы вывести лицо и по знакомить его предварительно съ читателемъ. Да и хотлось бы мн вы вести его лишь какъ разскащика, а со взглядами его я не совсмъ согла сенъ. Я уже объяснялъ, что это "парадоксалистъ". Взглядъ же его на "счастье и обязанность современной женщины", даже и не блистаетъ оригинальностью, хотя излагаетъ онъ его съ какимъ-то почти гнвомъ;
подумаешь, что это у него самое больное мсто. Просто на просто, по его пониманiю, женщина, чтобъ быть счастливою и исполнить вс свои обязанности, должна непремнно выдти замужъ и въ брак народить какъ можно больше дтей, "не двухъ, не трехъ, а шестерыхъ, десяте рыхъ, до изнеможенiя, до безсилiя". "Тогда только она соприкоснется съ живою жизнью и узнаетъ ее во всевозможныхъ проявленiяхъ".
Ч Помилуйте, не выходя изъ спальни!
Ч Напротивъ, напротивъ! Я предчувствую и знаю вс возраженiя заран. Я взвсилъ все: "университетъ, высшее образованiе и т. д. и т. д.
". Но не говоря уже о томъ, что и изъ мужчинъ лишь десяти-тысячный становится ученымъ, я васъ серьезно спрошу: чмъ можетъ помшать университетъ браку и рожденiю дтей? Напротивъ, университетъ непремнно долженъ наступить для всхъ женщинъ, и для будущихъ ученыхъ и для просто образованныхъ, но потомъ, посл университета, Ч "бракъ и роди дтей". Умне какъ родить дтей ничего до сихъ поръ на свт еще не придумано, а потому, чмъ больше запасешь для этого ума, тмъ лучше выйдетъ. Вдь это Чацкiй, что-ли, провозгласилъ, что... чтобъ имть дтей Кому ума не доставало?
И провозгласилъ именно потому, что самъ-то онъ и былъ въ высшей степени необразованнымъ москвичемъ, всю жизнь свою только кричав шимъ объ европейскомъ образованiи съ чужаго голоса, такъ что даже завщанiя не съумлъ написать, какъ оказалось впослдствiи, а оста вилъ имнiе неизвстному лицу "другу моему Сонечк". Эта острота на счетъ "кому ума не доставало" тянулась пятьдесятъ тъ именно потому, что и цлыхъ пятьдесятъ тъ потомъ у насъ не было людей образован ныхъ. Теперь, слава Богу, образованные люди начинаютъ и у насъ по являться и, поврьте, первымъ дломъ, поймутъ, что имть дтей и ро дить ихъ Ч есть самое главное и самое серьезное дло въ мiр, было и не переставало быть. "Кому не доставало ума, скажите пожалуста"? Да вотъ-же не достаетъ: современная женщина въ Европ перестаетъ ро дить. Про нашихъ я пока умолчу.
Ч Какъ перестаетъ родить, что вы?
Я долженъ включить мимоходомъ, что въ этомъ человк есть одна самая неожиданная странность: онъ любитъ дтей, любитель дтей и именно маленькихъ, крошекъ, "еще въ ангельскомъ чин". Онъ любитъ до того что бгаетъ за ними. Въ Эмс онъ даже сталъ этимъ извстенъ.
Всего боле любилъ онъ гулять въ аллеяхъ, куда выносятъ или выво дятъ дтей. Онъ знакомился съ ними, даже только съ годовалыми, и дос тигалъ того, что многiе изъ дтей узнавали его, ждали его, усмхались ему, протягивали ему ручки. Нмку-няньку онъ распроситъ непремнно сколько ребенку годковъ или мсяцевъ, расхвалитъ его, похвалитъ кос венно и няньку, чмъ ей польститъ. Однимъ словомъ, это въ немъ въ род страсти. Онъ всегда былъ въ особенномъ восторг, когда каждое утро на водахъ, въ аллеяхъ, среди публики, вдругъ показывались цлыми толпами дти, идущiе въ школу, одтые, прибранные, съ бутер бродами въ рукахъ и съ ранчиками заплечами. Надо признаться, что дйствительно эти толпы дтей были хороши, особенно четырехъ, пяти, шестилтнiя, т. е. самыя маленькiя.
Ч Tel que vous me voyez,1 я сегодня купилъ дв дудки, сообщилъ онъ мн въ одно утро, съ чрезвычайно довольнымъ видомъ, Ч не этимъ, не школьникамъ Ч эти большiе, и я только что вчера имлъ удовольствiе познакомиться съ ихнимъ школьнымъ учителемъ: самый достойнйшiй человкъ, какой только можетъ быть. Нтъ, это были два пузана, два брата, одинъ трехъ, а другой двухъ тъ. Трехлтнiй во дитъ двухлтняго, много ума-то у обоихъ;
и оба остановились у палатки съ игрушками, разинувъ рты, въ этомъ глупомъ и прелестномъ дтскомъ восхищенiи, котораго прелестне ничего въ мiр не выдумаешь. Торгов ка, нмка хитрая, сейчасъ смекнула какъ я смотрю Ч и мигомъ всучила имъ по дудк: я долженъ былъ заплатить дв марки-съ. Восторгъ не описанный, ходятъ и дудятъ. Это было часъ тому, но я сейчасъ опять туда навдался Ч все дудятъ. Я вамъ какъ-то говорилъ, указывая на здшнее общество, что пока лучше его ничего еще не можетъ дать мiръ.
Я совралъ, а вы мн поврили, не отрекайтесь, поврили. Напротивъ, вотъ гд лучшее, вотъ гд совершенство: эти толпы этихъ эмскихъ дтей, съ бутербродами въ рукахъ и съ ранчиками за плечами, идущихъ Я, хнает ли (франц.).
въ школы... Чтоже, солнце, Таунусъ, дти, смхъ дтей, бутерброды и изящная толпа всхъ милордовъ и маркизовъ въ мiр, любующаяся на этихъ дтей, Ч все вмст это прелестно. Вы замтили, что толпа на нихъ каждый разъ любуется: это, все-таки, въ ней признаки вкуса и Ч порывъ серьезности. Но Эмсъ глупъ, Эмсъ не можетъ быть не глупъ, а потому онъ еще продолжаетъ родить дтей, но Парижъ Ч Парижъ ужь прiостановился.
Ч Какъ прiостановился?
Ч Въ Париж есть такая огромная промышленность подъ наз ванiемъ Articles de Paris,1 которая, вмст съ шелкомъ, французскимъ виномъ и фруктами, помогла выплатить пять миллiардовъ контрибуцiи.
Парижъ слишкомъ чтитъ эту промышленность и занимается ею до того, что забываетъ производить дтей. А за Парижемъ и вся Францiя. Еже годно министръ торжественно докладываетъ палатамъ о томъ, что "la population reste stationnaire"2. Ребятишки, видите-ли, не рождаются, а и рождаются Ч такъ не стоятъ;
за то, прибавляетъ министръ съ похваль бой, "старики у насъ стоятъ, старики, дескать, во Францiи долговчны".
А по моему, хоть бы они передохли, старые......., которыми Францiя на чиняетъ свои палаты. Есть чему радоваться Ч ихъ долговчности;
пес ку, что-ли, сыплется мало?
Ч Я васъ, все-таки, не понимаю. Къ чему тутъ Articles de Paris?
Ч А дло просто. Впрочемъ, вы сами романистъ, а стало быть, мо жетъ и знаете одного безтолковйшаго и очень талантливаго, француз скаго писателя и идеалиста старой школы, Александра-Дюма-фиса? Но за этимъ Александромъ Дюма есть нсколько хорошихъ, такъ сказать, движенiй. Онъ требуетъ, чтобъ французская женщина родила. Мало то го: онъ прямо возвстилъ всмъ извстный секретъ, что женщины во Францiи, изъ достаточной буржуазiи, вс сплошь, родятъ подвое дтей;
какъ-то такъ ухитряются съ своими мужьями, чтобъ родить только двухъ Ч и ни больше, ни меньше. Двухъ родятъ и забастуютъ. И вс уже такъ, и не хотятъ родить больше, Ч секретъ распространяется съ удивительною быстротою. Потомство уже получается и съ двумя, и, кром того, имнiя на двухъ останется больше, чмъ на шестерыхъ, это разъ. Ну, а во-вторыхъ, сама женщина сохраняется дольше: красота дольше тянется, здоровье, на вызды больше времени выгадывается, на наряды, на танцы. Ну, а насчетъ родительской любви, Ч нравственной Парижскя издлия (франц.).
численность населеня остается постоянной (франц.).
стороны, то есть, вопроса, Ч такъ двухъ, дескать, еще больше лю бишь, чмъ шестерыхъ, а шестеро-то нашалятъ еще, пожалуй, надодятъ, разобьютъ, возись съ ними!... по башмакамъ только од нимъ сосчитать на нихъ, такъ сколько досады выйдетъ и т. д., и т. д.
Но не въ томъ дло, что Дюма сердится, а въ томъ, что прямо ршился заявить о существованiи секрета: двухъ, дескать Ч и ни больше, ни меньше, да еще съ мужьями продолжаютъ жить брачно въ свое удовольствiе, словомъ, все спасено. Мальтусъ, столь боявшiйся увеличенiя населенiя въ мiр, и не предположилъ бы да же въ фантазiи вотъ этакихъ средствъ. Что-жь, все это слишкомъ соблазнительно. Во Францiи, какъ извстно, страшное количество собственниковъ, буржуазiи городской и буржуазiи земельной: для нихъ это находка. Это ихъ изобртенiе. Но находка перешагнетъ и за предлы Францiи. Пройдетъ еще какихъ-нибудь четверть вка и увидите, что даже глупый Эмсъ поумнетъ. Берлинъ, говорятъ, страшно ужъ поумнлъ въ этомъ же смысл. Но хоть и уменьшают ся дти, но все же министръ во Францiи не замтилъ бы этой раз ницы, если-бъ обошлось лишь одной буржуазiей, т. е., достаточ нымъ классомъ и еслибъ не было въ этомъ дл другаго конца.
Другой конецъ Ч пролетарiи, восемь, десять, а пожалуй и вс двнадцать милiоновъ пролетарiевъ, людей некрещеныхъ и невнчанныхъ, живущихъ, вмсто брака, въ "разумныхъ ассоцiацiяхъ", для "избжанiя тиранiи". Эти прямо вышвыриваютъ дтей на улицы. Родятся Гавроши, мрутъ, не стоятъ;
а устоятъ, такъ наполнянютъ воспитательные дома и тюрьмы для малолтнихъ преступниковъ. У Zola, такъ называемаго у насъ реалиста, есть од но очень мткое изображенiе современнаго французскаго рабочаго брака, то есть, брачнаго сожитiя, въ роман его Le ventre de Paris. И замтьте: Гавроши ужъ не французы, но замчательне всего, что и эти сверху, вотъ Ч которые родятся собственниками, подвое и въ секрет, Ч тоже вдь не французы. По крайней мр я осмливаюсь утверждать это, такъ что два конца и дв противупо ложности сходятся. Вотъ ужь и первый результатъ: Францiя начи наетъ переставать быть Францiей. (Ну возможно ли сказать, чтобъ эти 10 миллiоновъ считали Францiю за отечество!) Я знаю, найдут ся, что скажутъ, тмъ лучше: уничтожатся французы, Ч останутся Чрево Парижа (франц.).
люди. Но, вдь, люди-ли? Люди-то, положимъ, но это будущiе дикiе, которые проглотятъ Европу. Изъ нихъ изготовляется исподволь, но твердо и неуклонно, будущая безчувственная мразь. Что поколнiе вырождается физически, безсилетъ, пакостится, помоему, нтъ уже никакого сомннiя. Ну, а физика тащитъ за собой и нравствен ность. Это плоды царства буржуазiи. Помоему, вся причина Ч зем ля, т. е. почва и современное распредленiе почвы въ собственность.
Я вамъ это, такъ и быть, объясню.
IV.
Земля и дти.
Ч Земля все, продолжалъ мой парадоксалистъ. Я землю отъ дтей не розню и это у меня какъ-то само собой выходитъ. Впрочемъ, я вамъ этого развивать не хочу, поймете и такъ, коли призадумаетесь. У миллiоновъ нищихъ земли нтъ, во Францiи особенно, гд слишкомъ ужь, и безъ того, малоземельно, Ч вотъ имъ и негд родить дтей, они и принуждены родить въ подвалахъ, и не дтей, а Гаврошей, изъ кото рыхъ половина не можетъ назвать своего отца, а еще половина такъ, можетъ, и матери. Дти должны родиться на земл, а не на мостовой.
Не знаю, не знаю, какъ это понравится, но знаю, что пока тамъ негд родить дтей. Помоему, работай на фабрик: фабрика тоже дло закон ное и родится всегда подл воздланной уже земли: въ томъ ея и законъ.
Но пусть каждый фабричный работникъ знаетъ, что у него гд-то тамъ есть Садъ, подъ золотымъ солнцемъ и виноградниками, собственный, или, врне, общинный садъ, и что въ этомъ саду живетъ и его жена, славная баба, не съ мостовой, которая любитъ его и ждетъ, а съ женой Ч его дти, которыя играютъ въ лошадки и вс знаютъ своего отца. Que diable,1 всякiй порядочный и здоровый мальчишка родится вмст съ лошадкой, это всякiй порядочный отецъ долженъ знать, если хочетъ быть счастливъ. Вотъ онъ туда и будетъ заработанныя деньги носить, а не пропивать въ кабак съ самкой, найденной на мостовой. И хоть садъ этотъ и не могъ-бы, въ крайнемъ случа, (во Францiи, напримръ, гд такъ мало земли) прокормить его вмст съ семьей, такъ что и не обош лось-бы безъ фабрики, но пусть онъ знаетъ, по крайней мр, что тамъ Чортъ возьми (франц.).
его дти съ землей ростутъ, съ деревьями, съ перепелками, которыхъ ловятъ, учатся въ школ, а школа въ пол, и что самъ онъ, наработав шись на своемъ вку, все-таки, придетъ туда отдохнуть, а потомъ и умереть. А, вдь, кто знаетъ, Ч можетъ и совсмъ прокормить доста нетъ, да и фабрикъ-то можетъ нечего бояться, можетъ Ч и фабрика-то середи сада устроится. Однимъ словомъ, я не знаю какъ это все будетъ, но это сбудется, садъ будетъ. Помяните мое слово хоть черезъ сто тъ, и вспомните, что я вамъ объ этомъ въ Эмс, въ искусственномъ саду и среди искусственныхъ людей, толковалъ. Если хотите всю мою мысль, то, помоему дти, настоящiе то есть дти, то есть дти людей, должны ро диться на земл, а не на мостовой. Можно жить потомъ на мостовой, но родиться и всходить нацiя, въ огромномъ большинств своемъ, должна на земл, на почв, на которой хлбъ и деревья растутъ. А европейскiе пролетарiи теперь вс Ч сплошь мостовая. Въ саду-же дтки будутъ выскакивать прямо изъ земли, какъ Адамы, а не поступать девяти тъ, когда еще играть хочется, на фабрики, ломая тамъ спинную кость надъ станкомъ, тупя умъ передъ подлой машиной, которой молится буржуа, утомляя и губя воображенiе передъ безчисленными рядами рожковъ газа, а нравственность Ч фабричнымъ развратомъ, котораго не зналъ Содомъ.
И это мальчики и это двочки десяти тъ! Если я вижу гд зерно или идею будущаго Ч такъ это у насъ, въ Россiи. Почему такъ ? А потому, что у насъ есть и по сихъ поръ уцллъ въ народ одинъ принципъ и именно тотъ, что земля для него все, и что онъ все выводитъ изъ земли и отъ земли, и это даже въ огромномъ еще большинств. Но главное въ томъ, что это-то и есть нормальный законъ человческiй. Въ земл, въ почв есть нчто сакраментальное. Если хотите переродить челов чество къ лучшему, почти что изъ зврей подлать людей, то надлите ихъ землею Ч и достигнете цли. По крайней мр у насъ земля и об щина. Помоему порядокъ въ земл и изъ земли и это везд, во всемъ человчеств. Весь порядокъ въ каждой стран, Ч политическiй, гражданскiй, всякiй Ч всегда связанъ съ почвой и съ характеромъ землевладнiя въ стран. Въ какомъ характер сложилось землевла днiе, въ такомъ характер сложилось и все остальное. Я, вдь, никого и ничего не виню: тутъ всемiрная исторiя, Ч и мы понимаемъ. Помоему, мы такъ еще дешево отъ крпостнаго права откупились, благодаря согласiю земли. Вотъ на это-то согласiе я бью и во всемъ остальномъ.
Это согласiе, Ч вдь это опять одно изъ народныхъ началъ, вотъ, тхъ самыхъ, которыя въ насъ до сихъ поръ еще Потугины отрицаютъ. Ну-съ, а вс эти желзныя дороги наши, наши новые вс эти банки, ассоцiацiи, кредиты Ч все это, помоему, пока только лишь тлнъ, я изъ желзныхъ дорогъ нашихъ одн только стратегическiя признаю. Это только бирже вая игра, жидъ встрепенулся. Вы сметесь, вы несогласны, пусть;
а вотъ я только что читалъ одни мемуары одного русскаго помщика, писанные имъ въ средин столтiя Ч и желавшаго, въ двадцатыхъ годахъ еще, отпустить своихъ мужичковъ на волю. Тогда это было рдкою новостью.
Между прочимъ, захавъ въ деревню, онъ завелъ въ ней школу и началъ учить крестьянскихъ дтей хоровому церковному пнiю. Сосдъ помщикъ, завернувъ къ нему и послушавъ хоръ, сказалъ: "это вы хо рошо придумали;
вотъ вы теперь ихъ обучите и наврно найдете покуп щика на весь хоръ. Это любятъ, вамъ хорошiя деньги за хоръ дадутъ."
Значитъ, когда еще можно было продавать "на свозъ" хоры малыхъ ре бятишекъ отъ отцовъ и матерей, то, стало быть, отпускъ на волю кре стьянъ былъ еще мудреной диковиной въ русской земл. Вотъ онъ и сталъ мужичкамъ говорить объ этой диковинк;
т выслушали, задиви лись, перепугались, долго межъ собой переговаривались, вотъ и прихо дятъ къ нему: "Ну, а земля?" Ч "А земля моя;
вамъ избы, усадьбы, а землю вы мн ежегодно убирайте изъ полу". Ч Т почесали головы:
"Нтъ, ужь лучше постарому: мы ваши, а земля наша". Конечно, это удивило помщика: дикiй, дескать, народъ;
свободы даже не хотятъ въ нравственномъ паденiи своемъ, свободы Ч сего перваго блага людей и т.
д., и т. д. Впослдствiи эта поговорка, или, врне, формула: "мы ваши, а земля наша" Ч стала всмъ извстною и никого уже не дивила. Но, однако-же, важне всего: откудова могло появиться такое "неестествен ное и ни на что непохожее" пониманiе всемiрной исторiи, если только сравнить съ Европой? И, замтьте, именно въ это-то время и свирпствовала у насъ наиболе война между нашими умниками о томъ:
"есть или нтъ у насъ, въ самомъ дл, какiя-то тамъ народныя начала, которыя-бы стоили вниманiя людей образованныхъ?" "Нтъ-съ, по звольте: значитъ, русскiй человкъ съ самаго начала и никогда не могъ и представить себя безъ земли. Ужь когда свободы безъ земли не хотлъ принять, значитъ, земля у него прежде всего, въ основанiи всего, земля Ч все, а ужь изъ земли у него и все остальное, то есть, и свобода, и жизнь, и честь, и семья, и дтишки, и порядокъ, и церковь Ч однимъ словомъ, все, что есть драгоцннаго. Вотъ изъ-за формулы-то этой онъ и такую вещь, какъ община, удержалъ...
V.
Оригинальное для Россiи то.
На другой день я сказалъ моему чудаку: Ч А вотъ вы все объ дтяхъ толкуете, а я только что прочелъ въ курзал, въ русскихъ газе тахъ, около которыхъ, замчу вамъ, вс здшнiе русскiе теперь толпят ся Ч прочелъ въ одной корреспонденцiи объ одной матери, Болгарк, тамъ у нихъ въ Болгарiи, гд цлыми уздами истреблялись люди. Она старуха, уцлла въ одной деревн и бродитъ, обезумвшая, по своему пепелищу. Когда же ее начинаютъ распрашивать какъ было дло, то она не говоритъ обыкновенными словами, а тотчасъ прикладываетъ правую руку къ щек и начинаетъ пть, и напвомъ разсказываетъ, въ импро визированныхъ стихахъ, о томъ, какъ у ней были домъ и семья, былъ мужъ, были дти, шестеро дтей, а у дтокъ, у старшихъ, были тоже дточки, маленькiе внуки ея. И пришли мучители и сожгли у стны ея старика, перерзали соколовъ ея дтей, изнасиловали малую двочку, увели съ собой другую, красавицу, а младенчикамъ вспороли всмъ ята ганами животики, а потомъ зажгли домъ и пошвыряли ихъ всхъ въ лю тое пламя, и все это она видла и крики дточекъ слышала.
Ч Да, я тоже читалъ, Ч отвтилъ мой чудакъ, Ч замчательно, замчательно. Главное, въ стихахъ. А у насъ, наша русская критика хоть и хвалила иногда стишки, но всегда, однако, наклонне была пола гать, что они боле для баловства устроены. Любопытно прослдить на туральный эпосъ въ его, такъ сказать, стихiйномъ зачатiи, Вопросъ ис кусства.
Ч Ну, полноте, не притворяйтесь. Впрочемъ, я замтилъ, вы не очень-то любите разговаривать о восточномъ вопрос.
Ч Нтъ, я тоже пожертвовалъ. Я, если хотите, дйствительно кое что не жалую въ восточномъ вопрос.
Ч Что именно?
Ч Ну, хоть любвеобильность.
Ч И, полноте, я увренъ...
Ч Знаю, знаю, не договаривайте, и вы совершенно правы. Ктому же, я пожертвовалъ въ самомъ даже начал. Видите-ли, восточный вопросъ, дйствительно, былъ у насъ до сихъ поръ, такъ сказать, лишь вопро сомъ любви и выходилъ отъ славянофиловъ. Дйствительно на любвео бильности многiе выхали, особенно прошлой зимой съ герцеговинцами;
составилось даже нсколько любвеобильныхъ карьеръ. Замтьте, я вдь ничего не говорю;
ктому же, любвеобильность сама въ себ вещь превосходнйшая, но вдь можно и заздить клячу, Ч вотъ, вотъ этого то я и боялся еще съ весны, а потому и не врилъ. Потомъ я и томъ даже еще здсь боялся, чтобъ съ насъ все это братство вдругъ какъ ни будь не соскочило. Но теперь, Ч теперь даже ужь и я не боюсь;
да и русская ужь кровь пролита, а пролитая кровь важная вещь, соедини тельная вещь!
Ч А неужели вы въ самомъ дл думали, что братство наше соско читъ?
Ч Гршный человкъ, полагалъ. Да какъ и не предположить. Но теперь ужь не предполагаю. Видите ли, даже здсь въ Эмс, въ десяти верстахъ отъ Рейна, получались извстiя изъ самаго, такъ сказать, Блграда. Являлись путешественники, которые сами слышали какъ въ Блград винятъ Россiю. Съ другой стороны, я самъ читалъ въ "Temps" и въ "Debats", какъ въ Блград, посл того какъ прорвались въ Сербiю турки, кричали: "Долой Черняева!" Другiе же корреспонденты и другiе очевидцы увряютъ, напротивъ, что все это вздоръ, и что сербы только и длаютъ, что обожаютъ Россiю и ждутъ всего отъ Черняева. Знаете: я и тмъ и другимъ извстiямъ врю. И т и другiе крики были наврно, да и не могли не быть: нацiя молодая, солдатовъ нтъ, воевать не умютъ, великодушiя пропасть, дловитости никакой. Черняевъ тамъ принужденъ былъ армiю создавать, а вдь они, я увренъ, въ огромномъ большинств, не могутъ понять какая это задача армiю создать въ такой срокъ и при такихъ обстоятельствахъ;
потомъ поймутъ, но тогда ужь наступитъ всемiрная исторiя. Кром того, я увренъ, что даже изъ са мыхъ крпкихъ и, такъ сказать, министерскихъ ихнихъ головъ найдутся такiя, которыя убждены, что Россiя спитъ и видитъ, какъ бы ихъ въ свою власть захватить и ими безмрно усилиться политически. Ну, такъ вотъ я и боялся, чтобъ на наше русское братолюбiе все это не подйствовало холодной водой. Но оказалось напротивъ, Ч до того на противъ, что для многихъ даже и русскихъ неожиданно. Вся земля рус ская вдругъ заговорила и вдругъ свое главное слово сказала. Солдатъ, купецъ, профессоръ, старушка Божiя Ч вс въ одно слово. И ни одного звука, замтьте, объ захват, а вотъ, дескать: "на православное дло".
Да и не то, что гроши на православное дло, а хоть сейчасъ сами готовы нести свои головы. И опять-таки, замтьте, что эти два слова: "на православное дло" Ч это чрезвычайно, чрезвычайно важная политическая формула и теперь, и въ будущемъ. Даже можно такъ сказать, что это формула нашего будущаго. А то, что объ "захват" ни откуда ни звука, то это ужасно оригинально. Европа никакъ и ни за что не могла бы поврить тому, потому что сама бы дйствовала не иначе, какъ съ захватомъ, а потому ее даже и винить нельзя за ея крикъ противъ насъ, въ строгомъ смысл, знаете ли вы это? Однимъ словомъ, строгомъ смысл, знаете ли вы это? Однимъ словомъ, въ этотъ разъ на чалось наше окончательное столкновенiе съ Европой и... разв оно мог ло начаться иначе, какъ съ недоумнiя? Для Европы Россiя Ч недоумнiе, и всякое дйствiе ея Ч недоумнiе, и такъ будетъ до самаго конца. Да, давно уже не заявляла себя такъ земля русская, такъ созна тельно и согласно, и, кром того мы дйствительно вдь родныхъ и братьевъ нашли и ужъ это не высокiй лишь слогъ. И ужь не черезъ славянскiй лишь комитетъ, а прямо, такъ-таки, всей землей нашли. Вотъ это для меня и неожиданно, вотъ этому-то я бы никакъ не поврилъ.
Согласiю-то этому нашему, всеобщему и столь, такъ сказать, внезапному, трудно бы было поврить, еслибъ даже кто и предсказывалъ. А, межъ тмъ, совершившееся совершилось. Вы вотъ про мать-болгарку несчаст ную разсказали, а я знаю, что и другая мать объявилась ныншнимъ томъ: Мать-Россiя новыхъ родныхъ дтокъ нашла и раздался ея великiй жалобный голосъ объ нихъ. И именно дтокъ, и именно материнскiй великiй плачъ, и опять-таки политическое великое указанiе въ будущемъ, замтьте это себ: "мать ихъ, а не госпожа!" И хоть бы даже и случилось такъ, что новыя дтки, не понимая дла, Ч на одну минутку, впрочемъ, Ч возроптали бы на нее: нечего ей этого слушать и на это глядть, а продолжать благотворить съ безконечнымъ и терпливымъ материнствомъ, какъ и должна поступить всякая истинная мать. Ныншнее то, знаете ли вы, что ныншнее то въ нашей исторiи запишется? И сколько недоумнiй русскихъ разомъ разъясни лось, на сколько вопросовъ русскихъ разомъ отвтъ полученъ! Для сознанiя русскаго это то было почти эпохой.
Post-Scriptum.
"Русскiй народъ бываетъ иногда ужасно неправдоподобенъ" Ч словцо это удалось мн услышать тоже ныншнимъ томъ и, опять таки конечно потому, что и для произнесшаго это словцо многое, слу чившееся ныншнимъ томъ, было дломъ неожиданнымъ, а, можетъ быть, и въ самомъ дл "неправдоподобнымъ". Но что же, однако, слу чилось такого новаго, и не лежало ли, напротивъ, все, что вышло нару жу, давно уже и даже всегда въ сердц народа русскаго?
Поднялась, во-первыхъ, народная идея и сказалось народное чувст во: чувство Ч безкорыстной любви къ несчастнымъ и угнетеннымъ братьямъ своимъ, а идея Ч "Православное дло". И дйствительно, уже въ этомъ одномъ сказалось нчто какъ бы и неожиданное. Неожиданна го (впрочемъ, далеко не для всхъ) было то, что народъ не забылъ свою великую идею, свое "Православное дло" Ч не забылъ въ теченiе двухвковаго рабства, мрачнаго невжества, а въ послднее время Ч гнуснаго разврата, матерьялизма, жидовства и сивухи. Во-вторыхъ, не ожиданнымъ было то, что съ народной идеей, съ "Православнымъ дломъ" Ч соединились вдругъ почти вс оттнки мннiй самой высшей интеллигенцiи русскаго общества, Ч вотъ тхъ самыхъ людей, кото рыхъ считали мы уже совсмъ оторвавшимися отъ народа. Замтьте приэтомъ необычайное у насъ одушевленiе и единодушiе почти всей на шей печати... Старушка Божiя подаетъ свою копечку на славянъ и прибавляетъ: "на Православное дло". Журналистъ подхватываетъ это словцо и передаетъ его въ газет съ благоговенiемъ истиннымъ и вы ви дите, что онъ самъ всмъ сердцемъ своимъ за тоже самое "Православное дло": вы это чувствуете читая статью. Даже, можетъ быть, и ничему не врующiе поняли теперь у насъ, наконецъ, что значитъ въ сущности, для русскаго народа его Православiе и "Православное дло?" Они поня ли, что это вовсе не какая нибудь лишь обрядная церковность, а съ дру гой стороны, вовсе не какой нибудь fanatisme religieux 1 (какъ уже и на чинаютъ выражаться объ этомъ всеобщемъ теперешнемъ движенiи рус скомъ въ Европ), а что это именно есть прогрессъ человческiй и все очеловченiе человческое, такъ именно понимаемое русскимъ народомъ, ведущимъ все отъ Христа, воплощающимъ все будущее свое во Христ и во Христовой истин и немогущимъ и представить себя безъ Христа.
Либералы, отрицатели, скептики, равно какъ и проповдники соцiальныхъ идей Ч вс вдругъ оказываются горячими русскими патрiотами, по крайней мр, въ большинств. Что-жь, они, стало быть, ими и были;
но можемъ ли мы утверждать, что досел мы про это знали, и не раздавалось ли до сихъ поръ, напротивъ, чрезвычайно много горь кихъ взаимныхъ упрековъ, оказавшихся теперь во многомъ напрасны ми? Русскихъ, истинныхъ русскихъ, оказалось у насъ вдругъ несрав ненно боле, чмъ полагали до сихъ поръ многiе, тоже истинные русскiе.
Что-же соединило этихъ людей воедино, или, врне Ч что указало имъ, что они, во всемъ главномъ и существенномъ, и прежде не разъединя лись? Но въ томъ-то и дло, что Славянская идея, въ высшемъ смысл ея, перестала быть лишь славянофильскою, а перешла вдругъ, вслдствiе напора обстоятельствъ, въ самое сердце русскаго общества, религозный фанатизмъ (франц.).
высказалась отчетливо въ общемъ сознанiи, а въ живомъ чувств совпа ла съ движенiемъ народнымъ. Но что же такое эта "Славянская идея въ высшемъ смысл ея"? Всмъ стало ясно, что это такое: это, прежде все го, т. е., прежде всякихъ толкованiй историческихъ, политическихъ и проч. Ч есть жертва, потребность жертвы даже собою за братьевъ, и чувство добровольнаго долга сильнйшему изъ славянскихъ племенъ заступиться за слабаго, съ тмъ, чтобъ, уровнявъ его съ собою въ свобод и политической независимости, тмъ самымъ основать впредь великое всеславянское единенiе во имя Христовой истины, т. е., на поль зу, любовь и службу всему человчеству, на защиту всхъ слабыхъ и угнетенныхъ въ мiр. И это вовсе не теорiя, напротивъ, въ самомъ тепе решнемъ движенiи русскомъ, братскомъ и безкорыстномъ, до сознатель ной готовности пожертвовать даже самыми важнйшими своими интере сами, даже хотябы миромъ съ Европой, Ч это обозначилось уже какъ фактъ, а въ дальнйшемъ, Ч всеединенiе славянъ разв можетъ про изойти съ иною цлью, какъ на защиту слабыхъ и на служенiе человчеству? Это уже потому такъ должно быть, что славянскiя племе на, въ большинств своемъ, сами воспитались и развились лишь страданiемъ. Мы вотъ написали выше, что дивимся, какъ русскiй народъ не забылъ, въ крпостномъ рабств, въ невжеств и въ угнетенiи, сво его великаго "Православнаго дла", своей великой православной обя занности, не озврлъ окончательно и не сталъ, напротивъ, мрачнымъ замкнувшимся эгоистомъ, заботящимся лишь объ одной собственной выгод? Но, вроятно, таково именно свойство его какъ славянина, то есть, Ч подыматься духомъ въ страданiи, укрпляться политически въ угнетенiи и, среди рабства и униженiя, соединяться взаимно въ любви и въ Христовой истин.
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, Въ рабскомъ вид, Царь Небесный Исходилъ, благословляя!
Вотъ потому-то, что народъ русскiй самъ былъ угнетенъ и перенесъ многовковую крестную ношу, Ч потому-то онъ и не забылъ своего "Православнаго дла" и страдающихъ братьевъ своихъ, и поднялся ду хомъ и сердцемъ, съ совершенной готовностью помочь всячески угне теннымъ. Вотъ это-то и поняла высшая интеллигенцiя наша и всмъ сердцемъ своимъ примкнула къ желанiю народа, а примкнувъ, вдругъ, всецло, ощутила себя въ единенiи съ нимъ. Движенiе, охватившее всхъ было великодушное и гуманное. Всякая высшая и единящая мысль, и всякое врное единящее всхъ чувство Ч есть величайшее сча стье въ жизни нацiй. Это счастье постило насъ. Мы не могли не ощу тить всецло нашего умножившагося согласiя, разъясненiя многихъ прежнихъ недоумнiй, усилившагося самосознанiя нашего. Обнаружи лась вдругъ, ясно сознаваемая обществомъ и народомъ, политическая мысль. Чуткая Европа тотчасъ же это разглядла и слдитъ теперь за русскимъ движенiемъ съ чрезвычайнымъ вниманiемъ. Сознательная по литическая мысль въ нашемъ народ Ч для нея совершенная неожидан ность. Она предчувствуетъ нчто новое, съ чмъ надо считаться;
въ ея уваженiи мы выросли. Самые слухи и толки о политическомъ и соцiальномъ разложенiи русскаго общества, какъ нацiональности, давно уже крпившiеся въ Европ, несомннно должны получить теперь, въ глазахъ ея, сильное опроверженiе: оказалось, что, когда надо, русскiе умютъ и соединяться. Да и самыя разлагающiя силы наши, Ч буде она существованiю таковыхъ продолжаетъ врить, естественно должны те перь, въ ея убжденiи, принять сами собою другое направленiе и другой исходъ. Да, много взглядовъ съ этой эпохи должно впредь измниться.
Однимъ словомъ, это всеобщее и согласное русское движенiе свидтельствуетъ уже и о зрлости нацiональной въ нкоторой значи тельной даже степени и не можетъ не вызывать къ себ уваженiя.
Русскiе офицеры дутъ въ Сербiю и слагаютъ тамъ свои головы.
Движенiе русскихъ офицеровъ и отставныхъ русскихъ солдатъ въ армiю Черняева все время возрастало и продолжаетъ возрастать прогрессивно.
Могутъ сказать: "это потерянные люди, которымъ дома было нечего длать, похавшiе, чтобъ куда-нибудь похать, карьеристы и авантюри сты". Но, кром того, что (по многимъ и точнымъ даннымъ) эти "аван тюристы" не получили никакихъ денежныхъ выгодъ, а въ большинств даже едва дохали, кром того, нкоторые изъ нихъ, еще бывшiе на служб, несомннно должны были проиграть по служб своимъ, хотя бы и временнымъ, выходомъ въ отставку. Но Ч кто бы они ни были, что, однако, мы слышимъ и читаемъ объ нихъ? Они умираютъ въ сраженiяхъ десятками и выполняютъ свое дло геройски;
на нихъ уже начинаетъ твердо опираться юная армiя возставшихъ славянъ, созданная Черняе вымъ. Они славятъ русское имя въ Европ и кровью своею единятъ насъ съ братьями. Эта геройски пролитая ихъ кровь не забудется и зачтется.
Нтъ, это не авантюристы: они начинаютъ новую эпоху сознательно.
Это пiонеры русской политической идеи, русскихъ желанiй и русской воли, заявленныхъ ими передъ Европою.
Обозначилась и еще одна русская личность, обозначилась строго, спокойно и даже величаво, Ч это генералъ Черняевъ. Военныя дйствiя его шли досел съ перемннымъ счастьемъ, но въ цломъ Ч до сихъ поръ пока еще съ очевиднымъ перевсомъ въ его сторону. Онъ создалъ въ Сербiи армiю, онъ выказалъ строгiй, твердый, неуклонный характеръ.
Кром того, отправляясь въ Сербiю, онъ рисковалъ всей своей военной славой, уже прiобртенной въ Россiи, а стало быть, и своимъ будущимъ.
Въ Сербiи, какъ обозначилось лишь недавно, онъ согласился принять начальство лишь надъ отдльнымъ отрядомъ и лишь недавно только былъ утвержденъ въ званiи главнокомандующаго. Армiя, съ которою онъ выступилъ, состояла изъ милицiи, изъ новобранцевъ, никогда не видавшихъ ружья, изъ мирныхъ гражданъ Ч прямо отъ сохи. Рискъ былъ чрезвычайный, успхъ сомнительный: это была воистину жертва для великой цли. Создавъ армiю, обучивъ ее, устроивъ и направивъ по возможности, генералъ Черняевъ сталъ оперировать тверже, смле.
Ему удалось одержать весьма значительную побду. Въ послднее вре мя онъ долженъ былъ отступить передъ напоромъ втрое сильнйшаго непрiятеля. Но онъ отступилъ сохранивъ армiю, неразбитый, сильный, вовремя, и занялъ крпкую позицiю, которую не осмлились аттаковать "побдители". Если судить по настоящему, генералъ Черняевъ едва только лишь начинаетъ свои главныя дйствiя. Армiя его, впрочемъ, не можетъ уже боле ждать ни откуда поддержки, тогда какъ непрiятельская можетъ чрезвычайно еще возрости въ силахъ. Ктому же, политическiя соображенiя сербскаго правительства могутъ сильно помшать ему довести свое дло до конца. Тмъ не мене, это лицо уже обозначилось твердо и ясно: военный талантъ его безспоренъ, а харак теромъ своимъ и высокимъ порывомъ души онъ, безъ сомннiя, стоитъ на высот русскихъ стремленiй и цлей. Но объ генерал Черняев еще вся рчь впереди. Замчательно, что съ отъзда своего въ Сербiю онъ въ Россiи прiобрлъ чрезвычайную популярность, его имя стало народ нымъ. И не мудрено: Россiя понимаетъ, что онъ началъ и повелъ дло, совпадающее съ самыми лучшими и сердечными ея желанiями, Ч и по ступкомъ своимъ заявилъ ея желанiя Европ. Что бы ни вышло потомъ, онъ можетъ уже гордиться своимъ дломъ, а Россiя не забудетъ его и будетъ любить его.
СЕНТЯБРЬ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
I.
PICCOLA BESTIA.
Лтъ семь тому назадъ мн случилось провести все то, вплоть до сентября, во Флоренцiи. По мннiю итальянцевъ, Флоренцiя Ч томъ самый жаркiй, а зимою самый холодный городъ во всей Италiи. Лто въ Неапол они считаютъ несравненно боле сноснымъ, чмъ во Флоренцiи. И вотъ, разъ, въ iюл мсяц, въ моей квартир, которую я нанималъ отъ хозяевъ, случился переполохъ, Ч ко мн вдругъ ворва лись, съ криками, дв служанки, съ хозяйкой во глав: видли, какъ сейчасъ только въ мою комнату вбжала изъ корридора piccola bestia,1 и ее надо было сыскать и истребить во что бы то ни стало. Piccola bestia Ч это тарантулъ. И вотъ, пустились искать подъ стульями, подъ столами, по всмъ угламъ, въ мебели, начали выметать изъ подъ шкаповъ, при нялись топать ногами, чтобъ испугать его и тмъ выманить;
наконецъ бросились въ спальню, начали искать подъ кроватью, въ кровати, въ бль и... не нашли. Его сыскали лишь на другой день поутру, когда выметали комнату, и ужь конечно сейчасъ же казнили, но за то передъ этимъ ночь мн все-таки пришлось провести въ моей постел съ чрезвы чайно непрiятнымъ сознанiемъ, что въ комнат, вмст со мною, ночу етъ и piccola bestia. Укушенiе тарантула, говорятъ, рдко бываетъ смертельно, хотя я и зналъ уже одинъ случай, въ мое время въ Семипалатинск, ровно пятнадцать тъ до Флоренцiи, когда отъ укушенiя тарантула умеръ одинъ линейскiй казакъ, несмотря на леченiе.
Большею же частiю отдлываются горячкой, или просто лихорадочными припадками, а въ Италiи, гд столько лекарей, можетъ быть и еще легче обходится дло;
не знаю, я не медикъ, а, все-таки, ночевать было жутко.
Сначала я отгонялъ мысль, даже смялся, припомнилъ и прочелъ наи зустъ, засыпая, нравоучительную басню Кузьмы Пруткова: "Кондукторъ пакостная тварь (итал.).
и тарантулъ" (верхъ совершенства въ своемъ род), потомъ заснулъ. Но сны были ршительно нехорошiе. Тарантулъ не снился вовсе, но сни лось что-то другое, пренепрiятное, тяжелое, кошмарное, съ частыми пробужденiями, и только поутру, когда встало солнце, я заснулъ лучше.
Этотъ маленькiй старый анекдотъ знаете почему мн теперь припомнил ся? По поводу Восточнаго вопроса!... Впрочемъ, я самъ даже не удивля юсь: вдь чего-чего не пишутъ и не говорятъ теперь по поводу Восточ наго вопроса!
Мн кажется вотъ что: съ Восточнымъ вопросомъ забжала въ Ев ропу какая-то piccola bestia и мшаетъ успокоиться всмъ добрымъ лю дямъ, всмъ любящимъ миръ, человчество, процвтанiе его, всмъ, Ч жаждущимъ той свтлой минуты, въ которую кончится, наконецъ-то, хоть эта первоначальная, грубая рознь народовъ. Въ самомъ дл, если вдуматься, то иногда кажется, что съ окончательнымъ разршенiемъ Восточнаго вопроса, кончится и всякая прочая политическая рознь въ Европ, что въ этой формул: Восточный вопросъ Ч заключаются, и можетъ быть себ невдомо, и вс остальные политическiе вопросы, недоумнiя и предразсудки Европы. Однимъ словомъ, наступило бы нчто очень новое, а для Россiи такъ совсмъ другой фазисъ, ибо слиш комъ ясно ужь теперь, что лишь съ окончательнымъ разршенiемъ этого вопроса Россiя могла бы, наконецъ, поладить съ Европой въ первый разъ въ своей жизни, и наконецъ-то, стать ей понятной. И вотъ, всему то этому счастью и мшаетъ какая-то piccola bestia. Она и всегда была, но съ Восточнымъ вопросомъ она уже забгаетъ въ самыя комнаты. Вс ждутъ, вс безпокоятся, надъ всми какой-то кошмаръ, вс видятъ дур ные сны. Кто же или что же такое эта piccola bestia, которая произво дитъ такую сумятицу, Ч это невозможно опредлить, потому что насту паетъ какое-то общее безумiе. Всякiй представляетъ ее себ посвоему и никто не понимаетъ другъ друга. И, однако, вс какъ будто уже укуше ны. Укушенiе это производитъ немедленно самые чрезвычайные припад ки: вс въ Европ сейчасъ же какъ будто перестаютъ понимать другъ друга, какъ при Вавилонской башн;
даже всякiй про себя перестаетъ понимать, чего хочетъ. Въ одномъ лишь вс соединяются: вс тотчасъ указываютъ на Россiю, всякiй увренъ, что вредный гадъ каждый разъ выбгаетъ оттуда. А между тмъ въ одной Россiи лишь все свтло и яс но, кром, разумется, великой скорби о восточныхъ славянскихъ братьяхъ ея Ч скорби, однако-же, освщающей душу и возвышающей сердце. Въ Россiи съ Восточнымъ вопросомъ каждый разъ происходитъ нчто совершенно обратное, чмъ въ Европ: вс тотчасъ же начина ютъ понимать другъ друга ясне, всякiй врно чувствуетъ, чего хочетъ, и вс чувствуютъ, что согласны другъ съ другомъ;
Pages: | 1 | ... | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | ... | 8 | Книги, научные публикации