Книги, научные публикации Pages:     | 1 |   ...   | 5 | 6 | 7 | 8 |

ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ. М. Достоевскй. ...

-- [ Страница 7 ] --

Но вдругъ въ организацiи нашихъ лучшихъ людей явилась и у насъ нкоторая радикальная даже перемна: Лучшiе люди, вс, по Государе ву указу, разсортированы были на четырнадцать разрядовъ, одинъ дру гаго выше, въ вид какъ бы лестницы, подъ именемъ классовъ, такъ что получилось ровно четырнадцать разрядовъ человческой доблести съ нмецкими именами. Измненiе это въ дальнйшемъ развитiи своемъ отчасти и не достигло первоначальной цли съ которою было устроено, ибо прежнiе "лучшiе люди" тотчасъ же сами заняли и наполнили вс эти четырнадцать новыхъ разрядовъ, и вмсто бояръ стали только назы ваться дворянствомъ, но отчасти измненiе это и достигло цли, потому что оно, даже и очень сильно, раздвинуло старый заборъ. Явился при ливъ новыхъ силъ снизу общества, по нашей терминологiи демократиче скихъ уже силъ, Ч и особенно изъ семинаристовъ. Приливъ этотъ прив несъ много живительнаго и плодотворнаго въ отдлъ лучшихъ людей, ибо явились люди со способностями и съ новыми воззрнiями, и съ образованiемъ еще неслыханнымъ по тогдашнему времени, хотя въ тоже время и чрезвычайно презиравшiе свое прежнее происхожденiе и съ жадностью спшившiе преобразиться, посредствомъ чиновъ, поскоре въ чистокровныхъ дворянъ. Надо замтить, что кром семинаристовъ, изъ народа и изъ купцовъ напримръ, лишь весьма немногiе пробились въ разрядъ "лучшихъ людей", и дворянство продолжало стоять во глав нацiи. Разрядъ этотъ былъ весьма сильно организованъ, и тогда какъ деньги, собственность, золотой мшокъ уже царили во всей Европ и считались тамъ уже отъ искренняго сердца всмъ, что есть доблестнаго, всмъ, что есть лучшаго въ людяхъ и между людьми, у насъ въ Россiи, Ч и это на памяти еще нашей, генералъ, напримръ, до того цнился, что и самый богатый купецъ считалъ за великую честь залучить его къ себ на обдъ. Еще недавно я читалъ одинъ анекдотъ, которому бы не поврилъ, еслибъ не зналъ, что онъ совершенная правда, про одну пе тербургскую даму, изъ верхнекласснаго круга, которая всенародно со гнала въ одномъ концерт одну десяти-миллiонную купчиху съ креселъ и заняла ея мсто, да еще выбранила ее публично Ч и это всего какихъ нибудь тридцать тъ назадъ! Впрочемъ надо сказать и то, что эти "лучшiе" люди, столь окрпнувъ на своемъ мст, усвоили себ и нсколько весьма даже хорошихъ правилъ, напримръ, почти обяза тельность для себя хоть какого нибудь образованiя, такъ что вся эта каста лучшихъ людей была въ тоже время и по преимуществу образо ваннымъ въ Россiи сословiемъ, хранителемъ и носителемъ русскаго просвщенiя, каково бы тамъ оно ни было. Нечего ужь и говорить, что оно было тоже и единственнымъ хранителемъ и носителемъ правилъ чести, но уже совершенно по европейскому шаблону, такъ что буква и форма правилъ совершенно осилили подконецъ искренность содержанiя:

чести было много, ну, а честныхъ людей подконецъ-то стало ужь и не такъ много. Въ этотъ перiодъ и особенно въ конц его, сословiе "луч шихъ" очень уже отдалилось отъ народа въ своихъ идеалахъ "лучшаго человка", такъ что надъ всми почти народными представленiями о "лучшемъ" даже вслухъ смялось. Но вдругъ произошелъ одинъ изъ са мыхъ колоссальныхъ переворотовъ, которые когда либо переживала Россiя: уничтожилось крпостное право и произошла глубокая перемна во всемъ. Правда, вс четырнадцать классовъ остались какъ были, но "лучшiе люди", какъ будто поколебались. Вдругъ какъ бы утра тилось прежнее обаянiе въ масс общества, какъ будто измнились въ чемъ-то взгляды на "лучшее". Правда, измнились частiю и не къ луч шему;

мало того, началось что-то до крайности уже сбивчивое и неопредленное въ пониманiи лучшаго;

тмъ не мене, прежнiй взглядъ уже не удовлетворялъ, такъ что очень у многихъ начался въ сознанiи чрезвычайно серьезный вопросъ: "кого же теперь считать будутъ луч шими, и, главное, откуда ихъ ждать, гд взять, кто возьметъ на себя провозгласить ихъ лучшими и на какихъ основанiяхъ? И надобно-ль ко му нибудь это брать на себя? Извстны ли, наконецъ, хоть новыя основанiя-то эти и кто повритъ, что они именно т самыя, на которыхъ надо столь многое вновь воздвигнуть"? Право, эти вопросы начались было уже очень у многихъ...

IV.

О томъ же.

Все дло заключалось въ томъ, что отъ прежнихъ "лучшихъ людей" какъ бы удалилось покровительство авторитета, какъ бы уничтожилась ихъ оффицiальность. Такимъ образомъ, на первый случай, хоть то утшало, что прежняя кастовая форма "лучшихъ людей", если и не раз рушилась окончательно, то по крайней мр сильно подалась и раздви нулась, такъ что всякiй изъ нихъ, еслибъ пожелалъ удержать за собой прежнее значенiе, то, волей неволей, изъ "условныхъ лучшихъ людей" долженъ былъ перейти въ натуральные. Являлась прекрасная надежда, что "натуральные-то" и займутъ такимъ образомъ, мало по малу, вс мста прежнихъ "лучшихъ". Но какъ это совершится, Ч разумется, оставалось загадкою. Для многихъ, впрочемъ весьма почтенныхъ людей, но горячихъ и либеральныхъ, тутъ не было никакой загадки. У нихъ все было уже ршено какъ по писанному, а иные такъ даже думали, что уже все достигнуто и что "натуральный" человкъ, если и не сталъ еще на первое мсто сегодня, то завтра, только лишь чуть-чуть разсвтетъ, непремнно и станетъ... Между тмъ, боле задумчивые люди не пере ставали задавать вопросы на прежнюю тему: "да кто они, натуральные то? знаетъ ли кто нибудь какъ они теперь называются? Не потерянъ ли напротивъ у насъ ихъ идеалъ окончательно? Гд теперь общепризнан ный "лучшiй человкъ"? Что и кого чтить всмъ обществомъ и кому подражать"?

Все это можетъ быть и не раздавалось буквально въ этихъ выраженiяхъ и именно въ форм этихъ вопросовъ, но несомннно одна ко-же, что все это "волненiе" пережилось нашимъ обществомъ въ той или другой форм. Люди пламенные и восторженные кричали скепти камъ, что "новый человкъ" есть, найденъ, опредленъ, данъ. Ршили наконецъ, что этотъ новый и "лучшiй" человкъ есть просто человкъ просвщенный, "человкъ" науки и безъ прежнихъ предразсудковъ.

Мннiе это не могло однако быть принято очень многими по самому про стому соображенiю: что человкъ образованный Ч не всегда человкъ честный, и что наука еще не гарантируетъ въ человк доблести. Въ эту минуту общей шатости и неопредленности иные попробовали предло жить: не обратиться-ли, дескать, къ народу или къ народнымъ нача ламъ? Но ужь одно слово "народныя начала" ужасно многимъ было дав но уже противно и ненавистно;

притомъ же и народъ, по освобожденiи своемъ, какъ-то не особенно поспшилъ заявить себя съ своей доблест ной стороны, такъ что искать въ немъ разршенiя такихъ вопросовъ бы ло уже сомнительно. Напротивъ, доходили слухи о безпорядочности, распущенности, страшной сивух, неудающемся самоуправленiи, о ку лакахъ и мiродахъ занимающихъ мсто прежнихъ помщиковъ и нако нецъ Ч о жид. "Умнйшiе" даже писатели, провозгласили, что кулакъ и мiродъ въ народ царствуютъ, да и вдобавокъ самъ народъ принима етъ ихъ за настоящихъ "лучшихъ" людей своихъ. Явилось наконецъ да же одно, совершенно либеральное въ высшемъ смысл, воззрнiе, что народъ нашъ даже и не можетъ быть теперь компетентенъ въ созданiи идеала лучшаго человка, да и не то что самъ компетентенъ, а и участ вовать въ этомъ подвиг даже не въ силахъ, что его нужно самого обу чить сперва грамот, образить его, развить его, настроить школъ и проч.

и проч. Надо признаться, что очень многiе изъ скептиковъ стали вту пикъ и не знали, что на это отвтить...

А между тмъ находила новая гроза, наступала новая бда, Ч "зо лотой мшокъ"! На мсто прежнихъ "условныхъ" лучшихъ людей явля лась новая условность, которая почти вдругъ, получила у насъ страш ное значенiе. О, конечно, золотой мшокъ былъ и прежде: онъ всегда существовалъ въ вид прежняго купца-миллiонера;

но никогда еще не возносился онъ на такое мсто и съ такимъ значенiемъ, какъ въ послднее наше время. Прежнiй купецъ нашъ, несмотря на ту роль, ко торую уже повсемстно игралъ въ Европ миллiонъ и капиталъ, Ч имлъ у насъ, говоря сравнительно, довольно не высокое мсто въ об щественной iерархiи. Надо правду сказать Ч онъ и не стоилъ большаго.

Оговорюсь впередъ: Ч я говорю лишь про богатыхъ купцовъ;

большин ство же ихъ, не развратившееся еще богатствомъ, жило въ вид типовъ Островскаго и, можетъ быть, было очень многихъ не хуже, если только говорить сравнительно, а низшее и самое многочисленное купечество Ч такъ даже почти вполн совпадало съ народомъ. Но чмъ боле богатлъ прежнiй купецъ, тмъ становился хуже. Въ сущности это былъ тотъ же мужикъ, но лишь развращенный. Прежнiе купцы миллiонеры раздлялись на два разряда, Ч на тхъ, которые продолжа ли носить бороду несмотря на свой миллiонъ, и въ огромныхъ собствен ныхъ домахъ своихъ, несмотря на зеркала и паркетные полы, жили не много посвински, и нравственно и физически. Самое еще лучшее что въ нихъ было Ч это ихъ любовь къ колоколамъ и къ голосистымъ дiаконамъ. Но, несмотря на эту любовь, они уже нравственно совсмъ разрывали съ народомъ. Трудно представить себ что нибудь мене сходящееся нравственно, какъ народъ и иной миллiонеръ-фабрикантъ.

Овсянниковъ, когда его везли недавно въ Сибирь черезъ Казань, вы швыривалъ, говорятъ, ногами подаянныя копйки, которыя ему наивно кидалъ народъ въ экипажъ: это уже послдняя степень нравственной разорванности съ народомъ, полная потеря самаго малйшаго пониманiя народнаго смысла и духа. И никогда народъ не бывалъ въ та кой кабал какъ на фабрикахъ у иныхъ изъ этихъ господъ! Другой раз рядъ миллiонеровъ-купцовъ отличался прежде всего фраками и бритыми подбородками, великолпной европейской обстановкой домовъ ихъ, воспитанiемъ дочерей на французскомъ и англiйскомъ языкахъ съ фортепiанами, нердко орденомъ за большiя пожертвованiя, нестерпи мымъ чванствомъ надъ всмъ, что его пониже, презрнiемъ къ обыкно венному "обденному" генералу и въ тоже время самою низкою прини женностью передъ высшимъ сановникомъ, особенно если случалось, иногда Богъ знаетъ какими происками и старанiями, залучить такого къ себ на балъ или обдъ, разумется, для него же и устроенный. Эти старанiя дать обдъ особ обращались въ программу жизни. Это жажда лось: почти вдь для того и жилъ миллiонеръ на свт. Само собою, что этотъ прежнiй богачъ-купецъ молился своему миллiону какъ Богу:

миллiонъ былъ въ глазахъ его все, миллiонъ вытащилъ его изъ ничтоже ства, далъ ему все значенiе. Въ грубой душ этого "развращеннаго му жика" (такъ какъ онъ продолжалъ быть имъ, несмотря на вс свои фра ки) никогда не могло зародиться ни одной мысли и ни одного чувства, которыя хотя бы на мгновенiе возвысили его въ сознанiи надъ собствен нымъ миллiономъ. Само собою, несмотря на наружный лоскъ, вся семья такого купца выростала безо всякаго образованiя. Миллiонъ не только не способствовалъ образованiю, но напротивъ бывалъ въ этомъ случа главною причиною невжества: станетъ сынъ такого миллiонщика учиться въ университет, когда и безо всякаго ученья можно все полу чить, тмъ боле, что вс эти миллiонщики, достигая миллiона, весьма часто заручались правами дворянскими. Кром разврата съ самыхъ юныхъ тъ и самыхъ извращенныхъ понятiй о мiр, отечеств, чести, долг, богатство ничего не вносило въ души этого юношества, плотояд наго и наглаго. А извращенность мiросозерцанiя была чудовищная, ибо надо всмъ стояло убжденiе, преобразившееся для него въ аксiому:

"Деньгами все куплю, всякую почесть, всякую доблесть, всякаго подкуп лю и отъ всего откуплюсь". Трудно представить сухость сердца юношей, возраставшихъ въ этихъ богатыхъ домахъ. Изъ чванства и чтобы не от стать отъ другихъ, такой миллiонеръ пожалуй и жертвовалъ иногда ог ромныя суммы на отечество, въ случа, напримръ, опасности (хотя случай такой былъ лишь разъ въ двнадцатомъ году) Ч но пожертвованiя онъ длалъ въ виду наградъ, и всегда готовъ былъ, въ каждую остальную минуту своего существованiя, соединиться хоть съ первымъ жидомъ, чтобы предать всхъ и все, если того требовалъ его барышъ;

патрiотизма, чувства гражданскаго почти не бываетъ въ этихъ сердцахъ.

О, разумется, я говорю про нашъ русскiй торговый миллiонъ лишь въ значенiи касты. Исключенiя же бываютъ везд и всегда. Можно ука зать и у насъ на купцовъ, отличавшихся европейскимъ образованiемъ и доблестными гражданскими подвигами;

но изъ миллiонеровъ ихъ все таки было крайне немного, даже вс наперечетъ;

каста не теряетъ свой характеръ отъ исключенiй.

И вотъ, прежнiя рамки прежняго купца вдругъ страшно раздвига ются въ наше время. Съ нимъ вдругъ роднится европейскiй спекулянтъ, на Руси еще прежде невдомый, и биржевой игрокъ. Современному куп цу уже не надо залучать къ себ на обдъ "особу" и давать ей балы;

онъ уже роднится и братается съ особой на бирж, въ акцiонерномъ собранiи, въ устроенномъ вмст съ особой банк;

онъ уже теперь самъ лицо, самъ особа. Главное, онъ вдругъ увидалъ себя ршительно на од номъ изъ самыхъ высшихъ мстъ въ обществ, на томъ самомъ, которое во всей Европ давно уже, и оффицiально и искренно, отведено миллiону, и Ч ужь разумется не усумнился самъ въ себ что онъ и впрямь достоинъ этого мста. Однимъ словомъ, онъ все боле и боле убждается теперь самъ, отъ самаго чистаго сердца, что онъ то и есть теперь "лучшiй" человкъ на земл взамнъ даже всхъ бывшихъ преж де него. Но грозящая бда не въ томъ, что онъ думаетъ такiя глупости, а въ томъ, что и другiе (и уже очень многiе), кажется, начинаютъ точно также думать. Мшокъ у страшнаго большинства несомннно считает ся теперь за все лучшее. Противъ этого опасенiя конечно заспорятъ. Но вдь фактическое теперешнее преклоненiе предъ мшкомъ у насъ не только уже безспорно, но, по внезапнымъ размрамъ своимъ, и безпримрно. Повторю еще: силу мшка понимали вс у насъ и прежде, но никогда еще досел въ Россiи не считали мшокъ за высшее что есть на земл. Въ оффицiальной же разсортировк русскихъ людей, прежнiй купеческiй мшокъ даже чиновника не могъ перессть въ общественной iерархiи. А теперь даже и прежняя iерархiя, безъ всякаго даже принужденiя со стороны, какъ будто сама собою готова отодвинуться на второй планъ передъ столь любезнымъ и прекраснымъ новымъ "условiемъ" лучшаго человка, "столь долго и столь ошибочно не вхо дившаго въ настоящiя права свои". Теперешнiй биржевикъ нанимаетъ для услугъ своихъ литераторовъ, около него увивается адвокатъ: "эта юная школа изворотливости ума и засушенiя сердца, школа извращенiя всякаго здраваго чувства по мр надобности, школа всевозможныхъ посягновенiй, безстрашныхъ и безнаказанныхъ, постоянно и неустанно, по мр спроса и требованiя" Ч эта юная школа сильно уже попала въ тонъ современному биржевику и запла ему хвалебную пснь. О, не по думайте, что я намекаю на "дло Струсберга": адвокаты, провозгасившiе въ этомъ дл своихъ "попавшихся" клiентовъ идеалами людей, пропвшiе имъ гимнъ какъ "лучшимъ людямъ всей Москвы" (именно въ этомъ род) Ч лишь дали маху. Они показали, что сами-то они, Ч не только люди безъ малйшихъ серьезныхъ убжденiй, но даже безъ вся кой выдержки и безъ чувства мры, и если и играютъ у насъ роли "евро пейскихъ талантовъ", то единственно на безрыбьи. Въ самомъ дл, они, какъ дипломаты, запросили сколь возможно больше, чтобъ добиться наибольшаго minimum'а: "не только правы Ч святы"! Говорятъ, въ публик раздалось даже однажды шиканье. Но адвокатъ, прежде всего не дипломатъ;

сравненiе это неврно въ самой сущности. Врне, го раздо врне было бы, указавъ на клiента, спросить поевангельски:

"Господа присяжные, кто изъ васъ безъ грха"? О, я не противъ приго вора говорю: приговоръ правъ Ч и я преклоняюсь;

онъ долженъ былъ быть произнесенъ хотя бы надъ однимъ только банкомъ. Именно дло было такого характера, что осудить "общественною совстью" этотъ "попавшiйся" несчастный московскiй ссудный банкъ, Ч значило тутъ же осудить и вс наши банки, и всю биржу, и всхъ биржевиковъ, хотя бы т еще не попались, да вдь не все ли равно? Кто безъ грха, безъ того же самаго грха, ну-тка, по совсти? Кто-то ужь напечаталъ, что нака зали ихъ слабо. Оговорюсь, я не на Ляндау указываю: этотъ виноватъ дйствительно въ чемъ-то необыкновенномъ, а я и разбирать-то этого не хочу, но Данила Шумахеръ, приговоренный "за мошенничество", ей Богу наказанъ ужасно. Взглянемъ въ сердца свои: многiе ли изъ насъ не сдлали бы того же самаго? Вслухъ не надо признаваться, а такъ про себя бы только это подумать. Но да здравствуетъ юстицiя, мы ихъ все таки упекли! "Вотъ, дескать, вамъ за наше биржевое и развращенное время, вотъ вамъ за то, что мы вс эгоисты, за то, что мы вс такихъ подлыхъ матерiальныхъ понятiй о счастьи въ жизни и о ея наслажденiяхъ, за наше сухое и предательское чувство самосохраненiя"!

Нтъ, осудить хоть одинъ банкъ полезно за наши собственные грхи...

Но, Боже, куда я забрался? Неужели и я пишу "о дл Струсбер га"? Довольно, и поспшу сократить. Я вдь говорилъ про "лучшаго человка" и хотлъ лишь вывесть, что идеалъ настоящаго лучшаго человка, даже "натуральнаго", сильно уже грозилъ у насъ помутиться.

Старое разбилось и износилось, новое еще летало въ фантазiяхъ, а въ дйствительности и въ очахъ нашихъ появилось "нчто отвратительное съ неслыханнымъ еще на Руси развитiемъ". Обаянiе, которое придано было этой новой сил, золотому мшку, начинало зарождать даже страхъ въ иныхъ сердцахъ, слишкомъ мнительныхъ, хотя бы за народъ, напримръ. О, мы, верхнее общество, положимъ хоть и могли бы соблаз ниться новымъ идоломъ, но все же не пропали бы безслдно: не даромъ двсти тъ сiялъ надъ нами свточъ образованiя. Мы во всеоружiи просвщенiя, мы можемъ отразить чудовище. Въ минуту самаго грязна го биржеваго разврата упекли же мы вотъ хоть бы ссудный московскiй банкъ! Но народъ, стомиллiонный народъ нашъ, эта "косная, развратная, безчувственная масса", и въ которую уже прорвался жидъ Ч что онъ противупоставитъ идущему на него чудовищу матерiализма въ вид зо лотаго мшка? Свою нужду, свои лохмотья, свои подати и неурожаи, свои пороки, сивуху, порку? Мы боялись, что онъ сразу падетъ передъ выростающимъ въ сил золотымъ мшкомъ, и что не пройдетъ поколнiя, какъ закрпостится ему весь хуже прежняго. И нетолько си лой подчинится ему, но и нравственно, всей своей волей. Мы именно боялись, что онъ-то и скажетъ прежде всхъ: "Вотъ гд главное, вотъ она гд сила, вотъ гд спокой, вотъ гд счастье! Сему поклонюсь и за симъ пойду". Вотъ чего можно было очень и очень опасаться, по крайней мр на долгое время. Многiе задумывались, Ч и вдругъ...

Но что вдругъ случилось ныншнимъ томъ, о томъ рчь я остав лю до будущаго "Дневника". Мн хочется поговорить объ этомъ уже безъ "юмора", а отъ всего сердца и попроще. Что случилось ныншнимъ томъ, то Ч до того умилительно и радостно, что даже невроятно.

Невроятно, потому что мы уже махали рукой на этотъ народъ и при знавали его грубо-некомпетентнымъ сказать свое слово о томъ: каковъ долженъ быть русскiй "лучшiй человкъ". Мы думали, что весь орга низмъ этого народа уже зараженъ матерiяльнымъ и духовнымъ развра томъ;

мы думали, что народъ уже забылъ свои духовныя начала, не убе регъ ихъ въ сердц своемъ;

въ нужд, въ разврат потерялъ или иска зилъ свои идеалы. И вдругъ, вся эта "единообразная и косная масса" (т.

е. на взглядъ иныхъ нашихъ умниковъ, конечно), разлегшаяся въ стомиллiонномъ состав своемъ на многихъ тысячахъ верстъ, неслышно и бездыханно, въ вчномъ зачатiи и въ вчномъ признанномъ безсилiи что нибудь сказать или сдлать, въ вид чего-то вчно стихiйнаго и по слушнаго Ч вдругъ вся эта Россiя просыпается, встаетъ и смиренно но твердо выговариваетъ всенародно прекрасное свое слово... Мало того, русскiе люди берутъ свои посохи и идутъ сотенными толпами, прово жаемые тысячами людей, въ какой-то новый крестовый походъ (именно такъ и называютъ уже это движенiе;

это англичане первые сравнили это русское движенiе наше съ Крестовымъ походом) Ч въ Сербiю, за ка кихъ-то братьевъ, потому что прослышали, что т тамъ замучены и уг нетены. Отецъ, старикъ-солдатъ, чмъ бы жить на споко, вдругъ опол чается и идетъ пшкомъ, спрашивая дорогу, за тысячи верстъ, подрать ся съ туркомъ за братiю, и съ собою ведетъ девятилнюю дочку (это фактъ): "дочку найдутся изъ христiанъ, что поберегутъ пока я хожу", отвчаетъ онъ на вопросы, "а ужь я пойду, послужу длу Божiю". И идетъ... И этакiе примры Ч тысячами! Ну, скажи кто заране, еще зи мой напримръ, что это у насъ случится, и мы не поврили бы, Ч не поврили бы этому "крестовому походу", въявь начавшемуся (но далеко еще не завершившемуся). Даже и теперь, хоть и въявь видишь, но не вольно спрашиваешь себя въ иную минуту: "да какже оно могло слу читься, какже могло совершиться такое неожиданное никмъ дло? За явлено вслухъ землей Русской все, что чтитъ она и чему вруетъ, ука зано ею то, что она считаетъ "лучшимъ" и какихъ людей почитаетъ "лучшими". Вотъ о томъ: "какiе это люди и какiе обозначились идеалы" Ч я и отлагаю до слдующаго "Дневника". Въ сущности, эти идеалы, эти "лучшiе люди" ясны и видны съ перваго взгляда: "лучшiй человкъ" по представленiю народному Ч это тотъ, который не преклонился пе редъ матерiальнымъ соблазномъ, тотъ, который ищетъ неустанно рабо ты на дло Божiе, любитъ правду и, когда надо, встаетъ служить ей, бросая домъ и семью и жертвуя жизнiю. Мн именно хотлось бы вы весть почему мы, образованные, можемъ смло и твердо теперь надяться, что не только не утерянъ у насъ на Руси образъ "лучшаго человка", но напротивъ возсiялъ свтле чмъ когда-нибудь, и пода тель его, хранитель и носитель его, есть именно теперь простой народъ Русскiй, котораго мы, въ просвщенномъ высокомрiи нашемъ, а вмст и въ простодушномъ невднiи нашемъ, считали столь "некомпетент нымъ". Мн-бы хотлось особенно вывесть, какимъ образомъ запросы и требованiя нашей "образованности" могли бы и теперь даже, въ вопрос о "лучшемъ человк", сойтись вполн съ указанiемъ народнымъ, не смотря даже на столь явно наивныя и простодушныя формы, въ кото рыхъ народъ "лучшаго человка" указываетъ. Важна не форма, а содержанiе ея (хотя и форма прекрасная). Содержанiе же неоспоримо.

Вотъ почему мы можемъ въ радости предаться новой надежд: слиш комъ очистился горизонтъ нашъ, слишкомъ ярко всходитъ новое солнце наше... И если-бъ только возможно было, чтобъ мы вс согласились и сошлись съ народомъ въ пониманiи: "кого отсел считать человкомъ "лучшимъ", то съ ныншняго та можетъ быть зачался бы новый перiодъ исторiи русской.

НОЯБРЬ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

КРОТКАЯ.

ФАНТАСТИЧЕСКIЙ РАЗСКАЗЪ.

Отъ Автора.

Я прошу извиненiя у моихъ читателей, что на сей разъ, вмсто "Дневника" въ обычной его форм, даю лишь повсть. Но я дйствительно занятъ былъ этой повстью большую часть мсяца. Во всякомъ случа прошу снизхожденiя читателей.

Теперь о самомъ разсказ. Я озаглавилъ его "фантастическимъ", тогда какъ считаю его самъ въ высшей степени реальнымъ. Но фанта стическое тутъ есть дйствительно, и именно въ самой форм разсказа, что и нахожу нужнымъ пояснить предварительно.

Дло въ томъ, что это не разсказъ и не записки. Представьте себ мужа, у котораго лежитъ на стол жена, самоубiйца, нсколько часовъ передъ тмъ выбросившаяся изъ окошка. Онъ въ смятенiи и еще не усплъ собрать своихъ мыслей. Онъ ходитъ по своимъ комнатамъ и ста рается осмыслить случившееся, "собрать свои мысли въ точку". Притомъ это закоренлый ипохондрикъ, изъ тхъ что говорятъ сами съ собою.

Вотъ онъ и говоритъ самъ съ собой, разсказываетъ дло, уясняетъ себ его. Не смотря на кажущуюся послдовательность рчи, онъ нсколько разъ противурчитъ себ, и въ логик и въ чувствахъ. Онъ и оправды ваетъ себя, и обвиняетъ ее, и пускается въ постороннiя разъясненiя:

тутъ и грубость мысли и сердца, тутъ и глубокое чувство. Мало по малу онъ дйствительно уясняетъ себ дло и собираетъ "мысли въ точку".

Рядъ вызванныхъ имъ воспоминанiй неотразимо приводитъ его нако нецъ къ правд;

правда неотразимо возвышаетъ его умъ и сердце. Къ концу даже тонъ разсказа измняется сравнительно съ безпорядочнымъ началомъ его. Истина открывается несчастному довольно ясно и опредлительно, по крайней мр для него самого.

Вотъ тема. Конечно процессъ разсказа продолжается нсколько ча совъ, съ урывками и перемжками, и въ форм сбивчивой: то онъ гово ритъ самъ себ, то обращается какъ бы къ невидимому слушателю, къ какому-то судь. Да такъ всегда и бываетъ въ дйствительности. Ес либъ могъ подслушать его и все записать за нимъ стенографъ, то вы шло-бы нсколько шаршаве, необдланне, чмъ представлено у меня, но, сколько мн кажется, психологическiй порядокъ можетъ быть и ос тался бы тотъ-же самый. Вотъ это предположенiе о записавшемъ все стенограф (посл котораго я обдлалъ-бы записанное) и есть то, что я называю въ этомъ разсказ фантастическимъ. Но отчасти подобное уже не разъ допускалось въ искусств: Викторъ Гюго, напримръ, въ своемъ шедевр: "Послднiй день приговореннаго къ смертной казни", употре билъ почти такой же прiемъ, и хоть и невывелъ стенографа, но допус тилъ еще большую неправдоподобность предположивъ, что приговорен ный къ казни можетъ (и иметъ время) вести записки не только въ послднiй день свой, но даже въ послднiй часъ и, буквально, въ послднюю минуту. Но не допусти онъ этой фантазiи, не существовало бы и самаго произведенiя, Ч самаго реальнйшаго и самаго правдивйшаго произведенiя изъ всхъ имъ написанныхъ.

I.

Кто былъ я и кто была она.

... Вотъ пока она здсь, Ч еще все хорошо: подхожу и смотрю по минутно;

а унесутъ завтра и Ч какже я останусь одинъ? Она теперь въ зал на стол, составили два ломберныхъ, а гробъ будетъ завтра, блый, блый гроденапль, а впрочемъ не про то... Я все хожу и хочу себ уяс нить это. Вотъ уже шесть часовъ какъ я хочу уяснить и все не соберу въ точку мыслей. Дло въ томъ, что я все хожу, хожу, хожу... Это вотъ какъ было. Я просто разскажу по порядку. (Порядокъ!) Господа, я дале ко не литераторъ, и вы это видите, да и пусть, а разскажу какъ самъ по нимаю. Въ томъ-то и весь ужасъ мой, что я все понимаю!

Это если хотите знать, т. е., если съ самаго начала брать, то она, просто за просто, приходила ко мн тогда закладывать вещи, чтобъ оп латить публикацiю въ "Голос" о томъ, что вотъ дескать такъ и такъ, гувернантка, согласна и въ отъздъ, и уроки давать на дому, и пр. и пр.

Это было въ самомъ начал и я конечно не различалъ ее отъ другихъ:

приходитъ какъ вс, ну и прочее. А потомъ сталъ различать. Была она такая тоненькая, блокуренькая, средне-высокаго роста, со мной всегда мшковата, какъ будто конфузилась (я думаю и со всми чужими была такая же, а я разумется ей былъ все равно что тотъ, что другой, т. е., если брать какъ не закладчика, а какъ человка). Только что получала деньги, тотчасъ же повертывалась и уходила. И все молча. Другiя такъ спорятъ, просятъ, торгуются чтобъ больше дали;

эта нтъ, что дадутъ...

Мн кажется я все путаюсь... Да;

меня прежде всего поразили ея вещи:

серебряныя позолоченыя сережечки, дрянненькiй медальончикъ, Ч ве щи въ двугривенный. Она и сама знала, что цна имъ гривенникъ, но я по лицу видлъ что он для нея драгоцнность, Ч и дйствительно это все что оставалось у ней отъ папаши и мамаши, посл узналъ. Разъ только я позволилъ себ усмхнуться на ея вещи. То есть, видите-ли, я этого себ никогда не позволяю, у меня съ публикой тонъ джентльменскiй: мало словъ, вжливо и строго. "Строго, строго и стро го". Но она вдругъ позволила себ принести остатки (т. е. буквально) старой заячьей куцавейки, Ч и я не удержался и вдругъ сказалъ ей что то, въ род какъ бы остроты. Батюшки, какъ вспыхнула! Глаза у ней голубые, большiе, задумчивые, но Ч какъ загорлись! Но ни слова не выронила, взяла свои "остатки" и Ч вышла. Тутъ-то я и замтилъ ее въ первый разъ особенно и подумалъ что-то о ней въ этомъ род, т. е.

именно что-то въ особенномъ род. Да: помню и еще впечатлнiе, то есть, если хотите, самое главное впечатлнiе, синтезъ всего: именно что ужасно молода, такъ молода, что точно четырнадцать тъ. А межъ тмъ ей тогда ужъ было безъ трехъ мсяцевъ шестнадцать. А впрочемъ я не то хотлъ сказать, вовсе не въ томъ былъ синтезъ. На завтра опять пришла. Я узналъ потомъ что она у Добронравова и у Мозера съ этой куцавейкой была, но т кром золота Ч ничего не принимаютъ и гово рить не стали. Я же у ней принялъ однажды камей (такъ дрянненькiй) Ч и, осмысливъ, потомъ удивился: я кром золота и серебра тоже ниче го не принимаю, а ей допустилъ камей. Это вторая мысль объ ней тогда была, это я помню.

Въ этотъ разъ, т. е. отъ Мозера она принесла сигарный янтарный мунштукъ Ч вещица такъ себ, любительская, но у насъ опять-таки ни чего не стоющая, потому что мы только золото. Такъ какъ она приходи ла уже посл вчерашняго бунта, то я встртилъ ее строго. Строгость у меня Ч это сухость. Однако же, выдавая ей два рубля, я не удержался и сказалъ какъ бы съ нкоторымъ раздраженiемъ: "я вдь это только для васъ, а такую вещь у васъ Мозеръ не приметъ". Слово: для васъ я осо бенно подчеркнулъ, и именно въ нкоторомъ смысл. Золъ былъ. Она опять вспыхнула выслушавъ это: для васъ, но смолчала, не бросила де негъ, приняла, Ч то-то бдность! А какъ вспыхнула! Я понялъ что уко лолъ. А когда она уже вышла, вдругъ спросилъ себя: такъ неужели же это торжество надъ ней стоитъ двухъ рублей? Хе, хе, хе! Помню, что задалъ именно этотъ вопросъ два раза: "стоитъ-ли? стоитъ-ли?" И смясь разршилъ его про себя въ утвердительномъ смысл. Очень ужъ я тогда развеселился. Но это было не дурное чувство: я съ умысломъ, съ намренiемъ;

я ее испытать хотлъ, потому что у меня вдругъ заброди ли нкоторыя на ея счетъ мысли. Это была третья особенная моя мысль объ ней.

...Ну, вотъ съ тхъ поръ все и началось. Разумется, я тотчасъ же постарался разузнать вс обстоятельства стороной и ждалъ ея прихода съ особеннымъ нетерпнiемъ. Я вдь предчувствовалъ что она скоро придетъ. Когда пришла, я вступилъ въ любезный разговоръ съ необы чайною вжливостью. Я вдь недурно воспитанъ и имю манеры. Гм.

Тутъ-то я догадался, что она добра и кротка. Добрые и кроткiе не долго сопротивляются и хоть вовсе не очень открываются, но отъ разговора увернуться никакъ не умютъ: отвчаютъ скупо, но отвчаютъ, и чмъ дальше, тмъ больше, только сами не уставайте если вамъ надо.

Разумется, она тогда мн сама ничего не объяснила. Это потомъ уже про "Голосъ" и про все я узналъ. Она тогда изъ послднихъ силъ публи ковалась, сначала, разумется, заносчиво: "дескать, гувернантка, со гласна въ отъздъ, и условiя присылать въ пакетахъ", а потомъ: "со гласна на все, и учить, и въ компаньонки, и за хозяйствомъ смотрть, и за больной ходить, и шить умю, и т. д. и т. д., все извстное!

Разумется, все это прибавлялось къ публикацiи въ разные прiемы, а подконецъ, когда къ отчаянiю подошло, такъ даже и "безъ жалованья, изъ хлба". Нтъ, не нашла мста! Я ршился ее тогда въ послднiй разъ испытать: вдругъ беру сегодняшнiй "Голосъ" и показываю ей объявленiе: "Молодая особа, круглая сирота, ищетъ мста гувернантки къ малолтнимъ дтямъ, преимущественно у пожилаго вдовца. Можетъ облегчить въ хозяйств".

Ч Вотъ видите, эта сегодня утромъ публиковалась, а къ вечеру наврно мсто нашла. Вотъ какъ надо публиковаться!

Опять вспыхнула, опять глаза загорлись, повернулась и тотчасъ ушла. Мн очень понравилось. Впрочемъ, я былъ тогда уже во всемъ увренъ и не боялся: мундштуки-то никто принимать не станетъ. А у ней и мундштуки уже вышли. Такъ и есть, на третiй день приходитъ, такая блдненькая, взволнованная, Ч я понялъ что у ней что-то вышло дома, и дйствительно вышло. Сейчасъ объясню что вышло, но теперь хочу лишь припомнить какъ я вдругъ ей тогда шику задалъ и выросъ въ ея глазахъ. Такое у меня вдругъ явилось намренiе. Дло въ томъ, что она принесла этотъ образъ (ршилась принести)... Ахъ, слушайте! слу шайте! Вотъ теперь уже началось, а то я все путался... Дло въ томъ, что я теперь все это хочу припомнить, каждую эту мелочь, каждую чер точку. Я все хочу въ точку мысли собрать и Ч не могу, а вотъ эти чер точки, черточки...

Образъ Богородицы. Богородица съ младенцемъ, домашнiй, семей ный, старинный, риза серебряная золоченая Ч стоитъ Ч ну, рублей шесть стоитъ. Вижу, дорогъ ей образъ, закладываетъ весь образъ, ризы не снимая. Говорю ей: лучше бы ризу снять, а образъ унесите;

а то об разъ все-таки какъ-то того.

Ч А разв вамъ запрещено?

Ч Нтъ, не то что запрещено, а такъ можетъ быть вамъ самимъ...

Ч Ну, снимите.

Ч Знаете что, я не буду снимать, а поставлю вонъ туда въ кiотъ, Ч сказалъ я подумавъ, Ч съ другими образами, подъ лампадкой (у меня всегда, какъ открылъ кассу, лампадка горла), и просто за просто возь мите десять рублей.

Ч Мн не надо десяти, дайте мн пять, я непремнно выкуплю.

Ч А десять не хотите? Образъ стоитъ, Ч прибавилъ я, замтивъ, что опять глазки сверкнули. Она смолчала. Я вынесъ ей пять рублей.

Ч Не презирайте никого, я самъ былъ въ этихъ тискахъ, да еще похуже-съ, и если теперь вы видите меня за такимъ занятiемъ... то вдь это, посл всего, что я вынесъ...

Ч Вы мстите обществу? Да? перебила она меня вдругъ съ довольно дкой насмшкой, въ которой было, впрочемъ, много невиннаго (т. е.

общаго, потому что меня она ршительно тогда отъ другихъ не отлича ла, такъ что почти безобидно сказала), Ага! подумалъ я, вотъ ты какая, характеръ объявляется, новаго направленiя.

Ч Видите, замтилъ я тотчасъ же полушутливо, полутаинственно:

"Я Ч я есмь часть той части цлаго, которая хочетъ длать зло, а тво ритъ добро"...

Она быстро и съ большимъ любопытствомъ, въ которомъ, впрочемъ, было много дтскаго, посмотрла на меня:

Ч Постойте... Что это за мысль? Откуда это? Я гд-то слышала...

Ч Не ломайте головы, въ этихъ выраженiяхъ Мефистофель реко мендуется Фаусту. Фауста читали?

Ч Не... невнимательно.

Ч Т. е., не читали вовсе. Надо прочесть. А впрочемъ я вижу опять на вашихъ губахъ насмшливую складку. Пожалуста не предположите во мн такъ мало вкуса, что я, чтобы закрасить мою роль закладчика, захотлъ отрекомендоваться вамъ Мефистофелемъ. Закладчикъ заклад чикомъ и останется. Знаемъ-съ.

Ч Вы какой-то странный... Я вовсе не хотла вамъ сказать что ни будь такое...

Ей хотлось сказать: Я не ожидала что вы человкъ образованный, но она не сказала, за то я зналъ, что она это подумала;

ужасно я уго дилъ ей.

Ч Видите, замтилъ я, на всякомъ поприщ можно длать хорошее.

Я конечно не про себя, я кром дурнаго, положимъ, ничего не длаю, но...

Ч Конечно можно длать и на всякомъ мст хорошее, сказала она, быстрымъ и проникнутымъ взглядомъ смотря на меня. "Именно на вся комъ мст" вдругъ прибавила она. О, я помню, я вс эти мгновенiя помню! И еще хочу прибавить, что когда эта молодежь, эта милая моло дежь, захочетъ сказать что нибудь такое умное и проникнутое, то вдругъ слишкомъ искренно и наивно покажетъ лицомъ, что: "вотъ дес кать я говорю теб теперь умное и проникнутое" Ч и не то чтобъ изъ тщеславiя, какъ нашъ братъ, а такъ и видишь, что она сама ужасно цнитъ все это, и вруетъ, и уважаетъ, и думаетъ что и вы все это точно также какъ она уважаете. О, искренность! Вотъ тмъ-то и побждаютъ.

А въ ней какъ было прелестно!

Помню, ничего не забылъ! Когда она вышла, я разомъ поршилъ.

Въ тотъ же день я пошелъ на послднiе поиски и узналъ объ ней всю остальную, уже текущую подноготную;

прежнюю подноготную я зналъ уже всю отъ Лукерьи, которая тогда служила у нихъ и которую я уже нсколько дней тому подкупилъ. Эта подноготная была такъ ужасна, что я и не понимаю какъ еще можно было смяться, какъ она давеча, и любопытствовать о словахъ Мефистофеля, сама будучи подъ такимъ ужасомъ. Но Ч молодежь! Именно это подумалъ тогда объ ней съ гордо стью и съ радостью, потому что тутъ вдь и великодушiе: дескать хоть и на краю гибели, а великiя слова Гете сiяютъ. Молодость всегда хоть ка пельку и хоть въ кривую сторону да великодушна. То есть я вдь про нее, про нее одну. И главное я тогда смотрлъ ужъ на нее какъ на мою, и не сомнвался въ моемъ могуществ. Знаете, пресладострастная это мысль, когда ужъ не сомнваешся-то.

Но что со мной. Если я такъ буду то когда я соберу все въ точку?

Скорй, скорй Ч дло совсмъ не въ томъ, о Боже!

II.

Брачное предложенiе.

"Подноготную", которую я узналъ объ ней, объясню въ одномъ слов: отецъ и мать померли, давно уже, три года передъ тмъ, а оста лась она у безпорядочныхъ тетокъ. То есть ихъ мало назвать безпоря дочными. Одна тетка вдова, многосемейная, шесть человкъ дтей, малъ-мала меньше, другая въ двкахъ, старая, скверная. Об скверныя.

Отецъ ея былъ чиновникъ, но изъ писарей, и всего лишь личный дворя нинъ Ч однимъ словомъ: все мн на руку. Я являлся какъ бы изъ выс шаго мiра: все же отставной штабсъ-капитанъ блестящаго полка, родо вой дворянинъ, независимъ и проч., а что касса ссудъ, то тетки на это только съ уваженiемъ могли смотрть. У тетокъ три года была въ рабств, но все-таки гд-то экзаменъ выдержала, Ч успла выдержать, урвалась выдержать, изъ-подъ поденной безжалостной работы, Ч а это значило же что нибудь въ стремленiи къ высшему и благородному съ ея стороны! Я вдь для чего хотлъ жениться? А впрочемъ обо мн напле вать, это потомъ... И въ этомъ-ли дло! Ч Дтей теткиныхъ учила, блье шила, а подконецъ не только блье, а, съ ея грудью, и полы мыла.

Попросту он даже ее били, попрекали кускомъ. Кончили тмъ что намревались продать. Тьфу! опускаю грязь подробностей. Потомъ она мн все подробно передала. Все это наблюдалъ цлый годъ сосднiй толстый лавочникъ, но не простой лавочникъ, а съ двумя бакалейными.

Онъ ужь двухъ женъ усахарилъ и искалъ третью, вотъ и наглядлъ ее:

"тихая, дескать, росла въ бдности, а я для сиротъ женюсь".

Дйствительно у него были сироты. Присватался, сталъ сговариваться съ тетками, ктому же Ч пятьдесятъ тъ ему;

она въ ужас. Вотъ тутъ то и зачастила ко мн для публикацiй въ "Голос". Наконецъ, стала просить тетокъ чтобъ только самую капельку времени дали подумать.

Дали ей эту капельку, но только одну, другой не дали, зали: "Сами не знаемъ что жрать и безъ лишняго рта". Я ужь это все зналъ, а въ тотъ день посл утрешняго и поршилъ. Тогда вечеромъ прiхалъ купецъ, привезъ изъ лавки фунтъ конфетъ въ полтинникъ;

она съ нимъ сидитъ, а я вызвалъ изъ кухни Лукерью и веллъ сходить къ ней шепнуть, что я у воротъ и желаю ей что-то сказать въ самомъ неотложномъ вид. Я со бою остался доволенъ. И вообще я весь тотъ день былъ ужасно доволенъ.

Тутъ же у воротъ, ей, изумленной уже тмъ, что я ее вызвалъ, при Лукерь, я объяснилъ, что сочту за счастье и за честь... Вовторыхъ:

чтобъ не удивлялась моей манер и что у воротъ: "человкъ дескать прямой и изучилъ обстоятельства дла". И я не вралъ, что прямой. Ну, наплевать. Говорилъ же я не только прилично, т. е. выказавъ человка съ воспитанiемъ, но и оригинально, а это главное. Чтожъ, разв въ этомъ гршно признаваться? Я хочу себя судить и сужу. Я долженъ го ворить pro и contra,1 и говорю. Я и посл вспоминалъ про то съ наслажденiемъ, хоть это и глупо: я прямо объявилъ тогда, безъ всякаго смущенiя, что вопервыхъ не особенно талантливъ, не особенно уменъ, можетъ быть даже не особенно добръ, довольно дешевый эгоистъ (я помню это выраженiе, я его дорогой идя тогда сочинилъ и остался дово ленъ) и что очень, очень можетъ быть заключаю въ себ много непрiятнаго и въ другихъ отношенiяхъ. Все это сказано было съ особен наго рода гордостью, Ч извстно какъ это говорится. Конечно я имлъ настолько вкуса, что, объявивъ благородно мои недостатки, не пустился объявлять о достоинствахъ: "но дескать взамнъ того имю то-то, то-то и это-то". Я видлъ, что она пока еще ужасно боится, но я не смягчилъ ничего, мало того, видя что боится нарочно усилилъ: прямо сказалъ, что сыта будетъ, ну а нарядовъ, театровъ, баловъ Ч этого ничего не будетъ, разв впослдствiи, когда цли достигну. Этотъ строгiй тонъ ршительно увлекалъ меня. Я прибавилъ, и тоже какъ можно вскользь, что если я и взялъ такое занятiе, т. е. держу эту кассу, то имю одну лишь цль, есть дескать такое одно обстоятельство... Но вдь я имлъ право такъ говорить: я дйствительно имлъ такую цль и такое об стоятельство. Постойте господа, я всю жизнь ненавидлъ эту кассу ссудъ первый, но вдь въ сущности, хоть и смшно говорить самому себ таинственными фразами, а я вдь "мстилъ же обществу", дйст вительно, дйствительно, дйствительно! Такъ что острота ея утромъ на счетъ того, что я "мщу", была несправедлива. Т. е. видите ли, скажи я ей прямо словами: "Да, я мщу обществу", и она бы расхохоталась какъ да веча утромъ, и вышло бы въ самомъ дл смшно. Ну, а косвеннымъ намекомъ, пустивъ таинственную фразу оказалось, что можно подку пить воображенiе. Къ тому же я тогда уже ничего не боялся: я вдь зналъ, что толстый лавочникъ во всякомъ случа ей гаже меня и что я, стоя у воротъ, являюсь освободителемъ. Понималъ же вдь я это. О, подлости человкъ особенно хорошо понимаетъ! Но подлости ли? Какъ вдь тутъ судить человка? Разв не любилъ я ее даже тогда уже?

Постойте: разумется я ей о благодянiи тогда ни полслова;

напро тивъ, о напротивъ: "это я дескать остаюсь облагодтельствованъ, а не вы". Такъ что я это даже словами выразилъ, не удержался, и вышло мо за и противъ (лат.).

жетъ быть глупо, потому что замтилъ бглую складку въ лиц. Но въ цломъ ршительно выигралъ. Постойте, если всю эту грязь припоми нать, то припомню и послднее свинство: я стоялъ, а въ голов шевели лось: ты высокъ, строенъ, воспитанъ и Ч и наконецъ, говоря безъ фан фаронства, ты не дуренъ собой. Вотъ что играло въ моемъ ум.

Разумется, она, тутъ же у воротъ, сказала мн да. Но... но я долженъ прибавить: она тутъ же у воротъ долго думала, прежде чмъ сказала да.

Такъ задумалась, такъ задумалась, что я уже спросилъ было: "ну что жъ?" Ч и даже не удержался, съ этакимъ шикомъ спросилъ: "ну что же съ?" Ч съ словоерсомъ.

Ч Подождите, я думаю.

И такое у ней было серьезное личико, такое Ч что ужь тогда бы я могъ прочесть! А я-то обижался: "неужели, думаю, она между мной и купцомъ выбираетъ?" О, тогда я еще не понималъ! Я ничего, ничего еще тогда не понималъ! До сегодня не понималъ! Помню, Лукерья выбжала за мною вслдъ, когда я уже уходилъ, остановила на дорог и сказала впопыхахъ: "Богъ вамъ заплатитъ, сударь, что нашу барышню милую берете, только вы ей это не говорите, она гордая".

Ну, гордая! Я, дескать, самъ люблю горденькихъ. Гордыя особенно хороши когда... ну когда ужъ не сомнваешься въ своемъ надъ ними могуществ, а? О низкiй, неловкiй человкъ! О какъ я былъ доволенъ!

Знаете, вдь у ней, когда она тогда у воротъ стояла, задумавшись, чтобъ сказать мн да, а я удивлялся, знаете ли, что у ней могла быть даже такая мысль: "Если ужъ несчастье и тамъ и тутъ, такъ не лучше ли прямо самое худшее выбрать, т. е. толстаго лавочника, пусть поскорй убьетъ пьяный до смерти!" А? Какъ вы думаете, могла быть такая мысль?

Да и теперь не понимаю, и теперь ничего не понимаю! Я сейчасъ только что сказалъ, что она могла имть эту мысль: что изъ двухъ несчастiй выбрать худшее, т. е. купца? А кто былъ для нея тогда хуже Ч я, аль купецъ? Купецъ или закладчикъ, цитующiй Гете? Это еще во просъ! Какой вопросъ? И этого не понимаешь: отвтъ на стол лежитъ, а ты говоришь, вопросъ! Да и наплевать на меня! Не во мн совсмъ дло... А кстати, что для меня теперь Ч во мн или не во мн дло?

Вотъ этого такъ ужь совсмъ ршить не могу. Лучше бы спать лечь.

Голова болитъ...

III.

Благороднйшiй изъ людей, но самъ же и не врю.

Не заснулъ. Да и гд-жь, стучитъ какой-то пульсъ въ голов. Хо чется все это усвоить, всю эту грязь. О, грязь! О, изъ какой грязи я то гда ее вытащилъ! Вдь должна же она была это понимать, оцнить мой поступокъ! Нравились мн тоже разныя мысли, напримръ, что мн со рокъ одинъ, а ей только что шестнадцать. Это меня плняло, это ощущенiе неравенства, очень сладостно это, очень сладостно.

Я, напримръ, хотлъ сдлать свадьбу l'anglaise,1 т. е. рши тельно вдвоемъ, при двухъ разв свидтеляхъ, изъ коихъ одна Лукерья, и потомъ тотчасъ въ вагонъ, напримръ хоть въ Москву (тамъ у меня кстати же случилось дло) въ гостиницу, недли на дв. Она воспроти вилась, она не позволила, и я принужденъ былъ здить къ теткамъ съ почтенiемъ, какъ къ родственницамъ отъ которыхъ беру ее. Я уступилъ, и теткамъ оказано было надлежащее. Я даже подарилъ этимъ тварямъ по сту рублей и еще общалъ, ей разумется про то не сказавши, чтобы не огорчить ее низостью обстановки. Тетки тотчасъ же стали шолковыя.

Былъ споръ и о приданомъ: у ней ничего не было, почти буквально, но она ничего и не хотла. Мн однако же удалось доказать ей, что совсмъ ничего Ч нельзя, и приданое сдлалъ я, потому что кто же бы ей что сдлалъ? Ну, да наплевать обо мн. Разныя мои идеи однакоже я ей всетаки усплъ тогда передать, чтобы знала по крайней мр.

Поспшилъ даже можетъ быть. Главное, она съ самаго начала, какъ ни крпилась, а бросилась ко мн съ любовью, встрчала, когда я прiзжалъ по вечерамъ, съ восторгомъ, разсказывала своимъ лепетомъ (очаровательнымъ лепетомъ невинности!) все свое дтство, младенчест во, про родительскiй домъ, про отца и мать. Но я все это упоенiе тутъ же обдалъ сразу холодной водой. Вотъ въ томъ то и была моя идея. На восторги я отвчалъ молчанiемъ, благосклоннымъ конечно... но все же она быстро увидала, что мы разница и что я Ч загадка. А я главное и билъ на загадку! Вдь для того, чтобы загадать загадку, я можетъ быть и всю эту глупость сдлалъ! Вопервыхъ, строгость, Ч такъ подъ строго стью и въ домъ ее ввелъ. Однимъ словомъ, тогда, ходя и будучи дово ленъ, я создалъ цлую систему. О, безъ всякой натуги сама собой выли лась. Да и нельзя было иначе, я долженъ былъ создать эту систему по по-английски (франц.).

неотразимому обстоятельству, Ч чтожъ я въ самомъ дл клевещу то на себя! Система была истинная. Нтъ, послушайте, если ужь судить человка, то судить зная дло... Слушайте:

Какъ бы это начать, потому что это очень трудно. Когда начнешь оправдываться Ч вотъ и трудно. Видите-ли: молодежь презираетъ, напримръ, деньги, Ч я тотчасъ же налегъ на деньги;

я наперъ на день ги. И такъ налегъ, что она все больше и больше начала умолкать. Рас крывала большiе глаза, слушала, смотрла и умолкала. Видите-ли: мо лодежь великодушна, то есть хорошая молодежь, великодушна и поры виста, но мало терпимости, чуть что не такъ и презрнiе. А я хотлъ широкости, я хотлъ привить широкость прямо къ сердцу, привить къ сердечному взгляду, не такъ-ли? Возьму пошлый примръ: какъ бы я, напримръ, объяснилъ мою кассу ссудъ такому характеру? Разумется я не прямо заговорилъ, иначе вышло бы что я прошу прощенiя за кассу ссудъ, а я такъ сказать дйствовалъ гордостью, говорилъ почти молча.

А я мастеръ молча говорить, я всю жизнь мою проговорилъ молча, и прожилъ самъ съ собою цлыя трагедiи молча. О, вдь и я же былъ не счастливъ! Я былъ выброшенъ всми, выброшенъ и забытъ, и никто-то, никто-то этого не знаетъ! И вдругъ эта шестнадцати-лтняя нахватала обо мн потомъ подробностей, отъ подлыхъ людей, и думала что все зна етъ, а сокровенное, между тмъ, оставалось лишь въ груди этого человка! Я все молчалъ, и особенно, особенно съ ней молчалъ, до сама го вчерашняго дня, Ч почему молчалъ? А какъ гордый человкъ. Я хотлъ, чтобъ она узнала сама, безъ меня, но уже не по разсказамъ под лецовъ, а чтобы сама догадалась объ этомъ человк и постигла его!

Принимая ее въ домъ свой, я хотлъ полнаго уваженiя. Я хотлъ, чтобъ она стояла предо мной въ мольб за мои страданiя Ч и я стоилъ того. О, я всегда былъ гордъ, я всегда хотлъ или всего или ничего! Вотъ именно потому что я не половинщикъ въ счастьи, а всего захотлъ Ч именно потому я и вынужденъ былъ такъ поступить тогда: "дескать, сама дога дайся и оцни"! Потому что, согласитесь, вдь еслибъ я самъ началъ ей объяснять и подсказывать, вилять и уваженiя просить, Ч такъ вдь я все равно, что просилъ бы милостыни... А впрочемъ... а впрочемъ что-жь я объ этомъ говорю!

Глупо, глупо, глупо и глупо! Я прямо и безжалостно (и я напираю на то, что безжалостно) объяснилъ ей тогда, въ двухъ словахъ, что великодушiе молодежи прелестно, но Ч гроша не стоитъ. Почему не стоитъ? Потому, что дешево ей достается, получилось не живши, все это, такъ сказать, "первыя впечатлнiя бытiя", а вотъ посмотримъ-ка васъ на труд! Дешевое великодушiе всегда легко, и даже отдать жизнь Ч и это дешево, потому что тутъ только кровь кипитъ и силъ избытковъ, красоты страстно хочется! Нтъ, возьмите-ка подвигъ великодушiя трудный, тихiй, неслышный, безъ блеску, съ клеветой, гд много жертвы и ни капли славы, Ч гд вы, сiяющiй человкъ, предъ всми выставлены подлецомъ, тогда какъ вы честне всхъ людей на земл, Ч нутка по пробуйте-ка этотъ подвигъ, нтъ-съ, откажетесь! А я, Ч я только всю жизнь и длалъ, что носилъ этотъ подвигъ. Сначала спорила, ухъ какъ, а потомъ начала примолкать, совсмъ даже, только глаза ужасно откры вала слушая, большiе, большiе такiе глаза, внимательные. И... и кром того, я вдругъ увидалъ улыбку, недоврчивую, молчаливую, нехорошую.

Вотъ съ этой-то улыбкой я и ввелъ ее въ мой домъ. Правда и то, что ей ужъ некуда было идти...

IV.

Все планы и планы.

Кто у насъ тогда первый началъ?

Никто. Само началось съ перваго шага. Я сказалъ, что я ввелъ ее въ домъ подъ строгостью, однако съ перваго же шага смягчилъ. Еще невст ей было объяснено что она займется прiемомъ закладовъ и вы дачей денегъ и она вдь тогда ничего не сказала, (это замтьте). Мало того, Ч принялась за дло даже съ усердiемъ. Ну, конечно, квартира, мебель Ч все осталось попрежнему. Квартира Ч дв комнаты;

одна Ч большая зала, гд отгорожена и касса, а другая тоже большая, наша комната, общая, тутъ и спальня. Мебель у меня скудная;

даже у тетокъ была лучше. Кiотъ мой съ лампадкой, это въ зал, гд касса;

у меня же въ комнат мой шкафъ и въ немъ нсколько книгъ, и укладка, ключи у меня;

ну, тамъ постель, столы, стулья. Еще невст сказалъ, что на на ше содержанiе, то есть на пищу, мн, ей и Лукерь, которую я перема нилъ, опредляется въ день рубль и не больше: "Мн дескать нужно тридцать тысячь въ три года, а иначе денегъ не наживешь". Она не пре пятствовала, но я самъ возвысилъ содержанiе на тридцать копекъ. То же и театръ. Я сказалъ невст, что не будетъ театра и однакожъ по ложилъ разъ въ мсяцъ театру быть, и прилично, въ креслахъ. Ходили вмст, были три раза, смотрли "Погоню за счастьемъ" и "Птицы пвчiя" кажется (О, наплевать, наплевать!). Молча ходили и молча воз вращались. Почему, почему мы съ самаго начала принялись молчать?

Сначала вдь ссоръ не было, а тоже молчанiе. Она все какъ-то, помню, тогда изъ-подтишка на меня глядла;

я какъ замтилъ это и усилилъ молчанiе. Правда, это я на молчанiе наперъ, а не она. Съ ея стороны разъ или два были порывы, бросалась обнимать меня;

но такъ какъ по рывы были болзненные, истерическiе, а мн надо было твердаго сча стья, съ уваженiемъ отъ нея, то я принялъ холодно. Да и правъ былъ:

каждый разъ посл порывовъ на другой день была ссора.

То есть ссоръ не было, опять-таки, но было молчанiе и Ч и все больше и больше дерзкiй видъ съ ея стороны. "Бунтъ и независимость" Ч вотъ что было, только она не умла. Да, это кроткое лицо станови лось все дерзче и дерзче. Врите-ли, я ей становился поганъ, я вдь изучилъ это. А въ томъ, что она выходила порывами изъ себя, въ этомъ не было сомннiя. Ну какъ, напримръ, выйдя изъ такой грязи и нище ты, посл мытья-то половъ, начать вдругъ фыркать на нашу бдность!

Видите-съ: была не бдность, а была экономiя, а въ чемъ надо Ч такъ и роскошь, въ бль, напримръ, въ чистот. Я всегда и прежде мечталъ, что чистота въ муж прельщаетъ жену. Впрочемъ она не на бдность, а на мое, будто-бы, скаредство въ экономiи: "цли дескать иметъ, твердый характеръ показываетъ". Отъ театра вдругъ сама отказалась. И все пуще и пуще насмшливая складка... а я усиливаю молчанiе, а я усиливаю молчанiе.

Не оправдываться-же? Тутъ главное эта касса ссудъ. Позвольте-съ:

я зналъ что женщина, да еще шестнадцати тъ, не можетъ не подчи ниться мужчин вполн. Въ женщинахъ нтъ оригинальности, это Ч это аксiома, даже и теперь, даже и теперь для меня аксiома! Чтожъ та кое, что тамъ въ зал лежитъ: истина есть истина, и тутъ самъ Милль ничего не подлаетъ! А женщина любящая, о, женщина любящая, Ч даже пороки, даже злодйства любимаго существа обоготворитъ. Онъ самъ не подъищетъ своимъ злодйствамъ такихъ оправданiй, какiя она ему найдетъ. Это великодушно, но не оригинально. Женщинъ погубила одна лишь неоригинальность. И чтожъ, повторяю, что вы мн указывае те тамъ на стол? Да разв это оригинально что тамъ на стол? О Ч о!

Слушайте: въ любви ея я былъ тогда увренъ. Вдь бросалась же она ко мн и тогда на шею. Любила значитъ, врне Ч желала любить.

Да, вотъ такъ это и было: желала любить, искала любить. А главное вдь въ томъ, что тутъ и злодйствъ никакихъ такихъ не было, кото рымъ бы ей пришлось подыскивать оправданiя. Вы говорите: закладчикъ, и вс говорятъ. А чтожъ что закладчикъ? Значитъ есть же причины, ко ли великодушнйшiй изъ людей сталъ закладчикомъ. Видите, господа, есть идеи... т. е. видите, если иную идею произнести, выговорить слова ми, то выйдетъ ужасно глупо. Выйдетъ стыдно самому. А почему? Ни почему. Потому, что мы вс дрянь и правды не выносимъ, или ужъ я не знаю. Я сказалъ сейчасъ "великодушнйшiй изъ людей". Это смшно, а между тмъ вдь это такъ и было. Вдь это правда, т. е. самая, самая правденская правда! Да, я имлъ право захотть себя тогда обезпечить и открыть эту кассу: "Вы отвергли меня, вы, люди то есть, вы прогнали меня съ презрительнымъ молчанiемъ. На мой страстный порывъ къ вамъ вы отвтили мн обидой на всю мою жизнь. Теперь я стало быть въ прав былъ оградиться отъ васъ стной, собрать эти тридцать тысячь рублей и окончить жизнь гд-нибудь въ Крыму, на Южномъ берегу въ горахъ и виноградникахъ, въ своемъ имнiи, купленномъ на эти три дцать тысячь, а главное вдали отъ всхъ васъ, но безъ злобы на васъ, съ идеаломъ въ душ, съ любимой у сердца женщиной, съ семьей если Богъ пошлетъ и Ч помогая окрестнымъ поселянамъ". Разумется, хорошо что я это самъ теперь про себя говорю, а то что могло быть глупе, ес либъ я тогда ей это вслухъ расписалъ? Вотъ почему и гордое молчанiе, вотъ почему и сидли молча. Потому, что-жь бы она поняла? Шестна дцать-то тъ, первая-то молодость, Ч да что могла она понять изъ мо ихъ оправданiй, изъ моихъ страданiй? Тутъ прямолинейность, незнанiе жизни, юныя дешовыя убжденiя, слпота куриная "прекрасныхъ сер децъ", а главное тутъ Ч касса ссудъ и Ч баста, (а разв я былъ злодй въ касс ссудъ, разв не видла она, какъ я поступалъ и бралъ-ли я лишнее?)! О, какъ ужасна правда на земл! Эта прелесть, эта кроткая, это небо Ч она была тиранъ, нестерпимый тиранъ души моей и мучи тель! Вдь я наклевещу на себя если этого не скажу! Вы думаете я ее не любилъ? Кто можетъ сказать что я ее не любилъ? Видите-ли: тутъ иронiя, тутъ вышла злая иронiя судьбы и природы! Мы прокляты, жизнь людей проклята вообще! (моя въ частности!). Я вдь понимаю же теперь, что я въ чемъ-то тутъ ошибся! Тутъ что-то вышло не такъ. Все было яс но, планъ мой былъ ясенъ какъ небо: "Суровъ, гордъ и въ нравствен ныхъ утшенiяхъ ни въ чьихъ не нуждается, страдаетъ молча". Такъ оно и было, не галъ, не галъ! "Увидитъ потомъ сама, что тутъ было великодушiе, но только она не съумла замтить Ч и какъ догадается объ этомъ когда-нибудь, то оцнитъ вдесятеро и падетъ въ прахъ сложа въ мольб руки". Вотъ планъ. Но тутъ я что-то забылъ или упустилъ изъ виду. Не съумлъ я что-то тутъ сдлать. Но довольно, довольно. И у кого теперь прощенiя просить? Кончено такъ кончено. Смлй человкъ, и будь гордъ! Не ты виноватъ!...

Чтожъ, я скажу правду, я не побоюсь стать предъ правдой лицомъ къ лицу: она виновата, она виновата!...

V.

Кроткая бунтует.

Ссоры начались съ того, что она вдругъ вздумала выдавать деньги посвоему, цнить вещи выше стоимости и даже раза два удостоила со мной вступить на эту тэму въ споръ. Я не согласился. Но тутъ подвер нулась эта капитанша.

Пришла старуха капитанша съ медальономъ Ч покойнаго мужа по дарокъ, ну, извстно, сувениръ. Я выдалъ тридцать рублей. Принялась жалобно ныть, просить чтобъ сохранили вещь, Ч разумется сохранимъ.

Ну, однимъ словомъ, вдругъ черезъ пять дней приходитъ обмнять на браслетъ, который не стоилъ и восьми рублей;

я разумется отказалъ.

Должно быть она тогда же угадала что нибудь по глазамъ жены, но только она пришла безъ меня и та обмняла ей медальонъ.

Узнавъ въ тотъ же день, я заговорилъ кротко, но твердо и резонно.

Она сидла на постели, смотрла въ землю, щелкая правымъ носкомъ по коврику (ея жестъ);

дурная улыбка стояла на ея губахъ. Тогда я, вовсе не возвышая голоса, объявилъ спокойно, что деньги мои, что я имю право смотрть на жизнь моими глазами, и Ч что когда я приглашалъ ее къ себ въ домъ, то вдь ничего не скрылъ отъ нея.

Она вдругъ вскочила, вдругъ вся затряслась и Ч что бы вы думали Ч вдругъ затопала на меня ногами;

это былъ зврь, это былъ припадокъ, это былъ зврь въ припадк. Я оцпенлъ отъ изумленiя;

такой выход ки я никогда не ожидалъ. Но не потерялся, я даже не сдлалъ движенiя, и опять, прежнимъ спокойнымъ голосомъ прямо объявилъ, что съ сихъ поръ лишаю ее участiя въ моихъ занятiяхъ. Она захохотала мн въ лицо и вышла изъ квартиры.

Дло въ томъ, что выходить изъ квартиры она не имла права.

Безъ меня никуда, таковъ былъ уговоръ еще въ невстахъ. Къ вечеру она воротилась;

я ни слова.

На завтра тоже съ утра ушла, на посл завтра опять. Я заперъ кас су и направился къ теткамъ. Съ ними я съ самой свадьбы прервалъ Ч ни ихъ къ себ, ни сами къ нимъ. Теперь оказалось, что она у нихъ не была. Выслушали меня съ любопытствомъ и мн же насмялись въ гла за: "Такъ вамъ, говорятъ, и надо". Но я и ждалъ ихъ смха. Тутъ же, младшую тетку, двицу, за сто рублей подкупилъ и двадцать пять далъ впередъ. Черезъ два дня она приходитъ ко мн: "Тутъ, говоритъ, офи церъ, Ефимовичь, поручикъ, бывшiй вашъ прежнiй товарищъ въ полку, замшанъ". Я былъ очень изумленъ. Этотъ Ефимовичъ боле всего зла мн нанесъ въ полку, а съ мсяцъ назадъ, разъ и другой, будучи без стыденъ, зашелъ въ кассу подъ видомъ закладовъ, и, помню, съ женой тогда началъ смяться. Я тогда же подошелъ и сказалъ ему, чтобъ онъ не осмливался ко мн приходить, вспомня наши отношенiя;

но и мысли объ чемъ нибудь такомъ у меня въ голов не было, а такъ просто поду малъ что нахалъ. Теперь же вдругъ тетка сообщаетъ, что съ нимъ у ней уже назначено свиданiе и что всмъ дломъ орудуетъ одна прежняя знакомая тетокъ, Юлiя Самсоновна, вдова, да еще полковница, Ч "къ ней-то дескать ваша супруга и ходитъ теперь".

Эту картину я сокращу. Всего мн стоило это дло рублей до трех сотъ, но въ двое сутокъ устроено было такъ, что я буду стоять въ сосдней комнат, за притворенными дверями, и слышать первый rendez-vous 1 наедин моей жены съ Ефимовичемъ. Въ ожиданiи же, на канун, произошла у меня съ ней одна краткая, но слишкомъ знамена тельная для меня сцена.

Воротилась она передъ вечеромъ, сла на постель, смотритъ на ме ня насмшливо и ножкой бьетъ о коврикъ. Мн вдругъ, смотря на нее, влетла тогда въ голову идея, что весь этотъ послднiй мсяцъ, или лучше дв послднiя передъ симъ недли, она была совсмъ не въ сво емъ характер, можно даже сказать Ч въ обратномъ характер: явля лось существо буйное, нападающее, не могу сказать безстыдное, но без порядочное и само ищущее смятенiя. Напрашивающееся на смятенiе.

Кротость однако же мшала. Когда этакая забуйствуетъ, то хотя бы и перескочила мру, а все видно, что она сама себя только ломитъ, сама себя подгоняетъ, и что съ цломудрiемъ и стыдомъ своимъ ей самой, первой, справиться невозможно. Оттого-то этакiя и выскакиваютъ порой слишкомъ ужь не въ мрку, такъ что не вришь собственному наблю дающему уму. Привычная же къ разврату душа напротивъ всегда смяг читъ, сдлаетъ гаже, но въ вид порядка и приличiя, который надъ вами же иметъ претензiю превосходствовать.

Ч А правда, что васъ изъ полка выгнали за то, что вы на дуэль выйти струсили? вдругъ спросила она, съ дубу сорвавъ, и глаза ея за сверкали.

Ч Правда;

меня, по приговору офицеровъ, попросили изъ полка удалиться, хотя впрочемъ я самъ уже передъ тмъ подалъ въ отставку.

Ч Выгнали какъ труса?

свидане (франц.).

Ч Да, они присудили какъ труса. Но я отказался отъ дуэли не какъ трусъ, а потому что не захотлъ подчиниться ихъ тираническому приго вору и вызывать на дуэль когда не находилъ самъ обиды. Знайте, Ч не удержался я тутъ, Ч что возстать дйствiемъ противъ такой тиранiи, и принять вс послдствiя, значило выказать гораздо боле мужества, чмъ въ какой хотите дуэли.

Я не сдержался, я этой фразой какъ бы пустился въ оправданiе се бя;

а ей только этого и надо было, этого новаго моего униженiя. Она злобно разсмялась.

Ч А правда, что вы три года потомъ по улицамъ въ Петербург какъ бродяга ходили и по гривеннику просили, и подъ биллiярдами но чевали?

Ч Я и на Снной въ дом Вяземскаго ночевывалъ. Да, правда;

въ моей жизни было потомъ, посл полка, много позора и паденiя, но не нравственнаго паденiя, потому что я самъ же, первый, ненавидлъ мои поступки даже тогда. Это было лишь паденiе воли моей и ума и было вы звано лишь отчаянiемъ моего положенiя. Но это прошло...

Ч О, теперь вы лицо Ч финансистъ!

То есть это намекъ на кассу ссудъ. Но я уже усплъ сдержать себя.

Я видлъ, что она жаждетъ унизительныхъ для меня объясненiй и Ч не далъ ихъ. Кстати же позвонилъ закладчикъ и я вышелъ къ нему въ залу.

Посл, уже черезъ часъ, когда она вдругъ одлась чтобъ выдти, остано вилась предо мной и сказала:

Ч Вы однакожъ мн объ этомъ ничего не сказали до свадьбы?

Я не отвтилъ и она ушла.

И такъ, на завтра, я стоялъ въ этой комнат за дверями и слушалъ какъ ршалась судьба моя, а въ карман моемъ былъ револьверъ. Она была прiодта, сидла за столомъ, а Ефимовичъ передъ нею ломался. И что-жь: вышло то (я къ чести моей говорю это), вышло точь-въ-точь то, что я предчувствовалъ и предполагалъ, хоть и не сознавая что я пред чувствую и предполагаю это. Не знаю, понятно-ли выражаюсь.

Вотъ что вышло. Я слушалъ цлый часъ и цлый часъ присутство валъ при поединк женщины, благороднйшей и возвышенной, съ свтской, развратной, тупой тварью, съ пресмыкающеюся душой. И от куда, думалъ я, пораженный, откуда эта наивная, эта кроткая, эта мало словесная знаетъ все это? Остроумнйшiй авторъ великосвтской комедiи не могъ бы создать этой сцены насмшекъ, наивнйшаго хохота и святаго презрнiя добродтели къ пороку. И сколько было блеска въ ея словахъ и маленькихъ словечкахъ;

какая острота въ быстрыхъ отвтахъ, какая правда въ ея осужденiи. И въ тоже время столько двическаго почти простодушiя. Она смялась ему въ глаза надъ его объясненiями въ любви, надъ его жестами, надъ его предложенiями.

Прiхавъ съ грубымъ приступомъ къ длу и не предполагая сопротивленiя, онъ вдругъ такъ и ослъ. Сначала я бы могъ подумать, что тутъ у ней просто кокетство Ч "кокетство хоть и развратнаго, но остроумнаго существа, чтобъ дороже себя выставить". Но нтъ, правда засiяла какъ солнце и сомнваться было нельзя. Изъ ненависти только ко мн, напускной и порывистой, она, неопытная, могла ршиться затять это свиданiе, но какъ дошло до дла Ч то у ней тотчасъ откры лись глаза. Просто металось существо, чтобы оскорбить меня чмъ бы то ни было, но, ршившись на такую грязь, не вынесло безпорядка. И ее-ли, безгршную и чистую, имющую идеалъ, могъ прельстить Ефимовичъ или кто хотите изъ этихъ великосвтскихъ тварей? Напротивъ, онъ воз будилъ лишь смхъ. Вся правда поднялась изъ ея души и негодованiе вызвало изъ сердца сарказмъ. Повторяю, этотъ шутъ подконецъ совсмъ осовлъ и сидлъ нахмурившись, едва отвчая, такъ что я даже сталъ бояться чтобъ не рискнулъ оскорбить ее изъ низкаго мщенiя. И опять повторяю: къ чести моей, эту сцену я выслушалъ почти безъ изумленiя. Я какъ будто встртилъ одно знакомое. Я какъ будто шелъ за тмъ, чтобъ это встртить. Я шелъ ничему не вря, никакому обвиненiю, хотя и взялъ револьверъ въ карманъ, Ч вотъ правда! И могъ разв я вообразить ее другою? Изъ за чего-жь я любилъ, изъ за чего-жь я цнилъ ее, изъ за чего-жь женился на ней? О, конечно, я слишкомъ убдился въ томъ, сколь она меня тогда ненавидла, но убдился и въ томъ, сколь она непорочна. Я прекратилъ сцену вдругъ, отворивъ двери.

Ефимовичъ вскочилъ, я взялъ ее за руку и пригласилъ со мной выдти.

Ефимовичъ нашелся и вдругъ звонко и раскатисто расхохотался:

Ч О, противъ священныхъ супружескихъ правъ я не возражаю, уводите, уводите! И знаете, крикнулъ онъ мн вслдъ, хоть съ вами и нельзя драться порядочному человку, но, изъ уваженiя къ вашей дам, я къ вашимъ услугамъ... Если вы, впрочемъ, сами рискнете...

Ч Слышите! остановилъ я ее на секунду на порог.

Затмъ всю дорогу до дома ни слова. Я велъ ее за руку и она не со противлялась. Напротивъ, она была ужасно поражена, но только до до ма. Придя домой, она сла на стулъ и уперлась въ меня взглядомъ. Она была чрезвычайно блдна;

губы хоть и сложились тотчасъ же въ насмшку, но смотрла она уже съ торжественнымъ и суровымъ вызо вомъ и кажется серьозно убждена была, въ первыя минуты, что я убью ее изъ револьвера. Но я молча вынулъ револьверъ изъ кармана и поло жилъ на столъ. Она смотрла на меня и на револьверъ. (Замтьте: ре вольверъ этотъ былъ ей уже знакомъ. Заведенъ онъ былъ у меня и за ряженъ съ самаго открытiя кассы. Открывая кассу, я поршилъ не дер жать ни огромныхъ собакъ, ни сильнаго лакея, какъ, напримръ, дер житъ Мозеръ. У меня постителямъ отворяетъ кухарка. Но занимаю щимся нашимъ ремесломъ невозможно лишить себя, на всякiй случай, самозащиты и я завелъ заряженный револьверъ. Она, въ первые дни, какъ вошла ко мн въ домъ, очень интересовалась этимъ револьверомъ, распрашивала и я объяснилъ даже ей устройство и систему, кром того, убдилъ разъ выстрлить въ цль. Замтьте все это). Не обращая вниманiя на ея испуганный взглядъ, я, полураздтый, легъ на постель.

Я былъ очень обезсиленъ;

было уже около одинадцати часовъ. Она про должала сидть на томъ же мст, не шевелясь, еще около часа, затмъ потушила свчу и легла, тоже одтая, у стны, на диван. Въ первый разъ не легла со мной, Ч это тоже замтьте...

VI.

Страшное воспоминанiе.

Теперь это страшное воспоминанiе...

Я проснулся утромъ, я думаю, въ восьмомъ часу и въ комнат было уже почти совсмъ свтло. Я проснулся разомъ съ полнымъ сознанiемъ и вдругъ открылъ глаза. Она стояла у стола и держала въ рукахъ ре вольверъ. Она не видла, что я проснулся и гляжу. И вдругъ я вижу, что она стала надвигаться ко мн съ револьверомъ въ рукахъ. Я быстро закрылъ глаза и притворился крпко спящимъ.

Она дошла до постели и стала надо мной. Я слышалъ все;

хоть и на стала мертвая тишина, но я слышалъ эту тишину. Тутъ произошло одно судорожное движенiе Ч и я вдругъ, неудержимо, открылъ глаза про тивъ воли. Она смотрла прямо на меня, мн въ глаза, и револьверъ уже былъ у моего виска. Глаза наши встртились. Но мы глядли другъ на друга не боле мгновенiя. Я съ силой закрылъ глаза опять, и въ тоже мгновенiе ршилъ изо всей силы моей души, что боле уже не шевель нусь и не открою глазъ, что бы ни ожидало меня.

Въ самомъ дл, бываетъ, что и глубоко спящiй человкъ вдругъ открываетъ глаза, даже приподымаетъ на секунду голову и оглядываетъ комнату, затмъ, черезъ мгновенiе, безъ сознанiя кладетъ опять голову на подушку и засыпаетъ ничего не помня. Когда я, встртившись съ ея взглядомъ и ощутивъ револьверъ у виска, вдругъ закрылъ опять глаза и не шевельнулся, какъ глубоко спящiй, Ч она ршительно могла предпо ложить, что я въ самомъ дл сплю и что ничего не видалъ, тмъ боле, что совсмъ невроятно, увидавъ то, что я увидлъ, закрыть въ такое мгновенiе опять глаза.

Да, невроятно. Но она все-таки могла угадать и правду, Ч это-то и блеснуло въ ум моемъ вдругъ, все въ тоже мгновенiе. О, какой вихрь мыслей, ощущенiй пронесся мене чмъ въ мгновенiе въ ум моемъ, и да здраствуетъ электричество человческой мысли! Въ такомъ случа, (по чувствовалось мн), если она угадала правду и знаетъ, что я не сплю, то я уже раздавилъ ее моею готовностью принять смерть и у ней теперь можетъ дрогнуть рука. Прежняя ршимость можетъ разбиться о новое чрезвычайное впечатлнiе. Говорятъ, что стоящiе на высот какъ-бы тянутся сами книзу, въ бздну. Я думаю много самоубiйствъ и убiйствъ совершилось потому только, что револьверъ уже былъ взятъ въ руки.

Тутъ тоже бездна, тутъ покатость въ сорокъ пять градусовъ, о которую нельзя не скользнуть, и васъ что-то вызываетъ непобдимо спустить ку рокъ. Но сознанiе что я все видлъ, все знаю и жду отъ нея смерти мол ча Ч могло удержать ее на покатости.

Тишина продолжалась и вдругъ я ощутилъ у виска, у волосъ моихъ, холодное прикосновенiе желза. Вы спросите: твердо ли я надялся что спасусь? Отвчу вамъ какъ передъ Богомъ: не имлъ никакой надежды, кром разв одного шанса изъ ста. Для чего же принималъ смерть? А я спрошу: на что мн была жизнь посл револьвера, поднятаго на меня обожаемымъ мною существомъ? Кром того, я зналъ всей силой моего существа, что между нами, въ это самое мгновенiе, идетъ борьба, страш ный поединокъ на жизнь и смерть, поединокъ вотъ того самаго вчераш няго труса, выгнаннаго за трусость товарищами. Я зналъ это и она это знала, если только угадала правду, что я не сплю.

Можетъ быть этого и не было, можетъ быть я этого и не мыслилъ тогда, но это все же должно было быть, хоть безъ мысли, потому что я только и длалъ, что объ этомъ думалъ потомъ, каждый часъ моей жиз ни.

Но вы зададите опять вопросъ: зачмъ же ея не спасъ отъ злодйства? О, я тысячу разъ задавалъ себ потомъ этотъ вопросъ Ч каждый разъ когда, съ холодомъ въ спин, припоминалъ ту секунду. Но душа моя была тогда въ мрачномъ отчаянiи: я погибалъ, я самъ поги балъ, такъ кого-жь бы я могъ спасти? И почемъ вы знаете, хотлъ ли бы еще я тогда кого спасти? Почемъ знать что я тогда могъ чувствовать?

Сознанiе однако-жь кипло;

секунды шли, тишина была мертвая;

она все стояла надо мной, Ч и вдругъ я вздрогнулъ отъ надежды! Я бы стро открылъ глаза. Ея уже не было въ комнат. Я всталъ съ постели: я побдилъ, Ч и она была навки побждена!

Я вышелъ къ самовару. Самоваръ подавался у насъ всегда въ пер вой комнат и чай разливала всегда она. Я слъ къ столу молча и при нялъ отъ нея стаканъ чая. Минутъ черезъ пять я на нее взглянулъ. Она была страшно блдна, еще блдне вчерашняго, и смотрла на меня. И вдругъ Ч и вдругъ, видя что я смотрю на нее, она блдно усмхнулась блдными губами, съ робкимъ вопросомъ въ глазахъ. "Стало быть все еще сомнвается и спрашиваетъ себя: знаетъ онъ иль не знаетъ, видлъ онъ иль не видлъ?" Я равнодушно отвелъ глаза. Посл чая заперъ кас су, пошелъ на рынокъ и купилъ желзную кровать и ширмы. Возвратясь домой, я веллъ поставить кровать въ зал, а ширмами огородить ее.

Это была кровать для нея, но я ей не сказалъ ни слова. И безъ словъ по няла, черезъ эту кровать, что я "все видлъ и все знаю", и что сомннiй уже боле нтъ. На ночь я оставилъ револьверъ какъ всегда на стол.

Ночью она молча легла въ эту новую свою постель: бракъ былъ расторг нутъ, "побждена но не прощена". Ночью съ нею сдлался бредъ, а на утро горячка. Она пролежала шесть недль.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

I.

Сонъ гордости.

Лукерья сейчасъ объявила, что жить у меня не станетъ и, какъ по хоронятъ барыню, Ч сойдетъ. Молился на колняхъ пять минутъ, а хотлъ молиться часъ, но все думаю Ч думаю, и все больныя мысли, и больная голова, Ч чего жь тутъ молиться Ч одинъ грхъ! Странно то же что мн спать не хочется: въ большомъ, въ слишкомъ большомъ гор, посл первыхъ сильнйшихъ взрывовъ, всегда спать хочется. Пригово ренные къ смертной казни чрезвычайно, говорятъ, крпко спятъ въ послднюю ночь. Да такъ и надо, это по природ, а то силы бы не выне сли... Я легъ на диванъ, но не заснулъ...

...Шесть недль болзни мы ходили тогда за ней день и ночь, Ч я, Лукерья и ученая сидлка изъ больницы, которую я нанялъ. Денегъ я не жаллъ, и мн даже хотлось на нее тратить. Доктора я позвалъ Шредера и платилъ ему по десяти рублей за визитъ. Когда она пришла въ сознанiе я сталъ меньше являться на глаза. А впрочемъ чтожь я опи сываю. Когда она встала совсмъ, то тихо и молча сла въ моей комнат за особымъ столомъ, который я тоже купилъ для нея въ это время... Да, это правда, мы совершенно молчали;

то есть мы начали даже потомъ го ворить, но Ч все обычное. Я конечно нарочно не распространялся, но я очень хорошо замтилъ, что и она какъ бы рада была не сказать лишня го слова. Мн показалось это совершенно естественнымъ съ ея стороны:

"Она слишкомъ потрясена и слишкомъ побждена, думалъ я, и ужъ ко нечно ей надо дать позабыть и привыкнуть". Такимъ образомъ мы и молчали, но я каждую минуту приготовлялся про себя къ будущему. Я думалъ что и она тоже, и для меня было страшно занимательно угады вать: объ чемъ именно она теперь про себя думаетъ?

Еще скажу: О, конечно никто не вдаетъ сколько я вынесъ, стеная надъ ней въ ея болзни. Но я стеналъ про себя, и стоны давилъ въ груди даже отъ Лукерьи. Я не могъ представить, предположить даже не могъ, чтобъ она умерла не узнавъ всего. Когда же она вышла изъ опасности и здоровье стало возвращаться, я, помню это, быстро и очень успокоился.

Мало того, я ршилъ отложить наше будущее какъ можно на долгое время, а оставить пока все въ настоящемъ вид. Да, тогда случилось со мной нчто странное и особенное, иначе не умю назвать: я восторжест вовалъ и одного сознанiя о томъ оказалось совершенно для меня доволь но. Вотъ такъ и прошла вся зима. О, я былъ доволенъ, какъ никогда не бывалъ, и это всю зиму.

Видите: въ моей жизни было одно страшное вншнее обстоятельст во, которое до тхъ поръ, т. е. до самой катастрофы съ женой, каждый день и каждый часъ давило меня, а именно Ч потеря репутацiи и тотъ выходъ изъ полка. Въ двухъ словахъ: была тираническая несправедли вость противъ меня. Правда, меня не любили товарищи за тяжелый ха рактеръ, и можетъ быть за смшной характеръ, хотя часто бываетъ вдь такъ, что возвышенное для васъ, сокровенное и чтимое вами, въ тоже время смшитъ почему-то толпу вашихъ товарищей. О, меня не любили никогда даже въ школ. Меня всегда и везд не любили. Меня и Луке рья не можетъ любить. Случай же въ полку былъ хоть и слдствiемъ не любви ко мн, но безъ сомннiя носилъ случайный характеръ. Я къ тому это, что нтъ ничего обидне и несносне какъ погибнуть отъ случая, который могъ быть и не быть, отъ несчастнаго скопленiя обстоятельствъ, которыя могли пройти мимо какъ облака. Для интеллигентнаго сущест ва унизительно. Случай былъ слдующiй:

Въ антракт, въ театр, я вышелъ въ буфетъ. Гусаръ А - въ, вдругъ войдя, громко при всхъ бывшихъ тутъ офицерахъ и публик, заговорилъ съ двумя своими же гусарами, объ томъ, что въ корридор капитанъ нашего полка Безумцевъ сейчасъ только надлалъ скандалу "и кажется пьяный". Разговоръ не завязался, да и была ошибка, потому что капитанъ Безумцевъ пьянъ не былъ и скандалъ былъ собственно не скандалъ. Гусары заговорили о другомъ, тмъ и кончилось, но на завтра анекдотъ проникъ въ нашъ полкъ и тотчасъ же у насъ заговорили, что въ буфет изъ нашего полка былъ только я одинъ, и когда гусаръ А Цвъ дерзко отнесся о капитан Безумцев, то я не подошелъ къ А - ву и не остановилъ его замчанiемъ. Но съ какой же бы стати? Если онъ имлъ зубъ на Безумцева, то дло это было ихъ личное и мн чегожъ ввязы ваться? Между тмъ офицеры начали находить, что дло было не лич ное, а касалось и полка, а такъ какъ офицеровъ нашего полка тутъ былъ только я, то тмъ и доказалъ всмъ бывшимъ въ буфет офицерамъ и публик, что въ полку нашемъ могутъ быть офицеры не столь щекотли вые на счетъ чести своей и полка. Я не могъ согласиться съ такимъ опредленiемъ. Мн дали знать, что я могу еще все поправить, если да же и теперь, хотя и поздно, захочу формально объясниться съ А - мъ. Я этого не захотлъ и такъ какъ былъ раздраженъ, то отказался съ гордо стью. Затмъ тотчасъ же подалъ въ отставку, Ч вотъ вся исторiя. Я вышелъ гордый, но разбитый духомъ. Я упалъ волей и умомъ. Тутъ какъ разъ подошло что сестринъ мужъ въ Москв промоталъ наше ма ленькое состоянiе и мою въ немъ часть, крошечную часть, но я остался безъ гроша на улиц. Я бы могъ взять частную службу, но я не взялъ:

посл блестящаго мундира я не могъ пойти куда нибудь на желзную дорогу. И такъ Ч стыдъ такъ стыдъ, позоръ такъ позоръ, паденiе такъ паденiе и чмъ хуже тмъ лучше, Ч вотъ что я выбралъ. Тутъ три года мрачныхъ воспоминанiй и даже домъ Вяземскаго. Полтора года назадъ умерла въ Москв богатая старуха моя крестная мать и неожиданно, въ числ прочихъ, оставила и мн по завщанiю три тысячи. Я подумалъ, и тогда же ршилъ судьбу свою. Я ршился на кассу ссудъ, не прося у людей прощенiя: деньги, затмъ уголъ и Ч новая жизнь вдали отъ прежнихъ воспоминанiй, вотъ планъ. Тмъ не мене, мрачное прошлое и на вки испорченная репутацiя моей чести томили меня каждый часъ, каждую минуту. Но тутъ я женился. Случайно или нтъ Ч не знаю. Но вводя ее въ домъ, я думалъ что ввожу друга, мн же слишкомъ былъ на добенъ другъ. Но я видлъ ясно, что друга надо было приготовить, додлать, и даже побдить. И могъ-ли я что нибудь объяснить такъ сра зу этой шестнадцатилтней и предубжденной? Напримръ, какъ могъ бы я, безъ случайной помощи происшедшей страшной катастрофы съ револьверомъ, уврить ее что я не трусъ, и что меня обвинили въ полку какъ труса несправедливо? Но катастрофа подоспла кстати. Выдер жавъ револьверъ, я отмстилъ всему моему мрачному прошедшему. И хоть никто про то не узналъ, но узнала она, а это было все для меня, по тому что она сама была все для меня, вся надежда моего будущаго въ мечтахъ моихъ! Она была единственнымъ человкомъ котораго я гото вилъ себ, а другаго и не надобыло, Ч и вотъ она все узнала;

она узна ла по крайней мр, что несправедливо поспшила присоединиться къ врагамъ моимъ. Эта мысль восхищала меня. Въ глазахъ ея я уже не могъ быть подлецомъ, а разв лишь страннымъ человкомъ, но и эта мысль теперь, посл всего что произошло, мн вовсе не такъ не нрави лась: странность не порокъ, напротивъ иногда завлекаетъ женскiй ха рактеръ. Однимъ словомъ, я нарочно отдалилъ развязку: того, что про изошло было слишкомъ пока довольно для моего спокойствiя и заключа ло слишкомъ много картинъ и матерьяла для мечтанiй моихъ. Въ томъ то и скверность что я мечтатель: съ меня хватило матерьяла, а объ ней я думалъ что подождетъ.

Такъ прошла вся зима, въ какомъ то ожиданiи чего-то. Я любилъ глядть на нее украдкой, когда она сидитъ бывало за своимъ столикомъ.

Она занималась работой, бльемъ, а по вечерамъ иногда читала книги, которыя брала изъ моего шкафа. Выборъ книгъ въ шкаф тоже долженъ былъ свидтельствовать въ мою пользу. Не выходила она почти никуда.

Передъ сумерками, посл обда, я выводилъ ее каждый день гулять и мы длали моцiонъ, но не совершенно молча какъ прежде. Я именно старался длать видъ, что мы не молчимъ и говоримъ согласно, но, какъ я сказалъ уже, сами мы оба такъ длали, что не распространялись. Я длалъ нарочно, а ей, думалъ я, необходимо "дать время". Конечно странно, что мн ни разу, почти до конца зимы, не пришло въ голову, что я вотъ изъ-подтишка люблю смотрть на нее, а ни одного то ея взгляда за всю зиму я не поймалъ на себ! Я думалъ, что въ ней это ро бость. Къ тому же она имла видъ такой робкой кротости, такого безсилiя посл болзни. Нтъ, лучше выжди и Ч "и она вдругъ сама по дойдетъ къ теб..."

Эта мысль восхищала меня неотразимо. Прибавлю одно, иногда я какъ будто нарочно разжигалъ себя самого и дйствительно доводилъ свой духъ и умъ до того, что какъ будто впадалъ на нее въ обиду. И такъ продолжалось по нскольку времени. Но ненависть моя никогда не могла созрть и укрпиться въ душ моей. Да и самъ я чувствовалъ, что какъ будто это только игра. Да и тогда, хоть и разорвалъ я бракъ Ч ку пивъ кровать и ширмы, но никогда, никогда не могъ я видть въ ней преступницу. И не потому, что судилъ о преступленiи ея легкомысленно, а потому, что имлъ смыслъ совершенно простить ее, съ самаго перваго дня, еще прежде даже чмъ купилъ кровать. Однимъ словомъ это стран ность съ моей стороны, ибо я нравственно строгъ. Напротивъ, въ моихъ глазахъ она была такъ побждена, была такъ унижена, такъ раздавлена, что я мучительно жаллъ ее иногда, хотя мн, при всемъ этомъ ршительно нравилась иногда идея объ ея униженiи. Идея этого нера венства нашего нравилась...

Мн случилось въ эту зиму нарочно сдлать нсколько добрыхъ по ступковъ. Я простилъ два долга, я далъ одной бдной женщин безъ всякаго заклада. И жен я не сказалъ про это, и вовсе не для того чтобы она узнала сдлалъ;

но женщина сама пришла благодарить и чуть не на колняхъ. Такимъ образомъ огласилось;

мн показалось, что про жен щину она дйствительно узнала съ удовольствiемъ.

Но надвигалась весна, былъ уже апрль въ половин, вынули двой ныя рамы и солнце стало яркими пучками освщать наши молчаливыя комнаты. Но пелена висла передо мною и слпила мой умъ. Роковая, страшная пелена! Какъ это случилось что все это вдругъ упало съ глазъ и я вдругъ прозрлъ и все понялъ. Случай ли это былъ, день ли при шелъ такой срочный, солнечный ли лучъ зажегъ въ отупвшемъ ум мо емъ мысль и догадку? Нтъ, не мысль и не догадка были тутъ, а тутъ вдругъ заиграла одна жилка, замртвевшая было жилка, затряслась и ожила, и озарила всю отупвшую мою душу и бсовскую гордость мою.

Я тогда точно вскочилъ вдругъ съ мста. Да и случилось оно вдругъ и внезапно. Это случилось передъ вечеромъ, часовъ въ пять посл обда...

II.

Пелена вдругъ упала.

Два слова прежде того. Еще за мсяцъ я замтилъ въ ней странную задумчивость, не то что молчанiе, а уже задумчивость. Это тоже я замтилъ вдругъ. Она тогда сидла за работой, наклонивъ голову къ шитью и не видала, что я гляжу на нее. И вдругъ меня тутъ же поразило, что она такая стала тоненькая, худенькая, лицо блдненькое, губы поблли, Ч меня все это, въ цломъ, вмст съ задумчивостью, чрез вычайно и разомъ фраппировало. Я уже и прежде слышалъ маленькiй сухой кашель, по ночамъ особенно. Я тотчасъ всталъ и отправился про сить ко мн Шредера, ей ничего не сказавши.

Шредеръ прибылъ на другой день. Она была очень удивлена и смотрла то на Шредера, то на меня.

Ч Да я здорова, сказала она, неопредленно усмхнувшись.

Шредеръ ее не очень осматривалъ (это медики бываютъ иногда свысока небрежны), а только сказалъ мн въ другой комнат, что это осталось посл болзни и что съ весной не дурно куда нибудь създить къ морю, или, если нельзя, то просто переселиться на дачу. Однимъ сло вомъ, ничего не сказалъ, кром того, что есть слабость или тамъ что-то.

Когда Шредеръ вышелъ, она вдругъ сказала мн опять, ужасно серьез но смотря на меня:

Ч Я совсмъ, совсмъ здорова.

Но сказавши тутъ же вдругъ покраснла, видимо отъ стыда. Види мо это былъ стыдъ. О, теперь я понимаю: ей было стыдно, что я еще мужъ ея, забочусь объ ней все еще будто-бы настоящiй мужъ. Но тогда я не понялъ и краску приписалъ смиренiю. (Пелена!) И вотъ, мсяцъ посл того, въ пятомъ часу, въ апрл, въ яркiй солнечный день я сидлъ у кассы и велъ разсчетъ. Вдругъ слышу, что она, въ нашей комнат, за своимъ столомъ, за работой, тихо-тихо...

запла. Эта новость произвела на меня потрясающее впечатлнiе, да и до сихъ поръ я не понимаю его. До тхъ поръ я почти никогда не слы халъ ее поющую, разв въ самые первые дни, когда ввелъ ее въ домъ и когда еще могли рзвиться, стрляя въ цль изъ револьвера. Тогда еще голосъ ея былъ довольно сильный, звонкiй, хотя не врный но ужасно прiятный, и здоровый. Теперь же псенка была такая слабенькая, Ч о, не то, чтобы заунывная (это былъ какой-то романсъ), но какъ будто бы въ голос было что-то надтреснутое, сломанное, какъ будто голосокъ не могъ справиться, какъ будто сама псенка была больная. Она пла вполголоса и вдругъ, поднявшись, голосъ оборвался, Ч такой бдненькiй голосокъ, такъ онъ оборвался жалко;

она откашлялась и опять тихо-тихо, чуть-чуть, запла...

Моимъ волненьямъ засмются, но никогда никто не пойметъ, поче му я заволновался! Нтъ мн еще не было ее жаль, а это было что-то совсмъ еще другое. Сначала, по крайней мр въ первыя минуты, яви лось вдругъ недоумнiе и страшное удивленiе, страшное и странное, болзненное и почти что мстительное: "поетъ и при мн! Забыла она про меня, что-ли?" Весь потрясенный, я оставался на мст, потомъ вдругъ всталъ, взялъ шляпу и вышелъ какъ бы не соображая. По крайней мр не знаю зачмъ и куда. Лукерья стала подавать пальто.

Ч Она поетъ? сказалъ я Лукерь невольно. Та не понимала и смотрла на меня, продолжая не понимать;

впрочемъ я былъ дйствительно непонятенъ.

Ч Это она въ первый разъ поетъ?

Ч Нтъ безъ васъ иногда поетъ, отвтила Лукерья.

Я помню все. Я сошелъ стницу, вышелъ на улицу и пошелъ было куда попало. Я прошелъ до угла и сталъ смотрть куда-то. Тутъ прохо дили, меня толкали, я не чувствовалъ. Я подозвалъ извощика и нанялъ было его къ Полицейскому мосту, не знаю зачмъ. Но потомъ вдругъ бросилъ и далъ ему двугривенный:

Ч Это за то, что тебя потревожилъ, сказалъ я безсмысленно смясь ему, но въ сердц вдругъ начался какой-то восторгъ.

Я поворотилъ домой учащая шагъ. Надтреснутая, бдненькая, по рвавшаяся нотка вдругъ опять зазвенла въ душ моей. Мн духъ за хватывало. Падала, падала съ глазъ пелена! Коль запла при мн, такъ про меня позабыла, Ч вотъ что было ясно и страшно. Это сердце чувст вовало. Но восторгъ сiялъ въ душ моей и пересиливалъ страхъ.

О иронiя судьбы! Вдь ничего другаго не было и быть не могло въ моей душ, всю зиму, кром этого же восторга, но я самъ-то гд былъ всю зиму? былъ ли я-то при моей душ? Я взбжалъ по стниц очень спша, не знаю робко ли я вошелъ. Помню только, что весь полъ какъ бы волновался и я какъ-бы плылъ по рк. Я вошелъ въ комнату, она сидла на прежнемъ мст, шила, наклонивъ голову, но уже не пла.

Бгло и нелюбопытно глянула было на меня, но не взглядъ это былъ, а такъ только жестъ, обычный и равнодушный, когда въ комнату входитъ кто нибудь.

Я прямо подошелъ и слъ подл на стулъ, вплоть, какъ помшанный. Она быстро на меня посмотрла, какъ-бы испугавшись: я взялъ ее за руку и не помню что сказалъ ей, т. е. хотлъ сказать, потому что я даже и не могъ говорить правильно. Голосъ мой срывался и не слушался. Да я и не зналъ что сказать, а только задыхался.

Ч Поговоримъ... знаешь... скажи что-нибудь! Ч вдругъ пролепе талъ я что-то глупое, Ч о, до ума-ли было? Она опять вздрогнула и от шатнулась въ сильномъ испуг, глядя на мое лицо, но вдругъ, Ч стро гое удивленiе выразилось въ глазахъ ея. Да, удивленiе и строгое. Она смотрла на меня большими глазами. Эта строгость, это строгое удивленiе разомъ такъ и размозжили меня: "Такъ теб еще любви? люб ви?" Ч какъ будто спросилось вдругъ въ этомъ удивленiи, хоть она и молчала. Но я все прочелъ, все. Все во мн сотряслось и я такъ и рух нулъ къ ногамъ ея. Да, я свалился ей въ ноги. Она быстро вскочила, но я съ чрезвычайною силою удержалъ ее за об руки.

И я понималъ вполн мое отчаянiе о, понималъ! Но врите-ли, вос торгъ киплъ въ моемъ сердц до того неудержимо, что я думалъ что я умру. Я цаловалъ ея ноги въ упоенiи и въ счастьи. Да, въ счастьи, безмрномъ и безконечномъ, и это при пониманiи-то всего безвыходнаго моего отчаянiя! Я плакалъ, говорилъ что-то, но не могъ говорить. Ис пугъ и удивленiе смнились въ ней вдругъ какою-то озабоченною мыс лью, чрезвычайнымъ вопросомъ и она странно смотрла на меня, дико даже, она хотла что-то поскоре понять и улыбнулась. Ей было страш но стыдно что я цалую ея ноги и она отнимала ихъ, но я тутъ же цало валъ то мсто на полу гд стояла ея нога. Она видла это и стала вдругъ смяться отъ стыда, (знаете это когда смются отъ стыда). На ступила истерика, я это видлъ, руки ея вздрагивали, Ч я объ этомъ не думалъ и все бормоталъ ей, что я ее люблю, что я не встану, "дай мн цаловать твое платье... такъ всю жизнь на тебя молиться"... Не знаю, не помню, Ч и вдругъ она зарыдала и затряслась;

наступилъ страшный припадокъ истерики. Я испугалъ ее.

Я перенесъ ее на постель. Когда прошелъ припадокъ, то присвъ на постели, она, съ страшно-убитымъ видомъ, схватила мои руки и про сила меня успокоиться: "Полноте, не мучьте себя, успокойтесь!" и опять начинала плакать. Весь этотъ вечеръ я не отходилъ отъ нея. Я все ей говорилъ что повезу ее въ Булонь купаться въ мор, теперь, сейчасъ, черезъ дв недли, что у ней такой надтреснутый голосокъ, я слышалъ давеча, что я закрою кассу, продамъ Добронравову, что начнется все новое, а главное въ Булонь, въ Булонь! Она слушала и все боялась. Все больше и больше боялась. Но главное для меня было не въ томъ, а въ томъ что мн все боле и неудержиме хотлось опять лежать у ея ногъ, и опять цаловать, цаловать землю, на которой стоятъ ея ноги и молиться ей и Ч "больше я ничего, ничего не спрошу у тебя", повторялъ я поми нутно, Ч "не отвчай мн ничего, не замчай меня вовсе, и только дай изъ угла смотрть на тебя, обрати меня въ свою вещь, въ собачонку"...

Она плакала.

Ч А я думала что вы меня оставите такъ, Ч вдругъ вырвалось у ней невольно, Ч такъ невольно что можетъ быть она совсмъ и не замтила какъ сказала, а между тмъ Ч о, это было самое главное, са мое роковое ея слово и самое понятное для меня въ тотъ вечеръ, и какъ будто меня полоснуло отъ него ножомъ по сердцу! Все оно объяснило мн, все, но пока она была подл, передъ моими глазами, я неудержимо надялся и былъ страшно счастливъ. О, я страшно утомилъ ее въ тотъ вечеръ, и понималъ это, но безпрерывно думалъ что все сейчасъ же передлаю. Наконецъ, къ ночи, она совсмъ обезсилла, я уговорилъ ее заснуть и она заснула тотчасъ, крпко. Я ждалъ бреда, бредъ былъ, но самый легкiй. Я вставалъ ночью почти поминутно, тихонько въ туфляхъ приходилъ смотрть на нее. Я ломалъ руки надъ ней, смотря на это больное существо на этой бдной коечк, желзной кроватк, которую я ей купилъ тогда за три рубля. Я становился на колни, но не смлъ ца ловать ея ногъ у спящей (безъ ея-то воли!) Я становился молиться Богу, но вскакивалъ опять. Лукерья присматривалась ко мн и все выходила изъ кухни. Я вышелъ къ ней и сказалъ чтобы она ложилась и что завтра начнется "совсмъ другое".

И я въ это слпо, безумно, ужасно врилъ. О восторгъ, восторгъ заливалъ меня! Я ждалъ только завтрашняго дня. Главное, я не врилъ никакой бд, не смотря на симптомы. Смыслъ еще не возвратился весь, не смотря на упавшую пелену и долго, долго не возвращался, Ч о, до сегодня, до самаго сегодня!! Да и какъ, какъ онъ могъ тогда возвратить ся: вдь она тогда была еще жива, вдь она была тутъ же передо мной, а я передъ ней: "Она завтра проснется, и я ей все это скажу, и она все увидитъ". Вотъ мое тогдашнее разсужденiе, просто и ясно потому и вос торгъ! Главное тутъ эта поздка въ Булонь. Я почему то все думалъ, что Булонь Ч это все, что въ Булони что то заключается окончательное.

"Въ Булонь, въ Булонь"!... Я съ безумiемъ ждалъ утра.

III.

Слишкомъ понимаю.

А вдь это было всего только нсколько дней назадъ, пять дней, всего только пять дней, въ прошлый вторникъ! Нтъ, нтъ, еще бы только немного времени, только бы капельку подождала и Ч и я бы развялъ мракъ! Ч Да разв она не успокоилась? Она на другой же день слушала меня уже съ улыбкою, не смотря на замшательство...

Главное, все это время, вс пять дней, въ ней было замшательство, или стыдъ. Боялась тоже, очень боялась. Я не спорю, я не буду противорчить, подобно безумному: страхъ былъ, но вдь какже было ей не бояться? Вдь мы такъ давно стали другъ другу чужды, такъ отучи лись одинъ отъ другаго, и вдругъ все это... Но я не смотрлъ на ея страхъ, сiяло новое!... Правда, несомннная правда что я сдлалъ ошиб ку. И даже было можетъ быть много ошибокъ. Я и какъ проснулись на другой день, еще съ утра (это въ среду было) тотчасъ вдругъ сдлалъ ошибку: я вдругъ сдлалъ ее моимъ другомъ. Я поспшилъ, слишкомъ, слишкомъ, но исповдь была нужна, необходима Ч куда, боле чмъ исповдь! Я не скрылъ даже того что и отъ себя всю жизнь скрывалъ. Я прямо высказалъ, что цлую зиму только и длалъ что увренъ былъ въ ея любви. Я ей разъяснилъ что касса ссудъ была лишь паденiемъ моей воли и ума, личная идея самобичеванiя и самовосхваленiя. Я ей объяс нилъ что я тогда въ буфет дйствительно струсилъ, отъ моего харак тера, отъ мнительности: поразила обстановка, буфетъ поразилъ;

пора зило-то: какъ это я вдругъ выйду, и не выйдетъ-ли глупо? Струсилъ не дуэли, а того что выйдетъ глупо... А потомъ ужъ не хотлъ сознаться и мучилъ всхъ, и ее за то мучилъ, и на ней затмъ и женился чтобы ее за то мучить. Вообще я говорилъ большей частью какъ въ горячк. Она са ма брала меня за руки и просила перестать: "Вы преувеличиваете... вы себя мучаете" Ч и опять начинались слезы, опять чуть не припадки!

Она все просила чтобы я ничего этого не говорилъ и не вспоминалъ.

Я не смотрлъ на просьбы, или мало смотрлъ: весна, Булонь!

Тамъ солнце, тамъ новое наше солнце, я только это и говорилъ! Я за перъ кассу, дла передалъ Добронравову. Я предложилъ ей вдругъ раз дать все бднымъ, кром основныхъ трехъ тысячь, полученныхъ отъ крестной матери, на которыя и създили бы въ Булонь, а потомъ воро тимся и начнемъ новую трудовую жизнь. Такъ и положили, потому что она ничего не сказала... она только улыбнулась. И кажется боле изъ деликатности улыбнулась, чтобы меня не огорчить. Я видлъ вдь что я ей въ тягость, не думайте что я былъ такъ глупъ и такой эгоистъ что этого не видлъ. Я все видлъ, все до послдней черты, видлъ и зналъ лучше всхъ;

все мое отчаянiе стояло на виду!

Я ей все про меня и про нее разсказывалъ. И про Лукерью. Я гово рилъ что я плакалъ... О, я вдь и перемнялъ разговоръ, я тоже старал ся отнюдь не напоминать про нкоторыя вещи. И даже вдь она оживи лась, разъ или два, вдь я помню, помню! Зачмъ вы говорите, что я смотрлъ и ничего не видлъ? И еслибы только это не случилось, то все бы воскресло. Вдь разсказывала же она мн еще третьяго дня, когда разговоръ зашелъ о чтенiи, и о томъ что она въ эту зиму прочитала Ч вдь разсказывала же она и смялась, когда припомнила эту сцену Жиль-Блаза съ архiепископомъ Гренадскимъ. И какимъ дтскимъ смхомъ, милымъ, точно какъ прежде въ невстахъ (мигъ! мигъ!);

какъ я былъ радъ! Меня это ужасно поразило, впрочемъ, про архiепископа:

вдь нашла же она стало быть столько спокойствiя духа и счастья чтобы смяться шедевру когда сидла зимой. Стало быть уже вполн начала успокоиваться, вполн начала уже врить что я оставлю ее такъ. "Я думала что вы меня оставите такъ" Ч вотъ вдь что она произнесла то гда во вторникъ! О, десятилтней двочки мысль! И вдь врила, врила что и въ самомъ дл все останется такъ: она за своимъ столомъ, а я за своимъ, и такъ мы оба, до шестидесяти тъ. И вдругъ Ч я тутъ подхожу, мужъ, и мужу надо любви! О недоразумнiе, о слпота моя!

Ошибка тоже была что я на нее смотрлъ съ восторгомъ;

надо было скрпиться, а то восторгъ пугалъ. Но вдь и скрпился же я, я не цало валъ уже боле ея ногъ. Я ни разу не показалъ виду что... ну что я мужъ, Ч о, и въ ум моемъ этого не было, я только молился! Но вдь нельзя же было совсмъ молчать, вдь нельзя же было не говорить во все! Я ей вдругъ высказалъ что наслаждаюсь ея разговоромъ и что счи таю ее несравненно, несравненно образованне и развите меня. Она очень покраснла и конфузясь сказала что я преувеличиваю. Тутъ я, съ дуру-то, не сдржавшись, разсказалъ въ какомъ я былъ восторг когда, стоя тогда за дверью, слушалъ ея поединокъ, поединокъ невинности съ той тварью, и какъ наслаждался ея умомъ, блескомъ остроумiя и при та комъ дтскомъ простодушiи. Она какъ бы вся вздрогнула, пролепетала было опять что я преувеличиваю, но вдругъ все лицо ея омрачилось, она закрылась руками и зарыдала... Тутъ ужь и я не выдержалъ: опять упалъ передъ нею, опять сталъ цловать ея ноги и опять кончилось припадкомъ, также какъ во вторникъ. Это было вчера вечеромъ, а на утро...

На утро?! Безумецъ, да вдь это утро было сегодня, еще давеча, только давеча!

Слушайте и вникните: вдь когда мы сошлись давеча у самовара (это посл вчерашняго-то припадка), то она даже сама поразила меня своимъ спокойствiемъ, вотъ вдь что было! А я-то всю ночь трепеталъ отъ страху за вчерашнее. Но вдругъ она подходитъ ко мн, становится сама передо мной и сложивъ руки (давеча, давеча!) начала говорить мн, что она Ч преступница, что она это знаетъ, что преступленiе ее мучило всю зиму, мучаетъ и теперь... что она слишкомъ цнитъ мое великодушiе... "я буду вашей врной женой, я васъ буду уважать..."

Тутъ я вскочилъ и какъ безумный обнялъ ее! Я цловалъ ее, цловалъ ея лицо, въ губы, какъ мужъ, въ первый разъ посл долгой разлуки. И зачмъ только я давеча ушелъ, всего только на два часа... наши загра ничные паспорты... О Боже! Только бы пять минутъ, пять минутъ рань ше воротиться?... А тутъ эта толпа въ нашихъ воротахъ, эти взгляды на меня... о Господи!

Лукерья говоритъ (о, я теперь Лукерью ни за что не отпущу, она все знаетъ, она всю зиму была, она мн все разсказывать будетъ) она говоритъ, что когда я вышелъ изъ дому, и всего-то минутъ за двадцать какихъ нибудь до моего прихода, Ч она вдругъ вошла къ барын въ нашу комнату, что-то спросить, не помню, и увидала что образъ ея (тотъ самый образъ Богородицы) у ней вынутъ, стоитъ передъ нею на стол, а барыня какъ будто сейчасъ только передъ нимъ молилась. Ч Что вы ба рыня? Ч "Ничего, Лукерья, ступай". "Постой, Лукерья". подошла къ ней и поцловала ее. Ч Счастливы вы, говорю, барыня? Ч "Да, Луке рья". Ч Давно, барыня, слдовало бы барину къ вамъ придти прощенiя попросить... Слава Богу что вы помирились. Ч "Хорошо, говоритъ, Лу керья, уйди Лукерья", и улыбнулась этакъ, да странно такъ. Такъ странно что Лукерья вдругъ черезъ десять минутъ воротилась посмотрть на нее: "Стоитъ она у стны, у самаго окна, руку приложила къ стн, а къ рук прижала голову, стоитъ этакъ и думаетъ. И такъ глубоко задумавшись стоитъ, что и не слыхала какъ я стою и смотрю на нее изъ той комнаты. Вижу я какъ будто она улыбается, стоитъ, дума етъ и улыбается. Посмотрла я на нее, повернулась тихонько, вышла, а сама про себя думаю, только вдругъ слышу отворили окошко. Я тотчасъ пошла сказать что "свжо, барыня, не простудились бы вы", и вдругъ вижу, она стала на окно и ужь вся стоитъ, во весь ростъ, въ отворен номъ окн, ко мн спиной, въ рукахъ образъ держитъ. Сердце у меня тутъ же упало, кричу: "барыня, барыня!" Она услышала, двинулась было повернуться ко мн, да не повернулась, а шагнула, образъ прижала къ груди и Ч бросилась изъ окошка!" Я только помню, что когда я въ ворота вошелъ она была еще теплая.

Главное, они вс глядятъ на меня. Сначала кричали, а тутъ вдругъ за молчали и вдругъ вс передо мной разступаются и... и она лежитъ съ образомъ. Я помню, какъ во мрак, что я подошелъ молча и долго глядлъ. И вс обступили и что-то говорятъ мн. Лукерья тутъ была, а я не видалъ. Говоритъ что говорила со мной. Помню только того мщанина: онъ все кричалъ мн что "съ горстку крови изо рта вышло, съ горстку, съ горстку!" и указывалъ мн на кровь тутъ же на камн. Я кажется тронулъ кровь пальцемъ, запачкалъ палецъ, гляжу на палецъ, (это помню), а онъ мн все: "съ горстку, съ горстку!" Ч Да что такое съ горстку? завопилъ я, говорятъ, изо всей силы, поднялъ руки и бросился на него...

О дико, дико! Недоразумнiе! Неправдоподобiе! Невозможность!

IV.

Всего только пять минутъ опоздалъ.

А разв нтъ? Разв это правдоподобно? Разв можно сказать что это возможно? Для чего, зачмъ умерла эта женщина?

О поврьте, понимаю;

но для чего она умерла Ч все-таки вопросъ.

Испугалась любви моей, спросила себя серiозно: принять или не принять, и не вынесла вопроса, и лучше умерла. Знаю, знаю, нечего голову ло мать: общанiй слишкомъ много надавала, испугалась что сдержать нельзя, Ч ясно. Тутъ есть нсколько обстоятельствъ совершенно ужас ныхъ.

Потому что для чего она умерла? все-таки вопросъ стоитъ. Вопросъ стучитъ, у меня въ мозгу стучитъ. Я бы и оставилъ ее только такъ, ес либъ ей захотлось чтобъ осталось такъ. Она тому не поврила, вотъ что! Нтъ Ч нтъ, я вру, вовсе не это. Просто потому что со мной надо было честно, любить такъ всецло любить, а не такъ какъ любила бы купца. А такъ какъ она была слишкомъ цломудренна, слишкомъ чиста, чтобъ согласиться на такую любовь какой надо купцу, то и не захотла меня обманывать. Не захотла обманывать полулюбовью подъ видомъ любви, или четверть любовью. Честны ужь очень, вотъ что-съ! Широ кость сердца-то хотлъ тогда привить, помните? Странная мысль.

Ужасно любопытно: уважала ли она меня? Я не знаю, презирала ли она меня или нтъ? Не думаю чтобъ презирала. Странно ужасно: почему мн ни разу не пришло въ голову, во всю зиму, что она меня презира етъ? Я въ высшей степени былъ увренъ въ противномъ до самой той минуты, когда она поглядла на меня тогда съ строгимъ удивленiемъ.

Съ строгимъ, именно. Тутъ-то я сразу и понялъ что она презираетъ ме ня. Понялъ безвозвратно, на вки! Ахъ пусть, пусть презирала бы, хоть всю жизнь, но Ч пусть бы она жила, жила! Давеча еще ходила, говорила.

Совсмъ не понимаю какъ она бросилась изъ окошка! И какъ бы могъ я предположить даже за пять минутъ? Я позвалъ Лукерью. Я теперь Лу керью ни за что не отпущу, ни за что!

О, намъ еще можно было сговориться. Мы только страшно отвыкли въ зиму другъ отъ друга, но разв нельзя было опять прiучиться? Поче му, почему мы бы не могли сойтиться и начать опять новую жизнь? Я великодушенъ, она тоже Ч вотъ и точка соединенiя! Еще бы нсколько словъ, два дня не больше, и она бы все поняла.

Главное, обидно то что все это случай, Ч простой, варварскiй, кос ный случай. Вотъ обида! Пять минутъ, всего, всего только пять минутъ опоздалъ! Приди я за пять минутъ Ч и мгновенiе пронеслось бы мимо какъ облако, и ей бы никогда потомъ не пришло въ голову. И кончилось бы тмъ что она бы все поняла. А теперь опять пустыя комнаты, опять я одинъ. Вонъ маятникъ стучитъ, ему дла нтъ, ему ничего не жаль.

Нтъ никого Ч вотъ бда!

Я хожу, я все хожу. Знаю, знаю, не подсказывайте: вамъ смшно что я жалуюсь на случай и на пять минутъ? Но вдь тутъ очевидность.

Разсудите одно: она даже записки не оставила что вотъ дескать "не ви ните никого въ моей смерти", какъ вс оставляютъ. Неужто она не мог ла разсудить что могутъ потревожить даже Лукерью: "одна дескать съ ней была, такъ ты и толкнула ее". По крайней мр, затаскали бы безъ вины, еслибы только на двор четверо человкъ не видали изъ окошекъ изъ флигеля и со двора, какъ стояла съ образомъ въ рукахъ и сама ки нулась. Но вдь и это тоже случай что люди стояли и видли. Нтъ, все это Ч мгновенiе, одно лишь безотчетное мгновенiе. Внезапность и фантазiя! Чтожь такое что передъ образомъ молилась? Это не значитъ что передъ смертью. Все мгновенiе продолжалось можетъ быть всего только какихъ нибудь десять минутъ, все ршенiе Ч именно когда у стны стояла, прислонившись головой къ рук и улыбалась. Влетла въ голову мысль, закружилась и Ч и не могла устоять передъ нею.

Тутъ явное недоразумнiе, какъ хотите. Со мной еще можно бы жить. А что если малокровiе? Просто отъ малокровiя, отъ истощенiя жизненной энергiи? Устала она въ зиму, вотъ что...

Опоздалъ!!!

Какая она тоненькая въ гробу, какъ заострился носикъ! Рсницы лежатъ стрлками. И вдь какъ упала Ч ничего не размозжила, не сло мала! Только одна эта "горстка крови". Дессертная ложка то-есть.

Внутреннее сотрясенiе. Странная мысль: еслибы можно было не хоро нить? Потому что если ее унесутъ, то... о, нтъ, унести почти невоз можно! О, я вдь знаю что ее должны унести, я не безумный, и не брежу вовсе, напротивъ никогда еще такъ умъ не сiялъ, Ч но какже такъ опять никого въ дом, опять дв комнаты, и опять я одинъ съ закладами.

Бредъ, бредъ, вотъ гд бредъ! Измучилъ я ее вотъ что!

Что мн теперь ваши законы? Къ чему мн ваши обычаи, ваши нравы, ваша жизнь, ваше государство, ваша вра? Пусть судитъ меня вашъ судья, пусть приведутъ меня въ судъ, въ вашъ гласный судъ, и я скажу что я не признаю ничего. Судья крикнетъ: "Молчите, офицеръ!" А я закричу ему: "гд у тебя теперь такая сила чтобы я послушался?

Зачмъ мрачная косность разбила то что всего дороже? Зачмъ же мн теперь ваши законы?" Я отдляюсь. О, мн все равно!

Слпая, слпая! Мертвая, не слышитъ! Не знаешь ты какимъ бы раемъ я оградилъ тебя. Рай былъ у меня въ душ, я бы насадилъ его кругомъ тебя! Ну, ты бы меня не любила, Ч и пусть, ну что же? Все и было бы такъ, все бы и оставалось такъ. Разсказывала бы только мн какъ другу, Ч вотъ бы и радовались и смялись радостно глядя другъ другу въ глаза. Такъ бы и жили. И еслибъ и другаго полюбила, Ч ну и пусть, пусть! Ты бы шла съ нимъ и смялась, а я бы смотрлъ съ другой стороны улицы... О пусть все, только пусть бы она открыла хоть разъ глаза! На одно мгновенiе, только на одно! взглянула бы на меня, вотъ какъ давеча, когда стояла передо мной и давала клятву что будетъ врной женой! О, въ одномъ бы взгляд все поняла!

Косность! О, природа! Люди на земл одни Ч вотъ бда! "Есть ли въ пол живъ человкъ"? Ч кричитъ русскiй богатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Говорятъ солнце живитъ вселенную.

Взойдетъ солнце и Ч посмотрите на него, разв оно не мертвецъ? Все мертво и всюду мертвецы. Одни только люди а кругомъ нихъ молчанiе Ч вотъ земля! "Люди любите другъ друга" Ч кто это сказалъ? чей это завтъ? Стучитъ маятникъ безчувственно, противно. Два часа ночи.

Ботиночки ея стоятъ у кроватки, точно ждутъ ее... Нтъ, серьозно, ко гда ее завтра унесутъ, чтожъ я буду?

ДЕКАБРЬ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

I.

Опять о простомъ но мудреномъ дл.

Ровно два мсяца назадъ, въ октябрьскомъ "Дневник" моемъ я сдлалъ замтку объ одной несчастной преступниц, Катерин Про кофьевой Корниловой, Ч той самой мачих, которая въ ма мсяц, въ злоб на мужа, выбросила изъ окна свою шестилтнюю падчерицу. Дло это особенно извстно тмъ, что эта маленькая двочка, падчерица, вы брошенная изъ окна четвертаго этажа, не ушиблась, не повредила себ ничего и теперь жива и здорова. Не буду припоминать мою октябрьскую статью въ подробности, можетъ быть читатели ее не забыли. Напомню лишь о цли моей статьи: мн сразу показалось все это дло слишкомъ необыкновеннымъ, и я тотчасъ же убдился, что на него нельзя смотрть слишкомъ просто. Несчастная преступница была беременна, была раздражена попреками мужа, тосковала. Но не то, т. е. не желанiе отмстить попрекавшему и огорчавшему ее мужу было причиною преступленiя, а "аффектъ беременности". По моему мннiю, она пережи вала въ то время нсколько дней или недль того особаго, весьма неизслдованнаго, но неоспоримо существующаго состоянiя иныхъ бе ременныхъ женщинъ, когда въ душ беременной женщины происходятъ странные переломы, странныя подчиненiя и влiянiя, сумасшествiя безъ сумасшествiя, и которыя могутъ иногда доходить до слишкомъ сильныхъ уродливостей. Я представилъ примръ, извстный мн еще съ дтства, одной дамы въ Москв, которая каждый разъ въ извстный перiодъ сво ей беременности, впадала въ странное желанiе и подчинялась странной прихоти Ч воровству. Между тмъ эта дама здила въ карет и совсмъ не нуждалась въ тхъ вещахъ, которыя похищала, но ужь конечно во ровала сознательно и вполн давая себ въ этомъ отчетъ. Сознанiе со хранялось вполн, но лишь передъ страннымъ влеченiемъ своимъ она не могла устоять. Вотъ что я писалъ два мсяца назадъ и, признаюсь, пи салъ съ самою отдаленною и безнадежною цлью: нельзя-ли хоть какъ нибудь и чмъ-нибудь помочь и облегчить участь несчастной, не смотря на страшный приговоръ, уже произнесенный надъ нею. Въ стать моей я не могъ удержаться и не высказать, что если наши присяжные выно сили столько разъ совершенно оправдательные приговоры, преимущест венно женщинамъ, не смотря на полное ихъ сознанiе въ совершенiи преступленiя и на очевидныя доказательства этого преступленiя, вполн выясненнаго судомъ, Ч то, какъ казалось мн, можно бы было оправ дать и Корнилову. (Какъ разъ нсколько дней спустя посл приговора надъ несчастной беременной Корниловой, осужденной въ каторжную работу и въ Сибирь на вки, была совершенно оправдана одна пре странная преступница Ч убiйца, Кирилова). Впрочемъ, выпишу, что я написалъ тогда:

"По крайней мр присяжные, еслибъ оправдали подсудимую, могли бы на что нибудь опереться: "хоть и рдко-де бываютъ такiе болзненные аффекты, но вдь все же бываютъ;

ну, что, если и въ настоящемъ случа былъ аффектъ беременно сти?" Вотъ соображенiе. По крайней мр въ этомъ случа милосердiе было бы всмъ понятно и не возбуждало бы шатанiя мысли. И что въ томъ, что могла выйти ошибка: лучше ужъ ошибка въ милосердiи, чмъ въ казни, тмъ боле, что тутъ и проврить-то никакъ невозможно. Преступница первая-же считаетъ себя виновною;

она сознается сейчасъ же посл преступленiя, созналась и черезъ полгода на суд.

Такъ и въ Сибирь можетъ быть пойдетъ, по совсти и глубоко въ душ считая себя виновною;

такъ и умретъ, можетъ быть, каясь въ послднiй часъ и считая себя ду шегубкой;

и вдомекъ ей не придетъ, да и никому на свт, о какомъ-то болзненномъ аффект, бывающемъ въ беременномъ состоянiи, а онъ-то, можетъ быть, и былъ всему причиной, и не будь она беременна, ничего бы и не вышло...

Нтъ, изъ двухъ ошибокъ ужъ лучше бы выбрать ошибку милосердiя".

Написавъ все это тогда, я, увлеченный моей идеей, размечтался и прибавилъ въ стать моей, что вотъ эта бдная двадцатилтняя пре ступница, которая надняхъ должна родить въ тюрьм, можетъ быть уже сошлась опять съ своимъ мужемъ. Можетъ быть мужъ (теперь свобод ный и имющiй право вновь жениться) ходитъ къ ней въ тюрьму, въ ожиданiи отсылки ея въ каторгу, и оба вмст плачутъ и горюютъ. Мо жетъ быть и потерпвшая двочка ходитъ къ "мамоньк", забывши все и отъ всей души къ ней ласкаясь. Нарисовалъ даже сцену ихъ прощанiя на желзной дорог. Вс эти "мечты" мои вылились тогда у меня подъ перо не для эффекта и не для картинъ, а мн просто почувствовалась жизненная правда, состоящая тутъ въ томъ, что оба они, и мужъ и жена, хотя и считаютъ, Ч онъ ее, а она себя Ч несомннно преступницей, но на дл не могли не простить другъ друга, не помириться опять, Ч и не по христiанскому только чувству, а именно по невольному инстинктив ному ощущенiю, что совершонное преступленiе, въ ихъ простыхъ гла захъ столь явное и несомннное, Ч въ сущности можетъ быть вовсе не преступленiе, а что-то такое странно случившееся, странно совершив шееся, какъ бы не по своей вол, какъ бы Божiимъ опредленiемъ за грхи ихъ обоихъ...

Закончивъ тогдашнюю статью и выдавъ №, я, подъ впечатлнiемъ того что самъ намечталъ, ршилъ постараться изъ всхъ силъ повидать Корнилову, пока еще она въ острог. Сознаюсь, что мн очень любо пытно было проврить: угадалъ-ли я вправду что-нибудь въ томъ, что написалъ о Корниловой и о чемъ потомъ размечтался? Какъ разъ случи лось одно весьма благопрiятное обстоятельство, доставившее мн ско рую возможность постить Корнилову и съ ней познакомиться. И вотъ я даже самъ былъ удивленъ: представьте себ, что изъ мечтанiй моихъ по крайней мр три четверти оказались истиною: я угадалъ такъ, какъ будто самъ былъ при томъ. Мужъ дйствительно приходилъ и прихо дитъ, дйствительно оба плачутъ, горюютъ другъ надъ другомъ, проща ются и прощаютъ. "Двочка пришла бы" Ч сказала мн сама Корнилова, Ч но она теперь въ какой-то школ, въ закрытомъ заведенiи. Я жалю что не могу передать всего, что узналъ изъ жизни этого разрушеннаго семейства, а тутъ есть черты весьма даже любопытныя, ну конечно мо жетъ быть въ своемъ род. О, разумется, я кое въ чемъ и ошибся, но не въ существенномъ: Корниловъ напримръ хоть и крестьянинъ, но хо дитъ въ нмецкомъ плать, гораздо моложе чмъ я предполагалъ о немъ, служитъ черпальщикомъ въ экспедицiи заготовленiя государственныхъ бумагъ и получаетъ довольно значительное для крестьянина помсячное жалованье, стало быть гораздо богаче, чмъ я предполагалъ въ мечтахъ моихъ. Она же Ч швея, была швеей и даже и теперь, въ острог, зани мается швейной работой по заказу и достаетъ тоже деньги порядочныя.

Однимъ словомъ, дло идетъ не совсмъ "о холст и валенкахъ ей въ дорогу и о ча съ сахаромъ", а тонъ нсколько повыше. Когда я при шелъ въ первый разъ, она уже нсколько дней какъ родила, и не сына, а дочь, и проч. и проч. Несходства мелкiя, но въ главномъ, въ сущности ошибки никакой.

Она была тогда, на время родовъ, въ особомъ помщенiи и сидла одна;

въ углу, рядомъ на кровати лежала новорожденная, которую наканун лишь окрестили. Ребенокъ, какъ я взошелъ, слабо вскрикнулъ съ тмъ особымъ маленькимъ трескомъ въ голос, какой бываетъ у всхъ новорожденныхъ. Кстати, эта тюрьма почему-то даже и тюрьмой не называется, а "домомъ предварительнаго содержанiя преступниковъ".

Въ ней впрочемъ, содержится очень много преступниковъ, особенно по инымъ весьма любопытнымъ отдламъ преступленiй и о которыхъ, когда придетъ время, можетъ быть я и поговорю. Но прибавлю кстати, что я вынесъ весьма утшительное впечатлнiе, по крайней мр въ этомъ женскомъ отдленiи тюрьмы, видя несомннную гуманность отношенiй надзирательницъ къ преступницамъ. Потомъ я былъ и въ другихъ каме рахъ, напримръ въ той, гд были соединены преступницы, имющiя грудныхъ дтей. Я самъ видлъ заботы, внимательность, уходъ за ними этихъ почтенныхъ ближайшихъ ихъ начальницъ. И хоть не очень долго наблюдалъ, но есть же такiя черты, такiя слова, такiе поступки и движенiя, которыя разомъ сказываютъ о многомъ. Съ Корниловой я пробылъ въ первый разъ минутъ двадцать: это миловидная, очень моло дая женщина, съ взглядомъ интелигентнымъ, но очень даже простодуш ная. Сначала, минуты дв, она была нсколько удивлена моимъ прихо домъ, но быстро поврила что видитъ подл себя своего, ей сочувст вующаго, какимъ я и отрекомендовался ей при вход, и стала со мной совсмъ откровенна. Она не изъ очень разговорчивыхъ и не изъ очень находчивыхъ въ разговор, но то что говоритъ, то говоритъ твердо и ясно, видимо правдиво и Ч всегда ласково, но безъ всякой услащенно сти, безъ всякой искательности. Она говорила со мной не то что какъ съ ровнымъ, а почти какъ съ своимъ. Тогда еще, вроятно подъ влiянiемъ очень недавнихъ родовъ и воспоминанiя о произнесенномъ, тоже столь недавно, надъ нею приговор (въ самые послднiе дни беременности), она была нсколько возбуждена и даже заплакала, вспомнивъ объ од номъ показанiи, сдланномъ противъ нея въ суд, о выговоренныхъ будто бы ею какихъ-то словахъ сейчасъ въ день преступленiя и кото рыхъ она, будто-бы, никогда не говорила. Она очень горевала о неспра ведливости этого показанiя, но поразило меня то, что говорила она во все не желчно и всего лишь воскликнула: "значитъ, ужь такая была судьба"! Когда я тутъ же заговорилъ объ ея новорожденной дочк, она тотчасъ же стала улыбаться: "Вчера дескать окрестили". Ч Какже зо вутъ? Ч "А какъ меня, Катериной". Эта улыбка приговоренной въ ка торгу матери на своего ребенка, родившагося въ острог сейчасъ посл приговора, которымъ осужденъ и онъ, еще не бывшiй тогда и на свт, вмст съ матерью, Ч эта улыбка произвела во мн странное и тяжелое ощущенiе. Когда я сталъ ее распрашивать осторожно о ея преступленiи, то тонъ ея отвтовъ тотчасъ же мн чрезвычайно понравился. Она отвчала на все прямо и ясно, нисколько не уклончиво, такъ что я сей часъ увидалъ, что никакихъ особенныхъ предосторожностей тутъ не на до. Она вполн сознавалась что она преступница во всемъ въ чемъ ее обвинили. Сразу поразило меня тоже, что про мужа своего (въ злоб на котораго и выбросила въ окно двочку) она не только не сказала мн чего нибудь злобнаго, хоть капельку обвинительнаго, но даже было совсмъ напротивъ. Ч Да какже все это сдлалось? Ч и она прямо раз сказала какъ сдлалось: "Пожелала злое, только совсмъ ужь тутъ не моя какъ бы воля была, а чья-то чужая". Помню, она прибавила (на мой вопросъ) что хоть и пошла сейчасъ въ участокъ заявить о случившемся, но "идти въ участокъ совсмъ не хотла, а какъ-то такъ сама пришла туда, не знаю зачмъ, и все на себя показала".

Я еще наканун посщенiя узналъ, что защитникъ ея, господинъ Л.

подалъ приговоръ на кассацiю;

стало быть, все же оставалась нкоторая, хотя и слабая надежда. Но у меня, кром того, была еще въ голов и нкоторая другая надежда, о которой я впрочемъ теперь умолчу, но о которой тогда же, подъ конецъ моего посщенiя, ей сообщилъ. Она вы слушала меня безъ большой вры въ успхъ моихъ мечтанiй, но расположенiю моему къ ней поврила отъ всей души и тутъ же меня по благодарила. На мой вопросъ: не могу ли я ей въ чемъ нибудь сейчасъ быть полезнымъ, она, тотчасъ же догадавшись объ чемъ я заговариваю, отвтила мн что ни въ чемъ не нуждается, что деньги у ней есть и ра бота есть. Но въ этихъ словахъ не прозвучало ни малйшей обидчивости, такъ что еслибъ у ней не было денегъ, то она, можетъ быть, вовсе не от казалась бы принять отъ меня небольшое вспоможенiе.

Раза два я потомъ опять заходилъ къ ней. Между прочимъ, я на рочно заговорилъ однажды объ совершенномъ оправданiи убiйцы Кири ловой, происшедшемъ всего только нсколько дней спустя посл обви нительнаго приговора надъ ней, Корниловой, Ч но не замтилъ въ ней ни малйшей зависти или ропота. Положительно, она наклонна думать о себ какъ о чрезвычайной преступниц. Присматриваясь къ ней ближе я невольно замтилъ, что въ основ этого, довольно любопытнаго женска го характера лежитъ много ровности, порядка, и, что особенно заинте ресовало меня Ч веселости. Тмъ не мене ее видимо мучаютъ воспоминанiя: она съ глубокимъ искреннимъ горемъ сожалетъ о томъ, что была строга къ ребенку, "не взлюбила его", била его, слушая безпре рывные попреки мужа покойной женой и, какъ я догадался, видимо рев нуя его къ этой покойной жен. Ее замтно смущаетъ между прочимъ мысль, что мужъ ея теперь свободенъ, и даже можетъ жениться, и она съ большимъ удовольствiемъ передала мн однажды, тотчасъ же какъ я пришелъ къ ней, что недавно приходилъ къ ней мужъ и самъ ей сказалъ, что "до того-ли ему теперь чтобы объ женитьб думать!" Ч значитъ именно она сама, и первая, заговорила съ нимъ объ этомъ, подумалъ я.

Повторю опять, она вполн понимаетъ, что посл приговора, надъ нею произнесеннаго, ея мужъ совсмъ ужь ей не мужъ и что бракъ ихъ рас торгнутъ. Дйствительно у нихъ происходятъ стало быть прелюбопыт ные свиданiя и разговоры подумалось мн тутъ-же.

Въ эти посщенiя мн случилось говорить объ ней съ нсколькими надзирательницами острога и съ г-жей А. П. Б. Ч помощницей смотри тельницы острога. Я подивился той видимой симпатiи, которую въ нихъ во всхъ возбудила къ себ Корнилова. Г-жа А. П. Б. сообщила мн, между прочимъ, одно любопытное свое наблюденiе, а именно: когда вступила къ нимъ въ острогъ Корнилова (вскор посл преступленiя), то это было совсмъ какъ бы другое существо, грубое, невжливое, злое, скорое на злые отвты. Но не прошло двухъ Ч трехъ недль какъ она совсмъ и какъ-то вдругъ измнилась: явилось существо доброе, про стодушное, кроткое "и вотъ такъ и до сихъ поръ". Сообщенiе это пока залось мн весьма подходящимъ къ длу. Но бда была въ томъ, что дло-то было уже ршено и подписано и приговоръ произнесенъ. И вотъ надняхъ меня извстили, что приговоръ суда, поданный на кассацiю Ч кассированъ (вслдствiе нарушенiя 693 ст. угол. суд.) и по ступитъ вновь на разсмотрнiе другаго отдленiя суда съ участiемъ присяжныхъ засдателей. Такимъ образомъ, теперь въ настоящую ми нуту Корнилова опять подсудимая, не каторжная, и опять законная же на своего мужа, а онъ ей законный мужъ! Стало быть опять для нея засiяла надежда. Дай Богъ, чтобъ эту молодую душу, столь много уже перенесшую, не сломило окончательно новымъ обвинительнымъ приго воромъ. Тяжело переносить такiя потрясенiя душ человческой: похо же на то какъ бы приговореннаго къ разстрлянiю вдругъ отвязать отъ столба, подать ему надежду, снять повязку съ его глазъ, показать ему вновь солнце и, Ч черезъ пять минутъ вдругъ опять повести его привя зывать къ столбу. Въ самомъ дл, неужели такъ-таки не будетъ дано ни малйшаго вниманiя обстоятельству беременности подсудимой во время совершенiя злодянiя? Важнйшая часть обвиненiя состоитъ разумется въ томъ, что все же она совершила преступленiе сознатель но;

но опять таки Ч что и какую роль играетъ въ этомъ случа сознанiе? Сознанiе могло сохраниться вполн, но противъ сумасшедша го, извращеннаго болзненнымъ афектомъ желанiя своего устоять она не могла, не смотря на самое яркое сознанiе. Неужели это кажется столь невозможнымъ? Не будь она беременна, она, въ моментъ своего злобна го раздраженiя, подумала бы можетъ быть такъ: "скверная двчонка, выбросить бы ее за окно, чтобъ онъ не попрекалъ меня каждый часъ ея матерью", подумала бы и не сдлала бы;

а въ беременномъ состоянiи Ч не устояла и сдлала. Разв это не могло такъ именно случиться? И что въ томъ, что она сама показываетъ на себя что еще наканун хотла выбросить изъ окна ребенка, да мужъ помшалъ? Все же это преступное намренiе, такъ логически и твердо задуманное и такъ методически (съ перестановкой горшковъ съ цвтами и проч.) на другое утро выполнен ное Ч ни въ какомъ случа нельзя отнести къ обыкновенному расчетли вому злодйству: тутъ именно случилось нчто неестественное, ненор мальное. Подумайте объ одномъ: выбросивъ двочку и заглянувъ въ ок но посмотрть какъ она упала (двочка въ первую минуту была безъ чувствъ и ее изъ окна конечно можно было почесть за убитую), убiйца закрываетъ окно, одвается и Ч идетъ въ участокъ, гд все на себя по казываетъ. Но для чего ей показывать на себя, еслибъ она задумала злодянiе твердо и спокойно, и съ хладнокровнымъ расчетомъ? Кто, гд свидтели, что это она выбросила ребенка, а не самъ ребенокъ выпалъ по неосторожности? Да она и воротившагося мужа могла бы тотчасъ же уврить въ томъ, что ребенокъ самъ выпалъ, а она ни въ чемъ не вино вата, (такъ что мужу бы отмстила, а себя оправдала). Да еслибъ она да же убдилась тогда же, выглянувъ въ окно, что ребенокъ не расшибся, а напротивъ живъ и можетъ, стало быть, потомъ дать на нее показанiе, Ч то и тутъ она могла бы ничего не бояться: что могло бы значить въ гла захъ судебнаго слдствiя показанiе шестилтней двочки о томъ, что ее приподняли сзади за ноги и выбросили въ окно? Да всякiй экспертъ докторъ могъ бы тутъ подтвердить, что ей именно могло показаться (то есть еслибъ даже она и сама упала) въ минуту потери равновсiя и паденiя, что кто-то какъ бы схватилъ ее сзади за ножки и толкнулъ внизъ. Но если такъ, то для чего же преступница сама тотчасъ же от правилась на себя показывать? Отвтятъ конечно: "была въ отчаянiи, хотла покончить съ собой такъ или этакъ". Дйствительно, другаго объясненiя и прiискать нельзя, но ужь одно это объясненiе показываетъ въ какомъ душевномъ напряженiи и разстройств была эта беременная.

Любопытны ея собственныя слова: "я въ участокъ идти не хотла, а такъ какъ-то сама пришла". Значитъ дйствовала какъ въ бреду, "не своей какъ бы волей", не смотря на полное сознанiе.

Съ другой стороны свидтельство г-жи А. П. Б. тоже страшно мно го поясняетъ: "это было совсмъ другое существо, грубое, злое, и вдругъ черезъ дв-три недли совсмъ измнившееся: явилось существо крот кое, тихое, ласковое". Почему же такъ? А вотъ именно кончился извстный болзненный перiодъ беременности, Ч перiодъ больной воли и "сумасшествiя безъ сумасшествiя", съ нимъ прошелъ болзненный аф фектъ и Ч явилось существо другое.

Вотъ что: еще разъ вновь осудятъ ее въ каторгу, вновь ее, столь уже пораженную и столь вынесшую, поразятъ и раздавятъ вторымъ приговоромъ и, двадцатилтнюю, еще почти не начавшую жить, съ груднымъ младенцемъ на рукахъ ринутъ въ каторгу и Ч что же вый детъ? Много вынесетъ она изъ каторги? Не ожесточится ли душа, не развратится ли, не озлобится ли на вки? Кого когда исправила катор га? И главное, Ч все это при совершенно неразъясненномъ и не опро вергнутомъ сомннiи о болзненномъ аффект тогдашняго беременнаго ея состоянiя. Опять повторю какъ два мсяца назадъ: "лучше ужь оши биться въ милосердiи чмъ въ казни". Оправдайте несчастную и авось не погибнетъ юная душа, у которой можетъ быть столь много еще впереди жизни и столь много добрыхъ для нея зачатковъ. Въ каторг же наврно все погибнетъ, ибо развратится душа, а теперь напротивъ страшный урокъ, уже вынесенный ею, убережетъ ее можетъ быть на всю жизнь отъ худаго дла;

а главное можетъ быть сильно поможетъ раз вернуться и созрть тмъ сменамъ и зачаткамъ хорошаго, которыя ви димо и несомннно заключены въ этой юной душ. И еслибы даже серд це ея было дйствительно черствое и злое, то милосердiе смягчило бы его наврно. Но увряю васъ, что оно далеко не черствое и не злое и что объ этомъ не я одинъ свидтельствую. Неужели-жъ нельзя оправдать, рискнуть оправдать?

II.

Запоздавшее нравоученiе.

Этотъ октябрьскiй № моего "Дневника" надлалъ мн и кром того хлопотъ, въ своемъ род конечно. Тамъ есть коротенькая статья: "При говоръ", оставившая во мн самомъ нкотораго рода сомннiе. Этотъ "Приговоръ" есть исповдь самоубiйцы, послднее слово самоубiйцы, записанное имъ самимъ для оправданiя и, можетъ быть, для назиданiя, передъ самымъ револьверомъ. Нкоторые изъ тхъ друзей моихъ, мннiемъ которыхъ я дорожу наиболе, отнеслись къ статейк этой да же съ похвалой, но тоже подтвердили мои сомннiя. Похвалили они то, что дйствительно какъ бы найдена формула этого рода самоубiйцъ, яс но выражающая ихъ сущность, но они усомнились: понятна ли будетъ цль статьи для всхъ и каждаго изъ читателей? Не произведетъ ли на противъ она на кого нибудь совершенно обратнаго впечатлнiя? Мало того: иные, вотъ т самые, которымъ уже начинали мерещиться еще до того револьверъ или петля, Ч не соблазнятся ли даже ею, по прочтенiи ея, и не утвердятся ли еще боле въ своихъ несчастныхъ намренiяхъ?

Однимъ словомъ, высказаны были сомннiя точь въ точь т же самыя, которыя во мн самомъ уже зародились. Въ результат выводъ: что на до бы было прямо и просто, въ конц статьи, разъяснить ясными слова ми, отъ автора, цль съ которою она написана, и даже прямо приписать нравоученiе.

Я съ этимъ согласился;

да я и самъ, когда еще писалъ статью, чув ствовалъ, что нравоученiе необходимо;

но мн какъ-то совстно стало тогда приписать его. Мн показалось стыдно предположить, даже въ са момъ простодушномъ изъ читателей, столько простоты, чтобы онъ самъ не догадался о подкладк статьи и цли ея, о нравоученiи ея. Для меня самого эта цль была столь ясна, что я невольно предполагалъ ее столь же ясною и для всякаго. Оказалось что я ошибся.

Справедливо замчанiе, сдланное однимъ писателемъ еще нсколько тъ тому назадъ, что признаваться въ непониманiи нкотораго рода вещей считалось прежде за стыдъ, потому что прямо свидтельствовало о тупости признающагося, о невжеств его, о скуд номъ развитiи его ума и сердца, о слабости умственныхъ способностей.

Теперь же, напротивъ, весьма часто фраза: "я не понимаю этого" выго варивается почти съ гордостью, по меньшей мр съ важностью.

Человкъ тотчасъ же какъ бы ставится этой фразой на пьедесталъ въ глазахъ слушателей и, что еще комичне, въ своихъ собственныхъ, ни мало не стыдясь при этомъ дешевизны прiобртеннаго пьедестала. Нын слова: "Я ничего не понимаю въ Рафаэл" или: "Я нарочно прочелъ все го Шекспира и признаюсь ровно ничего не нашелъ въ немъ особеннаго" Ч слова эти нын могутъ быть даже приняты не только за признакъ глубокаго ума, но даже за что-то доблестное, почти за нравственный подвигъ. Да Шекспиръ-ли одинъ, Рафаэль-ли одинъ подвержены теперь такому суду и сомннiю?

Это замчанiе о гордыхъ невждахъ, которое я передалъ здсь своими словами, довольно врно. Дйствительно гордость невждъ на чалась непомрная. Люди мало развитые и тупые ни сколько не стыдят ся этихъ несчастныхъ своихъ качествъ, а напротивъ какъ то такъ сдлалось, что это то имъ и "духу придаетъ". Замчалъ я то же не рдко, что въ литератур и въ частной жизни наступали великiя обособленiя и изчезала многосторонность знанiя: люди, до пны у рта оспаривавшiе своихъ противниковъ, по десятку тъ не читали иногда ни строчки изъ написаннаго ихъ противниками: "Я дескать не тхъ убжденiй и не ста ну читать глупостей". Подлинно, на грошъ амуницiи, а на рубль амбицiи.

Ч Такая крайняя односторонность и замкнутость, обособленность и не терпимость явились лишь въ наше время, т. е. въ послднiе двадцать тъ преимущественно. Явилась при этомъ у очень многихъ какая-то беззастнчивая смлость: люди познанiй ничтожныхъ смялись и даже въ глаза людямъ въ десять разъ ихъ боле знающимъ и понимающимъ.

Но хуже всего, что чмъ дальше, тмъ больше воцаряется "прямолиней ность": стало напримръ замтно теряться чутье къ примненiю, къ иносказанiю, къ аллегорiи. Замтно перестали (вообще говоря) пони мать шутку, юморъ, а ужь это, по замчанiю одного германскаго мысли теля, Ч одинъ изъ самыхъ яркихъ признаковъ умственнаго и нравст веннаго пониженiя эпохи. Напротивъ, народились мрачныя тупицы, бы нахмурились и заострились, Ч и все прямо и прямо, все въ прямой линiи и въ одну точку. Думаете что я лишь про молодыхъ и про либераловъ говорю? Увряю васъ, что и про старичковъ и про консерваторовъ.

Какъ бы въ подражанiе молодымъ (теперь уже впрочемъ сдымъ) еще двадцать тъ тому появились странные прямолинейные консерваторы, раздраженные старички, и ужь ровно ничего не понимавшiе въ теку щихъ длахъ, въ новыхъ людяхъ и въ молодомъ поколнiи. Прямоли нейность ихъ, если хотите, даже иногда была жостче, жесточе и тупе прямолинейности "новыхъ людей". О, весьма можетъ быть, что все это у нихъ отъ избытка хорошихъ желанiй и отъ великодушнаго, но огорчен наго чувства новйшими безразсудствами;

но все же они иногда слпе даже новйшихъ прямолинейниковъ. А впрочемъ, мн кажется я самъ, осуждая прямолинейность, слишкомъ уже захалъ въ сторону.

Pages:     | 1 |   ...   | 5 | 6 | 7 | 8 |    Книги, научные публикации