Книги, научные публикации
Pages: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | ... | 8 | ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ. М. Достоевскй. ...
-- [ Страница 3 ] --и весь великiй избытокъ прежней любви къ Тому, ко торый и былъ Безсмертiе, обратился бы у всхъ на природу, на мiръ, на людей, на всякую былинку. Они возлюбили-бы землю и жизнь неудержимо и въ той мр, въ какой постепенно сознавали бы свою преходимость и конечность, и уже особенною, уже не прежнею любовью. Они стали бы замчать и открыли бы въ природ такiя явленiя и тайны, какихъ и не предполагали прежде, ибо смотрли бы на природу новыми глазами, взглядомъ любовника на возлюбленную. Они просыпались бы и спшили бы цловать другъ друга, торопясь любить, сознавая, что дни коротки, что это Ч все, что у нихъ остается. Они работали бы другъ на друга, и каждый отдавалъ бы всмъ все свое и тмъ однимъ былъ бы счастливъ. Каждый ребенокъ зналъ бы и чувствовалъ, что всякiй на земл Ч ему какъ отецъ и мать. "Пусть завтра послднiй день мой, думалъ бы каждый, смотря на заходящее солнце;
но все равно, я умру, но останутся вс они, а посл нихъ дти ихъ" Ч и эта мысль, что они останутся, все также любя и трепеща другъ за друга, замнила бы мысль о загробной встрч. О, они торопились-бы любить, чтобъ затушить великую грусть въ своихъ сердцахъ. Они были бы горды и смлы за себя, но сдлались бы робкими другъ за друга;
каждый трепеталъ бы за жизнь и за счастiе каждаго. Они стали бы нжны другъ къ другу и не стыдились бы того, какъ теперь, и ласкали бы другъ друга, какъ дти.
Встрчаясь, смотрли бы другъ на друга глубокимъ и осмысленнымъ взглядомъ и во взглядахъ ихъ была бы любовь и грусть"...
Не правда ли, тутъ въ этой фантазiи есть нсколько сходнаго съ этою, уже дйствительно существующею "Церковью Атеистовъ".
II.
Лордъ Редстокъ.
Кстати ужь объ этихъ сектахъ. Говорятъ, въ эту минуту у насъ въ Петербург Лордъ Редстокъ, тотъ самый, который еще три года назадъ проповдовалъ у насъ всю зиму и тоже создалъ тогда нчто въ род но вой секты. Мн случилось его тогда слышать въ одной "зал", на проповди, и, помню, я не нашелъ въ немъ ничего особеннаго: онъ гово рилъ ни особенно умно, ни особенно скучно. А между тмъ онъ длаетъ чудеса надъ сердцами людей;
къ нему льнутъ;
многiе поражены: ищутъ бдныхъ чтобъ поскорй облагодтельствовать ихъ и почти хотятъ раз дать свое имнiе. Впрочемъ это можетъ быть только у насъ въ Россiи;
за границей-же онъ кажется не такъ замтенъ. Впрочемъ трудно сказать, чтобъ вся сила его обаянiя заключалась лишь въ томъ, что онъ лордъ и человкъ независимый, и что проповдуетъ онъ, такъ сказать, вру "чистую", барскую. Правда, вс эти проповдники Ч сектанты всегда уничтожаютъ, еслибъ даже и не хотли того, данный церковью образъ вры и даютъ свой собственный. Настоящiй успхъ лорда Редстока зи ждется единственно лишь на "обособленiи нашемъ", на оторванности нашей отъ почвы, отъ нацiи. Оказывается что мы, то есть интелигент ные слои нашего общества, Ч теперь какой-то ужь совсмъ чужой на родикъ, очень маленькiй, очень ничтожненькiй, но имющiй, однако, уже свои привычки и свои предразсудки, которые и принимаются за своеоб разность, и вотъ, оказывается, теперь даже и съ желанiемъ своей собст венной вры. Собственно про ученiе лорда трудно разсказать въ чемъ оно состоитъ. Онъ англичанинъ, но, говорятъ, не принадлежитъ и къ англиканской церкви и порвалъ съ нею, а проповдуетъ что-то свое соб ственное. Это такъ легко въ Англiи: тамъ и въ Америк сектъ можетъ быть еще больше, чмъ у насъ въ нашемъ "черномъ народ". Секты ска куновъ, трясучекъ, конвульсьонеровъ, квакеровъ, ожидающихъ милленiума и наконецъ хлыстовщина (всемiрная и древнйшая секта) Ч всего этого не перечтешь. Я, конечно, не въ насмшку говорю объ этихъ сектахъ, сопоставляя ихъ рядомъ съ лордомъ Редстокомъ, но кто от сталъ отъ истинной Церкви и замыслилъ свою, хотя бы самую благолпную на видъ, непремнно кончитъ тмъ же, чмъ эти секты. И пусть не морщатся почитатели лорда: въ философской основ этихъ са мыхъ сектъ, этихъ трясучекъ и хлыстовщины, лежатъ иногда чрезвы чайно глубокiя и сильныя мысли. По преданiю, у Татариновой, въ Ми хайловскомъ замк, около двадцатыхъ годовъ, вмст съ нею и съ гос тями ея, такими какъ напримръ одинъ тогдашнiй министръ, вертлись и пророчествовали и крпостные слуги Татариновой: стало быть была же сила мысли и порыва, если могло создаться такое "неестественное" единенiе врующихъ, а секта Татариновой была, повидимому тоже хлы стовщина, или, одно изъ безчисленныхъ ея развтвленiй. Я не слыхалъ изъ разсказовъ о лорд Редсток, чтобъ у него вертлись и пророчест вовали (верченiе и пророчество Ч есть необходимйшiй и древнйшiй атрибутъ почти всхъ этихъ западныхъ и нашихъ сектъ, покрайней мр чрезвычайнаго множества. И Тамплiеры тоже вертлись и проро чествовали, тоже были хлыстовщиной и за это самое сожжены, а потомъ восхвалены и воспты французскими мыслителями и поэтами передъ первой революцiей);
я слышалъ только, что лордъ Редстокъ какъ-то осо бенно учитъ о "схожденiи благодати", и что, будто бы, по выраженiю од ного передававшаго о немъ, у лорда "Христосъ въ карман", Ч то есть чрезвычайно легкое обращенiе съ Христомъ и благодатью. О томъ же, что бросаются въ подушки и ждутъ какого-то вдохновенiя свыше, я, признаюсь, не понялъ, что передавали. Правда-ли, что лордъ Редстокъ хочетъ хать въ Москву? Желательно, чтобъ на этотъ разъ никто изъ нашего духовенства не поддакивалъ его проповди. Тмъ не мене онъ производитъ чрезвычайныя обращенiя и возбуждаетъ въ сердцахъ послдователей великодушныя чувства. Впрочемъ такъ и должно быть:
если онъ въ самомъ дл искрененъ и проповдуетъ новую вру, то, ко нечно, и одержимъ всмъ духомъ и жаромъ основателя секты. Повторяю, тутъ плачевное наше обособленiе, наше невденiе народа, нашъ раз рывъ съ нацiональностью, а во глав всего Ч слабое, ничтожное понятiе о православiи. Замчательно, что о лорд Редсток, кром немногихъ исключенiй, почти ничего не говоритъ наша пресса.
III.
Словцо объ отчет ученой комиссiи о спиритическихъ явленiяхъ.
"Обособленiе"-ли спириты? Я думаю что да. Нашъ возникающiй спиритизмъ, по моему, грозитъ въ будущемъ чрезвычайно опаснымъ и сквернымъ "обособленiемъ". "Обособленiе" есть вдь разъединенiе;
я въ этомъ смысл и говорю, что въ нашемъ молодомъ спиритизм замтны сильные элементы къ восполненiю и безъ того уже все сильне и прогрессивне идущаго разъединенiя русскихъ людей. Ужасно мн нелпо и досадно читать иногда, у нкоторыхъ мыслителей нашихъ, о томъ, что наше общество спитъ, дремлетъ, ниво и равнодушно;
напро тивъ, никогда не замчалось столько безпокойства, столько метанiя въ разныя стороны и столько исканiя чего нибудь такого на что бы можно было нравственно опереться, какъ теперь. Каждая самая безпутная да же идейка, если только въ ней предчувствуется хоть малйшая надежда что-нибудь разршить, можетъ надяться на несомннный успхъ.
Успхъ же всегда ограничивается "обособленiемъ" какой-нибудь новой кучки. Вотъ такъ и съ спиритизмомъ. И каково же было мое разочарованiе, когда я прочелъ, наконецъ, въ "Голос" отчетъ извстной комиссiи, о которой такъ вс кричали и возвщали, о спири тическихъ явленiяхъ, наблюдавшихся всю зиму въ дом г. Аксакова. А я-то такъ ждалъ и надялся, что этотъ отчетъ раздавитъ и раздробитъ это непотребное (въ его мистическомъ значенiи) новое ученiе. Правда, у насъ повидимому, еще не замчается никакихъ ученiй, а идутъ лишь пока одни "наблюденiя";
но такъ-ли это на самомъ дл? Жаль, что въ эту минуту я не имю ни времени, ни мста подробне изложить мою мысль;
но въ слдующемъ, апрльскомъ моемъ "Дневник", я можетъ быть и ршусь заговорить опять о спиритахъ. Впрочемъ, можетъ быть, я обвиняю отчетъ комиссiи напрасно: не она, конечно, виновата въ томъ, что я такъ сильно на нее надялся и что ожидалъ отъ нея, можетъ быть, совсмъ невозможнаго, чего она никогда и не могла дать. Но во всякомъ случа "Отчетъ" гршитъ изложенiемъ, редакцiей. Изложенiе это такого свойства, что въ немъ противники отчета, непремнно отыщутъ "пред взятое" отношенiе къ длу (стало быть весьма ненаучное), хотя можетъ быть въ комиссiи вовсе не было столько этой "предвзятости", чтобъ мож но было за то обвинить ее. (Немного-то предвзятости было, безъ этого у насъ ужъ никакъ нельзя). Но редакцiя гршитъ несомннно: комиссiя позволяетъ, напримръ, себ заключать о такихъ явленiяхъ спиритизма (о матерiализацiи духовъ напримръ), которыя она, по собственному ея признанiю, не наблюдала вовсе. Положимъ, она сдлала это въ вид, такъ сказать, нравоученiя, въ нравоучительномъ и предупредительномъ смысл, забгая впередъ явленiй, для пользы общества, чтобъ спасти легкомысленныхъ людей отъ соблазна. Идея благородная, но врядъ-ли умстная въ настоящемъ случа. Впрочемъ что-же: неужели сама комиссiя, состоящая изъ столькихъ ученыхъ людей, могла серьезно надяться затушить нелпую идею въ самомъ начал? Увы, еслибъ комиссiя представила даже самыя явныя и прямыя доказательства "под логовъ", даже еслибъ она изловила и изобличила "плутующихъ" на дл и, такъ сказать поймавъ ихъ за руки (чего впрочемъ отнюдь не случи лось), то и тогда бы ей никто не поврилъ изъ увлекшихся спиритиз момъ, даже изъ желающихъ только увлечься, по тому вковчному за кону человческой природы, по которому, въ мистическихъ идеяхъ, да же самыя математическiя доказательства Ч ровно ничего не значатъ. А тутъ, въ этомъ-то, въ нашемъ возникающемъ спиритизм, Ч клянусь на первомъ план, лишь идея мистическая, и, Ч что-же вы съ нею можете сдлать? Вра и математическiя доказательства Ч дв вещи несовмстимыя. Кто захочетъ поврить Ч того не остановите. А тутъ, вдобавокъ, и доказательства далеко не математическiя.
Тмъ не мене отчетъ все бы могъ быть полезенъ. Онъ могъ быть несомннно полезенъ для всхъ еще несовращенныхъ и пока еще рав нодушныхъ къ спиритизму. А теперь, при "хотнiи врить", хотнiю можетъ быть дано новое оружiе въ руки. Да и слишкомъ презрительно высокомрный тонъ отчета можно бы было смягчить;
право можно поду мать, читая его, что об почтенныя стороны, во время наблюденiй, поче му либо лично поссорились. На массу это подйствуетъ не въ пользу "Отчета".
IV.
Единичныя явленiя.
Но является и другой разрядъ явленiй, довольно любопытный, осо бенно между молодежью. Правда, явленiя пока единичныя. Рядомъ съ разсказами о нсколькихъ несчастныхъ молодыхъ людяхъ, "идущихъ въ народъ", начинаютъ разсказывать и о другой совсмъ молодежи. Эти новые молодые люди тоже безпокоятся, пишутъ къ вамъ письма, или са ми приходятъ съ своими недоумнiями, статьями и съ неожиданными мыслями, но совсмъ непохожими на т, которыя мы до сихъ поръ въ молодежи встрчать привыкли. Такъ что есть нкоторый поводъ пред положить, что въ молодежи нашей начинается нкоторое движенiе, со вершенно обратное прежнему. Что же, этого, можетъ быть, и должно было ожидать. Въ самомъ дл: чьи они дти? Они именно дти тхъ "либеральныхъ" отцовъ, которые, въ начал возрожденiя Россiи, въ ныншнее царствованiе, какъ бы отторгнулись всей массой отъ общаго дла, вообразивъ, что въ томъ-то и прогрессъ и либерализмъ. А между тмъ Ч такъ какъ все это отчасти прошедшее, Ч много ли было тогда воистину либераловъ, много ли было дйствительно страдающихъ, чис тыхъ и искреннихъ людей, такихъ какъ, напримръ, недавнiй еще тогда покойникъ Блинскiй (не говоря уже объ ум его?) Напротивъ, въ большинств, это все-таки была лишь грубая масса мелкихъ безбожни ковъ и крупныхъ безстыдниковъ, въ сущности тхъ-же хапугъ и "мел кихъ тирановъ", но фанфароновъ либерализма, въ которомъ они ухит рились разглядть лишь право на безчестье. И чего тогда не говорилось и не утверждалось, какiя нердко мерзости выставлялись за честь и доб лесть. Въ сущности это была грубая улица, и честная идея попала на улицу. А тутъ, какъ разъ, подоспло освобожденiе крестьянъ, а съ нимъ вмст Ч разложенiе и "обособленiе" нашего интелигентнаго общества во всхъ возможныхъ смыслахъ. Люди не узнавали другъ друга, и либе ралы не узнавали своихъ-же либераловъ. И сколько было потомъ груст ныхъ недоумнiй, тяжелыхъ разочарованiй! Безстыднйшiе ретрограды вылетали иногда вдругъ впередъ, какъ прогрессисты и руководители и имли успхъ. Что же могли видть многiя тогдашнiя дти въ своихъ отцахъ, какiя воспоминанiя могли сохраниться въ нихъ отъ ихъ дтства и отрочества? Цинизмъ, глумленiе, безжалостныя посягновенiя на пер выя нжныя, святыя врованiя дтей;
затмъ нердко открытый раз вратъ отцовъ и матерей, съ увренiемъ и наученiемъ, что такъ и слдуетъ, что это-то и истинныя "трезвыя" отношенiя. Прибавьте мно жество разстроившихся состоянiй, а вслдствiе того нетерпливое недо вольство, громкiя слова, прикрывающiя лишь эгоистическую, мелкую злобу за матерiальныя неудачи, Ч о, юноши могли это, наконецъ, разо брать и осмыслить! А такъ какъ юность чиста, свтла и великодушна, то, конечно, могло случиться, что иные изъ юношей не захотли пойти за такими отцами и отвергли ихъ "трезвыя" наставленiя. Такимъ образомъ подобное "либеральное" воспитанiе и могло произвести совсмъ обрат ныя слдствiя, покрайней мр въ нкоторыхъ примрахъ. Вотъ эти-то, можетъ быть, юноши и подростки и ищутъ теперь новыхъ путей и прямо начинаютъ съ отпора тому ненавистному имъ циклу идей, который встртили они въ дтств, въ своихъ жалкихъ родныхъ гнздахъ.
V.
О Юрi Самарин.
А твердые и убжденные люди уходятъ: умеръ Юрiй Самаринъ, даровитйшiй человкъ, съ неколебавшимися убжденiями, полезнй шiй дятель. Есть люди, заставляющiе всхъ уважать себя, даже несо гласныхъ съ ихъ убжденiями. "Новое Время" сообщило о немъ одинъ чрезвычайно характеристическiй разсказъ. Еще такъ недавно, въ конц февраля, въ проздъ черезъ Петербургъ, Самаринъ усплъ прочесть, въ февральскомъ № "Отечественныхъ Записокъ" статью князя Васильчи кова: "Черноземъ и его будущность". Эта статья такъ подйствовала на него, что онъ не спалъ всю ночь:
"Это очень хорошая и врная статья (сказалъ Самаринъ, на утро, своему прiятелю). Я ее читалъ вчера вечеромъ и она произвела на меня такое впечатлнiе, что я не могъ заснуть;
всю ночь такъ и мерещилась страшная картина безводной и безлсной пустыни, въ которую превра щается наша средняя черноземная полоса Россiи отъ постояннаго, ничмъ не останавливаемаго уничтоженiя совъ".
"Много-ли у насъ найдется людей, которые теряютъ сонъ въ забо тахъ о своей родин?" прибавляетъ къ этому "Новое Время". Я думаю, что еще найдутся, и, кто знаетъ, можетъ быть теперь, судя по тревож ному положенiю нашему, еще больше, чмъ прежде. Безпокоящихся лю дей, въ самыхъ многоразличныхъ смыслахъ, у насъ всегда бывало до вольно и мы вовсе ужь не такъ спимъ, какъ про насъ утверждаютъ;
но не въ томъ дло, что есть безпокоющiеся, а въ томъ, какъ они судятъ, а съ Юрiемъ Самаринымъ мы лишились твердаго и глубокаго мыслителя и вотъ въ чемъ утрата. Старыя силы отходятъ, а на новыхъ, на гряду щихъ людей, пока еще только разбгаются глаза...
АПРЛЬ ГЛАВА ПЕРВАЯ.
I.
Идеалы растительной стоячей жизни.
Кулаки и Мiроды.
Высшiе господа подгоняющiе Россiю.
Въ мартовскомъ № "Русскаго Встника" сего года помщена на меня "критика", г. А., т. е. г. Авсенко. Отвчать г. Авсенко нтъ ни какой выгоды: трудно представить писателя мене вникающаго въ то, что онъ пишетъ. А впрочемъ, еслибъ онъ и вникалъ, то вышло бы то же самое. Все, что въ стать его касается до меня, написано имъ на тему, что не мы, культурные люди, должны преклониться передъ народомъ, Ч ибо "идеалы народные суть по преимуществу идеалы растительной стоя чей жизни", Ч а что, напротивъ, народъ долженъ просвтиться отъ насъ, культурныхъ людей, и усвоить нашу мысль и нашъ образъ. Од нимъ словомъ, г. Авсенк очень не понравились мои слова въ февраль скомъ "Дневник" о народ. Я полагаю, что тутъ лишь одна неясность, въ которой я самъ виноватъ. Неясность и надо разъяснить, отвчать же г. Авсенко буквально нельзя. Что вы, напримръ, будете имть общаго съ человкомъ, который вдругъ говоритъ о народ, напримръ, такiя слова:
"На его плечахъ (т. е. на плечахъ народа), на его терпнiи и самопожертвованiи, на его живучей сил, горячей вр и великодушномъ презрнiи къ собственнымъ интересамъ Ч создалась независимость Россiи, ея сила и способ ность къ историческому признанiю. Онъ сохранилъ намъ чистоту христiанскаго идеала, высокiй и смиренный въ своемъ величiи героизмъ и т прекрасныя черты славянской природы, которыя, отразившисъ въ бодрыхъ звукахъ Пушкинской поэзiи, постоянно питали потомъ живую струю нашей литературы"...
И вотъ, только что это написалось (т. е. переписалось изъ славяно филовъ), на слдующей же страниц г. Авсенко сообщаетъ про тотъ же русскiй народъ совершенно противуположное:
"Дло въ томъ, что народъ нашъ не далъ намъ идеала дятельной личности.
Все прекрасное, что мы замчаемъ въ немъ и что наша литература, къ ея великой чести, прiучила насъ любить въ немъ, является только на степени стихiйнаго существованiя, замкнутаго, идиллическаго (?) быта, или пассивной жизни. Какъ скоро выдляется изъ народа дятельная, энергическая личность, очарованiе по большей части исчезаетъ и чаще всего индивидуальность является въ непривлека тельной форм мiрода, кулака, самодура. Активныхъ идеаловъ въ народ до сихъ поръ нтъ, и надяться на нихъ значитъ отправляться отъ неизвстной и можетъ быть мнимой величины".
И все это сказать сейчасъ же посл того, какъ на предъидущей страниц было объявлено, что на "плечахъ народа, на его терпнiи и самопожертвованiи, на его живучей сил, горячей вр и великодуш номъ презрнiи къ собственнымъ интересамъ Ч создалась независи мость Россiи"! Да вдь, чтобъ выказать живучую силу, нельзя быть только пассивнымъ! А чтобы создать Россiю, нельзя было не проявить силы? Чтобы выказать великодушное презрнiе къ собственнымъ инте ресамъ, непремнно надо было проявить великодушную и активную дятельность въ интерес другихъ, т. е. въ интерес общемъ, брат скомъ. Чтобы "вынести на плечахъ своихъ" независимость Россiи, ни какъ нельзя было сидть пассивно на мст, а непремнно надо было хоть привстать съ мста и хоть разъ шагнуть;
по крайней мр хоть что нибудь сдлать, а между тмъ сейчасъ же и прибавляется, что чуть на родъ начнетъ что нибудь длать, то тотчасъ заявляетъ себя "въ непри влекательныхъ формахъ мiрода, кулака или самодура". Выходитъ, ста ло быть, что кулаки, мiроды и самодуры и вынесли на плечахъ Россiю.
Значитъ вс эти наши святые митрополиты (стоятели за народъ и строители земли русской), вс благочестивые князья наши, вс бояре и земскiе люди изъ тхъ, которые работали и служили Россiи до пожертвованiя жизнью и имена которыхъ благоговйно сохранила исторiя, Ч все это были только мiроды, кулаки и самодуры! Можетъ быть скажутъ, что г. Авсенко не про тогдашнихъ говорилъ, а про те перешнихъ, Ч а исторiя это тамъ сама по себ, и что все то было при цар Горох. Но въ такомъ случа выходитъ, что народъ нашъ переро дился? И про какой же теперешнiй народъ говоритъ г. Авсенко? Отку да онъ его начинаетъ? Съ реформы Петра? Съ культурнаго перiода? Съ окончательнаго закрпощенiя? Но въ такомъ случа культурный г.
Авсенко самъ себя выдаетъ;
всякiй скажетъ ему тогда: стоило васъ культурить, чтобъ взамнъ того развратить народъ и обратить его въ однихъ кулаковъ и мошенниковъ. Да неужели вы до такой степени "имете даръ одно худое видть", г. Авсенко? Неужели жъ народъ нашъ, закрпощенный именно ради вашей же культуры (по крайней мр по ученiю генерала Фадева), посл двухсотлтняго рабства сво его заслужилъ отъ васъ, отъ окультурившагося человка, вмсто благо дарности или даже жалости лишь одинъ только этотъ высокомрный плевокъ про кулаковъ и мошенниковъ. (То, что вы похвалили его выше, я ни во что не считаю, ибо вы уничтожили это на другой же страниц).
За васъ же онъ былъ двсти тъ связанъ по рукамъ и по ногамъ, чтобы вамъ ума изъ Европы прибыло, и вотъ вы, когда вамъ прибыло изъ Ев ропы ума (?), избоченившись передъ связаннымъ и оглядывая его съ культурной высоты своей, вдругъ заключаете о немъ, что "плохъ и пас сивенъ и мало выказалъ дятельности (это связанный-то), а проявилъ лишь нкоторыя пассивныя добродтели, которыя хоть и питали лите ратуру живыми соками, но въ сущности не стоятъ мднаго гроша, пото му что чуть только народъ начнетъ дйствовать, какъ тотчасъ же явля ется кулакомъ и мошенникомъ". Нтъ, не слдовало бы отвчать г.
Авсенко, и если я отвчаю, то единственно признавая за собою собст венный промахъ, который и объясню ниже. Тмъ не мнее, такъ какъ ужь пришлось къ слову, все-таки считаю не лишнимъ дать нкоторое понятiе читателю и о г. Авсенко. Онъ представляетъ собою, какъ писа тель, весьма интересный для наблюденiя маленькiй культурный типъ своего рода, имющiй нкоторое общее значенiе, что весьма даже не хо рошо.
II.
Культурные типики. Повредившiеся люди.
Г. Авсенко давно пишетъ критики, нсколько тъ уже, и я, каюсь въ томъ, все еще возлагалъ на него нкоторыя надежды: "выпишется, думалъ я, и что нибудь скажетъ";
но я мало зналъ его. Заблужденiе мое продолжалось вплоть до октябрьскаго "Русскаго Встника" 1874 года, въ которомъ г. Авсенко въ стать своей, по поводу комедiй и драмъ Писемскаго, вдругъ произнесъ слдующее:
... "Гоголь заставилъ нашихъ писателей слишкомъ небрежно отно ситься къ внутреннему содержанiю произведенiй и слишкомъ полагаться на одну только художественность. Такой взглядъ на задачу беллетри стики раздлялся весьма многими въ нашей литератур сороковыхъ го довъ и въ немъ отчасти лежитъ причина: почему эта литература была бдна внутреннимъ содержанiемъ (!)".
Это литература-то сороковыхъ годовъ была бдна внутреннимъ содержанiемъ! Такого страннаго извстiя я не ожидалъ во всю мою жизнь. Это та самая литература, которая дала намъ полное собранiе сочиненiй Гоголя, его комедiю: "Женитьба" (бдную внутреннимъ содержанiемъ, ухъ!), дала намъ потомъ его "Мертвыя Души" (бдныя внутреннимъ содержанiемъ Ч да хоть бы что другое сказалъ человкъ, ну первое слово, которое на умъ пришло, все бы лучше вышло). Затмъ вывела Тургенева съ его "Записками Охотника" (и эти бдны внутрен нимъ содержанiемъ?), затмъ Гончарова, написавшаго еще въ 40-хъ годахъ Обломова и напечатавшаго тогда же лучшiй изъ него эпизодъ "Сонъ Обломова", который съ восхищенiемъ прочла вся Россiя! Это та литература, которая дала намъ, наконецъ, Островскаго, Ч но именно про типы-то Островскаго и разражается г. Авсенко въ этой же стать самыми презрительными плевками:
"Мiръ чиновниковъ оказался, вслдствiе вншнихъ причинъ, не вполн досту пенъ для театральной сатиры;
за то съ тмъ большимъ усердiемъ и пристрастiемъ устремилась наша комедiя въ мiръ замоскворцкаго и апраксинскаго купечества, въ мiръ странницъ и свахъ, пьяныхъ приказныхъ, бурмистровъ, причетниковъ, питер щиковъ. Задача комедiи съузилась непостижимымъ образомъ до копированiя пьяна го или безграмотнаго жаргона, воспроизведенiя дикихъ ухватокъ, грубыхъ и оскор бительныхъ для человческаго чувства типовъ и характеровъ. На сцен безраздльно воцарился жанръ, не тотъ теплый, веселый, буржуазный (?) жанръ, который порою такъ плнителенъ на французской сцен (это водевильчикъ-то:
одинъ залзъ подъ столъ, а другой вытащилъ его за ногу?), а жанръ грубый, нечис топлотный и отталкивающiй. Нкоторые писатели, какъ напримръ г. Островскiй, внесли въ эту литературу много таланта, сердца и юмора, но въ общемъ театръ нашъ пришелъ къ крайнему пониженiю внутренняго уровня и весьма скоро оказа лось, что ему нечего сказать образованной части общества, что онъ и дла не иметъ съ этой частью общества".
Итакъ, Островскiй понизилъ уровень сцены, Островскiй ничего не сказалъ "образованной" части общества! Стало быть, необразованное общество восхищалось Островскимъ въ театр и зачитывалось его произведенiями? О да, образованное общество, видите-ли, здило тогда въ Михайловскiй театръ, гд былъ тотъ "теплый, веселый, буржуазный жанръ, который порою такъ плнителенъ на французской сцен". А Любимъ Торцовъ "грубъ, нечистоплотенъ". Про какое-же это образо ванное общество говоритъ г. Авсенко, любопытно бы узнать? Грязь не въ Любим Торцов: "онъ душою чистъ", а грязь именно можетъ быть тамъ, гд царствуетъ этотъ "теплый буржуазный жанръ, который порою такъ плнителенъ на французской сцен". И что за мысль, что художе ственность исключаетъ внутреннее содержанiе? Напротивъ, даетъ его въ высшей степени: Гоголь въ своей "Переписк" слабъ, хотя и харак теренъ, Гоголь же въ тхъ мстахъ "Мертвыхъ Душъ", гд, переставая быть художникомъ, начинаетъ разсуждать прямо отъ себя, просто слабъ и даже не характеренъ, а между тмъ его созданiя, его Женитьба, его "Мертвыя Души" Ч самыя глубочайшiя произведенiя, самыя богатыя внутреннимъ содержанiемъ, именно по выводимымъ въ нихъ художест веннымъ типамъ. Эти изображенiя, такъ сказать, почти давятъ умъ глу бочайшими непосильными вопросами, вызываютъ въ русскомъ ум са мыя безпокойныя мысли, съ которыми, чувствуется это, справиться можно далеко не сейчасъ;
мало того, еще справишься-ли когда нибудь?
А г. Авсенко кричитъ, что въ "Мертвыхъ Душахъ" нтъ внутренняго содержанiя! Но вотъ вамъ "Горе отъ ума", Ч вдь оно только и сильно своими яркими художественными типами и характерами, и лишь одинъ художественный трудъ даетъ все внутреннее содержанiе этому произведенiю;
чуть же Грибодовъ, оставляя роль художника, начина етъ разсуждать самъ отъ себя, отъ своего личнаго ума (устами Чацкаго, самаго слабаго типа въ комедiи), то тотчасъ же понижается до весьма незавиднаго уровня, несравненно низшаго даже и тогдашнихъ предста вителей нашей интеллигенцiи. Нравоученiя Чацкаго несравненно ниже самой комедiи и частью состоятъ изъ чистаго вздора. Вся глубина, все содержанiе художественнаго произведенiя заключается, стало быть, только въ типахъ и характерахъ. Да и всегда почти такъ бываетъ.
Такимъ образомъ читатель видитъ, съ какимъ критикомъ иметъ дло, и уже отсюда слышу вопросы: да зачмъ-же вы съ нимъ связывае тесь? Повторяю еще разъ, что хочу лишь разъяснить собственную оп лошность, а собственно г. Авсенко занимаюсь въ эту минуту, какъ и сказалъ выше, не какъ критикомъ, а какъ отдльнымъ и любопытнымъ литературнымъ явленiемъ. Тутъ своего рода типъ, мн полезный. Я очень долго не понималъ г. Авсенко, Ч то есть, не статей его, я статей его и всегда не понималъ, да и нечего въ нихъ понимать или не пони мать, Ч съ этой же статьи въ октябрьскомъ "Русскаго Встника" года, я прямо уже махнулъ рукой, впрочемъ, постоянно и глубоко недоумвая: какимъ это образомъ статьи такого сбивчиваго писателя появляются въ такомъ серьезномъ журнал какъ "Русскiй Встникъ"?
Но вотъ вдругъ случилось одно комическое происшествiе Ч и я вдругъ понялъ г. Авсенко: онъ вдругъ началъ печатать въ начал зимы свой романъ "Млечный путь". (И зачмъ этотъ романъ пересталъ печатать ся!). Этотъ романъ мн вдругъ разъяснилъ весь типъ писателя Авсенко. Собственно про романъ мн даже и не идетъ говорить: я самъ романистъ, и мн не годится критиковать собрата. А потому я и не буду критиковать романъ нисколько, тмъ-боле, что онъ доставилъ мн нсколько искренно веселыхъ минутъ. Тамъ, напримръ, молодой герой, князь, въ опер, въ лож, всенародно хнычетъ, разчувствовавшись отъ музыки, а великосвтская дама пристаетъ къ нему въ умиленiи: "Вы плачете? Вы плачете?" Но не въ томъ совсмъ дло, а въ томъ, что я сущность писателя понялъ: г. Авсенко изображаетъ собою, какъ писа тель, дятеля, потерявшагося на обожанiи высшаго свта. Короче, онъ палъ ницъ и обожаетъ перчатки, кареты, духи, помаду, шелковыя пла тья (особенно тотъ моментъ, когда дама садится въ кресло, а платье за шумитъ около ея ногъ и стана) и наконецъ лакеевъ, встрчающихъ ба рыню, когда она возвращается изъ итальянской оперы. Онъ пишетъ обо всемъ этомъ безпрерывно, благоговйно, молебно и молитвенно, однимъ словомъ, совершаетъ какъ будто какое-то даже богослуженiе. Я слы шалъ (не знаю, можетъ быть, въ насмшку), что этотъ романъ предпри нятъ съ тмъ чтобъ поправить Льва Толстаго, который слишкомъ объ ективно отнесся къ высшему свту въ своей "Анн Карениной", тогда какъ надо было отнестись молитвенне, колнопреклоненне, и ужь ко нечно не стоило бы объ этомъ обо всемъ говорить вовсе, если-бъ, повто ряю, не разъяснился совсмъ новый культурный типъ. Оказывается вдь, что въ каретахъ-то, въ помад-то и въ особенности въ томъ, какъ лакеи встрчаютъ барыню Ч критикъ Авсенко и видитъ всю задачу культуры, все достиженiе цли, все завершенiе двухсотлтняго перiода нашего разврата и нашихъ страданiй, и видитъ совсмъ не смясь, а любуясь этимъ. Серьезность и искренность этого любованiя составляетъ одно изъ самыхъ любопытныхъ явленiй. Главное въ томъ, что г.
Авсенко, какъ писатель, не одинъ;
и до него были "коленкоровыхъ ма нишекъ безпощадные ювеналы", но никогда въ такой молитвенной сте пени. Положимъ, что не вс они таковы, но въ томъ-то и бда моя, что я мало по малу наконецъ убдился, что такихъ представителей культуры даже чрезвычайное множество въ литератур и въ жизни, хотя-бы и не въ такомъ строгомъ и чистомъ тип. Признаюсь, меня какъ бы свтомъ озарило: посл этого конечно понятны пасквильныя слова на Остров скаго и тотъ "теплый, веселый, буржуазный жанръ, который порою такъ плнителенъ на французской сцен". Э, тутъ вовсе даже и не Островскiй, и не Гоголь, и не сороковые года, (очень ихъ надо!), тутъ просто Михайловскiй петербургскiй театръ, посщаемый высшимъ об ществомъ и къ которому подъзжаютъ въ каретахъ, Ч вотъ это и все, вотъ это-то и увлекло, вотъ это-то и захватило писателя съ безпощад ною силой, и прельстило его, закруживъ и замотавъ его умъ на вки.
Повторяю опять, на это не надо смотрть съ одной лишь комической точки, все это гораздо любопытне. Тутъ, однимъ словомъ, многое про исходитъ отъ особаго рода манiи, почти болзненной, такъ сказать, сла бости, которую надо бы щадить. Карета высшаго свта детъ напримръ въ театръ: вы только посмотрите, какъ она детъ и какъ свтъ отъ фонарей, врываясь въ окошки кареты, веселитъ въ ней сидя щую даму: это уже не перо, это молитва и этому надобно сострадать!
Конечно, многiе изъ нихъ тщеславятся передъ народомъ какъ бы чмъ то и высшимъ перчатокъ;
между ними много чрезвычайно даже либе ральныхъ людей, почти республиканцевъ, а между тмъ нтъ-нтъ и скажется вдругъ перчаточникъ. Эта слабость, эта манiя къ красотамъ высшаго свта съ его устрицами и сторублевыми арбузами на балахъ, эта манiя, Ч какъ ни невинна, но она породила, напримръ, у насъ, да же крпостниковъ особаго рода между такими личностями, которыя и душъ-то своихъ никогда не имли;
но разъ признавъ кареты и Михайловскiй театръ за завершенiе культурнаго перiода Россiйской исторiи, они вдругъ стали совсмъ крпостниками по убжденiю, и хотя вовсе не мыслятъ ничего закрпостить вновь, но по крайней мр плю ютъ на народъ со всею откровенностью и съ видомъ самаго полнаго культурнаго права. Вотъ они-то и сыплютъ на него удивительнйшiя обвиненiя: связаннаго двсти тъ сряду дразнятъ пассивностью, бднаго, съ котораго драли оброкъ, обвиняютъ въ нечистоплотности, ненаученаго ничему обвиняютъ въ ненаучности, а битаго палками Ч въ грубости нравовъ, а подчасъ готовы обвинить даже за то, что онъ не на помаженъ и не причесанъ у парикмахера изъ Большой Морской. Это во все не преувеличенiе, это буквально такъ, и вотъ въ томъ-то все и дло, что не преувеличенiе. У нихъ отвращенiе отъ народа остервенлое и ес ли когда и похвалятъ народъ, Ч ну, изъ политики, то наберутъ лишь громкихъ фразъ, для приличiя, въ которыхъ сами не понимаютъ ни сло ва, потому что сами себ черезъ нсколько строкъ и противорчатъ.
Кстати, припоминаю теперь одинъ случай, бывшiй со мною два съ поло виною года назадъ. Я халъ въ вагон въ Москву и ночью вступилъ въ разговоръ съ сидвшимъ подл меня однимъ помщикомъ. Сколько я могъ разглядть въ темнот, это былъ сухенькiй человчекъ, тъ пя тидесяти, съ краснымъ и какъ бы нсколько распухшимъ носомъ и, ка жется, съ больными ногами. Былъ онъ чрезвычайно порядочнаго типа Ч въ манерахъ, въ разговор, въ сужденiяхъ и говорилъ даже очень тол ково. Онъ говорилъ про тяжелое и неопредленное положенiе дворянст ва, про удивительную дезорганизацiю въ хозяйств по всей Россiи, го ворилъ почти безъ злобы, но съ строгимъ взглядомъ на дло и ужасно заинтересовалъ меня. И что-же вы думаете: вдругъ, какъ-то къ слову, совершенно не замтивъ того, онъ изрекъ, что считаетъ себя и въ физи ческомъ отношенiи несравненно выше мужика и что это ужь конечно безспорно.
Ч То-есть, вы хотите сказать, какъ типъ нравственно развитаго и образованнаго человка? пояснилъ было я.
Ч Нтъ, совсмъ нтъ, совсмъ не одна нравственная, а прямо фи зическая природа моя выше мужицкой;
я тломъ выше и лучше мужика и это произошло отъ того, что въ теченiе множества поколнiй мы пере воспитали себя въ высшiй типъ.
Спорить тутъ было нечего: этотъ слабый человчекъ, съ золотуш нымъ краснымъ носомъ и съ больными ногами (въ подагр, можетъ быть Ч дворянская болзнь) совершенно добросовстно считалъ себя физи чески, тломъ, выше и прекрасне мужика! Повторяю, въ немъ не было никакой злобы, но согласитесь, что этотъ беззлобный человкъ, даже и въ беззлобiи своемъ, можетъ вдругъ, при случа, сдлать страшную не справедливость передъ народомъ, совершенно невинно, спокойно и добросовстно, именно вслдствiе презрительнаго взгляда его на народъ, Ч взгляда почти безсознательнаго, почти отъ него независящаго.
Тмъ не мене, собственную оплошность мою мн поправить необ ходимо. Я написалъ тогда объ идеалахъ народа и о томъ, что мы, "какъ блудные дти, возвратясь домой, должны преклоняться передъ правдой народной и ждать отъ нея лишь одной мысли и образа. Но что, съ другой стороны, и народъ долженъ взять у насъ нчто изъ того, что мы принес ли съ собой, что это нчто существуетъ дйствительно, не миражъ, иметъ образъ, форму и всъ, и что, въ противномъ случа, если не со гласимся, то пусть уже лучше разойдемся и погибнемъ врознь". Вотъ это-то всмъ, какъ вижу теперь, и показалось неяснымъ. Во первыхъ, стали спрашивать: что за такiе идеалы у народа, передъ которыми надо преклоняться;
а во вторыхъ: что я подразумваю подъ тою драгоцнностью, которую мы принесли съ собой и которую долженъ на родъ принять отъ насъ sine qua non? И что не короче-ли, наконецъ, не намъ, а народу преклониться передъ нами, единственно по тому одному, что мы Европа и культурные люди, а онъ лишь Россiя и пассивенъ? Г.
Авсенко положительно ршаетъ вопросъ въ этомъ смысл, но я уже не одному г. Авсенко хочу теперь отвчать, а всмъ, не понявшимъ меня "культурнымъ" людямъ, начиная съ "коленкоровыхъ манишекъ безпо щадныхъ Ювеналовъ" до недавнихъ еще господъ, провозгласившихъ, что у насъ и сохранять совсмъ нечего. Итакъ, къ длу;
если-бъ я не погнался тогда за краткостью и разъяснилъ подробне, то, конечно, можно бы было не согласиться со мной, но за то не искажать меня и не обвинять въ неясности.
III.
Сбивчивость и неточность спорныхъ пунктовъ.
Намъ прямо объявляютъ, что у народа нтъ вовсе никакой правды, а правда лишь въ культур и сохраняется верхнимъ слоемъ культур ныхъ людей. Чтобъ быть добросовстнымъ вполн, я эту дорогую евро пейскую нашу культуру приму въ самомъ высшемъ ея смысл, а не въ смысл лишь каретъ и лакеевъ, именно въ томъ смысл, что мы, сравни тельно съ народомъ, развились духовно и нравственно, очеловчились, огуманились, и что тмъ самымъ, къ чести нашей, совсмъ уже отлича емся отъ народа. Сдлавъ такое безпристрастное заявленiе, я уже прямо поставлю передъ собой вопросъ: "точно ли мы такъ хороши собой и такъ безошибочно окультурены, что народную культуру по боку, а нашей по клонъ? И, наконецъ, что именно мы принесли съ собой изъ Европы на роду"?
Но прежде, чмъ отвчать на такой вопросъ, для порядку, устра нимъ всякую рчь, напримръ, о наук, промышленности и проч., чмъ Европа справедливо можетъ гордиться передъ нашимъ отечествомъ. Та кое устраненiе будетъ совершенно правильнымъ, ибо вовсе не объ томъ идетъ теперь дло;
тмъ боле, что и наука-то Ч эта тамъ въ Европ, а мы то сами, то есть верхнiе слои культурныхъ людей въ Россiи, еще не очень блистаемъ наукой, несмотря на двухсотлтнюю школу, и что по клоняться намъ, культурному слою, за науку во всякомъ случа еще ра но. Такъ что, наука вовсе не составляетъ какого-нибудь существеннаго и непримиримаго различiя между обоими классами русскихъ людей, то есть, между простонародьемъ и верхнимъ культурнымъ слоемъ, и вы ставлять науку какъ главное существенное различiе наше отъ народа, повторяю, совсмъ не врно и было бы ошибкою, а различiе надо искать совсмъ въ другомъ. Къ тому же наука есть дло всеобщее и не одинъ какой-нибудь народъ въ Европ изобрлъ ее, а вс народы, начиная съ древняго мiра, и это дло преемственное. Съ своей стороны русскiй на родъ никогда и не былъ врагомъ науки, мало того, она уже проникала къ намъ еще и до Петра. Царь Иванъ Васильевичъ употреблялъ вс усилiя, чтобъ завоевать Балтiйское прибрежье, тъ сто тридцать рань ше Петра. Если-бъ завоевалъ его и завладлъ его гаванями и портами, то неминуемо сталъ бы строить свои корабли, какъ и Петръ, а такъ какъ безъ науки ихъ нельзя строить, то явилась бы неминуемо наука изъ Ев ропы, какъ и при Петр. Наши Потугины безчестятъ народъ нашъ насмшками, что русскiе изобрли одинъ самоваръ, но врядъ ли евро пейцы примкнутъ къ хору Потугиныхъ. Слишкомъ ясно и понятно, что все длается по извстнымъ законамъ природы и исторiи, и что не скудоумiе, не низость способностей русскаго народа и не позорная нь причиною того, что мы такъ мало произвели въ наук и въ промышлен ности. Такое-то дерево выростаетъ въ столькоЧ то тъ, а другое вдвое позже его. Тутъ все зависитъ отъ того, какъ былъ поставленъ народъ природой, обстоятельствами, и что ему прежде всего надо было сдлать.
Тутъ причины географическiя, этнографическiя, политическiя, тысячи причинъ, и все ясныхъ и точныхъ. Никто изъ здравыхъ умомъ не станетъ укорять и стыдить тринадцатилтняго за то, что ему не двадцать пять тъ. "Европа, дескать, дятельне и остроумне пассивныхъ русскихъ, оттого и изобрла науку, а они нтъ". Но пассивные русскiе, въ то время какъ тамъ изобртали науку, проявляли не мене изумляющую дятельность: они создавали царство и сознательно создали его единство. Они отбивались всю тысячу тъ отъ жестокихъ враговъ, которые безъ нихъ низринулись бы и на Европу.
Русскiе колонизировали дальнйшiе края своей безконечной родины, русскiе отстаивали и укрпляли за собою свои окраины, да такъ укрпляли, какъ теперь мы, культурные люди, и не укрпимъ, а, напротивъ, пожалуй еще ихъ расшатаемъ. Къ концу концовъ, посл тысячи тъ Ч у насъ явилось царство и политическое единство безпримрное еще въ мiр, до того, что Англiя и Соединенные Штаты, единственные теперь оставшiяся два государства, въ которыхъ политическое единство крпко и своеобразно, можетъ быть, въ этомъ намъ далеко уступятъ. Ну, а взамнъ того, въ Европ, при другихъ обстоятельствахъ политическихъ и географическихъ, возросла наука.
Но за то, вмст съ ростомъ и съ укрпленiемъ ея, расшаталось нравственное и политическое состоянiе Европы почти повсемстно.
Стало быть у всякаго свое и еще неизвстно, кому придется завидовать.
Мы-то науку во всякомъ случа прiобртемъ, ну а неизвстно еще, что станется съ политическимъ единствомъ Европы? Можетъ быть нмцы, всего еще тъ пятнадцать тому назадъ, согласились бы промнять половину своей научной славы на такую силу политическаго единства, которая была у насъ уже очень давно. И нмцы теперь достигли крпкаго политическаго единства, по крайней мр по своимъ понятiямъ, но тогда у нихъ еще не было Германской Имперiи и ужь конечно они намъ завидовали про себя, несмотря на все ихъ презрнiе къ намъ. И такъ, не объ наук и не о промышленности надо поставить вопросъ, а собственно о томъ чмъ мы, культурные люди, возвратясь изъ Европы, стали нравственно, существенно выше народа, и какую такую недосягаемую драгоцнность принесли мы ему въ форм нашей евро пейской культуры? Почему мы люди чистые, а народъ все еще человкъ еще человкъ черный, почему мы все, а народъ ничего? Я утверждаю, что въ этомъ между нами, культурными людьми, чрезвычайная неяс ность и что мало кто изъ "культурныхъ" на это отвтитъ правильно.
Напротивъ, тутъ Ч кто въ съ кто по дрова, а насмшки надъ тмъ, зачмъ сосна не выросла въ семь тъ, а требуетъ въ семеро больше для росту тъ, Ч еще до того обыденны и обыкновенны, что не рдкость ихъ услышать даже и не отъ однихъ Потугиныхъ, а и отъ людей гораздо повыше ихъ по развитiю. О г. Авсенко ужь и не упоминаю. А затмъ прямо обращаюсь къ вопросу, поставленному вверху главы: точно ли мы такъ хороши собой и такъ безошибочно окультурены, что народную культуру по боку, а нашей поклонъ? И если мы и несемъ что съ собой, то что именно? На это прямо отвчу, что мы гораздо хуже народа, и почти во всхъ отношенiяхъ.
Намъ говорятъ, что въ народ чуть дятель, то тотчасъ кулакъ и мошенникъ. (Это не одинъ г. Авсенко утврждаетъ, да и вообще г.
Авсенко никогда и ничего не скажетъ новаго). Вопервыхъ, это неправ да, а вовторыхъ, разв между культурными Русскими не такiе же кулаки и мошенники поминутно? Да чуть-ли не больше еще, и это тмъ стыдне, потому что они окультурены, а народъ нтъ. Но главное въ томъ, что вовсе нельзя сказать про народъ, что чуть въ немъ объявится дятель, то въ большинств выйдетъ кулакъ и мошенникъ. Не знаю, гд выросли утврждающiе это, я же съ дтства и во всю жизнь мою видлъ совсмъ другое. Мн было всего еще девять тъ отъ роду, какъ помню, однажды, на третiй день Свтлаго праздника, вечеромъ, часу въ шестомъ, все на ше семейство, отецъ и мать, братья и сестры, сидли за круглымъ сто ломъ, за семейнымъ чаемъ, а разговоръ шелъ какъ разъ о деревн и какъ мы вс отправимся туда на то. Вдругъ отворилась дврь, и на порог показался нашъ дворовый человкъ, Григорiй Васильевъ, сей часъ только изъ деревни прибывшiй. Въ отсутствiе господъ, ему даже поручалось управленiе деревней, и вотъ вдругъ, вмсто "управляющего", всегда одтаго въ нмецкiй сюртукъ и имвшаго солидный видъ, явился человкъ въ старомъ зипунишк и въ лаптяхъ. Изъ деревни пришелъ пшкомъ, а войдя сталъ въ комнат не говоря ни слова.
Ч Что это? крикнулъ отецъ въ испуг. Посмотрите, что это?
Ч Вотчина сгорла-съ! пробасилъ Григорiй Васильевъ.
Описывать не стану, что затмъ послдовало;
отецъ и мать были люди небогатые и трудящiеся Ч и вотъ такой подарокъ къ Свтлому дню! Оказалось, что все сгорло, все до тла, и избы, и амбаръ, и скотный дворъ, и даже яровые смена, часть скота и одинъ мужикъ, Архипъ. Съ перваго страху вообразили, что полное раззоренiе. Бросились на колна и стали молиться, мать плакала. И вотъ вдругъ подходитъ къ ней наша няня, Алена Фроловна, служившая у насъ по найму, вольная то есть, изъ московскихъ мщанокъ. Всхъ она насъ, дтей, взростила и выхо дила. Была она тогда тъ сорока пяти, характера яснаго, веселаго, и всегда намъ разсказывала такiя славныя сказки! Жалованья она не бра ла у насъ уже много тъ: "Не надо мн", и накопилось ея жалованья рублей пятьсотъ, и лежали они въ ломбард, Ч "на старость пригодит ся";
Ч и вотъ она вдругъ шепчетъ мам:
Ч Коли надо вамъ будетъ денегъ, такъ ужь возьмите мои, а мн что, мн не надо...
Денегъ у ней не взяли, обошлись и безъ того. Но вотъ вопросъ: къ какому типу принадлежала эта скромная женщина, давно уже теперь умершая и умершая въ богадльн, гд ей очень ея деньги понадоби лись. Вдь, я думаю, такихъ нельзя сопричислить къ кулакамъ и мошен никамъ, а если нельзя, то какъ опредлить ея поступокъ: явилась-ли она съ нимъ лишь "на степени стихiйнаго существованiя, замкнутаго, идил лическаго быта и пассивной жизни", Ч или проявила что нибудь поэнергичне пассивности? Очень любопытно бы послушать, какъ разршилъ бы это г. Авсенко. Мн съ презрнiемъ отвтятъ, что это единичный случай;
но я и одинъ усплъ вотъ замтить въ жизни моей такихъ случаевъ многiя сотни въ нашемъ простонародь, а между тмъ я твердо знаю, что есть и другiе наблюдатели, тоже умющiе смотрть на народъ безъ плевка. Не помните-ли вы, какъ въ "Семейной Хроник" Аксакова, мать умолила въ слезахъ мужиковъ перевести ее черезъ ши рокую Волгу въ Казань, къ больному ребенку, по тонкому льду, весною, когда уже нсколько дней никто не ршался ступить на ледъ, взломавшiйся и прошедшiй всего только нсколько часовъ спустя по переход. Помните-ли вы прелестное описанiе этого перехода, и какъ потомъ, когда перешли, мужики и денегъ брать не хотли, понимая, что сдлали все изъ-за слезъ матери и для Христа Бога нашего. Происходи ло же это въ самое темное время крпостнаго права! Что же, все это единичные факты? А если и похвальные, Ч то лишь "на степени стихiйнаго существованiя, замкнутаго, идиллическаго быта и пассивной жизни"? Да такъ-ли? единичные-ли, случайные-ли это только факты?
Дятельный рискъ собственною жизнiю изъ состраданiя къ горю матери Ч можно ли считать лишь пассивностью? Не изъ правды-ли, напротивъ, народной, не изъ милосердiя-ли и всепрощенiя и широкости взгляда народнаго произошло это, да еще въ самое варварское время крпостнаго права? Да народъ и вры не знаетъ, скажете вы, онъ и мо литвы не уметъ прочесть, онъ поклоняется доск и лепечетъ какой-то вздоръ про святую пятницу и про Фрола и Лавра. На это отвчу вамъ, что вотъ эти-то мысли и явились у васъ изъ продолжающагося презрнiя вашего къ русскому народу и упорно сохраняющемуся въ русскомъ культурномъ тип. Мы о вр народа и о православiи его имемъ всего десятка два либеральныхъ и блудныхъ анекдотовъ и услаждаемся глу мительными разсказами о томъ, какъ попъ исповдуетъ старуху, или какъ мужикъ молится пятниц. Если-бъ г. Авсенко дйствительно по нималъ то, что онъ написалъ о вр народной, спасшей Россiю, а не вы писалъ бы у славянофиловъ, то не оскорбилъ бы народа тутъ же сейчасъ, обозвавъ его чуть не сплошь "кулакомъ и мiродомъ". Но въ томъ и дло, что эти люди ровно ничего не понимаютъ въ православiи, а потому ров но ничего не поймутъ никогда и въ народ нашемъ. Знаетъ же народъ Христа Бога своего можетъ быть еще лучше нашего, хоть и не учился въ школ. Знаетъ, Ч потому что во много вковъ перенесъ много страданiй, и въ гор своемъ всегда, сначала и до нашихъ дней, слыхи валъ объ этомъ Бог-Христ своемъ отъ святыхъ своихъ, работавшихъ на народъ и стоявшихъ за землю русскую до положенiя жизни, отъ тхъ самыхъ святыхъ, которыхъ чтитъ народъ досел, помнитъ имена ихъ и у гробовъ ихъ молится. Поврьте, что въ этомъ смысл даже самые тем ные слои народа нашего образованы гораздо больше, чмъ вы, въ куль турномъ вашемъ невднiи объ нихъ предполагаете, а можетъ быть да же образованне и васъ самихъ, хоть вы и учились катихизизу.
IV.
Благодтельный швейцаръ, освобождающiй русскаго мужика.
Вотъ что пишетъ г. Авсенко въ мартовской стать своей. Мн хо чется быть совершенно безпристрастнымъ, а потому позволю себ эту очень большую выписку, чтобъ не сказали, что я лишь надергалъ фразъ.
Къ тому же эти именно слова г. Авсенки я считаю теперь общимъ за падническимъ мннiемъ о русскомъ народ, а потому очень радъ случаю отвтить:
...."Для насъ важно при какихъ условiяхъ образованное меньшинство у насъ впервые внимательно заглянуло черезъ стну, отдлявшую его отъ народа.
Несомннно, что открывшееся его глазамъ должно было поразить его и во многихъ отношенiяхъ удовлетворить внутреннимъ потребностямъ, въ немъ сказавшимся.
Люди, недовольные ролью прiемышей западной цивилизацiи, нашли тамъ идеалы совершенно отличные отъ европейскихъ и тмъ не мене прекрасные. Люди разочарованные и, по тогдашнему выраженiю, раздвоенные заимствованною рованные и, по тогдашнему выраженiю, раздвоенные заимствованною культурой, нашли тамъ простыя, цльныя натуры, силу вры, напоминавшую первые вка христiанства, суровую свжесть патрiархальнаго быта. Контрастъ между двумя жизнями, какъ мы сказали уже, долженъ былъ производить эффектъ чрезвычайный, неотразимый. Захотлось освжиться въ невозмущенныхъ волнахъ этого стихiйнаго существованiя, подышать чистымъ воздухомъ полей и совъ. Лучшiе люди были поражены тмъ, что въ этомъ стоячемъ быту, чуждомъ не только образованности, но и простой грамотности, являются черты такого душевнаго величiя, передъ которыми должно преклониться просвщенное меньшинство. Вс эти впечатлнiя создали ог ромный запросъ на сближенiе съ народомъ.
Но что именно понималось подъ этимъ сближенiемъ съ народомъ? Народные идеалы только потому и были ясны, что народная жизнь текла безконечно далеко отъ жизни образованнаго круга, что условiя и содержанiе этихъ двухъ жизней были совершенно различны. Вспомнимъ, что люди малообразованные, жившiе очень близ ко къ народу, давно уже практически и матерiально удовлетворившiе этому запросу на сближенiе, совсмъ не замчали прекрасныхъ народныхъ идеаловъ и твердо врили, что мужикъ собака и каналья. Это очень важно потому, что свидтельствуетъ до какой степени на практик слабо воспитательное значенiе на родныхъ идеаловъ и какъ мудрено ожидать отъ нихъ спасенiя. Чтобы понять эти идеалы и возвести ихъ въ перлъ созданiя, необходима извстная высота культурнаго уровня;
поэтому мы считаемъ себя въ прав сказать, что самое поклоненiе народ нымъ идеаламъ было у насъ продуктомъ усвоенной европейской культуры, и что безъ нея мужикъ въ нашихъ глазахъ до сихъ поръ оставался бы собакой и канальей.
Стало быть, главное зло, общее зло для насъ и для народа, заключалось не въ "культур", а въ слабости культурныхъ началъ, въ недостаточности нашей "культу ры".
Какое удивительное и неожиданное заключенiе! Тутъ, въ этомъ хитренькомъ подбор словъ, всего важне выводъ, что народныя начала (и православiе вмст съ ними, потому что, въ сущности, вс народныя начала у насъ сплошь вышли изъ православiя) не имютъ никакой куль турной силы, ни малйшаго воспитательнаго значенiя, такъ что за всмъ этимъ намъ необходимо было отправляться въ Европу. Не оттого, видите-ли, "малообразованные люди, жившiе очень близко къ народу", все еще не замчали "прекрасныхъ народныхъ идеаловъ" и твердо про должали врить, что мужикъ "собака и каналья", Ч не оттого что они уже были развращены культурой до конца ногтей, не смотря на малооб разованность свою, и уже оторвались отъ народа, хотя и жили къ нему близко, но потому что культуры, видите-ли, было еще недостаточно.
Тутъ, главное, Ч злостная инсинуацiя на слабость воспитательнаго значенiя народныхъ началъ и выводъ, что, стало быть, они ни къ чему и не ведутъ, а ведетъ ко всему культура. Что до меня, я уже давно зая вилъ, что мы начали нашу европейскую культуру съ разврата. Но вотъ что при этомъ надо замтить особенно: вотъ эти-то малообразованные, но уже успвшiе окультуриться люди, окультуриться хотя бы только слабо и наружно, всего только въ какихъ нибудь привычкахъ своихъ, въ новыхъ предразсудкахъ, въ новомъ костюм, Ч вотъ эти-то всегда и на чинаютъ именно съ того, что презираютъ прежнюю среду свою, свой на родъ и даже вру его, иногда даже до ненависти. Такъ случается съ иными высшими "графскими лакеями", маленькими выскочившими въ дворянство чиновничишками и проч., и проч. Они еще сильне презира ютъ народъ, чмъ "большiе господа", гораздо уже правильне ихъ окультуренные, и удивляться этому, какъ длаетъ г. Авсенко, вовсе нечего. Въ первомъ январьскомъ выпуск моего "Дневника" я припом нилъ одно мое еще дтское впечатлнiе: картинку фельдъегеря, бившаго мужика. Фельдъегерь этотъ безъ сомннiя былъ близокъ къ народу, онъ всю жизнь провелъ на большой дорог, а между тмъ презиралъ и билъ его, Ч почему? Потому что былъ уже ужасно отдаленъ отъ народа, хотя и жилъ къ нему близко. Безъ всякаго сомннiя, онъ не получилъ ни малйшей высшей культуры, но за то получилъ фельдъегерьскiй мун диръ съ фалдочками, который давалъ ему право бить безъ контроля и "сколько влзетъ". И онъ гордился своимъ мундиромъ и считалъ себя безмрно выше мужика. Почти такъ поставленъ бывалъ и помщикъ, усадьба котораго была какихъ нибудь въ ста шагахъ отъ мужицкихъ избъ;
но не въ ста шагахъ было дло, а въ томъ, что человкъ вкусилъ уже отъ разврата цивилизацiи. Онъ и близокъ къ народу, всего въ ста шагахъ;
но на этомъ пространств ста шаговъ умстилась цлая про пасть. Окультуренъ этотъ помщикъ могъ быть дйствительно всего только капельку, ну а развращенъ этой капелькой былъ уже оконча тельно. Такъ должно было быть именно въ начал реформы и въ большинств. Но замчу твердо, что и тутъ г. Авсенко несвдущъ, какъ младенецъ: не вс, вовсе не вс малообразованные люди были раз вращены и презирали народъ даже и въ то время;
но бывали напротивъ и такiе изъ нихъ, на которыхъ начала народныя не переставали произ водить чрезвычайное воспитательное значенiе. Такой слой уцллъ и велся даже съ самой реформы Петра, вплоть до нашего времени. Было множество, великое даже множество, вкусившихъ отъ культуры и воро тившихся опять къ народу и къ идеаламъ народнымъ, не теряя своей культуры. Впослдствiи изъ этого слоя "врныхъ" и выдлился слой славянофиловъ, людей уже высоко окультуренныхъ европейской цивилизацiей. Но не высокая европейская цивилизацiя славянофиловъ была причиною того, что они остались врны народу и народнымъ нача ламъ, вовсе нтъ, а напротивъ неизсякаемое, непрестанное воспита тельное дйствiе народныхъ началъ на умъ и развитiе того слоя истинно русскихъ людей, который, силою природныхъ свойствъ своихъ, въ состоянiи былъ противустать сил цивилизацiи, не уничтожаясь лично до нуля, слоя, шедшаго, повторяю это, съ самаго начала реформы. Я по лагаю, что для многихъ славянофилы наши Ч какъ съ неба упали, а не ведутъ свой родъ еще съ реформы Петра, какъ протестъ всему, что въ ней было неврнаго и фанатически исключительнаго. Но, повторяю опять, бывали и мало окультуренные люди, никогда не считавшiе народъ за собаку и каналью. Они не потеряли своего христiанства и смотрли на народъ какъ на младшаго брата, а не какъ на собаку. Но наши куль турные люди врядъ ли про это знаютъ, а если и знаютъ, то факты эти презираютъ и въ соображенiе не берутъ и не возьмутъ ни за что, потому что эти, не потерявшiе своего христiанства мало окультуренные люди прямо бы противорчили основному и побдоносному ихъ тезису о ма лой воспитательности народныхъ началъ. Имъ бы пришлось согласиться тогда, что не народныя начала были такъ слабы и невоспитательны, а, напротивъ, культура была уже слишкомъ развратна, хотя только что еще начиналась, а потому и успла погубить такое множество нетвер дыхъ людей. (Нетвердыхъ людей вдь всегда большинство). Г. Авсенко потому и заключаетъ прямо, что "зло, главное зло, общее зло для насъ и для народа, заключалось не въ культур, а въ слабости культурныхъ началъ", а потому надо было поскоре бжать въ Европу, чтобъ тамъ докультуриться ужь до того, чтобы ужь не считать мужика за собаку и каналью.
Такъ у насъ и длали: и сами въ Европу здили, и оттуда учителей къ себ привозили. Передъ революцiей французской, во времена Руссо и переписки Императрицы съ Вольтеромъ, была у насъ мода на учителей швейцарцевъ.
... "И просвщенiе несущiй всмъ швейцаръ.
(Стихъ кажется графа Хвостова. Я помню даже четверостишiе, в кото ромъ поэтъ перечисляетъ вс народы Европы:
"Туркъ, Персъ, Пруссъ, Франкъ и мстительный Гишпанецъ, Итальи сынъ и сынъ наукъ Германецъ, Меркантилизма сынъ, стрегущiй свой товаръ, (то есть Англичанинъ) И просвщенiе несущiй всмъ Щвейцаръ"...) "Прiзжай, бери деньги, только огумань и очеловчь", Ч дйствительно была тогда такая мода. У Тургенева въ "Дворянскомъ Гнзд" великолпно выведенъ мелькомъ одинъ портретъ тогдашняго окультурившагося въ Европ дворянчика, воротившагося къ отцу въ помстье. Онъ хвасталъ своею гуманностью и образованностью. Отецъ сталъ его укорять за то, что онъ сманилъ дворовую невинную двушку и обезчестилъ, а тотъ ему: "А чтожъ, я и женюсь". Помните эту картинку, какъ отецъ схватилъ палку, да за сыномъ, а тотъ въ англiйскомъ синемъ фрак, въ сапогахъ съ кисточками и въ лосинныхъ панталонахъ въ об тяжку, Ч отъ него черезъ садъ, черезъ гумно, да во вс лопатки! И что же, хоть и убжалъ, а черезъ нсколько дней взялъ да и женился, во имя идей Руссо, носившихся тогда въ воздух, а пуще всего изъ блажи, изъ шатости понятiй, воли и чувствъ и изъ раздраженнаго самолюбiя:
"вотъ, дескать, посмотрите вс, каковъ я есть!" Жену свою потомъ онъ не уважалъ, забросилъ, измучилъ въ разлук и третировалъ ее съ глу бочайшимъ презрнiемъ, дожилъ до старости и умеръ въ полномъ цинизм, злобнымъ, мелкимъ, дряннымъ старичишкой, ругаясь въ послднюю минуту и крича сестр: "Глашка, Глашка, дура, бульонцу, бульонцу!" Какая прелесть этотъ разсказъ у Тургенева и какая правда!
А между тмъ этотъ былъ уже значительно окультуренъ;
но г. Авсенко не про то говоритъ: онъ требуетъ настоящей культуры, то есть нашего уже времени, вотъ той самой, которая, наконецъ, до того докультурила нашихъ петербургскихъ помщиковъ, что они рыдали, читая "Антона Горемыку", а потомъ взяли, да и освободили крестьянъ съ землей, и прежнимъ собакамъ и канальямъ положили говорить теперь вы. Какой въ самомъ дл прогрессъ! Разсмотрли, впрочемъ, потомъ, что эти, рыдавшiе надъ Антономъ-Горемыкой помщики до того, по ближайшемъ изученiи ихъ, оказались не понимающими ни народа, ни жизни его, ни народныхъ началъ, что почти принимали русскихъ мужиковъ за какихъ то французскихъ поселянъ, или за пастушковъ съ фарфоровыхъ чашекъ, а когда началась долгая и трудная работа правительства по освобожденiю крестьянъ, то нкоторыя изъ мннiй сихъ, высокихъ даже помщиковъ, поразили почти анекдотическимъ невднiемъ предмета, деревни, жизни народной и всего прочаго, относящагося до народныхъ началъ. А, между тмъ, г. Авсенко именно утверждаетъ, что европей ская-то культура и способствовала постиженiю народныхъ идеаловъ, а сами народныя начала лишены всякаго воспитательнаго значенiя. Надо полагать, что для постиженiя народныхъ идеаловъ надо было здить въ Парижъ или по крайней мр въ водевильчикъ въ Михайловскiй театръ, къ которому подъзжаютъ кареты. Но пусть, пусть прогрессъ и пониманiе русскихъ началъ досталось намъ единственно лишь изъ Ев ропы, пусть: хвала культур! Вотъ она настоящая-то культура до чего доводитъ людей, восклицаетъ сонмъ г-дъ Авсенокъ! И что такое пе редъ нею какiя-то тамъ народныя началишки, съ православiемъ во глав, Ч никакой воспитательной силы не имютъ, долой ихъ!
Положимъ. Но вотъ на что отвтьте однакоже, господа, всего толь ко на одинъ вопросъ: эти учителя-то наши, европейцы-то, швейцары-то эти вс благодтельные, научившiе насъ освободить крестьянъ съ зем лею, они то почему тамъ у себя въ Европ никого не освободили, да не только съ землей, а и просто въ чемъ мать родила;
и это повсемстно.
Почему въ Европ освобожденiе произошло не отъ владтелей, не отъ бароновъ, не отъ помщиковъ, а возстанiемъ и бунтомъ, огнемъ и ме чомъ и рками крови? А если и освободили гд безъ ркъ крови, то везд и повсемстно на пролетарскихъ началахъ, въ вид совершен ныхъ рабовъ. А мы-то кричимъ, что научились освобождать у европей цевъ! "Окультурились, дескать, и перестали считать мужика за собаку и каналью". Ну, а почему же во Францiи, да и повсемстно въ Европ, всякаго пролетарiя, всякаго ничего не имющаго работника Ч до сихъ поръ считаютъ за собаку и каналью, Ч и ужь въ этомъ, конечно, вы не заспорите. Прямо по закону ему, конечно, нельзя сказать, что онъ соба ка и каналья;
но за то сдлать все можно съ нимъ именно какъ съ соба кой и канальей, а хитрый законъ требуетъ только, чтобы соблюдена бы ла при этомъ надлежащая учтивость. "Учтивъ буду, а хлба не дамъ, Ч хоть умри сейчасъ съ голоду, какъ собака", Ч вотъ какъ теперь въ Европ. Какъ же это такъ? Что за противорчiе? Какъ же это они насъ то научили прямо противоположному? Нтъ, господа, тутъ у насъ, вид но, что-то произошло совсмъ другое, да и совсмъ не такъ какъ вы го ворите. Вдь разсудите: если-бъ мы чрезъ культуру только перестали считать мужика за собаку и каналью, то ужь наврно и освободили бы его на культурныхъ основанiяхъ, то есть на пролетарскихъ началахъ, какъ въ Европ учители наши: "ступай, дескать, милый братъ нашъ на свободу, въ чемъ мать родила, да еще за честь почитай". Вотъ въ Ост зейскомъ кра точь въ точь вдь такъ освобожденъ былъ народъ, а по чему! А потому, что остзейцы Ч европейцы, а мы всего только русскiе.
Выходитъ, стало быть, что мы и сдлали это дло, какъ русскiе, а совсмъ ужь не какъ культурные европейцы, и освободили народъ съ землей лишь на удивленiе и ужасъ европейскихъ учителей нашихъ и всхъ благодтельныхъ швейцаровъ. Да, на ужасъ: тамъ раздались тре вожные голоса, не помните, что-ли? Закричали даже про коммунизмъ.
Помните словечко, теперь уже умершаго Гизо, объ освобожденiи народа нашего: "Какъ же вы хотите посл того, чтобъ мы васъ не боялись", Ч сказалъ онъ тогда одному русскому. Нтъ-съ, освободили мы народъ съ землей не потому, что стали культурными европейцами, а потому, что сознали въ себ русскихъ людей съ Царемъ во глав, точь въ точь какъ мечталъ сорокъ тъ тому помщикъ Пушкинъ, проклявшiй въ ту имен но эпоху свое европейское воспитанiе и обратившiйся къ народнымъ на чаламъ. Во имя этихъ-то народныхъ началъ и освобожденъ былъ русскiй народъ съ землею, а не потому, что такъ научила Европа;
на противъ именно потому, что вс мы вдругъ, въ первый разъ, ршились преклониться передъ народной правдой. Это былъ не только великiй мо ментъ русской жизни, въ который русскiе культурные люди въ первый разъ ршились поступить своеобразно, но и пророческiй моментъ рус ской жизни. И можетъ быть очень скоро начнетъ сбываться пророчест во....
Но... но здсь я пока перерву. Я вижу, что эта статья займетъ въ "Дневник" все мсто. И такъ до слдующаго, Майскаго, "Дневника" моего. И, конечно, я оставляю на майскiй № самую существенную часть моего объясненiя. Перечислю, для памяти, что въ нее войдетъ. Я хочу указать на совершенную несостоятельность и даже ничтожность именно той стороны нашей культуры, которую иные господа считаютъ, напро тивъ, нашимъ свтомъ, единственнымъ спасенiемъ и славой нашей пе редъ народомъ, съ высоты которой плюютъ они на народъ и считаютъ себя въ полномъ прав плевать. Ибо хвалить "народныя начала", вос хищаться ими и тутъ же уврять, что въ нихъ нтъ никакой силы, ника кого воспитательнаго значенiя и что все это лишь одна "пассивность" Ч значитъ плевать на эти начала. Утверждать, напримръ, какъ г.
Авсенко, что народъ есть не боле какъ "странникъ, который самъ еще не выбралъ себ дороги" и что "ждать мысли и образа отъ этой загадки, отъ этого сфинкса, не нашедшаго еще для себя самого ни мысли, ни об раза Ч есть иронiя", Ч утверждать это, говорю я, значитъ лишь совер шенно не знать того предмета, о которомъ толкуешь, то есть вовсе не знать народа. Я хочу именно указать, что народъ вовсе не такъ безна деженъ, вовсе не такъ подверженъ шатости и неопредленности, какъ, напротивъ, подверженъ тому и зараженъ тмъ нашъ русскiй культур ный слой, которымъ эти вс господа гордятся, какъ драгоцннйшимъ, двухсотлтнимъ прiобртенiемъ Россiи. Я хотлъ бы, наконецъ, указать, что въ народ нашемъ вполн сохранилась та твердая сердцевина, ко торая спасетъ его отъ излишествъ и уклоненiй нашей культуры и вы держитъ грядущее къ народу образованiе, безъ ущерба лику и образу народа русскаго. Если же я и сказалъ, что "народъ загадка", то совсмъ не въ томъ смысл, въ какомъ поняли меня эти господа. Въ конц кон цовъ, я хочу разъяснить вполн, какъ самъ понимаю, тотъ сбивчивый вопросъ, который самъ собою представляется посл всхъ этихъ препи рательствъ;
"что же, если мы, окультуренный русскiй слой, такъ уже слабы и шатки передъ народомъ, то что въ такомъ случа можемъ мы принести ему такого драгоцннаго, передъ чмъ бы онъ долженъ пре клониться и принять эту драгоцнность отъ насъ sine qua non", какъ самъ я выразился въ февральскомъ моемъ "Дневник"? Вотъ эту сторо ну нашей культуры, которую и надо считать за драгоцнность, и на ко торую, напротивъ, вс эти господа до сихъ поръ еще не обратили ни малйшаго вниманiя, я и хочу указать и разъяснить. И такъ Ч до май скаго номера. Что до меня, занимательне и настоятельне этихъ во просовъ я ничего не могу и представить себ, не знаю какъ читатель. Но общаюсь изъ всхъ силъ написать покороче, а о г. Авсенко постара юсь даже совсмъ не упоминать больше.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
I.
Нчто о политическихъ вопросахъ.
Вс говорятъ о политическихъ текущихъ вопросахъ и вс чрезвы чайно интересуются;
да какъ и не интересоваться? Меня вдругъ, ужасно серьезно, спросилъ одинъ очень серьезный человкъ, встртясь со мной нечаянно: "Что, будетъ война или нтъ?" Я былъ очень удивленъ: хоть я и горячо слжу за событiями, какъ и вс мы теперь, но о неминуемости войны даже и вопроса не ставилъ. И кажется я былъ правъ: въ газетахъ возвщаютъ о предстоящемъ и весьма близкомъ свиданiи въ Берлин трехъ канцлеровъ и ужь, конечно, это безконечное герцеговинское дло будетъ тогда улажено и, вроятне всего, весьма удовлетворительнымъ для русскаго чувства образомъ. Признаюсь, меня не очень-то смутили и слова этого барона Родича, еще мсяцъ назадъ, и право только позаба вили, когда я первый разъ читалъ о нихъ. Потомъ изъ-за этихъ словъ подняли шумъ. А между тмъ мн кажется, что баронъ Родичъ не толь ко не хотлъ никого уколоть, но даже и "политики" тутъ никакой въ словахъ его не было, а просто онъ обмолвился, сболтнулъ, брякнулъ о безсилiи Россiи вздоръ. Мн даже кажется, что онъ, передъ тмъ какъ выразиться объ нашемъ безсилiи, самъ про себя думалъ такъ: "ужь если мы сильне Россiи, стало быть, Россiя совсмъ безсильна. А мы дйствительно сильне, потому что Берлинъ насъ никогда не отдастъ Россiи. О, Берлинъ допуститъ можетъ быть, чтобъ мы подрались съ Россiей, но единственно для своего удовольствiя и чтобъ получше высмотрть: кто кого, и какiя у каждаго изъ насъ средства? Но если насъ Россiя побдитъ и сильно припретъ къ стн, то Берлинъ скажетъ ей: "стой, Россiя"! Ч и въ большую, т. е. въ очень большую обиду, насъ ни за что не дастъ, а такъ разв въ маленькую. А такъ какъ Россiя не ршится идти на насъ и на Берлинъ вмст, то дло и кончится для насъ безъ большаго вреда;
но за то у насъ шансъ, что если мы побьемъ Россiю, то можемъ вдругъ много выиграть. И такъ, шансъ выиграть съ одной стороны очень много и, въ случа, если насъ побдитъ Россiя, проиграть очень мало, Ч это очень хорошо, очень политично! А Бер линъ намъ другъ: онъ очень насъ любитъ, потому что хочетъ взять у насъ наши нмецкiя владнiя и возьметъ ихъ непремнно, и можетъ быть довольно скоро;
но такъ какъ онъ очень насъ за это любитъ, то непремнно и вознаградитъ насъ за отнятыя у насъ имъ нмецкiя наши владнiя и отдастъ намъ за нихъ право на турецкихъ славянъ. Это онъ непремнно сдлаетъ, потому что ему будетъ очень выгодно это сдлать, ибо мы, если и вознаградимся славянами, все-таки совсмъ передъ нимъ не усилимся, ну, а если Россiя вознаградится славянами, то Россiя даже и передъ Берлиномъ усилится. Вотъ почему славяне и достанутся намъ, а не Россiи;
вотъ почему я и не утерплъ и сказалъ это въ рчи моей славянскимъ вождямъ. Надо же ихъ приготовлять исподволь къ хоро шимъ идеямъ"...
Мысли эти очень могутъ быть не только у Родича, но и вообще у Австрiйцевъ. И ужь конечно тутъ много хаоса. Представить только себ, что славяне подпадутъ подъ власть Австрiи и она, первымъ дломъ, начнетъ ихъ онмечивать, и даже потерявъ уже свои нмецкiя владнiя!
Врно однако же то, что въ Европ и не одна Австрiя наклонна врить въ безсилiе Россiи, а во-вторыхъ Ч въ непремнную жажду Россiи за хватить какъ можно скоре славянъ въ свою власть. Самый полный пе реворотъ въ политической жизни Россiи наступитъ именно тогда, когда Европа убдится, что Россiя вовсе ничего не хочетъ захватывать. Тогда наступитъ новая эра и для насъ, и для всей Европы. Убжденiе въ безкорыстiи Россiи, если придетъ когда-нибудь, то разомъ обновитъ и измнитъ весь ликъ Европы. Убжденiе это непремнно наконецъ воца рится, но не вслдствiе нашихъ увренiй: Европа не станетъ врить ни какимъ увренiямъ нашимъ до самаго конца и все будетъ смотрть на насъ враждебно. Трудно представить себ, до какой степени она насъ боится. А если боится, то должна и ненавидть. Насъ замчательно не любитъ Европа и никогда не любила;
никогда не считала она насъ за своихъ, за европейцевъ, а всегда лишь за досадныхъ пришельцевъ. Вотъ потому-то она очень любитъ утшать себя иногда мыслiю, что Россiя будто бы "пока безсильна".
И это хорошо, что она такъ наклонна думать. Я убжденъ, что са мая страшная бда сразила бы Россiю, еслибъ мы побдили, напримръ, въ крымскую компанiю и вообще одержали бы тогда верхъ надъ союзни ками! Увидавъ, что мы такъ сильны, вс въ Европ возстали бы на насъ тогда тотчасъ же, съ фанатическою ненавистью. Они подписали бы, ко нечно, невыгодный для себя миръ, еслибъ были побждены, но никогда никакой миръ не могъ бы состояться на самомъ дл. Они тотчасъ же бы стали готовиться къ новой войн, имющей цлью уже истребленiе Россiи, и, главное, за нихъ сталъ бы весь свтъ. 63-й годъ, напримръ, не обошелся бы намъ тогда однимъ обмномъ дкихъ дипломатическихъ нотъ: напротивъ, осуществился бы всеобщiй крестовый походъ на Россiю. Мало того, этимъ крестовымъ походомъ нкоторыя европейскiя правительства непремнно поправили бы тогда свои внутреннiя дла, такъ что онъ во всхъ отношенiяхъ былъ бы имъ выгоденъ.
Революцiонныя партiи и вс недовольные тогдашнимъ правительствомъ во Францiи, напримръ, немедленно примкнули бы къ правительству, въ виду "священнйшей цли" Ч изгнанiя Россiи изъ Европы, и война явилась бы народною. Но насъ тогда сберегла судьба, доставивъ перевсъ союзникамъ, а вмст съ тмъ и сохранивъ всю нашу военную честь и даже еще возвеличивъ ее, такъ что пораженiе еще можно было перенести. Однимъ словомъ, пораженiе мы перенесли, но бремя побды надъ Европой ни за что бы не перенесли, не смотря на всю нашу живу честь и силу. Насъ точно также спасла уже разъ судьба, въ начал столтiя, когда мы свергали съ Европы иго Наполеона I, Ч спасла именно тмъ, что дала намъ тогда въ союзники Пруссiю и Австрiю. Ес либъ мы тогда одни побдили, то Европа, чуть только бы оправилась посл Наполеона I, тотчасъ, и безъ Наполеона, бросилась бы опять на насъ. Но, славу Богу, случилось иначе: Пруссiя и Австрiя, которыхъ мы же освободили, немедленно приписали себ всю честь побдъ, а впослдствiи, теперь то есть, уже прямо утверждаютъ, что тогда побдили они одни, а Россiя только мшала.
И вообще мы такъ поставлены нашей европейской судьбой, что намъ никакъ нельзя побждать въ Европ, еслибъ даже мы и могли побдить: въ высшей степени невыгодно и опасно. Такъ, разв какiя нибудь частныя, такъ сказать, домашнiя побды намъ они еще могутъ "простить", Ч завоеванiе Кавказа, напримръ. Первая же война съ Турцiей, при покойномъ государ и вскор посл того послдовавшая тогда раздлка наша съ Польшей, чуть было не произвели взрыва во всей Европ. Они теперь "простили" намъ, повидимому, наши недавнiя прiобртенiя въ Средней Азiи, а однако, какъ вдь квакаютъ тамъ у се бя, успокоиться не могутъ.
Тмъ не мене, ходъ событiй, кажется, долженъ измнить отношенiя къ Россiи европейскихъ народовъ въ весьма недалекомъ бу дущемъ. Въ прошломъ мартовскомъ "Дневник" моемъ, я изложилъ нсколько мечтанiй моихъ о близкомъ будущемъ Европы. Но уже не мечтательно, а почти съ увренностью можно сказать, что даже въ ско ромъ, можетъ быть ближайшемъ будущемъ, Россiя окажется сильне всхъ въ Европ. Произойдетъ это отъ того, что въ Европ уничтожат ся вс великiя державы и по весьма простой причин: он вс будутъ обезсилены и подточены неудовлетворенными демократическими стремленiями огромной части своихъ низшихъ подданныхъ, своихъ пролетарiевъ и нищихъ. Въ Россiи же этого не можетъ случиться совсмъ: нашъ демосъ доволенъ, и чмъ дале, тмъ боле будетъ удов летворенъ, ибо все къ тому идетъ, общимъ настроенiемъ, или лучше согласiемъ. А потому и останется одинъ только колоссъ на континент Европы Ч Россiя. Это случится, можетъ быть, даже гораздо ближе, чмъ думаютъ. Будущность Европы принадлежитъ Россiи. Но вопросъ:
что будетъ тогда длать Россiя въ Европ? Какую роль играть въ ней?
Готова-ли она къ этой роли?
II.
Парадоксалистъ.
Кстати, насчетъ войны и военныхъ слуховъ. У меня есть одинъ знакомый парадоксалистъ. Я его давно знаю. Это человкъ совершенно никому неизвстный и характеръ странный: онъ мечтатель. Объ немъ я непремнно поговорю подробне. Но теперь мн припомнилось, какъ однажды, впрочемъ уже нсколько тъ тому, онъ разъ заспорилъ со мной о войн. Онъ защищалъ войну вообще и можетъ быть единственно изъ игры въ парадоксы. Замчу, что онъ "статскiй" и самый мирный и незлобивый человкъ, какой только можетъ быть на свт и у насъ въ Петербург.
Ч "Дикая мысль", Ч говорилъ онъ, между прочимъ, Ч "что война есть бичъ для человчества. Напротивъ, самая полезная вещь. Одинъ только видъ войны ненавистенъ и дйствительно пагубенъ: это война междоусобная, братоубiйственная. Она мертвитъ и разлагаетъ государ ство, продолжается всегда слишкомъ долго и озвряетъ народъ на цлыя столтiя. Но политическая, международная война приноситъ лишь одну пользу, во всхъ отношенiяхъ, а потому совершенно необхо дима.
Ч Помилуйте, народъ идетъ на народъ, люди идутъ убивать другъ друга, что тутъ необходимаго?
Ч Все и въ высшей степени. Но, вопервыхъ, ложь, что люди идутъ убивать другъ друга: никогда этого не бываетъ на первомъ план, а, напротивъ, идутъ жертвовать собственною жизнью, Ч вотъ что должно стоять на первомъ план. Это же совсмъ другое. Нтъ выше идеи, какъ пожертвовать собственною жизнiю, отстаивая своихъ братьевъ и свое отечество, или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Безъ великодушныхъ идей человчество жить не можетъ, и я даже подозрваю, что человчество именно потому и любитъ войну, чтобъ участвовать въ великодушной иде. Тутъ потребность.
Ч Да разв человчество любитъ войну?
Ч А какже? Кто унываетъ во время войны? Напротивъ, вс тот часъ-же ободряются, у всхъ поднятъ духъ и не слышно объ обыкновен ной апатiи или скук, какъ въ мирное время. А потомъ, когда война кончится, какъ любятъ вспоминать о ней, даже въ случа пораженiя! И не врьте, когда въ войну, вс, встрчаясь, говорятъ другъ другу, качая головами: "Вотъ несчастье, вотъ дожили!" Это лишь одно приличiе. На противъ, у всякаго праздникъ въ душ. Знаете, ужасно трудно призна ваться въ иныхъ идеяхъ: скажутъ, Ч зврь, ретроградъ, осудятъ;
этого боятся. Хвалить войну никто не ршится.
Ч Но вы говорите о великодушныхъ идеяхъ, объ очеловченiи.
Разв не найдется великодушныхъ идей безъ войны? Напротивъ, во время мира имъ еще удобне развиться.
Ч Совершенно напротивъ, совершенно обратно. Великодушiе гиб нетъ въ перiоды долгаго мира, а вмсто него являются цинизмъ, равнодушiе, скука и много Ч много что злобная насмшка, да и то поч ти для праздной забавы, а не для дла. Положительно можно сказать, что долгiй миръ ожесточаетъ людей. Въ долгiй миръ соцiальный перевсъ всегда переходитъ на сторону всего что есть дурнаго и грубаго въ человчеств, Ч главное, къ богатству и капиталу. Честь, человколюбiе, самопожертвованiе еще уважаются, еще цнятся, стоятъ высоко сейчасъ посл войны, но чмъ дольше продолжается миръ Ч вс эти прекрасныя великодушныя вещи блднютъ, засыхаютъ, мертвютъ, а богатство, стяжанiе захватываютъ все. Остается подъ конецъ лишь одно лицемрiе, Ч лицемрiе чести, самопожертвованiя, долга, такъ что пожалуй ихъ еще и будутъ продолжать уважать, не смотря на весь ци низмъ, но только лишь на красныхъ словахъ для формы. Настоящей чес ти не будетъ, а останутся формулы. Формулы чести Ч это смерть чести.
Долгiй миръ производитъ апатiю, низменность мысли, развратъ, приту пляетъ чувства. Наслажденiя не утончаются, а грубютъ. Грубое богат ство не можетъ наслаждаться великодушiемъ, а требуетъ наслажденiй боле скоромныхъ, боле близкихъ къ длу, то есть къ прямйшему удовлетворенiю плоти. Наслажденiя становятся плотоядными.
Сластолюбiе вызываетъ сладострастiе, а сладострастiе всегда жестокость.
Вы никакъ не можете всего этого отрицать, потому что нельзя отрицать главнаго факта: что соцiальный перевсъ во время долгаго мира всегда подъ конецъ переходитъ къ грубому богатству.
Ч Но наука, искусства, Ч разв въ продолженiе войны они могутъ развиваться, а это великiя и великодушныя идеи.
Ч Тутъ-то я васъ и ловлю. Наука и искусства именно развиваются всегда въ первый перiодъ посл войны. Война ихъ обновляетъ, освжаетъ, вызываетъ, крпитъ мысли и даетъ толчокъ. Напротивъ, въ долгiй миръ и наука глохнетъ. Безъ сомннiя, занятiе наукой требуетъ великодушiя, даже самоотверженiя. Но многiе-ли изъ ученыхъ устоятъ передъ язвой мира? Ложная честь, самолюбiе, сластолюбiе захватятъ и ихъ. Справьтесь, напримръ, съ такою страстью какъ зависть: она груба и пошла, но она проникнетъ и въ самую благородную душу ученаго. За хочется и ему участвовать во всеобщей пышности, въ блеск. Что зна читъ передъ торжествомъ богатства торжество какого нибудь научнаго открытiя, если только оно не будетъ такъ эффектно какъ, напримръ, открытiе планеты Нептунъ. Много-ли останется истинныхъ тружени ковъ, какъ вы думаете? Напротивъ, захочется славы, вотъ и явится въ наук шарлатанство, гоньба за эффектомъ, а пуще всего утилитаризмъ, потому что захочется и богатства. Въ искусств то же самое: такая же погоня за эффектомъ, за какою нибудь утонченностью. Простыя, ясныя, великодушныя и здоровыя идеи будутъ уже не въ мод: понадобится что-нибудь гораздо поскоромне;
понадобится искусственность страстей.
Мало по малу утратится чувство мры и гармонiи;
явятся искривленiя чувствъ и страстей, такъ называемыя утонченности чувства, которыя въ сущности только ихъ огрублость. Вотъ этому-то всему подчиняется всегда искусство въ конц долгаго мира. Если-бъ не было на свт вой ны, искусство бы заглохло окончательно. Вс лучшiя идеи искусства да ны войной, борьбой. Подите въ трагедiю, смотрите на статуи: вотъ Горацiй Корнеля, вотъ Аполлонъ Бельведерскiй, поражающiй чудови ще...
Ч А Мадонны, а христiанство?
Ч Христiанство само признаетъ фактъ войны и пророчествуетъ, что мечъ не прейдетъ до кончины мiра: это очень замчательно и пора жаетъ. О, безъ сомннiя, въ высшемъ, въ нравственномъ смысл оно от вергаетъ войну и требуетъ братолюбiя. Я самъ первый возрадуюсь, ко гда раскуютъ мечи на орала. Но вопросъ: когда это можетъ случиться?
И стоитъ-ли расковывать теперь мечи на орала? Теперешнiй миръ все гда и везд хуже войны, до того хуже, что даже безнравственно стано вится подъ конецъ его поддерживать: нечего цнить, совсмъ нечего сохранять, совстно и пошло сохранять. Богатство, грубость наслажденiй порождаютъ нь, а нь порождаетъ рабовъ. Чтобъ удер жать рабовъ въ рабскомъ состоянiи, надо отнять отъ нихъ свободную волю и возможность просвщенiя. Вдь вы же не можете не нуждаться въ раб, кто бы вы ни были, даже если вы самый гуманнйшiй человкъ? Замчу еще, что въ перiодъ мира укореняется трусливость и безчестность. Человкъ по природ своей страшно наклоненъ къ трус ливости и безстыдству и отлично про себя это знаетъ;
вотъ почему, мо жетъ быть, онъ такъ и жаждетъ войны, и такъ любитъ войну: онъ чувст вуетъ въ ней лекарство. Война развиваетъ братолюбiе и соединяетъ на роды.
Ч Какъ соединяетъ народы?
Ч Заставляя ихъ взаимно уважать другъ друга. Война освжаетъ людей. Человколюбiе всего боле развивается лишь на пол битвы. Это даже странный фактъ, что война мене обозляетъ чмъ миръ. Въ са момъ дл, какая нибудь политическая обида въ мирное время, какой нибудь нахальный договоръ, политическое давленiе, высокомрный за просъ, Ч въ род какъ длала намъ Европа въ 63-мъ году Ч гораздо боле обозляютъ, чмъ откровенный бой. Вспомните, ненавидли ли мы французовъ и англичанъ во время крымской компанiи? Напротивъ, какъ будто ближе сошлись съ ними, какъ будто породнились даже. Мы инте ресовались ихъ мннiемъ объ нашей храбрости, ласкали ихъ плнныхъ;
наши солдаты и офицеры выходили на аванпосты во время перемирiй и чуть не обнимались съ врагами, даже пили водку вмст. Россiя читала про это съ наслажденiемъ въ газетахъ, что не мшало однако же великолпно драться. Развивался рыцарскiй духъ. А про матерiальныя бдствiя войны я и говорить не стану: кто не знаетъ закона, по которо му посл войны все какъ бы воскресаетъ силами. Экономическiя силы страны возбуждаются въ десять разъ, какъ будто грозовая туча проли лась обильнымъ дождемъ надъ изсохшею почвой. Пострадавшимъ отъ войны сейчасъ же и вс помогаютъ, тогда какъ, во время мира цлыя области могутъ вымирать съ голоду прежде чмъ мы почешемся или да димъ три цлковыхъ.
Ч Но разв народъ не страдаетъ въ войну больше всхъ, не несетъ раззоренiя и тягостей неминуемыхъ и несравненно большихъ, чмъ высшiе слои общества?
Ч Можетъ быть, но временно;
а за то выигрываетъ гораздо больше, чмъ теряетъ. Именно для народа война оставляетъ самыя лучшiя и высшiя послдствiя. Какъ хотите, будьте самымъ гуманнымъ человкомъ, но вы все-таки считаете себя выше простолюдина. Кто мряетъ въ наше время душу на душу, христiанской мркой? Мряютъ карманомъ, властью, силой, Ч и простолюдинъ это отлично знаетъ всей своей массой. Тутъ не то что зависть, Ч тутъ является какое-то невы носимое чувство нравственнаго неравенства, слишкомъ язвительнаго для простонародiя. Какъ ни освобождайте и какiе ни пишите законы, неравенство людей не уничтожится въ теперешнемъ обществ. Единст венное лекарство Ч война. Пальятивное, моментальное, но отрадное для народа. Война поднимаетъ духъ народа и его сознанiе собственнаго достоинства. Война равняетъ всхъ во время боя и миритъ господина и раба въ самомъ высшемъ проявленiи человческаго достоинства, Ч въ жертв жизнiю за общее дло, за всхъ, за отечество. Неужели вы ду маете, что масса, самая даже темная масса мужиковъ и нищихъ, не нуж дается въ потребности дятельнаго проявленiя великодушныхъ чувствъ? А во время мира, чмъ масса можетъ заявить свое великодушiе и человческое достоинство? Мы и на единичныя-то проявленiя великодушiя въ простонародь смотримъ, едва удостоивая замчать ихъ, иногда съ улыбкою недоврчивости, иногда просто не вря, а иногда такъ и подозрительно. Когда же повримъ героизму какой-нибудь еди ницы, то тотчасъ же надлаемъ шуму, какъ передъ чмъ-то необыкно веннымъ;
и что же выходитъ: наше удивленiе и наши похвалы похожи на презрнiе. Во время войны все это исчезаетъ само собой и наступа етъ полное равенство героизма. Пролитая кровь важная вещь. Взаим ный подвигъ великодушiя порождаетъ самую твердую связь неравенствъ и сословiй. Помщикъ и мужикъ, сражаясь вмст въ двнадцатомъ го ду, были ближе другъ къ другу, чмъ у себя въ деревн, въ мирной усадьб. Война есть поводъ масс уважать себя, а потому народъ и лю битъ войну: онъ слагаетъ про войну псни, онъ долго потомъ заслуши вается легендъ и разсказовъ о ней... пролитая кровь важная вещь! Нтъ, война въ наше время необходима;
безъ войны провалился бы мiръ, или по крайней мр, обратился бы въ какую-то слизь, въ какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами...
Я, конечно, пересталъ спорить. Съ мечтателями спорить нельзя. Но есть однако же престранный фактъ: теперь начинаютъ спорить и поды маютъ разсужденiя о такихъ вещахъ, которыя, казалось бы, давнымъ давно ршены и сданы въ архивъ. Теперь это все выкапывается опять.
Главное въ томъ, что это повсемстно.
III.
Опять только одно словцо о спиритизм.
Опять у меня не остается мста для "статьи о спиритизм", опять отлагаю до другаго №. И однако же я былъ еще въ феврал на этомъ спиритскомъ сеанс, съ "настоящимъ" медiумомъ Ч сеанс, который произвелъ на меня довольно сильное впечатлнiе. Объ этомъ сеанс другiе, присутствовавшiе на немъ, уже сказали печатно, такъ что мн, конечно, ничего и не остается сообщить, кром этого собственнаго моего впечатлнiя. Но, до сихъ поръ, въ цлые эти два мсяца, я не хотлъ ничего писать объ этомъ и Ч скрылъ мое впечатлнiе отъ читателя.
Впередъ скажу, что оно было совершенно особаго рода и почти не каса лось спиритизма. Это было впечатлнiе чего-то другаго и лишь про явившагося по поводу спиритизма. Мн очень жаль, что я принужденъ опять отложить, тмъ боле, что теперь нажилъ охоту поговорить объ этомъ, тогда какъ досел чувствовалъ къ тому какъ бы нкоторое отвращенiе. Отвращенiе произошло отъ мнительности. Нкоторымъ изъ друзей моихъ я тогда же сообщилъ объ этомъ сеанс;
одинъ человкъ, сужденiемъ котораго я глубоко дорожу, выслушавъ, спросилъ меня:
"намренъ-ли я описать это въ "Дневник"? Я отвтилъ, что еще не знаю. И вдругъ онъ замтилъ: "не пишите". Онъ ничего не прибавилъ и я не настаивалъ, но я понялъ смыслъ: ему, очевидно, было бы непрiятно, еслибъ и я хоть чмъ нибудь поспособствовалъ распространенiю спири тизма. Это меня тогда поразило потому особенно, что я, напротивъ, пе редавая объ этомъ февральскомъ сеанс, съ искреннимъ убжденiемъ отрицалъ спиритизмъ. Стало быть подмтилъ же въ моемъ разсказ этотъ человкъ, ненавидящiй спиритизмъ, нчто какъ бы благо прiятное спиритизму, не смотря на все мое отрицанiе. Вотъ почему я и воздерживался до сихъ поръ говорить печатно, именно изъ мнительно сти и отъ недоврчивости къ самому себ. Но теперь я, кажется, себ уже вполн довряю, и всю эту мнительность себ разъяснилъ. Кром того я убдился, что никакими статьями моими не могу способствовать ни поддержанiю спиритизма, ни искорененiю его. Г-нъ Менделевъ, читающiй въ самую сiю минуту, какъ я пишу это, свою лекцiю въ Соля номъ городк вроятно глядитъ на дло иначе и читаетъ съ благород ною цлью "раздавить спиритизмъ". Лекцiи съ такими прекрасными тенденцiями всегда прiятно слушать;
но я думаю, что кто захочетъ увровать въ спиритизмъ, того ничмъ не остановишь, ни лекцiями, ни даже цлыми комиссiями, а неврующаго, если только онъ вполн не желаетъ поврить Ч ничмъ не соблазнишь. Вотъ именно это-то убжденiе я и выжилъ на февральскомъ сеанс у А. Н. Аксакова, по крайней мр тогда въ вид перваго сильнаго впечатлнiя. До тхъ поръ я просто отрицалъ спиритизмъ, то есть, въ сущности, былъ воз мущенъ лишь мистическимъ смысломъ его ученiя (явленiй же спирит скихъ, съ которыми я и до сеанса съ медiумомъ былъ нсколько знакомъ, я не въ состоянiи былъ вполн отрицать никогда, даже и теперь, и осо бенно теперь Ч посл того какъ прочелъ отчетъ учрежденной надъ спиритизмомъ ученой комиссiи). Но посл того замчательнаго сеанса я вдругъ догадался, или лучше вдругъ узналъ, что я мало того, что не врю въ спиритизмъ, но кром того и вполн не желаю врить, Ч такъ что никакiя доказательства меня уже не поколеблютъ боле никогда.
Вотъ что я вынесъ изъ того сеанса и потомъ уяснилъ себ. И, призна юсь, впечатлнiе это было почти отрадное, потому что я нсколько бо ялся, идя на сеансъ. Прибавлю еще, что тутъ не одно только личное:
мн кажется, въ этомъ наблюденiи моемъ, есть и нчто общее. Тутъ ме рещится мн какой-то особенный законъ человческой природы, общiй всмъ и касающiйся именно вры и неврiя вообще. Мн какъ-то выяс нилось тогда, именно чрезъ опытъ, именно чрезъ этотъ сеансъ Ч какую силу неврiе можетъ найти и развить въ самомъ себ, въ данный мо ментъ, совершенно помимо вашей воли, хотя и согласно съ вашимъ тай нымъ желанiемъ... Равно вроятно и вра. Вотъ объ этомъ-то я и хотлъ-бы сказать.
Итакъ до слдующаго ;
№, но теперь однако прибавлю еще нсколько словъ въ дополненiе сказаннаго уже въ мартовскомъ, собст венно по поводу все того же "Отчета" столь извстной уже теперь "Комиссiи".
Я тогда сказалъ нсколько словъ объ неудовлетворительности этого "отчета" и о томъ, чмъ даже онъ можетъ быть вреденъ своему собст венному длу. Но я не сказалъ главнаго. Постараюсь теперь добавить въ короткихъ словахъ, тмъ боле, что тутъ дло очень простое.
Комиссiя не захотла снизойти до главной потребности въ этомъ дл, до потребности общества, ожидавшаго ея ршенiя. Она, кажется, такъ мало заботилась объ общественной потребности (въ противномъ случа пришлось бы предположить, что она просто и не съумла понять ее), что не сообразила даже того, что какими-то "мелькнувшими въ темнот кри нолинными пружинками", никого у насъ не разувришь и ничего не до кажешь, если уже люди повреждены. Читая "отчетъ", ршительно начи наетъ казаться, что эти наши ученые предполагали спиритизмъ сущест вующимъ въ Петербург единственно лишь въ квартир А. Н. Аксакова и ничего ровно не знали о жажд, проявившейся въ обществ, къ спири тизму и на какихъ основанiяхъ спиритизмъ собственно у насъ, у рус скихъ, началъ распространяться. Но они все это знали, а только пре небрегли. По всему видно, что они отнеслись ко всему этому совершенно какъ т частные лица, которые выслушиваютъ о пагубныхъ увлеченiяхъ нашего общества спиритизмомъ, лишь глумясь и хихикая надъ ними, да и то мимоходомъ, едва удостоивая вникнуть. Но, организовавшись въ коммиссiю, эти ученые стали уже общественными дятелями, а не част ными лицами. Они получили миссiю и вотъ этого-то они, кажется, не пожелали принять въ соображенiе, а подсли къ спиритскому столу, со вершенно продолжая попрежнему быть частными лицами, то есть, смясь, глумясь и хихикая и разв только, кром того, немножко сер дясь на то, что имъ серьезно пришлось заняться такою глупостью.
Пусть, однако же, весь этотъ домъ, вся квартира А. Н. Аксакова обтянута пружинами и проволоками, а у медiума, сверхъ того, какая-то машинка, щелкающая между ногъ (объ этой хитрой догадк комиссiи сообщилъ потомъ печатно Н. П. Вагнеръ). Но вдь всякiй "серьезный" спиритъ (о, не смйтесь надъ этимъ словомъ, право это очень серьезно) спроситъ прочтя отчетъ: "какъ же у меня-то дома, гд я всхъ знаю по пальцамъ, Ч моихъ дтей, жену, родныхъ и знакомыхъ, Ч какъ же у меня-то происходятъ т же самые явленiя: столъ качается, подымается, слышатся звуки, получаются интеллигентные отвты? Вдь ужь я-то наврно знаю и вполн убжденъ, что въ дом моемъ нтъ машинокъ и проволокъ, а жена моя и дти мои меня не станутъ обманывать?" Глав ное то, что такихъ, которые скажутъ или подумаютъ это, въ Петербург, въ Москв и въ Россiи уже накопилось слишкомъ довольно, черезъ чуръ даже, и вотъ объ этомъ надо было бы подумать, даже снизойдя съ уче ной высоты;
вдь это зараза, вдь этимъ людямъ надо помочь. Но высокомрiе коммиссiи не допускаетъ ее ни до какого раздумья: "просто все легкомысленные и малообразованные люди, а потому и врятъ".
"Пусть, положимъ, продолжаетъ настаивать серьозный и тревожно убжденный спиритъ (ибо они еще вс теперь въ первомъ удивленiи и въ первой тревог, Ч дло вдь такое новое и не обычайное), "пусть я легкомысленъ и малообразованъ, но вдь машинки-то этой, которая щелкаетъ, все-таки у меня нтъ въ дом, я вдь это наврно знаю, да и средствъ я не имю выписывать такiе забавные инструменты, да и отку да, кто ихъ продаетъ, все это, ей-Богу, намъ неизвстно. Такъ какже у насъ-то щелкаетъ, какже эти стуки-то происходятъ? Вотъ вы говорите, что мы сами какъ-то надавливаемъ на столъ безсознательно;
увряю же васъ, что мы не до такой степени дти и слдимъ за собой, именно слдимъ: не надавливаемъ-ли сами, Ч опыты длаемъ, съ любопытст вомъ, съ безпристрастiемъ"...
Ч Нечего вамъ отвчать, Ч заключаетъ коммиссiя уже съ сердцемъ, васъ тоже и также обманываютъ, какъ и всхъ;
всхъ обманываютъ, вс колпаки;
такъ должно быть, такъ наука говоритъ;
мы наука.
Ну, это не объясненiе. "Нтъ, видно тутъ что нибудь другое, за ключаетъ "серьезно" убжденный спиритъ;
не можетъ быть, чтобъ одни только фокусы. Пусть тамъ мадамъ Клайръ, а я свою семью знаю: неко му у меня длать фокусы". И спиритизмъ держится.
Вотъ сейчасъ я прочиталъ въ "Новомъ Времени" отчетъ о первой лекцiи г. Менделева въ Соляномъ Городк. Г-нъ Менделевъ длаетъ твердое положенiе, въ вид твердаго факта, что "на спиритическихъ сеансахъ столы двигаются и издаютъ стуки, какъ при наложенiи на нихъ рукъ, такъ и безъ него. Изъ этихъ стуковъ, при условной азбук, образуются цлыя слова, фразы, изрченiя, носящiя всегда на себ оттнокъ умст веннаго развитiя того медiума, при помощи котораго производится сеансъ. Это фактъ. Теперь надо разъяснить, кто стучитъ и обо что? Для разъясненiя существу ютъ слдующiя 6 гипотезъ".
Вотъ это-то и главное: "Кто стучитъ и обо что?" И затмъ выстав ляется шесть существующихъ уже объ этомъ въ Европ гипотезъ, цлыхъ шесть, кажется можно бы разубдить даже самаго "серьезнаго" спирита. Но вдь любопытне всего для добросовстнаго и желающаго разъяснить дло спирита не то, что есть шесть гипотезъ, а то, какой ги потезы держится самъ г. Менделевъ, что собственно говоритъ и на чемъ установилась именно наша комиссiя? Свое-то намъ ближе, авторитетне, а что тамъ въ Европ, или въ Американскихъ Штатахъ, такъ это все дло темное! И вотъ изъ дальнйшаго изложенiя лекцiи видно, что коммиссiя, все-таки и опять-таки, остановилась на гипотез фокусовъ, да и не простыхъ, а именно съ предвзятыми плутнями и щел кающими между ногъ машинками (повторяю, Ч по свидтельству Н. П.
Вагнера). Но этого мало, мало этого ученаго "высокомрiя" для нашихъ спиритовъ, мало даже и въ томъ случа, если бъ коммиссiя была и пра ва, и вотъ въ чемъ бда. Да и кто еще знаетъ, можетъ быть, "серьезно" убжденный спиритъ и правъ, заключая, что если спиритизмъ и вздоръ, то все-таки тутъ что-то другое, кром однихъ грубыхъ плутней, къ ко торому и надо бы отнестись понжне и, такъ сказать, поделикатне, потому вдь что "жена его, дти его, знакомые его не станутъ его обма нывать" и т. д., и т. д. Поврьте, что онъ сталъ на своемъ и вы его съ этого не собьете. Онъ твердо знаетъ, что тутъ "не все одн плутни". Въ этомъ-то ужь онъ убдился.
Въ самомъ дл, вс другiя положенiя коммиссiи почти точно тако го же высокомрнаго характера: "легкомысленны, дескать, сами надав ливаютъ безсознательно на столъ, оттого столъ и качается;
сами обма нуть себя желаютъ, столъ и стучитъ;
нервы разстроены, во мрак си дятъ, гармонiя играетъ, крючечки въ рубашечныхъ рукавчикахъ устрое ны, (это, впрочемъ, предположенiе г-на Рачинскаго) кончикомъ ноги столъ подымаютъ" и т. д., и т. д. И все-таки это никого не убдитъ изъ желающихъ совратиться. "Помилосердуйте, у меня столъ въ два пуда, я ни за что его не сдвину концомъ ноги и ужь никакъ не подыму на воз духъ, да этого и нельзя совсмъ сдлать, разв какой нибудь факиръ или фокусникъ это сдлаетъ, или тамъ ваша Мистриссъ Клайръ своей кринолинной машинкой, а у меня въ семейств нтъ такихъ фокусни ковъ и эквилибристовъ". Однимъ словомъ, спиритизмъ Ч безъ сомннiя великое, чрезвычайное и глупйшее заблужденiе, блудное ученiе и тьма, но бда въ томъ, что не такъ просто все это, можетъ быть, происходитъ за столомъ, какъ предписываетъ врить коммиссiя и нельзя тоже всхъ спиритовъ сплошь обозвать рохлями и глупцами. Этимъ только переос корбишь всхъ лично и тмъ скоре ничего не достигнешь. Къ этому заблужденiю надо бы было отнестись, кажется именно въ нкоторой свя зи съ текущими общественными обстоятельствами нашими, а по этому и тонъ, и прiемъ измнить на другiе. Особенно надо бы было принять во вниманiе мистическое значенiе спиритизма, эту вреднйшую вещь, какая только можетъ быть;
но коммиссiя именно надъ этимъ то значенiемъ и не задумывалась. Конечно, она не въ силахъ бы была раздавить это зло, ни въ какомъ случа, но, по крайней мр, другими, не столь наивными и гордыми прiемами могла бы вселить и въ спиритахъ даже уваженiе къ своимъ выводамъ, а на шаткихъ еще послдователей такъ и сильное бы могла имть влiянiе. Но коммиссiя очевидно считала всякiй другой под ходъ къ длу, кром какъ къ фокусничеству, и не простому а съ плут нями, Ч унизительнымъ для своего ученаго достоинства. Всякое предположенiе, что спиритизмъ есть нчто, а не просто грубый обманъ и фокусъ, Ч для коммиссiи было немыслимо. Да и что сказали бы тогда объ нашихъ ученыхъ въ Европ? Такимъ образомъ, прямо задавшись убжденiемъ, что всего-то тутъ только надо изловить плутню и ничего больше, Ч ученые тмъ самымъ сами дали ршенiю своему видъ пред взятаго ршенiя. Поврьте, что иной умный спиритъ (увряю васъ, что есть и умные люди, задумывающiеся надъ спиритизмомъ, не все глупцы), Ч иной умный спиритъ, прочитавъ въ газетахъ отчетъ о публичной лекцiи г-на Менделева, а въ немъ такую фразу:
"Изъ этихъ стуковъ, при условной азбук, образуются цлыя слова, фразы, изрченiя, носящiя всегда на себ оттнокъ умственнаго развитiя того медiума, при помощи котораго производится сеансъ. Это фактъ".
прочитавъ такую фразу, пожалуй, вдругъ подумаетъ: да вдь этотъ "всегдашнiй оттнокъ умственнаго развитiя того медiума" и т. д. Ч вдь это, пожалуй, чуть не самое существенное дло въ изслдованiи о спиритизм и выводъ долженъ быть сдланъ на основанiи самыхъ тща тельныхъ опытовъ, и вотъ наша коммиссiя, только лишь подсла къ длу (долго-ль она занималась-то!) какъ тотчасъ же и опредлила, что это фактъ. Ужь и фактъ! Можетъ быть она руководствовалась въ этомъ случа какимъ нибудь нмецкимъ или французскимъ мннiемъ, но вдь въ такомъ случа гд же собственный-то ея опытъ? Тутъ лишь мннiе, а не выводъ изъ собственнаго опыта. По одной мистриссъ Клэйръ они не могли заключить объ отвтахъ столовъ, "соотвтственныхъ умственному развитiю медiумовъ", какъ о всеобщемъ факт. Да и мистриссъ-то Клэйръ врядъ ли они изслдовали съ ея умст венной, верхней, головной стороны, а нашли лишь щелкающую машинку, но уже совсмъ въ другомъ мст. Г. Менделевъ былъ членомъ комиссiи и, читая лекцiю, говорилъ какъ бы отъ лица комиссiи. Нтъ, такое скорое и поспшное ршенiе комиссiи, въ такомъ важномъ пункт изслдованiя и при такихъ ничтожныхъ опытахъ Ч слишкомъ высокомрно, да и врядъ ли вполн научно"...
Право это могутъ подумать. Вотъ подобная-то высокомрная лег кость иныхъ заключенiй и дастъ обществу, а пуще всего всмъ этимъ убжденнымъ уже спиритамъ, поводъ еще пуще утвердиться въ своихъ заблужденiяхъ: "Высокомрiе, дескать, гордость, предвзятость, преднамренность. Брюзгливы ужь слишкомъ"!... И спиритизмъ удер жится.
P. S. Сейчасъ прочелъ отчетъ и о второй лекцiи г. Менделева о спиритизм. Г. Менделевъ уже приписываетъ "отчету" коммиссiи вра чебное дйствiе на писателей: "Суворинъ не такъ уже вритъ въ спири тизмъ, Боборыкинъ тоже видимо исцлился, по крайней мр, поправ ляется. Наконецъ, въ "Дневник" своемъ и Достоевскiй поправился: въ январ онъ былъ наклоненъ къ спиритизму, а въ март уже бранитъ его: стало быть, тутъ "отчетъ". Такъ, стало быть, почтенный г.
Менделевъ подумалъ, что я въ январ хвалилъ спиритизмъ? Ужь не за чертей ли?
Г-нъ Менделевъ, должно быть, необыкновенно доброй души. Раз давивъ двумя лекцiями спиритизмъ, представьте себ, вдь онъ въ заключенiе второй лекцiи похвалилъ его. И за что, какъ вы думаете:
"Честь и слава спиритамъ" (ухъ! до чести и славы дошло, да за что же такъ вдругъ?) "Честь и слава спиритамъ, сказалъ онъ, что они вышли честными и смлыми борцами того, что имъ казалось истиною, не боясь предразсудковъ"! Очевидно, что это сказано изъ жалости и, такъ сказать, изъ деликатности, происшедшей отъ собственнаго пресыщенiя своимъ успхомъ, только не знаю Ч деликатно-ли вышло. Это точь въ точь какъ содержатели благородныхъ пансiоновъ аттестуютъ иной разъ сво ихъ воспитанниковъ передъ ихъ родителями: "Ну, а этотъ хотя умст венными способностями, подобно старшему своему брату, похвалиться не можетъ и далеко не пойдетъ, но за то чистосердеченъ и поведенiя благонадежнаго": каково это младшему-то брату выслушивать! Тоже похвалилъ спиритовъ (и опять съ "честь и славой") за то, что они въ нашъ матерiальный вкъ интересуются о душ: Хоть не въ наукахъ, такъ въ вр, дескать, тверды, въ Бога вруютъ. Почтенный профес соръ должно быть большой насмшникъ. Ну, а если онъ это наивно, не въ насмшку, то стало быть обратное: большой не насмшникъ...
IV.
За умершаго.
Съ тяжелымъ чувствомъ прочелъ я въ "Новомъ Времени", перепе чатанный этою газетою изъ журнала "Дло" анекдотъ, позорный для памяти моего брата Михаила Михайловича, основателя и издателя жур наловъ "Время" и "Эпоха" и умершаго двнадцать тъ тому назадъ.
Привожу этотъ анекдотъ буквально:
"Въ 1862 году, когда Щаповъ не захотлъ боле уже имть дло съ тогдаш ними "Отеч. Зап.", а другiе журналы были временно прекращены, онъ отдалъ своихъ "Бгуновъ" во "Время". Осенью онъ сильно нуждался, но покойный редакторъ "Вре мени", Михаилъ Достоевскiй, очень долго затягивалъ уплату слдующихъ ему де негъ. Настали холода, а у Щапова не было даже теплаго платья. Наконецъ, онъ вышелъ изъ себя, попросилъ къ себ Достоевскаго и при семъ произошла у нихъ слдующая сцна, Ч Подождите-съ, Афонасiй Прокопьевичъ, Ч черезъ недлю я вамъ привезу вс деньги, Ч говорилъ Достоевскiй, Ч "Да поймите же вы, наконецъ, что мн деньги сейчасъ нужны"! Ч "Начто же сейчасъ-то?" Ч "Теплаго пальто вонъ у меня нтъ, платья нтъ". Ч "А знаете-ли, что у меня знакомый портной есть;
у него все это въ кредитъ можно купить, я посл заплачу ему изъ вашихъ денегъ". Ч И Достоевскiй повезъ Щапова къ портному еврею, который снабдилъ историка, ка кимъ-то пальто, сюртучкомъ, жилетомъ и штанами весьма сомнительнаго свойства и поставленными въ счетъ очень дорого, на что потомъ жаловался даже непрактическiй Щаповъ."
Это изъ некролога Щапова въ "Дл". Не знаю, кто писалъ, я еще не справлялся въ "Дл" и не читалъ некролога. Перепечатываю же, какъ сказалъ выше, изъ "Новаго Времени".
Братъ мой умеръ уже давно: дло, стало быть старое, темное, за щищать трудно, и Ч никого свидтелей разсказаннаго происшествiя.
Обвиненiе стало быть голословное. Но я твердо увряю, что весь этотъ анекдотъ лишь одна нелпость и если нкоторыя обстоятельства въ немъ не выдумка, то по крайней мр вс факты извращены и правда въ высшей степени пострадала. Докажу это Ч сколько возможно.
Прежде всего объявляю, что въ денежныхъ длахъ брата по журна лу, и въ его прежнихъ коммерческихъ оборотахъ, я никогда не участво валъ. Сотрудничая брату по редакцiи "Времени", я не касался ни до ка кихъ денежныхъ разсчетовъ. Тмъ не мене мн совершенно извстно, что журналъ "Время", имлъ блестящiй по тогдашнему успхъ.
Извстно мн тоже, что разсчеты съ писателями не только не произво дились въ долгъ, но напротивъ постоянно выдавались весьма значитель ныя суммы впередъ сотрудникамъ. Про это-то ужь я знаю и много разъ бывалъ свидтелемъ. И въ сотрудникахъ журналъ не нуждался: они са ми приходили и присылали статьи во множеств, еще съ перваго года изданiя;
стоитъ просмотрть №№ "Времени" за вс 2 1/2-ю года изданiя, чтобъ убдиться, что въ немъ участвовало огромное большин ство тогдашнйшихъ представителей литературы. Такъ не моглоЧ бы быть, если-бъ братъ не платилъ сотрудникамъ, или врне Ч неблаго родно-бы велъ себя съ сотрудниками. Впрочемъ объ раздач впередъ значительныхъ суммъ могутъ многiе и теперь засвидтельствовать.
Дло это не въ углу происходило. Многiе изъ бывшихъ и даже близкихъ сотрудниковъ и теперь еще живы и, конечно, не откажутся засвидтельствовать: какъ на ихъ взглядъ и память велись братомъ дла въ журнал. Короче: братъ не могъ "затягивать уплату Щапову", да еще тогда, когда у того не было платья. Если же Щаповъ попросилъ брата къ себ, то не "выведенный изъ терпнiя" за неуплату, а именно прося денегъ впередъ подобно многимъ другимъ. Посл покойнаго брата сохранились многiя письма и записки въ редакцiю сотрудниковъ и я не теряю надежды, что между ними отыщутся и записки Щапова. Тогда и уяснятся отношенiя. Но и, кром этого, то обстоятельство, что Щаповъ вроятне всего просилъ тогда денегъ впередъ, Ч безъ сомннiя согласне съ истиною и со всми воспоминанiями, со всми еще возмож ными теперь свидтельствами о томъ, какъ велось и издавалось "Время" Ч свидтельствами, которыхъ, повторяю, и теперь можно набрать до вольно, не смотря на 14-тилтнiй минувшiй срокъ. Не смотря на свою "дловитость", братъ бывалъ довольно слабъ къ просьбамъ и не умлъ отказывать: онъ выдавалъ впередъ, иногда даже и безъ надежды полу чить статью для журнала отъ писателя. Этому я свидтелемъ и могъ бы кой на кого указать. Но съ нимъ и не такiе случаи бывали. Одинъ изъ постоянныхъ сотрудниковъ выпросилъ у брата шестьсотъ рублей впе редъ и на другое же утро ухалъ служить въ Западный Край, куда то гда набирали чиновниковъ, и тамъ и остался, и ни статей, ни денегъ братъ отъ него не получилъ. Но замчательне всего, что и шагу не сдлалъ, чтобъ вытребовать деньги обратно, не смотря на то, что имлъ въ рукахъ документъ, и уже долго спустя, по смерти его, его семейство вытребовало съ этого сотрудника (человка, имвшаго средства), деньги судомъ. Судъ былъ гласный и обо всемъ этомъ дл можно получить са мыя точныя свднiя. Я только хотлъ заявить Ч съ какою легкостiю и готовностью братъ выдавалъ иногда деньги впередъ и что не такой человкъ сталъ бы оттягивать уплату нуждающемуся литератору. Нек рологистъ Щапова, вслушиваясь въ разговоръ брата со Щаповымъ, могъ просто не знать о какихъ собственно деньгахъ идетъ дло: о долж ныхъ ли братомъ, или о просимыхъ впередъ? Весьма возможно и то, что братъ предложилъ Щапову сдлать ему, у знакомаго портного, въ кре дитъ платье, и все это очень просто: не желая отказать Щапову въ по мощи, онъ могъ, по нкоторымъ соображенiямъ, предпочесть этотъ спо собъ помощи выдач денегъ Щапову прямо въ руки...
Наконецъ Ч въ приведенномъ анекдот я не узнаю разговора моего брата: такимъ тономъ онъ никогда не говаривалъ. Это вовсе не то лицо, не тотъ человкъ. Братъ мой никогда, ни у кого не заискивалъ;
онъ не могъ кружиться около человка съ сладенькими фразами, пересыпая свою рчь слово-еръ-сами. И ужь конечно никогда бы не допустилъ ска зать себ: "Да поймите же вы, наконецъ, что мн деньги сейчасъ нуж ны". Вс эти фразы какъ нибудь передлались и пересочинились, подъ извстнымъ взглядомъ, за четырнадцать тъ, у автора анекдота въ воспоминанiи. Пусть вс, помнящiе брата (а такихъ много), припомнятъ Ч говорилъ-ли онъ такимъ слогомъ? Братъ мой былъ человкъ высоко порядочнаго тона, велъ и держалъ себя какъ джентльменъ, которымъ и былъ на самомъ дл. Это былъ человкъ весьма образованный, дарови тый литераторъ, знатокъ европейскихъ литературъ, поэтъ и извстный переводчикъ Шиллера и Гете. Я не могу представить себ, чтобъ такой человкъ могъ такъ лебезить передъ Щаповымъ, какъ передано въ "анекдот".
Приведу еще одно обстоятельство о покойномъ брат моемъ, кажет ся очень мало кому извстное. Въ сорокъ девятомъ году онъ былъ аре стованъ по длу Петрашевскаго и посаженъ въ крпость, гд и высидлъ два мсяца. По прошествiи двухъ мсяцевъ ихъ освободили нсколько человкъ (довольно многихъ), какъ невинныхъ и неприкосновенныхъ къ возникшему длу. И дйствительно: братъ не участвовалъ ни въ организованномъ тайномъ обществ у Петрашевскаго, ни у Дурова. Тмъ не мене онъ бывалъ на вечерахъ Петрашевскаго и пользовался изъ тайной, общей библiотеки, складъ которой находился въ дом Петрашевскаго, книгами. Онъ былъ тогда фурьеристомъ и со страстью изучалъ Фурье. Такимъ образомъ, въ эти два мсяца въ крпости, онъ вовсе не могъ считать себя безопаснымъ и разсчитывать съ увренностью, что его отпустятъ. То, что онъ былъ фурьеристомъ и пользовался библiотекой Ч открылось и, конечно, онъ могъ ожидать если не Сибири, то отдаленной ссылки какъ подозрительный человкъ. И многiе изъ освобожденныхъ черезъ два мсяца подверглись бы ей непремнно (говорю утвердительно), еслибъ не были вс освобождены по вол покойнаго Государя, о чемъ я узналъ тогда же отъ князя Гагарина, ведшаго все слдствiе по длу Петрашевскаго. По крайней мр узналъ тогда то, что касалось освобожденiя моего брата, о которомъ сообщилъ мн князь Гагаринъ, общилъ мн князь Гагаринъ, нарочно вызвавъ меня для того изъ казе мата въ комендантскiй домъ, въ которомъ производилось дло, чтобъ обрадовать меня. Но я былъ одинъ, холостой, безъ дтей;
братъ же, по павъ въ крпость, оставилъ на квартир испуганную жену свою и трехъ дтей, изъ которыхъ старшему тогда было всего 7 тъ, и въ добавокъ безъ копйки денегъ. Братъ мой нжно и горячо любилъ дтей своихъ, и воображаю, что перенесъ онъ въ эти два мсяца! Между тмъ онъ не далъ никакихъ показанiй, которыя бы могли компрометировать другихъ, съ цлью облегчить тмъ собственную участь, тогда какъ могъ бы кое что сказать, ибо хоть самъ ни въ чемъ не участвовалъ, но зналъ о мно гомъ. Я спрошу: многiе ли такъ поступили бы на его мст? Я твердо ставлю такой вопросъ, потому что знаю Ч о чемъ говорю. Я знаю и видлъ: какими оказываются люди въ подобныхъ несчастьяхъ, и не от влеченно объ этомъ сужу. Пусть какъ угодно посмотрятъ на этотъ по ступокъ моего брата, но все же онъ не захотлъ, даже для своего спасенiя, сдлать то, что считалъ противнымъ своему убжденiю.
Замчу, что это не голословное мое показанiе: все это я въ состоянiи те перь подкрпить точнйшими данными. А между тмъ братъ въ эти два мсяца, каждый день и каждый часъ мучился мыслiю, что онъ погубилъ семью и страдалъ вспоминая объ этихъ трехъ маленькихъ дорогихъ ему существахъ и о томъ что ихъ ожидаетъ... И вотъ такого человка хо тятъ теперь представить въ стачк съ какимъ-то евреемъ портнымъ, чтобъ, обманувъ Щапова, подлить съ портнымъ барышъ и положить въ карманъ нсколько рублей! Фу, какой вздоръ!
МАЙ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
I.
Изъ частнаго письма.
Меня спрашиваютъ: буду-ль я писать про дло Каировой? Я полу чилъ уже нсколько писемъ съ этимъ вопросомъ. Одно письмо особенно характерно и писано очевидно не для печати;
но позволю себ привести изъ него нсколько строкъ, съ соблюденiемъ, конечно, полнйшаго ано нима. Надюсь, что многоуважаемый корреспондентъ на меня не постуетъ;
я и цитирую изъ него лишь убжденный въ его совершенной искренности, которую въ полной степени могу оцнить.
... "Съ чувствомъ глубочайшаго омерзнiя прочли мы дло Каировой. Это дло, какъ фокусъ объектива, выразило собою картину утробныхъ инстинктовъ, для кото рой главное дйствующее лицо (Каирова) формировалось путемъ культурной подго товки: мать во время беременности вдалась въ пьянство, отецъ былъ пьяница, род ной братъ отъ пьянства потерялъ разсудокъ и застрлился, двоюродный братъ зарзалъ свою жену, мать отца была сумашедшая, Ч и вотъ изъ этой-то культуры вышла личность деспотическая и необузданная въ своихъ утробныхъ пожеланiяхъ.
Обвинительная даже власть стала въ недоумнiи передъ нею и задала себ вопросъ:
не сумашедшая-ли она? Эксперты частью положительно это отрицали, а частью до пустили возможность сумашествiя, но не лично въ ней, а въ ея поступкахъ. Но сквозь весь этотъ процессъ проглядываетъ не сумашедшая, а женщина, дошедшая до крайнихъ предловъ отрицанiя всего святаго: для нея не существуетъ ни семьи, ни правъ другой женщины, Ч не только на мужа, но и на самую жизнь, Ч все для од ной только нея и ея утробныхъ похотей.
Ее оправдали, можетъ быть какъ сумасшедшую, это еще слава Богу! По край ней мр, нравственная распущенность отнесена не къ прогрессу ума, а къ разряду психическихъ болзней.
Но "въ нижнемъ помщенiи публики, занятомъ исключительно дамами, по слышались аплодисменты" (Биржев. Вд.).
Чему апплодисменты? Оправданiю сумашедшей или торжеству расходившейся страстной натуры, цинизму, проявившемуся въ лиц женщины?
Рукоплещутъ дамы! Рукоплещутъ жены, матери! Да имъ не рукоплескать, имъ плакать надобно при такомъ поруганiи идеала женщины...
(NB. Здсь опускаю нсколько слишкомъ уже рзкихъ строкъ).
Неужели вы обойдете это молчанiемъ?".
II.
Областное новое слово.
Подымать исторiю Каировой, (кажется всмъ уже извстную), слишкомъ поздно, да и слову моему въ такихъ характерныхъ явленiяхъ текущей нашей жизни и среди такихъ характерныхъ настроенiй нашей публики я не придаю никакого значенiя;
но по поводу этого "дла" все таки стоило-бы сказать хоть одно словцо, хотя бы даже и поздно. Ибо ничто не прекращается, а потому ничто и не поздно;
всякое дло, на противъ, продолжается и обновляется, хотя бы и минуло въ своей пер вой инстанцiи;
а главное и опять таки, Ч пусть извинитъ меня мой кор респондентъ за выписку изъ письма его. Судя хоть только по письмамъ, которыя я одинъ получаю, Ч можно бы сдлать заключенiе объ одномъ чрезвычайно замчательномъ явленiи нашей русской жизни, о которомъ я уже косвенно и намекалъ недавно, а именно: вс безпокоятся, вс во всемъ принимаютъ участiе, вс желаютъ высказать мннiе и заявить се бя, и вотъ только одного не могу ршить, чего больше желаютъ: обосо биться-ли въ своемъ мннiи каждый или спться въ одинъ общiй строй ный хоръ. Это письмо изъ провинцiи есть письмо частное, но замчу здсь къ слову, что наша провинцiя ршительно хочетъ зажить своеоб разно и чуть-ли не эмансипироваться отъ столицъ совсмъ. Это замтилъ не я одинъ, гораздо раньше меня объ этомъ сказано въ печати.
У меня вотъ уже два мсяца лежитъ на стол даже цлый литератур ный сборникъ "Первый шагъ", изданный въ Казани, и объ немъ надо бы было давно сказать нкоторое слово, Ч именно потому, что онъ высту паетъ ршительно съ намренiемъ сказать новое слово, не столичное, а областное и "настоятельно необходимое". Что же, все это лишь новые голоса въ старомъ русскомъ хор;
а потому полезны и ужъ во всякомъ случа любопытны. Это новое направленiе изъ чего нибудь да берется же. Правда, изъ всхъ этихъ проэктированныхъ новыхъ словъ въ сущ ности еще ни одного не произнесено, но можетъ быть дйствительно по слышится что-нибудь изъ нашихъ областей и окраинъ еще досел не слыханное. Отвлеченно, теоретически судя, все это такъ и должно про изойти: пока, съ самаго Петра, Россiю вели Петербургъ и Москва;
те перь же, когда роль Петербурга и культурный перiодъ прорубленнаго въ Европу окошка кончились, Ч теперь... но теперь-то вотъ и вопросъ: не ужели роль Петербурга и Москвы окончилась? По моему, если и измнилась, то очень немного;
да и прежде то, за вс-то полтораста тъ Петербургъ-ли собственно и Москва-ли вели Россiю? Такъ-ли это было въ самомъ-то дл? И не вся-ли Россiя, напротивъ, притекала и толпилась въ Петербург и Москв, во вс полтораста тъ сряду, и, въ сущности, сама себя и вела, безпрерывно обновляясь свжимъ прито комъ новыхъ силъ изъ областей своихъ и окраинъ, въ которыхъ, мимо ходомъ говоря, задачи были совсмъ одн и тже, какъ и у всхъ рус скихъ въ Москв или Петербург, въ Риг или на Кавказ, или даже гд-бы то ни было. Вдь ужъ чего бы кажется противоположне, какъ Петербургъ съ Москвой, если судить по теорiи, въ принцип: Петер бургъ-то и основался, какъ бы въ противуположность Москв и всей ея иде. А между тмъ эти два центра русской жизни въ сущности вдь составили одинъ центръ и это тотчасъ-же, съ самаго даже начала, съ самаго даже преобразованiя, и нисколько не взирая на раздлявшiя ихъ нкоторыя характерности. Точь въ точь то же, что зарождалось и раз вивалось въ Петербург, немедленно и точь въ точь также самостоя тельно Ч зарождалось, укрплялось и развивалось въ Москв, и обрат но. Душа была единая и не только въ этихъ двухъ городахъ, но въ двухъ городахъ и во всей Россiи вмст, такъ, что везд по всей Россiи въ каждомъ мст была вся Россiя. О, мы понимаемъ, что каждый уголъ Россiи можетъ и долженъ имть свои мстныя особенности и пол ное право ихъ развивать;
но таковы-ли эти особенности, чтобы грозить духовнымъ разъединенiемъ, или даже просто какимъ-нибудь недо умнiемъ? Вообще у насъ будущее "темна вода", но тутъ, мн кажется, еще ясне чмъ гд либо. Во всякомъ случа, дай Богъ развиваться всему, что только можетъ развиться, конечно изъ хорошаго и это первое, а второе, и главное Ч дай Богъ ни за что не терять единства, ни за какiя даже блага, посулы и сокровища: лучше вмст чмъ врознь, и, главное, во всякомъ случа. Сказано новое слово будетъ, это несомннно, но все же я не думаю, чтобы сказано было что-нибудь слишкомъ ужь новое и особенное нашими областями и окраинами, по крайней мр теперь, сейчасъ, слишкомъ ужь что нибудь неслыханное и трудно выносимое. Великоруссъ теперь только что начинаетъ жить, только что подымается чтобы сказать свое слово и можетъ быть уже всему мiру;
а потому и Москв, этому центру Великорусса Ч еще долго по моему жить, да и дай-бы Богъ. Москва еще третьимъ Римомъ не была, а между тмъ должно же исполниться пророчество, потому что "четвер таго Рима не будетъ", а безъ Рима мiръ не обойдется. А Петербургъ те перь больше чмъ когда нибудь вмст съ Москвой заодно. Да, призна юсь, я и подъ Москвой-то подразумваю, говоря теперь, не столько го родъ, сколько нкую аллегорiю, такъ, что никакой Казани и Астрахани обижаться почти совсмъ не за что. А ихнимъ сборникамъ мы рады, и если даже выйдетъ и "Второй шагъ", то тмъ лучше, тмъ лучше.
III.
Судъ и г-жа Каирова.
Однако, далеко ухали отъ дла Каировой. Я хотлъ лишь замтить моему корреспонденту, что хоть я и согласенъ во взгляд на "распущенность инстинктовъ и деспотическую необузданность желанiй", тмъ не мене, въ мннiи почтеннаго корреспондента моего нахожу слишкомъ много строгости, даже безцльной (ибо чуть ли онъ и самъ не признаетъ въ преступниц сумашедшую), слишкомъ много тоже преувеличенiя, тмъ боле, что вдь кончаетъ же онъ тмъ, что самъ признаетъ повлiявшую среду, почти до невозможности борьбы съ нею.
Что до меня, то я просто радъ, что Каирову отпустили, я не радъ лишь тому, что ее оправдали. Я радъ, что отпустили, хотя и не врю сумашествiю ни на грошъ, несмотря на мннiя части экспертовъ: пусть ужь это мое личное мннiе, я оставляю его при себ. Къ тому же, безъ сумашествiя эту несчастную какъ-то жальче. Въ сумашествiи Ч "не вдала, что творила"... а безъ сумашествiя, Ч подите-ка, перетащите-ка на себ столько муки! Убiйство, если только убиваетъ не "Червонный валетъ", Ч есть тяжелая и сложная вещь. Эти нсколько дней нершимости Каировой по прiзд къ ея любовнику его законной жены, это накипающее все боле и боле оскорбленiе, эта наростающая съ ка ждымъ часомъ обида (о, обидчица она, Каирова, я вдь не сошелъ еще съума, но вдь тмъ и жальче, что она въ паденiи своемъ не могла по нимать даже, что она-то и есть обидчица, а видла и чувствовала совер шенно обратное!) Ч и, наконецъ, этотъ послднiй часъ передъ "подви гомъ", ночью, на ступенькахъ стницы, съ бритвой въ рукахъ, которую купила наканун, Ч нтъ, все это довольно тяжело, особенно для такой безпорядочной и шатающейся души, какъ Каирова! Тутъ не по силамъ бремя, тутъ какъ бы слышатся стоны придавленной. А затмъ Ч десять мсяцевъ мытарствъ, сумашедшихъ домовъ, экспертовъ, и Ч столько ее таскали, таскали, таскали, и при этомъ эта бдная тяжкая преступница, вполн виновная, Ч въ сущности представляетъ изъ себя нчто до того несерьозное, безалаберное, до того ничего не понимающее, не закончен ное, пустое, предающееся, собой не владющее, серединное, и такъ даже до самой послдней минуты приговора, Ч что какъ-то легче стало, ко гда ее совсмъ отпустили. Жаль только, что нельзя было этого сдлать не оправдавъ, а то вышелъ скандалъ, какъ хотите. Г. присяжный повренный Утинъ мн кажется могъ бы наврно предчувствовать оправданiе, а потому и ограничиться лишь простымъ изложенiемъ факта, а не пускаться въ похвалы преступленiю, потому что вдь онъ почти похвалилъ преступленiе... То-то и есть, что у насъ ни въ чемъ нтъ мрки. На запад Дарвинова теорiя Ч генiальная гипотеза, а у насъ давно уже аксiома. На запад мысль, что преступленiе весьма часто есть лишь болзнь Ч иметъ глубокiй смыслъ, потому, что сильно различа ется, у насъ же эта мысль не иметъ никакого смысла, потому что совсмъ не различается Ч и все, всякая пакость, сдланная даже чер воннымъ валетомъ, и та чуть ли не признается болзнью и увы! Ч даже видятъ въ этомъ нчто либеральное! Разумется, я не про серьезныхъ людей говорю (хотя много ли у насъ серьезныхъ-то людей въ этомъ смысл?) Я говорю про улицу, про бездарную средину съ одной стороны и про плутовъ, торгующихъ либерализмомъ Ч съ другой, и которымъ ршительно все равно, только чтобы было или казалось либерально. Что же до присяжнаго повреннаго Утина, то онъ "похвалилъ преступленiе" вроятно воображая, что, какъ присяжный повренный, онъ и не могъ иначе поступить, Ч и вотъ такъ-то увлекаются безспорно умные люди, и въ результат выходитъ совсмъ даже не умно. Я такъ думаю: что будь въ иномъ положенiи присяжные, то есть имй они возможность сказать другой приговоръ, Ч то пожалуй за такое преувеличенiе они и вознего довали бы на г. Утина, такъ что онъ самъ повредилъ бы своей клiентк.
Но все дло состояло именно въ томъ, что они буквально не могли выне сти инаго приговора. Въ печати ихъ за этотъ приговоръ одни похвалили, другiе, слышно, хулятъ;
я думаю, тутъ нтъ мста ни похвал ни хул:
просто сказали такой приговоръ по ршительной невозможности ска зать что нибудь иное. Разсудите сами, вотъ что читаемъ въ газетномъ отчет:
"На поставленный судомъ, согласно требованiямъ обвиненiя, вопросъ о томъ:
"нанесла-ли Каирова, заране обдумавъ свое дянiе, Александр Великановой, съ цлью лишить ее жизни, нсколько ранъ бритвой по ше, голов и груди, но отъ дальнйшаго приведенiя въ исполненiе своего намренiя убить Великанову была остановлена самою Великановою и ея мужемъ," Ч присяжные отвтили отрицатель но.
Остановимся здсь. Это отвтъ на первый вопросъ. Ну, можно-ли отвчать на вопросъ такъ поставленный? Кто, чья совсть возьмется отвтить на такой вопросъ утвердительно? (Правда, тутъ и отрицатель но-то равно невозможно отвтить, но мы говоримъ лишь объ утверди тельномъ ршенiи присяжныхъ). Тутъ, на вопросъ такъ поставленный, отвтить утвердительно можно лишь имя сверхъестественное божеское всевднiе. Да и сама Каирова совершенно могла не знать того:
"доржетъ-ли она или нтъ", а присяжныхъ спрашивали положительно:
"дорзала-ли бы она или нтъ, еслибъ не остановили ее?" Да она, ку пивъ за день бритву, хоть и знала для чего ее купила, всетаки могла не знать: "станетъ-ли еще она рзать-то или нтъ, а не только доржетъ ли или нтъ?" И врне всего, что не знала объ этомъ ни слова даже и тогда, когда сидла на ступенькахъ стницы, уже съ бритвой въ рук, а сзади ея, на ея постели, лежали ея любовникъ съ ея соперницей. Ни кто, никто въ мiр не могъ знать объ этомъ ни одного слова. Да мало того, хоть и покажется абсурдомъ, но я утверждаю, что и когда уже рзала, то могла еще не знать: хочетъ-ли она ее зарзать или нтъ, и съ этою-ли цлью ее ржетъ? Замтьте, этимъ я вовсе не говорю, что она была въ безсознательномъ состоянiи;
я даже ни малйшаго помшательства не допускаю. Напротивъ, наврно, въ ту минуту, когда рзала, знала, что ржетъ, но хочетъ-ли, сознательно поставивъ себ это цлью, лишить свою соперницу жизни Ч этого она могла въ выс шей степени не знать, и, ради Бога, не считайте этого абсурдомъ: она могла рзать, въ гнв и ненависти, не думая вовсе о послдствiяхъ.
Судя по характеру этой безпорядочной и измученной женщины, Ч это именно такъ вроятно и было. А замтьте, что отъ отвта присяжныхъ, напримръ, утвердительнаго: что дорзала-бы, и, главное, рзала съ непремнною цлью зарзать, зависла бы вся участь несчастной. Тутъ гибель, тутъ каторга. Какже брать на себя присяжнымъ такую обузу на свою совсть? Они и отвтили отрицательно, потому что не могли варь ировать свой отвтъ иначе. Вы скажете, что преступленiе Каировой бы ло не выдуманное, не головное, не книжное, а тутъ просто было "бабье дло", весьма несложное, весьма простое и что на ея постели вдобавокъ лежала ея соперница. Такъ-ли, простое-ли? А что если она, полоснувъ разъ бритвой по горлу Великановой, закричала бы, задрожала бы и бро силась бы вонъ бжать? Почему вы знаете, что этого не случилось бы?
А случилось бы, такъ очень можетъ быть, что и до суда ничего не дошло бы. А теперь васъ приперли къ стн и допытываются у васъ положи тельно: "дорзала бы она или нтъ", и ужь разумется съ тмъ, чтобъ услать ее или нтъ Ч сообразно съ вашимъ отвтомъ. И ужь малйшая варьяцiя въ вашемъ отвт соотвтствуетъ цлымъ годамъ заключенiя или каторги! А что еслибы такъ случилось, что она, полоснувъ разъ и испугавшись, принялась бы сама себя рзать, да можетъ быть тутъ бы себя и зарзала? А что, наконецъ, еслибы она не только не испугалась, а, напротивъ, почувствовавъ первыя брызги горячей крови, вскочила бы въ бшенств и не только-бы докончила рзать Великанову, но еще на чала бы ругаться надъ трупомъ, отрзала бы голову "на прочь", отрзала бы носъ, губы, и только потомъ, вдругъ, когда у нея уже отня ли бы эту голову, догадалась-бы: что это она такое сдлала? Я потому такъ спрашиваю, что все это могло случиться и выйти отъ одной и той же женщины, изъ одной и той же души, при одномъ и томъ же настроенiи и при одной и той-же обстановк;
говорю это потому, что какъ-то чувствую что не ошибаюсь. Итакъ, какже было отвтить посл того на такой мудреный вопросъ суда? Вдь тутъ не домашнiй разго воръ за чайнымъ столомъ, вдь тутъ ршенiе судьбы. Такъ можно ста вить вопросы, сильно рискуя не получить на нихъ никакого отвта.
Но, скажутъ на это, въ такомъ случа никогда нельзя ни обвинять, ни судить въ убiйств, или въ намренiи убить, если только преступленiе было недокончено, или жертва выздоровла? Нтъ, мн кажется за это нечего безпокоиться, потому что есть слишкомъ явные случаи убiйствъ, въ которыхъ хотя преступленiе и недокончено (даже хотя бы собственной волей преступника), то все таки слишкомъ явно, что оно было предпринято единственно съ цлью убiйства и никакой иной цли и имть не могло. А главное, повторяю, Ч на то есть совсть присяжныхъ, а это главная и великая вещь;
въ этомъ-то и благодянiе новаго суда, и эта совсть дйствительно подскажетъ присяжнымъ но вое ршенiе. Если ужъ въ такой важный моментъ человкъ ощутитъ въ себ возможность твердо отвтить: "да виновенъ", то по всей вроятности, не ошибется въ виновности преступника. По крайней мр ошибки случались анекдотически рдко. Одно только желательно, чтобъ эта совсть присяжныхъ была воистину просвщена, воистину тверда и укрплена гражданскимъ чувствомъ долга, и избгала увлеченiя въ ту или другую сторону, т. е. увлеченiй жестокости или пагубной сантимен тальности. Правда и то, что это второе желанiе, т. е. на счетъ избжанiя сантиментальности, таки довольно трудно исполнимое. Сантименталь ность такъ всмъ по плечу, сантиментальность такая легкая вещь, сан тиментальность не требуетъ никакого труда, сантиментальность такъ выгодна, сантиментальность съ направленiемъ даже ослу придаетъ те перь видъ благовоспитаннаго человка...
Равно и на второй вопросъ, поставленный присяжнымъ судомъ:
"Нанесла ли она эти раны, и съ тою же цлью, въ запальчивости и раздраженiи" Ч присяжные опять таки не могли отвтить иначе какъ отрицательно, т. е. "нтъ, не нанесла", ибо опять тутъ фраза "съ тою же цлью" означала "съ обдуманнымъ заране намренiемъ лишить Вели канову жизни". И особенно трудно стало отвтить на это, въ виду того, что "запальчивость и раздраженiе" въ чрезвычайномъ большинств слу чаевъ, исключаютъ "обдуманное заране намренiе";
такъ что въ этомъ второмъ вопрос суда, заключался какъ бы даже нкоторый и абсурдъ.
За то въ третьемъ вопрос суда: "дйствовала ли Каирова въ точ но доказанномъ припадк умоизступленiя" заключался уже довольно твердый абсурдъ, ибо при существованiи первыхъ двухъ вопросовъ, эти два вопроса и третiй положительно исключаютъ одинъ другой;
въ случа же отрицательнаго отвта присяжныхъ на первые два вопроса, или даже просто въ случа оставленiя ихъ безъ отвта оставалось непонятнымъ:
объ чемъ спрашиваютъ, и что даже значитъ слово "дйствовала", т. е.
объ какомъ именно поступк спрашиваютъ и какъ его опредляютъ?
Присяжные же никакъ не могли варьировать свой отвтъ, за непремнной обязанностью отвтить лишь да, или нтъ, безъ варьяцiй.
Наконецъ и четвертый вопросъ суда: "если дйствовала не подъ влiянiемъ умоизступленiя, то виновна ли въ означенномъ въ первомъ или во второмъ вопрос преступленiи" Ч присяжные тоже оставили безъ отвта, конечно въ виду того, что онъ былъ лишь повторенiемъ первыхъ двухъ вопросовъ.
Такимъ образомъ судъ и отпустилъ Каирову. Въ отвт присяж ныхъ: "нтъ, не нанесла" конечно заключался абсурдъ, ибо отвергался самый фактъ нанесенiя ранъ, Ч фактъ ни кмъ не оспариваемый и для всхъ очевидный, но имъ трудно было сказать что нибудь иное при та кой постановк вопросовъ. Но, по крайней мр нельзя сказать, что судъ отпуская Каирову или даже, такъ сказать, милуя ее, оправдалъ подсудимую, а г. Утинъ именно оправдывалъ поступокъ преступницы, почти находилъ его правильнымъ, хорошимъ. Конечно это невроятно, а между тмъ такъ вышло.
IV.
Г-нъ защитникъ и Каирова.
Рчь г. Утина я разбирать не стану;
притомъ она даже и не талант лива. Ужасно много высокаго слога, разныхъ "чувствъ" и той условно либеральной гуманности, къ которой прибгаетъ теперь чуть не всякiй, въ "рчахъ" и въ литератур, и даже самая полная иногда бездарность (такъ что г. Утину ужъ совсмъ бы и не кстати), чтобъ придать своему произведенiю приличный видъ, благодаря которому оно бы могло "прой ти". Эта условно-либеральная гуманность обличаетъ себя у насъ чмъ дальше тмъ больше. И всякiй теперь знаетъ, что все это Ч лишь под ручное пособiе. Я такъ даже бы думалъ, что теперь ужъ и мало кому это нравится, Ч не десять тъ тому назадъ, Ч а межъ тмъ, глядь, еще столько простодушiя въ людяхъ, особенно у насъ въ Петербург! А простодушiе-то наше и любо "дятелю". Дятелю некогда, напримръ, заняться "дломъ", вникнуть въ него;
къ тому же почти вс они отчасти и поочерствли съ годами и съ успхами, и, кром того, достаточно ужъ послужили гуманности, выслужили такъ сказать пряжку гуманности, чтобы заниматься тамъ еще несчастiями какой нибудь страдающей и бе залаберной душонки сумозброднаго, навязавшагося имъ клiента, а вмсто сердца въ груди многихъ изъ нихъ давно уже бьется кусочекъ чего-то казеннаго, и вотъ онъ, разъ навсегда, забираетъ напрокатъ, на вс грядущiе экстренные случаи запасикъ условныхъ фразъ, словечекъ, чувствьицъ, мыслицъ, жестовъ и воззрнiй, все, разумется, по послдней либеральной мод и затмъ надолго, на всю жизнь погружа ется въ спокойствiе и блаженство. Почти всегда сходитъ. Повторяю, это опредленiе новйшаго дятеля я положительно не отношу къ г. Утину:
Pages: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | ... | 8 | Книги, научные публикации