Книги, научные публикации Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 8 |

ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ. М. Достоевскй. ...

-- [ Страница 4 ] --

онъ талантливъ и чувство у него, вроятне всего, натуральное. Но трескучихъ фразъ онъ всетаки напустилъ не въ мру много въ свою рчь, что и заставляетъ подозрвать Ч не то чтобы недостатокъ вкуса, а именно нкоторое небрежное и, можетъ быть, даже и не совсмъ гу манное отношенiе къ длу въ настоящемъ случа. Надобно сознаться, что наши адвокаты, чмъ талантливе они тмъ больше заняты, а стало быть у нихъ нтъ и времени. Было бы и у г. Утина больше времени, то и онъ бы, по мннiю моему, отнесся къ длу сердечне, а отнесся бы сердечне, то оказался бы и обдуманне, не заплъ бы диирамба въ сущности крайне пошлой интриг, не напустилъ бы высокаго слога про "встрепенувшихся львицъ, у которыхъ отнимаютъ дтенышей", не на палъ бы съ такою простодушною яростью на жертву преступленiя, г-жу Великанову, не попрекнулъ бы ее тмъ что ее не дорзали (почти вдь такъ!) и не изрекъ бы наконецъ своего неожиданнйшаго каламбура на Христовы слова о гршниц изъ Евангелiя. Впрочемъ, можетъ быть въ натур все это произошло и не такъ и г. Утинъ произнесъ свою рчь имя совершенно серьезный видъ;

я въ суд не былъ;

но по газетнымъ однако отчетамъ выходитъ, что какъ будто тутъ была какая-то, такъ сказать, распущенность свысока... однимъ словомъ, что-то ужасно не задумывающееся и сверхъ того много комическаго.

Я съ самаго начала почти рчи сталъ въ тупикъ и не могъ понять:

смется ли г. Утинъ благодаря прокурора за то, что обвинительная рчь его противъ Каировой, кром того, что была "блестяща и талантлива, краснорчива и гуманна", была сверхъ того и скоре защитительная, чмъ обвинительная. Что рчь прокурора была краснорчива и гуманна въ этомъ не могло быть сомннiя, равно какъ и въ томъ, что она была и въ высшей степени либеральна, и вообще эти господа ужасно хвалятъ другъ друга, а присяжные это слушаютъ. Но похваливъ обвинителя - прокурора за его защитительную рчь, г. Утинъ не захотлъ только быть оригинальнымъ до конца и, вмсто защиты, приняться обвинять свою клiентку, г-жу Каирову. Это жаль, потому что было бы очень за бавно и можетъ быть подошло бы къ длу. Я думаю даже, что присяж ные не очень бы и удивились, потому что нашихъ присяжныхъ удивить трудно. Это невинное замчанiе мое конечно лишь шутка съ моей сторо ны: г. Утинъ не обвинялъ, онъ защищалъ и если были въ его рчи не достатки, то именно въ томъ, напротивъ, что ужъ слишкомъ страстно защищалъ, такъ сказать даже пересолилъ, что, какъ я и упомянулъ вы ше, я и объясняю лишь нкоторою предварительною небрежностью отношенiя къ "длу". "Отдлаюсь когда придетъ время высокимъ сло гомъ и довольно этой... "галлере" Ч вотъ какъ вроятно теперь дума ютъ всего чаще иные изъ нашихъ боле занятыхъ адвокатовъ. Г. Утинъ изъ себя напримръ выходитъ, чтобъ представить свою клiентку какъ можно больше въ идеальномъ, романтическомъ и фантастическомъ вид, а это было вовсе не нужно: безъ прикрасъ г-жа Каирова даже понятне;

но г. защитникъ билъ конечно на дурной вкусъ присяжныхъ. Все-то въ ней идеально, всякiй-то шагъ ея необыкновененъ, великодушенъ, грацiозенъ, а любовь ея это Ч это что-то кипящее, это поэма! Каирова, напримръ, не бывъ никогда на сцен, вдругъ подписываетъ контрактъ въ актрисы и узжаетъ на край Россiи, въ Оренбургъ. Г-нъ Утинъ не утверждаетъ и не настаиваетъ на томъ, что въ этомъ поступк ея "ска залось обычное ея благодушiе и самопожертвованiе", но "тутъ есть, про должалъ г-нъ Утинъ какая-то идеальность, извстнаго рода сумасброд ство и главнымъ образомъ самоотреченiе. Ей нужно было искать мсто, чтобы помогать матери и вотъ она принимаетъ мсто, которое ей вовсе не свойственно, бросаетъ Петербургъ и отправляется одна въ Орен бургъ" и т. д. и т. д. Ну, и что же такое, казалось бы ничего особеннаго и поражающаго тутъ не произошло вовсе;

мало ли кто куда отправляет ся, мало ли двушекъ бдныхъ, прекрасныхъ, несчастныхъ, талантли выхъ соглашаются на отъздъ и принимаютъ кондицiи далеко похуже той, которая досталась г-ж Каировой. Но у г. защитника, какъ видите, выходитъ какая-то жертва самоотреченiя, а изъ контракта въ актрисы почти подвигъ. Ну, и дальше все въ такомъ же род. Каирова очень ско ро "сходится" съ Великановымъ, антрепренеромъ труппы. Дла его бы ли плохи: "она хлопочетъ за него, выпрашиваетъ субсидiю, выхлопаты ваетъ освобожденiе". Ну, что жъ такое, опять ничего бы особеннаго, да и многiя женщины, особенно съ живымъ подвижнымъ характеромъ, какъ у Каировой, начали бы въ такомъ случа "хлопотать" ради милаго человка, если ужъ завели съ нимъ интрижку. Начались сцены съ женой Великанова и, описавъ одну изъ такихъ сценъ, г-нъ Утинъ замчаетъ, что съ этой минуты его клiентка считала Великанова "своимъ", видла въ немъ свое созданiе, свое "милое дитя". Кстати, это "милое дитя", го ворятъ, высокаго роста, плотнаго, гренадерскаго сложенiя, съ вьющими ся волосиками на затылк. Г-нъ Утинъ въ своей рчи утверждаетъ, что она смотрла на него, какъ на "свое дитя", какъ на свое "творенiе", хотла его "возвысить, облагородить". Г-нъ Утинъ видимо отвергаетъ, что г-жа Каирова могла бы привязаться къ Великанову безъ этой имен но спецiальной цли, а между тмъ это "милое дитя", это "творенiе" нис колько не благородится, а напротивъ, чмъ дальше тмъ хуже. Однимъ словомъ у г. Утина везд выходитъ какой-то слишкомъ ужъ не подходящiй къ этимъ лицамъ и къ этой обстановк высокiй настрой, такъ что подчасъ становится удивительно. Начинаются похожденiя;

"милое дитя" и Каирова прiзжаютъ въ Петербургъ, потомъ онъ детъ въ Москву искать мста. Каирова пишетъ ему задушевныя письма, она полна страсти, чувствъ, а онъ ршительно не уметъ писать письма и съ этой точки ужасно "неблагороденъ". "Въ этихъ письмахъ, замчаетъ г нъ Утинъ, начинаетъ проглядывать то облачко, которое потомъ затяну ло все небо и произвело грозу". Но г-нъ Утинъ и не уметъ объясняться проще, у него все везд такимъ слогомъ. Наконецъ, Великановъ опять возвращается и они опять живутъ въ Петербург (maritalement разумется) Ч и вотъ вдругъ важнйшiй эпизодъ романа Ч прiзжаетъ жена Великанова и Каирова "встрепенулась какъ львица, у которой от нимаютъ дтеныша". Тутъ дйствительно начинается много краснорчiя. Еслибъ не было этого краснорчiя, то конечно, было бы жальче эту бдную, сумасбродную женщину, мечущуюся между мужемъ и женой и незнающую что предпринять. Великановъ оказывается "вроломнымъ", по просту, слабымъ человкомъ. Онъ Ч то жену обма нываетъ, увряя ее въ любви, то детъ съ дачи въ Петербургъ къ Каи какъ супруги (франц.).

ровой и успокоиваетъ ее тмъ, что жена скоро удетъ заграницу. Г-нъ Утинъ представляетъ любовь своей клiентки не только въ заманчивомъ, но даже въ назидательномъ и, такъ сказать, высоконравственномъ вид.

Она, видите ли, хотла даже обратиться къ Великановой съ предложенiемъ уступить той мужа вовсе (про котораго, положительно, стало быть, думала, что иметъ почему-то на него полное право);

"хоти те взять его Ч возьмите, хотите жить съ нимъ Ч живите, но или узжайте отсюда или я уду. Ршитесь на что нибудь". Это она хотла сказать, не знаю только: сказала ли. Но никто ни на что не ршился, а Каирова, вмсто того чтобы самой ухать (если ужь такъ хотлось чмъ нибудь кончить) безъ всякихъ вопросовъ и не дожидаясь никакихъ не возможныхъ ршенiй, Ч только металась и кипла. "Отдать его безъ борьбы да это была бы не женщина"... вдругъ замчаетъ г-нъ Утинъ. Ну, такъ для чего же бы и говорить столько о разныхъ хотнiяхъ, вопросахъ, "предложенiяхъ?" "Страсть обуревала ее", растолковываетъ суду г-нъ Утинъ, "ревность уничтожила, поглотила ея умъ и заставила играть страшную игру". И потомъ: "ревность искрошила ея разсудокъ, отъ него ничего не осталось. Какже могла она управлять собою". Такъ продол жалось десять дней. "Она томилась;

ее бросало въ жаръ и лихорадку, она не ла, не спала, бжала то въ Петербургъ, то въ Оранiенбаумъ и когда она такимъ образомъ была измучена, наступилъ злополучный понедльникъ 7-го iюля". Въ этотъ злополучный понедльникъ изму ченная женщина прiзжаетъ къ себ на дачу и ей говорятъ, что жена Великанова тутъ;

она подходитъ къ спальн и...

"Разв, гг. присяжные засдатели, возможно, чтобы женщина осталась спо койною? Для этого нужно быть камнемъ;

нужно, чтобъ у ней не было сердца. Люби мый страстно ею человкъ Ч въ ея спальн, на ея постели, съ другой женщиной!

Это было свыше ея силъ. Ея чувства были бурнымъ потокомъ, который истребляетъ все, что ему попадется на пути;

она рвала и метала;

она могла истребить все окру жающее (!!!!) Если мы спросимъ этотъ потокъ, что онъ длаетъ, зачмъ причиняетъ зло, то разв онъ можетъ намъ отвтить. Нтъ онъ безмолвствуетъ".

Экъ вдь фразъ-то, экъ вдь "чувствъ-то"! "Было бы горячо, а вкусъ врно какой-нибудь выйдетъ". Но остановимся однако-же на этихъ фразахъ: он очень нехороши;

и тмъ хуже, что это самое главное мсто въ защит г-на Утина.

Я слишкомъ согласенъ съ вами, г. защитникъ, что Каирова не могла оставаться спокойной въ сцен, которую вы описали, но лишь потому только, что она Ч Каирова, т. е. слабая, можетъ быть очень добрая, ес ли хотите, женщина, пожалуй симпатичная, привязчивая (про эти ея качества я, впрочемъ, до сихъ поръ знаю лишь изъ вашей рчи), но въ тоже время вдь и безпутная же она, не правда ли? Я не развратную безпутность натуры здсь разумю: женщина эта несчастна и не стану я ее оскорблять, тмъ боле, что и судить то въ этомъ пункт совсмъ не возьмусь. Я разумю лишь безпутность ея ума и сердца, которая для ме ня безспорна. Ну, вотъ по этой то безпутности и не могла она въ эту ро ковую минуту ршить дло иначе, какъ она его ршила, а не потому, что, ршая иначе, "нужно быть камнемъ, нужно, чтобъ у нея не было сердца", какъ опредлили вы, г. защитникъ. Подумайте, г. защитникъ, вдь утверждая это, вы какъ будто и исхода другаго, боле яснаго, боле благороднаго и великодушнаго совсмъ не допускаете. И еслибъ нашлась женщина, способная въ такую минуту бросить бритву и дать длу другой исходъ, то вы бы, стало быть, обозвали ее камнемъ, а не женщиной, женщиной безъ сердца. Такимъ образомъ вы "почти похва лили преступленiе", какъ я сказалъ про васъ выше. Это конечно было увлеченiе съ вашей стороны, и ужъ безспорно благородное, но жаль, что такiя необдуманныя слова уже раздаются съ юныхъ общественныхъ трибунъ нашихъ. Вы меня извините, г. защитникъ, что я отношусь къ вашимъ словамъ столь серьезно. А затмъ подумайте: есть высшiе типы и высшiе идеалы женщины. Эти идеалы были же и являлись же на свт, это безспорно. И что еслибы даже сама г-жа Каирова и уже въ послднюю минуту, съ бритвой въ рукахъ, вдругъ взглянула бы ясно въ судьбу свою, (не безпокойтесь это очень иногда возможно и именно въ послднiй моментъ) сознала бы несчастье свое (ибо любить такого человка есть несчастье);

сознала бы весь стыдъ и позоръ свой, все паденiе свое (ибо не одно же вдь въ самомъ дл "великодушiе и самоотверженiе" въ этихъ "гршницахъ", г. защитникъ, а и много жи, стыда, порока и паденiя) Ч ощутила бы вдругъ въ себ женщину, вос кресшую въ новую жизнь, сознавшую при этомъ, что вдь и она Ч "обидчица", кром того Ч что оставивъ этого человка она можетъ еще больше и врне его облагородить, и, почувствовавъ все это, встала бы и ушла залившись слезами: "до чего, дескать я сама упала"! Ну, чтоже, еслибы это случилось даже съ самой г-жей Каировой Ч неужели бы вы не пожалли ее, не нашли бы отзывчиваго чувства въ добромъ безспор но сердц вашемъ, а назвали-бы эту вдругъ воскресшую духомъ и серд цемъ женщину Ч камнемъ, существомъ безъ сердца и заклеймили бы ее всенародно съ нашей юной трибуны, къ которой вс такъ жадно еще прислушиваются, вашимъ презрньемъ?

Слышу однако же голоса: "Не требуйте же отъ всякой, это безчеловчно". Знаю, я и не требую. Я содрогнулся, читая то мсто ко гда она подслушивала у постели, я слишкомъ могу понять и представить себ, что она вынесла въ этотъ послднiй часъ, съ своей бритвой въ ру кахъ, я очень, очень былъ радъ, когда отпустили г-жу Каирову и шепчу про себя великое слово: "налагаютъ бремена тяжкiя, и неудобоносимыя";

но Тотъ Кто сказалъ это слово, когда потомъ прощалъ преступницу, Тотъ прибавилъ: "иди и не грши". Стало быть, грхъ всетаки назвалъ грхомъ;

простилъ, но не оправдалъ его;

а г. Утинъ говоритъ: "она была бы не женщина, а камень, существо безъ сердца", такъ что даже не по нимаетъ, какъ можно поступить было иначе. Я только робко осмливаюсь замтить, что зло надо было всетаки назвать зломъ, не смотря ни на какую гуманность, а не возносить почти что до подвига.

V.

Г-нъ защитникъ и Великанова.

И ужь если провозглашать гуманность, то можно бы пожалть и г жу Великанову. Кто ужь слишкомъ жалетъ обидчика, тотъ пожалуй не жалетъ обиженнаго. А между тмъ г-нъ Утинъ отнимаетъ у г-жи Ве ликановой даже ея качество "жертвы преступленiя". Мн кажется, я ршительно не ошибусь заключенiемъ, что г-ну Утину, въ продолженiе всей его рчи, поминутно хотлось сказать что нибудь дурное про г-жу Великанову. Признаюсь, прiемъ этотъ слишкомъ ужъ простодушенъ и кажется самый неловкiй;

онъ слишкомъ первоначаленъ и торопливъ;

вдь скажутъ пожалуй, г-нъ защитникъ, что вы гуманны лишь для сво ихъ клiентовъ, то есть, по должности, а разв это правда? Вотъ вы под хватили и привели, напримръ "дикую, ужасную" сцену, когда Велика нова въ раздраженiи сказала вслухъ, что "расцлуетъ ручки Ч ножки у того кто избавитъ ее отъ такого мужа", и что Каирова, тутъ бывшая, тотчасъ же сказала на это: "я возьму его", а Великанова ей на то: "ну и возьмите". Вы даже замтили, передавъ этотъ фактъ, что вотъ съ этой то минуты Каирова и стала считать этого господина своимъ, стала видть въ немъ свое созданiе и "свое милое дитя". Все это очень наивно.

И во-первыхъ, что тутъ "дикаго и ужаснаго?" Сцена и слова скверныя безспорно;

но вдь если вы допускаете возможность извинить даже бритву въ рукахъ Каировой и признать, что Каирова не могла оставать ся спокойной, въ чемъ я вамъ въ высшей степени врю, то какъ же не извинить нетерпливое, хотя и нелпое, восклицанiе несчастной жены!

Вдь сами же вы признаете что Великановъ человкъ невозможный и даже до того, что самый фактъ любви къ нему Каировой уже можетъ достаточно засвидтельствовать о ея безумiи. Какъ-же вы удивляетесь посл того словамъ Великановой: "ручки Ч ножки". Съ невозможнымъ человкомъ и отношенiя принимаютъ иногда характеръ невозможный и фразы вылетаютъ подчасъ невозможныя. Но вдь это только подчасъ и всего только фраза. И, признаюсь, если-бъ г-жа Каирова такъ серьозно поняла, что жена въ самомъ дл отдаетъ ей мужа и что съ этихъ поръ она ужь и право иметъ считать его своимъ, то была бы большая шут ница. Вроятно, все это произошло какъ нибудь иначе. И не надо смотрть на иную фразу инаго бднаго, удрученнаго человка такъ свысока. Въ этихъ семействахъ (да и не въ этихъ только однихъ, а знае те ли еще въ какихъ семействахъ?) говорятъ и не такiя фразы. Бываетъ нужда, жизненная тягота и отношенiя семейныя подъ гнетомъ ея иногда невольно грубютъ, такъ что и допускаются иныя словечки, которыхъ бы не сказалъ, напримръ, лордъ Байронъ своей леди Байронъ, даже въ самую минуту ихъ окончательнаго разрыва, или хоть Арбенинъ Нин въ "Маскарад" Лермонтова. Конечно, этого неряшества извинять нельзя, хотя это всего лишь неряшество, дурной нетерпливый тонъ, а сердце остается можетъ быть еще лучше нашего, такъ что если смотрть по проще, то, право, будетъ гуманне. А если хотите, то выходка г-жи Каировой Ч "я возьму его", по моему, гораздо мерзче: тутъ страшное оскорбленiе жен, тутъ истязанiе, насмшка въ глаза торжествующей любовницы, отбившей мужа у жены. У васъ, г-нъ защитникъ, есть чрез вычайно ядовитыя слова про эту жену. Сожаля, напримръ, что она не явилась въ судъ, а прислала медицинское свидтельство о болзни, вы замтили присяжнымъ, что если-бъ она явилась, то свидтельство это потеряло бы всякое значенiе, потому что присяжные увидли бы здоро вую, сильную, красивую женщину. Но какое вамъ дло, въ данномъ случа, до ея красоты, силы и здоровья? Вы говорите дале: "Гг. при сяжные! Что это за женщина, которая прiзжаетъ къ мужу, который живетъ съ другою, приходитъ въ домъ любовницы своего мужа, зная, что Каирова тамъ живетъ;

ршается остаться ночевать и ложится въ ея спальн, на постел... Это превышаетъ мое понятiе". Пусть превышаетъ, но всетаки вы слишкомъ аристократичны и Ч несправедливы. И знаете ли, г-нъ защитникъ, что клiентка ваша, можетъ быть, даже много выиг рала тмъ, что г-жа Великанова не явилась въ судъ. Про Великанову въ суд насказано было много дурнаго, про ея характеръ, напримръ. Я не знаю ея характера, но мн почему то даже нравится, что она не явилась.

Она не явилась можетъ быть по гордости оскорбленной женщины, мо жетъ быть жаля даже мужа. Вдь никто ничего не можетъ сказать, по чему она не явилась... Но во всякомъ случа видно, что она не изъ тхъ особъ, которыя любятъ разсказывать о своихъ страстяхъ публично и описывать всенародно свои женскiя чувства. И кто знаетъ, можетъ быть, если-бъ она явилась, то ей ничего бы не стоило разъяснить: почему она остановилась въ квартир любовницы своего мужа, чему вы такъ удив ляетесь и что ставите ей въ такой особенный стыдъ. Мн кажется, она остановилась не у Каировой, а у своего раскаявшагося мужа, который призвалъ ее. И ниоткуда не слдуетъ, что г-жа Великанова расчитывала, что г-жа Каирова будетъ продолжать платить за эту квартиру. Ей даже можетъ быть и трудно было разпознать сейчасъ по прiзд: кто тутъ платитъ и кто хозяинъ. Мужъ звалъ ее къ себ, значитъ мужъ и кварти ру оставилъ за собой;

и весьма вроятно, что онъ такъ и сказалъ ей;

вдь онъ же ихъ тогда обихъ обманывалъ. Точь въ точь и ваша тон кость про спальню и про постель. Тутъ какой нибудь волосокъ, какая нибудь самая ничтожная подробность могла бы, можетъ быть, разъяс нить все разомъ. Вообще, мн кажется, къ этой бдной женщин были вс несправедливы и мн сдается, что застань Великанова Каирову въ спальн съ своимъ мужемъ и приржь ее бритвой, то кром грязи и ка торги она ничего бы не добилась въ своемъ ужасномъ качеств законной жены. Ну, возможно-ли, напримръ, сказать, какъ вы сказали, г. за щитникъ, что въ этомъ "дл" Великанова не потерпла, потому что, черезъ нсколько дней посл происшествiя, явилась уже на подмосткахъ театра и играла потомъ всю зиму, тогда какъ Каирова просидла десять мсяцевъ въ заключенiи. О бдной клiентк вашей мы вс жалемъ не меньше васъ, но согласитесь, что и г-жа Великанова потерпла не мало.

Не говоря уже о томъ, сколько она потерпла какъ жена и какъ ува жающая себя женщина (послдняго я ршительно не въ прав отнять отъ нея) Ч вспомните, г-нъ защитникъ, вы, такой тонкiй юристъ и такъ гуманно заявившiй себя въ своей рчи человкъ, Ч вспомните, сколько она должна была вынести въ ту ужасную ночь? Она вынесла нсколько минутъ (слишкомъ много минутъ) смертнаго страху. Знаете ли, что такое смертный страхъ? Кто не былъ близко у смерти, тому трудно понять это. Она проснулась ночью, разбуженная бритвой своей убiйцы, полоснувшей ее по горлу, увидала яростное лицо надъ собою;

она отби валась, а та продолжала ее полосовать;

она ужь конечно была убждена въ эти первыя, дикiя, невозможныя минуты, что уже зарзана и смерть неминуема, Ч да вдь это невыносимо, это горячешный кошмаръ, толь ко на яву и стало быть во сто разъ мучительне;

это почти все равно что смертный приговоръ привязанному у столба къ разстрлянiю и когда на привязаннаго уже надвинутъ мшокъ... Помилуйте, г. защитникъ, и этакое истязанiе вы считаете пустяками! и неужели никто изъ присяж ныхъ даже не улыбнулся, это слушая. Ну, и что же такое, что Велика нова черезъ дв недли уже играла на сцен: уменьшаетъ ли это тотъ ужасъ, который она дв недли передъ тмъ вынесла, и вину вашей клiентки? Вонъ мачиха недавно выбросила изъ четвертаго этажа свою шестилтнюю падчерицу, а ребенокъ сталъ на ножки совсмъ невреди мый: ну, неужели это сколько нибудь измняетъ жестокость преступленiя и неужели эта двочка такъ-таки ровно ничего не претерпла? Кстати, я ужь воображаю себ невольно, какъ эту мачиху будутъ защищать адвокаты: И безвыходность-то положенiя, и молодая жена у вдовца, выданная за него насильно или вышедшая ошибкой.

Тутъ пойдутъ картины бднаго быта бдныхъ людей, вчная работа.

Она, простодушная, невинная, выходя, думала какъ неопытная двочка (при нашемъ-то воспитанiи особенно!) что замужемъ одн только радо сти, а вмсто радостей Ч стирка запачканнаго блья, стряпня, обмыванiе ребенка, Ч "гг. присяжные, она естественно должна была возненавидть этого ребенка Ч (кто знаетъ вдь можетъ найдется и та кой "защитникъ", что начнетъ чернить ребенка и прiищетъ въ шестилтней двочк какiя нибудь скверныя ненавистныя качества!), Ч въ отчаянную минуту, въ аффект безумiя, почти не помня себя, она схватываетъ эту двочку и... "Гг. присяжные, кто бы изъ васъ не сдлалъ того же самаго? Кто бы изъ васъ не вышвырнулъ изъ окна ре бенка?" Мои слова, конечно, каррикатура, но если взяться сочинить эту рчь, то дйствительно можно сказать что нибудь довольно похожее и именно въ этомъ самомъ род, т. е. именно въ род этой каррикатуры.

Вотъ это-то и возмутительно что именно въ род этой каррикатуры, то гда какъ дйствительно поступокъ этого изверга-мачихи слишкомъ ужь страненъ и, можетъ быть въ самомъ дл долженъ потребовать тонкаго и глубокаго разбора, который могъ бы даже послужить къ облегченiю преступницы. И потому подосадуешь иногда на простодушiе и шаблон ство прiемовъ, входящихъ, по разнымъ причинамъ, въ употребленiе у нашихъ талантливйшихъ адвокатовъ. Съ другой стороны, думаешь такъ: вдь трибуны нашихъ новыхъ судовъ Ч это ршительно нравст венная школа для нашего общества и народа. Вдь народъ учится въ этой школ правд и нравственности;

какже намъ относиться хладно кровно къ тому, что раздастся подчасъ съ этихъ трибунъ? Впрочемъ, съ нихъ раздаются иногда самыя невинныя и веселыя шутки. Г. защитникъ въ конц своей рчи примнилъ къ своей клiентк цитату изъ Евангелiя: "она много любила, ей многое простится". Это, конечно, очень мило. Тмъ боле, что г. защитникъ отлично хорошо знаетъ, что Христосъ вовсе не за этакую любовь простилъ "гршницу". Считаю ко щунствомъ приводить теперь это великое и трогательное мсто Евангелiя;

вмсто этого не могу удержаться, чтобы не привести одного моего давнишняго замчанiя, очень мелкаго, но довольно характернаго.

Замчанiе это, разумется, нисколько не касается г. Утина. Я замтилъ еще съ дтства моего, съ юнкерства, что у очень многихъ подростковъ, у гимназистовъ (иныхъ), у юнкеровъ (по больше) у прежнихъ кадетовъ (всего больше) дйствительно вкореняется почему-то съ самой школы понятiе, что Христосъ именно за эту любовь и простилъ гршницу, то есть, именно за клубничку, или лучше сказать, за усиленность клубнич ки, пожаллъ, такъ сказать, привлекательную эту немощь. Это убжденiе встрчается и теперь у чрезвычайно многихъ. Я помню, что разъ Ч другой я даже задавалъ себ серьезно вопросъ: отчего эти маль чики такъ наклонны толковать въ эту сторону это мсто Евангелiя? Не брежно ли ихъ такъ учатъ закону Божiю? Но вдь остальныя мста Евангелiя они понимаютъ довольно правильно. Я заключилъ, наконецъ, что тутъ вроятно дйствуютъ причины боле, такъ сказать, физiологическiя: при несомннномъ добродушiи русскаго мальчика, тутъ вроятно какъ нибудь тоже дйствуетъ въ немъ и тотъ особый избытокъ юнкерскихъ силъ, который вызывается въ немъ при взгляд на всякую женщину. А впрочемъ, чувствую, что это вздоръ и не слдовало бы при водить вовсе. Повторяю, г-нъ Утинъ, ужь конечно отлично знаетъ, какъ надо толковать этотъ текстъ и для меня сомннiя нтъ, что онъ просто пошутилъ въ заключенiе рчи, но для чего Ч не знаю.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

I.

Нчто объ одномъ зданiи. Соотвтственныя мысли.

Ложь и фальшь, вотъ что со всхъ сторонъ, и вотъ что иногда не сносно!

И какъ разъ, когда шелъ въ суд процессъ г-жи Каировой, я по палъ въ Воспитательный домъ, въ которомъ никогда не былъ и куда давно порывался Ч посмотрть. Благодаря знакомому врачу, осмотрли все. Впрочемъ, о подробныхъ впечатлнiяхъ моихъ потомъ;

я даже ни чего не записалъ и не отмтилъ, ни годовъ, ни цифръ;

съ перваго шага стало ясно, что съ одного раза нельзя осмотрть и что сюда слишкомъ стоитъ еще и еще воротиться. Такъ мы и положили сдлать съ много уважаемымъ моимъ руководителемъ, врачомъ. Я даже намренъ създить въ деревни, къ чухонкамъ, которымъ розданы на воспитанiе младенцы. Слдовательно, описанiе мое все въ будущемъ, а теперь мель каютъ лишь воспоминанiя: памятникъ Бецкому, рядъ великолпныхъ залъ, въ которыхъ размщены младенцы, удивительная чистота (которая ничему не мшаетъ), кухни, питомникъ, гд "изготовляются" телята для оспопрививанiя, столовыя, группы маленькихъ дтокъ за столомъ, группы пяти и шестилтнихъ двочекъ, играющихъ въ лошадки, группа двочекъ-подростковъ, по шестнадцати и семнадцати, можетъ быть, тъ, бывшихъ воспитанницъ Дома, приготовляющихся въ нянюшки и старающихся восполнить свое образованiе: он уже кое что знаютъ, читали Тургенева, имютъ ясный взглядъ и очень мило говорятъ съ вами. Но г-жи надзирательницы мн больше понравились:

он имютъ такой ласковый видъ (вдь не притворились же он для нашего посщенiя), такiя спокойныя, добрыя и разумныя лица. Иныя видимо имютъ образованiе. Очень заинтересовало меня тоже извстiе, что смертность младенцевъ, собственно ростущихъ въ этомъ дом (въ этомъ зданiи, то есть) несравненно меньшая, чмъ смертность младен цевъ на вол, въ семействахъ, чего однако нельзя сказать про младен цевъ, розданныхъ по деревнямъ. Видлъ, наконецъ, и комнату внизу, куда вносятъ младенцевъ ихъ матери чтобъ оставить ихъ здсь на вки...

Но все это потомъ. Я помню только, что съ особеннымъ и съ какимъ-то страннымъ, должно быть, взглядомъ приглядывался къ этимъ груднымъ дтямъ. Какъ ни абсурдно было это, а они мн показались ужасно дерз кими, такъ, что я помню, внутри, про себя, улыбнулся даже на мою мысль. Въ самомъ дл, вотъ онъ гд нибудь тамъ родился, вотъ его принесли, Ч посмотрите, какъ онъ кричитъ, оретъ, заявляетъ, что у не го грудченка здорова и что онъ жить хочетъ, копошится своими красны ми ручками и ножками и кричитъ Ч кричитъ, какъ будто иметъ право такъ васъ безпокоить;

ищетъ груди, какъ будто иметъ право на грудь, на уходъ;

требуетъ ухода, какъ будто иметъ точь въ точь такое же право, какъ и т дти Ч тамъ, въ семействахъ: такъ вотъ вс и бросят ся и побгутъ къ нему Ч дерзость, дерзость! И право, вовсе безъ юмору говорю это, право, оглядишься кругомъ и нтъ-нтъ, а невольно мельк нетъ мысль: А что, а ну какъ въ самомъ дл онъ кого-нибудь разоби дитъ? А ну какъ впрямь кто-нибудь вдругъ его возьметъ и осадитъ:

"вотъ теб, пузырь, что ты княжескiй сынъ, что-ли?" Да разв и не оса живаютъ? Это не мечта. Швыряютъ даже изъ оконъ, а однажды, тъ десять назадъ, одна, тоже, кажется, мачиха (забылъ ужъ я, а лучше бы, если-бы мачиха), наскучивъ таскать ребенка, доставшагося отъ прежней жены и все кричавшаго отъ какой-то боли, подошла къ кипящему, кло кочущему самовару, подставила прямо подъ кранъ ручку досаднаго ре беночка, и... отвернула на нее кранъ. Это было тогда во всхъ газетахъ.

Вотъ осадила-то, милая! Не знаю только какъ ее осудили, Ч да и суди ли-ли полно? Не правда-ли, что "достойна всякаго снисхожденiя": ино гда ужасно вдь эти ребятишки кричатъ, разстроятъ нервы, ну, а тамъ бдность, стирка, не правда-ли? Впрочемъ, иныя родныя матери такъ т, хоть и "осадятъ" крикуна, но гораздо гуманне: заберется интересная, симпатичная двица въ укромный уголокъ Ч и вдругъ съ ней тамъ об морокъ, и она ничего дале не помнитъ, и вдругъ, откуда ни возьмись, ребеночекъ, дерзкiй, крикса, ну и попадетъ нечаянно въ самую влагу, ну и захлебнется. Захлебнуться все же легче крана, не правда-ли? Этакую и судить нельзя: бдная, обманутая, симпатичная двочка, ей бы только конфетки кушать, а тутъ вдругъ обморокъ, и какъ вспомнишь еще, вдо бавокъ, Маргариту Фауста (изъ присяжныхъ встрчаются иногда чрез вычайно литературные люди) то какъ судить, Ч невозможно судить, а даже надо подписку сдлать. Такъ что даже порадуешься за всхъ этихъ дтокъ, что попали сюда въ это зданiе. И, признаюсь, у меня то гда все рождались ужасно праздныя мысли и смшные вопросы. Я, напримръ, спрашивалъ себя мысленно и ужасно хотлъ проникнуть:

когда именно эти дти начинаютъ узнавать, что они всхъ хуже, т. е., что они не такiя дти, какъ "т другiя", а гораздо хуже и живутъ совсмъ не по праву, а, лишь такъ сказать, изъ гуманности? Проник нуть въ это нельзя, безъ большаго опыта, безъ большаго наблюденiя надъ дтками, но a priori, я всетаки ршилъ и убжденъ, что узнаютъ они объ этой "гуманности" чрезвычайно рано, т. е. такъ рано, что мо жетъ быть и нельзя поврить. Въ самомъ дл, еслибъ ребенокъ разви вался только посредствомъ научныхъ пособiй и научныхъ игръ и узна валъ мiровднiе черезъ "утку", то, я думаю, никогда бы не дошелъ до той ужасающей, невроятной глубины пониманiя, съ которою онъ вдругъ осиливаетъ, совсмъ неизвстно какимъ способомъ, иныя идеи, казалось бы совершенно ему недоступныя. Пяти-шести-лтнiй ребенокъ знаетъ иногда о Бог или о добр и зл такiя удивительныя вещи и та кой неожиданной глубины, что поневол заключишь, что этому младен цу даны природою какiя-нибудь другiя средства прiобртенiя знанiй, не только намъ неизвстныя, но которыя мы даже, на основанiи педагогики, должны бы были почти отвергнуть. О, безъ сомннiя, онъ не знаетъ фактовъ о Бог и если тонкiй юристъ начнетъ пробовать шестилтняго насчетъ зла и добра, то только расхохочется. Но вы только будьте не множко потерпливе и повнимательне (ибо это стоитъ того), извините ему, напримръ, факты, допустите иные абсурды и добейтесь лишь сущ ности пониманiя Ч и вы вдругъ увидите, что онъ знаетъ о Бог мо жетъ быть уже столько же, сколько и вы, а о добр и зл и о томъ что стыдно и что похвально, Ч можетъ быть даже и гораздо боле васъ, тончайшаго адвоката, но увлекающагося иногда такъ сказать торопли востью. Къ числу такихъ ужасно трудныхъ идей, столь неожиданно и неизвстно какимъ образомъ усвоиваемыхъ ребенкомъ, я и отношу у этихъ здшнихъ дтей, какъ сказалъ выше, и это первое, но твердое и на всю жизнь незыблемое понятiе о томъ, что они "всхъ хуже". И я увренъ, что не отъ нянекъ и мамокъ узнаетъ ребенокъ объ этомъ;

мало того, онъ живетъ такъ, что не видя "тхъ другихъ" дтей и сравненiя сдлать не можетъ, а, между тмъ, вдругъ вы присматриваетесь и види те, что онъ ужасно уже много знаетъ, что онъ слишкомъ много уже рас кусилъ съ самой ненужной поспшностью. Я, конечно зафилософство вался, но я тогда никакъ не могъ сладить съ теченiемъ мыслей. Мн напримръ, вдругъ пришелъ въ голову еще такой афоризмъ: если судьба лишила этихъ дтей семьи и счастья возростать у родителей (потому что не вс же вдь родители вышвыриваютъ дтей изъ оконъ, или обвари ваютъ ихъ кипяткомъ), Ч то не вознаградить ли ихъ какъ нибудь другимъ путемъ;

возростивъ, напримръ, въ этомъ великолпномъ зданiи, Ч дать имя, потомъ образованiе и даже самое высшее образованiе всмъ, провесть черезъ университеты, а потомъ Ч а потомъ прiискать имъ мста, поставить на дорогу, однимъ словомъ, не оставлять ихъ какъ можно дальше, и это такъ сказать всмъ государствомъ, принявъ ихъ такъ сказать за общихъ, за государст венныхъ дтей. Право, если уже прощать, то прощать вполн. И тогда же мн подумалось про себя: а вдь иные пожалуй скажутъ, что это значитъ поощрять развратъ и вознегодуютъ. Но какая смшная мысль:

вообразить только, что вс эти симпатичныя двицы нарочно и усиленно начнутъ рождать дтей только что услышатъ, что тхъ отдадутъ въ ерситеты.

унив"Нтъ, думалъ я, простить ихъ и простить совсмъ;

ужь коли про щать такъ совсмъ"! Правда многимъ, очень многимъ людямъ завидно станетъ, самымъ честнымъ и работящимъ людямъ будетъ завидно: "Какъ, я, напримръ подумаетъ иной, всю жизнь работалъ какъ волъ, ни одного безчестнаго дла не сдлалъ, любилъ дтей и всю жизнь бился какъ бы ихъ образовать, какъ бы ихъ сдлать гражданами и не могъ, не могъ;

гимназiи даже не могъ дать вполн. Вотъ теперь кашляю, одышка, на будущей недл помру, Ч прощай, мои дтушки, милые, вс восемь штукъ! Вс-то тотчасъ перестанутъ учиться, вс тотчасъ разбредутся по улицамъ, да на папиросныя фабрики, и это бы еще дай Богъ... А т вышвырки университетъ доканчивать будутъ, мста получатъ, да еще я же свою копйку ежегодно на ихъ содержанiе косвенно или прямо пла тилъ!" Этотъ монологъ непремнно скажется и Ч какiя, въ самомъ дл, противорчiя? Въ самомъ дл, отчего это все такъ устроилось, что ни чего согласить нельзя? Подумайте, ну что, казалось бы, могло быть законне и справедливе этого монолога? А между тмъ вдь онъ въ высшей степени незаконенъ и несправедливъ. Стало быть и законенъ и стало быть и незаконенъ, что за путаница!

Не могу однако не досказать и иного чего, что мн тогда померещи лось. Напримръ: "если простить имъ, такъ простятъ-ли они"? Вотъ вдь тоже вопросъ. Есть иные высшаго типа существа, т простятъ;

другiе можетъ быть станутъ мстить за себя, Ч кому, чему, Ч никогда они этого не разршатъ и не поймутъ, а мстить будутъ. Но на счетъ "мщенiя обществу" этихъ "вышвырковъ", еслибъ таковое происходило, скажу такъ: я убжденъ, что это мщенiе всегда скоре можетъ быть от рицательное, чмъ прямое и положительное. Прямо и сознательно мстить никто и не станетъ, да и самъ даже не догадается, что мстить хо четъ, напротивъ, дайте только имъ воспитанiе, ужасно многiе изъ вы шедшихъ изъ этого "зданiя", выйдутъ именно съ жаждой почтенности, родоначальности, съ жаждой семейства;

идеалъ ихъ будетъ завести свое гнздо, начать имя, прiобрсти значенiе, взвести дтокъ, возлюбить ихъ, а при воспитанiи ихъ отнюдь, отнюдь не прибгать къ "зданiю", или къ помощи на казенный счетъ. И вообще, первымъ правиломъ будетъ даже забыть дорогу къ этому зданiю, имя его. Напротивъ, этотъ новый родо начальникъ будетъ счастливъ если проведетъ своихъ дтокъ черезъ университетъ, на свой собственный счетъ. Что-же, Ч эта жажда буржу азнаго, даннаго порядка, которая будетъ преслдовать его всю жизнь, Ч что это будетъ: лакействомъ или самою высшею независимостью? По моему скоре послднимъ, но душа все-таки останется на всю жизнь не совсмъ независимою, несовсмъ господскою, и потому многое будетъ не совсмъ приглядно, хотя и въ высшей степени честно. Полную незави симость духа даетъ совсмъ другое... но объ этомъ потомъ, это тоже длинная исторiя.

II.

Одна несоотвтственная идея.

Я сказалъ, однако, сейчасъ: "независимость?" Но любятъ ли у насъ независимость Ч вотъ вопросъ. И что такое у насъ независимость? Есть ли два человка, которые бы понимали ее одинаково;

да и не знаю, есть ли у насъ хоть одна такая идея, въ которую хоть кто нибудь серьезно вритъ? Рутина наша, и богатая и бдная, любитъ ни объ чемъ не ду мать и просто, не задумываясь, развратничать, пока силы есть и не скучно. Люди получше рутины "обособляются" въ кучки и длаютъ видъ, что чему то врятъ, но, кажется, насильно, и сами себя тшатъ. Есть и особые люди, взявшiе за формулу: "Чмъ хуже, тмъ лучше" и разработывающiе эту формулу. Есть, наконецъ, и парадоксалисты, ино гда очень честные, но большею частью, довольно бездарные;

т, особен но если честны, кончаютъ безпрерывными самоубiйствами. И право, самоубiйства у насъ до того въ послднее время усилились, что никто ужь и не говоритъ объ нихъ. Русская земля какъ будто потеряла силу держать на себ людей. И сколько въ ней несомннно честныхъ людей и особенно честныхъ женщинъ! Женщины у насъ подымаются и, можетъ быть, многое спасутъ, объ этомъ я еще буду говорить. Женщины Ч на ша большая надежда, можетъ быть послужатъ всей Россiи въ самую ро ковую минуту;

но вотъ въ чемъ бда: честныхъ то у насъ много, очень много, т. е. видите ли: скоре добрыхъ, чмъ честныхъ, но никто изъ нихъ не знаетъ, въ чемъ честь, ршительно не вритъ ни въ какую фор мулу чести, даже отрицаетъ самыя ясныя прежнiя ея формулы, и это почти везд и у всхъ, что за чудо? А такъ называемая "живая сила", живое чувство бытiя, безъ котораго ни одно общество жить не можетъ и земля не стоитъ, Ч ршительно Богъ знаетъ куда уходитъ. И почему это я раздумался объ самоубiйствахъ въ этомъ зданiи, смотря на этотъ питомникъ, на этихъ младенцевъ? Вотъ ужь не соотвтственная-то идея.

Несоотвтственныхъ идей у насъ много и он то и придавливаютъ.

Идея вдругъ падаетъ у насъ на человка какъ огромный камень, и при давливаетъ его на половину, Ч и вотъ онъ подъ нимъ корчится, а осво бодиться не уметъ. Иной соглашается жить и придавленный, а другой не согласенъ и убиваетъ себя. Чрезвычайно характерно одно письмо од ной самоубiйцы, двицы, приведенное въ "Новомъ Времени", длинное письмо. Ей было двадцать пять тъ. Фамилiя Ч Писарева. Была она дочь достаточныхъ когда то помщиковъ, но прiхала въ Петербургъ и отдала долгъ прогрессу, поступила въ акушерки. Ей удалось, она вы держала экзаменъ и нашла мсто земской акушерки;

сама свидтельствуетъ, что не нуждалась вовсе и могла слишкомъ довольно заработать, но она устала, она очень "устала", такъ устала, что ей захотлось отдохнуть. "Гд же лучше отдохнешь, какъ не въ могил?" Но устала она дйствительно ужасно! все письмо этой бдной дышетъ усталостью. Письмо даже сварливо, нетерпливо: Ч отстаньте только, я устала, устала. "Не забудьте велть стащить съ меня новую рубашку и чулки, у меня на столик есть старая рубашка и чулки. Эти пусть наднутъ на меня". Она не пишетъ снять, а стащить, Ч и все такъ, т.

е., во всемъ страшное нетерпнiе. Вс эти рзкiя слова отъ нетерпнiя, а нетерпнiе отъ усталости;

она даже бранится: "Неужели вы врили, что я домой поду? Ну, на кой чортъ я туда поду?" Или: "Теперь, Ли парева, простите вы меня и пусть проститъ Петрова (у которой на квартир она отравилась), въ особенности Петрова. Я длаю свинство, пакость..." Родныхъ своихъ она видимо любитъ, но пишетъ. "Не давайте знать Лизаньк, а то она скажетъ сестр и та прiдетъ выть сюда. Я не хочу, чтобы надо мной выли, а родственники вс безъ исключенiя воютъ надъ своими родными". Воютъ, а не плачутъ, Ч все это видимо отъ брюзгливой и нетерпливой усталости: поскорй, поскорй бы только Ч и дайте покой!.. Брюзгливаго и циническаго неврiя въ ней страшно, мучительно много;

она и въ Липареву, и въ Петрову, которыхъ такъ лю битъ, не вритъ. Вотъ слова, которыми начинается письмо: "Не теряйте головы, не ахайте, сдлайте надъ собой усилiе и прочтите до конца;

а потомъ разсудите, какъ лучше сдлать. Петрову не пугайте. Можетъ быть ничего не выйдетъ, кром смха. Мой видъ на жительство въ чемо данной крышк".

ром смха! Эта мысль, что надъ нею, надъ бднымъ тломъ ея, будутъ смяться, и кто же Ч Липарева и Петрова Ч эта мысль скольз нула въ ней въ такую минуту! Это ужасно!

До странности занимаютъ ее денежныя распоряженiя той крошеч ной суммой, которая посл нея осталась: т-то деньги чтобъ не взяли родные, т-то Петровой, двадцать пять рублей, которые дали мн Че чоткины на дорогу, отвезите имъ". Эта важность приданная деньгамъ, есть можетъ быть послднiй отзывъ главнаго предразсудка всей жизни "о камняхъ обращонныхъ въ хлбы". Однимъ словомъ, проглядываетъ руководящее убжденiе всей жизни, т. е. "были бы вс обезпечены, были бы вс и счастливы, не было бы бдныхъ, не было бы преступленiй.

Преступленiй нтъ совсмъ. Преступленiе есть болзненное состоянiе, происходящее отъ бдности и отъ несчастной среды" и т. д., и т. д. Въ этомъ-то и состоитъ весь этотъ маленькiй, обиходный и ужасно харак терный и законченный катехизисъ тхъ убжденiй, которымъ он пре даются въ жизни съ такою врою (и не смотря на то такъ скоро вс на скучиваютъ и своей врою и жизнью, Ч которыми он замняютъ все, живую жизнь, связь съ землей, вру въ правду;

все, все. Она устала оче видно отъ скуки жить и утративъ всякую вру въ правду, утративъ вся кую вру въ какой нибудь долгъ;

однимъ словомъ, полная потеря выс шаго идеала существованiя.

И умерла бдная двушка. Я не вою надъ тобой, бдная, но дай хоть пожалть о теб, позволь это;

дай пожелать твоей душ воскресенiя въ такую жизнь, гд бы ты уже не соскучилась. Милыя, доб рыя, честныя (все это есть у васъ!), куда же это вы уходите, отчего вамъ такъ мила стала эта темная, глухая могила? Смотрите, на неб яркое весеннее солнце, распустились деревья, а вы устали не живши. Ну какъ не выть надъ вами матерямъ вашимъ, которыя васъ ростили и такъ лю бовались на васъ, когда еще вы были младенцами? А въ младенц столь ко надеждъ! Вотъ я смотрю, вотъ эти здшнiе "вышвырки", Ч вдь какъ они хотятъ жить, какъ они заявляютъ о своемъ прав жить! Такъ и ты была младенцемъ, и хотла жить, и твоя мать это помнитъ, и какъ срав нитъ теперь твое мертвое лицо съ тмъ смхомъ и радостью, которые видла и помнитъ на твоемъ младенческомъ личик, то какъ же ей не "взвыть", какъ же упрекать ихъ за-то, что он воютъ? Вотъ мн показа ли сейчасъ двочку Дуню: она родилась съ искривленной ножкой, т. е.

совсмъ безъ ноги;

вмсто ноги у нея что-то въ род какой-то тесемки.

Ей всего только полтора года, она здоровенькая и замчательно хороша собой;

ее вс ласкаютъ, и она всякому-то кивнетъ головкой, всякому-то улыбнется, всякому-то пощелкаетъ языкомъ. Она еще ничего не знаетъ про свою ножку, не знаетъ, что она уродъ и калка, но неужели и этой тоже суждено возненавидть жизнь? "Мы ей вставимъ ножку, дадимъ костыль и выучимъ ходить, и не замтитъ", говорилъ докторъ лаская ее.

Ну и дай Богъ чтобъ не замтила. Нтъ, устать, возненавидть жизнь, возненавидть значитъ и всхъ, о нтъ, нтъ, пройдетъ это жалкое, уродливое, недоношенное племя, племя корчащихся подъ свалившимися на нихъ камнями, засвтитъ какъ солнце новая великая мысль и укрпится шатающiйся умъ и скажутъ вс: "Жизнь хороша, а мы были гадки". Не виню вдь я, говоря что гадки. Вонъ я вижу эта баба, эта грубая кормилица, это "нанятое молоко" вдругъ поцаловала ребенка, Ч этого-то ребенка, "вышвырка-то"! Я и не думалъ, что здсь кормилицы цалуютъ этихъ ребятъ;

да вдь за этимъ только чтобъ это увидть, стоило бы сюда създить! А она поцаловала и не замтила и не видла что я смотрлъ. За деньги что ли он ихъ любятъ? ихъ нанимаютъ чтобъ ребятъ кормить, и не требуютъ чтобъ цаловали. У чухонокъ по деревнямъ дтямъ, разсказываютъ, хуже, но нкоторыя изъ нихъ до то го привыкаютъ къ своимъ выкормкамъ, что, передавали мн, сдаютъ ихъ опять въ Домъ плача, приходятъ потомъ нарочно ихъ повидать издалека, изъ деревень приносятъ гостинцу, "воютъ надъ ними". Нтъ, тутъ не деньги: "родные вдь вс воютъ", Ч какъ ршила Писарева въ своей предсмертной записк, вотъ и эти приходятъ выть, и цалуютъ и гостин ца своего деревенскаго бднаго тащутъ. Это не одн только наемныя груди, замнившiя груди матерей, это материнство, это та "живая жизнь", отъ которой такъ устала Писарева. Да правда ли что русская земля перестаетъ на себ держать русскихъ людей? Отчего же жизнь рядомъ, тутъ же, бьетъ такимъ горячимъ ключомъ.

И ужъ конечно тутъ много тоже младенцевъ отъ тхъ интересныхъ матерей, которыя сидятъ тамъ у себя на ступенькахъ дачь и точатъ бритвы на своихъ соперницъ. Скажу въ заключенiе: эти бритвы въ сво емъ род могутъ быть очень симпатичны, но я очень жаллъ что попалъ сюда, въ это зданiе, въ то время когда слдилъ за процессомъ г-жи Каи ровой. Я вовсе не знаю жизнеописанiя г-жи Каировой и ршительно не могу и права не имю примнить къ ней что-нибудь на счетъ этого зданiя, но весь этотъ романъ ея и все это краснорчивое изложенiе ея страстей на суд, какъ-то ршительно потеряли для меня всякую силу и убили во мн всякую къ себ симпатiю какъ только я вышелъ изъ этого зданiя. Я прямо сознаюсь въ этомъ, потому что можетъ быть оттого-то и написалъ такъ безчувственно о "дл" г-жи Каировой.

III.

Несомннный демократизмъ. Женщины.

Чувствую, что надо бы отвтить и еще на одно письмо одного кор респондента. Въ прошломъ апрльскомъ "Дневника", говоря о полити ческихъ вопросахъ, я, между прочимъ, включилъ одну, положимъ, фантазiю:

..." Россiя окажется сильне всхъ въ Европ. Произойдетъ это оттого, что въ Европ уничтожатся вс великiя державы и по весьма простой причин: он вс будутъ обезсилены и подточены неудовлетворенными демократическими стремленiями огромной части своихъ низшихъ подданныхъ, своихъ пролетарiевъ и нищихъ. Въ Россiи же этого не можетъ случиться совсмъ: нашъ демосъ доволенъ, и чмъ дале, тмъ боле будетъ удовлетворенъ, ибо все къ тому идетъ, общимъ настроенiемъ, или лучше согласiемъ. А потому и останется одинъ только колоссъ на континент Европы Ч Россiя".

Мой корреспондентъ въ отвтъ на это мннiе приводитъ одинъ любопытнйшiй и назидательный фактъ и выставляетъ его, какъ причи ну сомннiя въ томъ, что "нашъ демосъ доволенъ и удовлетворенъ".

Почтенный корреспондентъ слишкомъ хорошо пойметъ (если ему попа дутся эти строки), почему я не могу теперь поднять этотъ сообщенный имъ фактъ и отвтить на него, хотя и не теряю надежды въ возможность поговорить именно объ этомъ факт въ самомъ непродолжительномъ бу дущемъ. Но теперь я хочу лишь сказать одно слово въ объясненiе о демос, тмъ боле, что получилъ уже свднiе и о нкоторыхъ дру гихъ мннiяхъ, тоже несогласныхъ съ моимъ убжденiемъ о довольств нашего "демоса". Я хочу лишь обратить вниманiе моихъ оппонентовъ на одну строчку выписаннаго выше мста изъ апрльскаго номера:... "ибо все къ тому идетъ, общимъ настроенiемъ, или лучше согласiемъ". Въ са момъ дл, еслибъ этого общаго настроенiя или лучше согласiя не было даже въ самыхъ моихъ оппонентахъ, то они пропустили бы мои слова безъ возраженiя. И потому настроенiе это несомннно существуетъ, несомннно демократическое и несомннно безкорыстное;

мало того, оно всеобщее. Правда, много въ теперешнихъ демократическихъ заявленiяхъ и фальши, много и журнальнаго плутовства;

много увлеченiя, напримръ, въ преувеличенiи нападокъ на противниковъ де мократизма, которыхъ, къ слову сказать, у насъ теперь очень мало.

Тмъ не мене честность, безкорыстiе, прямота и откровенность демо кратизма въ большинств русскаго общества не подвержены уже ника кому сомннiю. Въ этомъ отношенiи мы можетъ быть представили или начинаемъ представлять собою явленiе, еще не объявлявшееся въ Европ, гд демократизмъ до сихъ поръ и повсемстно заявилъ себя еще только снизу, еще только воюетъ, а побжденный (будто бы) верхъ до сихъ поръ даетъ страшный отпоръ. Нашъ верхъ побжденъ не былъ, нашъ верхъ самъ сталъ демократиченъ, или врне, народенъ, и Ч кто же можетъ отрицать это? А если такъ, то согласитесь сами, что нашъ демосъ ожидаетъ счастливая будущность. И если въ настоящемъ еще многое неприглядно, то по крайней мр позволительно питать большую надежду, что временныя невзгоды демоса непремнно улучшатся подъ неустаннымъ и безпрерывнымъ влiянiемъ впредь такихъ огромныхъ на чалъ (ибо иначе и назвать нельзя), какъ всеобщее демократическое настроенiе и всеобщее согласiе на то всхъ русскихъ людей, начиная съ самаго верху. Вотъ въ этомъ-то смысл я и выразился, что нашъ демосъ доволенъ, и "чмъ дале, тмъ боле будетъ удовлетворенъ". Что же, въ это трудно не врить.

А въ заключенiе мн хочется прибавить еще одно слово о русской женщин. Я сказалъ уже, что въ ней заключена одна наша огромная на дежда, одинъ изъ залоговъ нашего обновленiя. Возрожденiе русской женщины въ послднiе двадцать тъ оказалось несомнннымъ. Подъ емъ въ запросахъ ея былъ высокiй, откровенный и безбоязненный. Онъ съ перваго раза внушилъ уваженiе, по крайней мр заставилъ заду маться, не взирая на нсколько паразитныхъ неправильностей обнару жившихся въ этомъ движенiи. Теперь, однако, уже можно свести счеты и сдлать безбоязненный выводъ. Русская женщина цломудренно пре небрегла препятствiями, насмшками. Она твердо объявила свое желанiе участвовать въ общемъ дл и приступила къ нему не только безкорыстно, но и самоотверженно. Русскiй человкъ, въ эти послднiя десятилтiя, страшно поддался разврату стяжанiя, цинизма, матерiализма;

женщина же осталась гораздо боле его врна чистому поклоненiю идеи, служенiю идеи. Въ жажд высшаго образованiя она проявила серьезность, терпнiе и представила примръ величайшаго мужества. "Дневникъ Писателя" далъ мн средство ближе видть рус скую женщину, я получилъ нсколько замчательныхъ писемъ: меня, неумлаго, спрашиваютъ он: "что длать?" Я цню эти вопросы и не достатокъ умнiя въ отвтахъ стараюсь искупить искренностью. Я сожалю, что многаго не могу и права не имю здсь сообщить. Вижу, впрочемъ, и нкоторые недостатки современной женщины и главный изъ нихъ Ч чрезвычайную зависимость ея отъ нкоторыхъ собственно мужскихъ идей, способность принимать ихъ наслово и врить въ нихъ безъ контроля. Говорю далеко не обо всхъ женщинахъ, но недостатокъ этотъ свидтельствуетъ и о прекрасныхъ чертахъ сердца: цнятъ он боле всего свжее чувство, живое слово, но главное, и выше всего, ис кренность, а повривъ искренности, иногда даже фальшивой, увлекают ся и мннiями и вотъ это иногда слишкомъ. Высшее образованiе впереди могло бы этому очень помочь. Допустивъ искренно и вполн высшее образованiе женщины, со всми правами, которыя даетъ оно, Россiя еще разъ ступила бы огромный и своеобразный шагъ передъ всей Европой въ великомъ дл обновленiя человчества. Дай Богъ тоже русской женщин мене "уставать", мене разочаровываться, какъ "устала", на прим. Писарева. Но скоре пусть, какъ жена Щапова, она утолитъ то гда свою грусть самопожертвованiемъ и любовью. Но и та и другая оди наково мучительныя и незабвенныя явленiя, Ч одна по своей маловоз награжденной высокой женственной энергiи, другая Ч какъ бдная ус талая, уединившаяся, поддавшаяся, побжденная...

IЮНЬ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

I.

Смерть Жоржъ Занда.

Прошлый, майскiй № "Дневника" былъ уже набранъ и печатался, когда я прочелъ въ газетахъ о смерти Жоржъ Занда (умерла 27 мая, Ч 8 iюня). Такъ и не усплъ сказать ни слова объ этой смерти. А, между тмъ, лишь прочтя о ней, понялъ, что значило въ моей жизни это имя, Ч сколько взялъ этотъ поэтъ въ свое время моихъ восторговъ, поклоненiй и сколько далъ мн когда-то радостей, счастья! Я смло ставлю каждое изъ этихъ словъ, потому что все это было буквально. Это одна изъ нашихъ (т. е. нашихъ) современницъ вполн Ч идеалистка тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ. Это одно изъ тхъ именъ нашего мо гучаго, самонадяннаго и въ то же время больнаго столтiя, полнаго самыхъ невыясненныхъ идеаловъ и самыхъ неразршимыхъ желанiй, Ч именъ, которыя, возникнувъ тамъ у себя, въ "стран святыхъ чудесъ", переманили отъ насъ, изъ нашей вчно создающейся Россiи, слишкомъ много думъ, любви, святой и благородной силы порыва, живой жизни и дорогихъ убжденiй. Но не жаловаться намъ надо на это: вознося такiя имена и преклоняясь предъ ними, русскiе служили и служатъ прямому своему назначенiю. Пусть не удивляются этимъ словамъ моимъ, и осо бенно въ отношенiи къ Жоржъ-Занду, о которой до сихъ поръ могутъ быть споры и которую, наполовину, если не на вс девять десятыхъ, у насъ успли уже забыть;

но свое дло она все-таки у насъ сдлала въ свое время и Ч кому же собраться помянуть ее на ея могил, какъ не намъ, ея современникамъ со всего мiра? У насъ Ч русскихъ, дв роди ны: наша Русь и Европа, даже и въ томъ случа, если мы называемся славянофилами, Ч (пусть они на меня за это не сердятся). Противъ это го спорить не нужно. Величайшее изъ величайшихъ назначенiй, уже сознанныхъ Русскими въ своемъ будущемъ, есть назначенiе общечеловческое, есть общеслуженiе человчеству, Ч не Россiи только, не общеславянству только, но всечеловчеству. Подумайте и вы согла ситесь, что Славянофилы признавали то же самое, Ч вотъ почему и зва ли насъ быть строже, тверже и отвтственне русскими, Ч именно по нимая, что всечеловчность есть главнйшая личная черта и назначенiе русскаго. Впрочемъ, все это требуетъ еще многаго разъясненiя: ужъ од но то, что служенiе общечеловческой иде и легкомысленное шатанiе по Европ, добровольно и брюзгливо покинувъ отечество, суть дв вещи обратно противуположныя, а ихъ до сихъ поръ еще смшиваютъ. На противъ, многое, очень многое изъ того, что мы взяли изъ Европы и пе ресадили къ себ, мы не скопировали только, какъ рабы у господъ, и какъ непремнно требуютъ того Потугины, а привили къ нашему орга низму, въ нашу плоть и кровь;

иное же пережили и даже выстрадали са мостоятельно, точь въ точь какъ т, тамъ Ч на Запад, для которыхъ все это было свое родное. Европейцы этому ни за что не захотятъ поврить: они насъ не знаютъ, да и пока тмъ лучше. Тмъ непримтне и спокойне совершится необходимый процессъ, который впослдствiи удивитъ весь мiръ. Вотъ этотъ-то процессъ всего ясне и осязательне можно выслдить отчасти и на отношенiи нашемъ къ ли тературамъ другихъ народовъ. Ихнiе поэты намъ, по крайней мр, большинству развитыхъ людей нашихъ, точно также родные какъ и имъ, тамъ у себя Ч на Запад. Я утверждаю и повторяю, что всякiй Европейскiй поэтъ, мыслитель, филантропъ, кром земли своей, изъ все го мiра, наиболе и наиродне бываетъ понятъ и принятъ всегда въ Россiи. Шекспиръ, Байронъ, Вальтеръ-Скоттъ, Диккенсъ Ч родне и понятне русскимъ, чмъ, напримръ, нмцамъ, хотя, конечно, у насъ и десятой доли не расходится экземпляровъ этихъ писателей въ перево дахъ, чмъ въ многокнижной Германiи. Французскiй конвентъ 93 года, посылая патентъ на право гражданства au pote allemand Schiller, l'ami de l'humanit (Нмецкому поэту Шиллеру, другу человчества.)), хоть и сдлалъ тмъ прекрасный, величавый и пророческiй поступокъ, но и не подозрвалъ, что на другомъ краю Европы, въ варварской Россiи, этотъ же Шиллеръ гораздо нацiональне и гораздо родне варварамъ рус скимъ, чмъ, не только въ то время Ч во Францiи, но даже и потомъ, во все наше столтiе, въ которомъ Шиллера, гражданина французскаго и l'ami de l'humanitе, знали во Францiи лишь профессора словесности, да и то не вс, да и то чуть-чуть. А у насъ онъ, вмст съ Жуковскимъ, въ душу русскую всосался, клеймо въ ней оставилъ, почти перiодъ въ исторiи нашего развитiя обозначилъ. Это русское отношенiе къ всемiрной литератур есть явленiе почти не повторявшееся въ другихъ народахъ въ такой степени, во всю всемiрную исторiю, и если это свой ство есть дйствительно наша нацiональная русская особенность Ч то какой обидчивый патрiотизмъ, какой шовинизмъ былъ бы въ прав ска зать что-либо противъ этого явленiя и не захотть, напротивъ, замтить въ немъ прежде всего самаго широко-общающаго и самаго пророческа го факта въ гаданiяхъ о нашемъ будущемъ. О, конечно, многiе улыбнут ся, можетъ быть, прочтя выше о томъ значенiи, которое я придаю Жоржъ-Занду;

но смющiеся будутъ неправы: теперь прошло очень уже довольно времени всмъ этимъ минувшимъ дламъ, да и сама Жоржъ Зандъ умерла старушкой, семидесяти тъ, и, можетъ быть, давно уже переживъ свою славу. Но все то, что въ явленiи этого поэта составляло "новое слово", все, что было "всечеловческаго", Ч все это тотчасъ же въ свое время отозвалось у насъ, въ нашей Россiи, сильнымъ и глубо кимъ впечатлнiемъ, не миновало насъ и тмъ доказало, что всякiй по этъ Ч новаторъ Европы, всякiй, прошедшiй тамъ съ новою мыслью и съ новою силой, не можетъ не стать тотчасъ же и русскимъ поэтомъ, не можетъ миновать русской мысли, не стать почти русскою силой. А впро чемъ, я вовсе не статью критическую хочу писать о Жоржъ-Занд, а всего только хотлъ было сказать отшедшей покойниц нсколько на путственныхъ словъ на ея свжей могил.

II.

Нсколько словъ о Жоржъ-Зандъ.

Появленiе Жоржъ-Занда въ литератур совпадаетъ съ годами моей первой юности, и я очень радъ теперь, что это такъ уже давно было, по тому что теперь, слишкомъ тридцать тъ спустя, можно говорить почти вполн откровенно. Надо замтить, что тогда только это и было позво лено, Ч т. е. романы, остальное все, чуть не всякая мысль, особенно изъ Францiи, было строжайше запрещено. О, конечно, весьма часто смотрть не умли, да и откуда бы могли научиться: и Меттернихъ не умлъ смотрть, не то что наши подражатели. А потому и проскакивали "ужасныя вещи" (напримръ, проскочилъ весь Блинскiй). Но за то, какъ бы взамнъ тому, подконецъ Ч особенно, чтобъ не ошибиться, стали запрещать почти что сплошь, такъ что кончалось, какъ извстно, транспарантами. Но романы, все-таки, дозволялись, и съ начала, и въ средин, и даже въ самомъ конц, и вотъ тутъ-то, и именно на Жоржъ Занд, оберегатели дали тогда большаго маха. Помните вы стихи:

"Томы Тьера и Рабо Онъ на память знаетъ, Ч И, какъ ярый Мирабо, Вольность прославляетъ".

Стихи эти чрезвычайно талантливые, даже до рдкости, и останут ся навсегда, потому что они историческiе;

но тмъ и драгоцнне, ибо они написаны Денисомъ Давыдовымъ, поэтомъ, литераторомъ и честнйшимъ русскимъ. Но ужь коли Денисъ Давыдовъ, и кого же Ч Тьера (за исторiю революцiи, разумется) счелъ тогда опаснымъ и помстилъ въ стихъ вмст съ какимъ-то Рабо (былъ же стало быть и такой, я, впрочемъ, не знаю), то ужь разумется слишкомъ мало могло быть тогда оффицiально дозволено. И что-же вышло: то, что вторгну лось къ намъ тогда, въ форм романовъ, не только послужило точно также длу, но, можетъ быть, было, напротивъ, еще самой "опасной" формой по тогдашнему времени, потому что на Рабо-то можетъ быть и не нашлось бы тогда столько охотниковъ, а на Жоржъ-Занда нашлось ихъ тысячами. Здсь надо замтить и то, что у насъ, несмотря ни на ка кихъ Магницкихъ и Липранди, еще съ прошлаго столтiя, всегда тот часъ-же становилось извстнымъ о всякомъ интеллектуальномъ движенiи въ Европ, и тотчасъ-же изъ высшихъ слоевъ нашей интеллекцiи передавалось и масс, хотя чуть-чуть интересующихся и мыслящихъ людей. Точь въ точь тоже произошло и съ европейскимъ движенiемъ тридцатыхъ годовъ. Объ этомъ огромномъ движенiи евро пейскихъ литературъ, съ самаго начала тридцатыхъ годовъ, у насъ весьма скоро получилось понятiе. Были уже извстны имена многихъ новыхъ явившихся ораторовъ, историковъ, трибуновъ, профессоровъ.

Даже, хоть отчасти, хоть чуть-чуть извстно стало и то, куда клонитъ все это движенiе. И вотъ, особенно страстно это движенiе проявилось въ искусств Ч въ роман, а главнйше Ч у Жоржъ-Занда. Правда, о Жоржъ-Занд Сенковскiй и Булгаринъ предостерегали публику еще до появленiя ея романовъ на русскомъ язык. Особенно пугали русскихъ дамъ тмъ, что она ходитъ въ панталонахъ, хотли испугать развра томъ, сдлать ее смшной. Сенковскiй, самъ же и собиравшiйся перево дить Жоржъ-Занда въ своемъ журнал "Библiотека для Чтенiя", началъ называть ее печатно г-жей Егоромъ Зандомъ и, кажется, серьезно ос тался доволенъ своимъ остроумiемъ. Впослдствiи, въ 48-мъ году, Бул гаринъ печаталъ объ ней въ "Сверной Пчел", что она ежедневно пьянствуетъ съ Пьеромъ Леру у заставы и участвуетъ въ Аинскихъ вечерахъ, въ Министерств внутреннихъ длъ, у разбойника и министра внутреннихъ длъ Ледрю-Роллена. Я это самъ читалъ и очень хорошо помню. Но тогда, въ 48 году, Жоржъ-Зандъ была у насъ уже извстна почти всей читающей публик и Булгарину никто не поврилъ. Появи лась же она на русскомъ язык впервые примрно въ половин тридца тыхъ годовъ;

жаль, что не помню и не знаю Ч когда и какое первое произведенiе ея было у насъ переведено;

но тмъ удивительне должно быть было впечатлнiе. Я думаю, также какъ и меня, еще юношу, всхъ поразила тогда эта цломудренная, высочайшая чистота типовъ и идеа ловъ и скромная прелесть строгаго, сдержаннаго тона разсказа, Ч и вотъ этакая-то женщина ходитъ въ панталонахъ и развратничаетъ! Мн было, я думаю, тъ шестнадцать, когда я прочелъ въ первый разъ ея повсть "Ускокъ", Ч одно изъ прелестнйшихъ первоначальныхъ ея произведенiй. Я помню, я былъ потомъ въ лихорадк всю ночь. Я думаю, я не ошибусь, если скажу, что Жоржъ-Зандъ, по крайней мр, по мо имъ воспоминанiямъ судя, заняла у насъ сряду чуть не самое первое мсто въ ряду цлой плеяды новыхъ писателей, тогда вдругъ просла вившихся и прогремвшихъ по всей Европ. Даже Диккенсъ, явившiйся у насъ почти одновременно съ нею, уступалъ ей, можетъ быть, въ вниманiи нашей публики. Я не говорю уже о Бальзак, явившемся пре жде нея и давшимъ, однако, въ тридцатыхъ годахъ, такiя произведенiя, какъ Ежени Гранде и Старикъ Горiо (и къ которому такъ былъ неспра ведливъ Блинскiй, совершенно проглядвшiй его значенiе во француз ской литератур). Впрочемъ, я говорю все это не съ точки зрнiя какой нибудь критической оцнки, а просто за просто припоминаю о вкус то гдашней массы русскихъ читателей, о непосредственномъ произведен номъ на нихъ впечатлнiи. Главное то, что читатель съумлъ извлечь даже изъ романовъ все то, отъ чего его такъ тогда оберегали. По край ней мр, въ половин сороковыхъ годовъ у насъ, даже масс читателей, было хоть отчасти извстно, что Жоржъ-Зандъ Ч одна изъ самыхъ яр кихъ, строгихъ и правильныхъ представительницъ того разряда то гдашнихъ западныхъ новыхъ людей, явившихся и начавшихъ прямымъ отрицанiемъ тхъ "положительныхъ" прiобртенiй, которыми закончила свою дятельность кровавая французская (а врне европейская) революцiя конца прошлаго столтiя. По окончанiи ея (посл Наполеона I-го) явились новыя попытки выразить новыя желанiя и новые идеалы.

Передовые умы слишкомъ поняли, что лишь обновился деспотизмъ, что лишь произошло: "Otes toi de l que je m'y mette",1 что новые побдители мiра (буржуа) оказались еще, можетъ быть, хуже прежнихъ деспотовъ (дворянъ) и что "свобода, равенство и братство" оказались лишь громкими фразами и не боле. Мало того, явились такiя ученiя, по которымъ, изъ громкихъ фразъ, они уже оказались и невозможными Убирайся прочь, а я займу твое мсто (франц.).

фразами. Побдители произносили или лучше припоминали эти три са краментальныя слова уже насмшливо;

даже наука (экономисты) яви лась, въ блестящихъ представителяхъ своихъ, пришедшихъ тогда тоже какъ бы съ новымъ словомъ, Ч на подмогу насмшк и на осужденiе утопическаго значенiя этихъ трехъ словъ, для которыхъ было пролито столько крови. Такимъ образомъ, рядомъ съ восторжествовавшими побдителями, начали появляться унылыя и грустныя лица, пугавшiя торжествующихъ. И вотъ въ эту-то эпоху вдругъ возникло дйст вительно новое слово и раздались новыя надежды: явились люди, прямо возгласившiе, что дло остановилось напрасно и неправильно, что ниче го не достигнуто политической смной побдителей, что дло надобно продолжать, что обновленiе человчества должно быть радикальное, соцiальное. О, конечно, явилось рядомъ съ этими возгласами и множест во самыхъ пагубныхъ и самыхъ уродливыхъ заключенiй, но главное бы ло въ томъ, что засвтилась опять надежда и опять начала возрождать ся вра. Исторiя этого движенiя извстна, Ч оно продолжается до сихъ поръ, и кажется вовсе не намрено останавливаться. Я вовсе не намренъ говорить здсь ни за, ни противъ него, но я лишь желалъ обо значить настоящее мсто Жоржъ-Занда въ этомъ движенiи. Ея мсто надо искать въ самомъ начал его. Тогда, встрчая ее въ Европ, гово рили, что она проповдуетъ новое положенiе женщины и пророчеству етъ о "правахъ свободной жены" (выраженiе про нее Сенковскаго);

но это несовсмъ было врно, ибо она проповдывала вовсе не объ одной только женщин и не изобртала никакой "свободной жены". Жоржъ Зандъ принадлежала всему движенiю, а не одной лишь проповди о пра вахъ женщины. Правда, какъ женщина сама, она естественно боле лю била выставлять героинь, чмъ героевъ, и ужь, конечно, женщины всего мiра должны теперь надть по ней трауръ, потому что умерла одна изъ самыхъ высшихъ и прекрасныхъ ихъ представительницъ и, кром того, женщина почти небывалая по сил ума и таланта Ч имя, ставшее исто рическимъ, имя, которому не суждено забыться и исчезнуть среди евро пейскаго человчества.

Что же до героинь ея, то, повторяю опять, я былъ съ самаго перваго раза, еще шестнадцати тъ, удивленъ странностью противорчiя того, что объ ней писали и говорили съ тмъ, что увидалъ я самъ на самомъ дл. На самомъ дл, многiя, нкоторыя по крайней мр, изъ героинь ея представляли собою типъ такой высокой нравственной чистоты, ка кой невозможно было и представить себ безъ огромнаго нравственнаго запроса въ самой душ поэта, безъ исповданiя самаго полнаго долга, безъ пониманiя и признанiя самой высшей красоты въ милосердiи, терпнiи и справедливости. Правда, среди милосердiя, терпнiя и признанiя обязанностей долга являлась и чрезвычайная гордость запро са и протеста, но гордость-то эта и была драгоцнна, потому что исхо дила изъ той высшей правды, безъ которой никогда не могло бы устоять, на всей своей нравственной высот, человчество. Эта гордость не есть вражда quand mme,1 основанная на томъ, что я, дескать, тебя лучше, а ты меня хуже, а лишь чувство самой цломудренной невозможности примиренiя съ неправдой и порокомъ, хотя, опять-таки повторяю, чув ство это не исключаетъ ни всепрощенiя, ни милосердiя;

мало того, соразмрно этой гордости добровольно налагался на себя и огромнйшiй долгъ. Эти героини ея жаждали жертвъ, подвига. Особенно нравилось мн тогда, въ первоначальныхъ произведенiяхъ ея, нсколько типовъ двушекъ, выведенныхъ, напримръ, въ такъ называвшихся тогда венецiанскихъ повстяхъ ея ( къ которымъ принадлежатъ и Ускокъ, и Альдини) типовъ, закончившихся потомъ романомъ "Жанна", произведенiемъ уже генiальнымъ, представляющимъ собою свтлое и можетъ быть безспорное разршенiе историческаго вопроса о Жанн д'Аркъ. Въ современной крестьянской двушк она вдругъ воскрешаетъ передъ нами образъ исторической Жанны д'Аркъ и наглядно оправды ваетъ дйствительную возможность этого величаваго и чудеснаго исто рическаго явленiя, Ч задача вполн Жоржъ-Зандовская, ибо никто, можетъ быть, кром нея, изъ современныхъ ей поэтовъ не носилъ въ душ своей столь чистый идеалъ невинной двушки, Ч чистый и столь могущественный своею невинностью. Вс эти типы двушекъ, о кото рыхъ я сказалъ выше, повторяютъ собою въ нсколькихъ произведенiяхъ сряду одну задачу, одну тему (впрочемъ, не одн двушки: эта же тема повторена потомъ въ великолпной повсти ея "La Marquise", тоже изъ первоначальныхъ). Изображается прямой, че стный, но неопытный характеръ юнаго женскаго существа, съ тмъ гор дымъ цломудрiемъ, которое не боится и не можетъ быть загрязнено отъ соприкосновенiя даже съ порокомъ, даже еслибъ вдругъ существо это очутилось случайно въ самомъ вертеп порока. Потребность велико душной жертвы (будто бы отъ нея именно ожидаемой) поражаетъ сердце юной двушки, и, нисколько не задумываясь и не щадя себя, она безко рыстно, самоотверженно и безстрашно вдругъ длаетъ самый опасный и роковой шагъ. То, что она видитъ и встрчаетъ, не смущаетъ и не также (франц.).

страшитъ ее потомъ нимало, Ч напротивъ, тотчасъ же возвышаетъ му жество въ юномъ сердц, тутъ только впервые познающемъ вс свои си лы, Ч силы невинности, честности, чистоты, Ч удвоиваетъ ея энергiю и указываетъ новые пути и новые горизонты еще незнавшему до того себя, но бодрому и свжему уму, не загрязненному еще жизненными уступка ми. Приэтомъ самая безукоризненная и прелестная форма поэмы:

Жоржъ-Зандъ особенно любила тогда кончать свои поэмы счастливо, торжествомъ невинности, искренности и юнаго, безстрашнаго простодушiя. Такiе ли образы могли возмутить общество, возбудить сомннiя и страхи? Напротивъ, самые строгiе отцы и матери стали по зволять въ своихъ семействахъ чтенiе Жоржъ-Занда и только удивля лись: "что же это такъ вс объ ней говорили?" Но тутъ-то и раздались предостерегающiе голоса, что "вотъ въ этой-то гордости женскаго за проса, въ этой-то непримиримости цломудрiя съ порокомъ, въ этомъ-то отказ отъ всякихъ уступокъ пороку, въ этомъ-то безстрашiи, съ кото рымъ невинность воздвигается на борьбу и смотритъ ясно въ глаза обид, и заключается ядъ, будущiй ядъ женскаго протеста, женской эмансипацiи". Что же! можетъ быть Ч про ядъ говорили справедливо;

дйствительно зарождался ядъ, но что онъ шелъ истребить, что отъ это го яда должно было погибнуть и что спастись, Ч вотъ что тотчасъ же составило вопросъ и долго не разршалось.

Теперь давно уже эти вопросы разршены (кажется такъ). Надо кстати замтить, что къ половин сороковыхъ годовъ слава Жоржъ Занда и вра въ силу ея генiя стояли такъ высоко, что мы, современники ея, вс ждали отъ нея чего-то несравненно большаго въ будущемъ, не слыханнаго еще новаго слова, даже чего нибудь разршающаго и уже окончательнаго. Надежды эти не осуществились: оказалось, что въ то же время, т. е. къ концу сороковыхъ годовъ, она уже сказала все, что ей суждено и предназначено было высказать, а теперь надъ свжей моги лой ея о ней ужь вполн можно сказать послднее слово.

Жоржъ Зандъ не мыслитель, но это одна изъ самыхъ ясновидящихъ предчувственницъ (если только позволено выразиться такою кудрявою фразою) боле счастливаго будущаго, ожидающаго человчество, въ достиженiе идеаловъ котораго она бодро и великодушно врила всю жизнь, и именно потому, что сама, въ душ своей, способна была воз двигнуть идеалъ. Сохраненiе этой вры до конца обыкновенно составля етъ удлъ всхъ высокихъ душъ, всхъ истинныхъ человколюбцевъ.

Жоржъ Зандъ умерла деисткой, твердо вря въ Бога и въ безсмертную жизнь свою, но объ ней мало сказать этого: она сверхъ того была, мо жетъ быть, и всхъ боле христiанкой изъ всхъ своихъ сверстниковъ Ч французскихъ писателей, хотя формально (какъ католичка) и не исповдывала Христа. Конечно, какъ француженка, сообразно съ понятiемъ своихъ соотечественниковъ, Жоржъ Зандъ не могла созна тельно исповдывать идеи, что "во всей вселенной нтъ имени, кром Его, которымъ можно спастися" Ч главной идеи православiя;

но, не смотря на кажущееся и формальное противорчiе, повторяю это, Жоржъ Зандъ была можетъ быть одною изъ самыхъ полныхъ исповдницъ Хри стовыхъ, сама не зная о томъ. Она основывала свой соцiализмъ, свои убжденiя, надежды и идеалы на нравственномъ чувств человка, на духовной жажд человчества, на стремленiи его къ совершенству и къ чистот, а не на муравьиной необходимости. Она врила въ личность человческую безусловно (даже до безсмертiя ея), возвышала и раздви гала представленiе о ней всю жизнь свою Ч въ каждомъ своемъ произведенiи, и тмъ самымъ совпадала и мыслiю, и чувствомъ своимъ съ одной изъ самыхъ основныхъ идей христiанства, т. е., съ признанiемъ человческой личности и свободы ея (а стало быть и ея отвтственности). Отсюда и признанiе долга и строгiе нравственные за просы на это и совершенное признанiе отвтственности человческой. И, можетъ быть, не было мыслителя и писателя во Францiи въ ея время, въ такой сил понимавшаго, что "не единымъ хлбомъ бываетъ живъ человкъ". Что же до гордости ея запросовъ и протеста, то, повторяю это опять, эта гордость никогда не исключала милосердiя, прощенiя оби ды, даже безграничнаго терпнiя, основаннаго на состраданiи къ самому обидчику;

напротивъ, Жоржъ Зандъ въ произведенiяхъ своихъ не разъ прельщалась красотою этихъ истинъ и не разъ воплощала типы самаго искренняго прощенiя и любви. Пишутъ объ ней, что она умерла пре красной матерью, трудясь до конца своей жизни, другомъ окрестныхъ крестьянъ, любимая безгранично друзьями своими. Кажется, она на клонна была отчасти цнить аристократизмъ своего происхожденiя (она происходила по матери изъ королевскаго Саксонскаго дома), но ужь, конечно, можно твердо сказать, что если она и цнила аристократизмъ въ людяхъ, то основывала его лишь на совершенств души человческой: она не могла не любить великаго, примиряться съ низ кимъ, уступить идею Ч и вотъ въ этомъ-то смысл была, можетъ быть, и съ излишкомъ горда. Правда, не любила она тоже выводить въ романахъ своихъ приниженныхъ лицъ, справедливыхъ, но уступающихъ, юродли выхъ и забитыхъ, какъ почти есть во всякомъ роман у великаго христiанина Диккенса;

напротивъ, воздвигала своихъ героинь гордо, ставила прямо царицъ. Это она любила и эту особенность надо замтить;

она довольно характерна.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

I.

Мой парадоксъ.

Вновь сшибка съ Европой (о, не война еще: до войны намъ, то есть Россiи, говорятъ, все еще далеко), вновь на сцен безконечный Восточ ный вопросъ, вновь на русскихъ смотрятъ въ Европ недоврчиво... Но, однако, чего намъ гоняться за доврчивостью Европы? Разв смотрла когда Европа на русскихъ доврчиво, разв можетъ она смотрть на насъ когда нибудь доврчиво и не враждебно? О, разумется, когда ни будь этотъ взглядъ перемнится, когда нибудь и насъ разглядитъ и рас куситъ Европа получше, и объ этомъ когда нибудь очень и очень стоитъ поговорить, но пока Ч пока мн пришелъ на умъ какъ-бы постороннiй и боковой вопросъ и недавно я очень занятъ былъ его разршенiемъ.

Пусть со мной будетъ никто не согласенъ, но мн кажется, что я хоть отчасти а правъ.

Я сказалъ, что русскихъ не любятъ въ Европ. Что не любятъ Ч объ этомъ, я думаю, никто не заспоритъ, но, между прочимъ, насъ обви няютъ въ Европ, всхъ русскихъ, почти поголовно, что мы страшные либералы, мало того Ч революцiонеры и всегда, съ какою-то даже любо вью, наклонны примкнуть скоре къ разрушительнымъ, чмъ къ консер вативнымъ элементамъ Европы. За это смотрятъ на насъ многiе евро пейцы насмшливо и свысока Ч ненавистно: имъ не понятно, съ чего это намъ быть въ чужомъ дл отрицателями, они положительно отни маютъ у насъ право европейскаго отрицанiя Ч на томъ основанiи, что не признаютъ насъ принадлежащими къ "цивилизацiи". Они видятъ въ насъ скоре варваровъ, шатающихся по Европ и радующихся, что что нибудь и гд-нибудь можно разрушить, Ч разрушить лишь для разрушенiя, для удовольствiя лишь поглядть, какъ все это развалится, подобно орд дикарей, подобно Гуннамъ, готовымъ нахлынуть на древнiй Римъ и разрушить святыню, даже безъ всякаго понятiя о томъ, какую драгоцнность они истребляютъ. Что русскiе дйствительно въ большинств своемъ заявили себя въ Европ либералами, Ч это правда, и даже это странно. Задавалъ ли себ кто когда вопросъ: почему это такъ? Почему чуть не девять десятыхъ русскихъ, во все наше столтiе, культурясь въ Европ, всегда примыкали къ тому слою европейцевъ, который былъ либераленъ, къ "лвой сторон", то есть всегда къ той сторон, которая сама отрицала свою же культуру, свою же цивилизацiю, боле или мене конечно (то, что отрицаетъ въ цивилизацiи Тьеръ, и то, что отрицала въ ней парижская коммуна 71-го года Ч чрезвычайно различно). Также "боле или мене" и также многоразлично либеральны и русскiе въ Европ, но все же, однако, повторю это, они наклонне ев ропейцевъ примкнуть прямо къ крайней вой съ самаго начала, чмъ витать сперва въ нижнихъ степеняхъ либерализма, Ч однимъ словомъ, Тьеровъ изъ русскихъ гораздо мене найдешь, чмъ коммунаровъ. И, замтьте, это вовсе не какiе нибудь подбитые втромъ люди, по крайней мр Ч не все одни подбитые втромъ, а и имющiе даже и очень со лидный и цивилизованный видъ, иногда даже чуть не министры. Но ви ду-то этому европейцы и не врятъ: Grattez le Russe et vous verrez le Tartare" говорятъ они (поскоблите русскаго и окажется татаринъ). Все это можетъ быть справедливо, но вотъ что мн пришло на умъ: потому ли русскiй въ общенiи своемъ съ Европой примыкаетъ, въ большинств своемъ, къ крайней вой, что онъ татаринъ и любитъ разрушенiе, какъ дикiй, или, можетъ быть, двигаютъ его другiя причины, Ч вотъ во просъ!... и согласитесь, что онъ довольно любопытенъ. Сшибки наши съ Европой близятся къ концу;

роль прорубленнаго окна въ Европу кончи лась и наступаетъ что-то другое, должно наступить по крайней мр, и это теперь всякъ сознаетъ кто хоть сколько нибудь въ состоянiи мыслить.

Однимъ словомъ, мы все боле и боле начинаемъ чувствовать, что должны быть къ чему-то готовы, къ какой-то новой и уже гораздо боле оригинальной встрч съ Европой, чмъ было это досел, Ч въ восточ номъ ли вопрос это будетъ, или въ чемъ другомъ, кто это знаетъ!... А потому всякiе подобные вопросы, изученiя, даже догадки, даже парадок сы, и т могутъ быть любопытны хоть тмъ однимъ, что могутъ навести на мысль. А какъ же не любопытно такое явленiе, что т-то именно русскiе, которые наиболе считаютъ себя европейцами, называются у насъ "западниками", которые тщеславятся и гордятся этимъ прозвищемъ и до сихъ поръ еще дразнятъ другую половину русскихъ квасниками и зипунниками, Ч какъ же не любопытно, говорю я, что т-то скоре всхъ и примыкаютъ къ отрицателямъ цивилизацiи, къ разрушителямъ ея, къ "крайней вой", и что это вовсе никого въ Россiи не удивляетъ, даже вопроса никогда не составляло? Какъ же это не любопытно?

Я прямо скажу: у меня отвтъ составился, но я доказывать мою идею не буду, а лишь изложу ее слегка, попробую развить лишь фактъ.

Да и нельзя доказывать уже по одному тому, что всего не докажешь.

Вотъ что мн кажется: не сказалась-ли въ этомъ факт (т. е. въ примыканiи къ крайней вой, а въ сущности къ отрицателямъ Европы даже самыхъ яростныхъ нашихъ западниковъ) Ч не сказалась-ли въ этомъ протестующая русская душа, которой европейская культура была всегда, съ самаго Петра, ненавистна и во многомъ, слишкомъ во мно гомъ, сказывалась чуждой русской душ? Я именно такъ думаю. О, ко нечно этотъ протестъ происходилъ почти все время безсознательно, но дорого то, что чутье русское не умирало: русская душа хоть и безсозна тельно, а протестовала именно во имя своего руссизма, во имя своего русскаго и подавленнаго начала? Конечно, скажутъ, что тутъ нечему радоваться, еслибъ и было такъ: "все же отрицатель Ч Гуннъ, варваръ и Татаринъ, Ч отрицалъ не во имя чего нибудь высшаго, а во имя того, что самъ былъ до того низокъ, что даже и въ два вка не могъ разглядть европейскую высоту".

Вотъ что несомннно скажутъ. Я согласенъ, что это вопросъ, но на него-то я отвчать и не стану, а лишь объявлю голословно, что предположенiе о Татарин отрицаю изъ всхъ силъ. О, конечно, кто те перь изъ всхъ русскихъ, и особенно когда все прошло (потому что перiодъ этотъ и впрямь прошелъ), кто изъ всхъ даже русскихъ будетъ спорить противъ дла Петрова, противъ прорубленнаго окошка, возста вать на него и мечтать о древнемъ Московскомъ Царств? Не въ томъ вовсе и дло и не объ томъ завелъ я мою рчь, а объ томъ, что какъ это все ни было хорошо и полезно, то есть все то, что мы въ окошко увидли, но все-таки въ немъ было и столько дурнаго и вреднаго, что чутье рус ское не переставало этимъ возмущаться, не переставало протестовать (хотя до того заблудилось, что и само, въ огромномъ большинств, не понимало что длало) и протестовало не отъ татарства своего, а и въ самомъ дл, можетъ быть, отъ того, что хранило въ себ нчто высшее и лучшее, чмъ то, что видло въ окошк... (Ну, разумется, не противъ всего протестовало: мы получили множество прекрасныхъ вещей и не благодарными быть не желаемъ, ну, а ужь противъ половины-то, по крайней мр, могло протестовать).

Повторяю, все это происходило чрезвычайно оригинально: именно самые ярые-то западники наши, именно борцы-то за реформу и станови лись въ то же время отрицателями Европы, становились въ ряды край ней вой... И что же: вышло такъ, что тмъ самымъ сами и обозначили себя самыми ревностными русскими, борцами за Русь и за русскiй духъ, чему конечно, еслибъ имъ въ свое время разъяснить это, Ч или разсмялись бы или ужаснулись. Сомннiя нтъ, что они не сознавали въ себ никакой высоты протеста, напротивъ, все время, вс два вка отрицали свою высоту и не только высоту, но отрицали даже самое уваженiе къ себ (были вдь и такiе любители!) и до того, что тмъ ди вили даже Европу;

а выходитъ, что они-то вотъ и оказались настоящими русскими. Вотъ эту догадку мою я и называю моимъ парадоксомъ.

Блинскiй, напримръ, страстно увлекавшiйся по натур своей человкъ, примкнулъ, чуть не изъ первыхъ русскихъ, прямо къ Евро пейскимъ соцiалистамъ, отрицавшимъ уже весь порядокъ Европейской цивилизацiи, а мжду тмъ у насъ, въ русской литератур, воевалъ съ славянофилами до конца, повидимому совсмъ за противуположное.

Какъ удивился бы онъ, еслибъ т же славянофилы сказали ему тогда, что онъ-то и есть самый крайнiй боецъ за русскую правду, за русскую особь, за русское начало, именно за все то что онъ отрицалъ въ Россiи для Европы, считалъ басней, мало того: еслибъ доказали ему, что въ нкоторомъ смысл онъ-то и есть по настоящему консерваторъ, Ч и именно потому, что въ Европ онъ соцiалистъ и революцiонеръ? Да и въ самомъ дл оно вдь почти такъ и было. Тутъ вышла одна великая ошибка съ обихъ сторонъ, и прежде всего та, что вс эти тогдашнiе за падники Россiю смшали съ Европой, приняли за Европу серьезно и Ч отрицая Европу и порядокъ ея, думали, что то же самое отрицанiе мож но приложить и къ Россiи, тогда какъ Россiя вовсе была не Европа, а только ходила въ европейскомъ мундир, но подъ мундиромъ было совсмъ другое существо. Разглядть, что это не Европа, а другое су щество и приглашали славянофилы, прямо указывая, что западники уравниваютъ нчто непохожее и несоизмримое, и что заключенiе, ко торое пригодно для Европы, неприложимо вовсе къ Россiи, отчасти и потому уже, что все то, чего они желаютъ въ Европ, Ч все это давно уже есть въ Россiи, по крайней мр въ зародыш и въ возможности, и даже составляетъ сущность ея, только не въ революцiонномъ вид, а въ томъ въ какомъ и должны эти идеи всемiрнаго человческаго обновленiя явиться: въ вид Божеской правды, въ вид Христовой истины, которая когда-нибудь да осуществится же на земл, и которая всецло сохраня ется въ православiи. Они приглашали сперва поучиться Россiи, а по томъ уже длать выводы;

но учиться тогда нельзя было, да по правд, и средствъ не было. Да и кто тогда могъ что-нибудь знать о Россiи? Сла вянофилы, конечно, знали во сто разъ боле западниковъ (и это minimum), но и они дйствовали почти что ощупью, умозрительно и от влеченно, опираясь боле на чрезвычайное чутье свое. Научиться чему нибудь стало возможнымъ лишь въ послднее двадцатилтiе: но кто и теперь-то что-нибудь знаетъ о Россiи? Много Ч много, что начало по ложено изученiю, а чуть явится вдругъ важный вопросъ Ч и вс у насъ тотчасъ же въ разноголосицу. Ну, вотъ, зачинается вновь теперь вос точный вопросъ: ну, сознайтесь, много-ли у насъ, и кто именно Ч спо собны согласиться по этому вопросу на какое-нибудь одно общее ршенiе? И это въ такомъ важномъ, великомъ, въ такомъ роковомъ и нацiональномъ нашемъ вопрос! Да что восточный вопросъ! Куда брать такiе большiе вопросы! Посмотрите на сотни, на тысячи нашихъ внут реннихъ и обыденныхъ, текущихъ вопросовъ Ч и что за всеобщая ша тость, что за неустановившiйся взглядъ, что за непривычка въ длу!

Вотъ Россiю безлсятъ, помщики и мужики сводятъ съ съ какимъ-то остервеннiемъ. Положительно можно сказать, что онъ идетъ за деся тую долю цны, ибо Ч долго-ли протянется предложенiе? Дти наши не успютъ подрости, какъ на рынк будетъ уже въ десять разъ меньше са. Что-же выйдетъ, Ч можетъ быть гибель. А между тмъ, подите, попробуйте сказать что-нибудь о сокращенiи правъ на истребленiе са и что услышите? Съ одной стороны государственная и нацiональная не обходимость, а съ другой Ч нарушенiе правъ собственности, дв идеи противуположныя. Тотчасъ-же явятся два лагеря, и неизвстно еще, къ чему примкнетъ либеральное, все ршающее, мннiе. Да два-ли, полно, лагеря? И дло станетъ на долго. Кто-то съострилъ въ ныншнемъ ли беральномъ дух, что нтъ худа безъ добра, и что если и сведутъ весь русскiй съ, то все-же останется хоть та выгода, что окончательно уничтожится тлесное наказанiе розгами, потому что волостнымъ су дамъ нечмъ ужь будетъ пороть провинившихся мужиковъ и бабъ. Ко нечно, это утшенiе, но и этому какъ-то не врится: хоть не будетъ совсмъ са, а на порку всегда хватитъ, изъ-за границы привозить станутъ. Вонъ жиды становятся помщиками, Ч и вотъ, повсемстно, кричатъ и пишутъ, что они умерщвляютъ почву Россiи, что жидъ, за тративъ капиталъ на покупку помстья, тотчасъ-же, чтобы воротить капиталъ и проценты, изсушаетъ вс силы и средства купленной земли.

Но попробуйте сказать что-нибудь противъ этого Ч и тотчасъ же вамъ возопятъ о нарушенiи принципа экономической вольности и граждан ской равноправности. Но какая-же тутъ равноправность если тутъ яв ный и талмудный Status in Statu прежде всего и на первомъ план, если тутъ не только истощенiе почвы, но и грядущее истощенiе мужика на шего, который, освободясь отъ помщиковъ, несомннно и очень скоро попадетъ теперь, всей своей общиной, въ гораздо худшее рабство и къ гораздо худшимъ помщикамъ, Ч къ тмъ самымъ новымъ помщикамъ, которые уже высосали соки изъ западно-русскаго мужика, къ тмъ са мымъ, которые не только помстья и мужиковъ теперь закупаютъ, но и мннiе либеральное начали уже закупать и продолжаютъ это весьма успшно. Почему это все у насъ? Почему такая нершимость и несогласiе на всякое ршенiе, на какое бы ни было даже ршенiе (и замтьте: вдь это правда)? По моему, вовсе не отъ бездарности нашей и не отъ неспособности нашей къ длу, а отъ продолжающагося нашего незнанiя Россiи, ея сути и особи, ея смысла и духа, не смотря на то, что, сравнительно, со временъ Блинскаго и славянофиловъ у насъ уже прошло теперь двадцать тъ школы. И даже вотъ что: въ эти двадцать тъ школы, изученiе Россiи фактически даже очень подвинулось, а чу тье русское кажется уменьшилось сравнительно съ прежнимъ. Что за причина? Но если славянофиловъ спасало тогда ихъ русское чутье, то чутье это было и въ Блинскомъ, и даже такъ, что славянофилы могли бы счесть его своимъ самымъ лучшимъ другомъ. Повторяю, тутъ было великое недоразумнiе съ обихъ сторонъ. Не даромъ сказалъ Апол лонъ Григорьевъ, тоже говорившiй иногда довольно чуткiя вещи, что "еслибъ Блинскiй прожилъ доле, то наврно бы примкнулъ къ славя нофиламъ". Въ этой фраз была мысль.

II.

Выводъ изъ парадокса.

И такъ, скажутъ мн, вы утверждаете, что "всякiй русскiй, обраща ясь въ европейскаго коммунара, тотчасъ же и тмъ самымъ становится русскимъ консерваторомъ"? Ну, нтъ, это было бы ужь слишкомъ рис кованно заключить. Я только хотлъ замтить, что въ этой иде, даже и буквально взятой, есть капельку правды. Тутъ, главное, много безсозна тельнаго, а съ моей стороны, можетъ быть, слишкомъ сильная вра въ непрерывающееся русское чутье и въ живучесть русскаго духа. Но пусть, пусть я и самъ знаю, что тутъ парадоксъ, но вотъ что, однако, мн хотлось бы представить на видъ въ заключенiе: это тоже одинъ фактъ и одинъ выводъ изъ факта. Я сказалъ выше, что русскiе отлича ются въ Европ либерализмомъ, и что, по крайней мр, девять деся тыхъ примыкаетъ къ вой и къ крайней вой, чуть только они сопри коснутся съ Европой.. На цифр я не настаиваю, можетъ быть, ихъ и не девять десятыхъ, но настаиваю лишь на томъ, что либеральныхъ рус скихъ даже несравненно больше, чмъ нелиберальныхъ. Но есть и нели беральные русскiе. Да, дйствительно есть и всегда были такiе русскiе (имена многихъ изъ нихъ извстны), которые не только не отрицали ев ропейской цивилизацiи, но, напротивъ, до того преклонялись передъ нею, что уже теряли послднее русское чутье свое, теряли русскую лич ность свою, теряли языкъ свой, мняли родину и если не переходили въ иностранныя подданства, то, по крайней мр, оставались въ Европ цлыми поколнiями. Но фактъ тотъ, что вс этакiе, въ противуполож ность либеральнымъ русскимъ, въ противуположность ихъ атеизму и коммунарству, немедленно примыкали къ правой и крайней правой, и становились страшными и уже европейскими консерваторами.

Многiе изъ нихъ мняли свою вру и переходили въ католицизмъ.

Это-ли ужь не консерваторы, это-ли ужь не крайняя правая? Но по звольте: консерваторы въ Европ и, напротивъ, Ч совершенные отри цатели Россiи. Они становились разрушителями Россiи, врагами Россiи!

И такъ, вотъ что значило перемолоться изъ русскаго въ настоящаго Ев ропейца, сдлаться уже настоящимъ сыномъ цивилизацiи, Ч замчательный фактъ, полученный за двсти тъ опыта. Выводъ тотъ, что русскому, ставшему дйствительнымъ европейцемъ, нельзя не сдлаться въ то же время естественнымъ врагомъ Россiи: Того-ли жела ли т, кто прорубалъ окно? Это-ли имли въ виду? И такъ, получилось два типа цивилизованныхъ русскихъ: европеецъ Блинскiй, отрицавшiй въ то же время Европу, оказался въ высшей степени русскимъ, несмотря на вс провозглашенныя имъ о Россiи заблужденiя, а коренной и древнйшiй русскiй князь Гагаринъ, ставъ европейцемъ, нашелъ необ ходимымъ не только перейти въ католичество, но уже прямо переско чить въ iезуиты. Кто же, скажите теперь, изъ нихъ больше другъ Россiи? Кто изъ нихъ остался боле русскимъ? И не подтверждаетъ-ли этотъ второй примръ (съ крайней правой) мой первоначальный пара доксъ, состоящiй въ томъ, что русскiе европейскiе соцiалисты и комму нары Ч прежде всего не европейцы и кончатъ таки тмъ, что станутъ опять коренными и славными русскими, когда разсется недоумнiе и когда они выучатся Россiи, и Ч второе, что русскому ни за что нельзя обратиться въ Европейца серьезнаго, оставаясь хоть сколько нибудь русскимъ, а коли такъ, то и Россiя, стало быть, есть нчто со всмъ са мостоятельное и особенное, на Европу совсмъ непохожее и само по себ серьезное. Да и сама Европа можетъ быть вовсе несправедлива, осуждая русскихъ и смясь надъ ними за революцiонерство: мы, стало быть, революцiонеры не для разрушенiя только, тамъ, гд не строили, не какъ гунны и татары, а для чего-то другаго, чего мы пока, правда и са ми не знаемъ (а т кто знаетъ, т про себя таятъ). Однимъ словомъ, мы Ч революцiонеры, такъ сказать, по собственной какой-то необходимости, такъ сказать даже изъ консерватизма... Но все это переходное, все это, какъ я сказалъ уже, постороннее и боковое, а теперь на сцен вчно неразршимый Восточный вопросъ.

III.

Восточный вопросъ.

Восточный вопросъ! Кто изъ насъ въ этотъ мсяцъ не переживалъ довольно необыкновенныхъ ощущенiй и сколько было толковъ въ газе тахъ! И какое смущенiе въ иныхъ головахъ, какой цинизмъ въ иныхъ приговорахъ, какой добрый честный трепетъ въ иныхъ сердцахъ, какой гвалтъ въ иныхъ жидахъ! Одно врно: бояться нечего, хотя и много бы ло пугающихъ. Да и трудно представить, чтобъ въ Россiи было ужъ такъ много трусовъ. Въ ней есть умышленно Ч трусливые, это правда, но они, кажется ошиблись срокомъ и теперь, даже и имъ уже поздно трусить и не разсчетъ: успха не прiобртутъ. Но и умышленно трусли вые, конечно, знаютъ себ предлъ и все-же не потребуютъ отъ Россiи безчестiя, подобно тому какъ въ старину, отправляя пословъ къ королю Стефану Баторiю, царь Иванъ Васильевичъ Грозный потребовалъ отъ нихъ, чтобъ переносили буде надо и побои, лишь бы миръ выпросили.

Однимъ словомъ, мннiе общества кажется обозначилось и на побои ни для какого мира несогласно.

Князь Миланъ Сербскiй и князь Николай Черногорскiй, надясь на Бога и на право свое, выступили противъ султана и когда будутъ читать эти строки, то уже можетъ быть будетъ извстно о какой нибудь значи тельной встрч или даже о ршительномъ сраженiи. Дло пойдетъ те перь быстро. Нершительность и медленность великихъ державъ, дипломатическiй вывертъ Англiи, отказавшейся примкнуть къ заключенiямъ берлинскихъ конференцiй и вдругъ затмъ послдовавшая революцiя въ Константинопол и вспышка мусульман скаго фанатизма, а наконецъ ужасное избiенiе баши-бузуками и черке сами шестидесяти тысячь мирныхъ болгаръ, стариковъ, женщинъ и дтей, Ч все это разомъ зажгло и двинуло войну. У славянъ много на деждъ. У нихъ, если сосчитать вс ихъ силы, до ста пятидесяти тысячь бойцовъ, изъ которыхъ боле трехъ четвертей порядочнаго регулярнаго войска. Но главное Ч духъ: они идутъ вря въ свое право, вря въ свою побду, тогда какъ у турокъ, несмотря на фанатизмъ, большое безначалiе и большое смущенiе, и Ч не диво будетъ, если смущенiе это, посл самыхъ первыхъ встрчь, обратится въ паническiй страхъ. Ка жется можно уже предсказать, что если вмшательства Европы не воспослдуетъ, то Славяне побдятъ наврно. Невмшательство Евро пы повидимому ршено, но трудно сказать, чтобы въ Европейской политик въ настоящую минуту было что нибудь твердое и законченное.

Въ виду огромнаго и вдругъ возставшаго вопроса, вс какъ-бы положи ли про себя ждать и медлить послднимъ ршенiемъ. Слышно, однакоже, что союзъ трехъ великихъ восточныхъ державъ продолжается, продол жаются и личныя свиданiя трехъ монарховъ, такъ что невмшательство въ борьбу славянъ съ этой стороны пока врно. Уединившаяся Англiя ищетъ союзниковъ;

найдетъ-ли ихъ Ч это вопросъ. Если и найдетъ, то, кажется, не во Францiи. Однимъ словомъ, вся Европа будетъ глядть на борьбу христiанъ и султана не вмшиваясь въ нее, но... пока только, до времени... до длежа наслдства. Но возможноли будетъ это наслдство? Еще будетъ-ли какое наслдство? Если Богъ пошлетъ славянамъ успхъ, то до какого предла въ успх допуститъ ихъ Европа? Позволитъ-ли стащить съ постели больнаго человка совсмъ долой? Послднее очень трудно предположить. Не ршатъ-ли напротивъ, посл новаго и торжественнаго консилiума, опять чить его?.. Такъ что усилiя славянъ, даже и въ случа очень большаго успха, могутъ быть вознаграждены лишь довольно слабыми пальятивами. Сербiя вышла въ поле надясь на свою силу, но ужь разумется она знаетъ, что окончательная судьба ея зависитъ вполн отъ Россiи;

она знаетъ, что только Россiя сохранитъ ее отъ погибели въ случа большаго несчастiя, Ч и что Россiя же, могущественнымъ влiянiемъ своимъ, поможетъ ей сохранить за собою, въ случа удачи, возможный maximum выгоды. Она знаетъ про это и надется на Россiю, но знаетъ тоже и то, что вся Европа смотритъ теперь на Россiю съ затаенною недоврчивостью и что положенiе Россiи озабоченное.

Однимъ словомъ, все въ будущемъ, но, какже однако поступитъ Россiя?

Вопросъ-ли это? Для всякаго Русскаго это не можетъ и не должно составлять вопроса. Россiя поступитъ честно, Ч вотъ и весь отвтъ на вопросъ. Пусть въ Англiи первый министръ извращаетъ правду предъ Парламентомъ изъ политики и сообщаетъ ему оффицiально что истребленiе шестидесяти тысячь болгаръ произошло не турками, не ба ши бузуками, а славянскими выходцами, Ч и пусть весь Парламентъ изъ политики вритъ ему и безмолвно одобряетъ его ложь: въ Россiи ничего подобнаго быть не можетъ и не должно. Скажутъ иные: не мо жетъ же Россiя идти во всякомъ случа на встрчу явной своей невыгод? Но однако, въ чемъ выгода Россiи? Выгода Россiи именно, коли надо, пойти даже и на явную невыгоду, на явную жертву, лишь бы не нарушить справедливости. Не можетъ Россiя измнить великой иде, завщанной ей рядомъ вковъ и которой слдовала она до сихъ поръ неуклонно. Эта идея есть, между прочимъ, и всеединенiе славянъ;

но всеединенiе это Ч не захватъ и не насилiе, а ради всеслуженiя человчеству. Да и когда, часто ли Россiя дйствовала въ политик изъ прямой своей выгоды? Не служила ли она, напротивъ, въ продолженiе всей петербургской своей исторiи всего чаще чужимъ интересамъ съ безкорыстiемъ, которое могло бы удивить Европу, еслибъ та могла глядть ясно, а не глядла бы, напротивъ, на насъ всегда недоврчиво, подозрительно и ненавистно. Да безкорыстiю въ Европ и вообще никто и ни въ чемъ не повритъ, не только русскому безкорыстiю, Ч поврятъ скоре плутовству или глупости. Но намъ нечего бояться ихъ пригово ровъ: въ этомъ самоотверженномъ безкорыстiи Россiи Ч вся ея сила, такъ сказать, вся ея личность и все будущее русскаго назначенiя. Жаль только, что сила эта иногда довольно-таки ошибочно направлялась.

IV.

Утопическое пониманiе исторiи.

Вс эти полтора вка посл Петра, мы только и длали, что выжи вали общенiе со всми цивилизацiями человческими, родненiе съ ихъ исторiей, съ ихъ идеалами. Мы учились и прiучали себя любить францу зовъ и нмцевъ и всхъ, какъ будто т были нашими братьями, и не смотря на то, что т никогда не любили насъ, да и ршили насъ не лю бить никогда. Но въ этомъ состояла наша реформа, все Петрово дло:

мы вынесли изъ нея, въ полтора вка, расширенiе взгляда, еще не по вторявшееся, можетъ быть, ни у одного народа ни въ древнемъ, ни въ новомъ мiр. До-петровская Россiя была дятельна и крпка, хотя и медленно слагалась политически;

она выработала себ единство и гото вилась закрпить свои окраины;

про себя же понимала, что несетъ внут ри себя драгоцнность, которой нтъ нигд больше Ч Православiе, что она Ч хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, на стоящаго Христова образа, затемнившагося во всхъ другихъ врахъ и во всхъ другихъ народахъ. Эта драгоцнность, эта вчная, присущая Россiи и доставшаяся ей на храненiе истина, по взгляду лучшихъ то гдашнихъ русскихъ людей, какъ бы избавляла ихъ совсть отъ обязан ности всякаго инаго просвщенiя. Мало того, въ Москв дошли до понятiя, что всякое боле близкое общенiе съ Европой даже можетъ вредно и развратительно повлiять на русскiй умъ и на русскую идею, извратить самое православiе и совлечь Россiю на путь погибели, "по примру всхъ другихъ народовъ". Такимъ образомъ, древняя Россiя въ замкнутости своей готовилась быть не права, Ч не права передъ человчествомъ, ршивъ бездятельно оставить драгоцнность свою, свое Православiе при себ, и замкнуться отъ Европы, т. е. отъ человчества, въ род иныхъ раскольниковъ, которые не станутъ сть изъ одной съ вами посуды и считаютъ за святость каждый завести свою чашку и ложку. Это сравненiе врно, потому что передъ пришествiемъ Петра у насъ именно выработались почти точно такiя же политическiя и духовныя отношенiя къ Европ. Съ Петровской реформой явилось расширенiе взгляда безпримрное, Ч и вотъ въ этомъ, повторяю, и весь подвигъ Петра. Это-то и есть та самая драгоцнность, про которую я говорилъ уже въ одномъ изъ предыдущихъ № "Дневника" Ч драгоцнность, которую мы, верхнiй культурный слой русскiй, несемъ народу посл полуторавковаго отсутствiя изъ Россiи и которую народъ, посл того какъ мы сами преклонимся передъ правдой его, долженъ принять отъ насъ sine qua non,1 "безъ чего соединенiе обоихъ слоевъ окажется невозможнымъ и все погибнетъ". Что же это за "разширенiе взгляда", въ чемъ оно и что означаетъ? Это не просвщенiе въ собст венномъ смысл слова и не наука, это и не измна тоже народнымъ рус скимъ нравственнымъ началамъ, во имя европейской цивилизацiи;

нтъ, это именно нчто одному лишь народу русскому свойственное, ибо по добной реформы нигд никогда и не было. Это, дйствительно и на са момъ дл, почти братская любовь наша къ другимъ народамъ, выжитая нами въ полтора вка общенiя съ ними;

это потребность наша всеслуженiя человчеству, даже въ ущербъ иногда собственнымъ и крупнымъ ближайшимъ интересамъ, это примиренiе наше съ ихъ цивилизацiями, познанiе и извиненiе ихъ идеаловъ, хотя бы они и не ла дили съ нашими, это нажитая нами способность въ каждой изъ европей скихъ цивилизацiй, или врне Ч въ каждой изъ европейскихъ лично стей открывать и находить заключающуюся въ ней истину, несмотря даже на многое съ чмъ нельзя согласиться. Это, наконецъ, потребность быть прежде всего справедливыми и искать лишь истины. Однимъ сло вомъ, это можетъ быть и есть начало, первый шагъ того дятельнаго приложенiя нашей драгоцнности, нашего Православiя, къ всеслуженiю человчеству, Ч къ чему оно и предназначено и что собственно и со непремнно (лат.).

ставляетъ настоящую сущность его. Такимъ образомъ, черезъ реформу Петра произошло расширенiе прежней же нашей идеи, русской москов ской идеи, получилось умножившееся и усиленное пониманiе ея: мы соз нали тмъ самымъ всемiрное назначенiе наше, личность и роль нашу въ человчеств, и немогли не сознать, что назначенiе и роль эта не похо жи на таковыя же у другихъ народовъ, ибо тамъ каждая народная лич ность живетъ единственно для себя и въ себя, а мы начнемъ теперь, ко гда пришло время, именно съ того, что станемъ всмъ слугами, для все общаго примиренiя. И это вовсе не позорно, напротивъ, въ этомъ величiе наше, потому что все это ведетъ къ окончательному единенiю человчества. Кто хочетъ быть выше всхъ въ царствiи Божiемъ Ч стань всмъ слугой. Вотъ какъ я понимаю русское предназначенiе въ его идеал. Самъ собою посл Петра обозначился и первый шагъ нашей но вой политики: этотъ первый шагъ долженъ былъ состоять въ единенiи всего славянства, такъ сказать, подъ крыломъ Россiи. И не для захвата, не для насилiя это единенiе, не для уничтоженiя славянскихъ личностей передъ русскимъ колоссомъ, а для того, чтобъ ихъ же возсоздать и по ставить въ надлежащее отношенiе къ Европ и къ человчеству, дать имъ, наконецъ, возможность успокоиться и отдохнуть посл ихъ безчис ленныхъ вковыхъ страданiй;

собраться съ духомъ и ощутивъ свою но вую силу, принести и свою лепту въ сокровищницу духа человческаго, сказать и свое слово въ цивилизацiи. О, конечно, вы можете смяться надъ всми предыдущими "мечтанiями" о предназначенiи Русскомъ, но вотъ скажите однакоже: не вс-ли русскiе желаютъ воскресенiя Славянъ именно на этихъ основанiяхъ, именно для ихъ полной личной свободы и воскрешенiя ихъ духа, а вовсе не для того, чтобы прiобрсть ихъ Россiи политически и усилить ими политическую мощь Россiи, въ чмъ, однако, подозрваетъ насъ Европа? Вдь это же такъ, неправда-ли? А стало быть и оправдывается уже тмъ самымъ хотя часть предыдущихъ "мечтанiй"? Само собою и для этой же цли, Константинополь Ч рано ли, поздно ли, долженъ быть нашъ...

Боже, какая насмшливая улыбка явилась бы у какого нибудь австрiйца или англичанина, еслибъ онъ имлъ возможность прочесть вс эти вышеписанныя мечтанiя и дочитался бы вдругъ до такого по ложительнаго заключенiя: "Константинополь, Золотой Рогъ, первая политическая точка въ мiр Ч это ли не захватъ?" Да, Золотой Рогъ и Константинополь Ч все это будетъ наше, но не для захвата и не для насилiя, отвчу я. И, вопервыхъ, это случится само собой, именно потому что время пришло, а если не пришло еще и теперь, то дйствительно время близко, вс къ тому признаки. Это выходъ есте ственный, это такъ сказать слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрло еще время. Въ Европ врятъ какому-то "Завщанiю Петра Великаго". Это больше ничего какъ подложная бумага, написанная поляками. Но если бъ Петру и пришла тогда мысль, вмсто основанiя Петербурга, захватить Констан тинополь, то, мн кажется, онъ, по нкоторомъ размышленiи, оставилъ бы эту мысль тогда же, еслибъ даже и имлъ на столько силы чтобы со крушить султана, именно потому, что тогда дло это было несвоевре менное и могло бы принести даже гибель Россiи.

Ужъ когда въ чухонскомъ Петербург мы не избгли влiянiя сосднихъ нмцевъ, хотя и бывшихъ полезными, но за то и весьма пара лизовавшихъ русское развитiе, прежде чмъ выяснилась его настоящая дорога, то какъ въ Константинопол, огромномъ и своеобразномъ, съ остатками могущественной и древнйшей цивилизацiи, могли бы мы избжать влiянiя Грековъ, людей несравненно боле тонкихъ, чмъ гру бые нмцы, людей, имющихъ несравненно боле общихъ точекъ соприкосновенiя съ нами, чмъ совершенно непохожiе на насъ нмцы, людей многочисленныхъ и царедворныхъ, которые тотчасъ же бы окру жили тронъ и прежде Русскихъ стали бы и учены, и образованы, кото рые и Петра самого очаровали бы въ его слабой струн ужъ однимъ сво имъ знанiемъ и умнiемъ въ мореходств, а не только его ближайшихъ преемниковъ. Однимъ словомъ, они овладли бы Россiей политически, они стащили бы ее немедленно на какую нибудь новую Азiатскую дорогу, на какую нибудь опять замкнутость и ужъ конечно этого не вынесла бы тогдашняя Россiя. Ея русская сила и ея нацiональность были бы оста новлены въ своемъ ход. Мощный Великоруссъ остался бы въ отдаленiи на своемъ мрачномъ снжномъ свер, служа не боле какъ матерiаломъ для обновленнаго Царьграда и можетъ быть, подконецъ, совсмъ не призналъ бы нужнымъ идти за нимъ. Югъ же Россiи весь бы подпалъ захвату грековъ. Даже можетъ быть совершилось бы распаденiе самаго Православiя на два мiра: на обновленный Царьградскiй и старый русскiй... Однимъ словомъ, дло было въ высшей степени несвоевремен ное. Теперь же совсмъ иное.

Теперь Россiя уже побывала въ Европ и уже сама образована.

Главное же Ч узнала всю свою силу и дйствительно стала сильна;

уз нала тоже и чмъ именно она будетъ всего сильне. Теперь она понима етъ, что Царьградъ можетъ быть нашъ вовсе не какъ столица Россiи;

а два вка назадъ, Петръ, захвативъ Царьградъ, не могъ бы не перенести въ него столицу свою, что и было бы погибелью, ибо Царьградъ не въ Россiи и не могъ стать Россiей. Еслибъ Петръ и удержался отъ этой ошибки, то ни за что не удержались бы его ближайшiе преемники. Если же теперь Царьградъ можетъ быть нашимъ и не какъ столица Россiи, то равно и не какъ столица Всеславянства, какъ мечтаютъ нкоторые. Все славянство, безъ Россiи, истощится тамъ въ борьб съ греками, если бы даже и могло составить изъ своихъ частей какое нибудь политическое цлое. Наслдовать же Константинополь однимъ грекамъ теперь уже совсмъ невозможно: нельзя отдать имъ такую важную точку земнаго шара, слишкомъ ужъ было бы имъ не по мрк. Всеславянство же съ Россiей во глав, Ч о, конечно, это дло совсмъ другое, но хорошее ли оно, опять вопросъ? И не похоже ли бы это было какъ бы на политическiй захватъ славянъ Россiей, чего не надо намъ вовсе? И такъ, во имя чего же, во имя какого нравственнаго права могла бы искать Россiя Константинополя? Опираясь на какiя высшiя цли могла бы тре бовать его отъ Европы? А вотъ именно Ч какъ Предводительница Православiя, какъ покровительница и охранительница его, Ч роль предназначенная ей еще съ Ивана III, поставившаго въ знакъ ея и царьградскаго двуглаваго орла выше древняго герба Россiи, но обозна чившаяся уже несомннно лишь посл Петра Великаго, когда Россiя сознала въ себ силу исполнить свое назначенiе, а фактически уже и стала дйствительной и единственной покровительницей и православiя и народовъ его исповдующихъ. Вотъ эта причина, вотъ это право на древнiй Царьградъ и было бы понятно и не обидно даже самымъ ревни вымъ къ своей независимости славянамъ, или даже самимъ грекамъ. Да и тмъ самымъ обозначилась бы и настоящая сущность тхъ политиче скихъ отношенiй, которыя и должны неминуемо наступить у Россiи ко всмъ прочимъ православнымъ народностямъ, Ч славянамъ ли, грекамъ ли, все равно: Она Ч покровительница ихъ и даже можетъ быть предво дительница, но не владычица;

мать ихъ, а не госпожа. Если даже и госу дарыня ихъ, когда нибудь, то лишь по собственному ихъ провозглашенiю, съ сохраненiемъ всего того, чмъ сами они опредлили бы независимость и личность свою. Такъ что къ такому союзу могли бы примкнуть наконецъ и когда нибудь даже и не православные европейскiе славяне, ибо увидали бы сами, что всеединенiе подъ покро вительствомъ Россiи есть только упроченiе каждому его независимой личности, тогда какъ, безъ этой огромной единящей силы, они можетъ быть опять истощились бы въ взаимныхъ раздорахъ и несогласiяхъ, да же еслибъ и стали когда нибудь политически независимыми отъ мусуль манъ и европейцевъ, которымъ теперь принадлежатъ они.

Къ чему играть въ слова, скажутъ мн: что такое это "православiе?" и въ чемъ тутъ особенная такая идея, особенное право на единенiе на родностей? И не тотъ же ли это чисто политическiй союзъ, какъ и вс прочiе подобные ему, хотя бы и на самыхъ широкихъ основанiяхъ, въ род какъ Соединенные Американскiе Штаты, или пожалуй даже еще шире? Вотъ вопросъ, который можетъ быть заданъ;

отвчу и на него.

Нтъ, это будетъ не то, и это не игра въ слова, а тутъ дйствительно будетъ нчто особое и неслыханное;

это будетъ не одно лишь политиче ское единенiе и ужъ совсмъ не для политическаго захвата и насилiя, Ч какъ и представить не можетъ иначе Европа;

и не во имя лишь торгаше ства, личныхъ выгодъ и вчныхъ и все тхъ же обоготворенныхъ поро ковъ, подъ видомъ оффицiальнаго христiанства, которому на дл никто кром черни не вритъ. Нтъ, это будетъ настоящее воздвиженiе Хри стовой истины, сохраняющейся на Восток, настоящее новое воздвиженiе Креста Христова и окончательное слово Православiя, во глав котораго давно уже стоитъ Россiя. Это будетъ именно соблазнъ для всхъ сильныхъ мiра сего и торжествовавшихъ въ мiр досел, все гда смотрвшихъ на вс подобныя "ожиданiя" съ презрнiемъ и насмшкою, и даже не понимающихъ, что можно серьозно врить въ братство людей, во всепримиренiе народовъ, въ союзъ, основанный на началахъ всеслуженiя человчеству и наконецъ на самое обновленiе лю дей на истинныхъ началахъ Христовыхъ. И если врить въ это "новое слово", которое можетъ сказать во глав объединеннаго православiя мiру Россiя Ч есть "утопiя", достойная лишь насмшки, то пусть и меня причислятъ къ этимъ утопистамъ, а смшное я оставляю при себ.

"Да ужъ одно то утопiя, возразятъ, пожалуй еще, что Россiи когда нибудь позволятъ стать во глав славянъ и войти въ Константинополь.

Мечтать можно, но все же это мечты!" Такъ ли;

полно? Но кром того, что Россiя сильна и можетъ быть даже гораздо сильне, чмъ сама о себ полагаетъ кром того Ч не на нашихъ ли глазахъ, и не въ послднiя ли недавнiя десятилтiя, воздви гались огромныя могущества, царившiя въ Европ, изъ коихъ одно ис чезло какъ пыль и прахъ, сметенное въ одинъ день вихремъ Божiимъ, а на мсто его воздвигнулась новая имперiя, какой по сил, казалось бы, еще не было на земл. И кто бы могъ предсказать это заблаговременно?

Если же возможны такiе перевороты, уже случившiеся въ наше время и на нашихъ глазахъ, то можетъ ли умъ человческiй вполн безошибочно предсказать и судьбу Восточнаго вопроса? Гд дйствительныя основанiя отчаяваться въ воскресенiи и въ единенiи славянъ? Кто зна етъ пути Божiи?

V.

Опять о женщинахъ.

Въ газетахъ почти уже вс перешли къ сочувствiю возставшимъ на освобожденiе братьевъ своихъ Сербамъ и Черногорцамъ, а въ обществ, и даже уже въ народ съ жаромъ слдятъ за успхами ихъ оружiя. Но славяне нуждаются въ помощи. Получены извстiя, и кажется весьма точныя, что туркамъ, хотя и анонимно, весьма дятельно помогаютъ австрiйцы и англичане. Впрочемъ, почти и не анонимно. Помогаютъ деньгами, оружiемъ, снарядами и Ч людьми. Въ турецкой армiи множе ство иностранныхъ офицеровъ. Огромный англiйскiй флотъ стоитъ у Константинополя... изъ политическихъ соображенiй, а врне Ч на всякiй случай. У Австрiи уже готова огромная армiя Ч тоже на всякiй случай. Австрiйская пресса раздражительно относится къ возставшимъ сербамъ и Ч къ Россiи. Надо замтить, что если Европа смотритъ на славянъ въ настоящее время такъ безчувственно, то уже конечно пото му что и Русскiе Ч славяне. Иначе австрiйскiя газеты не боялись-бы такъ сербовъ, слишкомъ ничтожныхъ военной силой передъ австрiйскимъ могуществомъ, и не сравнивали-бы ихъ съ Пiемонтомъ...

А потому русскому обществу надо опять помочь славянамъ Ч разумется хотя лишь деньгами и кое-какими средствами. Генералъ Черняевъ уже сообщалъ въ Петербургъ, что санитарная часть всей сербской армiи чрезвычайно слаба: нтъ докторовъ, лекарствъ, мало ухода за ранеными. Въ Москв славянскiй комитетъ объявилъ энергиче ское воззванiе на всю Россiю о помощи возставшимъ братьямъ нашимъ и присутствовалъ во всемъ состав своемъ, при многочисленномъ стеченiи народа, на торжественномъ молебствiи въ церкви сербскаго подворья Ч о дарованiи побды сербскому и черногорскому оружiю. Въ Петербург начинаются въ газетахъ заявленiя публики съ присылкою пожертвованiй. Движенiе это очевидно разростается, несмотря даже на такъ называемый "мертвый тнiй сезонъ". Но вдь онъ только въ Петербург мертвый.

Я уже хотлъ было заключить мой "Дневникъ" и уже просматри валъ корректуру, какъ вдругъ ко мн позвонила одна двушка. Она по знакомилась со мной еще зимою, уже посл того, какъ я началъ изданiе "Дневника". Она хочетъ держать одинъ довольно трудный экзаменъ, энергически приготовляется къ нему и конечно его выдержитъ. Изъ до му она даже богатаго и въ средствахъ не нуждается, но очень заботится о своемъ образованiи и приходила спрашивать у меня совтовъ: что ей читать, на что именно обратить наиболе вниманiя. Она посщала меня не боле раза въ мсяцъ, оставалась всегда не боле десяти минутъ, го ворила лишь о своемъ дл, но не многорчиво, скромно, почти застнчиво, съ чрезвычайной ко мн доврчивостью. Но нельзя было не разглядть въ ней весьма ршительнаго характера, и я не ошибся. Въ этотъ разъ она вошла и прямо сказала:

Ч Въ Сербiи нуждаются въ уход за больными. Я ршилась пока отложить мой экзаменъ и хочу хать ходить за ранеными. Что-бы вы мн сказали?

И она почти робко посмотрла на меня, а между тмъ я уже ясно прочелъ въ ея взгляд, что она уже ршилась и что ршенiе ея неизмнно. Но ей надо было и мое напутствiе. Я не могу передать нашъ разговоръ въ полной подробности, чтобы какой нибудь, хотя малйшей чертой, не нарушить анонима и передаю лишь одно общее.

Мн вдругъ стало очень жаль ее, Ч она такъ молода. Пугать ее трудностями, войной, тифомъ въ лазаретахъ, Ч было совсмъ лишнее:

это значило-бы подливать масла въ огонь. Тутъ была единственно лишь жажда жертвы, подвига, добраго дла и, главное, что всего было дороже Ч никакого тщеславiя, никакого самоупоенiя, а просто желанiе Ч "хо дить за ранеными", принести пользу.

Ч Но вдь вы не умете ходить за ранеными?

Ч Да, но я уже справлялась и была въ комитет. Поступающимъ даютъ срокъ въ дв недли и я, конечно, приготовлюсь.

И конечно приготовится;

тутъ слово съ дломъ не рознится.

Ч Слушайте, сказалъ я ей, я не пугать васъ хочу и не отговаривать, но сообразите мои слова и постарайтесь взвсить ихъ по совсти. Вы росли совсмъ не въ той обстановк, вы видли лишь хорошее общество и никогда не видали людей иначе какъ въ ихъ спокойномъ состоянiи, въ которомъ они не могли нарушать хорошаго тона. Но т же люди на войн, въ тснот, въ тягот, въ трудахъ, становятся иногда совсмъ другими. Вдругъ вы всю ночь ходили за больными, служили имъ, изму чились, едва стоите на ногахъ, и вотъ докторъ, можетъ быть очень хорошiй самъ по себ человкъ, но усталый, надорванный, только что отрзавшiй нсколько рукъ и ногъ, вдругъ, въ раздраженiи, обращается къ вамъ и говоритъ: "Вы только портите, ничего не длаете! Коли взя лись надо служить" и проч. и проч. Не тяжело-ли вамъ будетъ вынести?

А между тмъ это непремнно надо предположить и я подымаю передъ вами лишь самый крошечный уголокъ. Дйствительность иногда очень неожиданна. И, наконецъ, перенесете-ли вы, уврены-ли вы, что пере несете, несмотря на всю твердость ршенiя вашего, самый этотъ уходъ?

Не упадете-ли въ обморокъ въ виду иной смерти, раны, операцiи? Это происходитъ мимо воли, безсознательно...

Ч Если мн скажутъ, что я порчу дло, а не служу, то я очень пойму что этотъ докторъ самъ раздраженъ и усталъ, а мн довольно лишь знать про себя что я не виновата и исполнила все какъ надо.

Ч Но вы такъ еще молоды, какъ можете вы ручаться за себя?

Ч Почему вы думаете, что я такъ молода? Мн уже восемнадцать тъ, я совсмъ не такъ молода...

Однимъ словомъ, уговаривать было невозможно: вдь все равно она бы завтра же ухала, но только съ грустiю, что я ее не одобрилъ.

Ч Ну Богъ съ вами, сказалъ я, ступайте. Но кончится дло прiзжайте скорй назадъ.

Ч О, разумется, мн надо сдать экзаменъ. Но вы не поврите какъ вы меня обрадовали.

Она ушла съ сiяющимъ лицомъ и ужъ конечно черезъ недлю бу детъ тамъ.

Въ начал этого "Дневника", въ стать о Жоржъ-Занд, я напи салъ нсколько словъ о ея характерахъ двушекъ, которые мн особен но нравились въ повстяхъ ея перваго, самаго ранняго перiода. Ну, вотъ это именно въ род тхъ двушекъ, тутъ именно тотъ же самый прямой, честный, но неопытный юный женскiй характеръ, съ тмъ гор дымъ цломудрiемъ, которое не боится и не можетъ быть загрязнено даже отъ соприкосновенiя съ порокомъ. Тутъ потребность жертвы, дла, будто бы отъ нея именно ожидаемаго, и убжденiе, что нужно и должно начать самой, первой, и безо всякихъ отговорокъ, все то хорошее, чего ждешь и чего требуешь отъ другихъ людей, Ч убжденiе въ высшей степени врное и нравственное, но увы, всего чаще свойственное лишь отроческой чистот и невинности. А главное, повторю это, тутъ одно дло и для дла и ни малйшаго тщеславiя, ни малйшаго самомннiя и самоупоенiя собственнымъ подвигомъ, Ч что, напротивъ, очень часто видимъ въ современныхъ молодыхъ людяхъ, даже еще только въ подро сткахъ.

По уход ея мн опять невольно пришла на мысль потребность у насъ высшаго образованiя для женщинъ, Ч потребность самая настоя тельная и именно теперь, въ виду серьезнаго запроса дятельности въ современной женщин, запроса на образованiе, на участiе въ общемъ дл. Я думаю отцы и матери этихъ дочерей сами бы должны были на стаивать на этомъ, для себя же, если любятъ дтей своихъ. Въ самомъ дл, только лишь высшая наука иметъ въ себ столько серьезности, столько обаянiя и силы, чтобъ умирить это почти волненiе, начавшееся среди нашихъ женщинъ. Только наука можетъ дать отвтъ на ихъ во просы, укрпить умъ, взять, такъ сказать, въ опеку расходившуюся мысль. Что же до этой двушки, то хоть и жалка мн ея молодость, но остановить ее я, кром того что не могъ, но отчасти думаю, что можетъ быть это путешествiе будетъ ей, съ одной стороны, даже и полезно: все же это не книжный мiръ, не отвлеченное убжденiе, а предстоящiй ог ромный опытъ, который, можетъ быть, въ неизмримой благости Своей, судилъ ей самъ Богъ, чтобъ спасти ее. Тутъ Ч готовящiйся ей урокъ живой жизни, тутъ предстоящее расширенiе ея мысли и взгляда, тутъ будущее воспоминанiе на всю жизнь о чемъ-то дорогомъ и прекрасномъ, въ чемъ она участвовала и что заставитъ ее дорожить жизнiю, а не ус тать отъ нея Ч не живши, какъ устала несчастная самоубiйца Писарева, о которой я говорилъ въ прошломъ, майскомъ "Дневник" моемъ.

IЮЛЬ и АВГУСТЪ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

I.

Выздъ заграницу. Нчто о русскихъ въ вагонахъ.

Два мсяца уже не бесдовалъ съ читателемъ. Выдавъ iюньскiй № (которымъ заключилось полгода моего изданiя), я тотчасъ-же слъ въ вагонъ и отправился въ Эмсъ Ч о, не отдыхать, а затмъ, зачмъ въ Эмсъ здятъ. И ужь конечно все это слишкомъ личное и частное, но дло въ томъ, что я пишу иногда мой "Дневникъ" не только для публики, но и для себя самого Ч (вотъ потому-то, вроятно, въ немъ иногда и бываютъ иныя какъ бы шероховатости и неожиданности, т. е. мысли мн совершенно знакомыя и длиннымъ порядкомъ во мн выработавшiяся, а читателю кажущiяся совершенно чмъ-то вдругъ выскочившимъ, безъ связи съ предыдущимъ), Ч а потому какъ-же я не включу въ него и мой выздъ заграницу? О, конечно, моя-бы воля, я отправился бы куда ни будь на Югъ Россiи, туда...Гд съ щедростью обычной, За ничтожный, легкiй трудъ, Плодъ оратаю сторичный Нивы тучныя даютъ;

Гд въ лугахъ необозримыхъ, При журчанiи волны, Кобылицъ неукротимыхъ Гордо бродятъ табуны.

Но, увы! кажется и тамъ теперь совсмъ другое, чмъ когда меч талъ объ этомъ кра поэтъ, и не только за ничтожный трудъ, но и за тяжелый Ч оратай получаетъ далеко не сторичныя выгоды. Да и на счетъ кобылицъ кажется тоже надо теперь взять тонъ несравненно умренне. Кстати, недавно въ "Московскихъ Вдомостяхъ" нашелъ статью о Крым, о выселенiи изъ Крыма татаръ и о "запустнiи края".

"Московскiя Вдомости" проводятъ дерзкую мысль, что и нечего жалть о татарахъ Ч пусть выселяются, а на ихъ мсто лучше бы колонизиро вать русскихъ. Я прямо называю такую мысль дерзостью: это одна изъ тхъ мыслей, одинъ изъ тхъ вопросовъ, о которыхъ я говорилъ въ iюньскомъ № "Дневника", что чуть какой нибудь изъ нихъ явится "и вс у насъ тотчасъ въ разноголосицу". Въ самомъ дл, трудно ршить Ч согласятся ли у насъ вс съ этимъ мннiемъ "Московскихъ Вдомостей", съ которымъ я отъ всей души соглашаюсь, потому что самъ давно точно также думалъ объ этомъ "Крымскомъ вопрос".

Мннiе ршительно рискованное и неизвстно еще, примкнетъ ли къ нему либеральное, все ршающее, мннiе. Правда, "Московскiя Вдомости" выражаютъ желанiе "не жалть о татарахъ" и т. д. не для одной лишь политической стороны дла, не для одного лишь закрпленiя окраинъ, а выставляютъ и прямо экономическую потреб ность края. Они выставляютъ, какъ фактъ, что крымскiе татары даже доказали свою неспособность правильно воздлывать почву Крыма, и что русскiе, и именно южноруссы Ч на это гораздо будутъ способне, и въ доказательство указываютъ на Кавказъ. Вообще, еслибъ переселенiе русскихъ въ Крымъ (постепенное, разумется) потребовало бы и чрез вычайныхъ какихъ нибудь затратъ отъ государства, то на такiя затраты, кажется, очень можно и чрезвычайно было бы выгодно ршиться. Во всякомъ вдь случа, если не займутъ мста русскiе, то на Крымъ непремнно набросятся жиды и умертвятъ почву края...

Перездъ изъ Петербурга до Берлина Ч длинный, почти въ двое сутокъ, а потому взялъ съ собой, на всякiй случай, дв брошюры и нсколько газетъ. Именно "на всякiй случай", потому что всегда боюсь оставаться въ толп незнакомыхъ русскихъ интеллигентнаго нашего класса, Ч и это везд, въ вагон-ли, на пароход-ли, или въ какомъ бы то ни было собранiи. Я признаюсь въ этомъ какъ въ слабости и прежде всего отношу ее къ моей собственной мнительности. Заграницей, въ толп иностранцевъ, мн всегда бываетъ легче: тутъ каждый идетъ со вершенно прямо, если куда намтилъ, а нашъ идетъ и оглядывается:

"что, дескать, про меня скажутъ". Впрочемъ, на видъ твердъ и незыб лемъ, а на самомъ дл ничего нтъ боле шатающагося и въ себ неувреннаго. Незнакомый русскiй, если начинаетъ съ вами разговоръ, то всегда чрезвычайно конфиденцiально и дружественно, но вы съ пер вой буквы видите глубокую недоврчивость и даже затаившееся мни тельное раздраженiе, которое, чуть-чуть не такъ, и мигомъ выскочитъ изъ него или колкостью, или даже просто грубостью, не смотря на все его "воспитанiе" и, главное, ни съ того ни съ сего. Всякiй какъ будто хо четъ отмстить кому-то за свое ничтожество, а между тмъ, это можетъ быть вовсе и не ничтожный человкъ, бываетъ такъ, что даже совсмъ напротивъ. Нтъ человка готоваго повторять чаще русскаго: "какое мн дло, что про меня скажутъ", или: "совсмъ я не забочусь объ об щемъ мннiи" Ч и нтъ человка, который бы боле русскаго (опять таки цивилизованнаго) боле боялся, боле трепеталъ общаго мннiя, того, что про него скажутъ или подумаютъ. Это происходитъ именно отъ глубоко въ немъ затаившагося неуваженiя къ себ, при необъятномъ, разумется, самомннiи и тщеславiи. Эти дв противуположности все гда сидятъ почти во всякомъ интеллигентномъ русскомъ и для него же перваго и невыносимы, такъ что всякiй изъ нихъ носитъ какъ бы "адъ въ душ". Особенно тяжело встрчаться съ незнакомыми русскими загра ницей, гд-нибудь глазъ на глазъ, такъ что нельзя уже убжать, въ случа какой бды, именно, напримръ, если васъ запрутъ вмст въ вагон. А межъ тмъ, казалось бы, "такъ прiятно встртиться на чужбин съ соотечественникомъ". Да и разговоръ-то всегда почти начи нается съ этой самой фразы;

узнавъ, что вы русскiй, соотечественникъ непремнно начнетъ: "Вы русскiй? какъ прiятно встртиться на чужбин съ соотечественникомъ: вотъ я здсь тоже"... и тутъ сейчасъ же начинаются какiя нибудь откровенности, именно въ самомъ дружест венномъ и, такъ сказать, въ братскомъ тон, приличномъ двумъ сооте чественникамъ, обнявшимся на чужбин. Но не врьте тону: соотечест венникъ хоть и улыбается, но уже смотритъ на васъ подозрительно, вы это видите изъ глазъ его, изъ его сюсюканiя и изъ нжной скандировки словъ;

онъ васъ мряетъ, онъ уже непремнно боится васъ, онъ уже хо четъ гать;

да и не можетъ онъ не смотрть на васъ подозрительно и не гать, именно потому, что вы тоже русскiй и онъ васъ поневол мряетъ съ собой, а можетъ быть и потому, что вы дйствительно это заслужили.

Замчательно тоже что всегда, или по крайней мр, очень не рдко, русскiй незнакомецъ заграницей (заграницей чаще, заграницей почти всегда), почти съ первыхъ трехъ фразъ поспшитъ ввернуть: что онъ вотъ только что встртилъ такого-то или только что слышалъ что ни будь отъ такого-то, т. е. отъ какого нибудь замчательнаго или знатнаго лица изъ нашихъ, изъ русскихъ, но выставляя его при этомъ именно въ самомъ миломъ фамильярномъ тон, какъ прiятеля, не только своего, но и вашего Ч "вдь вы конечно, знаете, скитается бдный по всмъ здшнимъ медицинскимъ знаменитостямъ, т его на воды шлютъ, убитъ совершенно, знакомы вы?" Если вы отвтите, что совсмъ не знаете, то незнакомецъ тотчасъ же отыщетъ въ этомъ обстоятельств нчто для себя обидное: "ты, дескать, ужъ не подумалъ-ли, что я хотлъ похва литься передъ тобой знакомствомъ съ знатнымъ лицомъ?" Вы этотъ во просъ уже читаете въ глазахъ его, а между тмъ это именно можетъ быть, такъ и было. Если же вы отвтите, что знаете то лицо, то онъ оби дится еще пуще, и тутъ ужь, право не знаю почему. Однимъ словомъ, неискренность и враждебность ростутъ съ обихъ сторонъ и Ч разго воръ вдругъ обрывается и умолкаетъ. Соотечественникъ отъ васъ вдругъ отвертывается. Онъ готовъ проговорить все время съ какимъ нибудь нмецкимъ булочникомъ, сидящимъ напротивъ, но только не съ вами, и именно, чтобъ вы это замтили. Начавъ съ такой дружбы, онъ прерываетъ съ вами вс сношенiя и отношенiя и грубо не замчаетъ васъ вовсе. Наступитъ ночь и если есть мсто, онъ растянется на по душкахъ чуть-чуть не доставая васъ ногами, даже, можетъ быть, нароч но доставая васъ ногами, а кончится путь, то выходитъ изъ вагона не кивнувъ даже вамъ головою. "Да чмъ же онъ такъ обидлся?" думаете вы съ горестiю и съ великимъ недоумнiемъ. Всего лучше встрчаться съ русскими генералами. Русскiй генералъ заграницей больше всего хлопочетъ, чтобъ не осмлился кто изъ встрчающихся русскихъ съ нимъ не по чину заговорить, пользуясь тмъ, что дескать, "мы заграни цей, а потому и сравнялись". А потому съ первой минуты, въ дорог, напримръ погружается въ строгое и мраморное молчанiе;

а тмъ и лучше, никому не мшаетъ. Кстати, русскiй генералъ, отправляющiйся заграницу, иногда даже очень любитъ надть статское платье и заказы ваетъ у первйшаго петербургскаго портнаго, а прiхавъ на воды, гд всегда такъ много хорошенькихъ дамъ со всей Европы, очень любитъ пощеголять. Онъ съ особеннымъ удовольствiемъ, кончивъ сезонъ, сни маетъ съ себя фотографiю въ штатскомъ плать, чтобъ раздарить кар точки въ Петербург своимъ знакомымъ, или осчастливить подаркомъ преданнаго подчиненнаго. Но, во всякомъ случа, припасенная книга или газета чрезвычайно помогаютъ въ дорог, именно отъ русскихъ: "я, дескать, читаю, оставьте меня въ поко".

II.

О воинственности нмцевъ.

Какъ только въхали въ нмецкую землю, такъ тотчасъ-же вс шесть нмцевъ нашего купе, чуть только заперли насъ вмст, загово рили между собою о войн и о Россiи. Мн это показалось любопытнымъ, и хоть я зналъ, что въ нмецкой печати, именно теперь, огромный толкъ объ Россiи, но все же не думалъ, что объ этомъ у нихъ и на площадяхъ говорятъ. Это были далеко не "высшiе" нмцы;

тутъ наврно не было ни одного барона, и даже ни одного нмецкаго военнаго офицера. Да и го ворили они не о "высшей" политик, а лишь объ настоящихъ силахъ Россiи, преимущественно военныхъ, объ силахъ лишь въ данный мо ментъ, въ настоящую минуту. Съ торжествующимъ и даже нсколько надменнымъ спокойствiемъ они сообщили другъ другу, что никогда еще Россiя не была въ такомъ слабомъ состоянiи по части вооруженiя и проч.

Одинъ важный и рослый нмецъ, хавшiй изъ Петербурга, сообщилъ самымъ компетентнымъ тономъ, что у насъ, будто-бы, не боле двухсотъ семидесяти тысячь чуть-чуть порядочныхъ скорострльныхъ ружей, а остальное все лишь передлка кое-какъ изъ стараго, и что всхъ скорострльныхъ ружей, вмст взятыхъ, не доходитъ, будто-бы, и до полумиллiона. Что металлическихъ патроновъ у насъ заготовлено пока еще не боле шестидесяти миллiоновъ, т. е. всего лишь по шестидесяти выстрловъ на солдата, если считать всю армiю, во время войны въ миллiонъ, и, кром того, утверждалъ, что и патроны-то эти дурно сдланы. Они, впрочемъ, толковали довольно весело. Надо замтить, что они знали про меня, что я русскiй, но по нсколькимъ словамъ мо имъ съ кондукторомъ очевидно заключили, что я не знаю понмецки. Но я хоть и дурно говорю понмецки, за то понимаю. Посл нкотораго времени я счелъ "патрiотическимъ долгомъ" возразить, но какъ можно мене горячась, чтобъ попасть въ ихъ тонъ, что вс ихъ цифры и свднiя преувеличены въ дурную сторону, что еще четыре года назадъ у насъ вооруженiе войскъ доведено было до весьма удовлетворительнаго результата, но что съ тхъ поръ оно еще увеличилось, такъ какъ дло вооруженiя продолжается безпрерывно, и что мы теперь никому не ус тупимъ. Они выслушали меня внимательно, несмотря на мой дурной нмецкiй разговоръ, и даже сами подсказывали мн всякiй разъ то нмецкое слово, которое я забывалъ и на которомъ запинался въ рчи, ободрительно кивая головами въ знакъ того, что меня понимаютъ. (NB.

Если вы говорите дурно на нмецкомъ язык, то чмъ выше по образованiю нмецъ Ч вашъ слушатель, тмъ скоре онъ васъ пойметъ;

съ уличной же толпой, или, напримръ, съ прислугой дло совсмъ дру гое: т понимаютъ тупо, хотя бы вы забыли всего одно слово въ цлой фраз, и особенно, если, вмсто общеупотребительнаго какого-нибудь слова, употребили другое, мене принятое;

тутъ васъ иногда даже совсмъ не поймутъ. Не знаю, такъ-ли это съ французами, съ итальян цами, но вотъ про русскихъ севастопольскихъ солдатъ разсказывали и писали, что они разговаривали съ плнными французскими солдатами въ Крыму (разумется, жестами) и умли понимать ихъ;

стало быть, ес либъ знали хотя только половину словъ, которыя говорилъ французъ, то поняли бы его совсмъ). Нмцы не сдлали мн ни одного возраженiя, они лишь улыбались словамъ моимъ, но не высокомрно, а даже ободри тельно, совершенно увренные, что я, какъ русскiй, говорю лишь защи щая русскую честь, но по глазамъ ихъ было видно, что не поврили мн ни капли и остались при своемъ. Пять тъ тому назадъ, въ 71-мъ году, они были, однако, вовсе не такъ вжливы. Я жилъ тогда въ Дрезден и помню какъ воротились саксонскiя войска посл войны;

Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 8 |    Книги, научные публикации