Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 10 |

3. Исключенное убывание стоимости продукции, выявляемое по снижению доли производства в ВВП до 1995 г., держится где-то на уровне 20% от ВВП в некоторых из наиболее приверженных делу реформ, в частности в Польше, Чешской Республике, Словакии, Армении, Грузии и Кыргызстане. 11).9

4. Из величины базового ВВП реципиента следует вычесть крупные скрытые торговые субсидии, поскольку они представляли собой цену независимости, а не посткоммунистического переходного периода (см. колонку 5 в табл. 11).Исходя из того, что они были включены в ВВП доноров, мы не корректируем их ВВП. Главными реципиентами были небольшие западные государства, не производящие энергию, главным образом Молдова, Болгария, Эстония, Латвия, Литва, Венгрия и Армения, которые получали подразумеваемые субсидии в размере 8-16% от ВВП в 1990 г.

[Таблица 11 примерно здесь.]

В таблице 11 суммированы эти скорректированные величины, благодаря которым значительно возрастает валовой объем продукции, однако разница между случаями успешного и неудачного развития остаются весьма четко выраженными. В странах Центральной и Юго-Восточной Европы, Эстонии, Казахстане и России сокращения объема продукции не отмечалось, а в Центральной Европе даже наблюдался значительный ранний рост, причем Польша в этом ряду стоит особняком. Невероятно большой спад в странах Балтии сходит на нет. Хотя у нас имеются лишь неполные статистические данные, охваченные войной страны - Грузия, Таджикистан, Азербайджан, Армения и Молдова, по-видимому, потеряли 20-30% своего ВВП. В нереформируемых Беларуси и Туркменистане в период с 1991 по 1995 г. ВВП упал более чем на 20%, разоблачая этих якобы “рекордсменов” по эффективности как жалких неудачников. Внутри СНГ распределение по степени эффективности прямо обратное: Россия, Украина и Беларусь функционировали в зависимости от степени своей реформированности.

Данные оценки весьма осторожны. Не проводилась коррекция с учетом сокращения военных расходов, которые должны были способствовать росту, причем в наибольшей степени - в России, Беларуси и на Украине. Не было учтено и прекращение разбазаривания средств в инвестиционном секторе. Если из базового ВВП была бы изъята всего четверть инвестиций, большинство показателей возросло бы примерно на 8%. Тогда даже Украина не испытала бы никакого снижения объема продукции к 1995 г., а Россия предстала бы сильным реформатором.

Проверка реальностью

Соответствуют ли итоги проделанного пересмотра результатам других наблюдений, связанных с объемом выпускаемой продукции Несомненно, что коммунизм вызвал серьезный экономический кризис, который и способствовал его крушению. Поэтому было бы странно, если бы “отмена” коммунизма значительно повысила социальные издержки - хотя “отрава” коммунизма и повлекла за собой значительные издержки переходного периода.

В политическом плане переход к новой экономике встретил на удивление малое сопротивление со стороны общественности. Сильнейшие партии экс-коммунистов собирают всего около 30% голосов избирателей, причем они представляют собой либо наиболее реформированные компартии (Польша и Венгрия), либо “партии ортодоксов” в странах, где реформы идут относительно медленно - Румынии, Молдове, Украине и России (Еslund, Boone, and Johnson 2000). Это гораздо проще понять, ввиду отсутствия масштабного сокращения производства и незначительного снижения уровня жизни.

Практически все согласны, что теневая экономика выросла и все еще не учитывается в полной мере официальной статистикой. Анализ по методу регрессии влияния условий, возникающих на начальном этапе, на объем производства показывает, что решающее значение здесь имеет свойственная социалистическим странам чрезмерная индустриализация, которой объясняется 60-75% наблюдаемого сокращения производства (Berg et al 1999; Popov 2000; EBRD 1999; De Melo, Denizer, Gelb, and Tenev 1997). Поскольку мы выделили эти условия как причину снижения ценности продукции, подобные результаты анализа по методу регрессии идеально вписываются в нашу схему.

Но что делать с демографическими данными и социальной ситуацией Громадным шоком здесь стало сокращение средней продолжительности жизни у мужчин в России с 64,4 лет в 1989 г. до 57,3 лет в 1994 г., однако кривая к 1998 г. резко пошла вверх, достигнув отметки 61,3 года, а затем вновь пошла вниз после финансового кризиса 1998 г. (World Bank 2000). Судя по всему, распад Советского Союза вызвал экзистенциалистский шок у мужского населения стран Балтии и восточных славян. Тщательный анализ по методу регрессии всех возможных причин не позволил обнаружить никаких социальных или общественных причин подобного снижения продолжительности жизни, которое наблюдалось в странах с весьма различным опытом проведения реформ. Резкое снижение относительных цен на водку отчасти может служить объяснением, однако главная причина, вероятно, психологическая (Shkolnikov et al 2000). С 1995 по 1998 г. продолжительность жизни у мужчин возрастала практически во всем указанном регионе, за исключением стран, где реформы идут медленно - Беларуси и Украины. Тем временем младенческая смертность значительно снизилась в большинстве стран региона, за исключением Латвии и Украины, что указывает на почти повсеместное улучшение состояния здоровья населения (World Bank 2000). В то время как многие сторонние наблюдатели были обеспокоены “развалом” системы здравоохранения, общие расходы на здравоохранение в СНГ с 1990 по 1997 г. на деле возросли на 50% как доля от ВВП (UNDP 1998, p. 215; World Bank 2000).

Несомненно, подобное улучшение социальных показателей указывает на общее улучшение социально-экономической ситуации. Разумеется, бедность возросла одновременно с ростом разницы в доходах, однако статистика в отношении социальных показателей в СССР была столь неадекватна, что мы никогда не узнаем, в чем состоят реальные перемены. Удивительно, но детальный статистический анализ данных по Польше выявил, что неравенство доходов в этой стране за период с 1989 по 1997 г. не увеличилось, - хотя это считалось само собой разумеющимся в более ранних, менее тщательных исследованиях (Keane and Prasad 2000).

Вдохновляющим примером служит Восточная Германия. Как уже говорилось выше, по оценкам германского института экономических исследований (DIW 1977) в Западном Берлине, доля ВВП на душу населения в Восточной Германии сохранялась на уровне примерно 60% от уровня Западной Германии. Когда рухнула Стена, уровни ВВП, а также потребления и государственных инвестиций возросли благодаря масштабным западногерманским субсидиям, тогда как производство снизилось из-за чрезмерного повышения заработной платы, проведенного по требованию западногерманских профсоюзов. Поэтому наиболее значимым индикатором объема производства в Восточной Германии, судя по всему, является производительность, которая едва дотягивала до 30% от уровня Западной Германии (Siebert 1992, p. 39). Таким образом, Запад считал, что восточногерманское производство было вдвое больше, чем на самом деле. Весьма вероятно, что точно также переоценивался уровень и большинства стран бывшего советского блока, за исключением Венгрии и Польши.

Практически по всем параметрам пересмотренные данные об объеме производства намного лучше коррелируют с приведенными наблюдениями, чем с прежней официальной статистикой. Официальная статистика доходит до абсурда, объявляя не проводящую реформы несчастную Беларусь куда более успешной страной, чем, например, реформирующиеся Латвия и Литва.

Выводы

Мы надеемся, что точка зрения, изложенная в настоящем сообщении, поможет изменить сложившееся представление о посткоммунистической трансформации. Были сделаны весьма серьезные выводы, хотя проведенная нами переоценка основана на довольно заниженных показателях, нуждающихся в дальнейшем пересмотре в сторону увеличения.

Во-первых, трагедия всеобщего крушения производства, якобы разыгравшаяся после ликвидации коммунизма - это миф, хотя регион и пережил период стагнации в первой половине 1990-х гг. Это помогает объяснить, почему в обществе не произошло беспорядков, а проводившиеся выборы не привели ни к какому антиреформаторскому “откату”. Кроме того, если крах производства действительно имел место, то как тогда понимать резкое увеличение расходов на социальные нужды в большинстве посткоммунистических стран в первую половину 1990-х гг.

Во-вторых, советская экономика находилась в гораздо худшем состоянии, чем полагали западные наблюдатели в момент ее кончины. Свидетельств тому немало, в чем любой желающий может легко убедиться. По словам одного советского экономиста, в 1988 г. в СССР было 4 тыс. районных больниц, но более чем в 1 тыс. отсутствовала канализация, в 2,5 тыс. - горячее водоснабжение, а в 700 - вообще не было водопровода (Bolotin 1988). Всеобщее пенсионное обеспечение по старости было введено в СССР лишь в 1985 г. В конце 1980-х гг. советская медицинская статистика, состояние промышленности и структура внешней торговли позволяли относить это государство, наряду с Мексикой и Бразилией, к числу стран, которые именовались Всемирным Банком “верхушкой стран со средними доходами” (Еslund 1990). Нищета, якобы ставшая следствием посткоммунстической трансформации, - это прежде всего запоздалое выявление той цены, которую приходится платить за коммунизм. В будущем мы, возможно, придем к выводу, что стагнация в СССР началась не где-то около 1980 г., а десятилетием раньше.

В-третьих, даже после вычитания большинства последствий негативных “начальных условий”, разница между неудачами и успехами остается почти столь же большой, как и в несовершенной официальной статистике - от сокращения ВВП на 35% в Молдове до увеличения его в Польше по меньшей мере на 20%. Это указывает на то, что специфика проведения политики экономических реформ играет большую роль, чем было принято думать. Корреляция между реформой и производительностью в результате нашего пересмотра оказывается гораздо большей, о чем свидетельствуют графики на рис. 1 и 2.

[Рис.1 и 2 примерно здесь.]

Иными словами, главная проблема перехода к рынку состоит в том, что процесс убывания ценности продукции не был заторможен достаточно быстро. Поэтому неполностью используемые или расточаемые ресурсы не были перенаправлены на удовлетворение новых потребностей. В Польше и Чешской Республике, которые сразу же приступили к проведению радикальных реформ, положительный эффект в области снабжения был налицо уже на раннем этапе.

В-четвертых, искаженные данные, приводимые в официальной статистике, послужили одной из главных причин ошибочной политики, поскольку не отражали значительных и рано обозначившихся изменений в области снабжения, ставших результатом шоковых реформ. В итоге оправдавшая себя польская модель не получила широкого распространения, и многие стали, напротив, призывать к проведению фискального или финансового стимулирования. Даже когда люди эпохи посткоммунизма проникаются здоровым скептицизмом в отношении статистики, они, как правило, верят всему плохому, что в ней сообщается, а это-то и уводит их в сторону. Искаженные данные официальной статистики способствовали тому, что начался глупейший крен в сторону ошибочной политики.

Главный же урок состоит в том, что радикальные реформы, включая либерализацию и финансовую стабилизацию, были и экономически эффективны, и социально желательны. Подлинная же социальная проблема посткоммунизма состояла не в первоначальном снижении производительности, а в длительной стагнации, начавшейся во многих странах. Реформаторам следовало бы броситься тогда на штурм Центрального статистического управления и потребовать от него с самого начала верной статистики. Поучительна в этом плане история с Россией, где до демократический парламент в течение первых двух лет реформ контролировал Госкомстат и использовал его данные в своих несуразных апокалиптических пророчествах. Нам крайне необходимо повысить качество статистики, если мы хотим лучше понять, к каким последствиям приведет тот или иной курс в политике.

итература

Еslund, Anders (1990), ‘How Small Is the Soviet National Income’ in Rowen, Henry S. and Charles Wolf, Jr. (eds.), The Impoverished Superpower. Perestroika and the Soviet Military Burden, San Francisco: Institute for Contemporary Studies, pp. 13-61, 288-305.

Еslund, Anders (1995), How Russia Became a Market Economy, Washington, D.C.: Brookings.

Еslund, Anders, Peter Boone and Simon Johnson (2000), ‘Escaping the Under-Reform Trap’, paper presented at the American Economic Association Conference, Boston, January.

Berg, Andrew and Jeffrey D. Sachs (1992), ‘Structural Adjustment and International Trade in Eastern Europe: The Case of Poland’, Economic Policy, 14, pp. 117-173.

Berg, Andrew (1994), ‘Supply and Demand Factors in the Output Decline in East and Central Europe’, Empirica, 21, pp. 3-36.

Berg, Andrew, Eduardo Borensztein, Ratna Sahay and Jeronim Zettelmeyer (1999), ‘The Evolution of Output in Transition Economies: Explaining the Differences’, IMF Working Paper No. 73, Washington, DC: IMF.

Bergson, Abram (1997), ‘How Big Was Soviet GDP’, Comparative Economic Studies, 39(1), pp. 1-13.

Berkowitz, Daniel M., et al. (1993), ‘An Evaluation of the CIS’s Analysis of Soviet Economic performance, 1970-1990’, Comparative Economic Studies, 35, pp. 33-57.

Bolotin, Boris (1988), ‘A More Complete Picture: New Findings from the USSR State Committee for Statistics’, Moscow News, no. 11.

Cornia, Giovanni Andrea (1994), ‘Poverty, Food Consumption, and Nutrition during the Transition to the Market Economy in Eastern Europe’, American Economic Review, 84(2), pp. 297-302.

De Melo, Martha, Cevdet Denizer and Alan Gelb (1997), ‘From Plan to Market: Patterns of Transition’, in Blejer, Mario I. and Marko Skreb, (eds.), Macroeconomic Stabilization in Transition Economies, New York: Cambridge University Press, pp. 17-72.

De Melo, Martha, Cevdet Denizer, Alan Gelb and Stoyan Tenev (1997), Circumstance and Choice: The Role of Initial Conditions and Policies in Transition Economies, World Bank Policy Research Working Paper no. 1866, Washington, DC: The World Bank.

Deutsches Institut fьr Wirtschaftsforschung (DIW 1977), Handbuch DDR-Wirschaft (Manual GDR Economy), Reinbek at Hamburg: Rowohlt.

Ericson, Richard E. (1994), ‘Cost Tradeoffs in Activity Shutdowns: A Note on Economic Restructuring during the Transition’, in Campbell, Robert W. (ed.), The Postcommunist Economic Transformation, Boulder: Westview Press, pp. 195-217.

European Bank for Reconstruction and Development (EBRD) (2000), Transition Report Update, London: EBRD.

Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 10 |    Книги по разным темам