Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | ... | 43 | эти деньги
— Еще нет.Но я буду откровенен с Вами — мне это кажется разумным и я, вероятно, так и поступлю. Я долженсначала продатьнекоторое количество акций, чтобы собрать эту сумму.
— Ну, вотчто я думаю. Очевидно, что Вы пришли ко мне для того, чтобы я помог Вам открытьэти письма. —Тут я слегка манипулировал — он этого не говорил.— Мы оба знаем, что вконце концов вследующем месяце Вы их наверняка откроете. — Болеесильная манипуляция:я хотел превратить грубую догадку Саула в твердое обещание. — Мы оба знаем также — и я обращаюсь к Вашейрациональной части,— что глупопредпринимать важные непоправимые шаги до тех пор, пока Вы их не прочтете. Кажется, чтоглавные вопросы— это когда —когда Вы их откроете — и как — как я могу Вампомочь
— Я долженпросто сделать это. Но я не уверен. Я абсолютно ничего не знаю.
— Вы хотитепринести их сюда и открыть в моем кабинете Действовал ли я сейчас в интересахСаула или просто был вуайеристом5 (как при посещении склепа АльКаноне или при телерепортаже об открытии сейфа с "Титаника").
— Я мог быпринести их сюда и открыть здесь вместе с Вами, и Вы позаботились бы обо мне,если бы я потерял сознание. Но я не хочу. Я хочу поступить каквзрослый.
Браво! Против этого трудно возразить.Настойчивость Саула сегодня была впечатляющей. Я не ожидал такой твердости. Ятолько желал бы, чтобы она не служила защитой этого безумия списьмами. Саул всамом деле уперся, и, хотя я уже сомневался в своем выборе директивногоподхода, я настаивал:
— Или Выхотите, чтобы я пришел к Вам домой и помог открыть их там — я подозревал, что у меня будутпричины сожалеть о столь грубом давлении, но не мог остановиться. — Или как-то по-другому Если бы Вы могли планироватьнаше совместное время, каким образом я мог бы лучше всего помочьВам
Саул не двигался.
— Не имеюабсолютно никакого представления. Поскольку мы уже задержались почти на 15минут и меня ждал другой пациент, тоже в кризисном состоянии, я с неохотойзакончил сеанс. У меня осталось такое беспокойство за Саула (и завыбранную мноюстратегию), что я хотел увидеться с ним на следующий день. Однако в моем расписаниисовсем не было времени, и мы договорились о сеансе через два дня.
Во время встречи с другим пациентом мне былотрудно выкинуть изголовы Саула. Меня поразило сопротивление, которое он проявил. Снова и снова янатыкался на непробиваемую стену. Совсем непохоже на Саула, которого я знал икоторый был так патологически услужлив, что многие люди эксплуатировали его.Две его предыдущие жены выставили ему совершенно невероятные условия развода,которые он не оспаривал. (Саул чувствовал себя таким беспомощным перед лицомчьих-то требований, что решил оставаться холостяком эти последние двадцатьлет.) Студенты обычнодобивались от него невероятных поблажек. Чаще всего он назначал слишком низкую цену за своипрофессиональные консультации (и ему обыкновенно недоплачивали).
В каком-то смысле я тоже эксплуатировал этучерту Саула (но, уверял я себя, для его же пользы):- чтобы сделать мнеприятное, он стал назначать справедливую цену за свои услуги и отказывал в техпросьбах, которые не хотел удовлетворять. Изменение поведения (хотя и вызванноеневротическим желанием добиться моей любви и сохранить ее) раскрутило спиральадаптации и повлекло за собой многие другие благотворные изменения. Я попыталсяприменить тот жепоход с письмами, надеясь, что Саул по моей просьбе откроет их немедленно. Но,очевидно, я не рассчитал. У Саула откуда-то взялась сила противостоятьмне. Меня бы порадовала эта его новая сила, если бы цель, которой она служила,не была столь саморазрушительной.
Саул не пришел на следующую встречу. Минутза тридцать до начала сеанса он позвонил моей секретарше и сообщил, чтонадорвал спину и неможет встать с постели. Я сразу же перезвонил, но услышал лишь автоответчик. Яоставил сообщение, чтобы он позвонил мне, но прошло несколько часов, а он не ответил. Тогда япозвонил снова и оставил сообщение, неотразимое для пациентов:
позвонить мне, потому что я должен сказать ему что-товажное.
Когда Саул позвонил позже в тот вечер, я былвстревожен мрачным исухим тоном его голоса. Я знал, что он не повредил спину (он часто избегалнеприятных конфронтации, симулируя болезнь), и он знал, что я об этом знаю; носухой тон его голоса безошибочно свидетельствовал, что я больше не имею права это обсуждать. Чтоделать Я беспокоился за Саула. Я сожалел о поспешных решениях. Я боялся самоубийства.Нет, я не позволю ему порвать со мной. Я насильно заставлю его увидеться сомной. Я ненавидел эту роль — но не видел иного выхода.
— Саул,полагаю, я неправильно оценил степень боли, которую Вы испытываете, и оказалслишком большое давление на Вас, чтобы Вы открыли эти письма. У меня есть идеяполучше — о том, какмы должны работать. Но в одном я уверен: сейчас не время пропускать сеансы. Я предлагаю, еслиВы недостаточно хорошо чувствуете себя, чтобы двигаться, навестить Вас дома.
Саул, конечно, возражал, выдвигая многозаранее известных доводов: он не единственный мой пациент, я слишком занят, онуже чувствует себя лучше, нет никакой спешки, вскоре он сам сможет приехать вмой офис. Но я был так же тверд, как и он, и меня нельзя было отговорить.Наконец, он согласился принять меня завтра с утра.
По дороге к дому Саула на следующий день ябыл в приподнятомнастроении. Я снова исполнял почти забытую роль. Много времени прошло с техпор, когда я приезжал к пациентам на дом. Я вспоминал свои студенческие дни,свою работу по вызовам в Южном Бостоне, лица давно ушедших пациентов, запахиирландских кварталов— капусты, затхлости,вчерашнего пива, ночных горшков, стареющей плоти. Я вспомнил одногохронического старогобольного на моем участке, диабетика с двумя ампутированными ногами. Он выспрашивал меня оновых фактах, почерпнутых из утренней газеты: "Какой овощ содержит больше всегосахара Лук! Вы знали об этом Чему они учат вас нынче в медицинскихучилищах!"
Я размышлял о том, действительно ли луксодержит много сахара, когда подъехал к дому Саула. Парадная дверь была открыта,как он меня предупредил. Я не спрашивал о том, кто оставит ее открытой, если онприкован к постели. Поскольку лучше всего было бы, чтобы Саул гал мне какможно меньше, я не стал много расспрашивать о его спине и о том, как за ним ухаживают. Зная, что пососедству живет его замужняя дочь, я вскользь намекнул, будто предполагаю, чтоона заботится о нем.
Спальня Саула была спартанской— грубооштукатуренные стеныи деревянный пол, никаких украшений, фамильных фотографий, никакого следа эстетическоговкуса (или присутствия женщины). Он лежал неподвижно, вытянувшись на спине. Он не выразилбольшого любопытства по поводу нового лечебного плана, о котором я упомянул по телефону. Всамом деле, он выглядел таким далеким, и я решил, что прежде всего долженвосстановить наши отношения.
— Саул, вовторник эти письма казались мне чем-то вроде обширного и опасного абсцесса дляхирурга. — В прошломСаул был восприимчив к хирургическим аналогиям, будучи знаком с ними помедицинскому институту (в котором он учился до того, как посвятить себя научной карьере); крометого, его сын был хирургом.
— Я былубежден: абсцесс нужно вскрыть и прочистить и единственное, что мне следует делать,— это убедить Васразрешить мне провести эту процедуру. Возможно, я поторопился и нарыв еще несозрел. Возможно, мы можем попробовать некий психиатрический эквиваленткомпрессов и антибиотиков. Давайте на время отложим обсуждение вопроса овскрытии писем; ясно, что Вы распечатаете их, когда будете готовы. — Я остановился, борясь сискушением очертить временные рамки — месяц — как будто он далформальное обещание;это было неподходящее время для манипуляций — Саул уловил бы любоелукавство.
Саул не отвечал. Он лежал неподвижно, отведявзгляд.
—Договорились —подсказал я. Небрежный кивок. Я продолжал:
— Я думал оВас последние два дня, — теперь я применил одно из самых сильных своих воодушевляющихсредств. Замечание о том, что терапевт думал о пациенте вне отведенного емучаса, по моему опыту, всегда подстегивало интерес последнего.
Но в глазах Саула не мелькнуло и тенизаинтересованности. Теперь я был действительно обеспокоен, но снова решил необсуждать егоотстраненность. Вместо этого я искал пути наладить с ним связь.
— Мы обасогласны, что Ваша реакция на доктора К. чрезмерна. Это напоминает мне о сильномчувстве, которое Вы часто выражали —чувстве, что Вы никогда никому не принадлежали. Я думаю о Вашей тетке, такчасто напоминавшей, как Вам повезло, что она согласилась заботиться о Вас и неотдала в приют.
— Якогда-нибудь говорил Вам, что она так никогда и не приняла меня — внезапно Саул снова вернулся комне. Нет, не по-настоящему — теперь мы разговаривали вместе, но параллельно, а не друг сдругом.
— Когдадве ее дочери болели, на дом приходил семейный доктор. Когда болел я, она везла меняв областную больницу и кричала: "Этот сирота нуждается в медицинской помощи".
Интересно, заметил ли Саул, что в концеконцов, в возрасте 63 лет, он добился домашнего визита доктора.
— Так чтоВы никогда нигде не были по-настоящему "своим", никогда не были по-настоящему"дома". Я помню, что Вы рассказывали мне о своей кровати в теткином доме — диванчике, который Вы каждый вечер должны былираскладывать в гостиной.
—Последним ложился, первым вставал. Я не мог раздвинуть свой диван, покакто-нибудь находился вечером в гостиной, а по утрам должен был вставать иубирать его, пока никто не пришел.
Я обратил больше внимания на его спальню— такую же голую, каккомнаты в средней руки мексиканских отелях, и еще вспомнил описание пустой, выкрашенной вбелый цвет кельи Виттенштейна в Кембридже. Было похоже, что у Саула все еще нетспальни, нет комнаты,которую он сделал своей собственной, исключительно своей.
— Наверное,доктор К. и Стокгольмский институт представляются Вам истинным раем. Наконец Вынашли место, которому принадлежите, дом и, возможно, отца, — все, что Вы постоянноискали.
—Возможно, Вы правы, доктор.
Не имело значения, прав я или нет. Неимела значения также почтительность Саула. Мы говорили — и это было важно. Япочувствовал себяспокойнее, мы плыли в знакомых водах.
Саул продолжал:
— Парунедель назад я видел в магазине книгу о "комплексе мошенника". Это про меня. Явсегда представлял себя не тем, кто я есть, всегда чувствовал себя мошенником,всегда боялся разоблачения.
Это был привычный материал, мы проходилиэто много раз, и я не беспокоился о том, чтобы опровергать его самообвинения.Не было смысла. Раньше я часто делал это, и у него на все был готовый ответ.("У Вас очень успешная научная карьера". — "Во второсортном университете на третьесортномфакультете". — "263публикации"— "Я публикуюсь сорокдва года, это всего лишь по шесть в год. Кроме того, многие из них меньше трехстраниц. Я часто переписываю одну и ту же статью пятью разными способами. Эта цифрасодержит также тезисы, рецензии на книги и главы из коллективных монографий — почти никакого оригинальногоматериала".)
Вместо этого я сказал (я мог говоритьдостаточно авторитетно, поскольку речь шла не только о нем, но и обомне):
— Именноэто Вы имели в виду, когда сказали, что эти письма преследовали Вас всю жизнь!Неважно, чего Вы достигли, неважно, что Вы сделали столько, что хватило бы для троих, Вы всевремя чувствовали, что надвигается суд и разоблачение. Как мне отрезвить ВасКак помочь Вам понять, что это вина без преступления
— Моепреступление в том, что я выдаю себя за другого. Я ничего не сделал серьезного в своейобласти. Я знаю это, и доктор К. знает это теперь, и если бы Вы немногоразбирались в нейробиологии, Вы бы тоже это знали. Никто не в состоянии вынестиобо мне более верный приговор, чем мне.
Я автоматически подумал: "Не "чем мне", а"чем я". Ваше единственное реальное преступление в том, что Вы перепутали формыместоимения первого лица".
Потом я заметил, что становлюсь критичным. Ксчастью, я не произнес этого вслух — и лучше бы не произносилследующей своей фразы:
— Саул,если Вы считаете себя таким плохим, как Вы говорите, не имеете никакихдобродетелей и умственных способностей, то почему тогда Вы думаете, что Вашесуждение, в частности, суждение о себе, столь непогрешимо и безупречно
Ответа не последовало. Раньше Саулулыбнулся бы и поднял на меня глаза, но сегодня он явно был не в настроениииграть словами.
Я закончил сеанс заключением контракта. Ясогласился помочь, чем могу, встречаться с ним в течение кризиса, навещать егодома столько, сколько необходимо. Взамен я просил, чтобы он согласился непринимать непоправимых решений. Я добился от него ясно выраженного обещания невредить себе, не писать доктору К. (без предварительной консультации со мной) ине возвращать деньги Стокгольмскому институту.
Договор не совершать самоубийства(письменное или устное соглашение, в котором пациент обещает позвонитьтерапевту, когда почувствует опасные разрушительные импульсы, а терапевтобещает прекратить терапию, если пациент нарушит соглашение и совершит попытку самоубийства) всегдасмущал меня своей нелепостью ("Если Вы покончите с собой, я никогда не буду Васбольше лечить").Однако он может быть весьма эффективным, и я почувствовал себя заметно увереннее,заключив его с Саулом. Домашние посещения тоже имели свое преимущество:неудобные для меня, они заставляли Саула чувствовать себя в долгу передо мной иукрепляли нашконтракт.
Pages: | 1 | ... | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | ... | 43 | Книги по разным темам