Подсекая с помощью мачете высокую траву,мужчины стали искать поваленные пальмовые стволы. Затем, разрубив их, началивынимать гниющую сердцевину и разламывать ее на куски. Ритими и жена Арасуверадостно взвизгнули при виде копошащихся личинок, которые были величиной смячик для пинг-понга. Присев на корточки рядом с мужчинами, они принялисьоткусывать личинкам головы, заодно вытаскивая их внутренности. Белые тельцавыкладывались на листья пишаанси. Если Ритими случалось повредить личинку, что происходило довольночасто, она тут же ее съедала, причмокивая губами от удовольствия.
Несмотря на насмешливые уговоры помочь вобработке личинок, я не могла заставить себя даже прикоснуться к этимизвивающимся тварям, не говоря уже о том, чтобы откусывать им головы. Одолжив уМатуве его мачете, я нарезала банановых листьев, чтобы накрыть крышиистрепанных непогодой хижин.
Как только на костре поджарилась частьсобранных личинок, Арасуве позвал меня. — Ешь, — велел он, подвинув ко мнесверток. — Тебе нужнажирная еда. Последнее время ты мало ела, поэтому у тебя и был понос,— добавил он тоном,не допускавшим возражений.
Я покорно улыбнулась и с решимостью,которой на самом деле у меня не было, раскрыла тугой сверток. Сморщенныебеловатые личинки плавали в жире, от них шел запах подгоревшего бекона.Поглядывая на остальных, я сначала облизала лист пишаанси, потом осторожно положила в ротличинку. Вкус ее удивительно напоминал пережаренный жир новогоднегоокорока.
А когда наступили сумерки и мы устроилисьна ночлег в наспех починенной хижине, Арасуве вдруг торжественно объявил, чтомы должны вернуться в шабоно.
— Тыхочешь идти ночью —недоверчиво переспросил Матуве. — Мы же еще хотели накопать утром кореньев.
— Нельзянам здесь оставаться, — твердил свое Арасуве. — Костями чувствую, что вшабоно что-то должнослучиться. Закрыв глаза, он покачал головой взад-вперед, словно эти медленныеритмичные движения могли подсказать ему, что делать дальше. — К рассвету мы должны вернуться вшабоно, — решительно заявил он.
Ритими разложила по нашим корзинам околосорока фунтов личинок, добытых мужчинами в гнилых пальмовых стволах, оставив намою долю самую меньшую часть.
Арасуве и оба его зятя взяли из костраполуобгоревшие головни, и мы гуськом тронулись в путь. Чтобы импровизированныефакелы не погасли, мужчины то и дело с силой дули на них, разбрызгивая в сыройтемноте целый дождь искр. Временами сквозь листву проглядывала почти полнаялуна, высвечивая тропу призрачным голубовато-зеленым сиянием. Высокие стволы,подобно столбам дыма, растворялись в насыщенном влагой воздухе, словно стремясьвырваться из объятий лиан и свисающих отовсюду растений-паразитов. И тольковерхушки деревьев отлично просматривались на фоне бегущих облаков.
Арасуве часто останавливался,прислушиваясь к малейшему шороху, настороженно вглядываясь в темноту. Онглубоко втягивал воздух, раздувая ноздри, словно мог почувствовать ещечто-нибудь помимо запаха сырости и тления. Он оглянулся на нас, женщин, и вглазах его мелькнула тревога. И я подумала, что в памяти его, должно быть,пронеслись сейчас воспоминания о набегах, засадах и еще Бог весть какихопасностях. Я, однако, не слишком долго задумывалась над причинамиозабоченности вождя, поскольку изо всех сил старалась не спутать выпирающие изземли корни гигантских сейб с телом какой-нибудь анаконды, мирно переваривающейтапира или пекари.
Арасуве забрел в мелкую речушку и приложилладонь к уху, как будто стремясь уловить малейший шум. Ритими шепнула, что ееотец вслушивается в отголоски речных струй, в бормотание духов, которым ведомовсе о подстерегающих нас впереди опасностях. Затем Арасуве опустил ладони наповерхность воды и секунду подержал в руках лунное отражение.
Чем дальше мы шли, тем больше лунапревращалась в затуманенное и едва различимое световое пятно. И я подумала,что, может быть, это облака стараются не отставать от нас, идущих навстречурассвету. Мало-помалу смолкли птичьи и обезьяньи голоса, стих ночной ветерок, ия уже знала, что рассвет совсем рядом.
Мы пришли в шабоно в ту предрассветную порусероватых сумерек, когда уже не ночь, но еще и не утро. Многие Итикотери ещеспали. Те, кто уже был на ногах, приветствовали нас, удивляясь, как быстро мывернулись.
Радуясь, что опасения Арасуве неоправдались, я улеглась в гамак.
Меня разбудила, подсев в мой гамак,Шотоми. — Съешьбыстренько вот это, —велела она, подавая мне печеный банан. — Вчера я видела рыбу, которую тыбольше всего любишь. — И, не дожидаясь, пока я скажу, что устала и не смогу пойти, онаподала мой маленький лук и короткие стрелы. При мысли о том, что можно будетполакомиться рыбой вместо личинок, всю мою усталость как рукойсняло.
— Я тожехочу пойти, — сказалмалыш Сисиве, увязываясь за нами.
Мы направились вверх по течению, где рекаобразовывала широкие заводи. Не слышно было ни шороха листвы, ни птиц, нилягушек. Присев на камне, мы смотрели, как первые солнечные лучи просачиваютсясквозь окутанный туманом лиственный шатер. Словно нити, продернутые в кисейнойпелене, тонкие лучики пронизывали темные глубины речной заводи.
— Я что-тослышал, — прошептаСисиве, схватив меня за руку. — Я слышал, как треснула ветка.
— Я тожеслышала, — тихосказала Шотоми.
Я не сомневалась, что это не лесной зверь,а человек осторожно пробирался по лесу и остановился, наступив наветку.
— Вот он!— крикнул Сисиве,показывая на другой берег. — Это враг, — добавил он и во всю прыть помчался в шабоно.
Вцепившись мне в руку, Шотоми потащиламеня в сторону. Я оглянулась, но увидела на другом берегу только покрытые росойколючие заросли. В тот же момент Шотоми пронзительно вскрикнула. В ее ногувонзилась стрела.
Теперь уже я потащила ее в кусты,окружавшие тропу, заставляя ползти все дальше, пока мы совершенно не скрылись вчаще.
— Мыподождем, пока не придут Итикотери и не выручат нас, — сказала я, осматривая ееногу.
Шотоми утирала ладонью катящиеся по щекамслезы. — Если этонабег, то мужчины останутся в шабоно чтобы защищать женщин и детей.
— Онипридут, — сказала я суверенностью, которой не испытывала. — Малыш Сисиве побежал заподмогой. —Зазубренный наконечник прошил ей икру насквозь. Я сломала стрелу, вытащиланаконечник из страшновато выглядевшей раны, которая кровоточила с обеих сторон,и перевязала ей ногу своими трусиками. Кровь тут же стала просачиваться сквозьтонкий трикотаж. Испугавшись, что стрела может быть отравленной, я осторожносняла импровизированную повязку и еще раз обследовала рану, чтобы убедиться, непочернела ли она. Ирамамове как-то объяснял мне, что рана, нанесеннаяотравленной стрелой, непременно чернеет. — Не думаю, чтобы наконечник былсмазан мамукори, — сказала я.
— Да, яэто тоже заметила, —сказала она, слабо улыбнувшись. Склонив голову набок, она знаком велела мнепомолчать.
—По-твоему, он был не один — прошептала я, услышав, как снова треснула ветка.
Шотоми подняла на меня расширенные отстраха глаза. — Ониобычно не ходят поодиночке.
— Не будемже мы сидеть здесь, как лягушки, — с этими словами я взяла лук и стрелы и тихонько подползла ктропе. — Эй, ты,покажись, трусливая обезьяна! Ты подстрелил женщину! — заорала я не своим голосом идобавила то, что сказал бы на моем месте всякий воин Итикотери: — Только попадись на глаза— убью наместе.
Примерно в двадцати футах от меня из-залиствы высунулась измазанная черной краской физиономия. Волосы этого типа былимокрые. На меня вдруг напал дурацкий смешок, — мне было совершенно ясно, что онне купался, а просто поскользнулся, переходя реку вброд, так как воды в нейбыло всего по пояс. Я прицелилась в него из лука и на минуту растерялась, незная, что еще сказать. — Брось оружие на тропу, — наконец крикнула я и добавила:— Мои стрелы смазанысамым лучшим мамукори,какой делают Итикотери. Бросай оружие. Я целюсь тебе в живот, где гнездитсясмерть.
Широко раскрыв глаза, словно перед нимявилось привидение, человек вышел на тропу. Он был ненамного выше меня ростом,но более плотного телосложения. В руках он крепко сжимал лук истрелы.
— Бросьоружие на землю, —прикрикнула я, топнув ногой.
Медленно и настороженно мужчина положиллук и стрелы перед собой на тропу.
— Зачем тыстрелял в мою подругу — спросила я, увидев, что Шотоми выползает из зарослей.
— Я нехотел стрелять в нее, — ответил тот, не сводя глаз с окровавленной рваной повязки на ногеШотоми. — Я хотелпопасть в тебя.
— В меня!— онемев отбессильной ярости, я несколько раз открыла и закрыла рот, не в силах выговоритьни слова.
Когда, наконец, ко мне вернулся дар речи,я разразилась мощным потоком брани на всех известных мне языках, в том числе ина языке Итикотери, богатом самыми сочными ругательствами.
Человек замер передо мной в полномоцепенении, явно потрясенный не столько нацеленной в него стрелой, сколько моейплощадной руганью. Ни он, ни я даже не заметили подошедших Этеву иАрасуве.
—Трусливый Мокототери, — сказал Арасуве. — Мне бы надо убить тебя на месте.
— Он хотелубить меня, —прохрипела я. Вся моя отвага улетучилась, и меня заколотила дрожь. — Он ранил Шотоми вногу.
— Я нехотел тебя убивать, —сказал Мокототери, умоляюще глядя на меня. — Я только хотел ранить тебя вногу, чтобы ты не смогла убежать. — Он повернулся к Арасуве. — Ты можешь не сомневаться в моихдобрых намерениях; на моих стрелах нет яда. — Тут он посмотрел на Шотоми.— Я ранил тебяслучайно, когда ты потащила Белую Девушку в сторону, — пробормотал он, словно еще неверя, что промазал.
— Скольковас здесь еще —спросил Арасуве, ощупывая рану дочери, но ни на секунду не спуская глаз сМокототери. И, выпрямившись, добавил: — Ничего страшного.
— Ещедвое. — Мокототерииздал крик какой-то птицы, и ответные крики не заставили себя ждать.— Мы хотели похититьБелую Девушку. Наш народ хочет, чтобы она жила у нас в шабоно.
— А как,по-вашему, я бы туда дошла, если бы вы меня ранили — спросила я.
— Мыпонесли бы тебя в гамаке, — не задумываясь ответил мужчина и улыбнулся.
Вскоре из зарослей вынырнули еще двоеМокототери.
При виде меня они заулыбались, нискольконе смущенные и не напуганные тем, что были пойманы с поличным.
— Вы давноздесь — спросиАрасуве.
— Мывыслеживали Белую Девушку несколько дней, — ответил один из них.— Мы знаем, что оналюбит ходить с детьми охотиться на лягушек. — Тут он повернулся ко мне,улыбаясь от уха до уха: — В окрестностях нашего шабоно лягушек хоть прудпруди.
— А почемувы так долго выжидали — спросил Арасуве.
Воин совершенно искренне признался, что япостоянно находилась в окружении женщин и детей. Он надеялся захватить меня нарассвете, когда я пойду по нужде в кусты, так как слышал, что я предпочитаюуходить одна подальше в лес. — Но мы ни разу не видели, чтобы она уходила.
Арасуве и Этева взглянули на меня сусмешкой, словно ожидая объяснений по этому поводу. Я в свою очередь уставиласьна них. С тех пор как начались дожди, я стала замечать все больше змей вместах, отведенных для отправления естественных нужд, и я отнюдь не собираласьрассказывать им, куда хожу.
С таким же энтузиазмом, словно рассказываяувлекательную историю, Мокототери принялся объяснять, что они вовсе несобирались ни убивать кого-нибудь из Итикотери, ни похищать их женщин.— Мы хотели толькозабрать Белую Девушку. — И сквозь смех он добавил: — Вот бы все вы удивились, если быБелая Девушка вдруг бесследно исчезла.
Арасуве признал, что это действительнобыла бы ловкая проделка. — Но мы бы все равно знали, что это дело рук Мокототери. Вы былинастолько беспечны, что оставили в грязи отпечатки ног. Обходя окрестностишабоно, я видел множествоследов того, что здесь побывали Мокототери. А вчера ночью я уже не сомневался,что здесь что-то неладно, — потому и вернулся так быстро со старых огородов. — Арасуве немного помолчал, словножелая, чтобы сказанное получше дошло до всех троих, и заявил: — Если бы вы похитили БелуюДевушку, мы устроили бы набег на вашу деревню, забрали ее обратно, даприхватили бы еще и ваших женщин.
Мужчина, ранивший Шотоми в ногу, подобралс земли лук и стрелы. — Я думал, что сегодня как раз подходящий случай. С Белой Девушкойбыла только одна женщина и ребенок. — Тут он с беспомощным видомвзглянул на меня. —Но я ранил не ее, а другую. Должно быть, в вашей деревне живут очень сильныехекуры, которые оберегаютБелую Девушку. — Оннедоверчиво покрутил головой и взглянул на Арасуве. — Почему у нее мужское оружие Мыкак-то видели ее на реке с другими женщинами, и она стреляла там в рыбу, какмужчина. Мы не знали, что о ней думать. Потому-то я в нее и не попал. Я ужепросто не знал, что она такое.
Арасуве велел всем троим идти вшабоно.
Абсурдность всей этой ситуации поразиламеня до глубины души, и расхохотаться мне не позволяла только рана Шотоми, хотягубы все равно расползались в судорожной улыбке. Я старалась напустить на себясерьезный вид, но уголки рта то и дело предательски подергивались. Я взяласьбыло нести Шотоми на спине, но она так смеялась, что нога ее снова началакровоточить.
— Будетлегче, если я просто обопрусь о тебя, — сказала она. — Нога уже не так сильноболит.
— ЭтиМокототери теперь наши пленники — спросила я.
Какое-то время она смотрела на менянепонимающими глазами и наконец сказала: — Нет, в плен берут толькоженщин.
— Тогдачто с ними сделают в шабоно
— Ихнакормят.
— Но ониже враги. — сказалая. — Они ранили тебяв ногу и должны быть наказаны.
Шотоми снова посмотрела на меня, словноотчаявшись заставить меня что-либо понять, и спросила, убила бы я Мокототери,если бы тот не бросил оружие.
— Конечно,убила бы, — сказала ягромко, чтобы услышали мужчины. — Я бы убила их своими отравленными стрелами.
Арасуве и Этева оглянулись. Их суровыелица растаяли в улыбке. Они-то знали, что на моих стрелах яда нет. — Это точно, она бы всех васперестреляла, —обратился Арасуве к Мокототери. — Белая Девушка не то, что наши женщины. Белые скоры нарасправу.
Pages: | 1 | ... | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | ... | 34 | Книги по разным темам