Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |   ...   | 20 |

Золя и драма Ибсена. Нельзя смешивать этой духовной прости­туции с первым выступлением христианства. Христианскую миссию в ее коренной сущности почти всегда ложно истолковывали. Но пер­воначальное христианство, магическая религия основателя, душа которого была совсем не способна на эту грубую активность без так­та и без глубины, попало в шумную городскую демагогическую глас­ность Римской империи только благодаря проповедям Павла и его эллинистической практике, — как известно наперекор самому упор­ному сопротивлению первоначальной общины. Хотя у Павла его эл­линское образование и было весьма поверхностным (он был и остает­ся иудеем, а не стоиком), но все же внешне оно сделало его членом ан­тичной цивилизации. Павел изменил только направление, а не форму своей деятельности: таково значение событий в Дамаске. Сло­ва: “Идите во все концы мира и научите все народы”, в чьи бы уста они ни были вложены, представляют собой формулу позднеантичного стоического, цивилизованного склада, которая в противополож­ность раннему христианству, с его далекой примитивной родиной, знаменует отнюдь не рождение культуры, а умирающую среди бес­форменных человеческих масс цивилизацию. Эта же формула про­никает, в качестве практического правила, во все тогдашние рели­гии, в культ Исиды и Митры, неоплатонизм и манихейство, как толь­ко они выступают из своей восточной родины на античную почву. Не христианство покорило античный мир посредством диатрибы, а античность этим способом усвоила себе его. “Все народы” — эти сло­ва отнюдь не имеют в виду крестьянское население страны, которое не принимается в расчет ни в одной цивилизации. Христос призвал к себе рыбаков и крестьян, Павел держался агоры больших городов и, следовательно, форм пропаганды больших городов. Слово “языч­ник” (paganus) показывает доныне, на кого она имела меньше всего влияния. Как различны Павел и Бонифаций! Глубоко германский тип Бонифация в его фаустовской страстности, среди лесов и уеди­ненных долин, обозначает нечто строго противоположное, точно так же как и благодушные цистерцианцы с их сельским хозяйством, и рыцари германского Ордена Крестоносцев на славянском востоке. Здесь — снова молодость, расцвет, тоскливое стремление на фоне крестьянской страны. Только в XIX столетии вновь появляется на этой состарившейся между тем почве диатриба, со всем, что ей при­суще, — с большим городом, как базой, и массой в качестве публики. Подлинное крестьянство так же мало входит в круг рассмотрения социализма, как и в круг рассмотрения буддизма и Стои. Только здесь, в городах европейского Запада, Павел снова находит свое по­добие, касается ли дело сектантского христианства, или антицерков­ных, социалистических или биологических интересов, свободомыс­лия или эфемерных религиозных образований.

79

Зенон и Будда достигают почета. Царь Асока и Марк Аврелий, в лице которых после многих столетий подготовки вступило на престол последнее миронастроение, принадлежат к запоздавшим людям внут­ренней культуры. Но в обоих случаях мы имеем перед собой ту же кар­тину распространения, действия вширь, а именно буддийскую и стои­ческую пропаганду с толпами плоских, грязных, назойливых салонных философов и странствующих проповедников, с массой мелких злобо­дневных памфлетов и народных книжек, с дурными манерами, трафа­ретными мыслями и журнальными тирадами. Лукианова знаменитая сатира от слова до слова применима к Индии и современности.

Вся античная философия после Платона и Аристотеля есть риторика. Весь социализм в широком смысле, от писаний Шопенгау­эра до эскизов Шоу, не исключая и Ницше, по форме и намерениям —.журнализм. Таковы же вся социальная драматика, вызванная к жизни нравственной страстью Шиллера (“сцена как моральное уч­реждение” вплоть до Ибсена и Стриндберга), популярное естество­знание с его социально-этическими, перенесенными на мир живот­ных скрытыми умыслами, и быстро растворяющиеся в гуманитар­ном настроении остатки протестантского христианства. Поэт, священник, ученый становятся журналистами. Как глубоко обосно­ванна эта форма всякой цивилизованной этики, доказывает пример Ницше, в руках которого Заратустра превратился в странствующе­го проповедника.

Для этого решительного поворота к внешней жизни, которая те­перь только одна и существует, к биологическому факту, которому судьба рисуется только в форме объективных фактов и причинных отношений, нет ничего показательнее, чем этический пафос, к кото­рым прибегают к философии пищеварения, питания и гигиены. Во­просы алкоголизма и вегетарианства дебатируются с религиозной се­рьезностью; очевидно, в этом самая важная сторона проблемы, до ко­торой может возвыситься “новый человек”. Такова лягушачья перспектива этих поколений. Религии, возникшие на пороге великих культур, религия гомеровская, ведийская, христианство Иисуса, фа­устовское христианство рыцарских германцев сочли бы ниже своего достоинства снисходить до вопросов такого рода. Теперь к этим вопро­сам приходится восходить. Буддизм без таковых не мыслим. В кругах софистов, Антисфена, стоиков и скептиков эти вопросы приобретают большое значение. Уже Аристотель писал о вопросе алкоголизма; це­лый ряд философов рассуждал о вегетарианстве, и вся разница меж­ду аполлоновским и фаустовским фарсом лишь в том, что циник со­средоточивает свои теоретические интересы на собственном пищева­рении, а Шоу — на пищеварении “всех людей”. Один отказывается, другой запрещает. Всем известно, с какой любовью Ницше еще в “Ессе homo” дилетанствует по поводу вопросов такого рода...

80

БЕРДЯЕВ НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

О культуре

Источник: Бердяев Н.А. Философия неравенства.—

М.: Има — пресс, 1990.— С. 249—261.

В жизни общественной духовный примат принадлежит культуре. Не в политике и не в экономике, а в культуре осуществляются цели общества. И высоким качественным уровнем культуры измеряется ценность и качество общественности. Давно уже происходящая в ми­ре демократическая революция не оправдывает себя высокой ценно­стью и высоким качеством той культуры, которую она несет с собой в мир. От демократизации культура повсюду понижается в своем ка­честве и в своей ценности. Она делается более дешевой, более до­ступной, более широко развитой, более полезной и комфортабель­ной, но и более плоской, пониженной в своем качестве, некрасивой, лишенной стиля. Культура переходит в цивилизацию. Демократиза­ция неизбежно ведет к цивилизации. Высшие подъемы культуры принадлежат прошлому, а не нашему буржуазно-демократическо­му веку, который более всего заинтересован уравнительным процес­сом. В этом плебейском веке натуры творческие и утонченно куль­турные чувствуют себя более одинокими и непризнанными, чем во все предшествующие века. Никогда еще не было такого острого кон­фликта между избранным меньшинством и большинством, между вершинами культуры и средним ее уровнем, как в наш буржуазно-демократический век. Ибо в прежние века конфликт этот ослаблял­ся более органическим складом культуры. Но в культуре, утерявшей “органичность”, отступившей от иерархического своего строения, культуре, по своему строению “критической”, этот конфликт стано­вится невыносимо мучительным. Он вызывает невыразимую печаль лучших людей нашей эпохи. Вам, людям демократического духа, не­знакома эта печаль и непонятно это зловещее чувство одиночества в современной культуре. Для вас культура лишь средство вашей по­литики и экономики, лишь орудие благоденствия, лишь культура для народа.

Вы не в силах преодолеть своего исконного утилитаризма. И сколько бы вы ни пробовали украшать себя культурой, слишком видно и ясно, что никаких ценностей культуры для вас не существу­ет. Вам нужна цивилизация как орудие вашего земного царства, но культура вам не нужна.

Культура и цивилизация — не одно и то же. Культура родилась из культа. Истоки ее — сакральны. Вокруг храма зачалась она и в ор­ганический свой период была связана с жизнью религиозной. Так бы­ло в великих древних культурах, в культуре греческой, в культуре средневековой, в культуре раннего Возрождения. Культура — благо­родного происхождения. Ей передался иерархический характер

81

культа. Культура имеет религиозные основы. Это нужно считать ус­тановленным с самой позитивно-научной точки зрения. Культура символична по своей природе. Символизм свой она получила от куль­товой символики. В культуре не реалистически, а символически вы­ражена духовная жизнь. Все достижения культуры по природе своей символичны. В ней даны не последние достижения бытия, а лишь символические его знаки. Такова же и природа культа, который есть прообраз осуществленных божественных тайн. Цивилизация не име­ет такого благородного происхождения. Цивилизация всегда имеет вид parvenu. В ней нет связи с символикой культа. Ее происхождение мирское. Она родилась в борьбе человека с природой, вне храмов и культа. Культура всегда идет сверху вниз, путь ее аристократичес­кий. Цивилизация идет снизу вверх, путь ее буржуазный и демокра­тический. Культура есть явление глубоко индивидуальное и неповто­римое. Цивилизация же есть явление общее и повсюду повторяюще­еся. Переход от варварства к цивилизации имеет общие признаки у всех народов, и признаки по преимуществу материальные, как, на­пример, употребление железа и т. п. Культура же древних народов на самых начальных ступенях своих очень своеобразна и неповторимо индивидуальна, как культура Египта, Вавилона, Греции и т. п. Куль­тура имеет душу. Цивилизация же имеет лишь методы и орудие.

Благородство всякой истинной культуры определяется тем, что культура есть культ предков, почитание могил и памятников, связь сынов с отцами. Культура основана на священном предании. И чем древнее культура, тем она значительнее и прекраснее. Культу­ра всегда гордится древностью своего происхождения, неразрывной связью с великим прошлым. И на культуре почиет особого рода благо­дать священства. Культура, подобно Церкви, более всего дорожит своей преемственностью. В культуре нет хамизма, нет пренебрежи­тельного отношения к могилам отцов. Слишком новая, недавняя культура, не имеющая преданий, стесняется этого своего положения. Этого нельзя сказать про цивилизацию. Цивилизация дорожит своим недавним происхождением, она не ищет древних и глубоких источни­ков. Она гордится изобретением сегодняшнего. У нее нет предков. Она не любит могил. Цивилизация всегда имеет такой вид, точно она воз­никла сегодня или вчера. Все в ней новенькое, все приспособлено к удобствам сегодняшнего дня. В культуре происходит великая борьба вечности с временем, великое противление разрушительной власти времени. Культура борется со смертью, хотя бессильна победить ее реально. Ей дорого увековечение, непрерывность, преемственность, прочность культурных творений и памятников. Культура, в которой есть религиозная глубина, всегда стремится к воскресению. В этом отношении величайшим образцом культуры религиозной является культура Древнего Египта. Она вся была основана на жажде вечности,

82

жажде воскресения, вся была борьбой со смертью. И египетские пирамиды пережили долгие тысячелетия и сохранились до наших дней. Современная цивилизация не строит уже пирамид и не дорожит тем, чтобы памятники ее имели тысячелетнюю прочность. Все быст­ротечно в современной цивилизации. Цивилизация, в отличие от культуры, не борется со смертью, не хочет вечности. Она не только мирится со смертоносной властью времени, но и на этой смертоносно­сти временного потока основывает все свои успехи и завоевания. Ци­вилизация очень приятно и весело устраивается на кладбищах, за­быв о покойниках. Цивилизация футуристична. В цивилизации есть хамизм зазнавшегося parvenu. Этот хамизм сообщается и культуре, которая хочет быть окончательно безрелигиозной.

В культуре действуют два начала — консервативное, обра­щенное к прошлому и поддерживающее с ним преемственную связь, и творческое, обращенной к будущему и созидающее новые ценнос­ти. Но в культуре не может действовать начало революционное, раз­рушительное. Революционное начало по существу враждебно куль­туре, антикультурно.

Культура немыслима без иерархической преемственности, без качественного неравенства. Революционное же начало враждебно всякому иерархизму и направлено на разрушение качеств. Дух рево­люционный хочет вооружить себя цивилизацией, присвоить себе ее утилитарные завоевания, но культуры он не хочет, культура ему не нужна. И не случайно вы, революционеры, так любите говорить о бур­жуазности культуры, о неправде, в которой родились все культуры, и с таким пафосом декламируете против слишком дорогой цены культуры, против неравенства и жертв, которыми она покупается.

Никто из вас внутренне не дорожит культурой, не любит ее ин­тимно, не чувствует ее своей собственностью, своим собственным бо­гатством. Культура творилась людьми чуждого вам духа. Ничто в ве­ликих памятниках культуры не вызывает в вас священного трепета. Вы с легкостью готовы разрушить все памятники великих культур, все творческие их ценности во имя утилитарных целей, во имя блага народных масс. Пора окончательно разоблачить ваше двусмыслен­ное отношение к культуре. Новой культуры вы не можете создать, по­тому что вообще нельзя создать новой культуры, не имеющей ника­кой преемственной связи с прошлой культурой, не имеющей ни­какого предания, не почитающей предков. Идея такой новой революционной культуры есть contraditio in objecto. To новое, что вы хотите создать, не может уже именоваться культурой. Вы много гово­рите о революционной пролетарской культуре, которую несет в мир ваш класс-мессия. Но до сих пор нет ни малейших признаков возник­новения пролетарской культуры, нет даже намеков на возможность такой культуры. Поскольку пролетариат приобщается к культуре, он

83

Pages:     | 1 |   ...   | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |   ...   | 20 |    Книги по разным темам