Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 47 |

Обыденное сознание раннего средневековья неощущало этого драматизма. Для него смерть – естественная коллективная судьба("мы все умрем"), требующая покорности. Такая "прирученная смерть", как назвалэту установку французский исследователь Ф.Ариес, означает, что человек заранеезнает, что "время его пришло", и спокойно умирает, предварительно выполнив весьположенный ритуал –молитву, прощание с близкими, последнее слово. Ни сам умирающий, ни прощающиесяс ним домочадцы не воспринимают смерть трагически и не выражают особой скорби.В крестьянской среде такое отношение к смерти сохранялось очень долго.

В XI-XII вв. образ смерти постепенноиндивидуализируется; похоронный ритуал приобретает индивидуально-личностныекомпоненты, возникает проблема "собственной смерти". В изобразительномискусстве внимание художников все сильнее приковывают картины Страшного суда,разлагающихся трупов; появляются изображения мертвого или страдающего Христа(раньше сцены распятия выражали не человеческую муку, а божественноеторжество).

В восприятии и изображении смертипроявляется двойственность христианской эсхатологии, предполагающей как бы двасуда над человеком. Первый суд, индивидуальный, происходит немедленно послекончины, когда грешники отправляются в ад, бесспорные праведники – в рай, а остальные – в чистилище. Но существует ещевсеобщий Страшный суд, когда весь род человеческий предстанет пред лицомвысшего судии. Эти две эсхатологии – "малая", персональная, и"большая", всемирно-историческая, различаются уже в раннем средневековье [23],но в изобразительном искусстве позднего средневековья акценты постепенносмещаются в сторону индивидуального суда. Хотя мысль о Страшном суде неисчезает, художники все чаще изображают немедленное, в момент смерти,индивидуальное воздаяние, результаты которого ставятся в зависимость от личныхзаслуг умершего, несущего на шее свою "книгу жизни", как паспорт или банковскийсчет.

Самый момент смерти приобретает теперьособое значение как последняя возможность что-то искупить, исправить. Вискусстве он изображается как драматическая схватка сил добра и зла исвоеобразный итог жизненного пути.

Индивидуализируются и надгробия. В ДревнемРиме на каждой могиле была надпись, указывавшая имя усопшего, его семейноеположение, иногда –род занятий, возраст и дату смерти; нередко эта надпись дополнялась портретнымизображением покойного в форме бюста или медальона. Гробница являлась не толькопредметом культа, но и средством передачи следующим поколениям памяти опокойном (слово "памятник" происходит от слова "память"). Раннее средневековьепорвало с этой традицией. Приблизительно с V в. надгробные надписи и портретыисчезают, могилы становятся анонимными: важно лишь, чтобы тело было похороненов освященном месте и с соблюдением надлежащих обрядов. В конце Х и особенно вXI-XII вв. положение снова меняется. На могилах знатных людей появляются спервакраткие надписи, указывающие имя и дату смерти покойного, позже онисопровождаются заупокойной молитвой ("Мир праху..."). В XIII-XIV вв. эпитафиистановятся развернутыми, в них перечисляются звания и заслуги умершего, анадгробия украшаются изображениями, так или иначе напоминающими о его жизни.

Последовательность этапов "открытияиндивидуальности" в искусстве подчинена определенной общей закономерности,выявленной Д. С. Лихачевым при исследовании древнерусской литературы иискусства [24]. Сначала человек изображается как ряд поступков, которые, в свою очередь,интерпретируются в свете его социального положения. Затем (на Руси в XIV-XVвв.) раскрываются отдельные психологические свойстваи состояния человека – его чувства, эмоциональныеотклики на события внешнего мира и т.д. Эти психические состояния уже невытекают полностью из сословной принадлежности, но и не складываются еще вединый характер; они существуют как бы сами по себе и осмысливаются врелигиозно – этическихтерминах. И наконец, открывается внутреннее единство, связующее звено ипроизводящая сила отдельных психических свойств – индивидуальный характер. Иначе говоря,отражение процесса индивидуализации в искусстве идет от восприятиянерасчлененного индивида в заданной ситуации к дифференциации егопсихологических качеств, которые затем интегрируются в единый внутреннепоследовательный образ, сохраняющий свою структуру независимо от меняющихсяситуаций.

В изобразительном искусстве интерес киндивидуальности получает отражение в портретной живописи.

В раннем средневековье портрет как жанризобразительного искусства практически отсутствует. Человек, не отделявший себяот своих социальных функций и не ощущавший себя изменяющимся во времени, ненуждался в том, чтобы зафиксировать свой облик и состояние в определенныймомент времени. Кажущееся "неумение" средневекового художника воспроизвестиоблик человека с индивидуальными, только ему присущими чертами было на самомделе выражением такого понимания сущности человека, которое подчеркивало непреходящие, а вечные, то есть родовые, признаки, только и имевшие ценность длясредневекового художника.

Книжные миниатюры и надгробия IX-Х вв.фиксировали сан лица, а не его индивидуальные черты. Так, изображенияимператора Оттона III (980-1002) на молитвенниках, одобренные им самим, рисуютего юным мечтателем, похожим на Христа, а на другом портрете он выглядитсовершенно иначе. Любопытно, что иллюстратор аахенской рукописи, узнав впроцессе работы о смерти государя, не стал переделывать портрет, а простонадписал под ним имя преемника Оттона Генриха II, хотя тот был гораздо старшесвоего предшественника [25]. Иными словами, образ не стал еще портретом.

В XI-XII вв. скульптурные изображенияиндивидуализируются, они нередко делаются с посмертных масок; иногда сходствонадгробия или бюста с оригиналом специально подчеркивалось. Тем не менее,разные изображения одного и того же лица часто не совпадают ни друг с другом,ни с литературными описаниями его внешности. Во Франции надгробие становитсяпортретом только в середине XIV в. [26]

Та же тенденция видна и в светскойскульптуре. На рубеже XIII-XIV вв. французский король Филипп IV Красивыйупрекал папу Бонифация VIII за то, что тот велел воплотить в своей статуе необщую идею папства, а собственную внешность. В XIV-XV вв. портретные статуистали уже нормальным явлением.

Все это говорит о постепенном развитии впозднем средневековье чувства индивидуальности и о повышении ценности человекакак личности. Но каково бы ни было самосознание средневекового человека, он неперестал еще ощущать себя привязанным, принадлежащим кому-либо или чему-либо(своему сеньору, земле, общине, приходу). Чувство принадлежности давало емупрочную социальную идентичность, но одновременно ограничивало егоиндивидуальные возможности и мировоззренческие горизонты. Столь же непреодолимадля него идея предопределения, охватывавшего все стороны и фазы его жизненного пути, начиная сфакта рождения в определенном сословии и кончая духовным "призванием".Средневековый человек чувствует себя агентом, а не субъектом деятельности. Инаконец, для него характерна нетерпимость к любым различиям и вариациям, нарушающим привычный, установленныйот века порядок вещей.

В восприятии средних веков индивид казалсямикрокосмом одновременно частью и уменьшенной копией мира. Макрокосм былорганизован иерархически, и такой же иерархической, состоящей из суммыэлементов, представлялась и личность. Индивидуальное "Я" не было и не моглостать центром этой картины мира. В эпоху Возрождения "отношениепереворачивается. "Человек есть модель мира", – сказал Леонардо да Винчи. И онотправляется открывать себя" [27].

<<<ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Главачетвертая

ОТКРЫТИЕИHДИВИДУАЛЬHОСТИ

"Чувстволичности"

Разве жизнь отдельного человека
не столь же ценна, как и жизнь целого
поколения Ведь каждый отдельный
человек –целый мир, рождающийся и
умирающий вместе с ним,под каждым
надгробным камнем – история целого мира.

Г.Гейне

Зарождение капитализма, писал В.И.Ленин,означало "подъем чувства личности" [1]. Это был сложный процесс, в которомобъективное (пространственное и социальное) обособление индивида и рост егосоциальной самостоятельности сочетались с повышением психологической ценности"Я", интимизацией и усложнением внутреннего мира личности.

Типичной чертой феодализма была, как ужеотмечалось, пространственная и, что еще важнее, социальная привязанностьиндивида к его общине, сословию и социальной функции. Капитализм подрывает этотпорядок вещей. "В этом обществе свободной конкуренции отдельный человеквыступает освобожденным от природных связей и т.д., которые в прежниеисторические эпохи делали его принадлежностью определенного ограниченногочеловеческого конгломерата" [2].

Оценивая этот исторический сдвиг в светепозднейшего развития капитализма, мы справедливо подчеркиваем ограниченность иформализм буржуазного понимания свободы, обезличенность капиталистическихобщественных отношений, рост эксплуатации, отчуждение и т.д. Вместе с тем дажесамая формальная свобода прогрессивнее узаконенного бесправия. Крепостнойкрестьянин был живой собственностью феодала, он не мог уйти от своего хозяина.Между тем свобода перемещения логическая предпосылка и необходимое историческоеусловие всех других свобод. Ограничение ее инстинктивно воспринимается иживотными и человеком как несвобода. Тюрьма определяется не столько наличиемрешеток или недостатком комфорта, сколько тем, что это место, в которомчеловека держат помимо его воли.

Каждый новый этап социально-экономического икультурного развития человечества означает расширение доступного человеку, хотябы в принципе, физического и социального пространства. Любая социальнаяобщность (род, племя, сельская община, приход или государство), с которойиндивид связывает свою социальную идентичность, локализуется в определенномфизическом пространстве и имеет более или менее определенные территориальныеграницы. Историки недаром связывают становление капитализма и соответствующиеему культурно-психологические сдвиги с великими географическими открытиями иосвоением новых земель.

Общественное разделение труда и товарноепроизводство делают связи между людьми поистине всеобщими, универсальными.Индивид, который может свободно изменить свое местожительство, и не связанрамками сословной принадлежности, уже не столь жестко привязан и к своейсоциальной роли: "...различные формы общественной связи выступают по отношениюк отдельной личности как всего лишь средство для ее частных целей, как внешняянеобходимость" [3].

Превращение социальных связей в средство достижения частных целейиндивида повышает меру его свободы, давая ему возможность выбора, мало того,выбор становится необходимым. В то же время эти связи выступают теперь поотношению к личности как внешняя, принудительная необходимость, чего не могло быть присословном порядке, где все отношения были персонифицированы.

"Сословный индивид" не отделял себя от своейсоциальной принадлежности. "Классовый индивид" обязательно делает это, пытаясьопределить свое "Я" не только через свое общественное положение, но частовопреки ему. Социальныероли, которые в средние века казались просто разными ипостасями лица (точнее,само лицо было совокупностью ролей), теперь приобретают как бы самостоятельноесуществование. Чтобы ответить на вопрос "Кто я", человек должен сначаларазоблачиться, снять с себя свой социальный наряд.

Средневековый индивид, выполняя множествотрадиционных ритуалов, видел в них свою подлинную жизнь. Индивид буржуазногообщества, наоборот, проявляет повышенную чувствительность и даже неприязнь ктому, что кажется ему "заданным" извне. Это делает его "Я" гораздо болеезначимым и активным, но одновременно и гораздо более проблематичным.

Характерны рассуждения М.Монтеня,пытавшегося отделить свое "Я" от "заданной" социальной роли: "Нужнодобросовестно играть свою роль, но при этом не забывать, что это всего-навсегороль, которую нам поручили. Маску и внешний облик нельзя делать сущностью,чужое – своим. Мы неумеем отличать рубашку от кожи. Достаточно посыпать мукою лицо, не посыпая еюодновременно и сердце... Господин мэр и Мишель Монтень никогда не были одним итем же лицом, и между ними всегда пролегала отчетливо обозначенная граница"[4].

Разрушение феодальных связей расширяло сферусознательного самоопределения индивида и объективно, и символически.Необходимость самостоятельно принимать решения в многообразных меняющихсяситуациях предполагает человека с развитым самосознанием и сильным "Я",одновременно устойчивым и гибким. Средневековая мысль считает человекатворением божьим. Ее гуманизм заключается в жалости и сострадании к бедному беспомощномусуществу, блуждающему во мраке, обремененному несчастиями, не знающему, какнайти истинный путь. Для гуманистов эпохи Возрождения человек – прежде всего творец.

В "Речи о достоинстве человека" Пико деллаМирандола говорит, что, сотворив человека и "поставив его в центре мира", богнапутствовал его следующими словами: "Не даем мы тебе, о Адам, ни определенногоместа, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо иобязанности ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоемурешению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов.Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своемурешению, во власть которого я тебя предоставляю" [5].

Разумеется, образ человека как творца самогосебя был прежде всего идеологической программой. Крестьяне и ремесленникиренессансной Италии страдали от феодальной раздробленности, постоянных войн ипросто от бедности, а сами гуманисты-идеологи могли существовать лишь благодаряпокровительству государей или знатных особ. Тем не менее, эта эпохадействительно породила небывалое многообразие талантов и яркихиндивидуальностей, "титанов по силе мысли, страсти и характеру", используемобразное определение Ф.Энгельса, послуживших таким же эталоном для последующихпоколений, каким для самих гуманистов была античность.

В долгосрочной исторической перспективеважное значение имела реальная, бытовая автономизация личности. Средневековыйкрестьянин, да и горожанин, всю жизнь проводил среди одних и тех жеродственников и соседей. Теснота и прочность общинных связей никому непозволяли пренебрегать ими, оставляя человеку очень мало места для чего-тоисключительно своего. Понятия семьи и дома (домохозяйства), включавшего в себявсех совместно проживающих родственников, домочадцев и слуг, до конца XVIII в.практически не различались. Постепенно "домашние группы", основанные насовместном ведении хозяйства, проживании в одном доме, родственной илиэмоциональной связи, дифференцируются, а их члены приобретают большую автономиюот главы семьи и друг от друга.

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 47 |    Книги по разным темам