Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 |   ...   | 49 |

Образ Галлы Плацидии необыкновенновзволновал меня, я часто спрашивал себя, как получилось, что такая утонченная иобразованная женщина связала свою жизнь с каким-то царем варваров. Мнепоказалось, что ее гробница — единственная память о ней — поможет мне постигнуть еехарактер и судьбу. Она в каком-то смысле сделалась частью моего существа— историческимвоплощением моей анимы. При такой проекции появляется некий бессознательныйэлемент, который заставляет забыть о времени и испытать чудо видения. И в этотмомент оно почти не отличается от действительности.

Аниме человека присущ историческийхарактер. Как персонификация бессознательного, она восходит к временамисторическим и доисторическим, она включает в себя знание о прошлом, своегорода предысторию. Анима — это вся жизнь, все, что было и будет. Рядом с ней я чувствую себяварваром, существом без истории — явившимся ниоткуда, лишенным до и после.

В том своем диалоге с анимой я фактическиуже переживал опасности, представленные в мозаике. В каком-то смысле я тонул.Подобно Петру, я звал на помощь и был спасен Иисусом. Я мог разделить участьфараонова войска. Как Петр и Нееман, я остался невредим, но все, чтопроисходило в бессознательном, стало частью моей личности, частью менясамого.

Объяснить, что происходит с человеком,когда бессознательное интегрируется в его сознание, невероятно сложно. Этонужно пережить самому. Это нечто сугубо личное, не обсуждаемое и происходит скаждым по-своему: у меня — так, у другого — иначе, но происходит все время. Сомневаться в этом и невозможно ибессмысленно. Мы не обладаем знанием, способным примирить все несоответствия ипротиворечия. Возникли ли они как результат интеграции сознания ибессознательного, какова их природа — эти вопросы каждый решает длясебя. Научная квалификация таких вещей невозможна, им нет места в такназываемой лобщепринятой картине мира. Но само по себе это чрезвычайно важно иможет привести к самым серьезным последствиям. Во всяком случае, тепсихотерапевты и психологи, которые реально оценивают ситуацию, вряд ли могутсебе позволить пройти мимо подобных явлений.

* * *

Случай в Равенне оставил во мне глубокийслед. С тех пор мне известно, что нечто внешнее может неожиданно оказатьсяпроявлением мира внутреннего, и наоборот — внутреннее может вдруг явитьсявнешним. Реальные стены того баптистерия, которые я должен был видетьфизически, заслонило видение совершенно иного порядка, но это казалось мнестоль же реальным, как неизменная чаша для крещения. Что же я тогда на самомделе видел

Не следует относиться к случившемуся сомной как к единственному в своем роде явлению. Но когда подобные вещипроисходят с нами, мы начинаем воспринимать их куда серьезнее, чем то, чтоуслышали или прочитали о них. Вообще для такого рода историй люди, как правило,спешат придумать объяснения на скорую руку. Я пришел к заключению, что, когдаречь идет о бессознательном, нашего знания и опыта всегда недостаточно длясоздания каких бы то ни было теорий.

Мне очень хотелось побывать в Риме, новсякий раз меня что-то останавливало — сумею ли я справиться свпечатлениями от увиденного. Мне было уже более чем достаточно впечатлений отПомпеи, я пресытился. Впервые я побывал в Помпее лишь после 1913 года, когда яуже познакомился с античной психологией. В 1917 году я оказался на корабле,направлявшемся из Генуи в Неаполь, мы приближались к Риму, я стоял у перил. Тамвдалеке раскинулся Рим — этот дымившийся еще очаг древней культуры, это корневищезападного —христианского — мира.Античность еще жила здесь во всем своем беспощадном великолепии.

Меня всегда удивляли люди, которые едут вРим так, как если бы это был Париж или Лондон. Бесспорно, Рим, как и любойдругой город, способен доставить эстетическое наслаждение, но если вы ощущаетерядом присутствие некоего властного духа, если на каждом шагу сталкиваетесь счем-то близким и сокровенным, если здесь, у развалин стены, или там, у колонны,вам чудятся знакомые лица, — тогда это должно быть совсем другое переживание. Даже в Помпее яобнаружил неожиданные вещи и проблемы, разрешить которые был не всилах.

В 1949 году, когда мне было уже много лет,я решил исправить это упущение, но когда я покупал билеты, со мной случилсяобморок, к планам посетить Рим я больше никогда не возвращался, они былинавсегда ad acta (сданы в архив. — лат.).

Видения.

В начале 1944 года я сломал ногу, послечего со мной случился инфаркт. Когда я лежал без сознания, в бреду, у меняпоявились видения. Вероятно, это началось, когда я был на грани смерти: мнедавали кислород и вводили камфару. Картины были столь ужасающими, что мне ужеказалось — я умираю.Сиделка позже рассказывала мне: Вы были как будто бы окружены светом.Подобные явления иногда наблюдают у умирающих. Видимо, я достиг какого-топредела. Не знаю, был ли это сон, или экстаз. Но со мной начали происходитьочень странные вещи.

Мне привиделось, будто я оказался высоко внебе. Далеко внизу сиял, освещенный дивным голубым светом земной шар. Я узнавалматерики, окруженные синим пространством океана, у ног моих лежал Цейлон,впереди — Индия. Вполе зрения попадала не вся Земля, но ее шаровидная форма отчетливовырисовывалась, а серебристые контуры блестели сквозь этот чудесный голубойсвет. Во многих местах шар выглядел пестрым или темно-зеленым, какоксидированное серебро. Слева широкой полосой протянулась красно-желтаяАравийская пустыня, возникало впечатление, будто серебро приобретает тамзолотисто-красный оттенок. Еще дальше я видел Красное море, а далеко-далекосзади, в крайнем левом углу, смог различить краешек Средиземного моря. Мойвзгляд был устремлен главным образом туда, остальное просматривалосьнеотчетливо. Я видел контуры снежных вершин Гималаев, но их скрывал туман.Вправо я почему-то не смотрел вовсе. Я знал, что собираюсь улететь куда-тодалеко от земли.

Уже потом мне стало известно, как высоконужно подняться, чтобы видеть такое огромное пространство, — на полуторатысячеметровуювысоту! Вид земли оттуда — самое потрясающее и волшебное зрелище из всех, какие я когда-либовидел.

Но через некоторое время я отвернулся,оказавшись спиной к Индийскому океану и лицом к северу. Но потом выяснилось,что я повернулся к югу. В поле моего зрения появилось что-то новое. В некоторомотдалении я увидел огромный темный камень, похоже, метеорит размером с дом, аможет, и больше. Как и я, он парил в космосе.

Подобные камни мне доводилось видеть напобережье Бенгальского залива, это был темный гранит, который используется пристроительстве храмов. Мой камень и представлял такой гранитный блок. В нем былвход, который вел в маленькую прихожую. Справа от входа на каменной скамьесидел в позе лотоса черный индус, одетый во все белое. Он сидел совершеннонеподвижно и ожидал меня. К нему вели две ступеньки. Слева на внутренней стеневиднелись храмовые ворота, окруженные множеством крошечныхотверстий-углублений. Отверстия были заполнены кокосовым маслом, и в каждомстоял горящий фитиль. Такое я уже видел в действительности — в храме Святого зуба, в Канди(Цейлон), дверь в храм была окружена несколькими рядами масляныхламп.

Когда я подошел к ступенькам, то испыталстранное чувство, что все происходившее со мной прежде — все это сброшено. Все, что янамечал сделать, чего желал и о чем думал, — вся эта фантасмагория земногосуществования вдруг спала или была сорвана, и это было очень больно. Но что-товсе же осталось: все, что я когда-либо пережил или сделал, все, что со мноюслучалось, — этоосталось при мне. Иными словами мое оставалось со мной. Оставалось то, что менясоставляло, — мояистория, и я чувствовал, что это и есть я. Этот опыт принес мне ощущениекрайнего ничтожества и одновременно великой полноты. Не было более ни нужд, нижеланий — ведь я ужепрожил все то, чем был. Поначалу мне показалось, будто во мне что-тоуничтожили, что-то отняли. Но позже это ощущение исчезло, прошло бесследно. Яне жалел об отнятом, наоборот — со мною было все, что меня составляло, и ничего другого у менябыть не могло.

Но мне не давало покоя другое впечатление:когда я приблизился к храму, у меня появилась уверенность, что я сейчас войду восвещенную комнату и увижу там всех людей, с которыми действительно связан. Итогда я наконец пойму, — в этом я тоже был убежден, — что собой представляю, каков мойисторический контекст. Я смогу узнать, что было до меня, зачем явился я и чтоэто за общий поток, в который влилась и моя жизнь. Она мне часто казаласьисторией без начала и конца, я в ней был каким-то фрагментом, отрывком текста,которому ничего не предшествовало и за которым ничто не последует. Мою жизньсловно вырвали из единой цепи, и все мои вопросы остались без ответа. Почемуэто произошло Почему у меня возникли именно эти мысли, а не другие Что ясделал с ними Что из всего этого следует Мной овладела уверенность, что я всеузнаю, как только войду в каменный храм, — узнаю, почему все сложилось так,а не иначе. Я найду там людей, которые знают ответ, — знают о том, что было прежде ичто будет потом.

От моих размышлений меня отвлеклонеожиданное видение. Снизу, оттуда, где была Европа, явился вдруг некий образ.Это был мой доктор, вернее, его лик в золотистом нимбе — словно в лавровом венке. Я егомгновенно узнал: А, это же мой доктор, тот, что меня лечил. Только теперьпринял облик василевса — царя Коса. Привычный мне образ был лишь временной оболочкой,теперь же предстал таким, каким был изначально.

Вероятно, я тоже пребывал в своемизначальном облике, —хотя и не мог видеть себя со стороны. Насчет того, что так оно и есть, у меняникаких сомнений не было. Когда он возник передо мной, между нами произошелбезмолвный разговор. Мой доктор был послан с Земли с некой вестью: это былпротест против моего ухода. Я не имел права покидать землю и обязан былвернуться. Как только я осознал это, видение исчезло.

Мной овладело глубокое уныние: все моиусилия оказались бессмысленными. Ненужной была боль, которую я испытал,освобождаясь от своих иллюзий и привязанностей, путь в храм для меня закрыт, ия никогда не узнаю тех, с кем мне должно быть.

* * *

На самом деле минуло целых три недели,прежде чем я смог вернуться к жизни. На еду мне и смотреть не хотелось— организм непринимал пишу. Вид города и гор с больничной койки выглядел как размалеванныйзанавес с черными дырами или клочками газет с фотографиями, которые ничего мнене говорили. Отчаянию моему не было границ и не давала покоя мысль, что теперьмне опять придется вернуться в эти ящики, — из космоса мне казалось, будтоза горизонтом находится искусственный трехмерный мир, где каждый человек сидитотдельно в своем ящике. Неужели мне придется заново убеждать себя, что такаяжизнь зачем-то нужна Эта жизнь и весь этот мир представлялись мне тюрьмой. Яникак не мог смириться с тем, что обязан воспринимать это, как нечто совершеннонормальное. Я так радовался освобождению, а теперь выходило, что я, как всеостальные, буду жить в каком-то ящике. Паря в пространстве, я был невесомым, иничто не связывало меня. Теперь же все это в прошлом!

Все во мне протестовало против врача,который вернул меня к жизни. И вместе с тем мысли мои были тревожными: ВидитБог, его жизнь в опасности! Он предстал передо мной в своем изначальном облике!Тому, кто способен принять такой облик, грозит смерть, ибо он уже покинул свойкруг! Внезапно я осознал страшную вещь: он должен умереть вместо меня. Но всемои попытки объяснить ему это, были тщетными: он упорно не желал понимать меня.Тогда я разозлился. Почему он все время делает вид, будто не знает, кто онтакой! Он — василевсКоса! И уже являлся в этом облике. Он хочет вынудить меня поверить, что незнает об этом! Жена выговаривала мне за то, что я веду себя с ним такнедружелюбно. Она была права, но его притворство и неведение меня крайнераздражало. Господи, ему же следует остерегаться! Ему нельзя быть такимбезрассудным. Я ведь хочу ему втолковать, чтобы он позаботился о себе. Я былубежден, что ему угрожает опасность, — именно потому, что узнал его воблике царя Коса.

По сути я был последним его пациентом. 4апреля 1944 года — ядо сих пор помню эту дату — мне было позволено впервые сесть в постели, и в этот день мойдоктор слег и больше уже не поднялся. Я узнал, что его мучили приступылихорадки. Вскоре он умер от сепсиса. Он был хорошим врачом, даже в чем-тогениальным, иначе я не увидел бы в нем василевса Коса.

* * *

Тогда, в те несколько недель, я жил встранном ритме. Днем мной обычно овладевала депрессия, я был настолько слабым,что почти не мог пошевелиться. Меня переполняла жалость к себе, и я понимал,что снова вернулся в этот тоскливый серый мир. Я знал, что к вечеру, конечно,засну, но едва ли просплю до полуночи, затем проснусь и буду бодрствовать дочасу, но состояние мое будет иным — я бы назвал его своего рода экстазом: мне будет казаться, будто япарю в пространстве, будто я погружен в глубины вселенной, в совершеннуюпустоту и совершенное блаженство. Это и есть вечное блаженство, — думал я. — И не выразить словами, как этопрекрасно!

Все окружающее тоже казалось мнезачарованным. Именно в это время сиделка готовила для меня какую-то еду, потомучто только в эти минуты я мог есть и ел с аппетитом. Поначалу она казалась мнестарой еврейкой —много старше, чем была на самом деле, и что она готовит мне ритуальные кошерныеблюда, что голова ее повязана голубым платком. Сам же я находился — так мне чудилось — в Пардес-Римоним, в гранатовом саду, гдепроисходила свадьба Тиферет и Мальхут. Еще я представлял себя Раби Шимоном бенИохаи, чей мистический брак праздновали сейчас. Это выглядело именно так, какизображали каббалисты. Невозможно передать, как это было удивительно. Я толькотвердил себе: Это гранатовый сад! И здесь, сейчас празднуют соединение Мальхути Тиферет! Какова была моя роль, я точно не знаю, но я испытывал чувство,будто я сам и есть это празднество, и замирал от блаженства.

Постепенно отголоски происходящего вгранатовом саду затихли. Затем я увидел заклание пасхального агнца в праздничноукрашенном Иерусалиме. Описанию это не поддается, но это было прекрасно. Былсвет, и были ангелы, и я сам был Agnus Dei.

Вдруг все это пропало и явился новый образ— последнее видение.Я пересек широкую долину и очутился перед грядой пологих холмов. Все вместе этопредставляло собой античный амфитеатр, который великолепно смотрелся на фонезеленого пейзажа. И здесь, в этом театре, тоже свершался священный брак. Напомост выходили танцовщики и танцовщицы и на убранном цветами ложе представлялисвященный брак Зевса и Геры, так как это описано в Илиаде.

Pages:     | 1 |   ...   | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам