Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 |   ...   | 49 |

Для путешественников вдоль тропы былипостроены небольшие кирпичные домики, круглые, с соломенной крышей. Они былиоткрыты и совершенно пусты. По ночам у входа подвешивался зажженный фонарь,чтобы отпугнуть незваных гостей. У нашего повара фонаря не было, зато онпоселился один в собственной маленькой хижине, чем был очень доволен. Но эточуть было не закончилось для него самым печальным образом. Накануне он закололперед своей хижиной овцу, купленную нами за пять угандийских шиллингов, иприготовил на ужин превосходные отбивные. Когда же после ужина мы уселись укостра и закурили, до нас донеслись странные звуки, которые, приближаясь,напоминали то медвежий рев, то собачий лай, то пронзительный крик, тоистерический смех. В первое мгновение мне показалось, что я нахожусь накомическом представлении у Барнума и Бэйли, но вскоре сцена стала уже несмешной, а угрожающей. Нас со всех сторон окружали голодные гиены,привлеченные, видимо, запахом овечьей крови. Это они устроили дьявольскийконцерт, и в отблесках огня можно было видеть, как в высокой траве горели ихглаза.

Гиены, как известно, не нападают начеловека, но абсолютной уверенности в безопасности у нас не было, тем более,что в этот момент раздался страшный вопль — он доносился со стороны хижин.Мы схватились за оружие (девятимиллиметровая винтовка Манлихера и охотничьеружье) и сделали несколько выстрелов по светящимся в траве огонькам, когдавдруг подбежал перепуганный повар. Выяснилось, что физи (гиена) забралась вхижину и чуть было не загрызла его. Весь лагерь был в панике. Гиены испугалисьи, шумно протестуя, удалились. Остаток ночи прошел спокойно и тихо, лишь изхижины, где жили носильщики, еще долго доносился смех. Утром следующего дня унас появился местный вождь с дарами — корзиной яиц и двумя цыплятами.Он упрашивал нас задержаться еще на день и перестрелять гиен. Оказывается, задень до нашего происшествия, они напали на спавшего в хижине старика ирастерзали его. De Africa nihil certum! (В Африке ни в чем нельзя бытьуверенным. —лат.)

С рассветом в жилище опять началось веселье — оттуда слышались взрывы хохота.Похоже, они обыгрывали события минувшей ночи. Один изображал спящего повара,другой — подползающуюк нему гиену. Эту маленькую пьесу они многократно повторяли, но публика каждыйраз была в восторге.

С тех пор повара прозвали Физи. Мы, троебелых, уже получили свои trademarks (прозвища. — англ.).Моего друга, англичанина, называли Красношеим, как,впрочем, и всех здешних англичан. Американец, который щеголял в эффектномплаще, был известен как Bwana meredadi (Нарядный господин). Волосы тогда у меняуже были седыми (мне было пятьдесят), и меня назвали Mzee — старик, считая столетним. Людейв преклонном возрасте здесь почти не встретишь, седых я видел очень мало. Mzee— еще и почетныйтитул, и он был присужден мне, поскольку я возглавлял Психологическуюэкспедицию в Багишу — название, которое lucus a non lucendo*

18 присвоили этой экспедиции в министерстве иностранных дел вЛондоне. Мы действительно побывали в Багише, но гораздо больше времени провелина Элгоне.

Мои негры оказались превосходными знатокамичеловеческого характера. Такая интуитивная проницательность связана сосвойственной им удивительной способностью к подражанию. Они потрясающе копируютпоходку, жесты, манеру речи, в буквальном смысле влезая в шкуру своегоперсонажа. Их способность к постижению эмоциональной природы показалась мнепоразительной. Я использовал любую возможность, чтобы вступать с ними вдлительные беседы, к которым они, судя по всему, питали пристрастие. Такимобразом я многому научился.

То обстоятельство, что наше путешествиебыло как бы полуофициальным, давало нам определенные преимущества: нам былолегче нанимать носильщиков, легче добиться военной охраны. Последнее не былоизлишней предосторожностью, мы передвигались по районам, которые белыми неконтролируются. Так, при восхождении на Элгон нас сопровождали сержант и двасолдата. От губернатора я получил письмо с просьбой взять под свою защиту некуюангличанку, которая возвращалась в Египет через Судан. Поскольку мы следовалипо тому же маршруту и уже успели познакомиться с этой дамой в Найроби, я невидел причин отклонить эту просьбу. К тому же мы были многим обязаныгубернатору за самую разнообразную помощь.

Я рассказываю об этом, чтобы показать, какнеуловимо архетип может влиять на наши поступки. Нас по чистой случайности былотрое. Я приглашал еще одного моего приятеля присоединиться к нам, нообстоятельства не позволили ему принять приглашение. Этого оказалосьдостаточно, чтобы бессознательно мы стали ощущать себя архетипической троицей.Но для полноты нам не хватало четвертого.

Поэтому я предпочел воспользоваться случаеми с удовольствием приветствовал присоединившуюся к нам даму. Она оказаласьнепритязательной и бесстрашной, внося приятное разнообразие в нашу мужскуюкомпанию. Когда спустя какое-то время наш юный товарищ заболел тяжелой формойтропической малярии, нам очень пригодился ее опыт: в первую мировую войну онабыла медсестрой.

После происшествия с гиенами мы двинулисьдальше, не успев выполнить просьбу вождя. Дорога шла под уклон, все чащепопадались следы третичной лавы. Мы прошли через заросли гигантских, покрытыхогненно-красными цветами деревьев найди. Огромные жуки и исполинские,ослепительно раскрашенные бабочки оживляли поляны и лесные лужайки, на ветвяхраскачивались любопытные обезьяны. Вскоре мы почувствовали себя miles fromanywhere (затерянными. — англ.) в джунглях;это был райский мир. Большей частью наш путь пролегал по краснозему саванны, мыпредпочитали естественные тропы, узкие и извилистые.

Без особых приключений мы достигли подножьягоры Элгон, которая по мере приближения к ней росла на глазах. Здесь начиналсяподъем: узкая тропа, ведущая вверх. Нас приветствовал местный вождь, он былсыном лекаря —ллайбона. Приехал он на пони, это была единственная лошадь, которую мы показдесь встретили. Он сообщил, что его племя принадлежит к масаи, но ведетобособленное существование здесь, на склонах горы Элгон.

После нескольких часов подъема мы вышли набольшую живописную поляну, где протекал чистый и холодный ручей, падающий свысоты примерно трех метров. Здесь мы выкупались, разбили лагерь на мягком исухом склоне в тени зонтичных акаций. Неподалеку находилась негритянскаядеревушка, состоявшая из нескольких хижин и бомы — двора, огороженного забором изколючего кустарника.

С местным вождем я объяснялся на суахили.По его распоряжению нам носили воду, этим занималась женщина с двумядочерьми-подростками. Всю их одежду составлял только пояс из раковин каури(раковины ходили здесь в обращении вместо денег). Девушки были поразительномиловидными и стройными, с шоколадно-коричневой кожей и аристократическимедлительными движениями. Приятно было слышать по утрам тихий звон железныхколец, когда они шли от ручья, видеть их силуэты, когда, слегка покачиваясь,они выплывали из высокой желтой травы, удерживая на голове сосуды с водой.Набор украшений, которые они носили был чрезвычайно разнообразен: кольца налодыжках, медные браслеты, ожерелья и серьги из меди или дерева, по формепохожие на маленькие катушки. В нижнюю губу они втыкали костяной или железныйгвоздик. У девушек были прекрасные манеры, встречая нас они застенчиво иочаровательно улыбались.

У меня никогда не было возможностипоговорить с местными женщинами (за исключением одного случая, о котором явскоре упомяну), здесь это не принято. Как и у нас на юге, мужчины здесьразговаривают с мужчинами, женщины — с женщинами.

Вести себя иначе означает love-making(заниматься любовью. — англ.). Белый приэтом не только теряет свой авторитет, но и рискует going-black (почернеть.— англ.),в чем я не раз убеждался. Нередко доводилось слышать, как негрыговорили о каком-нибудь белом: Он — плохой человек, Когда яспрашивал почему, в ответ раздавалось: Он спит с нашимиженщинами.

Мужчины здесь занимались скотом и охотой,женщины — шамбой(плантациями бананов, сладкого картофеля, риса и маиса). Дети, козы и цыплята— все помещалисьвместе в одной круглой хижине. Достоинство и естественность местных женщинопределялось их активной ролью в домашнем хозяйстве. Понятие равноправия женщин— это порождениенашего века, когда естественное деловое партнерство мужчины и женщины потерялосвой смысл. Примитивное же общество регулируется бессознательным эгоизмом иальтруизмом — врасчет принимается и то, и другое. Этот бессознательно установленный порядоктотчас разрушается, если происходит нечто непредвиденное, восстановление же его— уже всегда некийсознательный акт.

Я с теплотой вспоминаю одного из своихлинформантов, от которого получил немало интересных сведений о здешнихсемейных нравах. Это был удивительно красивый и вежливый юноша по имени Гиброат— сын вождя, чьедоверие мне, похоже, удалось завоевать. Он охотно брал у меня сигареты, ноникогда не выпрашивал подарки, в отличие от всех остальных. Время от времени онлнаносил светские визиты и рассказывал всякие любопытные вещи. Я видел, чтоему хочется о чем-то меня попросить, но он все не решается. Через какое-товремя, когда наше знакомство достаточно упрочилось, юноша обратился ко мне снеожиданной просьбой: он хотел, чтобы я познакомился с его семьей. Мне былоизвестно, что жены у него нет, а родители его умерли. Речь шла о его старшейсестре, которая вышла замуж, став второй женой, у нее было четверо детей.Гиброат попросил меня навестить их — по-видимому, в его жизни сестразанимала место матери. Я согласился, полагая, что смогу получить некотороепредставление о семейной жизни туземцев.

Madame etait chez elle (мадам была усебя. — фр.),она вышла из хижины, когда мы прибыли, инепринужденно поздоровалась с нами. Она оказалась привлекательной женщинойсреднего возраста, то есть ей было около тридцати; кроме обязательного пояса,она носила кольца на лодыжках и запястьях, какие-то медные украшения свисали снеобыкновенно длинной мочки уха, грудь прикрыта шкурой какого-то дикогозверька. Своих четырех маленьких мтотос она заперла в хижине, и онивыглядывали сквозь дверные щели, возбужденно хихикая. По моей просьбе онаоткрыла дверь, но лишь через какое-то время они осмелели и вышли. СестраГиброата была так же любезна, как и он сам. А он светился от радости, видяуспех своего предприятия.

Мы говорили стоя, потому что сидеть былонегде, разве что на пыльной, покрытой пометом дороге. Беседа нашаограничивалась условными рамками полусемейной-полусветской тематики: семья,дети, дом, сад. Старшая жена жила рядом, у нее было шестеро детей. Бома этойлсестры располагалась метрах в восьмидесяти от нас. Приблизительно на полпутимежду хижинами жен, на вершине этого умозрительного треугольника стояла хижинамужа, а метрах в пятидесяти за ней — маленькая хижина, принадлежавшаяего взрослому сыну от первой жены. Каждая из двух женщин имела собственнуюшамбу, и моя хозяйка, похоже, очень гордилась своей.

У меня сложилось впечатление, что ееуверенность и чувство собственного достоинства были основаны в значительнойстепени на адекватности ее своему маленькому миру, включающему детей, дом,скот, шамбу, и — lastbut not least (последнее, но немаловажное. — англ.)— не лишенную привлекательности внешность. О муже говорилосьвскользь; казалось, он то есть, то — нет. В данный момент оннаходился в каком-то неизвестном месте. Моя хозяйка казалась воплощениемстабильности, воистину она была pied-r-terre (земная опора мужа. — фр.). Вопрос заключался не в том, естьон или нет его, но скорее — есть ли она, ибо она являлась центром этого домашнего мира, покамуж бродит где-то со своими стадами. То, что происходит внутри этих простыхдуш, не осознается и потому неведомо, ведь собственные заключения олпрогрессивной дифференциации мы делаем, исходя из своих представлений оевропейских нравах —и только.

Я спрашивал себя: не является лилмужественность белой женщины следствием того, что она утратила этотестественный мир (шамба, дети, домашний скот, собственный дом и очаг); можетбыть, это своего рода компенсация за утрату естества, а отсюда причиналженственности белого мужчины Рациональная государственная структурастремится любыми способами затушевывать различия между полами. Рольгомосексуализма в современном обществе аномальна: отчасти, это следствиематеринского комплекса, отчасти — феномен естественной целесообразности, призванный предотвратитьдальнейшее воспроизведение.

Мне и моим товарищам по путешествиюпосчастливилось ощутить вкус африканской жизни в ее первобытной и ни с чем несравнимой красоте и во всей глубине ее страдания. Дни, которые я там провел,— лучшее, что было уменя в этой жизни, —procul negotiis et integer vitae sulerisque purus (вдали отдел, в первобытнойжизни, чистой и непраздной. — лат.), влбожественном покое первобытной земли. Никогда больше у меня не быловозможности так свободно и открыто наблюдать человека и других животных(Геродот). За тысячи миль от Европы, этой матери всех демонов, которые не моглидостать меня здесь, —ни телеграмм, ни телефонных звонков, ни писем, ни визитов, — это было частью и необходимымусловием Психологической экспедиции в Багишу. Все мои душевные силы в ихсвободном потоке обратились назад, в этот блаженный первобытныйпростор.

* * *

Нам удавалось легко заводить разговоры слюбопытными туземцами, которые ежедневно приходили к лагерю, садились вокруг ис неизменным интересом наблюдали за всем, что мы делаем. Мой вождь, Ибрагим,посвятил меня в тонкости этикета беседы. Все мужчины (женщины никогда неприближались) должны были сесть на землю. Для меня Ибрагим поставил маленькийстул из красного дерева — стул вождя, на который я должен был сесть. Затем я начинал своюречь с перечисления шауры — тех тем, которых мы будем касаться. Большинство моих собеседниковобъяснялись на сносном пиджин-суахили, я же, чтобы меня поняли, старался восновном пользоваться карманным разговорником. Эта маленькая книжка былапредметом бесконечного восхищения. Мой скудный словарный запас вынуждал меняговорить просто, что и требовалось в этой ситуации. Зачастую наша беседаприобретала характер увлекательной игры в отгадывание загадок, и туземцы охотнопринимали в ней участие. Но продолжалась она, как правило, не более часа, нашисобеседники заметно уставали и драматически жаловались, объясняя жестами: Увы,мы так устали.

Pages:     | 1 |   ...   | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам