Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |   ...   | 49 |

Итак, я начал с предисловия, в которомсразу же натолкнулся на следующую фразу: Вероятно, в силу специфики предмета иего недостаточной научной разработки учебники по психиатрии в той или инойстепени страдают субъективностью. Несколько ниже автор называл психозлболезнью личности. Внезапно мое сердце сильно забилось, в волнении я вскочилиз-за стола и глубоко вздохнул. Меня будто озарило на мгновение, и я понял: вотона, моя единственная цель, — психиатрия. Только здесь могли соединиться два направления моихинтересов. Именно в психиатрии я увидел поле для практических исследований, какв области биологии, так и в области человеческого сознания, — такое сочетание я искал повсюдуи не находил нигде. Наконец, я нашел область, где взаимодействие природы и духастановилось реальностью.

Мысль моя мгновенно отозвалась на фразу олсубъективности учебников по психиатрии. Итак, думал я, этот учебник— своего родасубъективный опыт автора, со всеми присущими ему предрассудками, со всем еголсобственным, что в книге выступает как объективное знание, со всемилболезнями личности — читай: его собственной личности. Наш университетскийпреподаватель никогда не говорил ничего подобного. И, хотя этот учебник ничемсущественно не отличался от других подобных пособий, он прояснил для менямногое в психиатрии, и я безвозвратно попал под ее обаяние.

Выбор состоялся. Когда я сообщил о своемрешении преподавателю терапии, он был ошарашен и огорчен. Мои старые раны, моепроклятое лотличие, снова дали о себе знать, но теперь я понимал, в чем дело.Никто из близких мне людей, и даже я сам, и предположить не могли, что однаждыя рискну ступить на этот окольный путь. Друзья были, неприятно удивлены исмотрели на меня как на глупца, который отказался от счастливого шанса— сделать карьеру втерапии, что было более чем реально и не менее заманчиво. И ради чего— ради какой-топсихиатрической несуразицы.

Стало ясно, что я вновь попал на боковуюдорогу и вряд ли у кого-нибудь возникнет желание последовать за мной. Но ятвердо знал, что никто и ничто не заставит меня изменить мое решение и моюсудьбу. Получилось так, будто два потока слились воедино и неумолимо несли меняк далекой цели. Уверенное ощущение себя как лцельной натуры словно намагической волне перенесло меня через экзамен, который я сдал одним из лучших.Дела шли великолепно, когда я вдруг неожиданно споткнулся, причем на том самомпредмете, который на самом деле знал блестяще, — на патологической анатомии.Из-за нелепой ошибки я не заметил на предметном стекле микроскопа, где,казалось, находились лишь разрозненные клетки эпителия, клеток, пораженныхплесенью. В других дисциплинах я даже интуитивно угадывал вопросы, которые мнестанут задавать, благодаря чему успешно избежал нескольких опасных подводныхкамней и шел вперед под гром фанфар. Похоже, все дело в моей излишнейсамоуверенности. Не случись этого, я получил бы высший балл.

Теперь же выяснилось, что еще у одногостудента оказался такой же балл, как у меня. Это была темная лошадка,какой-то одиночка, выглядевший подозрительно заурядным. Он мог говоритьисключительно по предмету и отвечал на все вопросы с таинственной улыбкойантичной статуи. Он старался казаться уверенным, но за этим крылось смущение инеумение себя вести. Я не мог его понять. Одно можно было сказать совершенноточно — он производилвпечатление почти маниакального карьериста, которого, казалось, ничто неинтересовало, кроме его медицинской специальности. Спустя несколько лет онзаболел шизофренией. Я вспомнил этот случай по ассоциации. Моя первая книга,как известно, была посвящена психологии dementia рrаесох (шизофрении), и в нейя, вооружась своими собственными предрассудками, пытался определить этулболезнь личности. Психиатрия в широком смысле — это диалог между больнойпсихикой и психикой нормальной (причем под нормальной принято пониматьпсихику самого врача), это взаимодействие больного с тем, кто его лечит,— существом визвестной мере субъективным. Я поставил перед собой задачу доказать, что ложныеидеи и галлюцинации являются не столько специфическими симптомами умственногозаболевания, сколько присущи человеческому сознанию вообще.

Вечером после экзамена я впервые в жизнипозволил себе роскошь сходить в театр. До этого состояние моих финансов нерасполагало к подобной экстравагантности. У меня еще остались деньги от продажиантиквариата, так что я смог позволить себе не только билет в оперу, но и путешествие: я съездил вМюнхен и Штутгарт.

Бизе подействовал на меня совершенноопьяняюще, я будто плыл по волнам безбрежного моря. На следующий день, когдапоезд нес меня через границу навстречу широкому миру, мелодии Кармен все ещезвучали во мне. В Мюнхене я впервые увидел настоящую античность, и в соединениис музыкой Бизе это погрузило меня в особую атмосферу, о глубине и значениикоторой я лишь смутно догадывался. Ощущение весны и влюбленности — так бы я охарактеризовалтогдашнее состояние. Погода между тем стояла унылая — была первая неделя декабря 1900года. В Штутгарте я последний раз встретился с фрау Раймер-Юнг, моей теткой,дочерью моего дедушки, профессора К. Г. Юнга, от его первого брака с Вирджиниейде Лассоль. Это была очаровательная пожилая дама с блестящими голубыми глазами,очень живая и стремительная. Ее муж был психиатром. Сама она казаласьпогруженной в мир неясных мимолетных фантазий и таинственных воспоминаний. Наменя в последний раз повеяло прошлым, безвозвратно исчезающим, уходящим внебытие. Я окончательно прощался с ностальгическими тревогами моегодетства.

* * *

С 10 декабря 1900 года началась моя работаассистентом в клинике Бургхольцли в должности ассистента. Я был рад, чтопоселился в Цюрихе, Базель казался мне уже тесным. Для жителей Базеля несуществовало другого города, кроме Базеля, только в Базеле все былолнастоящее, а на противоположном берегу реки Бирс начиналась земля варваров.Мои друзья не могли понять, зачем я уезжаю, и надеялись на мое скороевозвращение. Но это было абсолютно исключено — в Базеле меня знали не иначе каксына пастора Юнга и внука профессора Карла Густава Юнга. Я принадлежал кместной элите, был, так сказать, заключен в своего рода рамки. Во мне эторождало внутренний протест, я не мог и не хотел быть прикованным к чему бы тони было.

В интеллектуальном отношении атмосфераБазеля была вполне космополитична, однако на всем лежала печать традиции, и этобыло нестерпимо. Приехав же в Цюрих, я мгновенно почувствовал огромную разницу.Связи Цюриха с миром строились не на культуре, а на торговле, но здесь я дышалвоздухом свободы и очень этим дорожил. Здесь люди не ощущали духоты тяжелогокоричневого тумана многовековой традиции, хотя культурной памяти Цюриху,безусловно, недоставало. И все же по Базелю я до сих пор скучаю, хотя знаю, чтоон уже не тот, что был. Я все еще помню дни, когда по улицам его неспешнопрогуливались Бахофен и Буркхардт, что позади кафедрального собора стоял домнастоятеля, мост через Рейн был наполовину деревянный.

Мать тяжело переживала мой отъезд. Но я немог поступить иначе, и она перенесла это с присущим ей мужеством. Она осталасьс моей младшей сестрой, созданием хрупким и болезненным, ни в чем на меня непохожим. Сестра словно родилась для того, чтобы прожить жизнь старой девой, онатак и не вышла замуж. Но у нее был удивительный характер, и я всегда поражалсяее выдержке. Она была прирожденная леди и такой умерла — не пережила операции, исходкоторой не предвещал никакой опасности. Я был потрясен, когда обнаружил, чтосестра заранее привела в порядок все свои дела, позаботилась обо всем допоследней мелочи. Мы никогда не были близки, но я всегда испытывал к нейглубокое уважение. Я был слишком эмоциональным, она же — всегда спокойной, хотя обладалаочень чувствительной натурой. Мне всегда казалось, что сестра проведет остатокдней в приюте для благородных девиц, как это было с младшей сестрой моегодедушки.

Работа в клинике Бургхольцли наполнила моюжизнь новым содержанием, появились новые замыслы, заботы, укреплялось чувстводолга и ответственности. Это был как бы постриг в миру, я словно дал обетверить лишь в возможное, обычное, заурядное; все невозможное исключалось, всенеобыкновенное сводилось к обыкновенному. С этого времени передо мной было лишьто, что на поверхности, только начала без продолжений, события без ихвнутренней связи, знания, ограничиваемые все более узким кругом специальныхвопросов. Мелкие неудачи вытеснили серьезные проблемы, горизонты сужались,духовная пустота и рутина казались непреодолимыми. На полгода я сознательнозаключил себя в этот монастырь. Познавая жизнь и дух психиатрической лечебницы,я от корки до корки прочел все пятьдесят томов Allgemeinen Zeitschrifte furPsychiatrie, чтобы ориентироваться в существовавшей на тот момент научнойситуации. Я хотел выяснить, как человеческий дух реагирует на собственныерасстройства и разрушения, поскольку психиатрия казалась мне ярким выражениемтой биологической реакции, которая завладевала так называемым здоровымсознанием при контакте с сознанием расстроенным. Коллеги по работе казались мнене менее интересными, чем пациенты. Впоследствии я втайне обработал своднуюстатистику моих швейцарских коллег по наследственности, что способствоваломоему пониманию психических реакций.

Моя крайняя сосредоточенность идобровольное заточение отдалили меня от коллег. Они не представляли, какойстранной казалась мне психиатрия и как настойчиво я стремился проникнуть в еесуть. В тот период я еще не интересовался терапией, увлекшись патологией такназываемой нормальности — это позволяло мне глубже проникнуть в человеческуюпсихику.

Именно так начиналась моя карьера впсихиатрии — мойсубъективный эксперимент, из которого и складывалась моя жизнь.

У меня нет ни желания, ни способностиотстраниться от себя и взглянуть на собственную судьбу со стороны. Поступаятак, я совершил бы ошибку (известную мне по другим автобиографиям), либопогружаясь в иллюзию того, как должно было быть, либо создавая некую апологиюpro vita. В конечном счете, это тот самый случай, когда мы не в состояниисудить себя, право судить нас дано другим — for better or worse (плохо илихорошо. —англ.) —и этого достаточно.

Психиатрическаяпрактика.

Годы работы в Бургхольцли, психиатрическойклинике при Цюрихском университете, были годами ученичества, когда главным дляменя вопросом был один-единственный: что же происходит с душевнобольнымчеловеком Тогда я не мог на него ответить, а никого из моих коллег, похоже,эта проблема не занимала. Работа психиатра заключалась в следующем:абстрагировавшись в возможно большей степени от того, что говорит пациент, врачдолжен был поставить диагноз, описать симптомы и составить статистику. С такназываемой клинической точки зрения, которая тогда господствовала, врачзанимался больным не как отдельным человеком, обладающим индивидуальностью, акак пациентом Икс с соответствующей клинической картиной. Пациент получалярлык, ему приписывался диагноз, чем обычно все и заканчивалось. Психологиядушевнобольного никого не интересовала.

В этом отношении велика роль Фрейда, ипрежде всего его фундаментальных исследований по психологии истерии исновидений. Его концепции указали мне путь и помогли как в моих последующихисследованиях, так и в понимании каждого конкретного случая. Фрейд подошел кпсихиатрии именно как психолог, хотя сам был вовсе не психологом, аневропатологом.

* * *

Я до сих пор отлично помню случай, которыйтогда произвел на меня сильное впечатление. В клинику привезли молодую женщину,страдающую меланхолией, она поступила в мое отделение. Обследование проводилосьс обычной тщательностью: анамнез, исследование, анализ физического состояния ит. д. Диагноз: шизофрения (или, как тогда говорили, dementia praecox). Прогноз:негативный.

Поначалу я не осмеливался усомниться вдиагнозе, молодому человеку, и тем более новичку, не пристало высказывать своюточку зрения. Но случай показался мне странным. У меня возникло подозрение, чтоэто не шизофрения, а обыкновенная депрессия, и я решил применить собственныйметод. В то время моим увлечением был ассоциативный метод в диагностике, и япопытался провести ассоциативный эксперимент с этой пациенткой. Мы многоговорили о и ее снах, что позволило мне узнать нечто существенное о ее прошлом,нечто такое, чего анамнез прояснить не мог. Таким образом я получил информациюнепосредственно из бессознательного, и мне открылась история мрачная итрагическая.

До замужества у этой женщины был знакомый,сын богатого промышленника. В него были влюблены все девушки в округе, но мояпациентка была очень привлекательной и считала, что у нее есть шанс. Он же,казалось, ею не интересовался, и она вышла замуж за другого.

Пять лет спустя к ней зашел давнийприятель. Они вспоминали прошлое, когда вдруг тот сказал: Когда ты вышлазамуж, кое-кто был в шоке — этот ваш NN. С этого момента и началась ее депрессия, а спустянесколько недель это привело к несчастью.

Она купала своих детей, четырехлетнюю дочьи двухлетнего сына. Семья жила в деревне, где вода не отвечала гигиеническимстандартам: чистую родниковую воду пили, речную использовали для купания истирки. Заметив, что дочь сосет мочалку, она не придала этому значения, сыну жеразрешила выпить стакан речной воды. Естественно, она не вполне отдавала себеотчет в том, что делает, ее сознание уже было омрачено тенью надвигающейсядепрессии.

Когда прошел инкубационный период, девочказаболела брюшным тифом и умерла. Она была любимицей матери. Мальчик непострадал. В состоянии острой стадии депрессии женщина попала вклинику.

Проведя ассоциативный тест, я выяснил, чтопациентка считала себя убийцей. Таким образом, у ее депрессии была серьезнаяпричина. По сути это было психогенное расстройство.

Встал вопрос, как ее лечить. Прежде ейдавали снотворное и наркотики, чтобы предотвратить попытки самоубийства. Ничегодругого не делалось. Физическое ее состояние было вполнеудовлетворительным.

Я долго размышлял над проблемой, возможноли и стоит ли мне поговорить с ней откровенно Должен ли я вмешаться, имею лина это право Это было вопросом моей совести, и решить его мог только я.Обратись я к коллегам, они, вероятно, предупредили бы меня: Ради Бога, неговорите женщине ничего подобного. Она окончательно сойдет с ума. Но на мойвзгляд, эффект мог быть и противоположным. В психологии вообще нет однозначныхистин — ответы налюбой вопрос могут быть самыми различными. Все зависит от того, принимаем ли мыво внимание фактор бессознательного. Конечно, я знал, что рискую и что еслипациентка сорвется, то я последую за ней.

Pages:     | 1 |   ...   | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам