Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 33 |

— Значит,выйти замуж тебя убедило одобрение Джека твоим братом

— Это былоне так просто. Потребовалось много, много времени. Я отказывалась выйти за негозамуж, пока он не пообещал мне не умирать молодым.

Я оценил ее иронию и взглянул на нее сухмылкой, надеясь получить в ответ улыбку. Но не было никакой улыбки, и Ирен неговорила с иронией; она была пре­дельно серьезна.

Этот сценарий появлялся снова и снова втечение всей нашей работы. Безусловно, причина давала о себе знать. Я частенькозабрасывал приманку: я сопоставлял ее нелогичность; спорил; обращался кее причинам; пы­тался пробудить ее остроотточенный ум. Потом я про­сто ждал. Но во всех случаях результат был один и тот же: онаникогда не попадалась на крючок; она ни разу не оставила своих позиций. А я таки не смог привы­кнутьк ее двойственной натуре, к ее удивительной яс­ности, скрытой за нелепойабсурдностью.

Урок второй: стена изтел.

Если первый сон Ирен предвосхищал развитиена­ших дальнейшихотношений, то сон, о котором она рас­сказала на втором годупсихотерапии, был точно проти­воположен — луч, направленный назад, освещающий путь, пройденный нами за этовремя.

Я в этом кабинете, сижу на этом стуле.Посередине комнаты, прямо между нами, находится очень странная стена. Я не вижутебя. Поначалу я и стену не вижу отчет­ливо; она вся с множеством щелей ивыпуклостей. Я вижу небольшой кусок красной ткани на стене; потом я узнаю руку,затем ступню и колено. И теперь я точно знаю, что это — это стена из тел, сложенных однона другое.

— Что тычувствуешь во сне, Ирен — Это мой тра­диционный первый вопрос. Чувство во сне обычно ведет в самый центрего значения.

— Ощущениенеприятное, ужасное. Но самое силь­ное чувство было вначале, когда я увидела стену и ощу­тила себя потерянной. Одна— потерянная— вужасе.

— Расскажимне о стене.

— Когда ясейчас описывала ее, это звучало отврати­тельно — как груда тел в Освенциме. Кусоккрасной ткани — язнаю, что означает этот паттерн, Джек был в такой пижаме в ночь перед смертью.Но все же стена не так ужасна — в ней есть что-то, что я пытаюсь обнару­жить и изучить. Наверное, она дажесмягчила некоторые из моих страхов.

— Стена изтел между нами — чтоэто значит

— Никакогосекрета, никакой тайны во всем сне. Здесь то, что я все это время чувствовала.Сон говорит о том, что ты не можешь по-настоящему видеть меня из-за этихмертвых тел, из-за этих смертей. Ты не можешь себе этого представить. Стобой ничего такого непроис­ходило! В твоейжизни не было трагедий.

В жизни Ирен потери шли одна за другой.Сначала ее брат. Затем муж, умерший в конце первого года терапии. Несколькимимесяцами позже ее отцу поставили диа­гноз — рак простаты, вслед за этим у еематери обнару­жилиболезнь Альцгеймера. И когда казалось, что она начинает приходить в себя ипоявляется прогресс в тера­пии, ее крестник, которому был всего двадцать один год,единственный сын ее двоюродной сестры, подруги всей жизни, утонул, катаясь налодке. Эта последняя потеря была вершиной горечи и отчаяния, и во сне онаувидела стену из тел.

—Продолжай, Ирен, я слушаю.

— Мнекажется, ты не можешь понять меня. Твоя жизнь ненастоящая — теплая, уютная, невинная. Онапохожа на этот кабинет. — Она указала на книжные стеллажи позади нее и на алый японскийклен, пламе­неющий заокном. — Здесь еще нехватает ситцевых по­душек, камина и потрескивания поленьев. Тебя окружа­ет семья — вы все живете в одном городе.Нерушимый семейный союз. Что ты можешь знать о потерях Ты ду­маешь, ты бы справился с нимилучше Представь, что твоя жена или твой ребенок должны вскоре умереть. Что быты сделал Даже твоя самодовольная полосатая рубашка — я ее ненавижу. Каждый раз, когдаты надеваешь ее, меня трясет. Я терпеть не могу то, о чем она го­ворит.

— А о чемона говорит

— Онаговорит: УЯ решил все свои проблемы, теперь расскажите мне освоихФ.

— Ты ужеговорила об этих чувствах прежде. Но се­годня они имеют какую-тонеобычайную силу. Почему именно сегодня И твой сон, почему ты увидела егоименно сегодня!

— Яговорила, что хотела поговорить с Эриком. Вчера мы вместе обедали.

— И.— подсказал я послеее очередной абсурдной паузы, подразумевавшей, что я должен был установитьсвязь между Эриком и ее сном. Она лишь один раз упо­минала этого мужчину, рассказываяо том, что его жена умерла десять лет назад и они встретились на лекции длялюдей, переживших тяжелую утрату.

— Онподтвердил все, что я сказала. Он говорит, что ты в корне неправ по поводумоего отношения к смерти Джека. Ты не прошел через это, ты это не пережил. УЭрика новая жена и пятилетняя дочь, но рана все еще кровоточит. Каждый день онговорит со своей умершей женой. И он понимает меня. Я убеждена, что этосмогут понять только телюди, которые сами испытали это. Су­ществует подпольное общество...

—Подпольное общество

— Из техлюдей, которые действительно знают, те, кто остался в живых, все те, кто пережил тяжелуюутра­ту. Все это времяты пытался убедить меня отделиться от Джека, вернуться к жизни, найти новуюлюбовь — это былоошибкой. Это ошибка самодовольных людей типа тебя, которые никогда неиспытывали горечь утраты.

— Значит, свами может работать только тот человек, который сам пережил потерю

— Кто-то,кто прошел через это.

— Я слышуэто на протяжении всех лет практики, с того времени, как решил выбрать этотпуть. Только ал­коголики могут лечить алкоголиков Наркоманы — нар­команов Должен ли быть упсихотерапевта нарушен процесс принятия пищи, чтобы лечить анорексика Он что,должен быть депрессивным или маниакальным для того, чтобы общаться с людьми, укоторых аффективные расстройства Надо обязательно быть шизофреником, чтобылечить шизофреника

Ирен знала, как выключить меня. Она сбесхитрост­нойловкостью определяла и сводила на нет основные раздражители.

— Конечноже, нет, — отрезалаона. — Я участвовалав дискуссии в Рэдклифе и знаю эту стратегию — reductio ad absurdum5! Но она неработает. Согласись, в моих сло­вах есть доля правды.

— Нет, я несогласен. Это основательно пересматри­вает подготовку психотерапевтов! Вмоей профессии есть правило — достигать чувствительности, сочувст­вия — уметь войти во внутренний мирдругого, пережить то, что он пережил.

Я был раздражен. Но я научился неотступать. Работа проходила лучше, когда я высвобождал свои чувства. Порой Иренприходила ко мне в кабинет настолько уг­нетенной, что едва ли моглаговорить. Но, однажды за­путавшись в чем-то, она неизбежно оживлялась. Я знал, что принялна себя роль Джека. Он был единственным, кто когда-либо противостоял ей. Ееледяное спокойст­виеобескураживало окружающих (практиканты прозва­ли ее Королевой), но только неДжека. Она рассказыва­ла, что он не испытывал большого желания скрывать свои эмоции и,выходя из комнаты, обычно говорил:

УУ меня нет желания выслушивать этучушьФ.

Меня же раздражала не только еенастойчивость, что лишь психотерапевты, пережившие потерю, могутрабо­тать спациентами, у которых горе, но и Эрик, утверж­давший, что ощущение потерибесконечно и длится всю жизнь. Эта идея была частью непрекращавшихся споровмежду мной и Ирен. Я принимал хорошо известную по­зицию, о которой много говорили,то есть что работа со скорбью заключается в том, чтобы полностью отделить себяот умершего человека и направить свою жизнь и энергию на окружающих. Фрейдвпервые разработал это понимание горя в 1915 году в своей работе УСкорбь имеланхолияФ, и с тех пор эта концепция поддерживается множеством клиническихнаблюдений и эмпирических исследований.

В моем собственном исследовании,законченном как раз перед тем, как я начал работу с Ирен, каждыйоди­нокий вдовец ивдова полностью отделились от своего умершего супруга и отдали все свои силычему-то или кому-то еще. Это произошло даже с теми, кто безумно любил своегоумершего супруга. Мы обнаружили устой­чивую закономерность: те, у когобыл удачный брак, проходили через утрату и процесс отделения легче, чем те, ктожил в постоянном противоречии. (Объяснение этого парадокса, как мне кажется,заложено в Усожале­нииФ: для того, кто всю жизнь думал, что рядом с ним находится нетот человек, пережить утрату было слож­нее, потому что он также скорбелпо себе, по утрачен­ным впустую годам.) Когда я представил замужество Ирен полнымлюбви и понимания, я сначала предска­зывал относительно легкоепереживание потери.

Но Ирен критически относилась ко многимтрадици­онным подходамк вопросу утраты. Она ненавидела мои высказывания об отделении и отвергала рукупомощи:

УМы, те, кто пережил утрату, научилисьдавать исследо­вателямте ответы, какие они хотят получить. Мы знаем, что мир хочет поскорее вернутьнас к жизни, окружающие становятся нетерпеливыми к тем, кто надолгооста­ется привязан клюдям, которых уже не вернутьФ.

Она очень сильно обижалась на любое моепредложе­ние позволитьсебе уйти от Джека: два года спустя после его смерти все его личные вещи так илежали в ящиках, его фотографии были развешаны по дому, его любимые журналы икниги были на своих местах, а она продолжа­ла вести долгие ежедневные беседыс ним. Меня беспо­коило то, что ее разговоры с Эриком сдвигали всю тера­пию на несколько месяцев назад иубеждали ее в мысли, что я сильно заблуждался. Теперь было труднее убедить ее втом, что со временем она могла бы излечиться от своего горя. А что касается ееглупой веры в тайное со­общество людей, переживших горе утраты, которые были согласны сней, это было еще одной стороной ее безрассудного тщеславия. Нет смыслаудостаивать это ответом.

Некоторые суждения Ирен попадали в точку.Напри­мер, история ошвейцарском скульпторе Альберто Джакометти, сломавшем ноги в автокатастрофе.Лежа на улице в ожидании УСкоройФ, он произнес: УНаконец-то со мной что-топроизошлоФ. Я точно знаю, что значили эти слова и в чей огород был камень. Япреподавал в Стэнфорде в течение тридцати лет, жил в одном и том же доме,наблюдая, как мои дети ходят в одну и ту же школу, никогда не сталкивался стемной стороной жиз­ни. Не было никаких тяжелых, безвременных потерь: мои родителиумерли старыми, отцу было семьдесят, ма­тери за восемьдесят. Моя старшаясестра здорова. Я не терял близких друзей, а мои четверо детей всегда рядом ипроцветают.

Для мыслителя, охватившего жизненнуюсистему ко­ординат,размеренная жизнь —это большая ответствен­ность. Как часто, сидя в стенах университета, я тосковал по мукамнастоящего мира. Годами я мечтал провести свой творческий отпуск какобыкновенный рабочий, возможно, водителем УСкорой помощиФ в Детройте, илиповаром в ресторанчике в Бовери, или приготовляя сандвичи в Манхэттене. Ноникогда ничего не получа­лось: настойчивые приглашения венецианских коллег или поездка сдрузьями на озеро Комо всегда брали верх. Я никогда не сталкивался с разводамии не наблю­далодиночества взрослых. Я встретил Мэрилин, мою жену, когда мне было всегопятнадцать, и моментально решил, что это и есть женщина моей мечты. (Я дажеза­ключил пари сдругом на пятьдесят долларов, что же­нюсь на ней, — и забрал их восемь лет спустя.)Наша со­вместная жизньне всегда была плавной, но Мэрилин была любящим другом, стоящим на моейстороне. Иног­да язавидовал пациентам, идущим по краю, которые имели смелость переехать, уйти сработы, поменять про­фессию, развестись, начать все заново. Мне не нрави­лось быть наблюдателем, и я всегдаудивлялся, когда у меня получалось незаметно поощрить своих пациентов сделатьрешительный шаг за меня.

Все это я рассказываю Ирен, ничего неутаив. Я гово­рю ей,что она права по поводу моей жизни — до пос­ледней детали.

— Но ты неправа, когда говоришь, что я никогда не переживал трагедии. Я делаю все, чтобы точнее понять трагедию.Я всегда помню о своей смерти. Когда я рабо­таю с тобой, я всегда представляю,что было бы, если моя жена была бы смертельно больна, и каждый раз меняохватывает неописуемая грусть. Я уверен, абсолют­но уверен, что я бы двигалсявперед, я бы перешел на другой уровень жизни. Мое увольнение из Стэнфорда былобы безусловным шагом. Все признаки старения — порванный коленный хрящ,постепенная потеря зрения, боли в спине, седеющие борода и волосы, мысли особ­ственной смерти— говорят, что ядвигаюсь прямо к концу своей жизни.

В течение десяти лет, Ирен, я работал сумирающими пациентами, надеясь, что они ближе познакомят меня с трагическимядром жизни. Это, конечно же, случилось, и я на три года вернулся к терапии,наблюдая за Ролло Мэем, чья книга УЭкзистенцияФ стала очень важной для меня впсихиатрической практике. Эта терапия была не похожа ни на одну работу,проводимую мною до этих пор. Я глубоко погрузился в изучение собственнойсмерти.

Ирен кивнула. Я знал эту манеру— характерныйна­бор движений, однодвижение подбородком, затем два или три легких кивка, ее соматическая азбукаМорзе, го­ворящая, чтоя предложил что-то рациональное и удов­летворительное. Я прошел тест— по крайней мерепока.

Но я еще не закончил работать сосном.

— Ирен, мнекажется, есть еще что-то в твоем сне. — Я обратился к своим записям(наверное, единственные записи, которые я делаю во время сессии, касаются снов;вследствие того, что они исчезают из памяти, па­циенты часто при повторномпересказе искажают их) и вслух прочитал первую часть сна: УЯ в этом кабинете,сижу на этом кресле. Посередине комнаты, прямо между нами, находится оченьстранная стена. Я не вижу тебяФ.

— Что меняудивляет, — продолжаюя, — так этопос­леднеепредложение. Во сне ты невидишь меня. До сих пор вовремя всей этой сессии мы обсуждаем немного другую сторону — я тебя не вижу. Позволь тебяспро­сить: несколькоминут назад, когда я рассказывал о своем старении, ты помнишь, мое колено, моиглаза...

— Да, да, явсе это уже слышала, — воскликнула Ирен, перебивая меня.

— Тыслышала это — но каквсегда, когда бы я ни за­говорил о собственной смерти, твои глаза тускнеют. Так же, как и вте две недели после операции на глаза, когда у меня было трудное время и яносил темные очки, ты ни разу не спросила меня об операции, о том, как моидела.

— Мне необязательно знать о твоем здоровье, я здесь пациент.

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам