
Несколько лет назад мой старинный приятельЭрл позвонил мне и рассказал, что его близкому другу Джеку поставили диагноззлокачественной неоперабельной опухоли мозга. Я не успел выразить своегосочувствия, как онпродолжил: УЗнаешь, Ирв, я звоню не по его поводу, а по поводу кое-кого другого— человека очень дляменя значимого. Ты мог бы поработать с его женой, Ирен У Джека будет страшнаясмерть — наверное,самая тяжелая смерть,какую только можно представить. Не помогает даже то, что Ирен хирург: она знаетслишком много, и мнебудет нестерпимо больно за нее, беспомощно наблюдающую, как рак поедает его мозг. А затем она останется одна с маленькойдочкой и практикой.Это будет ее ночным кошмаромФ.
Выслушав просьбу Эрла, я захотел емупомочь. Я хотелсделать все, о чем он просил. Но были определенные проблемы. Хорошая терапияпредполагает четкие границы, а я знал и Джека, и Ирен. Правда, не так хорошо, но мывстречались на нескольких вечеринках в доме Эрла. Несколько раз мы играли сДжеком в теннис.
Все это я рассказал Эрлу ипредложил:
— Работатьс кем-то из знакомых — занятие, никогда не приносящее хорошего результата. Лучший способпомочь вам— найти хорошеготерапевта, который незнаком с этой семьей.
— Я знал,что ты так скажешь, —ответил он. — Яготовил Ирен к такомуответу. Я прорабатывал его много раз, но она ни с кем больше не желаетобщаться. Она достаточно решительна, и хотя к психотерапии в целом относится не совсем уважительно, онаговорит только о тебе. Она говорит, что следила за твоей работой, инастаивает, уж богзнает почему, что ты единственный психотерапевт, который ейподходит.
— Утровечера мудренее. Я перезвоню тебе завтра утром.
Что же делать С одной стороны, долг дружбыобязывал помочь: мы сЭрлом никогда ни в чем не отказывали друг другу. Однако меня беспокоилоразмывание границ. СЭрлом и его женой, Эмили, мы были в доверительных отношениях. Но Эмили былаблизкой подругой Ирен. Я мог себе представить их разговор один на один обо мне.Без сомнения, то был отзвук тревожных звоночков. Я приглушил их звук. Ведья могу взять с них обеих — и с Ирен, и с Эмили — обещание обходить при обсуждении тему терапии. Но если, на еевзгляд, я был настолько подходящим, наверное, можно за это взяться.
Повесив трубку, я удивился, почему я такусиленно игнорировал тревожные сигналы. Я осознавал, что просьба Эрла была просто роковымстечением обстоятельств. Мой коллега и я три года назад закончили эмпирическое исследованиесупружеских утрат, изучив восемьдесят мужчин и женщин, которые не так давно стали вдовами ивдовцами. Мы опрашивали их через определенные промежутки и непродолжительное время занимались с ними в группах повосемь человек. Мы наблюдали за ними в течение года, собирая информацию и публикуя ее внескольких профессиональных журналах. Я убедился, что немногие люди знали обэтой проблеме больше, чем я. Как же я мог, будучи сознательным человеком, отказать Ирен
Кроме того, она высказала могущественноепризнание— я был единственнымподходящим человеком, способным ей помочь. Отличная игра на моемтщеславии.
Урок первый: Первыйсон.
Спустя несколько дней состоялась нашапервая с Ирен сессия. Первым делом следует признать, что она оказалась самойинтересной, умной, упрямой, вспыльчивой, чувствительной, властной, изящной, трудолюбивой, изобретательной,непреклонной, отважной, привлекательной, гордой, холодной, романтической и приводящей в бешенство женщиной, какуюя когда-либо знал.
Во второй половине первой сессии онаописала мне сон, который видела предыдущей ночью: УЯ работаю хирургом, иодновременно я выпускница университета факультета филологии. Мне необходимоподготовить два различных текста, современный и древний, с одинаковыми названиями. Ноя не готова к семинару, потому что не читала ни один из этих текстов. Что важно, яне читала старинный текст, первый, который должен был подготовить меня ковторому текстуФ.
— Что тыеще помнишь, Ирен —спросил я, когда она закончила. — Ты сказала, что у них было одинаковое название. Ты егопомнишь
— Да,конечно. Я точно его помню. И старая книга, и новая назывались УСмертьневинностиФ.
Слушая Ирен, я погрузился в мечтательность.Этот сон был чистым золотом, интеллектуальной амброзией — подарком богов. Наградатерапевту за терпеливость, расплата за бесконечные, утомительные терапевтические наблюдения, проводимые сосдержанностью бывалого сапера.
Этот сон заставил бы даже самогораздражительного и сварливого терапевта замурлыкать от удовольствия. Я тоженачал мурлыкать. Два текста — старинный и современный. Мур-мур. Старинный помогал понятьсовременный. Мур-мур.А название — УСмертьневинностиФ.Мур-мур-мур.
Сон Ирен предполагал быть не толькоинтеллектуальнойдобычей высшего порядка, но он был к тому же первым. Начиная с 1911 года, когда Фрейдвпервые описал это,первый сон, о котором пациент рассказывает психотерапевту, окружает мистическийореол. Фрейд верил, что рассказ о первом сне бесхитростен, потому чтоначинающий пациент еще наивен и беззащитен. Позже, если терапевт явнопреуспевает в интерпретации снов, навеватель снов, живущий в бессознательномкаждого,настораживается, начинает бить тревогу, а затем производит более сложные изапутанные сны.
Вслед за Фрейдом я считал навевателя сновпухлым, жизнерадостным человечком, безмятежно живущим в чаще дендритов иаксонов4. Днем он спит, а ночью, откинувшись на подушки из жужжащихсинапсов и попиваясладкий нектар, лениво выстраивает сны в определенной последовательности длясвоего хозяина. В ночь перед первым визитом к терапевту хозяин укладываетсяспать, полный противоречивых мыслей о предстоящей терапии. Человечек, каквсегда, выходит на ночную работу, беспечно переплетая все страхи и ожидания в простой, прозрачный сон. Потом, вбольшой тревоге, он понимает, что психотерапевт ловко провел его. И с этого времени оночень тщательно прячет значение сна все глубже и глубже от терапевта, которыйбыстро расшифровалего сон.
Глупая сказка! Типичный антропоморфизмдевятнадцатого века.Распространенная ошибка конкретизации абстрактных психических структур внезависимых, свободных эльфов. Если бы только я не верил в это!
Десятилетиями многие считали первый сонбесценным документом,отражающим перевод на язык снов общего содержания невроза. Фрейд пошел ещедальше, предположив, что полная интерпретация первичного сна могла бы совпадатьс полным анализом.
Мой собственный первый сон запомнился мнево всех подробностях и ощущениях того дня — сорок лет назад — вскоре после началапсихиатрической ординатуры.
Я лежу на операционном столе. Простыняслишком маленькая, чтобы полностью накрыть меня. Я вижу, как сестра вводит иглумне в ногу — вголень. И внезапно врывается булькающий звук — ВУУУУШ.
Центральный сюжет сна — громкий звук — я слышал отчетливо. Ребенком ястрадал от хронического синусита, и каждую зиму моя мама возила меня к докторуДэвису на промывания. Я ненавидел его желтые зубы и рыбьи глаза, которыепялились на меня через отверстие в круглом зеркальце на повязке вокруг головы,которое обычно используют отоларингологи. Пока он вставлял трубку в пазуховыйканал, я чувствовал острую боль, потом слышал оглушительный вууууш — это вводимый соляной растворвымывал гной. Глядя на дрожащую, омерзительную смесь в полукругломхромированном дренажном лотке, я думал, что вместе с гноем и слизью частичновымывались мои мозги.
В соответствии с предположениями Фрейда,мой сон означал годы аналитической работы: мои страхи разоблачения, потери разума,промывания мозгов, страдания от тягчайшей телесной травмы (выкачивания) длинной, твердой части тела(запечатленной как кость голени).
Фрейд и последующие аналитикипредостерегали от слишком быстрого погружения в значение первого сна, чтобыранняя интерпретация бессознательного материала не сокрушила пациента и недемобилизовала его навевателя снов полностью. Эти предостережения,казалось мне, былибольше направлены не на повышение эффективности терапии, а на защиту узкогоэгоизма аналитическойдисциплины, и я им всегда сопротивлялся.
С 1940-х по 1960-е в науке царствовалподход, сравнимый схождением по яичной скорлупе. Вмешательство было темой бесконечных нудныхдебатов внутри аналитических институтов. Задавленные пропагандой обязательности тонко рассчитанных исформулированных интерпретаций, новички, переполненные ужасом истрахом, затаивдыхание, на цыпочках продвигались в терапии, чураясь даже намека наспонтанность и лишаясь эффективности. Я обнаружил, что такой формализмантипродуктивен, таккак мешал более значимой цели создания подлинно сочувственного отношения к пациенту. По-моему,предостережение Фрейда не работать со снами, пока не установится довольнопрочный терапевтический союз, кажется странно перевернутым: совместная работа над снами как раз иесть наилучший путь к возведению союза между терапевтом ипациентом.
Исходя из всего этого, я погрузился прямо всон Ирен.
— Итак, тыне прочитала ни одного текста, — начал я, — а самое главное — старинный.
— Да, да, яожидала, что ты спросишь меня об этом. Конечно, это не имеет смысла, я знаю. Ноименно так было во сне. Я не прочитала задания, я также не прочитала тексты, но самое главное — старинный текст.
— Тот,который готовил тебя к прочтению современного текста. У тебя естькакие-нибудь догадки, что могут означать эти два текста в твоейжизни
— Едва лиэто догадка, —ответила Ирен, — яточно знаю их значение.
Я ждал, что она продолжит, но она простосидела в тишине, глядя в окно. Я еще не знал об этой раздражающей черте ее характера— не проявлятьжелания продолжать дотех пор, пока я ясно не попрошу ее об этом.
С досадой я подождал минуту или две, азатем все-таки сказал:
—Следовательно, значение двух текстов...
— Смертьмоего брата, когда мне было двадцать, — старинный текст. Будущая смертьмоего мужа —современныйтекст.
— Значит,сон передает нам, что ты не сможешь примириться со смертью твоего мужа,пока не примиришьсясо смертью брата.
— Ты понялэто. Точно.
Обсуждение первого сна предвосхищало нетолько содержание терапии, но и ее процесс, природу взаимоотношений психотерапевт — пациент. С одной стороны, Иренбыла всегда очень вдумчива. Задавая вопрос, я всегда получал самобытный ивсесторонний ответ. Знала ли она названия двух текстов Безусловно, знала.Догадывалась ли она,почему необходимо было прочитать сначала старинный текст, чтобы понятьсовременный Конечно, она точно знала, что это значило. Я получал, наверное,впервые за пять лет терапии такой богатый урожай ответов даже на банальныевопросы: УО чем ты сейчас думаешь, ИренФ Но ее ответы расстраивали меня: онибыли слишком быстрые и точные. Она напоминала мне мою учительницу пятогокласса, которая обычно говорила: УПоторапливайся, Ирв!Ф, нетерпеливо топталасьна месте, ожидая, когда же я наконец перестану мечтать и присоединюсь кклассу.
Я вышвырнул мисс Фернанд из своих мыслей ипродолжал:
— Чтозначит для тебя название УСмерть невинностиФ
—Представь, что для меня, двадцатилетней, значил мой брат. Я мечтала, как мыбудем идти по жизни вместе, но автомобильная авария отобрала его у меня. Потомя нашла Джека. И представь, что значит сейчас, в сорок пять, потерять его.Только вообрази, моим родителям семьдесят, и они живы, а мой брат умер, и моймуж при смерти. Что-то не так со временем. Умирают молодые.
Ирен рассказала мне о прекрасных отношенияхмежду ней и ее братом Аленом, который был старше ее на два года. Пока онаросла, он всегда был ее защитником, ее доверенным лицом, наставником, словом, таким братом, окотором мечтает каждая девочка. Но потом в один момент его жизнь былаперечеркнута на улице Бостона. Она рассказала, как ей позвонили из полиции, вмаленький дом, который она снимала вместе с однокурсницами. Каждая деталь того дняврезалась в ее памятьнавсегда.
— Я помнювсе: звонок телефона внизу, мой халат с рядами розовых и белых кисточек,шлепанье моих тапочекпо лестнице, когда я спускалась в комнатку около кухни, где на стене виселтелефон, деревянную трубку у меня в руке. Я еще подумала, что эту трубку ужеотполироваливыпускники Гарварда и Рэдклифа, жившие здесь до меня. Потом этот мужской голос,этот незнакомец, старающийся как можно мягче сказать о том, что мой брат мертв.Я просидела несколько часов, уставившись в перекошенное окно. Я даже сейчасвижу радужные снежинки за окном.
Бесчисленное количество раз за времятерапии нам пришлось вернуться к двум текстам и значению УСмертиневинностиФ. Потеря брата оставила след в ее жизни.Его смерть навсегда взорвала ее невинность. Ушли все мифы детства:справедливость, предсказуемость, доброжелательное божество, естественныйпорядок вещей, безопасность дома. Одна, не защищенная от прихотей судьбы, Иренборолась именно за достижение чувства защищенности. Ален должен был выжить,верила она, если бы ему сразу оказали правильную медицинскую помощь. Еезаманила медицина —она предлагала единственный способ борьбы со смертью. На похоронах Алена она решилапоступить в медицинскую школу и стать хирургом.
Другим решением, принятым ею в связи своспоминаниями осмерти Алена, были многочисленные значения для нашей терапевтическойработы.
— Явычислила путь избежать любой боли: я никогда больше не переживу такой боли,если не будет никого столь значимого для меня.
— Как эторешение отразилось на твоей жизни
— В течениеследующих десяти лет я не предпринимала никаких попыток полюбить, не давала себе ни одного шанса. Язнала многих мужчин, но быстро с ними расставалась — до того, как отношения станутсерьезными и у меняпоявятся чувства.
— Потомчто-то изменилось. Ты вышла замуж. Как это случилось
— Я зналаДжека с четвертого класса и уж не знаю почему, но была уверена, что он тотединственный. Даже когда он вдруг исчез из моей жизни и женился, я твердознала, что когда-нибудь он вернется. Мой брат знал и уважал его. Можно сказать,мой брат благословил Джека.
Pages: | 1 | ... | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | ... | 33 |