Geum.ru

Книга вторая испытание

Вид материалаКнига

Содержание


Ответьте мне, как вы посмели
Ну вот и мы сыграли нашу роль
С тобою мы под проливным дождем
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Свадьба

...Неделя перед регистрацией и свадьбой выдалась не по-осеннему жаркой. Несмотря на множество рабочих дел, экономя каждую минуту, Бойченко все же умудрялся ежедневно бывать в Перми. Постоянно что-то не получалось, задерживалось и даже срывалось. Вдруг оказалось, что его черный костюм, который он не надевал давно, не так уж и нов. Срочно пришлось покупать и подгонять новый. Зато повезло со свадебным платьем для Ники. Оно было сшито будто специально для нее. И выглядела она в нем настоящей невестой, еще моложе своих лет. Увидев любимую, помолодевшую в этом роскошном наряде, Виктор откровенно загрустил.

— Рядом с тобой я буду даже не отцом, а дедушкой.

— Мой милый дурачок! — Ника прижалась к нему. — Ты самый молодой жених на свете. Будь ты моложе, я бы тебя не полюбила.

Добавил хлопот Ионесян, которого Виктор Сергеевич пригласил одним из первых. Он был в командировке на Каспийском шельфе, где руководил опытными работами. Без него их проведение было невозможно. В конце концов Ионесяну нашли замену, и он согласился приехать.

Неожиданно заартачился Афанасьич. Отдохнувший и посвежевший после поездки в любимую Венгрию, он теперь день и ночь приводил в порядок свои дорожные записи. Кроме того, оказалось, что, уезжая в Венгрию, он позаимствовал у знакомых цифровой фотоаппарат, которым нащелкал несколько сотен снимков. Теперь их нужно было отпечатать и «разложить по полочкам».

— Некогда мне по свадьбам разгуливать! — категорически возразил он Виктору Сергеевичу по телефону. Но тут же спохватился, понимая, что сказал, не подумав. — Не обижайся, Сергеич. Ляпнул не то. Но скажи, что я там буду делать? Вы будете целоваться, песни петь, плясать. А я сидеть в углу водку пить?

— Да, пойми же, Николай Афанасьевич! Ты самый дорогой гость на этой свадьбе. Вспомни, что говорил мне, когда я «отходил» у тебя на базе после Катиной смерти. Забыл? А я помню. «...Подожди, придет время. На тебя еще любая девка засмотрится...» Прав ты оказался. Засмотрелась девка. И какая! Порадоваться бы за нас. А ты в кусты.

Афанасьич сдался. Но при условии, что Бойченко заглянет к нему на базу. Повод для этого был. Предстояла зима, и нужно было решать вопросы, связанные с подготовкой базы к холодам.

Афанасьич встретил Бойченко, как всегда, у шлагбаума, установленного у въезда на базу. Они обнялись и прошли по ее территории, заглядывая во все углы и вагончики. Виктор вынул блокнот и старательно записывал в него просьбы и советы сторожа: прислать сантехника, электрика, вывезти мусор, направить трактор «Беларусь», утеплить, заменить… Закончив осмотр, Бойченко, прощаясь, протянул руку.

— Пока, Николай Афанасьевич. До встречи на свадьбе.

— Э, нет! Не пущу! Я такую уху сготовил. Так что, уважь старика, отведай ушицы, — Николай Афанасьевич, не обращая внимания на протянутую руку, подхватил Виктора под локоть и повел в свою сторожку. Там, пропустив два раза «по сто», старик разговорился.

— Вот ты, Сергеич, сейчас не выпил и правильно сделал. Пьющий мужик никому не нужен. Он — пустое место, хоть дома, хоть на работе. Правда, нынче все наоборот, пошла мода на пьяниц. Трезвым быть стало неудобно. Скажешь, что не пьешь — засмеют. Не то, что в Венгрии. Я в этот раз там все хотел хоть одного поддатого мадьяра на улице встретить. Ты не поверишь — так и не увидел! Бывало, ходил вечером по Будапешту, народу — тьма! Все веселые, хорошо одетые. И хоть бы один с запахом или с бутылкой пива. Вот это нация! Здоровая, потому что малопьющая. Пацану — четырнадцать, а на вид — все восемнадцать. А у нас? Ты видел ребят, которых в армию призывают?

— Нет, живых давно не видел. Только по телевизору. Бледные, тощие, как поганки.

— Вот-вот! Как голодающие оборванцы. В восемнадцать лет почти все больные. Хотя наши господа об этом самом здоровье треплются с утра до ночи. Но, видно, от такой пустой говорильни здоровья в людях не прибавляется. Вымираем, как мамонты.

Афанасьич умолк. Виктор понял, что пока старик не выговорится, ему отсюда не уехать. И, тобы ускорить разговор, стал задавать ему вопросы.

— Значит, здоровый, говоришь, народ твои мадьяры? И неплохо, видно, питаются. А как у них с ценами? Выше или ниже наших?

— Едят венгры хорошо. И, видно, денег на это не жалеют. Продуктов в магазинах набирают полные тележки. А они у них большие, как столы. Сам видел. Про цены спрашиваешь? Нормальные цены, ниже наших. Дешевле, чем у нас, колбаса, мясо, масло, сыр и другая ходовая еда. Списывал ихние цены и потом в рубли переводил. И еще вино у них шибко хорошее. А водка, пробовал, дрянь, хуже нашего самогона. Узнал и про зарплату. Нормально получают. Суди сам: дворнику в месяц платят больше пятнадцати тысяч. Это на наши деньги. Можно жить.

— Я ничего не понимаю, Николай Афанасьевич. Может, ты подскажешь? Нет у твоих мадьяр ничегошеньки – ни своей нефти, ни газа, ни золота с алмазами, все покупное. А живут лучше нас. Почему?

— А я почем знаю? Это я у тебя, такого образованного, должен спросить, кто виноват в том, что мы при таких богатствах живем, как нищие. Но, раз уж ты задал этот вопрос, отвечу, как я его понимаю. Думаю, Сергеич, потому они живут хорошо, что их начальники воруют мало. Не так много, как наши жулики. А, может, и совсем не воруют. И потом… Они там все делом заняты, к которому приставлены. А не этими своими, как их… коттеджами и маркетами, как наши правители. Потому у них везде чистота и порядок. Представляешь, нигде ни соринки! И везде – цветы. У дорог, на электрических столбах, на улицах, на балконах. Я сфотографировал всю эту красоту. Когда сделаю фотографии, покажу обязательно.

Афанасьич внимательно посмотрел на Виктора, словно проверял, верит тот ему или нет. И продолжил, все больше распаляясь.

— Или взять их озеро Балатон. Они его еще Венгерским морем называют. В нем вода очень лечебная. Немцы, когда захватили Венгрию, про это узнали и стали строить вокруг Балатона госпитали, в которых лечили своих недобитков. Венгры после войны эти госпитали в санатории и дома отдыха перестроили. Настоящий рай там сделали. Лебедей развели, розы насадили, спортивных площадок понастроили на каждом шагу. Как-то наш автобус остановился возле деревушки Балатонберени. Не деревня, а картинка, скажу я тебе. Пошел с ней знакомиться. Идет навстречу пожилая мадьярка — я здороваюсь с ней по-мадьярски, а она мне по-русски отвечает. Стали объясняться. Оказалось, ее отец попал к нам в плен в самом конце войны. И в лагере выучил русский язык. От него она и научилась немного говорить по-русски. Рассказал я ей, что еще с войны полюбил Венгрию. А она отвечает: мол, раз полюбили, переезжайте к нам и живите. Вон, показывает, тот дом с постройками продается. Просят за дом, сад и гараж пять миллионов форинтов. А ихний форинт, Сергеич, всего тринадцать наших копеек. В общем, мелочь. Прикинул я в уме, сколько это в наших рублях получается, и сам себе не поверил. Вышло, что двухэтажный дом с садом и гаражом стоит всего семьсот тысяч рублей!

— Фантастика! — Бойченко непроизвольно ухватился за табурет, на котором сидел, будто боясь упасть. — А в Перми однокомнатная «хрущевка» уже тянет на полтора миллиона.

— Не говори. Штука кирпича скоро будет стоить сотню. Цены задрали — выше некуда, — Афанасьич налил еще водки, выпил и, закусив, заговорил снова. — А какие у них дороги! Гладкие, широкие, ни одной заплатки. И никаких тебе светофоров и гаишников…

— Извини, Николай Афанасьевич, мне ей-богу пора. А теперь на прощание ответь: был ли в Секешфехерваре или нет? Про Илону не спрашиваю… Разве можно найти человека через столько лет?

— Не хотел я тебе сейчас рассказывать. Никакого настроения, ты уж извини, — Афанасьич, вздохнув, помолчал и снова продолжил, но не запальчиво, как до этого, а не торопясь, тщательно подбирая слова. — Побывал я в своем Секеше. А что толку? Только душу разбередил. Даже сердчишко потом зашалило. И госпиталь свой нашел. Правда, не сразу его узнал — так его весь переделали. Больница в нем теперь. Аккуратная, с клумбами, фонтанами.

Так вот, стою я среди этой красоты, закрыл глаза, а вижу сестричек и санитарок, которые нас выхаживали, ребят — раненых, перевязанных, на костылях… И будто вдруг подходит ко мне Илона, близко-близко, и так хорошо улыбается… Не выдержал я того, что показалось, и пошел ее дом искать. Он где-то здесь был, недалеко. Долго ходил, пока не заблудился. И вдруг увидел два больших дуба. Я их сразу узнал, они росли у Илоны прямо под окнами. Только тогда они были тоненькие и немного как бы к земле пригнутые. А дома нет, на его месте — спортивная площадка. Сел я на скамейку, слезы бегут ручьем. Стыдобища! Я их вытираю, а они снова…

Идет мимо венгр, такой же старый, как я. Увидел меня, подошел и говорит на чистом русском: «Почему, Иван, плачете?». А я ему: «Не Иван я, Николай. Воевал тут у вас. Вот здесь, на этом месте меня ранило. И ваша девочка меня выходила в своем доме. Он здесь стоял, напротив этих дубов». «Все правильно, — отвечает венгр. — Был здесь дом. После войны его снесли. И девочка в нем жила — это тоже правда. Родители у нее погибли, и она осталась совсем одна. Мы все ее жалели, она очень добрая была. Ходили слухи, будто она ждет какого-то русского солдата. Даже из дома выходила редко, боялась, вдруг он придет, а ее нет». «Ее Илоной звали?» — спрашиваю я Ференца, так звали венгра. «Да, кажется… Точно, Илона, — обрадовался он. — Так это она вас ждала, Николай? Как же это я сразу не догадался?! Ну расскажите же, как все было…»

Выложил я этому мадьяру все без утаек. И то, как меня ранило и как спасла меня Илона. И как пропал ее адрес после моей контузии под Берлином. И даже как провезли нас к японцам мимо Венгрии. А Ференц только головой качает: «Как она вас ждала, Николай, как плакала!». Узнал я от него, что, когда дом начали сносить, за ней приехала ее тетя из Сомбатхея и увезла к себе. И что потом она несколько раз приезжала сюда. Видимо, на что-то надеялась…

— Выходит, сам Господь послал тебе этого венгра, — Виктор внимательно посмотрел на притихшего старика. — А где он так выучил русский язык? Неужели так хорошо говорил, как ты рассказываешь?

— Лучше нас с тобой. Тут, видишь, какое дело. Когда в Венгрии в пятьдесят шестом году начался мятеж, Ференц служил в мадьярской армии, был офицером. И воевал, конечно, против наших на стороне своих венгров. Мятеж подавили, переловили всех ихних офицеров и отправили в наши военные училища переучиваться. Он попал в Ростовское танковое. Там и выучился нашему языку. Потом служил в Венгерской армии, отслужив срок, уволился и стал работать в школе учителем русского. Сейчас, как и я, на пенсии. Звал к себе в гости, но я отказался — мол, некогда, от группы боюсь отстать.

— И правильно сделал. Нечего лишний раз душу травить. И хоть не встретил свою Илону, но главное ты узнал. То, что любила она тебя. Любила по-настоящему. Нынче уже так не любят. И не умеют, и не хотят. Всем командуют расчет и выгода, и еще деньги. Какая уж тут любовь?! Ну все, закончил я свою гневную тираду. Давай прощаться. Ты сейчас выспись и отдохни. А то, смотрю, немного устал от этой поездки.

— Пожалуй, ты прав, Сергеич. Успокоиться, верно, не мешает.


За рулем бойко бежавшей среди вековых сосен «Ауди» Виктор вдруг вспомнил, что давно не беседовал с Богом. «Ты уж прости меня, грешного! — обратился он к Всевышнему. — Совсем заплюхался. Да и совестно признаться в том, что задумал. А решил я жениться. И все бы ничего, да уж больно молодая моя будущая жена. Ей двадцать семь, а мне скоро пятьдесят четыре. Наверное, это большой грех — брать в жены такую молодую, которая в дочери годится? Но я прошу тебя: если можешь, прости. Потому что мы любим друг друга и жить один без другого не можем. Не подпольно же нам встречаться! Обманывать людей, прячась в квартирах и подъездах, по-моему, еще больший грех. И потом… Ребенок у нас должен быть. Как подумаю о том, что снова стану отцом, молодею лет на двадцать. Правда, юным папой я себя пока не представляю. Но со временем, думаю, привыкну и к пеленкам и распашонкам…»

Этот откровенный, словно исповедь, разговор со Всевышним успокоил Бойченко. Волнение, вызванное рассказом расчувствовавшегося Афанасьича, улеглось. Виктор остановил машину, открыл дверцу и осмотрелся. Сосновый бор остался позади. Дальше простиралось большое поле, покрытое зеленеющей озимой рожью. Солнце давно село, и холодные осенние сумерки непроницаемым покрывалом накрыли все вокруг. И только светящиеся, словно колючие искорки, огоньки полазненских изб и домов проникали через эту плотную завесу.

Виктор закрыл глаза, пытаясь представить Илону такой, какой она была в рассказах Афанасьича, — юной красавицей, сильной и очень влюбленной. Но воображение рисовало совсем другой образ — повзрослевшей, одинокой, убитой горем женщины. «Зачем же так? Что нельзя было сделать иначе? — со все нарастающей болью в груди обратился Бойченко непонятно к кому. — Свели девчонку-мадьярку и полуживого русского солдата. Не для того же, чтобы на всю жизнь лишить их счастья… А чтобы они полюбили друг друга, женились, детей хороших нарожали. Или это какая-то ошибка судьбы? Но почему такая жестокая? И за что их так?!»

Бойченко открыл глаза, тронулся с места и включил приемник. «Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала…» — Муслим Магомаев словно напомнил ему о предстоящем бракосочетании. «Ну что же, чему быть, того не миновать», — подумал Бойченко, в душе побаивавшийся предстоящего визита в ЗАГС.

Но, вопреки его опасениям, регистрация брака в Ленинском ЗАГСе Перми прошла быстро и непринужденно. Может быть, даже чуть весело. Вначале бледных от волнения Нику и Виктора поздравила изящная заведующая, Эльвира Федоровна, добавившая к официальным словам поздравления несколько очень теплых фраз. Потом всех развеселил Юра Братушин, рявкнувший свое любимое «Горько!» еще до того, как шампанское разлили по фужерам. Юру подняли на смех, затем дружно выпили и, наконец, крикнули то, что положено. После чего стали танцевать.

— Хорошо у вас. Сюда хочется приходить и приходить, — негромко сказал Дзубенко заведующей, с которой танцевал.

— Смотря, зачем приходить… — загадочно улыбаясь, ответила Эльвира Федоровна.

«Дзуба, он и в ЗАГСе Дзуба!» — подумал Виктор, слышавший этот короткий диалог.

После танцев снова выпили по глотку шампанского. Эльвира Федоровна рассказала несколько забавных историй, связанных с регистрацией, причем делала она это с большим юмором и тактом, чем окончательно очаровала влюбчивого Дзубенко. Прощаясь, он поцеловал ей руку: «Надеюсь встретиться с вами через год на юбилее сегодняшней регистрации». Она ответила коротко и опять загадочно: «Я тоже».

Для свадебного вечера Виктор облюбовал небольшое кафе «Пермская кухня», находившееся в конце улицы Газеты «Звезда». Его хозяин и владелец Сергей Сергеевич Субботин, бывший нефтяник, хорошо знавший Бойченко, сделал все, чтобы приглашенные чувствовали себя не официальными гостями, а как бы друзьями, собравшимися на товарищеский ужин. Богатая сервировка и изысканное меню, отличные вина и приветливые юные официантки действительно создавали атмосферу семейного уюта и благополучия.

Накануне Виктор и Вероника, посоветовавшись с друзьями, решили провести вечер без принятых в таких случаях свадебных ритуалов и тамады. И, как оказалось, поступили правильно. Короткие остроумные поздравления, песни под баян и гитару превратили торжество в капустник, где каждый был его участником. Удивила и растрогала серьезная всегда Полина Яковлевна. Забыв от волнения заготовленные заранее слова, она, пытаясь их вспомнить, довольно долго молчала, не замечая выступивших слез. Потом безнадежно махнула рукой и тихо произнесла: «Любите и берегите друг друга!», снова умолкла и смущенно добавила: «Здоровья вам и деток. Хотя бы одного».

Ей долго аплодировали, пока не поднялся Дзубенко.

— Мы, — торжественным голосом заговорил он, — конечно, не сомневаемся в потенциальных возможностях нашего друга, а теперь и жениха, — Дзуба посмотрел в сторону покрасневшей Вероники. — Поэтому прямо сейчас прошу внести мою кандидатуру в список вероятных крестных отцов.

На Толю зашикали, а Юля даже дернула мужа за рукав.

— Не надо нас одергивать, дорогие жены. Толя знает, что говорит, — Юра Братушин решительно вступился за друга. — Уж мы-то знаем, на что способен Виктор Сергеевич. Если он женился — жди деток. Но у меня, как и у Толи, к тебе, Витя, одна просьба: не забудь про нас, осиротевших, когда станешь молодым папашей. Помни, что у тебя есть друзья, страдальчески доживающие свой век под пятой сварливых жен…

Юра не успел договорить, Женя привстала и, пригнув Юрину голову к себе, что-то выразительно прошептала ему на ухо. Но было поздно, Юру «понесло». Он выпрямился, пригладил взлохмаченную Женей бороду и как ни в чем ни бывало продолжил.

— Вот вы только что убедились, как нелегко нам живется. Какую бурную реакцию наших любимых жен вызывает каждое честное мужское слово. Я еще раз обращаюсь к тебе, Витя: не пасуй, как бы ни складывалась твоя дальнейшая жизнь. А она, мы уверены, у тебя будет счастливой. Несмотря на трудности, которые возможны в любой семье. Но, зная твой характер, верим, что они тебя не сломят. В общем, как поется в старом фильме: каким ты был, таким и останься.

Юра, наверное, говорил бы еще, но на баяне заиграли известную песню из «Кубанских казаков». Все подхватили ее и допели до конца. Но тут снова заиграл баян, на этот раз это было танго «Утомленное солнце». Володя Заранко, солист филармонии, взял гитару и, быстро подстроившись, стал аккомпанировать. Танцевали все. Даже маленький, щуплый Афанасьич, отважившийся пригласить рослую Полину Яковлевну. Ионесян, несмотря на тучную фигуру, легко водил стройную Юлю Дзубенко. Однако самой красивой и заметной парой были Настя и Максим. Они двигались так изящно, что, казалось, не танцевали, а скользили по льду.

— Интересно, когда они успели так станцеваться? — шепнул Виктор Нике. Прижавшись друг к другу, они медленно двигались вокруг своего столика.

— Не знаю. А тебе не кажется, что они влюблены? А когда любят, получается все, даже танцы. Вот ты, наверное, не бог весть какой танцор, а водишь очень даже неплохо.

— Спасибо за комплимент. Как ты себя чувствуешь? За всей этой суматохой никак не удавалось спросить.

— Чудесно, мой милый. И вообще, все очень хорошо. Такое изумительное кафе, семейная, дружеская атмосфера. И потом эти твои друзья, они такие выдумщики… А где ты нашел этого лихого баяниста?

— Сашу Лобачева? Мы знакомы много лет. Подружились, как-то встретившись в обкоме комсомола, где он работал. Правда, потом наши пути разошлись. Он стал преподавать в милицейском институте, дослужился до подполковника. Я, как ты знаешь, окунулся в нефть. Но недавно судьба снова нас свела. Я пригласил его на этот вечер, и он, спасибо ему, согласился. Хороший мужик. Из тех, кто никогда не унывает. Иногда увлекается красивыми женщинами, но при этом прекрасный семьянин. У Саши взрослые, преуспевающие дети — сын и дочь, любимая жена, внуки.

— Разве такое возможно? Красивые женщины и …любимая жена?

— Не знаю. Наверное, возможно. Но об этом в другой раз, хорошо? А теперь посмотри вон туда, — Виктор кивнул в сторону столика, за которым сидел Афанасьич. — Какое-то подозрительное скопление народа, идем, посмотрим.

То, что они увидели, напоминало сцену из спектакля. Максим в театральной позе стоял перед сидящим Афанасьичем и читал стихи. Лобачев сидел тут же и, едва касаясь кнопок своего богато инкрустированного баяна, тихо наигрывал мелодию популярной фронтовой песни.

Максим декламировал негромко, но выразительно, словно настоящий чтец:

Ответьте мне, как вы посмели

Пощечиной швырнуть пустой упрек

Товарищу в ушанке и шинели

За то, что «Фауста» он прочитать не смог?

Он, видите ли, не подходит сердцу,

Не образован, может, груб.

А вам подходит нежиться и греться

У щеголяющих начитанностью губ?

Стихотворение было длинным, но никто не шелохнулся, пока читал Максим. И когда он умолк, раздались аплодисменты.

— Это удивительное стихотворение написал Константин Симонов, — Максим обвел всех извиняющимся взглядом, будто умолял простить за то, что заставил себя слушать. — Называется оно «Студентке МГУ». Поэт посвятил его героям-солдатам, таким, как Николай Афанасьевич.

— Спасибо, Максим. Уважил старика. Все правильно сказал твой писатель, не до книжек нам было. А любить мы тоже умели. И не хуже тех, у кого погоны со звездами, — старик поднялся и обнял Максима, но тут же повернулся к Лобачеву: — И тебе, парень, тоже моя благодарность за душевную музыку. В нашем взводе гармошка была. Она, конечно, не баян, но без музыки не воевали. А играл на ней Егорыч, пожилой солдат. Что он на этой гармошке выделывал! Будто с домом своим разговаривал. Мол, подождите, мои дорогие, еще немного, вот добьем гада, вернусь к вам и пойдем мы все вместе в лес птичек слушать. А то здесь из-за этой войны их и не слыхать совсем. Уж и не помню, как поют они, как чирикают. И вроде не говорит он эти слова, а они все равно слышатся. Но не уберегся наш гармонист — в самом конце войны пуля прямо в висок угодила. Похоронили мы Егорыча, хотели и гармошку вместе с ним положить, да передумали, оставили себе на память, чтобы его, значит, не забывать. И так нам стало тоскливо без этой его музыки, просто не передать! Радоваться бы надо: и война, будь она проклята, наконец кончается, и весна пришла, и солнышко греет. А настроения нет, как в сорок первом, когда отступали. И стал я тогда по ночам или между боями на этой гармошке упражняться. Вначале, честно скажу, ничего не выходило. А потом, вижу, стало получаться. Играю и сам удивляюсь, как складно играю. В общем, когда после немцев мы взялись за косоглазых японцев, то я уже и про сопки ихние играл, и про всякие там амурские волны. А когда с японцами кончили воевать, забрал я этот инструмент с собой. Шестьдесят лет на нем играю. Такая вот моя музыка…

— Какой же ты молодец, Николай Афанасьевич! — Виктор обнял старика. — Слушали тебя, как знаменитого народного артиста. А ты еще не хотел приходить. Дорогие друзья! Сегодня все преподносят сюрпризы — Полина Яковлевна, Максим, Николай Афанасьевич… Настала моя очередь. Только что вышел альбом певца Стаса Михайлова, в нем есть замечательная песня «Париж, Париж». Она немного грустная, о прошедшей, а может, безответной любви. Но не все же нам веселиться. Давайте погрустим немного, тем более — повод есть, скоро будем прощаться. Конечно, я не Стас Михайлов… Но попробую.

Ну вот и мы сыграли нашу роль

В финальном акте неоконченной любви.

Париж, Париж, ты причинил мне эту боль,

От счастья нашего потеряны ключи.

Виктор пел так, будто его самого коснулась беда, и он лишился своей любви — столько боли и чувства было в его голосе. Ника, заволновавшись, взяла его за руку. Виктор понял жену, ободряюще улыбнулся и продолжал:

С тобою мы под проливным дождем,

Мы отмечаем наши проводы любви,

Укрылись мы под стареньким зонтом,

Но не укрыть нам наши души от тоски.

Саша Лобачев и Володя Заранко поймали мелодию и теперь очень слаженно аккомпанировали другу. Закончив петь, Виктор поклонился и опустился на стул. Ему аплодировали, кто-то даже крикнул «браво!».

— Молодец! После таких хитов колыбельная для тебя, как дважды два для математика, — Ионесян дружески похлопал Бойченко по плечу. — Уважаемые дамы и господа! Мы с Николаем Афанасьевичем покидаем вас и уезжаем в нефтяную столицу вашей области — в Полазну. Спасибо всем за этот чудесный вечер.

Гарик попрощался поднятой вверх рукой и пошел к выходу. Виктор, поддерживая пошатывающегося Афанасьича, двинулся следом. Машина с сидевшим за рулем Колей стояла у самого входа в кафе. Увидев шефа, Коля вышел из машины и, поздоровавшись, стал усаживать старика на заднее сиденье.

— Быстро не гони. Афанасьич немного переусердствовал, как бы не случилось чего с сердцем. А это тебе, Розе и Натану, — Виктор протянул водителю большой увесистый пакет. — Здесь фрукты, конфеты и еще кое-что вкусное, — и, обращаясь к Ионесяну, добавил, — Гарик, я подъеду завтра в полдень, тогда и поговорим обо всем. А сейчас поезжайте с Богом!

Едва машина с Гариком и Афанасьичем скрылась из виду, стали собираться и обе пары — Юля с Анатолием Дзюбенко и Братушины — Женя с Юрой. Их увез сын Анатолия, Александр. Вскоре разъехались почти все гости и приглашенные. Небольшая заминка вышла с «музыкантами» — Лобачевым и Заранко. Приняв раз пять «на посошок», они устроили настоящий концерт, сыграв несколько раз полюбившийся «Париж», «Утомленное солнце», пару популярных мелодий и даже исполнили «Синеву». Этот гимн десантников они спели, как и положено нетрезвым, не щадя своих голосовых связок, насмерть перепугав высыпавших на балконы жильцов дома, в котором находилось кафе. Но, в конце концов, почти насильно усадив в машину, отправили и их.

Виктор стоял на проезжей части улицы с поднятой рукой, пытаясь поймать такси, когда к нему подошел Максим.

— Извините, Виктор Сергеевич, сейчас, конечно, не время об этом говорить… И все-таки, когда я могу с вами встретиться?

— А разве мы уже не встретились?

— Я имею в виду встречу, на которой можно было бы обсудить наши отношения с Настей!

— А что обсуждать, Максим? Я вижу, что вы уже все решили без меня…

— Извините, Виктор Сергеевич, вы ошибаетесь. Без вас мы ничего решать не собираемся. И я хочу, чтобы вы знали: я люблю Настю, очень люблю. И она тоже меня любит. Понимаете, мы встретились случайно. И сначала даже не понравились друг другу. Но потом подружились и вскоре поняли, что не можем жить один без другого. Вы, возможно, не верите мне, потому что меня не знаете. Но своей дочери вы должны верить. Настя не легкомысленная девушка.

— Какая Настя, я знаю лучше вас, Максим. И то, что моя взрослая, уравновешенная дочь после нескольких встреч с мужчиной вдруг потеряла голову, меня очень смущает. Тут есть, о чем задуматься, согласитесь. И у меня есть к вам, Максим, вопросы.

— Поэтому я и прошу вас о встрече. Лучше без Насти. Мы встретимся, как мужчина с мужчиной.

— А вы, кажется, не из пугливых.

— Спасибо.

— Хорошо, встретимся через неделю, раньше не получится, извините. И лучше с участием ваших близких. Надеюсь, они знают о ваших планах?

— Виктор Сергеевич… Может быть, сначала без них? — Максим вдруг смутился, но тут же, словно спохватившись, улыбнулся и добавил: — Понаедут сваты, а вы откажете…

— Пожалуй, вы правы. Попробуем встретиться без свидетелей.

Черный джип, скрипнув тормозами, остановился совсем рядом с Бойченко.

— Куда едем? — бойко поинтересовался сидевший за рулем парень. «Мальчишка совсем, а уже гоняет на дорогих иномарках», — Виктор не очень приветливо посмотрел на хозяина джипа. Но ответил, стараясь говорить спокойно, не раздражаясь.

— Улица Луначарского, дом девяносто, девятиэтажный дом напротив универсама «Семья», — и открыв дверцу автомобиля, сказал, обращаясь к Максиму: — Вас подвезти?

— Спасибо, Виктор Сергеевич, не нужно. Я живу на Сибирской, здесь недалеко. Дойду пешком.

— Тогда до встречи!

— До свидания.

В квартиру Ники все четверо ввалились, шумно переговариваясь, с охапками цветов и коробок с подарками. И тут же разбежались по углам. Полина Яковлевна стала накрывать на кухне стол, Настя, юркнув в ванную комнату, принялась звонить Максиму, а Виктор с Никой занялись постелью. Первую брачную ночь им предстояло провести на диване в гостиной. Однако через полчаса компания, не сговариваясь, уже собралась на кухне. После одного-двух глотков шампанского за новобрачных стали пить чай, попутно обсуждая все семейные дела. Было решено, что в отсутствие Виктора, который уезжал на буровые, Ника уволится из института, займется новым паспортом и с помощью Полины Яковлевны, которую уговорили задержаться еще на неделю, будет готовиться к переезду в Полазну. Оказалось, Виктор уже успел трудоустроить жену.

— Заведующая библиотекой нашего Дома техники ушла на пенсию. Ты будешь вместо нее. Освоишься, узнаешь нашу специфику — перейдешь в объединение. Марию Ивановну я попрошу остаться. Конечно, если ты не возражаешь. А теперь расходимся, очень хочется спать. Нет сил больше терпеть, — Бойченко выразительно посмотрел на жену и, поднявшись, подошел к ней, намереваясь обнять.

— Не уходите, Виктор Сергеевич, — Полина Яковлевна положила руку на его плечо. Даже став близкими родственниками, они продолжали общаться на «вы». — Мы почему-то даже не вспомнили о Максиме. А ведь у Насти с этим симпатичным молодым человеком, кажется, все очень серьезно. Правда, Настенька?

— Да, мы любим друг друга. А что будет дальше? Не знаю, папа, — Настя, вспыхнув, виновато посмотрела на отца.

— Лукавишь, доченька. Все вы знаете и давно все решили. И решили без меня. Получилось, как в известной байке про неверную жену. Всем известно, что она изменяет своему мужу. Всем, кроме него. Так вот я, как тот рогоносец. Единственный, кто понятия не имеет ни о молодом человеке, ни о том, что вы с ним задумали. Обманщики, вот вы кто…

Виктор хотел еще что-то добавить, но не успел. Настя встала и почти выбежала из кухни. Следом за ней кинулась Ника. Виктор растерянно посмотрел на Полину Яковлевну, будто искал у нее поддержки или сочувствия. Но та спокойно убирала со стола посуду, не обращая на Виктора никакого внимания. «Так, заняли круговую оборону. Посмотрим, что у вас выйдет. Вчера познакомились, а сегодня уже в ЗАГС собрались. Какие скорые! — Злость и обида переполняли Бойченко. Но чем больше он выходил из себя, тем отчетливее понимал, что не прав. — Но и я хорош. Нет бы, обо всем спокойно расспросить. Куда там! Обиделся. Видите ли, не доложили ему! Скандал устроил. И в какой день! Верно говорят: если человек дурак, то это надолго. Пошлятину про неверную жену вспомнил… Это-то зачем?»

Он, наверное, продолжал бы мысленно отчитывать себя, но подошла Полина Яковлевна.

— Это я во всем виновата, — заговорила она. — Не знала, что вы с Максимом совсем не знакомы. Думала, знаете друг друга. Ведь вы, прощаясь, так по-доброму с ним разговаривали, я видела. Вот и решила, как бы помочь Насте, поддержать ее. Понимаете, ей сейчас очень трудно. Она, может быть, впервые в жизни по-настоящему полюбила…

— Все верно, Полина Яковлевна. К сожалению, дошло это до меня только сейчас, после скандала, который устроил. Стыдно так, что готов сквозь землю провалиться.

— Ничего, идите к девочкам, поговорите с ними, они все поймут.

— А если не захотят меня видеть?

— Ну уж постарайтесь. Вы же умеете разговаривать с женщинами. Идите, не бойтесь.

Войдя в комнату, Виктор увидел, что Ника лежит на диване, отвернувшись к стене. Одеяло, которым она была накрыта, чуть сползло, обнажив плечо и часть спины. Ему нестерпимо захотелось поцеловать любимое тело, но он сдержался, подавив разгорающуюся страсть, и подошел к ванной комнате. Дверь была заперта изнутри, оттуда слышался плеск воды. Бойченко осторожно постучал.

— Настя, если можешь, открой, это я. Надо поговорить, — негромко проговорил он.

В ванной стало тихо. Он снова побарабанил по двери кончиками пальцев. И опять тишина. «Достукался, родная дочь не хочет разговаривать, — злясь на себя, подумал Виктор и взглянул на часы. Было без четверти пять. — В шесть часов открываются кассы автовокзала. Сейчас соберусь, дойду и как раз успею к началу их работы. Все, еду в Полазну», — окончательно решил он, хотя в душе прекрасно понимал, что этот его отъезд будет больше напоминать бегство струсившего, провинившегося человека.

— Вам сейчас лучше не встречаться, — вдруг услышал он за спиной голос жены и обернулся. Действительно, это была Ника. И пока растерянный Виктор стоял, не зная, что говорить и делать, подошла к нему. — Какой же ты, честное слово… Конечно, ты очень любишь Настю. И не представляешь, что твоя дочь может стать чьей-то женой. Но когда-то же это должно случиться! И это время настало. А теперь уходим. Пока мы здесь, Настя не выйдет из ванной.

Они присели на край дивана. Ника прижалась к нему.

— О чем ты сейчас думаешь, я догадываюсь и тоже безумно хочу этого. Но давай потерпим еще немного. Выслушай меня, пожалуйста.

И она рассказала, как случайно встретила Максима с сыном Денисом, как малыш подружился с Лизой. А познакомившись позже с Настей, потянулся к ней и пригласил ее в гости к себе.

— У Максима есть сын? — Виктор с изумлением посмотрел на Нику. — А жена? О ней ты ни слова не сказала…

— Подожди, Витя, не спеши. Обо всем по порядку. Так вот, оказавшись у Максима, Настя перед сном стала рассказывать Денису сказку про медвежонка Тишку. Ту, которую слышала от тебя, когда была такой же маленькой. Но Денис уснул, недослушав Настю. И тогда она пришла снова, потом еще раз. И поняла, что приходит сюда не только потому, что привязалась к малышу, но и потому, что полюбила его папу. Который, как оказалось, тоже любит ее. Максим первый в этом признался. Позже они уже не могли прожить ни дня без звонков, без встреч. Собираясь рассказать обо всем тебе, Настя решила, что лучше это сделать на нашем свадебном вечере, и пригласила на него Максима. Но поговорить с тобой не удалось, и тогда он попросил тебя о встрече. Как видишь, никаких интриг и заговоров против тебя, милый, — Ника поцеловала мужа, но тут же одернула себя. — Господи, что я делаю?! Это так опасно!

— Не волнуйся. Я уже пришел в себя. Меня уже можно целовать, но в меру. Слушаю дальше.

— Максим был женат. Но во время туристической поездки за границу его жена, Геля, влюбилась в какого-то олигарха. Максим тут же подал на развод. Они разошлись. Бывшая жена с богачом вскоре уехала в Америку.

— Бросив сына?

— Денис — не сын Максима и Гели. Он сын другой молодой пары, с которыми они дружили и которые погибли в автокатастрофе, когда Денису было чуть больше года. Максим усыновил его.

— Денис это знает?

— Нет. Он считает, что Максим его родной отец, а его мама умерла от какой-то неизлечимой болезни.

— Все, или почти все, как у нашей Лизы…

— Да, я часто об этом думаю. Кстати, у Максима тоже нет родителей. Вернее, они были. Отец оставил их, когда он был еще ребенком. Мама вскоре умерла. Воспитывала его бабушка.

— Теперь понятно, почему он смутился, когда я предложил пригласить на нашу встречу его родителей. Ну что же… Все ясно. Готов встать перед тобой на колени.

— Не надо, милый. Мы прощаем тебя, я говорю и за Настю.

— Извинюсь перед ней. На той неделе встретимся с Максимом. Обещаю — подружимся. Чувствую, хороший парень и надежный. Бывало, думал, что за зять у меня будет? Вдруг какой-нибудь красивый проходимец? Теперь спокоен. А то, что у него есть Денис, — просто здорово! Настя будет хорошей матерью.

— Она любит его, как родного. И зовет ласково — Денисонька.

— Им бы еще девочку. Давай-ка займемся расчетами. Обследование показало, что у нас будет сын, и родится он в начале мая…

— Витя, не надо загадывать! Опасно это, слышишь?!

— Не волнуйся, я не загадываю, а опираюсь на факты. Настя с Максимом, видимо, долго тянуть с женитьбой не будут. И если свадьба состоится до Нового года, то в августе-сентябре можно ждать появления у них дочки, племянницы нашего сына.

— Который станет ее дядей?

— Да. Возможно, самым молодым из всех существующих. Ему будет… так, сейчас посчитаем. Май, июнь, июль, август… будет четыре месяца. Я заодно стану молодым дедушкой.

— …И совсем юным папой.

— Не совсем представляю себя в этой роли.

— Это не роль, Витя, какая уж тут игра. Но у тебя все получится, я верю, ты будешь хорошим отцом.

— Спасибо. И ты, прошу, не бойся ничего. К родам надо готовиться с радостью и хорошим настроением. Тогда и малышу там будет хорошо, и родится он здоровым.

…После разговора с Никой он, несмотря на ее слабые возражения, настоял на том, о чем мечтал все утро. И эта страстная, хотя и короткая, близость была такой бурной и захватывающей, что они вспомнили об осторожности и о том, что их могут услышать, лишь тогда, когда все было закончено.

— Ты каждый раз сводишь меня с ума, — краснея, говорила Ника, поглядывая туда, где спали Полина Яковлевна и Настя. — А вдруг они все слышали?

— Успокойся, никто ничего не слышал. Самый крепкий сон — утренний. И берегите себя. Оба, — Виктор прижался ухом к животу Ники. — Спит наша кроха.

— А я уже слышу, когда он просыпается. Проснется и ворочается, ворочается. Такой же беспокойный, как его папа.

— Это поправимо. Как только родится, займемся его характером и воспитанием. Не сердись, я шучу. Очень не хочется уезжать.

— Может быть, не поедешь? Останешься, еще день побудем все вместе.

— Не могу, Ника. Надо подготовить Гарика к встрече с калийщиками. От нее, этой встречи, зависит многое.

— Хорошо, не настаиваю. Хотя ужасно ревную к твоей работе. Она ведь тоже женского рода. И отнимает у тебя почти все время, прихватывая даже мое.

— А я тебя к институту, в котором ты работаешь. Он, между прочим, как и я, мужского рода.

Наконец они расстались. В автобус Бойченко запрыгнул на ходу, когда тот медленно выруливал с места стоянки. Водитель, увидев бегущего пассажира, не останавливаясь, открыл двери и впустил его. Виктор плюхнулся на крайнее сиденье и огляделся. Рядом у окна сидела белокурая красавица и что-то набирала на своем сотовом телефоне. «Все, как тогда, — подумал он. — А еще говорят, будто нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Выходит, можно?» Через секунду-другую он спал, не чувствуя тряской дороги и не замечая любопытных взглядов сидящей рядом блондинки.

Попрощавшись с Виктором, Ника прилегла на диван и сразу же уснула. Проснувшись, взглянула на часы. Они показывали двенадцать! «Проспала полдня, какой ужас!» — схватилась она за голову и прошла на кухню. Там за накрытым столом сидели ее мама и Настя.

— Садись, будем завтракать. Будить тебя не стали, пожалели. Решили дождаться, когда ты проснешься, — Полина Яковлевна пристально посмотрела на дочь. «Все понятно, они слышали нашу с Виктором возню», — расстроилась Ника. Но тут к ней подошла Настя, обняла и поцеловала в щеку.

— Мы тоже спали как убитые. И тоже проспали. А где папа? Неужели уехал?

— Да, рано утром, — ответила Ника и вдруг успокоилась. Так как окончательно убедилась, что их интимный шум не помешал женщинам спать.

За столом она слово в слово повторила разговор с Виктором. Закончив, обратилась к Насте.

—У Вити сейчас совсем другое отношение к Максиму. Так что не волнуйтесь и начинайте готовиться к свадьбе. Теперь наша очередь кричать «горько».

— Спасибо, Ника. Ты очень добрая. Так быстро все уладила.

В этот день у Ники и впрямь все получалось. После завтрака она отправилась к Наде, чтобы забрать Лизу, которая оставалась у подруги со вчерашнего дня. Надя из-за приближающихся родов чувствовала себя неважно и потому не могла присутствовать на свадьбе. И теперь оба с Сашей, который почти не отходил от нее, они с нетерпением ждали свадебных «известий». Ника подробно рассказала о том, как прошел вечер, очень хорошо отозвавшись о Максиме. Правда, умолчав про неожиданно вспыхнувший ночной конфликт. Дома вечером она выкупала дочь, позвонила Виктору и, поговорив с ним, передала трубку Насте. Та, беседуя с отцом, прослезилась, а попрощавшись, тихо произнесла:

— Папа просил его извинить. Очень просил… И еще он сказал, что хотел бы видеть Максима моим мужем и что мечтает познакомиться с Денисом.

— Ну что, прощаем нашего мужчину? — Полина Яковлевна обняла Настю и Нику. — Вообще-то мы тоже хороши. Нет бы, сразу посвятить Виктора Сергеевича в свои личные дела. Вместо этого молчали, секретничали. Пока не оскандалились. Пусть вам этот случай будет хорошим уроком. Обеим. Запомните: в настоящей семье секретов быть не должно! Вначале одна скрытая тайна, потом другая. За ней еще и еще. В результате будет не жизнь, а одно сплошное вранье.