Книга вторая испытание

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Париж, Париж…

…Февраль выдался на редкость напряженный. Даже Виктор, привыкший все заранее планировать и делать вовремя, не всегда успевал выполнить задуманное.

Во-первых, началось проектирование двух опытных скважин, которые калийщики согласно протоколу, подписанному с Ионесяном, разрешили бурить в зоне промышленных запасов калийных солей. Бумаг и всевозможных разрешений для этого потребовалось столько, что Бойченко буквально не вылезал из десятков кабинетов и офисов. Много шума наделала фотовыставка, устроенная в библиотеке Дома техники. Комментируя фотографии на встрече с пришедшими полазненцами, Афанасьич рубил с плеча, заставляя всех задуматься над вопросами, которые были один другого острее. Почему мы так плохо живем? Где деньги от продажи за рубеж сотен миллионов тонн нефти и миллиардов кубометров газа? Кто, наконец, уймет зарвавшихся олигархов и разжиревших от вольготной жизни чиновников? Почему президент ничего не делает для своего народа, его избравшего?

Кто-то «капнул» об этой встрече наверх, и Бойченко пришлось писать объяснения в Москву, руководству «Лукойла», и даже побывать в краевой прокуратуре.

Однако самым большим событием стало рождение Надей дочери. Последние недели перед родами она лежала в больнице на сохранении. Исхудавший до неузнаваемости Саша почти не отходил от жены. И когда Надя благополучно родила, на ее выписку пришла целая толпа. Еще больше друзей и подруг пришли на «кашу». Их небольшую двухкомнатную «хрущевку» завалили цветами, кроватками, колясками, одеяльцами и всевозможным детским бельем. Ника, помогая подруге кормить и пеленать малютку, постоянно вытирала слезы. Через два месяца предстояло рожать и ей. Она и ждала, и боялась этого.

Теперь Виктор старался быть с женой каждую свободную минуту. Вечерами, устроившись на диване — он, Ника и Лиза — все трое любили «слушать» малыша. Прижавшись к большому животу Ники с разных сторон, они гладили его, прислушиваясь к едва улавливаемым шорохам.

— Папа, по-моему, он повернулся и вздохнул, — шепотом говорила Лиза. — Мама, можно я спою ему песенку? Или расскажу сказку?

Девочка уже знала, что скоро у нее должен появиться братик. Виктора она давно уже называла «папой», привязавшись к нему, как к родному. А он, еще несколько месяцев назад не представлявший себя в роли «молодого отца», играя с Лизой или читая ей сказки, все больше входил в эту роль. Сын, по всем расчетам, должен был родиться в апреле, то есть быть Овеном. И Бойченко дал слово и себе и близким никуда до его рождения не уезжать и не отлучаться. Кроме, разумеется, своих любимых буровых.

Но неожиданно возникшие обстоятельства заставили его нарушить это обещание. А произошло вот что.

Нефтедобывающие страны — участники ОПЕК решили устроить в Париже выставку современного бурового оборудования. Париж был выбран местом выставки по просьбе других стран, которые, хотя и не были членами ОПЕК, были приглашены в ней участвовать. Среди них — Англия, Швеция, Норвегия, Россия и другие, которым было проще доставить во Францию громоздкое буровое оборудование. Пермским буровикам выпала честь представить на выставке изобретение, родившееся в стенах Пермского филиала Всесоюзного научно-исследовательского института буровой техники — низкооборотный объемный забойный двигатель. Это был действительно уникальный турбобур. В качестве вала здесь использовался мощный многометровый винт. Это в отличие от обычных серийных турбобуров, работавших по принципу турбины — ротор-статор, давало возможность значительно снижать число оборотов долота. И за счет этого увеличивать проходку и повышать скорость бурения скважины. Разработав этот забойный двигатель, пермские ученые-нефтяники решили проблему, над которой тщетно бились умнейшие и талантливейшие нефтяники всего мира. И хотя это была революция в бурении, признавали ее неохотно, сквозь зубы. Брюзжать перестали лишь тогда, когда объемный забойный двигатель блестяще показал себя при бурении сверхглубокой Кольской скважины, достигнув небывалой глубины — почти 13 тысяч метров.

Виктор познакомился с уникальным двигателем еще тогда, когда работал буровым мастером. И хотя новинка была еще «сырая», он поверил в нее и при бурении скважин дорабатывал двигатель вместе с учеными, буквально жившими на его буровых. Поэтому вопрос о том, кто будет представлять новинку на выставке, не обсуждался. Это были его изобретатель Самуил Никомаров и Виктор Бойченко. Подготовка экспонатов, основного и запасного, их упаковка, отправка и оформление документов и виз отнимали уйму времени. Виктор нервничал, про себя проклиная и выставку, и предстоящую поездку. Ника видела, что с ним творится, и, как могла, успокаивала мужа.

— Витенька, милый, успокойся! Ты едешь в Париж. Люди мечтают хоть раз побывать в этом чудесном городе. Это такая удача, надо радоваться, а ты… Конечно, мы с Лизой будем скучать без тебя и очень ждать твоего возвращения. Но ты хоть на неделю перестанешь думать о своих буровых…

Виктор что-то бурчал, слабо возражая, но на душе у него становилось легче. Ему всегда нравилось, когда Ника его успокаивала. В эти минуты он чувствовал себя слабым ребенком, которого защищают.

В Москву Виктор прилетел один, так как Самуил Никомаров отправился в Париж раньше. В Домодедово его ждала пренеприятнейшая новость: рейс на Париж откладывался до утра. Причиной задержки стала неисправность лайнера, который еще находился в Парижском аэропорту. Бойченко чертыхнулся, посмотрел на часы — была половина шестого вечера по московскому времени — и от нечего делать позвонил Бэле, совершенно не надеясь застать ее дома. Но ему повезло.

— Я слушаю! — ответила Бэла. Голос был слабый и едва слышен.

— Бэла, это я, Виктор из Полазны! Что случилось, я тебя почти не слышу?!

— Витя, я простыла, очень болит горло. Ты в Москве?

— Да. Лечу в Париж, на Всемирную выставку бурового оборудования. Но рейс отложили до утра. Буду «загорать» ночь в кресле.

— Витя, о чем ты? Немедленно приезжай и никаких «загораний»! Ты слышишь? Напоминаю адрес…

Через час Бойченко уже был у Бэлы. На мгновение они прижались друг к другу, искренне радуясь встрече. Про себя Виктор отметил, что девушка похорошела и даже чуть пополнела, отчего стала больше похожа на молодую женщину, а не на девочку-подростка, какой казалась раньше. Бэла была одета в голубой брючный костюм, который ей очень подходил. На шее у нее была повязана белая вязаная косынка. Бэла заметила, что Виктор рассматривает ее.

— Извини за вид. Выгляжу, как всякая больная старая женщина.

— Побольше бы таких старых женщин, — заметил Виктор. — Ты похорошела и выглядишь просто великолепно. Что случилось?

— Пока ничего. Это пока. Но скоро моя свадьба, я выхожу замуж. Тебе повезло, три дня назад мой жених улетел в Австралию на какой-то научный симпозиум. Зовут его Борис, он молодой талантливый нейрохирург, уже профессор. Мы познакомились с ним в Японии на конгрессе, где я работала переводчицей. Между прочим, он хорошо отзывался о пермских нейрохирургах. И как-то даже был у вас в Перми.

— Выходит, если бы не его эта Австралия, ночевать мне в домодедовском кресле?

— Получается, так. Хотя я безумно рада, что мы снова встретились.

— А я, Бэла, женился.

— Я все знаю. Вернее, догадалась, когда позвонила тебе в новогоднюю ночь. Конечно, она молодая женщина? Я это поняла по голосу.

— Да, ей нет еще и тридцати. И мы ждем сына.

— Вот как? — Бэла внимательно посмотрела на Виктора. Ему показалось, что в глазах у нее стоят слезы. Они сидели на диване, в разных его углах. Вдруг Виктор встал и сел рядом с ней. Теперь он видел: Бэла действительно с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Виктор обнял ее за плечи. Она обхватила его своими тонкими руками за пояс и прижалась к нему.

— Я всегда буду помнить тебя, слышишь? И наше купе, где мы проговорили всю ночь, и как тогда прощались возле твоего дома, тоже не забуду, — говоря это, Виктор не лукавил. Все, что было связано с Бэлой, ему действительно было дорого.

— А я… — Бэла подняла заплаканное лицо, — я уже, наверное, никого не буду любить так, как любила тебя. Я и за Бориса решила выйти замуж только тогда, когда поняла, что ты уже не один. И распрощалась со своей мечтой быть с тобой навсегда.

— Догадываюсь, какой.

— Нет, ошибаешься, Витя. Ты думаешь, я хотела выйти за тебя замуж? Опять же, нет. Эту мысль я отбросила раз и навсегда, потому что знала — ты никогда не уедешь из своей Полазны, не бросишь своих буровиков. Мое желание было куда скромнее. Я очень хотела иметь от тебя ребенка. Причем обязательно мальчика. Чтобы он вырос таким, как ты — волевым и сильным. И всю жизнь напоминал мне тебя.

— Ты умеешь скрывать свои чувства, — он закрыл лицо руками, — а я-то думал, что тебе просто нравлюсь. Господи, какой я…

— …Ты нормальный, очень хороший. А вот я, наверное, напрасно выдала свою тайну.

— Совсем не напрасно, — он поднялся, но вдруг опустился на колени и поцеловал ее в губы. — Это благодарность за твое признание. А раскрытую тайну будем знать только мы и помнить о ней всю нашу жизнь, — Виктор встал и помог подняться Бэле. Она с трудом стояла на ногах. Виктор взял ее легкое тело на руки и положил на диван. Присел рядом.

— Ты очень бледна. Тебе плохо? Может быть, принять что-то от сердца?

— Ничего не нужно. Сейчас все пройдет. Просто немного поволновалась. Это твой поцелуй, — вдруг пошутила она.

— Мне лучше уйти? — он взял ее ладонь в свою и погладил. Бэла закрыла свободной рукой лицо и молчала несколько секунд. Потом убрала руку и проговорила, с трудом выговаривая непослушные слова.

— Да, нам лучше расстаться… Прямо сейчас. Хотя… я совсем не хочу этого. Очень не хочу.

Позже, коротая ночь в кресле аэропорта, Бойченко много раз вспоминал эти минуты с Бэлой. Снова и снова задавая одни и те же вопросы. Почему он ушел? Что мешало ему остаться? Ведь оба так не хотели расставаться. Но всякий раз, подводя «итог» этим невеселым и мучительным размышлениям, хвалил Бэлу и себя за то, что вспыхнувшая у обоих страсть тогда не затмила здравый рассудок.

Париж начисто сразил Виктора. Привыкший к обществу довольно примитивных нефтяников, насмотревшийся на уймы кособоких деревень, поселков, нищих городов, после которых Пермь, и тем более Москва, казались шедеврами, Виктор ошеломленно смотрел на беззаботно гуляющих, хорошо одетых парижан и старинный, сверкающий огнями, ухоженный город. Все, о чем он так много читал, слышал и видел в кино и по телевизору, вдруг предстало перед ним. «Знаменитость» можно было потрогать, в нее можно было войти, сфотографировать. Потратив на знакомство с Парижем почти весь первый день, Виктор вместе с изобретателем забойного двигателя Никомаровым и незнакомым ему представителем «Лукойла» утром следующего дня занялся выставочными делами. Начав их с того, что расскандалился с устроителями выставки, добившись, чтобы их экспонат, который «упекли» в отдаленный угол, выставили в центре среди самых престижных новинок. Затем занялся распространением буклетов, которые по качеству оказались ничуть не хуже норвежских, американских и арабских. После этого внимательно осмотрел выставку, открытие которой должно было состояться завтра. И был поражен тем, как далеко шагнула зарубежная буровецкая наука и техника. Там было все — от элегантной непромокаемой спецодежды и уникальных химических реагентов до полностью автоматизированных буровых установок. «Сколько же задолжалиумники-ученые и вороватые чиновники нам, буровикам. Сидят, сволочи, на нефтяной игле, пухнут от нажитых долларов и хоть бы что-то сделали или придумали для простого работяги», — думал он, изучая экспонаты и фотографируя их.

Уже в первый день работы выставки винтовой забойный двигатель привлек внимание именитых посетителей. У стенда постоянно торчала толпа. В ней были владельцы, президенты и вице-президенты компаний, знаменитые конструкторы, ученые и специалисты. Виктор и Никомаров едва успевали отвечать на вопросы, сыпавшиеся со всех сторон. Вот некоторые из них: какова максимально допустимая нагрузка на двигатель? Каким должно быть предельно допустимое давление промывочной жидкости? А скорость бурения на глинистом растворе? А на воде? Оптимальное число оборотов в мягких породах? В крепких? Есть ли модификации двигателя по диаметрам? И можно ли двигатели небольшого диаметра использовать при капитальном ремонте скважин?

Досталось и официальному представителю «Лукойла». Заявки на покупку, получение технической документации и изготовление двигателя сыпались со всех сторон. Очень непросто было работать и переводчикам. Разные языки, специальные термины и названия нередко ставили их в тупик. Наконец переводчица с французского, совсем молодая дама, откровенно призналась, что нуждается в отдыхе. Ее тут же заменили, прислав другую, более опытную. Виктор разговаривал с арабом, окончившим Губкинский нефтяной институт и поэтому знавшим русский язык, когда кто-то дотронулся до его плеча: «Виктор, это ты?». Он обернулся и обомлел: перед ним стояла Ляйсан. Не веря глазам, он зажмурился и снова открыл глаза. Нет, это не сон и не наваждение. Стройная по-прежнему, несмотря на возраст, красивая женщина в строгом черном костюме смотрела на него и улыбалась. Иностранцы, заметив возникшее замешательство, притихли, ожидая, что будет дальше. Бойченко наконец пришел в себя. Он взял руку Ляйсан и поцеловал ее. И в тот же миг почувствовал, что она обнимает его. Среди наблюдавших эту сцену возникло оживление, кто-то даже захлопал в ладоши.

— Что они говорят? — спросил он, улыбаясь и глядя на нее.

— Обсуждают нас. Говорят, что мы старые друзья и, наверное, когда-то любили друг друга, — ответила Ляйсан. — И еще, что ты очень симпатичный русский и что тебя привезли сюда тоже как живой экспонат.

— Передай им, что у нас в России таких «экспонатов» пруд пруди, — рассмеялся Виктор.

До конца дня, несмотря на занятость, они несколько раз встретились глазами, с нетерпением поглядывая на часы. Выйдя из павильона после окончания рабочего дня, Бойченко присел на скамейку и стал ждать Ляйсан. Все, что связывало их, всплыло в памяти так отчетливо, словно было совсем недавно…

Ляйсан почти выбежала из выставочного павильона, села рядом и обняла его.

— Ничего, что я так веду себя? Я действительно страшно, нет, просто ужасно рада, что вижу тебя, — она посмотрела ему в глаза. — А ты?

— Даже не знаю, как передать свое состояние. Дикая радость? Восторг? Нет, это не те слова… Нужны другие, но они не приходят на ум. Хотя нет… — Виктор как-то загадочно посмотрел на нее. — Знаешь, что? Я, кажется, схожу с ума. Вот мое состояние.

— Тогда ты первый поцеловал меня. Я сделала вид, что рассердилась, а сама очень хотела этого. А сейчас… Можно я поцелую первой? Ведь ты ждешь встречи с моими губами? Они все еще помнят тебя.

Виктор не сопротивлялся. Когда они целовались, он и впрямь превращался в сумасшедшего, не понимая, что с ним происходит. Обнявшись, они медленно брели по заснеженной аллее. Потом останавливались, целовались и снова шли, вызывая восхищение у проходивших мимо парижан.

— Я больше так не могу, — проговорила тихо Ляйсан, когда они остановились, чтобы снова поцеловаться. — Ну ты понимаешь, о чем я… Я хоть и немолодая, но все еще женщина. По-моему, и ты находишься в таком же состоянии.

— Если не в более возбужденном…

— Помолчи, не договаривай, я все прекрасно понимаю. Ты умеешь держать себя в руках. Я говорила тебе это еще тогда, когда после шампанского там, на пляже, решила выкупаться обнаженной. Ты весь дрожал, вытирая меня своей рубашкой, но не воспользовался… И сейчас тоже держишься. Как тебе это удается? А, может, я совсем-совсем тебе не нравлюсь? Витенька! Ты честный, порядочный муж, я догадываюсь… Нет, не говори ничего, я наконец хочу сказать все, о чем думаю. Много лет назад я наказала себя, выйдя замуж за этого француза, как оказалось, нелюбимого. Потом, уже живя в Париже, я ночью часто уходила под каким-то предлогом от него, доставала иконку Божьей Матери, которую мне подарила твоя мама, Нина Михайловна, и плакала. Как я молила твоего православного Бога, чтобы он сохранил тебя! Как умоляла его о встрече с тобой! Хоть на пять минут, но только бы увидеть тебя, прикоснуться, может быть, поцеловать в губы. То, что мы встретились, — это чудо, которое произошло благодаря вашему Богу. Он услышал меня и пожалел. Ваш Господь добрый.

Говоря это, Ляйсан плакала, не стесняясь слез, очень напоминая в эти минуты ту зареванную девчушку, что провожала на автовокзале уезжавшего в Пермь практиканта Витю Бойченко, которого, едва полюбив, тут же потеряла. Виктор попытался сказать что-то успокаивающее, но застрявший в горле комок мешал говорить. Он глубоко вздохнул, набрал в легкие свежего воздуха и сконфуженно замолчал.

— Вот видишь, до чего мы себя довели, — Ляйсан прижалась к нему и погладила по щеке. — Но ничего, мы с тобой сильные, правда? Только, наверное, немножко глупые. Особенно я. Обязательно что-то делаю не так. Вот и сейчас надоедаю тебе со своими ухаживаниями, а зачем? Мы прожили с тобой две разных жизни, которые сделали нас чужими. Во всяком случае , я так считала, думая о тебе все эти годы. Но когда увидела тебя , поседевшего, но по-прежнему сильного, красивого и уверенного, поняла, что все эти тридцать с лишним лет я любила этого пермского практиканта, то есть тебя. А наши с тобой поцелуи все напомнили и свели нас с ума. Но я ни о чем тебя не прошу. И мне ничего от тебя не нужно. Только не уходи от меня сейчас, побудь со мной еще немного.

— Вот что, — Виктор решил, что пора брать инициативу в свои руки. «Раскис, как кисейная барышня. Это надо же дойти до такого — потерял дар речи!» — со злостью подумал он о себе. — Вот что, — повторил Виктор. — Ни в какую гостиницу я не пойду. Это — раз. Мы идем в ночной клуб или на худой конец — в кафе. Это — два. Ты сейчас же звонишь своему Депардье или как там его…

— Пьеру…

— Звонишь своему Пьеру и говоришь, что задерживаешься на выставке по просьбе начальства, потому что слишком много посетителей. Это — три.

— Вот что, дорогой мой счетовод. Слушай, что скажу я. Мой Пьер по дипломатическим делам в Австралии и вернется только через неделю. Сын Мишель, он режиссер, сейчас в Каннах, готовит в составе комиссии очередной фестиваль. Так что дома я совсем одна-одинешенька, поэтому никаких кафе и тем более ночных клубов! Идем ко мне. Не бойся, я тебя не трону. Все, пошли, я живу совсем близко отсюда.

Дом, в котором жила Ляйсан, оказался старинным замком.

— Пьер говорил, что когда-то он принадлежал самому Наполеону, — она перехватила восхищенный взгляд Виктора. — Нравится? Мне тоже. Нам принадлежит весь второй этаж. Отец Пьера был заместителем министра иностранных дел, когда президентом Франции был еще Де Голь, и получил это богатство за верную службу. После смерти отца Пьер унаследовал это жилье.

— Ничего себе «жилье»! — Бойченко ходил по бесчисленным холлам, залам, гостиным, пораженный их размерами, убранством и роскошью. Ляйсан нашла его, заблудившегося, в одном из залов.

— Идем, я провожу тебя в ванную, и после этого садимся ужинать, — сама Ляйсан, видимо, уже приняла душ, потому что от нее исходил аромат чего-то сверхъестественно и волшебно пахнущего. В ярком коротком халатике, с хорошо уложенными волосами она совсем не походила на женщину, которой за пятьдесят. Виктор не удержался и сделал ей комплимент. Ляйсан рассмеялась.

— Что ты, милый! Я старая, несчастная женщина. Таких уже не любят. А вот ты действительно выглядишь прекрасно. Если бы я не знала, сколько тебе лет, то дала бы не больше сорока-сорока пяти. Догадываюсь, как тебе удается так хорошо выглядеть. Ухаживаешь, конечно, за молодыми женщинами и даже девушками. Иногда влюбляешься, — и, заметив, что Виктор смутился и покраснел, добавила: — Ну и правильно. Что хорошего в нас, старухах?

— Если ты не прекратишь сейчас же нападки на свой возраст, я уйду. Слышишь? — Бойченко подошел к Ляйсан и обнял ее. — Ты поразительно хороша. Невозможно так прекрасно выглядеть в твои годы. Извини, но я постоянно ловлю себя на мысли, что мне хочется тебя видеть обнаженной. Так ты притягиваешь. И, наверное, мы сейчас можем позволить себе все. Но что будет потом? Упреки, слезы, уверения в верности и в чувствах? А это новая боль и новые страдания. Когда-то, много лет назад, мы, совсем молодые, слава Богу, все пережили. И хорошо, что у нас хватило на это сил. Еще одно такое испытание может лишить нас самого дорогого, что у нас с тобой есть, — семьи и детей. Я, например, не представляю, как буду смотреть в глаза обманутой жене, а ты — своему мужу, — Виктор отошел от Ляйсан и сел на стул. Так он видел ее всю — стройную, красивую, невероятно привлекательную. — Или я говорю что-то не то? Ошибаюсь?

— Ты, как всегда, говоришь трезвые, разумные вещи. И соответственно себя ведешь — безукоризненно правильно. Хотя, если честно, хочется, чтобы ты однажды взял и махнул рукой на свою сдержанность и воспитанность… Впрочем, о чем это я? Извини, но, может, закончим этот тяжелый разговор?

— Я не против.

— Тогда беги в душ, а я займусь ужином.

…Выйдя из ванной, Виктор прошел в небольшой зал, где Ляйсан накрывала стол. Увидев его, она протянула ему бутылку шампанского.

— С тех пор это мой самый любимый алкогольный напиток. Открой, пожалуйста, я снова хочу быть немного нетрезвой. Такой, как в ту ночь, когда мы пили шампанское на пляже под покосившимся грибком в нашем поселке Ак-Буа.

— Я запомнил ту ночь на всю жизнь.

— Я тоже. Между прочим, ты очень хорошо смотришься без пиджака и галстука. Становятся заметны и твоя талия, и бицепсы. Не забывай об этом, ухаживая за девушками и молодыми женщинами.

— Мерси, мадам, — Виктор галантно наклонил голову. Несмотря на все усиливающуюся грусть, явно переходящую в безысходную тоску, он пытался шутить, стараясь не поддаваться плохому настроению. — Вы даже неглиже способны свести с ума хоть древнего месье, хоть сопливого юношу.

…Они проговорили до утра. Каждый, рассказывая о себе и о прожитых годах, говорил все, стараясь не упустить даже мельчайших деталей. Затем, сопоставляя эти детали и соединяя мелочи, они незаметно для себя как бы объединяли свои отдельно прожитые жизни в одну общую, о которой они теперь знали все. И теперь она для обоих стала очень близкой и родной.

— Мама заболела, и я не смог отправиться работать в свою нефтяную Полазну, — рассказывал Виктор. — Пришлось идти на завод. Там встретил парня, который, оказывается, был еще и актером народного театра. Вскоре туда поступил и я. И знаешь, о чем я мечтал в те дни? — хитро прищурившись, он посмотрел Ляйсан в глаза. — О том, чтобы, став профессиональным артистом, оказаться с театром на гастролях в Париже. Представляешь? Ты приходишь на спектакль и видишь меня на сцене. И узнаешь. Правда, здорово?

— Да… — она закрывала глаза, представляя эту картину. Потом, продолжая мечтать, печально смотрела на него. — А я к этому времени уже родила Мишеля. Он немного подрос, и я пошла на курсы переводчиков — французский, английский. Потому что жила одной сказочной мечтой: однажды приехать с делегацией в Пермь, найти твою маму, тебя и сказать вам, что я очень вас люблю…

Когда пришло время прощаться, Ляйсан выпила каких-то капель и, пытаясь улыбаться, подошла к нему.

— Это чтобы не расплакаться, — объяснила она. Но непрошеные слезы вдруг показались в ее печальных глазах. — Против тебя бессильна даже медицина. Ну и пусть будут слезы. Какое же расставание без них? — Она взяла его лицо в свои ладони и прижалась своими губами к его губам. Это был не поцелуй, а что-то более значимое. Так прощаются люди, которые знают, что больше они никогда не встретятся…

На другой день в секции, где находился экспонат пермяков, снова появилась молодая переводчица, та, которую заменила Ляйсан. Встревоженный Виктор вынул визитную карточку, которую Ляйсан в самый последний момент сунула ему, и набрал указанный в ней номер сотового телефона. Автоматический голос на французском стал что-то объяснять ему. Недослушав, Виктор выключил телефон. Через полчаса позвонил снова. И снова — голос-автомат. Так и не дозвонившись, в конце рабочего дня послал Ляйсан эсэмэску: «Не нахожу себе места. Что случилось? Завтра улетаю. Позвоню. Виктор».

Вечером, время от времени безрезультатно набирая номер Ляйсан, Бойченко попытался найти ее особняк. Но, проплутав несколько часов, окончательно заблудился и попал в гостиницу лишь благодаря опытному таксисту, который, услышав название гостиницы, безошибочно доставил его.

Рано утром Виктор вылетал в Москву. До Ляйсан он дозвонился только из пермского аэропорта Большое Савино. Отчаявшись и уже ни на что не надеясь, он все-таки набрал ее номер и вдруг услышал ее слабый голос.

— Неужели это ты, Ляйсан?

— Да, Витенька, это я.

— Ты не отвечала. Что случилось?

— Когда ты ушел, я не выдержала, расплакалась. Чтобы хоть немного уснуть, наглоталась снотворных таблеток. И, видимо, выпила их слишком много. Когда пришла домработница, я уже была без сознания. Меня отвезли в больницу. И вот только что приехала оттуда. Но ты не волнуйся. Все хорошо. Ты уже дома?

— Почти. Ляйсан… Обещай, что позже мы созвонимся и решим, когда ты к нам приедешь. Приедешь обязательно! Я познакомлю тебя с семьей, близкими, друзьями. Вы Вы подружитесь, не сомневаюсь. Договорились?

— Хорошо, я подумаю.

— Никаких «подумаю»!

— Хорошо, обещаю. Хотя мне очень нелегко будет на это решиться.

— Но почему?

— Да пойми же… Я помнила тебя и думала о тебе все эти годы. Но, встретившись с тобой, поняла, что не могу жить без тебя. Но ты исчез. И я снова одна. Через несколько дней появится мой нелюбимый муж, от которого я уходила не раз. Но я принадлежу ему и обязана терпеть его опостылевшие ласки. Это пытка, Витенька, мучение. Ты не знаешь, что это такое, и слава твоему Богу. Скажи ему спасибо за то, что он защитил тебя от любви нелюбимого человека, — Ляйсан помолчала и продолжила другим, более спокойным, тоном: — Конечно, я могу к тебе приехать. Но зачем? Чтобы увидеть, как ты купаешься в ласках своей молодой красавицы? Или посмотреть на твоих довольных жизнью друзей? Нет уж, лучше не знать ничего, не видеть и не слышать. Так спокойнее.

— Господи, как ты зачерствела в этом своем захолустном Париже! Брюзжишь, как одинокая старая дева. И это с твоей-то внешностью и таким именем!

— А ты знаешь, что означает мое имя?

— Представь себе, знаю. Ляйсан — значит «первая, щедрая, весенняя капель».

— Верно.

— Так вот, дорогая «капель». Немедленно диктуй свой домашний телефон и адрес. Не очень-то я верю всяким сотовым… Между прочим, у меня тоже неплохое имя.

— Да, «Виктор» в переводе с латинского означает «победитель». Это так?

— Все-то тебе известно…

— …Когда ваш автобус скрылся, я ушла к нашему грибку и вдоволь наплакалась. И вдруг увидела нашу бутылку из-под шампанского. Как я обрадовалась, Витенька! Я схватила ее, принесла домой, вымыла и хранила до самого отъезда из поселка. А когда уезжала, закопала ее в песок под тем грибком. Возможно, она все еще там…

— Обязательно съездим и откопаем ее.

— Ты шутишь? А про эту бутылку вспомнила вот почему. Я ее тогда спрятала среди книг, которые стояли на полке в моей комнате. Была там и Малая советская энциклопедия. На глаза попался том на букву «В». Я открыла его и прочла: «Виктория» в переводе с латинского означает «богиня победы», а «Виктор» — «победитель». Ты соответствуешь своему имени. Меня ты сразил раз и навсегда. Мне очень без тебя плохо. Но попробую сейчас обойтись без слез. Буду учиться расставаться с сухими глазами. Давай попрощаемся, пока я не расплакалась, хорошо? Да и тебе нужно сейчас забыть меня, чтобы собраться и перед встречей с семьей выглядеть соскучившимся.

— Да, об этом стоит подумать.

…Когда присланная за Бойченко машина проезжала Пермь, он закрыл глаза, чтобы не видеть загаженные, в сугробах неубранного грязного снега городские улицы. После ухоженного, идеально чистого Парижа это зрелище было особенно неприятным. Но вот Toyota вылетела на Головановский тракт, по обеим сторонам которого стоял смешанный лес. Виктор рассеянно смотрел по сторонам, пытаясь представить встречу с Никой и Лизой. Но сосредоточиться не удавалось, мешали одолевавшие мысли: «Что теперь будет с Ляйсан? Как сложатся наши отношения и какими они будут? Нужно ли ей приезжать? Конечно, это будет тяжелейшее испытание для Ники. Да и для меня тоже. Может, не стоит рисковать? Вдруг давно утихшая страсть вспыхнет с новой силой? Что тогда? Последствия непредсказуемы. Можно в очередной раз жениться и даже оказаться в Париже. И спокойно доживать свой век в самом центре Европы. Господи! Какая чушь! О чем я?! Все, никаких звонков, писем и встреч! Только так можно потушить это тлеющее чувство. Но как это жестоко по отношению к Ляйсан! Так что же делать?».

Blog

Книга вторая испытание

Содержание