Книга вторая испытание

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Ссора

— Вот и приехали. А калийщики-то уже здесь, Виктор Сергеевич, — голос Коли вывел Бойченко из того состояния, в котором он находился. Отличить представителей «Уралкалия» от нефтяников было легко. Все трое были в новеньких касках, воротники свежих сорочек стягивали модные галстуки. «Ишь вырядились! К ротору бы вас на пару вахт. Как бы вы после этого выглядели…» — с раздражением подумал Бойченко, выходя из машины. Но заставил себя выглядеть спокойным и, изобразив на лице доброжелательную улыбку, пожал руку каждому. Начинать с выяснения отношений не хотелось, потому он пригласил непрошенных гостей в вагончик-столовую, где за чаем объяснил им, что здесь они «персона нон грата» — нежелательные персоны.

— Буровая установка — это взрывопожароопасный объект, где на каждом шагу высокие температуры, колоссальные давления в сотни атмосфер и огромные нагрузки. Находиться посторонним здесь запрещено. Вы — именно такие, посторонние лица. Поэтому прошу вас покинуть территорию буровой.

— Не имеешь права гнать нас отсюда, Виктор Сергеевич, — заместитель главного геолога объединения «Уралкалий» Сивков поднялся и нервно зашагал по вагончику. — Мы приехали, чтобы проверить готовность буровой к забуриванию в зоне наших калийных месторождений...

— А мы здесь, чтобы бурить скважины на наших нефтяных месторождениях, — прервал Сивкова Бойченко, нажав на слово «наших». — Присядь, Петр Иванович, и не нервничай. Жаль, что ты даже не удосужился познакомиться с инструкциями, по которым мы работаем. Специально для тебя поясняю. Мы руководствуемся законами об охране недр — работаем под контролем Ростехнадзора и других государственных инспекций, в частности комиссии по авторскому надзору, созданной при горно-нефтяном факультете технического университета. Их требования для нас — закон. И мы их чтим и выполняем. Вам, калийщикам, право контролировать нас не дано. Так что, прошу на выход!

Калийщики, словно по команде, дружно встали и вышли из вагончика, не попрощавшись. Уже возле поджидавшего их УАЗика Сивков остановился и, не скрывая звучавшую в голосе злость, сказал, обращаясь к Бойченко.

— Наскребешь ты на свою голову, Виктор Сергеевич! Помяни мои слова. Даром тебе это не пройдет.

— Запомни и ты мои слова, Петр Иванович. Я за каждую пробуренную скважину готов ответить хоть перед самим господом Богом. Они пробурены на совесть. И она у нас, нефтяников, чиста. А вот вы свою совесть на калийные тонны променяли, выкопав под Березниками огромную могильную яму. А если в нее начнут проваливаться заводы, жилые дома, школы и больницы? Что будешь людям говорить, заместитель главного геолога? Оправдываться геологическими особенностями месторождения солей, непредсказуемостью природных процессов? Но не пройдет такое дешевое вранье, не надейся! За то, что натворили под городом, придется отвечать. Все, будьте здоровы!

После окончания пусковой конференции Бойченко, попрощавшись с буровой бригадой, тут же выехал на следующую буровую. «Ну и денек выдался! — подумал он, глядя на проплывавшую мимо желто-красную стену лиственного леса из берез, осин и черемухи. — Как? Наступает осень? Уже? — пронеслось в голове. — Да как же это?! Ведь только что с командой Ионесяна ели свежую малину... И на тебе — осенние листья... Как быстро летит время! Кажется, мама говорила, что после сорока лет годы побегут, даже помчатся. Как всегда, она оказалась права. Сколько мне? Пятьдесят три? А жить хочется еще сильнее, чем раньше. И не только существовать, а жить в любви, то есть любить и быть любимым. Хорошо бы родить сына, толстенького карапуза. Как бы я баловал его!»

— А здорово вы этих калийщиков, Виктор Сергеевич... Я рядом был, копался в машине и все слышал, извините... — голос Коли в очередной раз вернул Виктора к действительности. «Спасибо, дорогой, что не даешь сойти с ума. С этими моими раздумьями и воспоминаньями свихнуться можно в два счета», — Виктор с благодарностью посмотрел на водителя и негромко произнес, словно извиняясь.

— Конечно, резковато получилось. Но ведь сами виноваты. На нашей буровой ведут себя, как на своей калийной шахте. Вот и нарвались на грубость. А может, хватит о них, Коля? — Бойченко дружески коснулся плеча водителя. И когда тот кивнул головой в знак согласия, добавил: — Представляю, какой шум поднимут эти обиженные. Только успевай оправдываться.

Интуиция не подвела Бойченко и в этот раз. Едва он вошел в кабинет генерального, чтобы доложить о прошедших пусковых конференциях, как сразу же почувствовал, что тот не в духе. Выслушав Бойченко, Перминов хмуро спросил.

— А как выдворял калийщиков с буровой, почему об этом молчишь?

— А что рассказывать? Потребовал, чтобы они убрались. Как посторонние лица. Ничего такого, интересного. Без рукоприкладства обошлось, — Бойченко попытался обратить разговор в шутку.

— Отшучиваешься, значит? Так... А ты знаешь, что о твоей выходке знают даже в Москве? И не где-нибудь, а в правительстве, в «Лукойле», даже в администрации президента. Досталось всем — Крутневу, Визяеву, твоему Ионесяну. «А нам это надо?» — так, кажется, говорят предприимчивые и умные евреи?

— Надо, Александр Павлович, надо! Этот «Уралкалий» у нас уже вот где, — Бойченко провел ладонью по горлу. — Сколько им можно потакать? Недавно прислали письмо. Требуют введения с их стороны контроля за параметрами и качеством приготовления глинистого и цементного растворов. Это с какой стати? Скоро смену долота захотят контролировать. И что? Тоже позволять?

— Почему я ничего не знаю об этом письме?

— Оно было на мое имя. Не беспокойтесь, ответил, как надо, без ругани.

— И все-таки?

— Написал, что параметры растворов контролируются комиссией по авторскому надзору при техническом университете, возглавляемой Георгием Михайловичем Толкачевым, талантливым ученым, автором технологии бурения в зоне Верхней Камы. И что калийщики здесь не при чем.

— И все?

— Все?

— Да, с тобой, Виктор Сергеевич, не соскучишься, — Перминов вынул свое большое тело из большого кожаного кресла и подошел к Бойченко. — Взрослый человек, даже пожилой, а поступки у тебя, извини, как у ребенка, детские. Не обижайся за прямоту. И имей в виду вот что. Вдруг это не приходило в твою умную голову. Здесь, в Пермском нашем крае, мы — нефтяники и они — калийщики находимся по разные стороны баррикад, то есть мы — не друзья. И ни мы, ни они этого не скрываем. Там же, в Москве, нет ни друзей, ни недругов. Нефтяники и калийщики постоянно встречаются, любезничают друг с другом, пьют на фуршетах, даже дружат и, бывает, роднятся. Спросишь, почему? Да потому что все они живут стремлением сделать карьеру и подняться еще выше, засветиться в компании с каким-нибудь высокопоставленным чиновником, сорвать еще больший куш, приобрести более престижный, чем у других, остров, особняк, яхту, машину. И на наши принципиальные споры и разногласия им сто раз наплевать! Что бы мы здесь ни делали, с кем бы ни дрались. Мы им понадобимся только тогда, когда нужно будет кого-то наказать, снять с кого-то голову. И, поверь мне, снимут в два счета, не моргнув глазом. Мы — заложники их московских интриг, вернее даже смертники. Завтра там решат, что нам нужно умереть, и мы погибнем. Так что, набирайся мудрости, Виктор, учись так строить отношения со своими недоброжелателями, чтобы и дело не страдало и там, наверху, все были довольны. Кстати, тебя искал Ионесян. Позвони ему, он очень просил.

Если замечания Перминова Бойченко признал справедливыми и согласился с шефом, то после разговора с Ионесяном он долго приходил в себя от бушевавшего в нем возмущения. Оказалось, законное выдворение калийщиков с буровой вызвало в Москве бурю эмоций. Причем на самом высоком уровне. «Жалобные» звонки и телеграммы чиновников «Уралкалия» дошли до администрации президента. Оттуда раздались грозные звонки в адрес Министерства ресурсов, в нефтяную кампанию «Лукойл» с требованиями «разобраться и строго наказать виновных». Остановить надвигающуюся беду помогли министр Юрий Крутнев и вице-президент «Лукойла» Андрей Визяев, хорошо знавшие проблемы пермских буровиков, работающих в зоне Верхнекамского месторождения калийных солей. Неразгоревшийся пожар удалось потушить и на время примирить «воюющие стороны». Хотя Бойченко, возмущенный поведением калийщиков, еще долго горел желанием схватиться с ними в каком-нибудь принципиальном разговоре.

Дома, едва раздевшись, Виктор позвонил Нике. Телефон не отвечал. Он набрал номер сотового. И снова длинные гудки. «Нет дома? Куда она могла уйти? Гуляет с Лизой? Но уже вечер... И почему молчит сотовый? Неужели они забыли его дома?» — все больше ощущая нарастающее чувство позабытой ревности, подумал Виктор. Это чувство усиливалось, заставляя тревожно биться сердце. «Да что это я? Нервничаю, как влюбленный мальчишка. Ну, ушли куда-нибудь... Скажем, к той же Наде. А что сотовый не взяла... Ну, не захотела, вот и забыла. Хотя вряд ли такое может случиться. Но почему же не позвонила мне?» — изводил себя подозрениями Виктор, весь вечер набирая поочередно то квартирный, то сотовый телефоны Ники. Но они молчали. Вконец измучавшись, он решил ехать в Пермь и искать там любимую. Бойченко оделся, сел в машину и включил зажигание. И вдруг представил Нику в компании с интересным молодым человеком. Он закрыл глаза и, положив голову на руль, какое-то время сидел неподвижно. Затем заглушил двигатель и вышел из машины. Потом, уже лежа в постели, попытался разобраться в том, что произошло. Но мысли, угнетаемые бушующей ревностью, путались, цепляясь одна за другую, мешая спать. Наконец он уснул. Правда, состояние, в котором он оказался, сном назвать было трудно. Скорее всего, это было глубокое забытье с кошмарами и неприятными видениями, в которых, кроме него и Ники, были какие-то подвыпившие молодые мужчины. Полуночный телефонный звонок прозвучал, как гром среди ясного неба. Виктор схватил трубку и прижал ее к уху.

— Витенька, любимый! — Ника почти кричала в трубку. — Я знаю, что ты меня ищешь и много раз звонил. Сейчас я все тебе объясню...

— Я не нуждаюсь ни в каких объяснениях, — грубо прервал ее Виктор. — Прощай.

Он выключил сотовый телефон. Затем подумав, отключил и квартирный. И словно оправдываясь, вспомнил о Боге. «Господи, разве можно такое прощать? Нагулялась и давай звонить... «Витенька, любимый»... Вспомнила наконец. И ведь я чуть не женился на ней... Представляю, сколько у нее этих поклонников. И на работе и так... А может, и хорошо, что так все произошло? И никакой свадьбы-женитьбы. Только вот перед друзьями неловко. Ведь не скажешь им, что невеста загуляла. Ну, ладно, они-то поймут. А что подумают остальные?»

Утром, невыспавшийся, наперекор состоянию празднично одетый Виктор Сергеевич вошел в рабочий кабинет и почувствовал, как его рука потянулась к стоявшему на столе телефону — безумно хотелось позвонить Нике, набрать ее номер, услышать родной голос и тут же молча положить трубку. Телефон не сотовый, кто звонит, она не узнает. «Детские шалости!» — разозлился он на себя и, набросав на листке десяток первоочередных звонков (он всегда так делал), включился в привычный рабочий ритм. Лишь изредка вспоминая о ссоре. Обедать он решил дома, намереваясь хоть ненадолго забыться, посидев с закрытыми глазами, которые слипались после прошедшей бессонной ночи. У входной двери он почти столкнулся с домработницей.

— У вас гости, Виктор Сергеевич, — Мария Ивановна, опустив глаза, прошла мимо, но оглянулась и добавила: — Обед готов. Я, наверное, больше не нужна сегодня?

— Да, спасибо. До свидания, — рассеянно ответил Виктор и вошел в дом. «Кого принесла нелегкая? Отдохнул, называется...» — злясь на непрошенных гостей, подумал он, проходя в гостиную. И остановился, изумленный. В гостиной стояла Ника. Лиза сидела в кресле и рассматривала какую-то книгу с яркими картинками. Увидев Бойченко, она отложила книгу и с любопытством посмотрела на него. Словно не замечая стоявшей в напряженной позе Ники, он подошел к девочке, взял ее на руки и прошел на кухню.

— Давай помоем ручки и что-нибудь поедим вкусненького, — проговорил Виктор. Прикосновение детского тела вызвало в нем такой прилив отцовской нежности, что он не удержался и, усадив девочку за стол, поцеловал ее в голову. «Может, простить Нике все? Будто не было никакой размолвки, — пронеслась вихрем мысль. Но Виктор тут же прогнал ее. — Нет, такое не прощается». Он поставил на стол вазу с фруктами, сок, конфеты, печенье.

— Чтобы все это было съедено и выпито! Договорились? И потом приходи к нам. Мы с мамой ждем тебя, — он погладил Лизу по голове и возвратился в гостиную. Ника стояла на том же месте. Увидев Виктора, шагнула ему навстречу. Но он отошел в сторону.

— Чем обязан?

— Виктор, прекрати немедленно этот спектакль, слышишь? Ты зашел слишком далеко. Остановись! — Ника снова попыталась приблизиться к нему, но он опять увернулся.

— Ты не только лгунья, но трусиха и интриганка. Захватила Лизу, чтобы было легче изворачиваться!

— Постыдись, Виктор! Лиза здесь не при чем. Как ты можешь... Даже не хочешь меня выслушать. Какой ты... — Ника закрыла лицо руками. — И я должна была стать женой такого человека? Ужасно. Посмотри мне в глаза, — Ника отняла руки от лица. — Я похожа на лгунью? Хорошо, не отвечай. Я сделаю это за тебя. Обманщик — ты. Я поверила в тебя, в твой характер, в твою любовь ко мне. Но где все это? Ты слабый, безвольный человек. Не можешь справиться даже со своими болезненными подозрениями. Уж прости за то, что нарушила твою спокойную, размеренную жизнь, — последние слова Ника произнесла с явной издевкой. Затем заглянула на кухню: — Лиза, мы уезжаем, — взяла дочь за руку, и они вышли. Как-то нехорошо, прощально скрипнула родная дверь. С минуту Виктор стоял неподвижно, потом нервно зашагал по комнатам: «Отчитала, как мальчишку. Это я-то слабый и безвольный? И даже не извинилась... Хорошо, посмотрим, чья возьмет».

Он вышел в сад. Виктор любил его не только за красоту и ухоженность, поддерживаемые заботливыми и трудолюбивыми руками Марии Ивановны. Сад, когда он в нем оказывался, приводил его в ни с чем не сравнимое состояние покоя. Разговаривая с деревьями, словно с живыми существами, вслух, Бойченко быстро приходил в себя, как бы ни был возбужден или расстроен. Своим яблоням, грушам и вишням он изливал свою боль, делился редкими радостями, доверял самые сокровенные мысли и тайны. Вот и сейчас, присев на скамейку возле большой яблони, Виктор ласково погладил ее ствол: «Яблонька, милая, кажется, я сделал что-то не то. Обидел хорошего человека. И что делать сейчас, не знаю. Может, поехать к ней, извиниться? А если она не захочет со мной разговаривать? Стоять перед закрытой дверью и унижаться, вымаливая прощение? Нет, это я не умею. А может, подождать случайной встречи? Но когда она произойдет, и будет ли? Молчишь, яблонька? Шуршишь себе последними листочками. Не хочешь отвечать? Неужели и ты меня осуждаешь? А еще любимица»...

Виктор поднялся и, словно извиняясь за свои слова, прижался к яблоне лбом. И направился к дому. Там он сполоснул лицо холодной водой и, не вытираясь, быстро зашагал на работу.

...В автобусе Ника с трудом сдерживала слезы. Но когда они проезжали по Чусовскому мосту, не выдержала. Слезы потекли ручьем, выплескивая накопившуюся обиду и горечь от пережитого унижения. Дома, выкупав Лизу, она раньше времени уложила ее спать. И когда та уснула, позвонила Наде. Чуть успокоив себя этим звонком, села писать письмо: «Плохо, что мы оба оказались не в состоянии выдержать даже такое небольшое испытание. Выяснилось, что ни я, ни ты не готовы стать женой и мужем. Оправдываться не хочу и не буду. Тем более что ни в чем не виновата. Но скажу, что произошло. У Нади открылось кровотечение (она мыла окна и подняла на подоконник тяжелый таз с водой). Саша был в отъезде. Она позвонила мне полуживым голосом. Я страшно перепугалась, вызвала «скорую» и, схватив Лизу, кинулась к ней. В панике забыла сотовый, о чем потом пожалела не раз. Я и «скорая» у Нади оказались одновременно. Она уже теряла сознание. К счастью, все обошлось. Врачи сделали невозможное — спасли ее и сохранили беременность. Ночью приехал Саша. Он остался в больнице, а мы с Лизой поехали домой. На автоответчике и на сотовом были твои звонки. И тут я вспомнила о тебе (прости!) и то, что ты ничего не знаешь. Стала звонить. Что из этого получилось, ты знаешь. Не знаю, как заканчивать это письмо... Прощаться? Сказать «пока»? Подписаться: «Твоя Ника»? Но какая же я твоя, если ты не хочешь со мной даже разговаривать? Поэтому просто скажу: я действительно не виновата. Вот и все».

Утром по дороге на работу она опустила письмо в почтовый ящик. Одолевавшие ночью сомнения — отправлять письмо Виктору или нет — сразу исчезли, и Ника почувствовала облегчение. Хотя прекрасно понимала, что оно, это письмо, еще больше обострит вспыхнувший конфликт.

В полдень, отпросившись с работы, она зашла к Наде. Подруга чувствовала себя неплохо и готовилась к выписке. Они поболтали о пустяках и, когда Ника стала прощаться, Надя неожиданно спросила.

— Верунь, что случилось? Не узнаю тебя. На носу свадьба, а ты будто к разводу готовишься. Давай, подруга, говори, что надумала.

— Ничего я не надумала, Надюша. Просто жалко оставлять любимую работу, — бодро солгала Ника. — Как представлю свое увольнение, прощание с друзьями, плохо становится.

— Не горюй, Верунь! Виктор подыщет тебе какое-нибудь тепленькое местечко.

— Например, библиотекаря?

— А что? Сиди, читай книги, вяжи носки любимому супругу. Хотя с его зарплатой тебе вообще можно не работать.

— Нет уж, извини, подруженька. В домработницы мне еще рано. Ну, ладно, хватит об этом. Нашли, о чем говорить. Давай выздоравливай быстрее. Плохо нам без тебя.

Домой идти не хотелось, и, расставшись с Надей, Ника зашла в детский сад, забрала Лизу и вскоре они гуляли по Горьковскому саду. Вдоволь покружившись на карусели, Лиза уселась в педальный автомобиль и с удовольствием гоняла на нем вокруг ротонды, пока не столкнулась с таким же «гонщиком», розовощеким малышом ее же возраста. Ударившись лбом о щиток, Лиза заплакала. Ника подбежала к ней, помогла выбраться из машины и носовым платком утерла слезы. Вспомнила свое детство и подула на ушибленное место. Рядом на скамейке молодой, со вкусом одетый мужчина проделывал со своим сыном то же самое. Успевая при этом что-то внушать ему.

— Напрасно вы на него так... — вступилась за мальчика Ника. — Это моя Лиза растерялась и не уступила ему дорогу. Я все видела. Извините, пожалуйста.

— Виноваты оба, — возразил мужчина. — Ты, Лиза, тоже прости, хорошо? Денис, вот деньги, сходите и купите всем по пломбиру. Вы не возражаете? — обратился он к Нике. — Нет? Ну, и отлично, — и когда дети ушли, представился. — Я Максим. А вы?

— Ника. Если правильно — Вероника.

— Ника? Это что, псевдоним?

— Так меня зовет мой муж.

— Ника — богиня победы... Ваш супруг прав. Это имя вам больше подходит. Вы действительно Богиня.

— Оставьте, Максим...

— Зовите меня Максом. Эта кличка мне привычнее, чем имя.

— А как вас зовет ваша жена?

— Никак. Потому что ее нет. Уже нет.

— Вы разошлись?

— Да, она ушла к другому. Вспоминать неприятно, но скажу о том, что произошло. История самая банальная. Поехала с подругой в Испанию. Там увлеклась, завязался роман. Возвратившись, во всем призналась. Спасибо хотя бы за это. Так что разошлись, как говорил Анатолий Папанов, «без шума и пыли». Хотя жить после не хотелось.

— Ну, вы, Максим... простите, Макс... Как же так можно? Отпустить молодую, наверняка красивую женщину в зарубежную поездку одну? Вы-то почему с ней не поехали?

— Предстояла защита моей кандидатской диссертации. Которая, кстати, не состоялась.

— И диссертацию не защитили, и жену потеряли?

— Диссертацию я позже все же защитил. А Гелю потерял.

— Красивое имя. И где она сейчас?

— В Америке. Уехала со своим «крутым». И слава Богу!

— Вы встречались с ним?

— Нет. Видел только на фотографии. Ничего привлекательного. Типичный бандит, накачанный, бритый, маленькие вороватые глазки... Давайте еще по пломбиру, — Максим доел мороженое, поднялся и выбросил фольгу в урну.

— Нет, что вы, спасибо, — Ника посмотрела в сторону малышей. Они давно расправились с мороженым и увлеченно играли, словно давние знакомые. — Макс, скажите... — Ника запнулась, но вдруг решительно посмотрела на молодого человека. — Как она могла уехать без Дениса? Ведь она мама!

— Дело в том, что... — Максим приблизился к Нике. — Денис не наш сын. Его родители, наши друзья, погибли в автомобильной катастрофе, когда ему было всего полтора года. Мы с Гелей его усыновили и занялись воспитанием малыша. Потому и со своим ребенком не спешили. Как оказалось, к счастью. А через год Геля ушла с этим олигархом. И вот уже больше двух лет мы с Денисом — одинокие холостые мужики. Так что, ищите нам невест, — Максим впервые позволил себе шутку. Ника не осталась в долгу.

— Одна уже, кажется, нашлась, — она показала на играющих Дениса и Лизу. — Найдем и вам, Максим. Не волнуйтесь. Извините, а что мальчик знает о своих родителях?

— Только то, что ему необходимо знать: его мама умерла, и у него теперь есть только папа — это я. У Дениса моя фамилия и отчество, все как у настоящего сына. Невероятно, но этот маленький человечек, помог мне выжить. Когда после ухода Гели у меня стали появляться мысли о самоубийстве, я усаживал его к себе на колени, гладил, целовал и думал: «Он-то в чем виноват? На кого же я его оставлю? Такого маленького и беззащитного?». И, знаете, чувствовал, что становлюсь сильнее, что снова хочу жить. Денис — моря опора, надежда и счастье. И никто нам больше не нужен, поверьте.

— Даже женщины?

— Даже они. Скажу то, в чем абсолютно уверен. Человек, переживший измену, — это совершенно другой человек. Вначале он кипит, ненавидя все и вся. Затем никому не верит. И только потом начинает отходить и искать свою новую судьбу. Первый период я, кажется, пережил, хорошо бы пережить второй. Но пока я не верю никому, особенно женщинам. Извините, к вам это не относится. Вы очень убедительны. Счастливы и убедительны. Ведь так? — Максим улыбнулся и посмотрел Веронике прямо в глаза. Она не смутилась, не отвела свой взгляд, а про себя подумала, что он очень красив и что на Настю он мог бы произвести впечатление. Прощаясь, попросила у него телефон. Он удивился, но назвал домашний номер. А она опять вспомнила Настю: «А вдруг он ей не понравится? Хотя, такой не понравиться не может».

Два дня она не жила, а существовала, словно в бреду делая свою работу, волнуясь и мучительно думая о том, как прореагирует на ее письмо Виктор. Дома часами до полуночи сидела у телефона, надеясь услышать долгожданный звонок. Но телефон молчал.

Чудо случилось на третий день. Она пришла с работы, умыла и покормила Лизу, сделала какие-то постирушки и, уложив дочь спать, заняла привычное место в ожидании звонка. Он прозвучал неожиданно, когда она уже потеряла всякую надежду его услышать. И, растерявшись, не сразу сообразила, что звонят в дверь. Придя в себя, осторожно подошла к двери и заглянула в глазок. И обмерла. За дверью стоял Виктор. С огромным букетом цветов, увешанный пакетами. Она открыла дверь и кинулась ему на шею. Он так и вошел в квартиру, поддерживая ее, висящую, роняя цветы и пакеты, исступленно целуя дорогое и любимое лицо. Наконец они пришли в себя. Собрали рассыпанные цветы, свертки и уединились на кухне.

— Хочу шампанского, — Ника увидела его в одном из пакетов. — И не только... — Она откровенно посмотрела на Виктора, обняла его и присела к нему на колени. — Ты понимаешь, о чем я? И никуда тебя не отпущу. Сегодня ты мой.

— Почему «сегодня»? — Виктор поцеловал ее халатик в том месте, где была грудь. — Я твой навсегда. Или нет?

— Ну что ты, Витенька! Мы, правда, никогда не расстанемся? Скажи.

— Отвечаю — никогда! И умоляю: прости меня. Я был не прав с самого начала. Ты написала хорошее письмо.

— Не надо об этом, любимый. Мы снова вместе, значит, все хорошо. Я также в чем-то не права. Извини.

Волнуясь, с бьющимся от свалившегося счастья сердцем, Ника застелила постель на диване. И, едва вышедший из душа Виктор прикоснулся к ней, почувствовала, что силы покидают ее. От наступившей слабости дрожали руки, ноги подкашивались.

...Это была удивительная ночь. После полных страсти минут они впадали в забытье, словно проваливаясь куда-то. Но вскоре опять отдавались вновь охватившему их

желанию, которое было непреодолимо. Позволяя себе го, что могут позволить лип

желанию, которое было непреодолимо. Позволяя себе то, что могут позволить лишь влюбленные. Остановило их неожиданно наступившее утро.

— Мне очень хочется посмотреть, как ты одеваешься, — улыбающийся Виктор встал на пути в ванную, куда Ника в накинутой на голое тело коротенькой ночной сорочке направлялась с ворохом своей одежды.

— Нельзя. Пока нельзя. Я стесняюсь тебя, милый, — она приложила палец к его губам. — Тише. Лиза услышит и проснется.

Он гнал свою «Ауди» на предельной скорости, машинально реагируя на дорожные знаки и светофоры. Какой-то очень счастливый и озорной бес, вселившийся в него, не давал сосредоточиться, мешал быть осторожным. И только приблизившись к Головановскому посту ГАИ, Виктор взял себя в руки и сбросил скорость. «Вот оно какое, счастье. Чувствуешь, а потрогать нельзя», — подумал он, подъезжая к своему коттеджу и мысленно хваля себя за мужской поступок.

Blog

Книга вторая испытание