Вопросы казачьей истории и культуры
| Вид материала | Документы |
- Авторская программа «функционирование органов ученического самоуправления в классах, 288.85kb.
- Вопросы к вступительному экзамену, 268.55kb.
- Вопросы для зачета по Истории мировой культуры, 20.04kb.
- Муниципального образования павловский район, 162.45kb.
- Стерлитамакский техникум физической культуры вопросы по вступительному испытанию, 23.86kb.
- История культуры, 266.92kb.
- Задачи изучения курса: Формирование у молодого поколения ориентиров для гражданской,, 931.47kb.
- Вопросы к вступительному экзамену по дисциплине, 120.62kb.
- Русское монашество как историко-культурное явление 24. 00. 01 Теория и история культуры, 1187.51kb.
- Музей в социокультурной системе общества: миссия, тенденции, перспективы 24. 00., 676.63kb.
^ 2. Утилитарная функция костюма изначально определяет степень защиты человека от внешних воздействий окружающей природной среды. Образование комплекса традиционного костюма связано с проблемой синтеза бытовой среды и природно-климатических условий региона. Всякий вид одежды и каждый элемент костюма имеет предназначение в дополнении предыдущего и последующего, обеспечивает функциональность всего комплекса. Образование комплекса традиционного казачьего мужского костюма прошло длительный путь развития и завершилось объединением всех структурных компонентов в систему объемно-пространственных связей, целесообразную и обеспечивающую оптимальную жизнедеятельность человека. К защитной функции одежды можно отнести, к примеру, необходимость закрывать конечности тела человека от летнего зноя и зимнего холода, что обеспечивает, например, максимально возможная длина рукава тулупа и черкески. Сезонное положение одежды в казачьем костюме подтверждает функциональность каждого элемента комплекса костюма. На примере наплечной одежды можно определить следующую последовательность ношения: тулуп, шуба/кожух, архалук, чекмень, черкеска, бешмет, жилет, рубаха/сорочка. Способы ношения видов одежды дают возможность варьировать дополнения к костюму, зависят от времени года, условностей быта, определены обрядовостью и выражают локальную специфику комплекса. В зависимости от выполняемых функций, одежда делится на мужскую и женскую, сезонную, повседневную и праздничную. Комплекс кубанского традиционного казачьего костюма включает в себя типы накладных и распашных одежд и имеет деление на плечевые и поясные виды. Максимальная целесообразность видов одежды, объединенных в комплекс костюма, отрабатывалась поколениями носителей и при этом сохранялась их знаковость. Семиотичность в характере традиционного казачьего костюма второй половины XIX–начала XX вв. объясняется консервативностью жизненного уклада казачества, устойчивостью традиций и обычаев, сохраняющихся в поколениях.
^ 3. Функция региональной принадлежности. Графический анализ видоизменения конструкций одежды позволяет сделать вывод о полиэтничности костюма и его трансформации в историческом аспекте. Роль костюма в рамках проблемы традиции и инновации прослеживается во взаимодействии диахронного и синхронного уровней. Этническая принадлежность, традиции, обрядовость, творческое наследие в словесной и материальной форме – все это составляющие диахронного уровня характеристики инфосвязей. Определение синхронного уровня, базирующегося на определении пределов взаимовлияния этносов, характеризует вопрос инноваций. Экономические причины, новые территориальные условия жизнедеятельности, адаптированность горской одежды – основные условия и причины заимствований многих атрибутов, в том числе и кавказской бурки. К.К. Абаза так описывал региональные особенности использования бурки: «…служила постелью, одеялом и шатром» [4]. У народов Кавказа бурка известна с бронзового века. Прототипом бурки были простейшие накидки из шкур, войлока, грубого сукна. Сырьевые материалы и вырабатываемые из них ткани являются характерными особенностями региональной функции одежды.
^ 4. Знаковая функция народного костюма ярко выражена в традиционной одежде каждого этноса. Фольклорный костюм в опосредованном виде выражает определенные этнические традиции. Именно через материальное воплощение в костюме проявляется индивидуальность каждого носителя и символичность назначения и дополнений к одежде. Знаковые функции одежды должны быть узнаваемы и читаемы социумом, поэтому одежда, дополнения к ней кодируются не индивидуумом, а коллективно в процессе развития этноса. Существование разнообразных видов одежды, через трансформацию их форм, образует структуру традиционного комплекса костюма, что является неким пространством, в котором происходит жизнедеятельность человека. Башлык – сугубо функциональная часть одежды народов Кавказа – имел свои локальные особенности в способах ношения в казачьей среде. Лопасти, скрещенные на груди, означали, что казак выполняет какие либо обязанности, связанные со службой. Завязанный на груди башлык (на кожухе, балахоне) мог носить только казак свободный от несения службы. Башлык, закрепленный по плечевому поясу, через погоны с откинутыми назад лопастями, мог носиться в льготное время и в перерывах между несением службы. Вопросы знаковости в одежде актуальны как в традиционном костюме, так и в современном.
В настоящее время проблемы визуальной психосемиотики костюма связаны с вопросами проектирования современной одежды как знака в человеческом общении, что стало отражением семиотической функции костюма. В дизайн-проектировании современного костюма важен анализ информационного поля, где одежда и дополнения к ней рассматриваются как специфическая сигнально-знаковая система.
^ 5. Маркировочная функция костюма обозначает непосредственно через составляющие костюмного комплекса положение носителя в пространстве и во времени, маркирует возраст человека и соотносит его с ритмами жизненного цикла. Самые этапные события в жизни человека в рамках казачьей культуры отмечены следующими маркерами: первая стрижка младенца, одевание крестильной рубашки – переход в мир людей; дарение кинжала и наборного пояса крестным отцом, первое одевание черкески – обозначение принадлежности к казачьей среде, а также и многие другие моменты обозначали принадлежность к определенным жизненным ситуациям. К маркировочным элементам костюма относится декорирование частей одежды, где разнообразие орнаментики в вышивке выполняет задачу передачи социокода. Цветовая семантика является наиболее визуально активным маркировочным элементом комплекса костюма, в котором для более молодых применены яркие цвета, а с увеличением возраста цветовая гамма становится более сдержанной. Динамика проявления маркировочной функции достигает максимума в репродуктивном возрасте человека и снижается в конце жизненного цикла.
^ 6. Социо-возрастная функция костюма зрительно представляет в восприятии план картины традиционной культуры в социуме. Возрастное назначение одежды, зафиксированное источниками, соотносится с ритуальными формами и условностями жизненного уклада. Так, новорожденный, приходя на свет из мира природы, несет в своем появлении биологический код. Отсутствие одежды компенсировалось необходимостью фиксации движения крестообразно свивальником. Пеленание в остатки одежды взрослых близких родственников – первый этап социализации ребенка. Переходя в мир людей, для передачи культурного кода малышу служила первая рубашка, а длина последующих уже зависела от возраста. Дополнение штанами и головным убором для мальчиков продолжало определение возраста. Социо-возрастная функция проявлялась в цветовом решении одежды. Так, например, молодые казаки во время праздников и гуляний носили нарядные бешметы красного цвета и его оттенков, а также бордового, зеленого, голубого. Изготавливались они из фабричных тканей: репса, атласа, сатина, хлопка и тонкой шерсти, что характеризовало степень достатка носителя. Пожилые казаки носили утепленные бешметы синего, коричневого, черного цветов. Поверх бешмета могли надеваться чекмень и черкеска.
^ 7. Символическая функция в казачьем костюме наиболее ярко представлена в мужском комплексе костюма, который имел длительный исторический путь развития, прежде чем стать феноменальным явлением в истории Кубани, носителями которого стали представители этносоциума, связанные родом деятельности и внутренними законами. В далеком прошлом в казачьей среде, как и у древних славян, существовало представление об одежде как вместилище духа ее носителя с возможным перевоплощением и воздействием на хозяина. Символическими предметами были головной убор, пояс, обувь. Образ шапки, как символа головы, широко распространен в песенном казачьем фольклоре, фиксируется во множестве обрядов. В обряде проводов казака на службу снятая с головы шапка символизировала начало перехода, движение в иной мир. Потеря казаком шапки (тема в служилых казачьих песнях) ассоциировалась со скорой гибелью. Снять шапку – находиться в неопределенном состоянии (кроме приветствия старшим), надеть шапку – вновь обрести собственный статус. «На кругу/раде, – пишет Н.И. Бондарь, – мог и должен был присутствовать каждый взрослый казак… окончательное решение чаще всего принималось «голосом» или подбрасыванием головных уборов» [5].
Самый выразительный вид мужской верхней плечевой одежды – черкеска – стал символом межэтнического общения и определил стилистику образа кубанского казака. Характер межэтнических отношений оказал положительное влияние на процесс восприятия костюмом инноваций. Инновационные процессы не были спонтанными, о чем свидетельствуют факты установления торговых и культурных отношений между казаками и горцами. Одновременное проживание на одной территории, установившийся мирный характер взаимодействия обусловили взаимовлияние таких различных социокультурных систем. Этнокультурные контакты имели больше позитивный характер и вызвали изменения не только в общей структуре общественных отношений, но и в костюме. Военно-культурное доминирование, сложившееся за длительный период проживания и освоения природно-климатических условий Северного Кавказа, определили превосходство военного костюма и вооружения горцев. Поэтому прямое заимствование (как тип трансформации инноваций) имело такой успешный результат, как в традиционном бытовом мужском костюме, так и в военном обмундировании. Символичность ношения комплекса мужского казачьего костюма, прошедшего славный путь побед, горечь поражений, трудности расказачивания, неоспорима, подтверждение тому – значимость костюма в современный период истории Кубани.
^ 8. Этнодифференцирующая функция в костюме казаков является продолжением символической. Мужской комплекс костюма был особо храним, почитаем и невозможен в ношении для иногородних. Дифференциация в ношении казачьего костюма подтверждена документальными источниками. На многочисленных фотографиях групп учащихся станичных училищ, даже тех, где допускалось совместное обучение мальчиков-казачат и детей иногородних, мы видим, что ношение черкески, бешмета, папахи, башлыка и наборного пояса возможно было только для казачьих детей. Символы казачьей гордости могли быть носимы в особо праздничных случаях молодыми казаками, еще не служившими в войске, но имеющими происхождение из казачьей семьи, также пожилым казакам оставляли право донашивать военную форму.
На основании вышеизложенного, логичен следующий вывод: а) специфичность развития категорий традиционного костюма состоит в том, что народные образцы несут в себе веками складывающиеся рациональные конструктивные формы, предназначенные обеспечить предельную функциональность и целесообразность; б) при стабильных силуэтных формах в традиционном костюме существует множество цветовых и орнаментальных комбинаций; в) объемно-пространственная структура костюма подчинена отношениям предметной среды, окружающей человека, и силуэтной форме одежды; г) появление новых тектонических преобразований в костюмном комплексе связано с освоением новых материалов, развитием производственных и торговых отношений; д) взаимообусловленность силуэтной формы и конструкции обеспечивают сырьевые ресурсы и материалы для производства одежды, что и является факторами, предопределяющими композиционную организацию комплекса костюма.
Литература:
- Попка И.Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту: очерки края, общества, вооруженной силы и службы. В 2-х частях./ Репринт. Краснодар, 1998. С. 126.
- Государственный архив Краснодарского края (далее – ГАКК). Ф.250. Оп.1. Д.4. Л. 50.
- Там же. Ф.249. Оп.1. Д.1744. Л.143.
- Абаза К.К. Казаки: донцы, украинцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории и стародавнего казацкого быта. СПб., 1890. С. 278–279.
- Бондарь Н.И. Воины и хлеборобы // Вопросы казачьей истории и культуры. Майкоп, 2002. С. 53.
А.В. Лолаева
Поликультурность в осетино-казачьих отношениях
Объективное освещение истории народов Северного Кавказа, их взаимоотношения имеют актуальное значение и в наши дни, так как помогают понять истоки дружбы и взаимного уважения между двумя соседними этническими формированиями. Века общей истории, общей религии породили в осетинском казачестве умение приспосабливаться к новым условиям, не отказываясь при этом от своего национального и индивидуального.
Следует отметить, что традиционная культура, и общественный уклад менялся с изменением социально-экономических условий, ибо несоответствие новым условиям лишало общность любого уровня каких-либо перспектив [1].
Что касается семейной и домашней жизни русского казака, то особо обращает на себя внимание роль женщины-казачки, как главнейшей помощницы казаку вести хозяйство. В семейном быту казака женщина являлась центральной фигурой. На ней главным образом держалось всё хозяйство, она принимала самое деятельное участие во всех работах, как дома, так и на поле. Без этого условия жизнь казака была бы слишком трудна, если не сказать, невозможна, ввиду той трудной военной и внутренней службы, какую каждый казак обязан был нести в продолжение большей и лучшей части своей жизни. Кроме общих домашних работ, которые усложнялись особенностями казачьего костюма и житейскими условностями, она работала и на паи. Женщине приходилось жать хлеб, связывать его в снопы, ставить скирды, молотить и затем отвозить домой. Казаки, не занятые службой, работали вместе с женщинами. При уборке сена на женщине лежало не меньше обязанностей, чем на мужчине.
Дети обоего пола с самого раннего возраста уже активно участвовали в хозяйственной жизни казачьей семьи, являясь, посильными помощниками родителей. Девушки, достигшие 15-16 лет, выполняли всю работу замужней женщины как в доме, так и вне его. Каждая благоразумная мать, прежде всего, старалась приучить свою дочь ко всем домашним и полевым работам [2].
Характеризуя жизнь и обычаи казачек в станицах, отметим, что осетинки и черкешенки не меньше их работали в доме. По осетинскому адату мужчина не должен был ни под каким предлогом исполнять женскую работу, равно как и женщина не должна участвовать в выполнении работы мужчины. Поэтому все хозяйственные работы в домашнем быту горцев были разделены на женские и мужские. В связи с чётким разделением труда между мужчинами и женщинами, в семье горца имели место и различия в отношениях родителей к своим детям. Женщина видела в дочери свою прямую помощницу и внутренне радовалась её появлению на свет Божий; напротив, мужчина же считал для себя большим несчастьем, когда у него родится дочь, а не сын [3].
Семейный быт жителей осетинских станиц складывался на основании понятий и обычаев народа, к которому они принадлежали. Обязательная солидарность членов семьи, руководимых старшим, составляла основу семейной жизни. Уважение к старшему по возрасту не только в отдельной семье, но и вообще в станичном обществе считалось священным долгом каждого члена общества и нарушение этого правила строго осуждалось. Общественное мнение для каждого настолько было важно, что если бы кто вздумал не считаться с ним, мог поплатиться жизнью.
Созданным осетинским казачьим поселениям жизнь диктовала свои условия. Молодые казаки, отвлекаемые службой и ценившие выше всего доблесть воинскую, не имели ни времени, ни желания сосредоточиться на устройстве домашнего и семейного благополучия, но жизнь менялась, внося свои коррективы во взгляды и понятия. Времена одностороннего взгляда на роль мужчины прошли, когда срок службы был сокращён, и казак должен был мирно устраивать свое хозяйство. К тому же со службы возвращались люди, видевшие лучшую семейную жизнь, основанную на солидарности мужчины и женщины, жизнь, в которой счастьем в семье наслаждаются одинаково все члены её. Ростки нового они привнесли в свою среду. Тем не менее, внешнее проявление в отношении мужа к жене оставалось несколько суровым. Осетин никогда не называл её по имени, заменяя его местоимением «ты» или «она». Говорить другим о своей жене было не принято, но если приходилось, то муж говорил о ней так, чтобы никто не заподозрил его в словах нежности. С ней заговорить, поспорить, пошутить, спросить совета, вообще всякое проявление теплых чувств к жене в присутствии других считалось зазорным. Жена также никогда не называла мужа по имени. Более того, не принято было называть имён всех родственников мужа, а если бы и посмела назвать кого, даже заочно, то это для означенного считалось бы большим оскорблением. Если бы кто-нибудь спросил жену, как зовут её мужа, она, смеясь, ответила бы: «не знаю» или же указала бы на одноимённого с её мужем общего знакомого и сказала, что зовут его так же, как и его. Жена не сопровождала своего мужа в поездках, когда же жена и муж встречались случайно в обществе, они приходили в замешательство и старались показать, что не замечают друг друга. Если бы пришлось в одно и то же время идти к знакомым или родственникам, муж не должен был сопровождать жену, если она не хотела сделаться предметом осуждений и насмешек. Такие отношения мужа и жены, имевшие в старину значение нравственного унижения женщины, постепенно теряли свой смысл. Хотя муж при других продолжал относиться к жене не очень внимательно, но в доме с глазу на глаз обращался с ней ласково. Но это были привнесенные внешние условности, в целом же у осетин оскорбить женщину считалось величайшим преступлением. Трудовая жизнь женщины в семье, стеснённое положение в обществе, слабая природа давали ей, по обычаю, особые права и преимущества, и личность её считалась неприкосновенной. Если бы женщине вне дома понадобилась какая-либо услуга, мужчина ей бы покровительствовал. Занятия мужчины и женщины в семье были резко разграничены. Все полевые работы и, вообще, вся тяжёлая работа была обязанностью мужчины, но всю домашнюю работу выполняла женщина [4].
В казачьей среде всегда обращали большое внимание на воспитание девочек. Это входило в обязанность матери, а мальчики с возраста 8-9 лет попадали под исключительное воздействие отца. Особенное внимание обращалось на их нравственное совершенство. При воспитании детей осетинские казаки придерживались традиций горского воспитания: при старших не возражать и не выражать своих суждений, оказывать старшему всевозможные услуги, уступать место старшему, когда он подходит, не садиться без приглашения. Польза обучения детей грамоте была осознана давно, ещё до открытия станичной школы (в 1871 г.). Мало-мальски сознательные отцы старались определить детей в какое-либо учебное заведение, тратя на них последние средства. Нальчикская горная школа, Екатериноградская полковая школа, Моздокская семинария, Владикавказское реальное училище – с их учреждением всегда имели воспитанников из ст. Черноярской, Новоосетинской и др. С открытием же школы в Черноярской около 2/3 всех станичных детей обязательно оканчивали курс этой школы. Вообще образование мальчиков было в большом почёте, но нельзя сказать того же относительно девочек. До учреждения в станице церковно-приходской школы здесь не было ни одной грамотной женщины. Девушки занимались шитьём, вышиванием и другими домашними работами, но с учреждением церковно-приходской школы грамоте стали обучаться и девочки. В этом деле большую помощь оказала жена бывшего станичного священника А. Абутидзе. В 1894 г. А. Абутидзе предложила свои услуги безвозмездно обучать девочек. Девочки, пройдя трехлетний курс под руководством опытной и внимательной учительницы и наставницы, стали выделяться среди своих подруг, не посещавших школу. Помимо грамотности, они приобретали некоторый внешний блеск, значительную раскрепощеность, что давало им в обществе определенные преимущества.
Почитание детьми родителей было чрезвычайно велико: сын при отце в присутствии посторонних никогда не садился, не вступал в разговор, а говорил лишь тогда, когда его спросят. Отношение родителей к детям в семье было мягкое, но в обществе некоторые ещё придерживались устаревшего обычая, в силу которого отец при посторонних никогда не позволял себе приласкать своего ребёнка, обратиться к нему, делал вид, что он его не замечает. Говоря о сыне, отец не называл его «мой сын», а говорил «наш мальчик» [5].
Среди населения Черноярской и Новоосетинской станиц имело место смешение нравственно-религиозных понятий. Резче всего они выражались в заключении брачных союзов. Муж при живой жене по обычаю имел право жениться без церковного брака на другой женщине, чтобы оставить потомство. Вообще при заключении брачных союзов к таинству брака относились, как к делу необязательному, а потому в начале заселения станицы, с точки зрения христианской религии, незаконных браков было больше, чем законных [6].
Основными нравственными понятиями населения являлись уважение к чести женщины, супружеская верность, почитание старших, трезвость, скромность при всяких взаимных отношениях и неподкупность. Эти добродетели служили в обществе мерилом при определении порядочности человека. В дела об оскорблении женщины общество обыкновенно вмешивалось само и, не допуская их до суда, прибегало к самосуду.
Обращает на себя внимание то, с какой точностью исполнялись в станицах долговые обязательства и как относились к злостным должникам. Письменных документов первое время не было, но дающий в долг деньги на память отмечал выдачу где-нибудь: на дверях или на палочке делались зарубки. Насколько честно расплачивались должники при наличии таких своеобразных документов, в народе ходит следующий рассказ: один одолжил другому 10 рублей, сделал зарубку на своей палочке. Должник к сроку не заплатил, а затем, когда он не заплатил к следующему сроку, кредитор пригласил его на ныхас (место, куда собирались для решения станичных вопросов). Заметив уклончивые ответы должника, кредитор, с упрёком обращаясь к нему, собирался уничтожить отметку на палочке, желая этим назвать его нечестным. Угроз этих было достаточно, чтобы должник в тот же день уплатил долг. В силу местных особенностей общежития и для решения общественных вопросов установился особый порядок. Все дела до 1870 г. решались на ныхасе 12-ю почётными стариками. Эти старики решали все дела судебные и распорядительные, составляли правила дозволения, запрещения, производили гражданские и уголовные решения. С 1870 г., хотя положением были установлены атаманы станицы, общественные сходы, судьи, но, ввиду особенностей отношений младших к старшим, когда младший не мог ни противоречить старшему, ни даже высказать свого мнения, общественными делами продолжали править те же старики, а не старые члены общества, имевшие по положению право голоса, хотя они и присутствовали на сходах, но только слушали, не имея никакого влияния на решение вопросов. В решениях стариков руководящим началом служило обычное право и решения их безапелляционно исполнялись. Вообще, до изменения положения 1891 г. об общественном управлении казачьими станицами, которым были установлены выборные гласные от 10 дворов один и суды на новых началах, вершителями станичных дел были старики, пользовавшиеся особым авторитетом и почётом [7].
Одним словом, казачество принципиальных изменений в традиционную культуру осетин не внесло, но сделало ее отдельные сферы, насколько это было возможным, более закрытым и повысило их знаковость.