Вопросы казачьей истории и культуры

Вид материала

Содержание

Социальная и экономическая адаптация
Вольные казаки
Служилые казаки
Воровские казаки.
Рязанские казаки, мещерские казаки и городецкие казаки
Российские казаки

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14

М.Е. Галецкий

^ Социальная и экономическая адаптация

национальных традиций в финансово-кризисных условиях

Адаптация (позднелат. аdaptatio – прилаживание, приведение в соответствие) – это процесс приспособления организма, популяции или другой биологической системы к изменившимся условиям существования (функционирования). В основе адаптации человека – выработанная в процессе его эволюционного развития совокупность морфофизиологических изменений, направленных на сохранение относительного постоянства его внутренней среды (гомеостаза). Система адаптации человека к условиям окружающей среды многолика. И потому этим занимаются представители разных областей знания, анализируя отдельные стороны адаптации и используя в этих целях присущие данной отрасли методологические подходы: естественнонаучный, социологический, психологический. Одним их первых к проблеме адаптации человека обратился Г. Спенсер, распространив законы биологической адаптации на общество и предложив теорию равновесия, в свете которой адаптация рассматривается как устойчивое равновесие индивида и социальной среды.

Встает вопрос – возможно ли вести речь об адаптированности национальных традиций? Важнейший фактор адаптированности человека к окружающему миру связан с его способностью и желанием идентифицировать себя с той или иной культурой или субкультурой. Современное поколение россиян воспринимает духовные ценности, переданные предшествующими поколениями (в их «первозданном» виде, равно как и «стилизованные под старину»), как анахронизмы.

На чем современный человек, в особенности молодой, может основывать свои представления о национальных традициях и их ценности? Представляется, что, прежде всего, на полученной из окружающего его социокультурного мира информации, событий, наконец, образа жизни индивидов и социума. Зачастую понятие национальные традиции используется в общепринятом научном понимании как один из основных элементов культуры. Культура, сама по себе, – сложно структурированная система. В зависимости от того, с какой методологической позиции и по каким основаниям ее анализировать, можно выделять те или иные ее структурные элементы, различающиеся по характеру носителя, результату воздействия на общество и человека. Элементы культуры, составляя единое целое, выполняют различные функции, жизненно важные для всей системы в целом и для ее элементов. Они могут сосуществовать, взаимодействовать, противостоять друг другу, менять свой статус.

Структурируя культуру, исходя из ее носителя, выделим в качестве предмета предпринятого нами исследования, следующие уровни: народная, элитарная и массовая культура. Национальные традиции формируются, в большей степени, в народной культуре. Они передаются из поколения в поколение по сформированной годами схеме жизни: рождение ребенка (традиция его приема родными и близкими, крещение, выбор нареченных отца и матери), вступление в жизнь (первые шаги, поздравление при поступлении в школу) и т. д. Если проанализировать современные традиции и прошлые, можно отметить лишь некоторые черты совпадения, по которым возможна национальная и социальная идентификация личности. Напрашивается вывод – исторические национальные традиции просматриваются слабо. К примеру, современные свадебные церемонии все чаще представляют собой унифицированный способ вступления в брак, ограниченный тривиальными (повторяющимися из церемонии в церемонию) словами напутствия, маршем Мендельсона и записью в журнале о факте регистрации. Учитывая, существующий призыв: все компьютеризировать и использовать «одно окно для выдачи документов», можно предположить, что факт регистрации вступления в брак, как и получение в настоящее время загранпаспорта, можно будет оформить по Интернету.

Конечно, вряд ли есть смысл пытаться вернуться к истоку церемонии, которую использовали, например, донские казаки, когда при вступлении в брак казаку, достаточно было на майдане в присутствии атамана объявить, что женщина ему люба, и он берет ее в жены. И, если она произносила, что он ей также люб, казак, накинув полу казакина на женские плечи, уводил с майдана уже жену. В приведенном изложении сознательно несколько упрощена схема женитьбы казака, однако, нельзя отрицать того факта, что данная традиция имела свое, довольно сильное психологическое, социальное и эмоциональное воздействие на людей. Именно этим можно объяснить ее достаточно долгое существование, даже тогда, когда свадебный обряд перешел в лоно церкви.

Переход на стилизованную систему бракосочетания (как и ряд других элементов массовой культуры, порожденной ее глобализацией и коммерциализацией), на наш взгляд, представляет собой угрозу гибели национальных традиций народов, проживающих в России. Особенно это касается полиэтничных регионов. С одной стороны, в ситуации полиэтничности и поликонфессиональности индивид приобретает навыки общения с носителями иной культуры. В таком обществе наиболее оптимальной формой совместной жизни становится толерантность, которая воспринимается как неотъемлемая часть повседневной жизни. Но с другой стороны, в такой среде реальна потеря традиционного уклада, что, безо всякого сомнения, имеет свои отрицательные черты. Индивид, как правило, не признавая чужие традиции, считая их неприемлемыми, постепенно начинает на этом фоне и в контексте утрачивать и традиции своего народа. Встает очередной вопрос – почему у современного человека (помимо отмеченных выше причин) продолжает утрачиваться потребность сохранять обычаи и традиции своих предков, что неминуемо ведет к утрате исторической памяти?

Причины, которые лежат в основе явления нивелирования культуры социума и национального сообщества, многогранны и сложны. Важнейшими условиями сохранения и соблюдения национальной традиционности тем или иным социумом, является стабильность, как в жизни отдельно взятого индивида, так и, соответственно, в национальной группе; стремление государственных структур воспринимать национальную культуру, и, в частности, национальные традиции, как неотъемлемую часть государственной политики. Преобладающее большинство народов страны на протяжении веков сложились как этнические общности на территории России, и в этом смысле они являются коренными народами, сыгравшими историческую роль в формировании российской государственности. Благодаря объединяющей роли, которая выпала на долю русского народа, в России сохранились уникальное единство и, одновременно, многообразие, духовная общность и союз различных народов.

Но является ли сохранение традиционной культуры приоритетным в планах самого индивида? Реальная российская действительность свидетельствует о том, что далеко не всегда. Этому способствует и государство с его современной финансово-кризисной политикой, имеющей призрачные черты благополучия, но никак не расцвета. В качестве аргумента может рассматриваться следующий тезис из «Концепции национальной политики в Российской Федерации» (15 июня 1996 г. Указ № 909) – «в условиях переходного этапа в жизни страны непосредственное влияние на межнациональные отношения оказывает ряд взаимосвязанных тенденций общественного развития: стремление народов к самоопределению и объективный процесс интеграции российского общества; возрастающая самостоятельность субъектов Российской Федерации и воля граждан к упрочению общероссийской государственности; потребность в проведении общего курса экономических и политических реформ и разные социально-экономические возможности регионов, обусловленные их исторической и хозяйственно-культурной спецификой; стремление сохранить и развивать национально-культурную самобытность и приверженность духовной общности народов России». В данном документе нашло отражение желаемое, имеющее малую связь с действительностью.

Весьма серьезной угрозой для сохранения национальных традиций является, как отмечалось выше, и глобализация. Ныне глобальные коммуникационные, финансовые, миграционные потоки пробили огромные бреши в существовавших в той или иной мере, границах, спрессовывая разные культуры и образы жизни в едином пространстве мирового массового социума. Складывается плотная, всепроникающая сеть общественных взаимоотношений. Нетерпимость в этих условиях генерирует высокое напряжение, способное блокировать жизнедеятельность общественных систем, как на национальном, так и на мировом уровнях.

Вместе с тем, на наш взгляд, глобализация, как это не парадоксально, наглядно демонстрирует неисчерпаемое многообразие социокультурных традиций и форм общественного устройства, норм взаимоотношений и ценностных ориентаций, присущих разным сообществам. С каждым десятилетием это многообразие не только не уменьшается, но растет, иногда в геометрической прогрессии, бросая вызов самой способности человеческого рода регулировать возникающие на этой почве противоречия, не допускать их перерастания в острые конфликты и столкновения. Глобализации сопутствует этническая мобилизация.

Экономическая и социальная возможность выхода из сложившейся ситуации отсутствует. Маргинализация общества еще больше удаляет современного человека даже от тех остатков традиций, которые еще сохранились в этнических и национальных пространствах. Некоторая возможность исправить положение дел в направлении сохранения народных традиций существует у религиозных сообществ. Однако, агрессивность некоторых из них вызывает либо раздражение у людей, либо наносит ущерб самому существованию человека. Губит традиционность в социуме и появление новоявленных миссий, религиозных сект, отсутствие ответственности перед обществом тех, кто пользуется в полной мере правом высказывать свои «свободные» мысли, изливая их на «обнаженную» душу человека.

Современный мир стал сложным, взаимозависимым, быстро изменяющимся и, порой, непредсказуемым в своем развитии. Многие негативные тенденции в развитии современной культуры связаны с коренными изменениями в экономической и социальной сфере страны, которые не всегда понимаются и разделяются людьми. Никогда еще Россия не переживала такого трагизма и унижения, как теперь.

«И в каждом сердце, в мысли каждой –

Свой произвол и свой закон...

...над нашим станом,

Как встарь, повита даль туманом,

И пахнет гарью. Там – пожар».

Строки из «Возмездия» А. Блока являются, как никогда, актуальными. В стране, с некогда относительно однородным составом населения, произошла резкая социальная дифференциация, повлекшая за собой формирование новых субкультур в рамках современного российского общества, реструктуризацию ценностных ориентаций, формирование новых культурных запросов, которые, практически, не согласуются с традиционными. Перемены в мироотношении людей, глубинные и массовые, в свою очередь, изменяют облик экономической и политической жизни, влияют на темпы экономического роста. Стремительные изменения ведут к глубокой неуверенности, рождающей мощную потребность в предсказуемости. «Глубокая неуверенность в будущем способствует возникновению не только потребности в сильных властных фигурах, которые защитили бы от угрожающих сил, но и ксенофобии. Пугающе быстрые перемены рождают нетерпимость к изменениям в культуре и к иноэтническим группам» [1]. Так было в США в начале ХХ в., в Германии в 30-е гг. ХХ в. Так обстоят дела и в современной России.

Тотальный характер принял процесс обнищания общества. Происходят процессы люмпенизации населения, что закономерно ведет не только к снижению уровня духовных запросов личности, но и повышению агрессивности общества, активизации маргинально-криминальных слоев, для которых характерны презрение к интеллектуальному и духовно-нравственному началу в человеке, к исторически сложившимся нормам общественного бытия и социального поведения, образованности и эрудированности и т.п.

Вывод: важнейшим фактом в современном российском обществе является попытка осознания высшего предназначения каждой личности. Чтобы это осознание стало реальностью, гражданскому обществу и государству предстоит большая работа, как в направлении изменения мировоззрения людей, так и в плане организации систематической, повседневной работы по сохранению лучших образцов народной культуры. Успех возможен только при повседневном, приоритетном внимании и поддержке со стороны государства и общества сферы культуры. Требует изменения информационная политика российских СМИ, которая должна настраивать людей на созидание, желание воспринимать окружающий мир как человеческую среду обитания, в которой только и возможно получить, сохранить и передать, преумножив, богатства, созданные предыдущими поколениями. Для этого нужны, прежде всего, соответствующая оптимальная окружающая социальная среда, экономическая стабильность и уверенность тех, кто несет на себе альтруистский груз сохранения национального облика России и отдельно взятого народа, что их поймут и поддержат государство и гражданское общество.

Литература:

Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997.
Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.
Флиер А.Я. Современная культурология: объект, предмет, структура // Общественные науки и современность. 1997. № 2.
Савицкий П.Н. Степь и оседлость // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М., 1993.
Трубецкой Н.С. Верхи и низы русской культуры // Пути Евразии. М., 1992.
Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
Печчеи А. Человеческие качества. М., 1980.
Кинг А., Шнайдер Б. Первая глобальная революция. М., 1993.
Коптюг В.А. Устойчивое развитие цивилизации и место в ней России. М.; Новосибирск, 1996.
Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. Т. 1. М., 1989.
Корченов В.В. Социологические проблемы здорового образа жизни. М., 1998.
Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Принципы коэволюции сложных систем и социальное управление // Синергетика и социальное управление. М., 1998.
Урсул А.Д. Становление ноосферного интеллекта и опережающее образование // Синергетика и образование. М., 1997.
Шарден Т. де. Божественная Среда. М., 1992.
Минард Е. Эволюция богов. М., 1966.

А.В. Сопов

Российское казачество как социально-историческое явление

Казачество всегда привлекало своей самобытностью. Это явление воспринимается как сугубо уникальное, чисто российское. Уникальность эта – основа привлекательности для творческих натур, которые черпают в образе казачества вдохновение. Но вместе с тем, в спорах о роли и месте казачества постоянно упускается момент типичности. Казачество – в большой мере явление типичное. Это своеобразная реакция приспособления социума к экстремальной окружающей среде. Нечто общее с казачеством мы наблюдаем в общинах сербских граничар, балканских и карпатских гайдуков и гайдамаков и даже в среде покорителей американского Дикого Запада (при несравненно большей доле индивидуализма). Таким образом, уникальность казачьей формы выживания проявляется лишь в сравнении с обыденной жизнью абсолютного большинства населения.

Вот уже два десятка лет возникают все новые и новые попытки придать казачеству оригинальную трактовку. К сожалению, в большинстве случаев всё достоинство этих новых определений и осмыслений заключается лишь в их оригинальности [1]. Смысл большинства споров вокруг казаков сводится к определению их исторической роли и места в российской действительности. При определении же места и роли казачества дискуссия сводится к двум главным вопросам: происхождение казаков и этнический статус казачества. Будущее же казачества видится спорщикам, как правило, крайне туманно.

Весь багаж сведений среднего русского интеллигента о казаках заключается, в лучшем случае, в осведомленности о завоевании Сибири Ермаком, о бунтах Разина и Пугачева, о роли казаков атамана Платова в Отечественной войне 1812 г. и о Запорожской Сечи. Учитывая всепобеждающий рост невежества, «интеллект» среднего россиянина не нагружен даже этим. Существование каких-либо других казаков воспринимается в неказачьих регионах с изумлением, тогда как в менталитете многих иностранцев казак с его песней, джигитовкой, пляской олицетворяет русского человека [2].

Правительственная политика в отношении казачества обычно была реакцией правящих кругов на деятельность казаков во внутри- и внешнеполитической сферах, затрагивающих интересы России. Казачий вопрос возникал обычно в периоды внутренних неудач и политических потрясений и замирал в годы мирной, спокойной жизни. Казаками пользовались как специальной военно-полицейской силой и забывали о них в моменты проведения реформ. Русская либеральная интеллигенция, западнически настроенная, мало интересовалась казаками и даже, как будто бы, их стыдилась. Радикальные же преобразователи всей русской жизни совершенно не считались с чьей-либо самобытностью и с революционной беспощадностью избавлялись от неё, подчас вместе с носителями этого своеобразия.

В литературе, посвященной казачеству, нет однозначного ответа на вопрос, как соотносятся современные казаки с русским этносом и этническими и социальными группами, существующими в современном обществе. Действительно, они парадоксально сочетают в себе и этнические, и социальные характеристики, но не являются моноэтничными. Есть казаки-русские и казаки-калмыки, казаки-башкиры и казаки-осетины, казаки-татары и казаки-армяне и т.д. Поэтому декларируемая особая этничность не приводит к всеобщему требованию отдельного национального казачьего государства. И мне, и многим другим авторам уже приходилось писать, что казаки сочетают в себе как этнические, так и сословные черты; невозможно механически отрывать одно от другого[3]. Казачество следует рассматривать как военное сообщество – полиэтническую социальную общность, сформировавшуюся в приграничной территории – фронтире, отличительной особенностью которой является военное ремесло как основное занятие.

В последнее время появились работы о казачестве как едином феномене. Однако, на наш взгляд, такая трактовка не вполне правомерна. Проведенная типологизация (классификация) различных групп казаков демонстрирует, что казачество как особая социально-историческая общность не укладывается и в эту стратегию.

По версии историков Кубанской казачьей академии, казачество это: во-первых, культурно-историческая общность, народ; во-вторых, служилое сословие, формируемое тем или иным правительством для своих целей; в-третьих, административно-территориальное образование, экономическая общность всех народов и сословий, проживающих на казачьих землях.

С нашей точки зрения, опираясь на все известные источники, казаков можно классифицировать по следующим группам:

1. ^ Вольные казаки – первое упоминание в 1380 г., согласно летописи Донского монастыря, донцы участвовали в Куликовской битве. Согласно Гребенской, Антониевой летописям и преданиям, казаки Донского городка, что был повыше станицы Казанской, преподнесли великому князю Дмитрию перед Куликовской битвой образ Донской Божией матери. Казаки городков Гребни и Сиротина – образ Гребневской Божией матери и участвовали в битве.

2. ^ Служилые казаки являлись частью государевых людей. Они верстались из различных сословий. Исторические предшественники – черные клобуки. Служилые казаки делились на городовых, сторожевых, поместных, реестровых (украинские) и др.

3. ^ Воровские казаки. Шайки степных разбойников. Сами выбирали своих атаманов (С. Разин, Е. Пугачев и др.).

4. «Вольное» казачество Смутного времени. Его выделяет историк А. Станиславский[4]. Они орудовали, чуть ли, не по всей России, в их составе преобладали недавние холопы, крестьяне, бедные дворяне. Служили то законной власти, то самозванцам. Боролись с дворянами за власть в разоренной стране. В отличие от предыдущих групп, базой их формирования были не долины рек Северного Причерноморья, Северного Кавказа и Приазовья, а южные и западные районы самой России, охваченной гражданской войной.

С XVI в. известно о существовании групп служилых людей тюркского происхождения на крымско-турецкой службе. Их называли перекопскими или азовскими казаками[5]. С этого же времени казаки начинают постоянно использоваться в качестве иррегулярных войск в русской армии, занимая левое крыло в каждом крупном воинском соединении. Иррегулярные казачьи части имели собственное командование: голов, атаманов, сотников – и обычно использовались при наступлении. В первых сведениях о казаках упоминаются севрюки и разбойники-русь (в 1549 г. – в жалобе ногайских мурз Ивану IV). В источниках того времени встречаются также казаки: курмышские, темниковские, шацкие, пронские, алаторские, воронежские. Их положение и происхождение до конца неизвестно, но предположительно, различно.

У историков, занимавшихся проблемами происхождения донских казаков, в течение долгого времени пользовалась популярностью версия о том, что в XV – начале XVI в. некие рязанские казаки, они же мещерские казаки и они же городецкие казаки, сыграли весьма важную роль в русской колонизации Среднего и Нижнего Подонья, а также в создании донского казачества. Эту мысль высказал еще В.Н. Татищев [6], в законченном виде изложил С.М. Соловьев [7] и затем повторяли многие вплоть до недавнего времени [8].

^ Рязанские казаки, мещерские казаки и городецкие казаки – это три совершенно различные группы населения, из которых ни одна не имела прямого отношения к истории донского казачества. Их отождествление между собой и с донскими казаками произошло потому, что историки понимали термин «казак» однозначно, в то время как на самом деле в XV – XVI вв. термин имел несколько существенно различных значений.

Во-первых, казаками назывались профессиональные конные воины, приспособленные к действиям в степных условиях, лично свободные, обычно состоявшие в разбойничьих шайках или нанимавшиеся на пограничную военную службу к государствам, граничившим со степной зоной. По-видимому, они не имели ни хозяйства, ни сколько-нибудь постоянного местожительства и не создали никаких более организованных групп, чем разбойничьи шайки. Такие казаки были наиболее многочисленны в первой половине ХVI в. на территории бывшей Большой Орды западнее Волги (восточнее Волги территории заняли заволжские ногайцы). Политический вакуум, существовавший там в течение первой половины XVI в. после разгрома войска Шейх-Ахмеда, был весьма удобен для развития паразитического бродяжничества и разбойничества. Заметим только, что политический вакуум не означал вакуума демографического, наоборот, существование разбойничавших казаков показывает, что было там и какое-то трудящееся население, за счет которого эти разбойники кормились, путем ли грабежа или эксплуатации этого населения, ибо одним грабежом купеческих и посольских караванов кормиться невозможно. Кстати, и предшествующее двадцатилетнее существование войска «Ахматовых детей» на этой территории тоже свидетельствует о том, что она была не пуста.

Во-вторых, в этот же период или несколько раньше появились и совсем другие казаки – разновидность регулярных войск в пограничных со степью крепостях соседних государств. В Московском государстве такие казаки в дальнейшем до конца XVII в. имелись в составе «служилых людей» наряду с другими группами (стрельцами и др.). Их называли обычно городовыми казаками, иногда полковыми казаками. Таковы были и все украинские казаки, кроме запорожских, и казаки на турецко-крымской службе – перекопские, азовские. Ниже мы будем условно называть всех таких казаков служилыми казаками в отличие от описанных выше неорганизованных казаков – разбойников и наемников. Служилые казаки набирались большей частью из населения тех стран, которым служили, наделялись землей на общих основаниях с другими категориями профессиональных воинов, имели постоянное местожительство и хозяйство. Неизвестно, почему две столь различные группы населения получили одно и то же название, скорее всего это произошло случайно, может быть, вследствие переходов отдельных лиц из одной группы в другую или даже просто из-за внешнего сходства в одежде, оружии и т.д.

В середине XVI в. название «казаки» было присвоено еще одной категории населения, которая существовала и раньше, но казаками не называлась. Это были группы населения разнообразного этнического состава за пределами официальных границ Московского и Польско-Литовского государств, имевшие развитое сельское хозяйство (хотя не всегда земледельческое) и специфический территориально-общинный строй без феодалов, с демократическим самоуправлением и сильной военной организацией. Из таких групп, не имевших ничего общего ни с неорганизованными, ни со служилыми казаками, образовались известные объединения запорожских, донских и других казаков, которые в литературе по сей день именуются просто казаками, без дополнительных эпитетов, или иногда называются вольными казаками. Это не единственный случай появления подобных казаков задолго до появления термина «казак», например, таковы были и известные севрюки на Украине, впоследствии не сохранившие своей автономии и превратившиеся в крестьян.

Документы XVII-XVIII вв. фиксируют деление казаков на: старых и молодых, старожилых (природных, коренных) и новопришлых. А также на низовских и верховых (выше Голубинского городка). Упоминаются также знатные (значные) и лучшие (лутчие) казаки, домовитые и жалованные.

К началу XVIII в. уже довольно четко прослеживаются такие категории казаков как:

– рядовые казаки;

– станичные атаманы и старшины;

– войсковые атаманы и старшины.

Наиболее полно картину социальной стратификации населения казачьих областей можно описать на примере Дона.

«...Складывание (донской казачьей – А.С.) общности шло параллельно в нескольких направлениях, – пишет Р.Г. Тикиджьян, – во-первых, как сословие с четко регламентированной системой привилегий и повинностей. Во-вторых, как муниципия, огромная самоуправляющаяся община. В-третьих, как особая социально-экономическая группа с более поздним переходом от скотоводства к земледелию (в результате запретов и др. особенностей), большой долей промыслов в общей системе хозяйствования. В-четвертых, «род оружия»[9], входя в кавалерийские дивизии четвертыми полками (наряду с драгунами, гусарами и уланами)»[10].

Уже в начале XVII в. появляется группа донских, «базовых» (своих) татар, представителей тюркоязычных этносов, исповедовавших ислам. К середине XVIII в. после длительного военно-политического и культурного взаимодействия закрепляются права казачества за «базовыми» донскими калмыками, исповедовавшими ламаизм. При постоянных контактах с казаками названные группы не ассимилировались и сохранились вплоть до начала XX в. Часть из них неминуемо принимала христианство и вливалась в численно и политически преобладавшую славяно-русскую группу казачества. Со временем этот процесс привел к складыванию в среде донских казаков метисной прослойки, обозначавшейся в источниках XVII – XVIII вв. терминами «тума» и «болдырь».

Что касается этнического состава казачьих войск, то вот что по этому поводу пишет Б.Е. Фролов [11]: «Разрешение принимать в казаки всех желающих свободных людей меняет облик войска. В него устремились элементы, представляющие различные сословные группы русского общества. Поступали в Черноморское войско: беспоместные или мелкопоместные украинские дворяне, торговцы, реестровые казаки Левобережья, гетманские и малороссийские казаки, донские и чугуевские» [12].

Немало среди черноморских казаков встречается вышедших с «польской службы жолнер», отставных солдат и офицеров русской армии. В списке казаков часто встречаются «казенного ведомства поселяне», люди «мужицкого звания» и «неизвестно какого звания». Большое количество беглых из разных областей России крепостных крестьян, дезертиров и преступников» [13]. Зачисляются «сверху» работники из Малой России и Польши[14].

Эту мысль можно дополнить словами Ф.А. Щербины по поводу образования Черноморского казачьего войска: «В собранное разноплеменное войско вошли великорусы, поляки, литовцы, молдаване, татары, греки, немцы, евреи, болгары, сербы, албанцы, белорусы, черкесы» [15].

Факты явно подтверждают его высказывание: «Черкесский владетель Мурадин Оуглы, сделался черноморским казаком» [16]. «В феврале 1793 г. выразил желание продолжить службу в войске Черноморском бывший запорожский казак куреня Ведмедовского «Степан Моисеев сын Заводовский», родившийся в «турецком городе Хотене в законе еврейском» [17]. В высших эшелонах черноморской старшины мы встречаем выходца из польской шляхты войскового старшину Подлесецкого. Войсковой полковник А. Высочин – русский, а другой войсковой полковник И. Юзбаша – татарин.

Примечательна история хорошо известной черноморской семьи Бурносов. Основатель рода Петр Бурнос (имя которого выбито вторым на мраморной доске георгиевских кавалеров ККВ) – поляк Пинчинский. В начале XIX в. он усыновил абадзехского мальчика. Родной сын Петра Бурноса Корней взял в семью еврейского мальчика. Спустя несколько десятилетий, приемный сын Петра Бурноса писал: «Василь Корнеевич Бурнос – поляк, я – черкес, Старовеличковский Бурнос – еврей» [18].

Ю. Аверьянов и А. Воронов различают русское казачество как этносословную группу русских и российское казачество, которое составляют этносословные группы своих народов: калмыки, буряты, татары, эвенки и др. Современное состояние казачества они определяют как субэтническую общность русского и украинского народов.

^ Российские казаки в XVIII – начале XX вв

Blog

Вопросы казачьей истории и культуры

Содержание