Geum.ru

Сестра саша. Глава Нужно что-то делать

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 7. Первая встреча.
Волевым решением.
«сестра саша. версии, изложенные в порядке их поступления.
Подобный материал:
1   2   3
^

Глава 7.

Первая встреча.


Вечером следующего дня Жуков припарковался у «Чебуречной». Заведение находилось на небольшой площади у вокзала. Женщина, которая с недавних пор существовала для него только на бумаге, и то только потому, что ее безумные родители не захотели получить свидетельство о смерти, спокойно проживала по конкретному адресу, без труда добытому Пустельгой. Женщина работала посудомойкой. Для верности Борис Иванович задействовал милиционера - мало ли, похоже, дамочки и впрямь затейницы. Словом, страж порядка остановил гражданку на подходе к родной «Чебуречной» и проверил у нее паспорт.

Она показалась только в четверть десятого - задерживают рабовладельцы. Игорь Павлович сразу понял, что это она - алая «крылатка», красные туфли с ремешком как у танцовщиц фламенко и прическа под Мирей Матье. Окликнул. Она ахнула и побежала в сторону железной дороги. Бегала она так себе. «Стой, сестра!» Жуков схватил ее в момент, когда она приготовилась прыгать с платформы. «Попытка побега. Так и сковырнуться недолго. Кувырк – и открытый перелом!» Он сжимал ее руку повыше локтя: «Не донимай меня, моя ненаглядная, а то…» «С тебя станется», - прошипела она, но как-то разом успокоилась. «Она приняла меня за кого-то другого, – догадался Игорь Павлович. - Похоже, не у меня одного имеются к ней вопросы».

Они перешли дорогу и остановились у ярко освещенной витрины «Ювелирного». Пудра так и сыпалась с нее, волосы «воронье крыло» не блестели - крашеные? В общем и целом, законченностью форм и цветовых решений она походила на аппликацию. Он услышал голос бывшей жены: «Глазюки, как у сестры Саши!». Глаза у нее и правда были необыкновенные. Не иначе как осознавая это, Саша или лже-Саша пощадила глаза - не стала гримировать.

Завернули в какой-то кривой проезд. Наконец он догадался взять у нее пакет, набитый продуктами.

- Сейчас мало кто разрешает выносить, а у нас можно. Вот и терплю, вот и кручусь, довольствуюсь, - пояснила она.

Он понимающе кивнул. - Я должен, наверно, извиниться за некоторую навязчивость. Все дело в глупом любопытстве. Не могу отказать себе в удовольствии запросто поболтать с девушкой, которая по некоторым сведениям померла больше тридцати лет назад.

- Они лгут, лгут. Они стыдятся меня! – взвизгнула Саша.

Его слова возымели действие: она забежала вперед, заглядывала ему в лицо.

- ВолкиИ позорные! Кто помер? Я танцевала хорошо, хорошо пела, в общем, я подавала надежды, сечешь, Палыч? Я в шесть лет уже блины пекла на всю их семейку. А потом сорвалась, закуролесила девка. Ничего, ей-Богу, особенного, но эти… ну, в общем, родственнички, взбеленились. Пусть покажут свидетельство о смерти!.. Ах, не-е-ту. Небось, потеряли?.. Как, совсем не получили? Ну, уважила, мать! Ну, спасибо…

Она продолжала свою трескотню, а он мимо воли старался уловить в ней сходство с Полиной или Верой. Однозначного ответа не было, но ведь и Вера не очень похожа на мать. Он сравнивал Сашу даже с тестем, которого видел всего дважды. Конечно, это была маленькая блажь, он прекрасно понимал, что дело давно уже не в том, является или нет эта женщина родной дочерью Бусаргиных.

- Пусть покажут могилу! - не унималась тем временем Саша. - Пусть покажут, стервы, мою могилу. Постой-постой, я угадаю: пепел по ветру развеяли?.. Что, нет? Ну тогда, это все они, вешние ливни, холмик с землей сравняли. Что, нет? - она упорно заглядывала ему в лицо.

- Браво! Бис, – Жуков трижды медленно хлопнул в ладони. - Отдадим должное системе Станиславского. Речь идет не о твоей могиле, а о могиле сестры Са…

- Заткнись! - она от души выругалась. – Это все он, старый козел, его работа, чтоб я была здорова! – Саша отвесила несколько крепких слов в адрес покойного Ильи Фомича.

- Тебе как на духу скажу, милый шурин: не-на-ви-жу… Лахудра! - у него для меня и слова другого не было. А маман - она уже от него рехнулась.

- Вот оно как. Но ты ведь хорошая девочка - не стала бы так говорить о родном отце. Слушай, а ты часом не владеешь джигитовкой?

Но нелепое создание безмолвствовало. Зажав углом рта сигаретку, Саша щурила от дыма глаз и движениями фокусника сортировала на шатком столе обветренные закуски. Это он шагал вдоль по улице, она же шла со смыслом и через пару подворотен затолкала его в рюмочную.

- Ну, вот. Чокнемся же! За знакомство, что ли, милый деверь? Так о чем это мы? Ах да, незаконнорожденная. А это что-то новенькое, незаезженное. Ты можешь себе представить, что бы в наше время кто-то стыдился бастардов? Мрачное средневековье. Это они сами актрисы, просто Сары Бернар. А мой уровень ТЮЗ; там и работала, пока не попросили. Каждый сморчок знай свой шесток. Травести, – она сделала реверанс.

- Расшифровать или так пойдешь? Моя последняя роль - Королева Зубная Щетка. Хотя дурят нашу детвору. Для королевы самое главное что?

- Что?

- Рост!.. Но то все ерунда. А вот моя «коронка» уже не из тюзовского репертуара. Моя «коронка», - она погрозила ему пальцем, - сестра Саша. Ха-ха-ха-ха! - Хохоча, она так откидывала назад голову, что было сомнительно, имеются ли у нее шейные позвонки как таковые.

В этом вертепе его дама имела успех. Сашу то и дело похлопывали по спине и ниже, величали «пунцовыми щечками» и «марципанчиком».
  • А ты вообще в курсе, что Полинка скрытая немка? - посерьезнела она.

Игорь Павлович решил подыграть: - Давно заподозрил. Теща все эти годы обращалась ко мне на «вы». - Комическим шепотом сообщил он.
  • А дед у нас кто?
  • Кто?
  • Иван Карлович. Но «Иван» - это он так, для проформы.

Игорь почесал темечко. - Обступили, клятые тевтоны.

- Да я что? Я к старухе привязана. Это они меня держат за третий сорт. Ты же знаешь, как Полинька и Верушка умеют отводить плечо. (Она не преминула показать как.) Нехорошее слово! Маменька-то, маменька - слова в простоте не скажут. Да-да. Они и немецкий преподавали-с, и диплом технолога имеют-с, а крановщицей стали из гордости. Хотела сказать «докатилась до крановщицы», так нет - она возвысилась. Я-те говорю! - паясничая, Саша шлепала его по руке. - Я образованней ихнего, я, знаешь, в каких местах отиралась пока …была поздоровее. Ты спроси, как она Верку родила…Ах, мы уже зна-а-ем. Так какой правды ты ждешь от этих монтажников-высотников? Чай высокой? – и Саша захохотала страшно довольная собой.

Жуков не ожидал, что она напьется с двух бокалов шмурдяка. Да полно, так уж она напилась? Все-таки лучше доставить ее домой.

- В шесть лет уже блины пекла. В шесть лет! - всхлипывала Саша, аккуратно огибая столбы.

Путь был недолгий. Подошли к ее подъезду.

- Да… Ты вот что, Игорек, ссуди-ка мне немного денег. По-родственному, лекарство, понимаешь, купить надо, хе-хе.

А провались ты, подумал он и полез в карман.

- Ой! Вы меня конфузите. Пятихатник! – обрадовалась Саша. - Солидно. Ну, бывай.

Было холодно. Он бодро зашагал назад, к брошенной машине. После встречи с Сашей хотелось по-собачьи встряхнуть головой, и Жуков встряхнул. Увы, это был еще не конец.

- Эй, шурин! - Саша помахала в воздухе банкнотой. - За твою доброту вот тебе мысль для затравки. Лови, лопушок, – и она подбросила невидимый мяч. - Le doctor! Cherchez le doctor!13

Увольте, такое он не станет ловить. А достоверно удалось узнать только одно: доктор маленькой Саши умер еще в начале семидесятых, успев отсидеть год за выдачу неправомочных рецептов. Правда с одной из командировок Пустельга привез ценные сведения, что айболита якобы прикончили из-за роковой ошибки во врачевании рожи, но сплетнями он сыт по горло. «Рожи, говоришь. А может скарлатины?» - переспросил еще Игорь Павлович. «Точно скарлатины, - не стал препираться Пустельга. - Однозначно, или рожи или скарлатины». Что ж, непогрешимое здоровье Бориса Ивановича отчасти оправдывало подобные ляпы. В свою очередь Пустельга - хоть по своим меркам он явно перерабатывал - не мог тогда отделаться от неведомого ранее чувства, что он «прокатывает» своего клиента. К тому же, его странно волновало то, что главным признаком всех собранных им неподкупных фактов являлась их взаимоисключаемость. Узнай Игорь Павлович, что Борис Иванович, подобно ему самому, способен на какую-то мутную рефлексию, он бы крайне удивился. Да чего там! - Пустельга и сам себя не узнавал.


Глава 8.

Дачные воришки.

В честь дня рождения девочек Жуков взял отгул. К машине он вышел на час позже обычного…О, Господи! Действие второе, картина первая.

- И давно вы меня караулите, Полина Ивановна? - довольно грубо поинтересовался он.

- Давно.

Она устроилась рядом с водителем.

- Я собственно на рынок. Вы не против?

Миновали уже третий перекресток.

- А какая теплая осень стоит в этом году, а Полина Ивановна? На даче зацвела смородина. Чуть отъедешь на юг - на каштане лопаются почки. Кошмар!

- Есть первое, и есть второе, - решительно начала теща. - Первое, я не хочу, чтобы вы, Игорь, мучили эту непутевую. Верьте, ей и так достается от жизни. Я вижу, вы удивлены, что Саша рассказала мне о вашем визите. Второе, я требую не дергать также и Веру. Несправедливо, чтобы она брала на себя мою вину и выставляла себя лгуньей.
  • Понимаю, диктатура совести.

- Понимаете? Вы? Все, что рассказала вам моя дочь Вера - правда, только она не договорила, и вы должны ее простить, потому что она не могла подставлять под криминал родную мать.

- Под криминал? – переспросил он с деланным испугом. Но видимо, бывшая родственница решила больше не растрачиваться по мелочам.

- Поймите, это невольное преступление перевернуло все вверх дном. Мы вовлекли ее в историю, когда ей было всего двенадцать. Именно тогда на пороге нашего дома возникла девушка, ее звали Юля. Точнее будет сказать не на пороге, а на подоконнике, потому что она влезла в окно. Если угодно, это с ней вы встретились два дня назад.

- Та-ак… - Игорь резко притормозил, съехал к тротуару: вдоль слепых подвальных окон не спеша идет женщина, несет прозрачный кулек с апельсинами. Он с трудом сдерживал ярость и говорил медленно, отслеживая каждое слово:

- Полина Ивановна, у меня непреодолимое желание вас высадить. У меня нет к вам вопросов, и меня не интересуют семейные хроники, если угодно. И смею вас заверить, я не ищу новых встреч с кем бы то ни было из наших общих знакомых. Засим прощайте.

Она не шелохнулась. Твердокаменная Полина плакала. Едва слышные всхлипы… Жуков сконцентрировался на человеке-рекламе, который прохаживался перед машиной и сулил все радости, которые только может дать человеку ломбард.

- У Юли уже был условный срок, хотя вряд ли она была настоящей воровкой, – после слез голос Полины Ивановны окреп. - На вид ей вполне можно было дать Сашины шестнадцать, но настоящий ее возраст остался загадкой. Она любила приврать и в результате, наверное, сама запуталась. Она была немного похожа на выросшую Сашу, нашу доченьку, какой я рисовала ее в своем воображении и в альбоме; мало того, все произошло тридцатого сентября, в день рождения моей бедной девочки.

- Черт подери! Раз такая петрушка, раз такое бесовское совпадение, - я довезу вас до ближайшего метро. Но слушайте меня внимательно: это самое большое, что я могу для вас сделать.

- Да-да…Но что это я…вы верно и сами уже все поняли. Эта девочка п-п-п-по-лучила паспорт на имя Александры Ильиничны Бусаргиной. Все произошло совершенно внепланово, но слажено, будто репетировалось. Из их шайки попалась одна она, трое п-п-п-парней убежали. (Она придуривается или правда заикается, прикидывал между прочим Игорь Павлович). Девушка просила не сдавать ее в милицию. Мы пригласили ее отужинать. Как сейчас помню, я привезла из города тушеного кроля и грушевую запеканку. Это была любимая Сашина еда. Прошу прощения: это б-б-б-была бы… как будто…если бы ни… А вот Юля никогда раньше не ела кроля. Она рассказала, что у нее никого нет, кроме тетки, которая ею тяготится. Мы предложили ей не врать и пригрозили все тщательно проверить. Мы предложили ей жить с нами, на правах нашей дочери, и стать нашей дочерью. Только не Юлей, а Сашей. С одной стороны, она была у нас в руках, но наша власть над ней была ограничена. Не бывает абсолютной власти над такими разболтанными девушками. Она не сразу согласилась. Она вернулась только через два дня, прожила с нами месяц и потом стала Сашей. Она пошла в паспортный стол, заполнила бланки, оплатила квитанцию и стала Александрой Бусаргиной. Я могу сказать: мы дали ей свою фамилию. Но, если честно, я не могу сказать, кто кого больше осчастливил тогда. Можно подумать, что в сущности это было обыкновенное удочерение, но это не так. В сущности это не так.

Они давно уже подъехали к метро. Электронное табло показывало температуру, дату и время. Он решил, что если к одиннадцати ноль-ноль она не уйдет, он сам выйдет из машины, прогуляется.

- Девочка она крученая, ей - да ты сам видел - терять нечего, а нам… Сказать совестно, доходило и до шантажа. Первый раз, когда еще был жив отец; она грозилась пойти к нему в управление. В другой раз, когда Вера устраивалась на работу. Первый раз она получила по морде, второй раз – деньги. Мы дали маху, трусливо откупились. Я понимаю, что трезвая она никогда бы себе не позволила, но все равно это… дополнительные волнения.

Он помог Полине выбраться из машины и спуститься в переход по скользким ступеням. Напрасно – у нее открылось второе дыханье: - Не знаю, зачем Вера наплела такую ерунду твоему брату, она его всегда терпеть не могла. Она злится на тебя, ты сделал ей больно. Бедная девочка пытается как-то поддержать интерес к себе, сама же и продлевает свои мученья.

Жуков наградил тещу стерильной светской улыбкой.

- Мы никому не чинили зла! - вдруг прогремела она, и женщина в каракулевой шубе испуганно отшатнулась. - И раз на то пошло, какого рожна? - Теща выпростала свой локоть, одною рукой вцепилась в перила, и перехватив костыль, потрясала им в такт слов. - От Саши ты не ушел бы! Она блажененькая, к тому же стерва. Уходят только от хороших, ведь так?

Игорь Павлович проворно нырнул в толпу.

В салоне остались ее перчатки, он сам дарил их на прошлый Новый год. Настроение у него было приподнятое. А как иначе: сегодня он показал себя хозяином над своими и чужими страстями. Долгие годы у него были замечательные отношения с тещей, и теперь он мог только гордиться тем, что не пошел у старой лисы на поводу, впрочем, как и тем, что не разорвал ее в клочья, как жаждал того в иные минуты. Ты голова, Жуков! - легенда, поведанная тещей, никак не решала проблему наличия двух свидетельств, но он не подался искушению, помнил – сунешься, а там трясина, геометрическая прогрессия разномастного бреда. Может они нарочно подбрасывают ему наживки.

В прекрасном расположении духа он отоварился по Наташиному списку…Проклятье! Самым нехорошим в море хорошего было то, что вчера Игорь Павлович напугал Соню, просто не услышал, как она вышла в прихожую. Дверь в комнату была открыта, бубнил телевизор; он сидел, вытянув длинные ноги, перед ловко подсвеченной стеной, попивал коньячишко и увлечено разыгрывал театр теней:

«На меня надвигается по стене таракан.

Ну и пусть надвигается - у меня есть капкан!» - на первых словах Игорь Павлович изображал двумя пальцами тараканьи усища, на последних - яростно прихлопывал прусака.

Они встретились с Соней взглядами – нет, она не должна рассказать маме. Он выдавил из себя улыбку и поклонился: то ли «представление окончено», то ли «заранее благодарен».

Глава 9.
^

Волевым решением.


Последние два дня Наталья Михайловна испытывала на себе такое неудобное явление как гравитацию: все вещи валились из рук. Началось это не вдруг - после того, как она прочла адресованное Игорю письмо. Многословное бестолковое послание, смысл которого сводился к тому, что у Веры Ильиничны был плохой муж - равнодушный. А еще, писала Вера Ильинична, у нее было ангельское терпение, но и оно, пришел час, лопнуло. Короче, женщина завела себе любовника; то ли от оскорбленных чувств то ли для души, этого Наталья Михайловна не поняла. Да только друг сердечный со временем эмигрировал в Австралию. На родине, в научных кругах, у этого человека было имя, и за бугром он не изменил родной психиатрии. Ученый муж звал Веру к себе, что было и лестно, и удивительно, ибо их роман она воспринимала как вялотекущий. И Вера поехала бы, если бы не мать… Она согласилась принять участие в эксперименте над мужем по трем причинам: во-первых, она так и не смогла ни разлюбить ни простить; во-вторых, из благодарности за преданность любовника; и в-третьих, она надеялась, что сможет взглянуть на все холодным взглядом лаборанта и освободиться от въевшегося в печенки прошлого. Австралийскому начальству элементарно подвезло: игра на внедрение в сознание несуществующего человека была затеяна задолго до их вмешательства, оставалось только перевести ее в интенсивный режим и подчинить научному сценарию. Австралийцы недурно спонсировали проект и были удовлетворены результатами деятельности российской группы. Так все и шло, не совсем правда понятно к какому завершению, но нынче Вера тяжело заболела. Она готовится к операции и хочет покаяться. «Прости меня - дуру. Ради наших хороших дней. А может у тебя набежали только часы, а может – минуты, только не говори, что ничего». Тон письма несколько раз менялся. «Ты можешь подумать, что мы все сумасшедшие, раз втянулись в эту игру, но это не так. Сумасшедшие мы не более чем все другие вокруг. Просто у меня не хватает таланта толково объяснить. И потом, я очень-очень устала. И потом, не все ли равно, что ты обо мне подумаешь. То есть, я хочу сказать, что заслужила самых резких оценок».

Даже если ее болезнь не блеф, Наталья Михайловна не чувствовала к этой женщине ни капли жалости. Ни капли жалости к поверженной сопернице. Письмо, писанное якобы с целью поставить точку и помочь Игорю выпутаться из тенет, не введет ее в заблуждение. Сердце подсказывало ей, что это только начало очередного витка…Наталья Михайловна никак не могла сосредоточиться. Нестерпимо захотелось картошки; с кабачками, луком и сельдереем…

Теперь приступим. Она отыскала нужный адрес, торопя события, приклеила марку и надписала конверт. Ее письмо должно быть кратким, решительным и выдержанным одновременно… Дело спорилось. Замечательная вещь - эта конторка, здесь чувствуешь себя… не сбитой с ног, как на капитанском мостике… Она трижды перечла письмо:

«Уважаемая Вера Ильинична!

Пишет Вам Блакитная Наталья Михайловна. Я обращаюсь к Вам на правах невесты Игоря Павловича. (Вы знаете, мужчины так ленивы насчет писем.) Мы бы не отказались и дальше совершенно бескорыстно, в отличие от некоторых, вести эту увлекательную игру, но, боюсь, что Ваша сердечная откровенность не позволит продолжить этот блистательно начатый эксперимент. В противном случае, выйдет, что мы вместе обманываем австралийскую, а неровен час, мировую психиатрию.

Надеюсь, что Игорь Павлович все же успел внести свой посильный вклад в науку.

Убеждена, что Вы совершили благородный и мужественный поступок, открывшись перед нами, и не сомневайтесь, мы оценили его по достоинству.

Желаем Вам скорейшего выздоровления!

Искренне Ваши,

Игорь и Наталья».

Наталья Михайловна внесла мелкие поправки и осталась довольна собой. Она

надеялась, что соперник оценит по достоинству замену местоимения «я» на «мы», призванную символизировать их неделимость.

Она словила себя на том, что ходит по квартире и разговаривает сама с собой. В таком случае, раз она еще не перегорела, почему бы ни выжать все из этого чудесного состояния собранности? Наташа снова выдрала двойной лист из тетради и вывела заголовок: «СЕСТРА САША. ВЕРСИИ». Сперва она не могла взять правильный тон – начинала и зачеркивала. Вообще-то она любила сортировать и систематизировать, но иметь дело с призраками ей раньше не приходилось. Призрак неудобен в работе – и она вздохнула с облегчением, пробегая глазами текст:

^ «СЕСТРА САША. ВЕРСИИ, ИЗЛОЖЕННЫЕ В ПОРЯДКЕ ИХ ПОСТУПЛЕНИЯ.

ВЕРСИЯ 1 (изложена д. Моисеем, бывшим соседом). Младенец был или загублен обманутым мужем или сдан им в детдом. Продолжение истории отсутствует.

ВЕРСИЯ 2 (изложена Верой для Игоря). Ребенок умер во младенчестве, но остался жить в сознании родителей и рожденной через четыре года сестры. Полина и Вера поддерживают легенду о Саше, привлекая иногда помощников.

ВЕРСИЯ 3 (изл. Верой для Ивана и подтверждена 2-мя загсами). Ребенок умер, но через 2 года родилась Саша N 2, которую не полюбили.

ВЕРСИЯ 4 (изл. «Сашей» при личной встрече). Она просто нелюбимая дочка, и ее не заботит, законнорожденная или нет, и ей наплевать, что было до нее. Горечь, пьянство.

ВЕРСИЯ 5 (изл. Полиной). Ребенок умер во младенчестве. Факт этот скрыли от общества, что дало возможность через 15 лет «воскресить» Сашу, «похоронив» случайно подвернувшуюся Юлю. Афера с паспортом. Довели себя до того, что полуверят собственным выдумкам.

ВЕРСИЯ 6 (изл. Верой в письме к Игорю). Научный эксперимент. Чтобы свести его с ума?»

Наталья Михайловна рассеянно перечитывала написанное; по порядку, с конца в начало и вразброс. Сейчас она нарочно не старалась напрягать внимание или загонять блуждающую мысль в рамки логики. Несколько раз она подымалась, заваривала себе крепкий чай (она пила только свежезаваренный), клала в него два куска сахара и возвращалась к своим ребусам. Если она замечала, что пытается удержать в уме дополняющие друг друга детали или сопоставить взаимоисключающие моменты, то тут же одергивала себя. Она старалась смотреть на фразы как бы в целом; смотреть словно сквозь магический кристалл, и когда это удавалось, появлялось ощущение: тепло, тепло, еще теплее. От непривычного рода деятельности разболелась голова. Для прорыва необходима была помощь извне. Два года назад ей подарили рижский бальзам. Наталья Михайловна плеснула изрядное количество оного в четвертую чашку чая.

Это ж трясина! Там у них за каждым кустом по кикиморе: ты делаешь шаг - и глубже увязаешь. Разве это не ее слова? Разве не то самое говорила она Игорю? И вот только теперь она полностью поняла смысл собственных слов. Объяснять и понимать - иногда это абсолютно разные вещи. Верке ведь безразлично, верят ей или нет, ее единственная цель - втянуть в игру, заразить тебя этим безумием. Пусть Саши плодятся и множатся, пусть водят хороводы - устроителям от этого только весело. В один день эта ведьма преспокойно рассказывает Игорю и его брату две абсолютно разные сказки! Тьфу!

Наташа повеселела, подобралась и налила бальзам в керамическую стопку. «ВЕРСИИ, ИЗЛОЖЕННЫЕ В ПОРЯДКЕ ИХ ПОСТУПЛЕНИЯ» она без сожаления порвала на мелкие кусочки и сожгла в пепельнице, вслед за Вериным письмом.

Вот уже дней десять как Игорь носился с идеей уехать на пару лет в Португалию, где у него были какие-то связи. Но несмотря на то, что отъезд поставил бы ребром вопрос о браке, аккуратно замалчиваемый Игорем, Наташа не могла думать об этом всерьез. Но больше она не будет противиться. Ехать немедленно! И черт с ним - с чересчур экзотическим португальским! Может и не пропадет добро, девчата у нее разумные.

Свой ответ Вере она неделю проносила в сумочке и наконец тоже сожгла. Молчание Игоря можно было приписать его возмущению, законной реакции на прочитанное; в то время как Наташино письмо скорее всего навело бы шайку на справедливую мысль о перехвате почты.

Глава 10.

Последняя встреча.

Саша позвонила на ночь глядя.

- Привет, братик, - ласково мурлыкнула трубка. - Тут такое дело, надо бы встретиться, и срочно. Сдается, тебя ждут крупные неприятности.

- Э-э…не припоминаю, что бы давал тебе свой телефон. И хочешь совет?..

- Да? А как дела у Сони с Варей?

Мерзавка. Лахудра. Он подумал с минуту и объяснил, где будет ждать ее на следующий день в четыре часа.

- По гроб жизни благодарна, – и на том конце чмокнули воздух.

Ее образ, такой робкий по силе своего воздействия вначале, имел неприятное свойство проявляться со временем. Через полчаса после той встречи он, казалось, уже забыл о ней. Но очень скоро посреди суматохи рабочего дня приходилось отмахиваться от вопроса, почему действительно, ни он сам, ни этот очковтиратель Пустельга загодя не обеспокоились местонахождением Сашиной могилы? Когда не спалось, и химеры распускались во всей своей красе, он абсолютно беспочвенно приписывал женщине в красной крылатке, то дьявольски острый ум, то наркотическую деградацию личности.

Жуков увидел ее издалека, она шла через поляну с раскидистой сосной посредине, и вид у нее при этом был самый завзятый. Такой он видел только у своего безродного и очень самостоятельного пса Трезора, когда по делам государственной важности тот семенил мимо трибун заброшенного стадиона и зарослей белой акации на склоне оврага. С одной из таких прогулок Трезор не вернулся. Было это очень давно, но с тех пор другой собаки он не хотел.
  • Ну ты и забрался, конем не доскачешь, - приветствовала его Саша.
  • У меня неподалеку деловая встреча.

К красной крылатке добавился берет в тон и черные сапоги-чулки. Доходчивый и прямолинейный аромат духов скреплял впечатление.

- У меня дурной вкус. А хороший вкус - это другой раз так скучно! – выдала она, перехватив его мысль.

Игорь Павлович подумал и вынужден был согласиться.

- Нам бы горло промочить, - начала она сходу и облизала для наглядности сухие губы.
  • Будет сделано, Юля.
  • Ты че, мой сладкий, белены объелся?

Девушка на шарнирах. В припадке ребячливости она ежесекундно гладила собак, трогала его за лацканы пальто: «габардин?», гримасничала, спрашивала у прохожих время. Оглядев себя в боковое зеркало разбитого «опеля», восторженно воскликнула:
  • Мисс Бубонная Чума! Это ничего, что я все время ломаюсь?
  • Ничего, - расщедрился Игорь Павлович. - Так даже лучше.
  • Ха! Под дурочку?
  • Под дурочку.

Он не покривил душой. Сегодня ее дурашливость не казалась поддельной и неожиданно веселила его. А хулиганские искорки очень даже шли ее черным очам, и было неясно, как она могла кому-то не нравиться.

Они обошли романтический екатерининский дворец без кровли. «Баженовский долгострой, - сообщил он. - Еще пятнадцать лет назад тут тренировались альпинисты». Но Саша нервно водила носом в поисках кафе.

На отлогом склоне ручья между редкими кряжистыми яблонями расположилось с полдюжины деревянных столов с лавками. Чуть поодаль небольшая дощатая эстрада без навеса. Людей не было. Буфетчица в щеголеватой наколке и фартучке поверх куртки зевала и барабанила пальцами по прилавку. Ассортимент не заставлял долго ломать голову. Он полез за бумажником, прощупал все карманы и даже подкладку - бумажника не было.
  • Зять, что с тебя взять! – засмеялась Саша.
  • Осрамившись.
  • Какой там срам - свои люди.

Буфетчица зевнула, диковато огляделась и снова принялась барабанить по прилавку. В ответ Игорь Павлович брезгливо взглянул на ее митенки - что может быть пошлее? Наружу выглядывали копеечки стриженых ногтей в вишневом лаке, как у эстрадных див тридцатых. То ли кокотки позаимствовали их у торгашек, то ли наоборот. Саша вывернула карманы и заказала два чая с шоколадным батончиком.

Она блаженно щурилась на неяркое солнце, поглаживала гладкую ореховую столешницу. Потом запустила руку в душу своего приметного пальтеца и извлекла на свет божий «мерзавчик». - У тебя деловая встреча, - на всякий случай напомнила она.

А денек выдался на диво. Прозрачный и видимый глазом воздух дрожал. Хотелось безумствовать, хотелось назвать эту легкую поволоку газообразным жемчугом. Но у него сегодня деловая встреча… Где-то жгли листья. Пустынно, покойно. И ты, расправив крылья, паришь над царскими развалинами, над постылым треньканьем сотового; и невозможно понять, почему секундная стрелка продолжает дергаться.

- Какая благодать! – сказала Саша, и ее глаза влажно заблестели. – Ну почему все складывается так, а не иначе?

Но такое состояние не должно длиться долго.

- Молодые люди, у нас не пьют! – поставила все на свои места буфетчица.

- Я рада за вас.

- Молодые люди!

- Душительница…- привстав, Саша с чувством запустила стеклотарой в кусты бузины. - А ты, ты думаешь, я не понимаю, чего ты наскочил на меня со своей Юлею? Че ты воду мутишь, паря?! Тут все просто, как два прихлопа, три притопа. Да, было! Было всякое, но у меня одной что ли? Да, залезли мы с дружками на их поганую дачу. Ну и что с того? Я была пацанкой, дурехой. Я к себе же самой залезла, я кодексов ваших поганых сроду не читала. Понимаешь, мы были привидениями. В смысле, костюмированными. А пугать было некого. Ну и что с того? Мы взяли банку огурцов, которые никто из нас не жрал, и календарь с голыми японками. И ты думаешь, они меня пожалели? Ага. Накоси-выкуси! Под условный срок меня, свою плоть и кровь, подвели - макаренки хреновы… Ты, Палыч, хоть сигареткой угостил бы, банкрот ты мой бесценный, - Саша шмыгнула носом. - Верка, хоть красивая, а я что? Но если хочешь знать, они и Верку не любили. Спросишь почему? А не умели. Безлюбые они, обошел их боженька. Выпестовали себе призрак, чтобы оправдать собственную дефективность. Ну да, ладно. А я для них знаешь кто? - она подождала, пока Игорь отзовется.

- Ну кто?

- Чумичка. Лахудра. Чушка. Маленькая, черненькая, стоит в углу и плачет.

- Ты это уже говорила. И вообще, что-то ты разболталась. Говори, зачем звала?

- А я помню? – она надула губки. - Может опохмелиться хотела? Ха-ха, но не каждый день курочка с петушком. Да нет, просто иногда на меня находит. Я их начинаю бояться. Знаешь, просто трясусь от страха. Ты вообще в курсе, пинкертон, что у Полины имеется справочка? Так, почему бы тебе со мной за компанию не побояться? От психов всего можно ждать.

- Предложение заманчивое. А все-таки мама Полина сообщила мне под большим секретом, что это как раз ты шантажировала их.

- Я? Их? Ну, это самый смешной анекдот моей жизни, - она сделала глоток чая и разразилась запоздалым хохотом. Большой кудлатый пес ретировался метров на пять.

- Может разок, когда твоя выдра Верка, - сорри, когда наша общая выдра, - вздумала таскать меня за волосы, я и ляпнула, что настучу куда следует. И это шантаж? Это самооборона. Заметано! Осточертели все! Пошли, я замерзла.

Переходы «грустный клоун-веселый клоун» сегодня ей явно удавались.

Они медленно поднимались по горбатому мостику, переброшенному через овраг.

- А в общем, они неплохие, сумасшедшие только. Все одно: у меня кроме них никого нету. То есть, если не считать тебя, конечно, – заключила Саша, по-птичьи чирикнув.

Редкие прохожие обращали на них внимание. Она шагала теперь по бордюру, и все равно была не выше его.

- Маленькая собачка до смерти щенок, - заметила она.

- Какие щенки, мамзель? Вы просто скроены по мне, – галантно возразил кавалер, которому положительно нравился и этот нежно-фиалковый алкогольный румянец и это безобидное кокетство.

- Да будет тебе заливать. Разуй глаза, Игрек. Ты со мной как Чапаев с авоськой морковки. Игрек! Игрек! Игрек! – обрадовалась она случайной находке. Попрыгала, похлопала в ладоши. - Ну, конечно. Производное от Игорек - Игрек, неизвестное из уравнения. Да только такие уравнения я решала еще в четвертом классе. А все равно, придает загадочности такому простачку как ты.

- Громыхало из-под мышки, – в свою очередь поддразнил ее Игорь и обратился к воображаемой аудитории: – Дорогая публика!!! Вы только полюбуйтесь, как беспечно вышагивает по канату циркачка - дочь циркача! Дщерь джигита! Который таки вырвался из циркового круга и ускакал!

- Ты че? Ты о чем? Да ты еще чокнутее меня! - она пожала плечами и спрыгнула вниз. Под ними черненым серебром зябло озеро, узкое и извилистое, с игрушечным островком посредине. Через месяц тут будут дырчать снегоходы. Они двинулись вдоль берега. Неподалеку девчушка лет тринадцати образца Дяденька-Закурить-Не-Найдется мучилась с заартачившимся жеребцом изумительной масти. Жуков перебросился парой фраз с девочкой, погладил животное.

- Как величают?

- Вика… А-а…его Макарыч.

- Лучше МагарЫч.

- А что это?

- Много будешь знать – скоро состаришься. Ну, пошла, чалая! - присвистнул он. Всадница дернула поводья, и лошадь зарысила куда следует.

- Вот это кругозор! Кругозорище! - пискнула Саша. - Я тоже знаю это слово! Это значит черно-белая, рябая.

Не хватало, чтобы она надо мной издевалась, подумал безо всякого впрочем зла Жуков и опять не удержался:

- Тебе ли, дорогая свояченица, не знать этого слова.

Ну, вот и метро. Вместо былого подъема он чувствовал теперь какую-то неловкость. Его спутница тоже сникла:
  • Мне жаль, Игрек, но от меня ничего зависит. А ты…ты ловишь сачком туман.

Разумеется, он верит, что ей жаль. Жаль себя и его походя, и их общего бессилия изменить череду предопределенного.

- Полноте, деверь. Нам ли быть в печали! - она растерла щеки и нос, энергично постучала ногой об ногу. – Ты, надеюсь, не больно веришь всему, что я тут наплела? -

Потянулась, чмокнула его в подбородок.

Через десять минут Жуков уже сидел в приемной начальника отдела по работе с клиентами. В последние недели он неторопливо и обстоятельно закрывал свои дела. Моментами он делал это во вкусом. Так третьего дня, когда на важной (для кого?!) встрече один из наиболее тупых «небожителей» привселюдно сморозил очевидную глупость, Жуков хмыкнул и громко заметил: «Как сказала бы сестра Саша: золотые словеса!» С какой завистью посмотрели на него, уже практически свободного человека, его угнетенные собратья.

С окна двенадцатого этажа открывалась панорама на пастельно-желтые и розоватые коробки домов, расставленные уступами на холме. Но вскоре абрис пастельного островка дрогнул и вместо этого Игорь Павлович узрел себя с гаечным ключом и в комбинезоне, и почему-то на фоне коттеджа, принадлежащего его старинному армейскому товарищу. Этот дом он видел прежде на фотографии… В армии ему приходилось иметь дело с машинами, и на гражданке он год по возвращении оттрубил мотористом. Он совершенно ничего не имел против того, чтобы вернуться в свои двадцать лет и стать механиком. Он любил железо больше бумаги - пусть он, мягко говоря, не сразу разобрался в себе.

Тем вечером было особенно хорошо вернуться домой, к своей женщине. За стеной близнецы - их он, как не старался, пока не мог назвать своими – играли в четыре руки вальс из «Маскарада». Неревнивый по натуре, он только благодаря Варе и Соне познал настоящую ревность. Смотреть на девочек и все время видеть их отца - это было мучительно, и это было изощренное мучение.

Он знал, что в альбоме между последними страницами засунута фотография: Наташа с мужем Виктором на северном побережье Таймыра. За ними деревянный крест - здесь похоронен лейтенант Василий Прончищев, капитан дубель-шлюпа «Якутск», и его преданная жена Мария, первая русская женщина-полярница. Жуков незаметно извлек фотографию. На обороте Наташиной рукой написано: «Муж умер 4 сентября 1736 года, жена - через неделю, 12 сентября». Есть поверье, что если муж и жена отыщут этот крест, то будут вовек неразлучны. И загаданное сбылось, но наполовину, только для мужчины… Если, допустим, Жуков поедет к Прончищевым с Наташей, не повторится ли та же история? Тонкость заключалась в том, что Снежная Королева наврала мужу насчет поверья; точнее, такое поверье она придумала сама, а значит, не могла верить в него до конца, как верил Блакитный…

После ужина Жуков недолго и без энтузиазма поискал свой бумажник.

- И много в нем было денег? – спросила Наташа, которой он более-менее подробно рассказал о сегодняшней прогулке.
  • Да не особенно. Кредитку только пришлось аннулировать.
  • Пусть Бог простит, я думаю, ты и не забывал его нигде.

Честно говоря, он и сам грешил на Сашу.


Глава 11.

Один неверный шаг.

Он лежал на диване, смотрел на склоненный над книгой нечеткий профиль – и ему было хорошо. Карандаша под рукой не нашлось, и ногтем среднего пальца, изящно изогнув кисть, Наташа делала насечки на странице. Учебник английского под редакцией Бонк. Когда-то у нее был неплохой язык, и перед отъездом было бы очень кстати его реанимировать. Однако пора бы уже и страницу перевернуть, подумал Жуков. Но Наташа, легко оттолкнувшись от модальных глаголов, грезила о крошечной девочке, первенце Иоанна Васильевича Грозного.

Школьниками их затаскали по экскурсиям. Но что давали воображению все эти кубки, кафтаны, прялки? Она не могла представить, чтобы люди, чьи лица взирали на нее с почерневших с потрескавшимся лаком парсун, топтали эту землю. И только единожды… Где именно, в Новгороде, в Московском Кремле или может в Кижах, увидела она захоронение царевны Анны - и не вспомнить. Но там, в темном сыром склепе, пионерка Наташа Сорина ни с того ни с сего поняла, что маленькая Рюриковна, чей прах лежит вот под этой плитой и чья невинная душа обитает на небесах, на самом деле существовала. Девочка поняла это со страшной определенностью. Царевна Анна, светоч совсем юных еще отца-матери, умерла нескольких месяцев отроду. Царевна не ведала, что она царевна и ничего не знала про победы и бесчинства своего грозного родителя. Она была чистый ангел, и угукала, посапывала, махала ручками-ножками в перевязочках точно как тысячи других младенцев. Как ее звала царица Анастасия? а мамки-няньки? - Нюсей? Нюшей?..

Когда пришлось перезахоронить останки царевны, самодержица российская Елизавета Петровна почтила это событие собственным присутствием.

И вот спустя много лет Наталье Михайловне далось такое же безоговорочное знание, что в природе существует сестра Саша. Причем существует не совсем так, как, скажем, она сама или редактор вот этого учебника. Существование Саши отмечено какой-то смутной значимостью для всех, кто имел неосторожность оказаться…как бы причастным.
  • Мне страшно, - сказала она.

Этими словами женщина отбирает у мужчины право бояться. Но или ее мужчина не расслышал, или ей только показалось, что она произнесла это в голос. На часах как нарочно было четверть девятого, а это означало, что она как раз успевает. Три минуты на все про все: мирная розовая помада и серо-голубые тени; ничего такого, все как обычно в особых случаях. Быстро зашнуровала сапоги, нахлобучила перед зеркалом шапку. - Я в магазин. Что-нибудь нужно, нет?

Раскрасневшаяся и гневная, она возникла перед «Чебуречной». На противоположной стороне площади стояло несколько одноногих столиков, и мрачные парни дули пиво. Сашу (Игорь описывал ее внешность) она застала за попрошайничеством и прекрасно слышала, как эти самые парни ее послали; спокойно так, не выходя из себя. Наталья Михайловна пошла напролом, задевая спины, сбивая недопитые пластиковые стаканы. Писец на шапке и на добротно-затрапезном черном пальто воинственно топорщился. - Слушай, подруга! Мне все равно, ты сестра Саша, сестра Юля, сумасшедшая наркоманка или сестра самого черта лысого, - певучий голос заполнял площадь, разгоняя другие звуки. - Но если ты, или кто другой из вашего борделя, хоть раз, хоть один-единственный разочек… - Уф, оделась она не по погоде жарко.

- Понятная тетенька, – кивнул один из парней.

Сашино лицо странно исказилось, она сделала неприличный жест в адрес Натальи Михайловны, и крылатка, взмахнув огненными крыльями, полетела.

«Бежать следом? Не бежать? И хватит ли прыти?», - минута промедления остудила пыл Натальи Михайловны. Меж тем та, другая на полном скаку прыгнула с

дебаркадера; из-за каблуков она постаралась приземлиться дальше насыпи гальки. А по запасному пути набирал скорость новенький состав … Десяток голосов слились в один (наверное, Наташа тоже кричала), десяток перекошенных лиц, вытянутых шей, и - все покрыл пронзительный, бесконечный гудок локомотива.

Она сидела на чьей-то сумке, уронив лицо в колени, когда ее растормошили и сунули в трясущуюся руку рюмку водки: - Да, не бойся ты, дурочка. Я тут работаю, ежели чего - подтвержу, что баба та слегка рехнутая… Глупый, глупый марципанчик!

- Один неверный шаг, - различила она за своей спиной другой голос. Но может, разговор шел совсем не об этом. Она еще посидела. Потом сделала несколько неверных шагов, но не туда, а в бок, и увидела сквозь редеющую толпу зевак, как вскочил на подножку фельдшер, и «скорая» тронулась.

Наталья Михайловна шла, не выбирая дороги, глядя прямо перед собой - пальто нараспашку, шапка съехала на затылок. Она спотыкалась и беззвучно шевелила губами. Если бы не последнее обстоятельство, у нее, поди, не спрашивали бы на каждом углу паспорт и не взимали «штраф» за неимением такового.

Довольно быстро Наталья Михайловна приспособилась к новой действительности: до закрытия метро она курсировала в теплом вагоне по кольцевой. Там было хорошо, только милиции переизбыток. Заметив, как пассажиры тушуются под ее взглядом, она вышла за газетой и вернулась на насиженное местечко в углу. «Не бойся, милая, я тут работаю, и ежели чего - подтвержу…» Эти слова не шли у нее из головы. Теперь-то она и сама понимала, что должна ответить по всей строгости закона, и что верно дома ее уже ждут люди с наручниками. Совершенно очевидная мысль. И какая докучливая…

Наталья Михайловна встретила ночь в дежурной аптеке, куда она попала путем проб и ошибок. Шапку она потеряла, зато крепко сжимала в руках газету «Жизнь», и можно было подумать, что это чистая душа с глухой заимки, принявшая все напечатанное за чистую монету. Из последнего она помнила только, как пошла на яркий свет в какой-то сиятельный чертог, где вначале никого не было, а потом возникла женщина в черном сатиновом халате и сказала беззлобно: «Ходют тут всякие». Ее слова пробились сквозь толщу веков. Наташа вздрогнула, машинально кивнула и заспешила вон из ангара.

Несколько раз Игорь Павлович выходил на улицу, чтобы не звонить при девочках в милицию и морги. Нужно было сказать близнецам хоть что-то, и он разразился беспомощной фантасмагорической историей. Нужно было прочесать район, но у него были связаны руки: старшая - та, что родилась на полчаса раньше, звалась Варей и была как пить дать «папиной доцей», - взбунтовалась и простояла всю ночь у подъезда. Игорь Павлович и раньше ощущал ее скрытую неприязнь, но не хотел себе в этом признаваться. Варя не реагировала на его увещевания, не плакала и не произносила ни звука.

А Вариной маме было хорошо на кожаном аптечном диванчике; не хуже, чем под землей, в вагоне. И тут не сразу бросятся ее искать. Единственное что - было трудно все время держать открытыми глаза. А стоило закрыть, как на тревожном фоне огненного пальто мельтешили стоп-кадры: родные навеки лица, взмахи рук, пивные бутылки, клетчатые сумки, окна электрички как загадочные черные квадраты, спины, спины…

Она позвонила домой в шесть часов утра, сказала, что здорова, но все деньги ушли на идентификацию личности. Потом трубку взяла провизорша и продиктовала адрес аптеки. Уже через пятнадцать минут Игорь Павлович был на месте, но домой они явились только в девять утра, когда бедная женщина полностью пришла в себя, если можно так назвать дикую усталость. Он приготовил глинтвейн для себя и Наташи, а девочкам велел пить чай с бутербродами. Наташа сунула в видеомагнитофон кассету «Место встречи изменить нельзя» и рухнула на кровать в свитере и юбке. Девочки пристроились рядом, по одной с каждого боку. Через полчаса все трое крепко спали, хранимые Жигловым и Шараповым, и только в уголке глаза у Вари, он заметил, сохла слезинка. «Туся моя», - он осторожно перегнулся и поцеловал Наташу в щеку.

Около четырех позвонила Вера и сказала, что по дороге с работы ее сестра Александра попала в аварию, и что врачи были бессильны. Вера ревела, и он сам вызвался прийти.
  • Я с тобой, - сказала Наташа, и отговорить ее было невозможно.

Относительно того, что могло вспугнуть несчастную, у нее имелось множество мазохистских версий, на любой вкус. Догадка, что Саша могла опасаться обвинений в краже бумажника, сменялась подозрением, что застигнутая за попрошайничеством, она не перенесла унижения. Тут же Наталья Михайловна вспомнила, как, выкрикивая оскорбления, резко выбросила вперед руку с перчаткой: «Ей запросто мог померещиться пистолет». Увлекшись самобичеванием, она заодно призналась Игорю Павловичу в уничтожении Вериного письма, содержание, вернее сам дух которого, заметно преобразился в ее изложении. Но сейчас это было неважно: момент для покаяния был выбран безусловно правильно.

Чем ближе подъезжали они к бывшему жуковскому дому, тем путаней становились ее речи. То Наташа боялась, что не повинись она - проклятие перекинется на девочек; то наоборот, что им будут мстить, когда узнают правду. Наконец на пике своих озарений Наталья Михайловна заявила, что, все три женщины безвинны, потому что и Полина, и обе ее дочери сами в свою очередь выполняли чью-то волю, возможно даже находились под гипнозом.

Потоптавшись у подъезда, Наташа согласилась ждать во дворе, в обмен на обещание, что Игорь Павлович «расскажет людям все как было».

А Вера плакала так натурально. Выслушав сначала его, она решительно покачала головой: - У Саши был цирроз печени. Ей оставалось недолго. Я уверена: это было ее сознательное решение. Случайной могла оказаться только форма ее ухода. Так что пусть твоя …пава не убивается…Сколько мы знали от Саши горя! А все равно, любили ее, кишкомотку. А вот ее последнее «прости». Полюбуйся! Кляуза в ЖЭК, будто мы скручиваем ручки в подъезде и все такое. - Вера выдвинула ящик стола: - Пришлось унижаться, объяснять, что человек-де больной, пьющий, что тянет с нас деньги. – Вера буквально не переставала утирать слезы. - На прощанье жлоб, который символизировал тут муниципальную власть, душевно просил не снимать ничего в лифте, клялся, что все медные детали давно заменены на не медные и велел другим вандалам передать. Да, кстати, донос был за подписью, никакая не анонимка.

- Заткнись, безмозглая! - на пороге комнаты стояла Полина Ивановна. Вид у нее был - краше в гроб кладут.

Он не стал дожидаться продолжения.

Что ж…В его глазах Вера выглядела кристально искренней, не хуже чем новопреставленная, когда божилась, что любит их обеих: и мать, и сестру. Но может это говорит лишь о его личной кристальной чистоте? Или кристальной глупости? Прыгая через две ступеньки, Жуков улыбнулся таким игривым мыслям. Кто сказал, что он не имел право улыбнуться?! У лифта, вдоль двери «черного входа», метель намела длинный холм снега.

Редкие сухие снежинки исполняли свой медленный танец. Наташа сидела на детской площадке и бережно надкусывала пломбир в вафельном стаканчике. Она была очень хороша. Непокрытые волосы клубились пепельным облачком, искрились от снега; азиатские скулы ее акварельно розовели. Расстегнутая пуговица открывала шею и родинку под ключицей. Она улыбалась ему откуда-то из Заполярья чуть бессмысленной улыбкой. Вчера, пока он сидел в пробке, новосибирский мороженщик по «Авторадио» рассказывал о самом лучшем своем мороженом с натуральной сибирской смородиной. Если он не шутил, то в пятидесятиградусный мороз сибирские ребятишки греются об эскимо, которое в два раза теплее.
  • Прекрасная погодка, Натуся. Давай пройдемся.

А у него, слава Богу, не такое огромное сердце, и у Наташи – тоже. Каждый день случается тысячи аварий. Когда-нибудь пробьет и их час, а пока они целовались под козырьком «Ароматного мира», закрытого по техническим причинам.