Северный Кавказ в XIII-XV веках: проблемы политической истории и этнокультурного взаимовоздействия
| Вид материала | Автореферат |
- Работа на конкурс Северный Кавказ природная жемчужина России. Проблемы экологического, 631.67kb.
- В зеркале новых концепций и подходов (опубликована как отдельная брошюра: Москва: КомКнига,, 1951.9kb.
- Программа-акция «россия для будущего» Программа: «урусвати» («urusvati»), 125.1kb.
- Программа учебной дисциплины «Проблемы политической истории Албании», 77.19kb.
- Северный кавказ: профилактика конфликтов редакционная коллегия, 2870.45kb.
- Император Максимилиан Iкак полководец (по «Weisskunig»). // Средневековая Европа: Проблемы, 169.16kb.
- Урок истории в 6 классе. Тема: Арабы в VI-VII веках. Возникновение ислама, 86kb.
- Проблемы истории, философии, культуры. Москва-Магнитогорск, 2003, вып. XIII, c. 343-357, 222.42kb.
- Урок 39. Северный Кавказ — самые высокие горы России тип урока: изучение нового материала, 94.09kb.
- Кризис политической системы СССР в период 1985-1991, 281.4kb.
Во втором параграфе главы: "^ Золотоордынский город Северного Кавказа: некоторые общие и специфичные черты" предпринимается попытка обобщения сведений о золотоордынских городах Северного Кавказа. Мы опираемся на опыт аналогичных исследований В.Л. Егорова, Т.В. Гусевой, Э.В. Ртвеладзе и В.Г. Блохина.
Опора на сведения о микротопографии Дербента, Маджара, Верхнего и Нижнего Джулатов, позволяет дать самые общие сведения об их планировке и о внешнем облике. Маджарское городище имело "заранее продуманную планировку": с "торгово-ремесленной частью" в северном створе этого городища, с рядами домов, разделенных улицей. Был здесь и торговый центр. При Джанибек-хане там была построена мечеть (Э.В. Ртвеладзе). По свидетельству И.А. Гюльденштедта таких мечетей в Маджарах было несколько. В городе имелся и христианский храм, в котором собирались отпеть тело убитого М.Я.Тверского. Церковь, возможно, одновременно обслуживала не только православных, но и представителей армяно-григорианской общины (И.В. Волков, В.Б. Виноградов). Вдоль р. Кумы (на окраине городища), на рисунке М. Некрасова, в три линии, располагались разнотипные мавзолеи. Существовала в городе и общественная баня (Э.Д. Зиливинская). На прилегающих к городу территориях располагалась "сельхозокруга", здесь использовалась привнесенная из Средней Азии чигирная (при помощи колеса-водоподъмника), система орошения (Э.В. Ртвеладзе). Верхний Джулат: располагался между левым берегом Терека и Кабардинским хребтом. В центральной части находился высокий "Татартупский" минарет, некогда соединявшийся с Большой мечетью. На удалении от них (от 200 до 700 м), располагалась Малая мечеть и четыре христианских храма (И.А. Гюльденштедт, Е.И. Крупнов, О.В. Милорадович, В.А. Кузнецов). Пространство между строениями, якобы, занимала "городская площадь" (В.А. Кузнецов), перекрывавшая "половецкий" могильник ХIV века (В.А. Кузнецов). Однако, "площадь" оказалась развалами каменных набросок над подкурганными захоронениями (Е.И. Нарожный), аналогичными наброскам синхронного некрополя "Сухая Балка" под Владикавказом (Г.Н. Вольная, Е.И. Нарожный, В.Л. Ростунов). Архитектурно-культовые строения Верхнего Джулата (как христианские, так и мусульманские), не раннее ХIV века. Не подтверждается и версия об "азербайджанских истоках архитектуры" мечетей Верхнего Джулата (В.А. Кузнецов, Ф.Х. Мамедов, Э.Д. Зиливинская); трудно соглашаться и с версией об участии "азербайджанских строителей", якобы, возводивших здесь "христианские и мусульманские" объекты (В.А. Кузнецов). В архитектуре храма № 1 следует выделять несколько строительных горизонтов (В.Б. Виноградов, С.А. Голованова; Е.И. Нарожный), один из которых сильно напоминает архитектурные истоки характерные "для культовой архитектуры Московской Руси ХIV века" – это "галерея", а не"ограда" (по Е.И. Крупнову) и фундамент винтовой лестницы, а не "придел" (по Е.И. Крупнову), ведшей к звоннице второго этажа (Е.И. Нарожный). Нижний Джулат имел внешний вал, срытый в 30-40-е годы ХIII века (И.М. Чеченов) и восстановленный во второй половине ХIV века (Х.М. Мамаев, Е.И.Нарожный), на внутренней площади имел Большую (Пятничную) мечеть с подземным склепом под ее полом (Г.И. Ионе, И.М. Чеченов, Э.Д. Зиливинская). Возможно, здесь была и христианская церковь, с которой связана находка железного клепаного креста "византийско-кавказского типа" (И.М. Чеченов, С.Н. Малахов, М.Н. Ложкин). Есть лаконичные сведения и об остатках мечети на Ангелинском Ерике (г. Шахраке по И.В. Волкову).
Специфика архитектуры северокавказских городов Золотой Орды и ее микротопографии на отдельных памятниках позволяет считать, что внешний облик северокавказских городов Золотой Орды сочетал в себе черты, присущие как для восточных, так и кавказских городов. Черты последних были более выражены на Верхнем и Нижнем Джулатах. Констатируется факт активного строительства северокавказских городов Золотой Орды в ХIV веке, во время правления Узбек-хана и Джанибека. Указем и на процесс заметной конфессиональной поляризации городского населения Северного Кавказа. Несмотря на факт превращения ислама в государственную религию Золотой Орды, в городах региона прослеживается увеличение христианского (православного, армяно-григорианского и католического) населения.
С ростом золотоордынских городов в регионе, на Северо-Западном Кавказе "обустраиваются" и итальянские торговые фактории, об облике которых позволяют судить материалы с "Мамай-Калы" ("пристань Куба" по А.Г. Еманову) и укреплению у устья р. Годлик. Оба объекта расположены на черноморском побережье. Крепость на р. Годлик построена на северо-восточном берегу Черного моря и контролировала транзитный путь в сторону Абхазии. Возникла в хазарское время, но, существовала и как "генуэзское укрепление" ХIV-ХV вв. (Н.В. Анфимов, Ю.Н. Воронов, В.Б. Овчиникова). Внутри крепости находилась цитадель; по внешнему периметру – стены из камня с угловыми башнями. Планиграфия крепости определена конфигурацией мыса, на котором построено укрепление; мыс "вытянут вдоль береговой линии" и ограничен левым берегом устья р. Годлик (В.Б. Овчиникова). Внутри крепости находился и родник. Сходные черты планировки и фортификации имеют и другие "крепости", расположенные между Туапсе и Сочи (Н.В. Анфимов, Ю.Н. Воронов, В.Б. Овчиникова).
Целесообразно осмыслить и специфику этноструктурных особенностей населения таких населенных пунктов, что рассматривается в 3-м параграфе этой же главы, названном: "Характеристика оседлого населения ХIV века в северокавказских владениях Золотой Орды".
Мы опираемся на сведения о 50-ти мусульманских захоронениях из Маджар, 15 погребениях Верхнего Джулата, а также на более 25 погребений горожан-мусульман Нижнего Джулата. Эти материалы сопоставляются и с более, чем 200 христианскими погребениями Верхнего Джулата и в его округе (В.А. Кузнецов), а также – 30 захоронений христиан с Рим-Горы (В.А. Фоменко), по 5 -у церкви пос. Лоо и на могильнике "Южные культуры" близ Сочи (В.Б. Овчиникова). 17 погребальных комплексов христиан происходит с Эльхотовского могильника (Х.Т. Чшиев), 3 коллективные катакомбы Змейского могильника (Р.Ф. Фидаров). Характеризуются наличием простых грунтовых ям, положением скелетов вытянуто на спине, головой на запад (при сезонных отклонениях), при вариации положения верхних конечностей и вытянутостью нижних. Иногда сопровождаются сосудами, бусами, серьгами и подвесками в виде знака вопроса. Датированы в пределах ХIV в. Преимущественно, тяготеют к христианским храмам. Этнокультурное определение погребений затруднено, за редким исключением, когда есть антропологический анализ погребенных, установивший преимущественно "аланскую" принадлежность части погребенных - храм № 1 Верхнего Джулата, у храма пос. Лоо и на могильнике "Южные культуры". В одном случае отмечена находка глиняной мисочки "для красок", имеющей аналогию в Южной Руси. Аналог позволил В.А. Кузнецову рассматривать это погребение, как захоронение "художника"- выходца из Южной Руси, "расписывавшего храмы" Верхнего Джулата. Универсальный характер христианской погребальной обрядности скрывает этнические истоки и особенности, затрудняя (без помощи антропологов) установление их этнической атрибуции. Сложным является и разграничение этих захоронений на погребения представителей православной, армяно-григорианской и католической церкви.
Погребения мусульманского населения золотоордынских горожан Северного Кавказа совершались в мавзолеях (Маджары, Пятигорье, Борга-Каш), внутри сырцовых оградок (Ставрополье) и кирпичных склепах, грунтовых ямах с уступами и без них; один раз – в каменном "саркофаге" – каменном ящике. Во всех случаях отмечались следы деревянных гробовищ. Другие погребения, на дневной поверхности обозначались каменными надгробиями, на одном из которых (Маджары), отмечена эпитафия: "Судья правоверных Касси Магомед, сын Тадж-Эддина (венец веры). Год 777 хиджры" (Ю.Клапрот). Скелеты уложены с разворотом на правый бок, а также – вытянуто на спине; все – головой на запад (или – сезонными отклонениями от него), лицевой частью к югу. С этнокультурной точки зрения атрибутировать их невозможно, хотя захоронения в мавзолеях резонно отождествлять с погребениями потомков "монголов", или представителями иных, но – элитарных социо-культурных групп. Захоронения в каменных и кирпичных склепах, по аналогии с золотоордынским Поволжьем, речь можно вести лишь о захоронениях представителей "средних слоев" горожан (Л.Т. Яблонский). В грунтовых ямах Верхнего Джулата отмечены (антропологически) и представители северокавказских аланов (В.П. Алексеев, К.Х. Беслекоева). Топографическая расположенность погребений - внутри мавзолеев и в мечети, под ее полом, заставляет считать такую расположенность, социально-престижной и элитарной. Нахождение близ мечетей и на кладбищах - индикатор их значительно меньшего социального статуса, но и в этих случаях вести речь об этнокультурном определении погребенных, трудно.
Если учитывать свидетельство ал-Омари, в Золотой Орде к ХIV в., происходил процесс этномиксации, в ходе которого наблюдалось смешение монголов и кипчаков. На Северном Кавказе такое же смешение затронуло и часть местного (в т.ч. и аланского) населения. Появление "смешанных" групп населения происходило и в других городских центрах региона, как впрочем и на всей территории Золотой Орды (Л.Т. Яблонский). На процесс миксации городского населения наслоилась и "универсализация" обрядов в результате требований канонов мусульманской, а в других случаях – христианской погребальной обрядности. В итоге - это окончательно нивелировало "домонгольские", т.е. – традиционные этнокультурные различия. Новые каноны, к тому же, утверждались различными способами, включая и меры исключительные, когда Узбек-хан "умертвил несколько эмиров и знатных лиц и убил множество бахшей и вельмож", отказывавшихся принимать ислам. Данный отрывок из переписки Узбек-хана с египетским султаном, в которой хан сообщал и о начатой им войне за веру, можно соотнести с информацией о военных действиях на Северо-Западном Кавказе. Подтверждением чему можно рассматривать другое синхронное свидетельство о посылке "против черкесов" переметнувшихся на сторону Золотой Орды потомков хулагуидского эмира Чупана вместе со своими родственниками и окружением (Е.И. Нарожный).
На Северном Кавказе, согласно ибн-Батутте, исламизация проходила иначе. Батутта, побывав в Пятничной мечети Маджара, отмечал: "По окончанию (молитвы – Е.Н.), на минарет взошел проповедник Иза-ад-Дин (или – Мадж-ад-Дин) - один из знатоков мусульманского права и духовных ученых Бухары, у которого было (здесь) множество учеников и чтецов (Корана), читавших перед ним" (Э.В. Ртвеладзе). Следовательно, исламизация осуществлялась и через среднеазиатских переселенцев, включая и духовных лиц, проповедников, знатоков права, посредством активности которых создавалась разветвленная сеть мусульманских учреждений, строились мечети и, формировались религиозные общины.
Этноформирующие, или даже – этнообразущие процессы наблюдались и в итальянских факториях Приазовья и Причерноморья, в которых, посредством межэтнических браков появлялись компактные общины, этнокультурная принадлежность к которым обозначалась конкретными этнонимами (А.Г. Еманов). Судя по ономастике различных категорий населения факторий, помимо европейского и кавказского населения, здесь присутствовали и обитатели, имевшие христианские (православные и католические) имена.
Четвертый параграф главы: "^ Этнокультурные группы населения северокавказских владений Золотой Орды" посвящен представлению некоторых конкретных групп населения из золотоордынских владений на Северном Кавказе, ныне "улавливаемых" на основе источников.
Армяне: представители этой диаспоры, в приазовских и причерноморских торговых факториях были представлены различными социальными категориями - купцы и торговцы, "казаки", соции и др. "Армены" ("Оурмены") – армяне отмечены русской летописью среди наемников Мамая. На Маджарах и в Темрюке обнаружены хачкары-надгробия с армянской эпиграфикой (И.В. Волков). С армянами связывают каменную (аптекарскую-?) ступу с резной поверхностью из Маджар (И.В. Волков). Армянское население обитало в золотоордынском Поволжье и в Крыму, есть сведения о переводе в Азак Георгия Ереванского, сына сугдейского священника Григора (Н.М. Фомичев, И.В. Волков). Там же существовала и григорианская церковь Григория Просветителя (Н.М. Фомичев). Армяне участвуют в этноформирующих и этнообразующих процессах Приазовья и Причерноморья (А.Г. Еманов). С началом османского вторжения, их потомки расселяются среди черкесов Северо-Западного Кавказа, постепенно превратившись в "черкесо-гайскую" этнокультурную общность (Ф.А. Щербина). В ХVIII веке выходцы из нее переселяются под стены российской крепости "Прочный Окоп" (Средняя Кубань), основав аул, ставший предтечей современного города Армавира на Кубани (Ф.А. Щербина, В.Б. Виноградов, С.Н. Ктиторов, Е.И. Нарожный).
^ Среднеазиатское население. Их присутствие в регионе подтверждает ибн-Батутта, упоминая мусульманское духовенство в Маджарах (из Бухары). А.Ю. Якубовский, из Средней Азии выводил ремесленников, обеспечивших распространение в Золотой Орде отдельных типов керамики и систему ремесленной организации (типа "корханы"). Среднеазиатское представительство в различных городах Золотой Орды и на Северном Кавказе подтверждают и другие наблюдения Э.В. Ртвеладзе и Н.С. Гражданкиной, И.В. Волкова.
^ Выходцы из Хулагуидского Ирана. Реальным подтверждением наличия таких групп населения являются сообщения источников о бегстве "между 1324 и 1327 годами" (В.Г. Тизенгаузен), в Золотую Орду потомков эмира Чупана – Хасана и Талыша, принятых Узбек-ханом и отправившего их на "войну с черкесами". Возможно, с данной группой иранских беглецов могла быть связана и бронзовая поясная пластинка с изображением Бахрам Гура, найденная на Маджарах со следами местного ее производства (Е.И. Нарожный). М.С. Гаджиев опубликовал погребальный памятник ХIII-ХIV вв., происходящий из окрестностей Дербента и связываемый им с "зад-марг-хане" ("домом для мертвых"), считающимся характерным объектом для поздних зороастрийцев Ирана.
^ Представители индийской диаспоры: предполагается присутствие индийских купцов, обеспечивавших приток уже достаточно выразительной коллекции разновременных золотых динаров индийских султанов с территории Маджара (Э.В. Ртвеладзе, А.А. Калмыков, Э.Д. Зиливинская, И.В. Волков, Ф.Б. Нарожная). М.С. Гаджиев не исключает, что опубликованный им памятник из-под Дербента был характерным не только для зороастрийцев из Ирана, но может восприниматься и как "наса-хане" индийских парсов, обитавших в округе Дербента.
Евреи. Есть упоминание о нахождении в Маджарах "еврея из Андалуссии" (Р.Е. Аджимамедов). Известен фрагмент амфоры с еврейской надписью из Анапы (И.В. Волков). На Тамани выявлена серия стел с иудейской символикой ХII-ХIV вв. (В.Н. Чхаидзе).
^ Европейское представительство. Помимо кратковременного пребывания в регионе епископа Феодора, Юлиана, П. Карпини, Г. Рубрука, М. Поло, И. Барбаро, Г. Интериано, И. Шильбергера и др,, известно об активной деятельности католических миссионеров, оазавшихся в итальянских факториях Приазовья, Причерноморья и Прикаспия. Упоминаются выходцы "из Лигурии" (С.П. Карпов). В 80-е годы ХIII в. итальянцы известны и на Каспии, которые "здесь недавно" (М. Поло). Во второй половине ХIII в. Северный Кавказ был включен в "Сарайскую кустодию Аквилонского викарийета" римско-католической церкви (Я.М. Свет). Среди миссионеров упомянут Ричард Английский (С.М. Соловьев) и "брат Журден" (Я.М. Свет). Вплоть до конца ХV столетия в регионе образовываются католические епископства. В факториях известны упоминания о европейцах из различных уголков Европы, занимавшихся коммерцией, а также - консулы, купцы и торговцы, нотариусы, владельцы и арендаторы судов, соции, лекари, матросы и "казаки" (С.П. Карпов) и др.
^ Представители негроидного населения. Наряду со свидетельством о визите выходца из Эфиопии - Ибн-Батутты в ставку Узбек-хана (1333 г.), в Пятигорье (В.Г. Тизенгаузен), представители "экваториального типа" выявлены и антропологически, среди мусульманского населения Азака и Нижнего Поволжья (М.А. Балабанова), что заставляет ожидать новых и аналогичных примеров и в золотоордынских городах региона.
^ Выходцы из Руси. Сообщая об убийстве князя М.Я. Тверского близ Дедякова (В.А. Кучкин, В.Б. Виноградов, В.А. Кузнецов Г.Ф. Кусов и др.), летописи упоминают и его "заимодавцев" – московских князей, а также – слуг и окружение (Т.В. Николаева). Выразительна и коллекция предметов мелкой христианской пластики, связываемой не только с "русскими пленниками" Золотой Орды (М.Д. Полубояринова), но с и другими социальными группами русского населения и духовенства (Е.И. Нарожный). Предметы подразделяются на группы, характерные для "Московской Руси", "Новгорода", "Рязанской земли", "Твери", "Южной Руси" и местные (северокавказские) их копии (В.Б. Виноградов, А.В. Куза, Т.С. Магомадова, В.А. Кузнецов, С.А. Голованова, Е.И. Нарожный). Есть и подражания украшениям, характерным для населения Саркела-Белой Вежи, Тамани и с Северского Донца (Е.И. Нарожный). Указывается на возможное пребывания (Вкрхний Джулат) "художника" из Киевской Руси (В.А. Кузнецов). Архитектурные остатки церкви №1 Верхнего Джулата, имеют аналогии в Московской Руси заставляя предполагать о возможной связи церкви с деятельностью "Сарайской епархии". Реальной кажется и версия о переселении "рязанских казаков" Червленого Яра (1480-е г.) на Нижний Терек (И.Д. Попко, А.А. Шенников и др.).
^ Выходцы из Грузии. "Хронограф" упоминает деятельность епископа Пимена из Гареджи в горах Дагестана (Г.В. Цулая). В Аварии известны аваро-грузинские билингвы на крестах. Грузинские надписи на бытовой и строительной керамике известны на территории Чечни, Ингушетии, Осетии; предполагается возможность активного грузинского представительства в золотоордынских владениях региона. В итальянских источниках упоминаются авасги, абхазы, мингрелы и выходцы из Лазики, обитавшие в факториях Причерноморья (С.П. Карпов), а также – в зоне активности "Аланской епархии". Все это подталкивало и активно развивало межэтнические процессы, взаимовоздействие и формирования "синкретической материальной культуры" (Г.А. Федоров-Давыдов) в Золотой Орде, включая ее северокавказские владения.
Пятый параграф этой же главы: "^ Кочевой этнокомпонент", посвящен анализу специфики кочевого населения Северного Кавказа. Мы приводим общие сведения о погребальных комплексах кочевников региона, используемых в работе.
Монголы. Их описывали П. Карпини, Г. Рубрук, М. Поло, армянские и грузинские авторы. С археологической точки зрения, "монгольскими" считаются погребальные комплексы с северной ориентировкой (Г.А. Федоров-Давыдов и др.), хотя ее считают характерной и для кочевников "из Центральной Азии, Сибири или Алтая". Существует и искусствоведческий подход, базирующийся на основе анализа семантики изобразительных мотивов на высокохудожественных изделиях из погребений. М.Г. Крамаровский выделяет их "раннеджучидскую" и "среднеордынскую" группы. Северокавказская, раннеджучидская группа представлена только разрушенными комплексами из Гашун-Уста, у ст. Новоберезанской и пос. "Семеновод". На Верхнем и Среднем Дону, на Украине и в Киргизии известны и закрытые "раннеджучидские" комплексы (Ю. К. Ефимов, В.Д. Березуцкий; М.Г. Крамаровский), характеризующиеся устойчивыми признаками, включая и северную ориентировку, что сближает подходы Г.А. Федорова-Давыдова и М.Г. Крамаровского в вычленении признаков монгольских комплексов. Северная ориентировка присуща и для погребений, содержащих уже сугубо золотоордынские предметы, датируемыми нами до середины ХIV в. (В.И. Басов, Е.И. Нарожный). Точно такой же инвентарь сопровождает и захоронения с западной ориентировкой и ярко выраженной монголоидностью погребенных. Аналогичным образом оцениваются и захоронения с северной и западной ориентировками, содержавшими "среднеордынские" (по М.Г. Крамаровскому) металлические чаши. Новопавловский могильник дает и примеры сочетания отдельных "раннеджучидских и "среднеордынских" предметов в захоронениях не только с западной ориентировкой, но и с явными признаками их исламизации (разворот скелетов к югу) (Е.И. Нарожный, Н.А. Охонько). Подобные случаи заставляют считать: к середине ХIV столетия в среде "монголов" происходят ощутимые изменения, включая и процесс частичной их седентаризации, а затем – этномиксации, что подтверждают и письменные источники (ал-Омари). Заманчиво связывать и постепенную утрату (или – сознательный отказ) от традиционной северной ориентировки у них, сначала с процессами сильного смешения, а затем и исламизацией (со времени правления Узбека). Подобные явления, на наш взгляд, документируют и материалы могильников "Сухая Балка" и под "городской площадью" Верхнего Джулата (Е.И. Нарожный). Это объясняет и причины сочетания заведомо "монгольских" признаков (остатки боки и онгоны) в погребениях с западной ориентировкой, что, в свое время и заставило Г.А. Федорова-Давыдова усомниться в справедливости отождествления северной ориентировки с сугубо монгольской идентификацией погребенных.
Аналогичную картину дает и анализ "половецких" погребальных памятников: к середине ХIV столетия, традиционная для них, восточная ориентировка (С.А. Плетнева, Г.А. Федоров-Давыдов), сохраняется в единичных захоронениях и сменяется почти повсеместно, на западную. Опираясь на публикации половецких святилищ - не только т.н., "скрытых", но и их разновидности с каменными оградками, мы предполагаем: характер фиксируемых изменений, видимо, был присущ не только погребениям. Он затронул "домонгольские", идеологические (как погребальные, так и культовые) традиции, отправлявшиеся и поддерживавшиеся потомками "домонгольского" кочевого населения, выросшего в условиях золотоордынского государства.
Объяснения причин распространения т.н. "скрытых святилищ" и святилищ с оградками, вряд ли можно связывать только с угрозой сознательного уничтожения статуй монголами, которые и сами (Сухэ-Батырский аймак Восточной Монголии) использовали аналогичную традицию почитания своих первопредков и установки их статуй (Д. Баяр). Часть статуй, установленных на территории святилищ (ныне известны примеры их реального облика - Г.Д. Евдокимов, Н.М. Куприй), оставалась на своих первоначальных местах вплоть до ХIХ-ХХ вв. (А.Г. Атавин, М.В. Андреева). Не повлияло на это и близкое соседство статуй и святилищ с золотоордынскими кочевьями и городами. Некоторые аксессуары, изображенные на статуях находят широкие аналогии в материалах ХIV в. (С.А. Плетнева, Г.А. Федоров-Давыдов, М.В. Горелик, Е.И. Нарожный), Распространение "скрытых" святилищ и святилищ с оградками вокруг уже "поверженных" изваяний можно рассматривать, как изменение отношения к традиционному культу "домонгольской" поры. А это заставляет иначе воспринимать и причины сознательного и ритуального сокрытия ("погребения") части скульптур (культового символа), тем более, что процесс этот фиксируется не на столь уж и широкой территории. В других случаях, обряд "поклонения идолам" кочевниками сохранялся вплоть до нач. ХV в., т.е., до времен Едигея (Арабшах), Преднамеренное помещение скульптур - символа "первопредка" в глубоких ямах, в "полный рост", иногда и предварительно, (ритуально-?) раскрашенных (Ю. К. Гугуев), вряд ли следует оценивать только как их тайное "сокрытие". Процедура должна была означать полный и окончательный отказ от прежних, "домонгольских" традиций и верований, вызванных к жизни, уже в золотоордынское время различными изменениями, включая и приобретенные в Золотой Орде новации идеологического характера. Сами места такого "сокрытия" статуй не следует воспринимать как "святилище" в прежнем смысле его значения. Оно становится лишь местом ритуального "захоронений" старой знаковой символики уже "отживших" культов, вытесненных из сознания потомков половецкого населения совершенно новыми реалиями общественного бытия.
Аналогичным образом следует воспринимать и места нахождения предварительно "низвергнутых" скульптур, находившихся внутри каменных оградок с различной планиграфией (И.В. Волков, П.А. Ларенок, С.В. Гуркин, Ю.К. Гугуев, А.В. Евглевский). Положение ряда статуй, вполне напоминает обряд трупоположений кочевников, погребавшихся "вытянуто на спине" и "головой в западном секторе". И здесь мы сталкиваемся с сознательно-ритуальными действиями, которые необходимо оценивать не только как простое "сокрытие" статуй, сколько – "захоронение" традиционно-знаковой символики прежних, те. – языческих символов первопредка. Да и сам процесс обустройства оградок вокруг половецких святилищ, в хронологическом отношении, остается открытым. Общеизвестно, что появление средневековых оградок на Северном Кавказе фиксируется с хазарского времени (Е.П. Алексеева, М.П. Абрамова, А.П. Рунич, В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный, П.В. Соков). Новая "волна" их использования относится к золотоордынской эпохе; подавляющее их количество - из камня (вокруг статуй), или же – из сырцовых кирпичей, ограничивавших пространство с погребениями кочевников (Е.И. Нарожный, Н.А. Охонько, А.Б. Белинский, Я.Б. Березин, А.А. Калмыков, В.А. Бабенко). Есть и оградки на местных, северокавказских могильниках, под насыпями курганов Лобановой щели (И.И. Марченко, А.В. Пьянков, Б.А. Раев, Е.В. Козюменко) и Молокановой щели (А.В. Дмитриев, Е.И. Нарожный). Заманчиво их определять как проявление социально-престижных черт погребальной обрядности, вероятно, предшествовавшей появлению иных их типов, встреченным, к примеру, в Астраханской области (В.В. Дворниченко, Э.Д. Зилинская), впоследствии ставших основой наземных, мемориальных погребальных построек-мавзолеев.
Констатируя факт коренных изменений внутри Золотой Орды, не только вытеснявших прежние, "домонгольские" традиции, мы должны признавать и факт создания новой, "синкретической материальной культуры". Вместе с ней формировались и новые этнокультурные сообщества с различной их конфессиональной ориентированностью. В этих же рамках складывалась совершено иная социальная структура золотоордынского общества, что заставляет признавать и возможность изменений идеологического характера, влиявших на модернизацию погребальных обрядов уже золотоордынского населения, изменений в их этнокультурной самоидентификации. Такие изменения, скорее всего, объясняют причины отказа от прежних, традиционных и этнографических ритуалов, обрядности и, следовательно - ориентировок погребенных, что и может объяснить "глобальное" распространение западной ориентировки погребенных на территории Золотой Орды. Такой подход к проблеме может объяснить и причины появления и проявления во второй половине ХIV в. политических катаклизмов в Золотой Орде, когда к власти станут приходить люди, уже не имеющие никакого отношения к династии Бату (Аноним Искандера).
Трансформация изначальных и этномаркирующих признаков населения, включенных в пределы политико-экономического воздействия и контроля Золотой Орды, потомки которых (в рамках реалий последующего времени) оказываются в системе взаимовоздействующего влияния, в значительной мере "упорядоченного" воздействием господствующих религий (ислам и христианство), заходит настолько далеко, что при анализе погребальной обрядности ХIV столетия, без дополнительной помощи антропологов, определение этнической первоосновы погребенных, не всегда становится возможным. Но все эти изменения затрагивали население Золотой Орды с разной степенью глубины, что объясняет и причины сохранения отдельных элементов прежних традиций и обрядов.
В последнем, шестом параграфе главы: "^ Иные этнокультурные группы кочевого населения Северного Кавказа" приводятся сведения, позволяющие утверждать о существовании на Северном Кавказе (помимо монголов и половцев) следов пребывания и иных групп кочевого населения.
^ Черные клобуки и иные кочевники из южнорусских степей. К 60-м годам ХIII века в регион перемещаются военные отряды беклярибека (Н.И. Веселовский), или же хана (Е.П. Мыськов) Ногая, в составе которых находились черные клобуки и сопутствующие им кочевые подразделения из Пруто-Поднестровского домена Ногая и Поросья. Маршрут их передвижения отмечен находками черноклобуцкого круга: Крым – современная Ростовская область – Восточное Приазовье - Восточное Причерноморье - Нижняя и Средняя Кубань - центральные и восточные районы Северного Кавказа. Наличие на Северном Кавказе женских украшений, несмотря на разницу в их датировке (Т.М. Минаева, Е.А. Армарчук, И.Н. Анфимов и Ю.В. Зеленский и ср.: Е.И. Нарожный), заставляет усомниться в предположении о переселении сюда только "ограниченного воинского контингента" (И.Н. Анфимов, Ю.В. Зеленский). Участие Ногая во внешнеполитических акциях Золотой Орды (события 1262 г.) определяет зоны расселения черных клобуков в регионе (Придарьялье и на восточном берегу Черного моря, в Восточном Приазовье). Погребения кочевников типа БIII (Г.А. Федоров-Давыдов) Цемдолинского могильника (Е.А. Армарчук, А.А. Малышев), украшения и предметы вооружения (Е.А. Армарчук, А.А. Малышев, А.В. Шишлов, и др.), документируют не только "тюркский этнокомпонент" в составе "смешанного населения", оставившего ряд могильников побережья. Ряд таких захоронений в курганах Восточного Приазовья (И.А. Дружинина, В.Н. Чхаидзе, Е.И. Нарожный), типичный характер предметов, характерных для кочевнических памятников южнорусских степей (В.А. Кореняко, А.Г. Атавин, Е.И. Нарожный, В.И. Плютов), заставляет считать, что вместе с черными клобуками, на Северный Кавказ были перемещены и группы кочевников из Южнорусских степей.
^ Дальтневосточный этнокомпонент. Находки в регионе наконечников копий с боковым крюком (М.В. Горелик, В.И. Басов, Е.И. Нарожный, М.И. Тихонов) и их изображения на статуях Верхней Кубани (Т.М. Минаева, Х.Х. Биджиев, Е.И. Нарожный), а также – находки поясных привесок в форме рыбок, брелки-нецке из Новопавловского могильника, детали поясной гарнитуры из-под Прочноокопской станицы, позволяют их сопоставлять с традиционными чжурчженьскими предметами (Е.И. Деревянко, Э.Д. Шавкунов). Чжурчженьские мотивы присутствуют в декоре изделий из Гашуг-Уста (М.Г. Крамаровский)."Чжурчженьские удила" встречены в захоронениях могильника "Джухта-2" на Ставрополье (А.Б. Белинский, Я.Б. Березин, А.А. Калмыков, З.В. Доде; Е.И. Нарожный, Н.А. Охонько). Бронзовые "рыбки"-привески из Северо-Западного Прикаспия (Е.И. Нарожный) имеют тождественные аналоги на Дальнем Востоке. Такие привески там использовались чжурчженьскими "гражданскими чиновниками", указывая на их социальный статус (Э.Д. Шавкунов). Все это позволяет предполагать о возможном участии чжурчженей в составе Чингизидских войск, вторгшихся на Северный Кавказ еще в 30-е годы ХIII века.
^ Южносибирский этнокомпонент. Возможное присутствие в составе Чингизидов представителей кочевого населения Южной Сибири, подтверждают находки поясной гарнитуры, из Пятигорья (Р.Р. Рудницкий), характерных для аскизской материальной культуры ХIII-ХIV вв. (Л.Р. и И.Л. Кызласовы); мы связывкем их с хакасским этнокомпонентом. Подчинение предков хакасов Чингизидам еще в 1207 и 1218 годах, т.е. - задолго до появления их на Северном Кавказе, датирует эти предметы, минимум, концом 30-х годов ХIII в., т.к. события 1222 года района Пятигорья не коснулись. Реальность предположения подтверждают и находки аскизских изделий на Верхнем Дону (Н.А. Тропин), а также – Средней и Нижней Волге (Г. Кочкина).
"Борганы" – тюркоязычные обитатели региона, известны по этнографическим и топонимическим данным с эпохи раннего средневековья. Название, вероятно, происходит от прозвища, распространенного у северокавказских соседей и означает: "кочующий, передвигающийся, бродячий" (Л.И. Лавров). Заманчиво сопоставлять их и с раннесредневековыми "бродниками" не только русских, но и европейских источников, название которых связывалось с преимущественным обитанием кочевников у бродов через Дон. Расширение источниковой базы позволило этот этноним считать производным от глагола "бродить" (И.О. Князький), указывающим не только на специфику хозяйственно-экономического существования последних, но и сближающих "бродников" Подонья с "борганами" Северного Кавказа.
Борганы фиксируются с раннего средневековья на Верхней Кубани, где с ними связывают каменные изваяния древнетюркского облика, т.н. "скальные захоронения". К концу эпохи "борганская" топонимика, вместе с "пещерными" ("скальными") захоронениями распространяется на Кавмиводах, с чем связывают почти полное "исчезновение" здесь аланского этнокомпонента (В.А. Кузнецов, Д.С. Коробов). В начале ХIII века, "скадьники" (датированы монетами Русудан 1227 г.), и соответствующая топонимия зафиксирована в Северной Осетии. В ХIII-ХIV вв.х "борганы" хорошо известны на территории Ингушетии и Чечни (М.М. Базоркин, В.Б. Виноградов, Р.А. Даутова, Х.М. Мамаев, Е.И. Нарожный), с равнины проникая и в горные ущелья до границ с Дагестаном. "Скальники" отсюда датируются от ХIV в. (Е.И. Нарожный), до (по находкам курительных трубок), ХVIII века (Л.П. Семенов). На равнине (Ингушетия) с золотоордынскими "борганами" связывают и мавзолей начала ХV века, "Борга-Каш" ("Могила Боргана" или "могила борганов"), находящемся на реке Сунжа – "Борагнис-Цкали" ("Борганская река") грузинских источников, а в ХVI в., в месте слияния Сунжи с Тереком появляется и "Брагунская деревня"- современные "Брагуны".
Таким образом, этнокультурный состав кочевого населения в регионе был гораздо пестрее, нежели это представлялось ранее, хотя их перечень далеко не исчерпывающе учитывает их. Оно, как и оседлое население городов и поселений стало непосредственным участником всех этнокультурных (взаимоваоздействующих) и этно-политических процессов в Золотой Орде, определивших дальнейший ход развития этого государства.