Geum.ru

Учебное пособие для студентов непсихологических специальностей Челябинск

Вид материалаУчебное пособие
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9
Половая ориентация родителей

СЕВА

Отца своего Сева не знал.

Мать считала, что отец ребенку вообще не обязателен. А уж такое ничтожество — и подавно.

— Я ему и отец, и мать,— с некоторым вызовом говорила она знакомым.— А мужики... кому они нужны?! Что они могут? Импотенты они! И духовные, и физические! Зачем детям в семье отрицательные примеры? А главное — какого черта взваливать па себя такую обузу?

У мамы и подруги подобрались бойкие, независимые. В ос­новном незамужние или разведенные. Этакие современные ама­зонки. Они и вправду все умели делать сами: водили машину, чи­нили проводку, зарабатывали ничуть не меньше, а то и больше мужчин.

Мама была очень гостеприимна, и кто-нибудь из ее подруг обязательно у них жил. Квартира была небольшая, двухкомнат­ная, но на Севину комнату никто никогда не посягал. Ему даже нравилось, что у них люди. Если мама задерживалась на работе, тетя Галя или тетя Валя кормили его ужином, болтали с ним, ук­ладывали спать. Словом, он не был обижен вниманием.

Правда, мама отличалась нелегким характером, поэтому пламенная дружба в какой-то момент оборачивалась не менее пламенной ненавистью и слезами очередных тети Гали и тети Ва­ли. Они яростно швыряли вещи в чемодан и, хлопнув дверью, ис­чезали навсегда. Но вскоре в доме поселялась другая тетя: мама очень ценила женскую дружбу.

Такая смена лиц продолжалась, пока мама не повстречала тетю Женю. Мама в ней души не чаяла. Как-то раз она долго ис­кала и наконец нашла одну старую пластинку.

Мужской голос пел:

«Почему ты мне не встретилась,

Юная, нежная,

В те года мои далекие,

В те года вешние?..»

— Почему? — воскликнула мама, обращаясь к тете Жене, и в ее голосе звучали слезы.

«Бедная мама,— подумал Сева.— Наверное, у нее раньше не было настоящих друзей».

Мама и тетя Женя были неразлучны, ведь они и работали вместе.

Однажды Сева — было ему тогда одиннадцать лет — вер­нувшись из школы, делал уроки. В доме больше никого не было. Вдруг раздался телефонный звонок.

— Севка! Включи третью программу! Быстро! — скоман­довал приятель.

Сева бросился к телевизору. На экране были мама и тетя Женя. А еще красивый молодой ведущий.

Севе было ужасно обидно, что он включил не с самого на­чала и из-за этого не очень хорошо понимал, о чем они говорят. Мама заметно волновалась, а тетя Женя, наоборот, говорила с такой спокойной улыбкой, как будто не выступала по телевизору, а просто так беседовала со знакомым.

— И у вас никогда не возникало потребности в мужчине? — спрашивал ведущий.

Мама только отрицательно помотала головой, а тетя Женя с готовностью ответила:

— Видите ли, я долго не осознавала своей сущности... Бы­ла в плену у дурацких предрассудков. И в то время мне казалось, что да, я должна, как все женщины, стремиться к замужеству, искать своего героя, свою половинку. А потом я случайно попала в женский клуб «Сафо», и там мне все объяснили. Оказывается, у меня просто другая ориентация, другие склонности. Только и всего!

И тетя Женя взяла маму за руку.

— А как на ваши отношения реагируют окружающие? — спросил ведущий.

— Нас это не волнует,— угрюмо ответила мама. А тетя Женя добавила:

— Да это вообще все условности, вопрос чисто вкусовой! Вот вы, например,— и она посмотрела на ведущего,— любите яблоки. Но вам же не придет в голову осуждать того, кто любит груши. Или, скажем, бананы. Так и здесь!

— Блестящий ответ! — похвалил ведущий.— Я счастлив познакомиться с такими умными людьми!

Потом была рекламная пауза, а после нее ведущий спро­сил, обращаясь к маме:

— У вас, кажется, есть сын?

— Да! — ответила за нее тетя Женя.— Это наш общий сын.

— Вот как? — усмехнулся ведущий.— Неужели наука до­стигла таких вершин?

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю! — немного обиделась тетя Женя.

А мама сказала:

— Какая чудовищная несправедливость, что я не могу пока что по нашим законам создать сыну полноценную семью. У него официально должны быть две матери. Мало ли, что со мной мо­жет случиться?

Но тут ведущий ее перебил и сказал, что эфирное время кончается.

После этой передачи был сериал. Сева вообще-то сериалов не смотрел, однако в тот раз еще долго сидел перед экраном, пы­таясь собраться с мыслями. Он мало что понял из телебеседы. А главное, он не понял, почему мама и тетя Женя не предупредили его, что их будут показывать по телевизору. Можно подумать, что такое каждый день случается!

Но спросить их об этом Севе так и не удалось, потому что взрослые в тот вечер припозднились, и Сева лег, не дождавшись их прихода. А утром ушел в школу, когда они еще спали...

— Слушай, а как твоя мамаша с подружкой трахаются? — громко, на весь класс поинтересовался отпетый хулиган Витька.

Сева даже не сразу сообразил, что вопрос адресован ему.

— Не приставай к человеку! — заступилась за него сердо­больная Вера.— Ему и так тяжело. Сев, не обращай внимания.

— Да я просто хочу знать,— не унимался хулиган,— кто из них за бабу, а кто за мужика. Сев, они что, пластиковый... исполь­зуют?

Класс грохнул.

Не помня себя, Сева выбежал на улицу...

Его искали долго и обнаружили через несколько месяцев в другом городе. Расстаться с беспризорной жизнью он был готов, но домой вернуться не пожелал. Пришлось определить его в ин­тернат.


Взаимоотношения родителей. Родительские роли.

КОСТЯ

Дети очень рано научаются на провокационный вопрос «Кого ты больше любишь?»— дипломатично отвечать: «Одина­ково». Но на бумаге они лукавить не умеют и когда изображают семью, часто обнаруживают свои истинные предпочтения.

Костя же, когда был маленький, вполне искренне мог ска­зать, что он любит родителей. Любит одинаково сильно и в то же время по-разному, потому что они сами очень разные, его папа и мама. Папа у него мысленно ассоциировался с образом богатыря, потому что так назывался магазин, где ему покупали одежду и обувь — в обычном не было таких больших размеров. И как по­лагается настоящему богатырю, он был немного медлительным и немногословным.

— Серега — это скала,— говорили папины друзья.

— Ты за ним как за каменной стеной,— говорили мамины подруги.

Однажды Костя с папой были в музее и увидели здоровен­ный гипсовый след снежного человека. Костя посмотрел на папи­ны ботинки 47-го размера и подумал: «Может, мой папа тоже снежный человек? Снежная скала...»

Во дворе Костю никогда не обижали, хотя он рано стал гу­лять один. Кто же решится тронуть мальчика, у которого такой сильный папа?

А еще папа ездил в геологические экспедиции на Тянь-Шань и привозил оттуда разные породы камней. Их было так много в квартире — на стеллажах с книгами, на шкафах, на пись­менном столе... Можно было выстроить целую каменную стену!

Папа обещал, когда Костя немного подрастет, взять его в «поле» (так почему-то было принято называть летние экспеди­ции, хотя ездили в горы). Костя был уверен, что он тоже станет геологом и они с папой будут вместе искать ценные породы.

За «каменной стеной» жила маленькая мама. Ее присутст­вие в доме всегда было связано с множеством одновременных звуков. В ванной лилась вода, на кухне бубнило радио и булькал суп, из комнаты доносился стук пишущей машинки. И по всей квартире, как ветер, гулял мамин девчоночий голос. Он отвечал телефону, звал к столу, рассказывал папе про новый (потрясаю­щий!) спектакль. (Мама была театроведом и посещала все пре­мьеры, это называлось «отсматривать».)

Не было слышно только звука маминых шагов. Она как будто и вовсе не перемещалась, а посылала включать воду, печа­тать на машинке и даже говорить по телефону своих бестелесных двойников. Мама была очень шустрая. Когда из магазинов исчез­ли продукты, они с Костей занимали сразу несколько очередей и ухитрялись наполнить хозяйственную сумку «дефицитом». Вооб­ще мама умела к разным бытовым трудностям относиться «с ве­сельем и отвагой». И преодолевать их играючи, превращая дело в забавное приключение. Ее называли легким человеком, а их с папой — идеальной парой.

Костя знал, что ему повезло с родителями, и чувствовал се­бя счастливым...

Первую брешь в «каменной стене» пробило лето 1992 года.

— Все, с полем придется завязывать. У Ельцина нет денег на геологию,— угрюмо сообщил папа, вернувшись однажды с работы.

Все лето он не находил себе места, тщетно пытаясь обрес­ти его то в библиотеке, то на рыбалке. Помимо всего прочего се­мья лишилась довольно приличной суммы, которую папа получал за летнюю работу в особо трудных условиях. И это его тоже рас­страивало, ведь он привык быть кормильцем семьи.

Денег между тем перестало хватать даже на скромную жизнь.

— Серега, ты бы подумал о каком-нибудь заработке,— сказала, не выдержав, мама.— А то при всем моем философском отношении я прямо не знаю, на что мы будем жить. Не на мои же театральные рецензии!

Папа не задумался, нет! Он, как и полагалось богатырю, закручинился. Но искать приработок почему-то не побежал. Су­етливость ведь не богатырская черта.

Очередей теперь не было и в помине, но мама часто повто­ряла, что походы в магазин стали ей ненавистны. («Противно считать, сто или сто пятьдесят грамм я могу себе позволить!».

Ее интонации, когда она обращалась к папе, делались все более и более раздраженными. Перестав чувствовать защиту, ма­ма одновременно и перестала быть похожей на девочку. Новые спектакли уже не обсуждались, зато постоянно велись разговоры о друзьях и знакомых, которым удалось «перестроиться» и «впи­саться». Мама особо подчеркивала в подобных разговорах досто­инства «настоящих, ответственных за семью мужчин».

В ответ папа только мрачнел.

А один раз не выдержал и перебил ее на полуслове:

— Ну, и выходила бы замуж за «настоящего»! А мама в запальчивости закричала:

— Да уж конечно! И не думала бы сейчас, как выкроить на кусок сыра! Ребенка бы пожалел!

Мама расплакалась и опять стала похожа на девочку. На обиженную девочку.

А ребенку — к тому времени ученику третьего класса — было в эту минуту больше всего на свете жалко родителей. Но не одинаково. Папу было жальче. Девятилетний мужчина нутром ощутил унижение сорокалетнего.

Дальше пошло-поехало. Папе в его институте платили ко­пейки, да и то нерегулярно. Мама крутилась, как белка в колесе, подрабатывая, где только можно, но когда предлагала заняться тем же самым отцу, выяснялось, что все очень сложно. Он не мог стать ни маклером, ни агентом турбюро. А однажды, когда она в отчаянии сказала: «Если ты ничего не можешь, иди расклеивать объявле­ния», он так оскорбился, что не разговаривал с ней целую неделю.

При этом папа вовсе не был лентяем! Даже наоборот, буду­чи геологом, он старался как можно больше ответственности брать на себя. И не один год ездил в экспедицию начальником. Да и научной работой мог заниматься день и ночь. Однако выбро­шенный в чужую для него жизнь, он задыхался. И обвинять его в этом было жестоко.

Но жестоко было и оставлять Костю, который вступил в это время в полосу бурного роста, без полноценного питания и ботинок по размеру. Мама поняла, что рассчитывать можно только на себя. За три года она перепробовала множество самых разных работ: преподавала в частной гимназии, готовила в театральные вузы, пыталась устроить артсалон, возила иностранцев на экс­курсии и в конце концов организовала турфирму.

С деньгами теперь все было в порядке. А вот с мужем... Она старалась не подчеркивать свою успешность, не попрекать его. Но как-то само собой выходило, что поводов для попреков стано­вилось все больше и больше. То, вернувшись из командировки, она заставала дома полный разгром, то муж загуливал с друзьями и приходил «на бровях», то забывал купить картошку, то не во­время шутил или был, наоборот, мрачен, когда ей хотелось посмеяться...

А самым, пожалуй, обидным было то, что муж ей не сочувствовал. Раньше, даже когда она расстраивалась по пустякам, он всегда ее утешал. А теперь делал вид, что не замечает, или даже раздражался. Взвалив на себя неженскую ношу, она перестала быть для него слабым полом, перестала быть женщиной.

И еще она с ужасом замечала, что сын подражает в этом от­цу. Став подростком, Костя помогал ей гораздо меньше, чем ког­да был маленьким. Заболев, она могла целый день пролежать в кровати, а сын заглядывал к ней в комнату только с вопросом, что ему съесть на обед. И вообще он стал каким-то инфантильным, безалаберным, даже постель свою убирать не желал. Сначала она списывала такую распущенность на переходный возраст, но время шло, а картина в лучшую сторону не менялась.

Утратив поддержку мужа, мама какое-то время тешила се­бя надеждой обрести ее в сыне. Но теперь все отчетливей пони­мала, что этому не суждено сбыться. Напряженная работа не поз­воляла ей слишком часто предаваться унынию, но порой ее охва­тывала нестерпимая тоска. Окружающим она казалась очень благополучной женщиной (в ее кругу мало кто смог так устроить­ся). И только она знала, что вместе с «каменной стеной» рухнуло все: любовь, семья, нормальное воспитание сына...

Подобные истории часто заканчиваются разводом, но мы на­меренно не обозначаем концовку, потому что она, на наш взгляд, непринципиальна. Гораздо важнее то, что у этого мальчика и у многих-многих других мальчиков было отнято счастье жить в нор­мальной семье, где роли не перепутаны, где все на своих местах.

Вы скажете: «Кто его заставляет копировать поведение отца? Может быть, он повзрослеет и поймет, что это вовсе не образец для подражания!»

Да, но что в этом хорошего? Ведь тогда Костя вынужден бу­дет откреститься от самого близкого, любимого и в общем-то очень достойного человека. Человека, который все детство был для него идеалом.

Если же он будет по-прежнему подражать отцу, то беспо­мощность, которая того охватила в результате жизненного слома, станет у Кости неотъемлемой чертой характера и сама уже спро­воцирует жизненный слом. Его будущим жене и детям не позави­дуешь. Равно как и государству, населенному такими гражданами. Сколько их будет, сказать нелегко, но когда видишь в метро и на вокзалах множество женщин-«челноков», груженых, как ломо­вые лошади, понимаешь, что настоящих мужчин в следующем по­колении будет катастрофический недобор.

И не надо сравнивать с войной: дескать, тогда женщины то­же тянули лямку и за себя, и за мужиков. Мужики воевали, а зна­чит, были сверхположительным, героическим примером для сво­их сыновей. Примером отца, который отвечает не только за свою семью, но и за целую огромную страну.



1 Уильям Шекспир. Сонет 84. Перевод С. Маршака.