А. И. Щербаков Хрестоматия по психологии: Учеб пособие для студентов Х91 пед нн-тов/Сост. В. В. Мироненко; Под ред. А. В. Петров­ского. 2-е изд., перераб и доп. М.: Просвещение, 1987. 447 с

Вид материалаДокументы

Содержание


Информационная теория эмоций
Отражательно-оценочная функция эмоций
Переключающая функция эмоции
ПОДКРЕПЛЯЮЩАЯ ФУНКЦИЯ эмоции
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   43
15*

227

Итак, если совершенное незнакомство с деталями не мешает нам верно н быстро узнавать различные выражения, то я не по­нимаю, каким образом этому незнакомству можно придавать зна­чение доказательства неврожденности наших знаний, как бы смутны н неопределенны они ни были1.

Я пытался довольно подробно показать, что все главные вы­ражения, свойственные человеку, одинаковы на всем свете. Этот факт интересен, так как дает новые доказательства в пользу того предположения, что различные расы произошли от одной группы предков, строение тела которых, а в значительной мере также и душевный склад, наверное, были уже почти полностью челове­ческими еще до того периода, когда расы разъединились одна от другой. Без. сомнения, сходное строение, приспособленное для одной и той же цели, часто приобреталось различными видами независимо, благодаря факторам изменчивости и естественному отбору, но этим нельзя объяснить тесное сходство между различ­ными видами в отношении большого числа мелких деталей. Далее, если мы примем во внимание многочисленные особенности строе­ния, не имеющие отношения к выражению и совершенно сходные у всех человеческих рас, и присоединим к ннм многочисленные условия (некоторые весьма важные, а некоторые имеющие нич­тожное значение), от которых прямо или косвенно зависят выра­зительные движения, то мне представляется в высшей степени невероятным, чтобы такое большое сходство нли, скорее, тожде­ство строения было приобретено независимыми друг от друга спо­собами; а между тем это было бы неизбежно, если бы человечес­кие расы произошли от нескольких видов, первоначально разли­чавшихся между собой. Гораздо вероятнее, что многие, очень сходные черты у различных рас обусловлены наследственной пе­редачей от одной древней формы, которая уже приобрела чело­веческие признаки2.

Любопытным, хотя, быть может, и праздным, представляется вопрос о том, как давно в длинном ряду наших предков были последовательно приобретены различные выразительные движе­ния, ныне проявляющиеся у человека... Мы можем с уверенностью полагать, что смех как выражение удовольствия илн радости был присущ нашим прародичам задолго до того, как они заслужили имя человека; ибо очень многие породы обезьян издают при удо­вольствии повторяющийся звук, несомненно, аналогичный наше­му смеху, н часто сопровождающийся у них вибрирующими дви­жениями челюстей и губ, причем углы рта оттягиваются назад

1 Мысль Дарвина об узнавании выражения недостаточно логична в доказа­тельстве врожденности узнавания. Но факты, приводимые Дарвином, сохраняют значение научных материалов, ценных для понимания последовательности в развитии способности узнавать выражение лица.

1 Убеждение Дарвина о единстве человеческих рас вновь подтверждается многими приводимыми в работе фактами о выражении эмоций ц противостоит различным лженаучным «расовым теориям».

228

и вверх, на щеках образуются складки и даже появляется блеск в глазах.

Подобным же образом мы можем заключить, что уже с крайне отдаленных времен страх выражался почти в той же самой фор­ме, как и теперь у человека, а именно: дрожью, поднятием волос дыбом, холодным .потом, бледностью, широко открытыми глаза­ми, расслаблением большинства мышц и пониканием или непод­вижностью всего тела.

Страдание, если оно было сильным, уже с самого начала должно было вызывать крики нли стоны, скорчивание тела и скрежет зубов. Но наши прародичи еще не проявляли тех в выс­шей степени выразительных движений черт лица, которыми со­провождаются у нас крик и плач, до тех пор, пока их органы кровообращения и дыхания и мышцы, окружающие глаза, не приобрели еще своего нынешнего строения. Слезоотделение воз­никло, по-видимому, рефлекторным путем вследствие спазмати­ческого сокращения век, а быть может, и одновременного напол­нения глазных яблок кровью во время крика. Возможно поэто­му, что плач возник довольно поздно в истории нашего развития, и этот вывод согласуется с тем фактом, что наши ближайшие предки, человекообразные обезьяны, не плачут. Но в решении этого вопроса мы должны соблюдать осторожность, ибо, посколь­ку некоторые обезьяны, не находящиеся в близком родстве с че­ловеком, плачут, эта привычка могла развиться очень давно у боковой ветки этой группы, от которой происходит человек. У наших отдаленных предков во время страдания от горя или тревоги бровн не принимали наклонного положения и углы рта не оттягивались книзу до той поры, пока они не приобрели при­вычку сдерживать крики.

Поэтому выражение горя и тревоги в высокой степени прису­ще человеку.

Уже в очень раннем периоде ярость выражалась угрожающи­ми или неистовыми жестами, покраснением кожи и блеском глаз, но нахмуривания при этом не было. Привычка нахмуриваться была, по-видимому, приобретена главным образом в связи с тем, что мышцы, сморщивающие брови, — это первые мышцы, которые сокращаются вокруг глаз, когда в младенчестве мы испытываем боль, гнев или горе, и, следовательно, здесь мы находим сходство с криком; отчасти нахмуривайие возникло в связи с защитной реакцией при затрудненном и пристальном всматривании. Пред­ставляется вероятным, что это предохраняющее от света движе­ние стало привычным лишь после того, как человек приобрел совершенно выпрямленное положение, ибо обезьяны при осле­пительном свете не хмурятся. Наши отдаленные предки, по-види­мому, чаще оскаливали зубы в состоянии ярости, чем это делает человек, даже когда он дает полную волю этому чувству, как это наблюдается у душевнобольных. Мы можем также быть почти уверенными, что наши предки оттопыривали губы, когда были не в духе нли раздосадованы, в большей степени, чем это

229

делают наши дети или даже дети ныне существующих диких племен.

Наши ранние предки не сразу научились держать голову пря­мо, расправлять грудь, выпрямлять плечи и сжимать кулаки, когда они испытывали негодование или бывали слегка сердиты; все они это усвоили после того, как приобрели обычную осанку и позу прямостоящего человека, а также научились драться кула­ками и дубинами. До наступления этого периода не получило раз­вития также и то движение, которое представляет собой антитезу вышеописанных: пожимание плечами при невозможности что-то сделать или при готовности терпеть. Судя по действиям обезьян, удивление в ту пору не выражалось широким раскрыванием рта, но глаза уже расширялись и брови изгибались дугой. В очень от­даленные времена отвращение выражалось сокращением мышц вокруг рта, похожим на движение при рвоте, если, разумеется, правилен высказанный мною взгляд на происхождение этого вы­ражения, а именно, что предки наши обладали н пользовались способностью произвольно и быстро извергать из желудка пищу, которая была им противна. И уже в значительно более позд­нем периоде был приобретен тот весьма утонченный способ вы­ражать презрение или пренебрежение, который проявляется в опускании век или отворачивании глаз и лица в сторону как бы с намерением отчетливо показать, что презираемый человек не заслуживает того, чтобы на него смотрели.

Из всех выражений покраснение от стыда, по-видимому, явля­ется наиболее специфической особенностью человека, и притом оно свойственно всем или почти всем человеческим расам неза­висимо от того, заметно ли или незаметно изменение цвета их кожи. Расширение мелких артерий поверхности кожи, от которо­го зависит покраснение, первоначально было, по-видимому, ре­зультатом повышенного внимания к собственной внешности, осо­бенно к лицу; этому способствовало также влияние привычки, наследственности и более легкого протекания нервной силы по привычным путям; впоследствии в силу ассоциации покраснение возникало также под влиянием повышенного внимания не только к собственной внешности, но и к своему нравственному поведе­нию. Едва ли можно сомневаться, что многие животные способ­ны воспринимать и оценивать красивые краски и даже формы, о чем свидетельствуют те старания, с которыми особи одного пола выставляют свою красоту перед другим полом. Но невозможно допустить, чтобы какое-либо животное относилось с повышенным вниманием и чувствительностью к своей внешности, пока его умственные способности не достигли уровня, равного или почти равного способностям человека. Поэтому мы можем заключить, что возникновение способности краснеть от стыда должно быть отнесено к весьма позднему периоду в длинной истории нашего развития.

Только что упомянутые факты... заставляют прийти к выводу, что большинство наших выражений было бы совершенно иным,

230

и не похожим на существующие, если бы строение наших органов дыхания и кровообращения, хотя бы в слабой степени,- отлича­лось от нынешнего строения этих органов. <.. .^>

Выразительные движения лица и тела независимо от их про­исхождения играют большую и важную роль в нашей жизни. Опи служат первым средством общения между матерью и ребенком; мать поощряет ребенка и направляет его на верный путь своей одобрительной улыбкой или хмурится, выражая неодобрение. Мы легко замечаем сочувствие у других по выражению их лица; это умеряет наши страдания и усиливает радости, тем самым укрепляя наши чувства друг к другу. Выразительные движения придают живость и энергию нашей речи. Они обнаруживают мыс­ли и намерения других вернее, чем слова, которые могут быть лживы... Свободное выражение эмоций посредством внешних зна­ков делает более интенсивными эти эмоции. С другой стороны, подавление внешнего проявления наших эмоций, поскольку это оказывается возможным, приводит к их смягчению. Тот, кто дает волю бурным телодвижениям, усиливает свою ярость; тот, кто не сдерживает проявления страха, будет испытывать его в уси­ленной степени; тот, кто, будучи подавлен горем, остается пас­сивным, упускает лучший способ восстановить душевное равно­весие.

Все эти выводы вытекают, с одной стороны, из факта су­ществования тесной связи между всеми эмоциями и их внешними проявлениями, с другой стороны, из факта непосредственного влияния наших усилий на сердце, а следовательно, и на мозг. Даже когда мы симулируем какую-либо эмоцию, возникает тен­денция к ее действительному переживанию. <-. .>

Мы видели, что изучение теории выражения до некоторой степени подтверждает тот вывод, что человек происходит от ка­кой-то низшей животной формы, а также подкрепляет убеждение в видовом или подвидовом единстве различных рас; впрочем, на-сколько я могу судить, в таком подтверждении едва ли есть на­добность. Мы видели также, что само по себе выражение, или, как его иногда называли, язык эмоций, без сомнения, имеет большое значение для благополучия человечества. Мы должны были бы быть очень заинтересованы в том, чтобы понять по воз­можности источник или происхождение различных выражений, которые мы можем ежечасно видеть на лицах окружающих нас людей, не говоря уже о домашних животных. Все это дает нам основание для вывода, что философия этого вопроса вполне за­служивала того внимания, которое ей _уже уделило несколько превосходных наблюдателей, и что этот предмет заслуживает дальнейшего изучения, особенно со стороны какого-нибудь да­ровитого физиолога.

Дарвин Ч. Соч., М., 1953, т. 5,

с. 909—920.

231

П. В. Симонов

^ ИНФОРМАЦИОННАЯ ТЕОРИЯ ЭМОЦИЙ

Наш подход к проблеме эмоций целиком принадлежит павлов­скому направлению в изучении высшей нервной (психической) деятельности мозга. <...>

Информационная теория эмоций... не является ни только «фи­зиологической», ни только «психологической», ни тем более «ки­бернетической». Она неразрывно связана с павловским системным по своему характеру подходом к изучению высшей нервной (пси­хической) деятельности. Это означает, что теория, если она вер­на, должна быть в равной мере продуктивна и для анализа яв­лений, относимых к психологии эмоции, и при изучении мозговых механизмов эмоциональных реакций человека и животных <...>

В трудах Павлова мы находим указания на два фактора, не­разрывно связанные с вовлечением мозговых механизмов эмоций. Во-первых, это присущие организму потребности, влечения, отож­дествлявшиеся Павловым с врожденными (безусловными) реф­лексами. «Кто отделил бы, — писал Павлов, — в безусловных сложнейших рефлексах (инстинктах) физиологическое соматичес­кое от психического, т. е. от переживаний могучих эмоций голода, полового влечения, гнева и т. д.?» Однако Павлов понимал, что бесконечное многообразие мира человеческих эмоций не может быть сведено к набору врожденных (даже «сложнейших», даже жизненно важных) безусловных рефлексов. Более того, именно Павлов открыл тот ключевой механизм, благодаря которому в процесс условнорефлекторной деятельности (поведения) высших животных и человека вовлекается мозговой аппарат, ответствен­ный за формирование и реализацию эмоций <■•■>

На основании . . .опытов Павлов пришел к выводу о том, что под влиянием внешнего стереотипа повторяющихся воздействий в коре больших полушарий формируется устойчивая система внут­ренних нервных процессов, причем «образование, установка ди­намического стереотипа есть нервный труд чрезвычайно различной напряженности, смотря, конечно, по сложности системы раздра­жителей, с одной стороны, и по индивидуальности и состоянию животного, с другой».

«Нужно думать, — говорил Павлов с трибуны XIV Междуна­родного физиологического конгресса в Риме, — что нервные про­цессы полушарий при установке и поддержке динамического сте­реотипа есть то, что обыкновенно называется чувствами в их двух основных категориях — положительной и отрицательной, и в их огромной градации ннтенсивностей. Процессы установки стерео­типа, довершения установки, поддержки стереотипа и нарушений его и есть субъективно разнообразные положительные и отрица­тельные чувства, что всегда и было видно в двигательных реак­циях животного».

Эту павловскую идею несовпадения (рассогласования — ска-

232

жем мы сегодня) заготовленного мозгом внутреннего стереотипа с изменившимся внешним мы не раз встретим в той или иной мо­дификации у ряда авторов, обращавшихся к изучению эмо­ций <.. .>

^ ОТРАЖАТЕЛЬНО-ОЦЕНОЧНАЯ ФУНКЦИЯ ЭМОЦИЙ

Суммируя результаты собственных опытов и данные литерату­ры, мы пришли в 1964 г. к выводу о том, что эмоция есть отра­жение мозгом человека и животных какой-либо актуальной по-требности (ее качества и величины) и вероятности (возможности) ее удовлетворения, которую мозг оценивает на основе генетичес­кого и ранее приобретенного индивидуального опыта.

В самом общем виде правило возникновения эмоций можно представить в виде структурной формулы:

Э = 1[П,{И„-ИС),...].

где Э — эмоция, ее степень, качество и знак; П — сила и качест­во актуальной потребности; (Ин — Ис) — оценка вероятности (возможности) удовлетворения потребности на основе врожден­ного и онтогенетического опыта; Ин — информация о средствах, прогностически необходимых для удовлетворения потребности; Ис — информация 6 средствах, которыми располагает субъект в данный момент.

Разумеется, эмоция зависит и от ряда других факторов, одни из которых нам хорошо известны, а о существовании других мы, возможно, еще и не подозреваем. К числу известных относятся:

— индивидуальные (типологические) особенности субъекта, прежде всего индивидуальные особенности его эмоциональности, мотивационной сферы, волевых качеств и т. п.;

— фактор времени, в зависимости от которого эмоциальппя реакция приобретает характер стремительно развивающегося аффекта или настроения, сохраняющегося часами, днями и пе­делями;

— качественные особенности потребности. Так, эмоции, воз­никающие на базе социальных и духовных потребностей, приня­то именовать чувствами. Низкая вероятность избегания нежела­тельного воздействия породит у субъекта тревогу, а низкая веро­ятность достижения желаемой цели — фрустрацию и т. д. и т. п.

Но все перечисленные и подобные им факторы обусловливают лишь вариации бесконечного многообразия эмоций, в то время как необходимыми и достаточными являются два, только два, всегда и только два фактора: потребность и вероятность (воз­можность) ее удовлетворения.

Во избежание недоразумений... остановимся на уточнении упо­требляемых нами понятий. Термин «информация» мы использу­ем, имея в виду ее прагматическое значение, т. е. изменение ве­роятности достижения цели (удовлетворения потребности) бла­годаря получению данного сообщения.

233

Таким образом, речь идет не об информации, актуализирующей потребность (например, о возникшей опасности), но об информа­ции, необходимой для удовлетворения потребности (например, о том, как эту опасность избежать). Под информацией мы понима­ем отражение всей совокупности достижения цели: знания, кото­рыми располагает субъект, совершенство его навыков, энергети­ческие ресурсы организма, время, достаточное или недостаточ­ное для организации соответствующих действий, и т, п. <;...>

Термин «потребность» мы употребляем в его широком Марк-совом понимании, отнюдь не сводимом к одному лишь сохра­нению (выживанию) особи и вида <;.. .> По нашему мнению, потребность есть избирательная зависимость живых организмов от факторов внешней среды, существенных для самосохранения и саморазвития, источник активности живых систем, побуждение и цель их поведения в окружающем мире. Соответственно пове­дение мы определим как такую форму "жизнедеятельности, кото­рая может изменить вероятность и продолжительность контакта с внешним объектом, способным удовлетворить имеющуюся у ор­ганизма потребность <;...>•

Низкая вероятность удовлетворения потребности (Ин больше, чем Ис) ведет к возникновению отрицательных эмоций. Возрас­тание вероятности удовлетворения по сравнению с ранее имев­шимся прогнозом (Ис больше, чем Ин) порождает положитель­ные эмоции <. • ->

Например, положительная эмоция при еде возникает за счет интеграции голодового возбуждения (потребность) с афферента-цией из полости рта, свидетельствующей о растущей вероятности удовлетворения данной потребности. При ином состоянии потреб­ности та же афферентация окажется эмоционально безразличной или генерирует чувство отвращения.

До сих пор мы говорили об отражательной функции эмоций, которая совпадает с их оценочной функцией. Обратите внимание, что цена в самом общем смысле этого понятия всегда есть функ­ция двух факторов: спроса (потребности) и предложения (возмож­ности эту потребность удовлетворить). Но категория ценности и функция оценивания становятся ненужными, если отсутствует не­обходимость сравнения, обмена, т. е. необходимость сопоставле­ния ценностей. Вот почему функция эмоций не сводится к просто­му сигнализированию воздействий, полезных или вредных для организма, как полагают сторонники «биологической теории эмо­ций». Воспользуемся примером, который приводит П. К- Анохин. При повреждении сустава чувство боли ограничивает двигатель­ную активность конечности, способствуя репаратнвным процессам. В этом интегральном сигнализировании «вредности» П. К. Ано­хин видел приспособительное значение боли. Однако аналогич­ную роль мог бы играть механизм, автоматически, без участия эмоций тормозящий движения, вредные для поврежденного орга­на. Чувство боли оказывается более пластичным механизмом: когда потребность в движении становится очень велика (напри-

234

мер, при угрозе самому существованию субъекта), движение осу­ществляется, невзирая на боль. Иными словами, эмоции высту­пают в роли своеобразной «валюты мозга» — универсальной меры ценностей, а не простого эквивалента, функционирующего но принципу: вредно — неприятно, полезно — приятно <.. .>

^ ПЕРЕКЛЮЧАЮЩАЯ ФУНКЦИЯ ЭМОЦИИ

С физиологической точки зрения эмоция есть активное состоя­ние системы специализированных мозговых структур, побужда­ющее изменить поведение в направлении минимизации или мак­симизации этого состояния. Поскольку положительная эмоция сви­детельствует о приближении удовлетворения потребности, а отри­цательная эмоция — об удалении от него, субъект стремится мак­симизировать (усилить, продлить, повторить) первое состояние и минимизировать (ослабить, прервать, предотвратить) второе. Этот гедонистический принцип максимизации — минимизации, равно применимый к человеку и животным, позволит преодолеть кажущуюся недоступность эмоций животных для непосредствен­ного экспериментального изучения <;.. .>

Переключающая функция эмоций обнаруживается как в сфе­ре врожденных форм поведения, так и при осуществлении услов-норефлекторнон деятельности, включая ее наиболее сложные про­явления. Надо лишь помнить, что сценка вероятности удовлет­ворения потребности может происходить у человека не только па осознаваемом, но и на неосознаваемом уровне. Ярким примером неосознаваемого прогнозирования служит интуиция, где оценка приближения к цели или удаления от нее первоначально реализу­ется в виде эмоционального «предчувствия решения», побужда­ющего к логическому анализу ситуации, породившей эту эмо­цию (Тихомиров).

Переключающая функция эмоции особенно ярко обнаружива­ется в процессе конкуренции мотивов, при выделении доминиру­ющей потребности, которая становится вектором целенаправлен­ного поведения. Так, в боевой обстановке борьба между естест­венным для человека инстинктом самосохранения и социальной потребностью следовать определенной этической норме пережива­ется субъектом в форме борьбы между страхом и чувством долга, между страхом и стыдом. Зависимость эмоций не только от ве­личины потребности, но и от вероятности ее удовлетворения чрез­вычайно усложняет конкуренцию сосуществующих мотивов, в ре­зультате чего поведение нередко оказывается переориентирован­ным на менее важную, но легко достижимую цель: «синица в ру­ках» побеждает «журавля в небе» <;...!>

^ ПОДКРЕПЛЯЮЩАЯ ФУНКЦИЯ эмоции

Феномен подкрепления занимает центральное положение в сис­теме понятий науки о высшей нервной деятельности, поскольку именно от факта подкрепления зависят образование, существова-

235

ние, угашение и особенности любого условного рефлекса. Под под­креплением «Павлов подразумевал действие биологически значи­мого раздражителя (пищи, вредоносного раздражителя и т.п.), которое придает сигнальное значение другому, сочетанному с ним несущественному в биологическом отношении раздражителю» (Асратяй).

Необходимость вовлечения мозговых механизмов эмоций в про­цесс выработки условного рефлекса становится особенно демон­стративной в случае инструментальных условных рефлексов, где подкрепление зависит от реакции субъекта на условный сигнал. В зависимости от их интенсивности, функционального состояния организма и характеристик внешней среды приятными могут ока­заться самые разнообразные «индифферентные» раздражители — световые, звуковые, тактильные, проприоцептивные, запаховые и т. п. С другой стороны, животные нередко отказываются от жизненно необходимых инградпентов пищи, если она невкусная. У крыс не удалось выработать инструментальный условный реф­лекс при введении пищи через канюлю в желудок (т. е. минуя вкусовые рецепторы), хотя такой рефлекс вырабатывается при введении в желудок морфина, который очень быстро вызывает у животного положительное эмоциональное состояние. Тот же мор­фии благодаря его горькому вкусу перестает быть подкреплени­ем, если его вводить через рот <.. .>

Мы полагаем, что результаты этих опытов хорошо согласу­ются с данными Т. Н. Ониани, который использовал прямое электрическое раздражение лимбических структур мозга в качест­ве подкрепления для выработки условного рефлекса. При сочета­нии внешнего стимула с раздражением структур мозга, вызывав­шем у сытой кошки еду, питье, агрессию, ярость и страх, после 5—50 сочетаний удалось выработать только условную реакцию избегания, сопровождавшуюся страхом. Условных рефлексов еды и питья получить не удалось <.. ■>

С нашей точки зрения, результаты этих опытов еще раз сви­детельствуют о решающей роли эмоций прн выработке условных рефлексов. Страх имеет выраженную аверсивность для животно­го и активно минимизируется им путем реакции избегания. Раз­дражение пищевых и питьевых систем мозга у накормленных и не испытывающих жажды животных вызывает стереотипные акты еды и питья без вовлечения нервных механизмов эмоций, что ис­ключает выработку условных рефлексов <.. .>